ГЛ.12 МОЯ ВТОРАЯ МАМА
Мы выросли на постулате, что среда формирует сознание, а значит – личность. Ну, да, формирует. Но неизвестно, какая доля ее участия в этом формировании. Почему из одной и той же почвы лезут сорняки и полезные травы?
– Люся, я росла как трава, – признавалась мне, уже взрослой, Ната.
Трава получилась качественная. Чувство ответственности за других, самодисциплина, желание учиться, умение работать, преданность друзьям, доброта к жаждущим ее, словом – не трава выросла, а букет цветов. Не броских, но радующих сердца всех, кто его заметил и догадался понюхать. Потому что добродетели моей старшей сестрицы скрывались под скромностью и неумением выставлять наружу душевную красоту. Это, кстати, сильно ей повредило в так называемой личной жизни…
Итак, ближайшая среда – родители и сестры – по-разному справлялись с моим желанием как-то этой среде сопротивляться. Я с нею бодалась. Не очень она мне нравилась.
Среда в лице Наты до моего подросткового возраста воспринималась скорее препятствием на пути… к чему? Не знаю. Наверное, к внутренней свободе. Я отстаивала свое право выражать чувства более эмоционально. Призывы сестры вести себя сдержанно, то есть не грубить старшим (родителям), не ссориться с Лялькой, не всегда срабатывали. Сама «вторая мама», без конца меня одергивающая, казалась мне особой скучной и слишком правильной.
Я не умела чувствовать наполовину – эмоции меня захлестывали. Я все делала бурно: плакала, смеялась, дурачилась с младшей сестрой, обижалась, кого-то жалела или наоборот.
Словом, старшая сестра вместе с мамой и папой чаще терпели фиаско в борьбе со мной, чем одерживали победу.
– И в кого она такая?! – сокрушалась мама под занавес своей капитуляции.
Но она сама была «такая»! После ссор с нами или папой могла уйти из дому и пугающе долго не возвращаться.
Тогда мы ломали голову – куда она ушла?! Сейчас понимаю: подружек хватало, и многие жили на левом берегу Днепра. Там было, у кого переночевать, пока шел процесс переваривания обиды. Больше полутора дней она не пропадала.
Куда плодотворней воспитательных потуг оказалось влияние моей Наточки в культурном образовании. Это она на последние гроши покупала книги, это она распевала арии и романсы, услышанные по радио. Я лишь повторяла. И такая музыкальная подпитка была постоянной, а не по случаю.
Сестру окружали интеллигентные девушки и парни, а не какая-то уличная шпана, как было у других девочек, имеющих братьев. И они несли в наш дом особую культуру общения. Сестра сумела сохранить дружбу с институтскими подругами до конца жизни. Никто из них не терялся по пути и не предавал. Теплая атмосфера взаимной симпатии и привязанности всех, кто в наш дом приходил, и была моей питательной средой.
Это касалось и моего окружения. Девочки-соседки – Лина Черная, сестры Людочка и Нина, Света Меркушова, а также мои одноклассницы, ставшие впоследствии близкими подругами, – все были из хороших семей, то есть, как сейчас говорят – благополучных. И все же – из бедных, где с трудом сводили концы с концами.
Мой трудный (хронически) возраст совпал с самым интересным периодом у Наты. У нее появился, а потом закрепился на целый год кавалер – красивый и высокий юноша с буйной курчавой шевелюрой,
– Гарольд, – представился он папе при первом знакомстве.
– Как-как? – не понял папа.– Гарольд? А по батюшке?
– Гарольд Евсеевич. Короче – Гарик.
У папы брови полезли на лоб. Это же надо – тоже Евсеевич! Правда, он – Евсевий. И Наточка, естественно – Евсевиевна.
Папа хоть и не был антисемитом, слава Богу, но всегда подчеркивал, что его имя –_Евсевий, как и значилось в православных святцах, откуда батюшка имя извлек при крещении, а Евсей – имя иудейское. Но звучит одинаково! Зато мама в этом усмотрела особый смысл, положительный.
Сейчас я думаю, что сидел в папе страх не перед национальностью, а перед теми проблемами, которые эта пятая графа имела в будущем. Он ведь работал в университете и уже столкнулся с государственным антисемитизмом, хоть и замаскированным. Но у папы хватило ума ни в чем Наточке не препятствовать и брак благословить. Дело явно двигалось в этом направлении – к свадьбе. Дружба с Гариком за год не дала ни одной трещинки.
Гарик учился в металлургическом институте, а жил далеко, в заводском районе. Мама его, Варвара Ивановна, русская, была домохозяйкой, а отец, Евсей Михайлович, - токарем-фрезеровщиком высокой квалификации.
А еще у Наточки помимо Гарика был парусный спорт! Она уже ездила на соревнования в Ленинград, и все воскресные дни проводила на водной станции, занимаясь своей яхтой. И Гарик был с нею, и вся его студенческая компания, помешанная на яхтах.
Так что сестре было не до меня.
В мае она расписалась со своим Гарольдом и покинула наш дом.
Свадьбу я запомнила. В ней участвовали все жильцы двухэтажного заводского дома, а также обильная родня Евсея Михайловича и Варвары Ивановны.
Поскольку невеста была голодранка, и моя сестрица-бесприданница пришла в этот дом с одним чемоданчиком в руках, семья Фридманов и взяла на себя все финансовые расходы. Папа Гарика получал очень приличную по тем временам зарплату.
– Там лежало белье, платье и конспекты, – раскрывала потом Ната содержимое чемоданчика.
Свадьбы было две, первая – для родни, а через неделю – для многочисленных друзей невесты и жениха. Я попала на первую и была потрясена обилием шумных гостей за столом, просто источающих вселенское добродушие друг к другу. Все эти тетушки Гарика с их мужьями и детьми были улыбчивы, голосисты, почему-то внимательны к нам, младшим сестрам невесты.
Особенно запомнилась тетя Роза – не только ярким платьем и необъятностью форм. Она меня то и дело обнимала, Ляльку целовала, обеих гладила по головке и успевала расспрашивать о школе (!), при этом участвуя в общем застолье. Ее хватало на всех.
Позднее, когда тетя Роза приходила в гости к моим родителям, я убедилась в ее таланте охватывать вниманием множество событий и людей, и все это шло от чистого сердца. А я лицемерие распознавала с младенчества. Не было в ней этого лукавства!
Год после свадьбы был самый счастливый в жизни моей любимой сестры. С нею носились так, словно она была королевских кровей. Ее приодели, ее жалели, ее любили. И вся многочисленная родня Гарика посчитала, что лучшей жены их любимому «мальчику» не могло и присниться.
Еще бы! Нате не надо было стараться угодить свекрови. С нею ужилась бы самая привередливая. Где бы они еще нашли такой образец чуткости, дисциплинированности, уважения к старшим, ответственности, самостоятельности и работоспособности! К тому же культурна, симпатична, стройна, имеет высшее образование и готова рожать детей от любимого мужа!
Довольно суровая по натуре Варвара Ивановна никак не могла ожидать, что родной сынок ценил в женщинах прямо противоположные качества. Он был бабником по природе своей, и ему как раз не хватало в слишком правильной жене хорошей дозы привлекательной стервозности.
Через год брак распался, когда сестре сорока на хвосте принесла новость о наличии еще одной женщины у Гарика. Ната собрала свой чемоданчик, надела то платье, в котором пришла к мужу, и ушла, не прихватив с собой даже свадебных подарков от дорогих родственников. В том числе – от нашей родни.
Гарик же принялся искать свой идеал женщины, чему и посвятил всю жизнь. Развалив несколько семей, он так увлекся процессом поиска молодой ( все более и более молодой!), яркой и темпераментной спутницы, что пустил на самотек даже карьеру.. Его поперли из партии ( по жалобе одной из потерпевших сторон) за моральное разложение.
Очевидно, он своего добился – поближе к старости, потому что однажды…
– Представляешь, – рассказывала мне одна знакомая особа, которая хорошо запомнила Гарика молодым и красивым мужчиной, – кого я сегодня встретила? Мужа твоей Наташи! Бывшего. Идет по улице, такой седой и потертый, согнулся прямо от тяжести, в руках две огромные сумки с продуктами. А впереди – его последняя жена, молодая девка, интересная, модная, похожая скорее на дочку. Каждые две минуты оглядывается на него и раздраженно спрашивает: ты можешь идти быстрее?! Что ты плетешься, как старик?! А он, и правда – старик! Твоя сестра, Люся, моложе его выглядит лет на двадцать!
Я эту новость Наточке с удовольствием передала.
Семья Гарика тяжело пережила этот развод, и еще долго потом у ее бывшей свекрови с сыном были напряженные отношения. Говорили, что и тетя Роза устраивала ему бойкот.
Жаль только, что моя сестричка долго не могла оправиться от этой драмы. Она сильно похудела и надолго потеряла желание заводить новый роман.
Но с друзьями Гарика отношения не прерывались. Они по-прежнему все воскресные дни проводили на водной станции – возились с яхтой. То готовились к соревнованиям, то состязались с кем-то на Днепре.
Она и меня пыталась приобщить к своим спортивным радостям. Но для этого надо было сначала научиться плавать. А я с детства боялась двух вещей – высоты и воды, и меня на эту красивую посудину с парусами было не затащить. При одном виде, как та кренится то на один бок, то на другой, когда кто-то шагал по палубе, меня тошнило.
Большое количество воды вызывало у меня смертельный ужас. А жаль…
И как хорошо, что мои дети не унаследовали от своей трусливой мамаши сего ущербного гена – водобоязни. Наоборот! Дочь в пятилетнем возрасте шагнула в море и – поплыла, словно в нем и родилась. А ее мамаша в это время барахталась на одном месте.
- Дыши! Да что ты ртом хватаешь воду! – возмущался муж, который приготовился меня ловить в пяти метрах поодаль. – Руками работай! Плыви ко мне!
Свои руки он держал расставленными. Я мужественно закрывала глаза, набирала в рот воздуха и плыла, то бишь как-то передвигалась в сторону этих спасительных рук. Но запас воздуха быстро кончался – и я шла на дно за один шаг от мужа. Тот удивлялся безмерно моей тупости, хватал меня за талию, и под мои вопли: «Ой, ты меня уронишь!» – тащил к берегу.
– Ну что ж, ты поставила рекорд: одолела три метра, включая длину своего тела. Поздравляю.
С этим рекордом я и прожила всю жизнь.
Десять с половиной лет разницы между мною и Наточкой впоследствии стерлись, но тогда, в конце сороковых, это расстояние казалось непреодолимым.
Меня волновала та аура влюбленности, что шла от сестры и ее подруг незримыми волнами. Как в довоенном детстве, когда я ходила с Натой в гости к ее подружкам и наблюдала их танцующими под звуки танго, так и сейчас, в их переглядываниях, перешептываниях, намеках, усмешках, мне чудились тайны. Но в них меня не пускали. Я была маленькой – в их глазах.
Много лет спустя я узнала, что тайн никаких и не было: вся компания усердно училась в институте, потом так же усердно тренировалась перед соревнованиями и приводила в порядок яхту. Ни на какие танцульки они не ходили, дни рождения отмечали за скромным застольем или прямо в походах по Днепру, А состояние влюбленности они по тем скромным временам так тщательно скрывали, что только такой собачий нюх, как у меня, на малейшие сердечные флюиды, и мог его уловить.
Зато у других молодых и влюбленных были тайны, были!
Время от времени над нашим потолком, с третьего этажа, глубоким вечером вдруг доносились нарастающие звуки голосов. Вот уже в открытую форточку влетает женский смех, потом кто-то заводит патефон…
– Ты слышишь? – шепчу я Ляльке.
Мы с нею спим рядом, в одной кровати.
– Ага… Музыка.
– Это у Володи праздник.
Володя, сын нашей соседки с третьего этажа, Марии Михайловны, тоже студент, и тоже из Металлургического института, как наш Гарик. На праздники его компания приходит к нему. Куда девают маму – не знаю, но что этот вечер, переходящий в ночь, всегда полон музыки, а ноги шаркают в танце до самого утра, – это я уже выучила. И Володиных девочек и мальчиков несколько раз видела. Хотя Мария Михайловна и Володя живут скромно, вдвоем(старшая сестра, замужняя, отдельно), и папа его тоже погиб на фронте, но друзья у него чуточку побогаче. Девушки наряднее Натиных подруг. Все в крепдешинах и пахнут изумительно.
Мы, девчонки дворовые, провожаем их жадным взглядом, сидя на скамейке возле дома, когда белобрысый Володя , худой, как жердь, но изысканно вежливый , проводит компанию мимо нас к себе на третий этаж – через парадный ход.
Да-а, девочки с прическами, на высоких каблучках, ими они стучат всю ночь во время танца, но я все прощаю – за музыку в патефоне!
Боже, какая волнующе-сладкая и тревожная одновременно музыка! Танго и фокстроты, пережив войну, вернулись на пластинках, но их так редко передают по радио! Невозможно уснуть от этих ритмов и мелодии! Почему у нас нет хотя бы патефона?!
Через много-много лет я познакомилась с одним из этих Володиных друзей, и он мне рассказал и о компании этой, и о том, как был влюблен в свою будущую жену – одну из нарядных девочек, а потом женился на ней.
Он был на десять лет старше меня, то есть – из совсем другого поколения.
– Мы были тогда все влюблены друг в друга.
Вот-вот, через потолок и стены я это уловила! Только одного не могла знать, что там, наверху, танцует с другой будущий «предмет» моего короткого увлечения, и тоже не подозревает, что совсем близко томится от предчувствий любви двенадцатилетняя девочка…
Как тесен мир!
Кстати, был он сыном генерала, и вся компания состояла из профессорских дочек да сыновей. Вот откуда и шелковые яркие платья, и высокие каблучки на туфлях, и тонкий аромат духов…
Продолжение http://proza.ru/2011/02/22/1381