ВОДОЛЕЙ
Лица не увидеть, лишь пенный, извилистый контур.
В невидимом зеркале встретит свое отраженье.
И только Провидец, качая огромную помпу,
Сквозь Храм Пустоты направляет стремнину движенья.
Как будто из мрачной и вечной обители мертвых
Восстал – и застыл, погруженный в созвучья и краски,
И выдумал мир у подножия Дня распростертый,
А сам каменел, наблюдая рождение сказки.
А Лета-река воплощалась в мгновенья и годы,
И было о чем рассказать удивленному взору,
Да только он сам обратился столпом Иезода,
Как новое слово излила застывшая Тора.
РЫБЫ
Вселенская память свела полусфер очертанья
В два равные принципа, два антипода бинера,
В неясной тщете череду повторений листая
Посеяла звезды одни лишь усилием Веры.
Посев необычен – и медлил побег завязаться
И медлили чувства оттенки событий приблизить.
О, сколько ж над водами голубю духа скитаться,
А жизни в глубинах ворочаться комьями слизи
И стало угодно стихиям родить напряженье,
И огненных знаков доселе бессмысленный хаос
Слагал письмена, не сумев подавить искушенье,
Увидеть, как море созданий чудных выдыхало.
И солнца восход обозначил границу раздела,
Обилие пены родило динамику рыбы,
Холодное пламя, стрелу серебристого тела,
Блеснувшую смыслом из недр бесформенной глыбы.
ОВЕН
Отхлынули воды, и взору открылась картина:
Бескрайняя гладь уступила разломам каньона,
Придонные жабры забила дремотная тина
И корчи удушья разверзли планетное лоно.
Фонтаны огня оплывали густеющим воском
Базальтовых глыб, сотрясая утробу земную,
И в мире подлунном, доселе зеркальном и плоском,
Рождались вершины, поддеть поднебесье рискуя.
Они раньше всех узнавали, что близится утро,
Что время подходит отбрасывать длинные тени,
Что контуры скал, пересыпанных розовой пудрой,
Восстанут из тьмы и продолжат оттенков плетенье.
И облик живого изменит привычным канонам,
И солнце блеснет на дуге золотистого рога,
И станут мотивом потоки хрустального звона,
Искусным эскизом к портрету Библейского Бога.
ТЕЛЕЦ
Гонец солнцерогий, прообраз тельца золотого!
Когда-то утробный твой голос и Райские кущи
Призывом будил, но с тех пор, как земная дорога
Досталась Адаму, ты дом свой оставил цветущий,
С собой захватив лишь вплетенные в царственный обруч
Невянущих трав и цветов первородную силу,
Чтоб в день полнолуния мая, в бессонную полночь
Священная плоть животворные токи излила.
И Леля рожок и свирель темноликого Кришны
Полны до краев этим сладостно-трепетным стоном:
И пухом лебяжьим босые оденутся вишни,
И папортник в цвете густые еловые кроны
Надолго сокроют от ищущих легкого счастья,
Чтоб действо весны приоткрылось лишь взору влюбленных,
Где шьют из тумана Купавы венчальное платье
В капели березовых соков и в утренних звонах.
БЛИЗНЕЦЫ
Незримые нити – предвестие тайного братства.
Пусть пропасть меж нами – едина истоков праматерь.
Пусть множатся русла, меняя цвета и убранства,
В конце неизбежен итог – океана объятье.
Мы связаны жизнью – и нету родства полнокровней,
Мы – искры мгновение, зыбкая память вселенной,
Ведь пламя звучит и в комете и в свете жаровни,
И узы прочны, хоть проносятся смена за сменой.
О, мой антипод, мой двойник за чертой зазеркалья!
Ты близок, но чужд, ты пространства иного созданье,
К тебе не пройти, ты сродни зачарованным далям,
Пустыни мираж, в заблужденье вводящий сознанье.
Ты – блеф, ты – ничто, но какое иное подоб
Так жутко похоже – и так же, как ты, недоступно,
Навечно со мной – и как в зеркале Дух мой раздроблен
И ищет себя, но найти до безумия трудно.
РАК
У чаши одной – и живущий и в память ушедший,
Я пью еженочного сна золотистый напиток
Для нужд пробужденья, для новых и новых нашествий
Грядущего утра, чей сумрак туманом пропитан.
Я пью эту жизнь рядом с теми, кто здесь и невиден,
Вдыхает преджизнь из хрустальной святыни Грааля,
Где света обитель, где сому пригубит сновидец,
Чтоб дальше брести, в суету и заботы играя.
Мы в землю вросли, но питаемся странною влагой
Глубинной, небесной ли – разум не в силах постигнуть,
То словно отведав слюны ядовитейших Нагов,
То ласковым дождиком с майского облачка спрыгнув.
Там наше преддверье, там лики забытые предков
Под пристальным взглядом выводят души очертанье…
И что-то вздохнет и качнется коралловой веткой,
И сумерков пленник впервые обрящет названье
ЛЕВ
Полуденный пик мой, ты полон уверенной силы,
Июль пышноцветный, зенит, середина дороги.
Твои очертанья не трепетом юным красивы,
Но гордым покоем и профилем ровно-пологим.
Ты – штиль после бури, недолгое царство затишья,
Где скрыта пружина в обманно расслабленной позе,
Но век твой не долог, и грива сединами пышна,
Так день преходящ, так желтеют листы на березе.
Полуденный миг мой, ты даже по-своему горек
Своим равновесьем, предвестьем грядущего спуска,
Но ныне – величье у ног распростертого моря,
Хранящего память какого-то древнего русла.
И солнце в зените, и воздух прозрачно-недвижен,
Цветов вакханалия, зелень упруго-мясиста,
Но мнится прощанье в незыблемом, огненно рыжем,
Хоть сумрак еще не окутал знакомую пристань.
ДЕВА
В цветах утопаешь, а взор устремлен в беспредельность.
Ужели земными дарами пресытится сердце?
Шаманят левкои, иль яблони снегом оделись –
Их сладкая дрема очертит знакомую дверцу.
Гипноз матеолл затуманит вечерний пан-бархат,
Но разум твой ясен и к травам густым не приникнет,
Лишь пропасть зрачков, да бровей удивленная арка,
Да в синих провалах нездешняя искорка вспыхнет.
То – звезды падучие, вечности горние брызги
В глубинах души прошептали небесного оклик,
И света крупица, изведав могущество призмы,
Расскажет о том, что ресницы, как травы, промокли.
ВЕСЫ
Не занавес спущен – земное не кончено действо,
Но пенится кубок и высится древняя башня,
И море припомнит планеты забытое детство
И сфера земная качнет поднебесные брашна.
Не нами придуман – Ты – вечен в своем равновесье,
В тебе парадокс двуединства рожденья-распада,
А третье – незримо, нездешнего света известье,
Живительный вздох в океане мертвящего яда.
Но чаши весов никогда не обрящут покоя,
Что ввысь вознесется, то вскоре низвергнется в бездну,
И высшая сложность вернется в первично-простое,
В молчанье и веру, что Я никогда не исчезну.
СКОРПИОН
Кто в чем виноват, но мы сами себя истязаем,
Росинкой слезит острие скорпионьего жала,
Что ядом округло. Укол его неосязаем,
Но, кажется, смерть неподвижную руку пожала.
Он прячется в сердце, незрим и с душой неразделен,
Он – горькая сладость и вечный источник мученья,
Как будто ведет к непонятной и призрачной цели
И нет от него ни покоя, ни сна, ни забвенья.
Я - только ответчик на этом суде ежечасном,
И нету присяжных, его приговор не оспорить,
И яд не скудеет, но знаю, что глухо-безгласно
Бессудное сердце, как солью убитое море.
Пусть лучше читает страницы, умытые кровью,
Нелегкой судьбы невеселую странную повесть,
Где ставка не сон, аппетит или даже здоровье,
Судья-скорпион, именуемый Божия Совесть.
СТРЕЛЕЦ
Он выбрал мишенью не дичь, не противника – Вечность.
Десница тверда – и стрела угрожает зениту.
Пусть небо ночное грустит под фатой подвенечной –
Не дрогнет рука, и уста не прошепчут молитву.
Есть высшая цель, есть утес несгибаемой воли,
И выкован лук из огня и металла познанья,
И холодно сердце, и тело бесчувственно к боли,
И узы мирские распались под бритвой закланья.
Звенит тетива, но руки не покинуло древко,
И замер стрелок, уходя в бесконечность прицела,
Где время застыло и Воин надгробия предков
Узнать не успел, что шагнул за границу предела.
КОЗЕРОГ
Очерчена сфера движеньем незримого круга.
Минута покоя – и снова грядет возрастанье.
Как мячик младенчества, звонко, светло и упруго
Веселая вьюга споет о рождественской тайне.
Какое-то диво в рогах золотистого света
Глядит в темноту, закачавшись на зыбком причале,
И огненный глаз его – главная года примета -
Грядущего утра спешит успокоить печали.
Хоть путь неизведан, но светит Звезда Вифлеема,
Так значит – в дорогу, коль жаждет душа поклоненья!
А где-то в хлеву, среди ночи, взирающей немо,
Агукает мальчик, эпох предрешивший сцепленье.(продолжение следует)