(Записки одного этнографа)
- Без женщины плохо, - сказал вождь Бао, - воду сам носишь, земля без колосьев, - стыдно. И плохо.
- Я чужой, Бао, кто отдаст мне дочь?
- Дочь не отдадут. Никто не захочет, чтобы дочь собирала колосья и тёрла зёрна белому.
Мы помолчали.
- Возьми женщину из женского дома. Ничью. Они обученные. Всё делают.
- А женщину из женского дома отдадут?
- Ты смешной, Белый (эта кличка давно заменила моё настоящее имя)!
Вождь даже немного посмеялся.
- Ты умный, но смешной. Она станет невестой и твоей женщиной, и дети будут её дети. А в женском доме она - ничья. Каждый видит, что она ничья. И дети потом ничьи.
Вопросов я не задавал. Давно понял, что всё само утрясётся. А спорить тем более опасался. Потерять покровительство Бао было не просто плохо, это было опасно.
- Свадьбы большой не будет, Белый, ты не должен обижаться. И выкупа не надо. Потом дашь выкуп, если женщина понравится. Но я выбрал хорошую. Красивую. Её старуха завтра из женского дома приведёт. Потом, вечером, мои советники придут: Ку и Ибу. Выпьете брагу, поросёнка съедите. Женщина лепёшки испечёт. И - бери женщину, как после свадьбы.
Тогда настоящий мужчина будешь. А то ходишь с кувшином к женскому роднику за вкусной водой. Стыдно. Всем стыдно.
Мы ещё покурили. Я знал, что благодарить вождя рано. Надо потом, после маленькой свадьбы с брагой и поросёнком. Или после брачной ночи. Я уже немного знал их обычаи и нелюбовь к прямым вопросам. Лучше сделать не так. Но не спрашивать. И я пошёл к себе в хижину.
- Старуху отошли сразу обратно, а женщине прикажи зёрна тереть, чтобы к свадьбе лепёшки были, - услышал я сбоку и снизу, оттуда, где сидел советник Ибу.
- Яу. Хорошо. - поблагодарил я советника. Лепёшки так лепёшки.
Конечно, женщина мне в хозяйстве не помешала бы. Моим опытам и медицинской практике сильно мешал доисторический быт, окружавший меня на каждом шагу. Натуральное хозяйство в виде небольшой плантации зерновых, куры и свиная мини-ферма тоже отнимали немало времени.
А тут, видишь ли, ещё и мои походы за качественной водой оказались неприличным занятием! Женщина была нужна, несомненно, наёмных слуг в этих местах не знали. По крайней мере, это не было принято так буквально.
* * *
Наутро я проснулся от сдержанных женских голосов за дверным пологом, дверь моя из-за жары не была прикрыта. Натянув шорты и рубашку, и кое-как ополоснув лицо в импровизированном тазике из полутыквы, я вышел в свой дворик.
Вождь выполнил обещание. Во дворе на циновке сидела, вытянув вперёд толстые ноги, полная женщина. Она была одна, не считая двоих, видимо, её детей - младенца, примотанного грязной тряпкой к её обширной сутулой спине, и сонной девчонки, примостившейся у неё подмышкой, впритык к её объёмному, чёрному животу в ритуальных шрамах.
М-да. Чего-то подобного я и ожидал. Возьми небоже, что нам негоже, как говаривала моя нянька. А на что я мог рассчитывать? На длинноногую, грудастую очаровашку из тех, что приводят в гарем моего благодетеля Бао? Всю такую в бусах и браслетах, с тонкой талией и пышными ягодицами? Без детей, разумеется. Ну да! Как же!
Мне-то, в общем-то неважно, кто мне будет носить воду и тереть зерно, но как быть с сексом? Вдруг вождь обидится, что у меня не стоит на его подарок?
Женщина увидела меня, быстро стала на коленки, пихнула в бок девчонку, та вскочила на ноги. Они обе наклонили в знак покорности головы. Младенец спал.
Отослать её что ли, пока не поздно? Я оглянулся в поисках старухи, которая привела женщину, но та, видимо, не дождалась меня и ушла. Отсылать толстуху было не с кем, да и не знал я, можно ли это в моей скользкой ситуации.
Ладно, решил я. Надо пока что сходить искупаться, да и естественные потребности тревожили меня после сна, поэтому я прошёл мимо своей наречённой к калитке плетня. За сеткой квохтали куры. В загоне, учуяв меня, захрюкали свиньи. Под навесом, где сидела моя невеста, я заметил новую вещь - камни-тёрки для зерна, - плоский, большой нижний камень, и второй, поменьше - верхний.
Лепёшки! Вспомнил я. Зашёл в сарай, поставил перед женщиной мешочек зерна и сказал,
- Мели муку, пеки лепёшки, женщина.
Баба подняла голову и что-то быстро залопотала. Наверное, какой-то ритуальный ответ. Я понял только слова: женщина, лепёшки, свадьба и, махнув рукой, твёрдо указал на мешок: - Делай! Тётка медленно потянулась к мешку. Я двинулся к озеру, купаться.
* * *
На обратном пути я съел с дерева пару местных плодов, похожих на толстые бананы, но более сочных, купание освежило меня, и брак с многодетной толстухой уже не казался мне таким неприглядным. Наверняка она опытна в домашнем хозяйстве, послушна, ненавязчива. А секс при моём длительном воздержании, да ночью, да в темноте... Короче, поглядим.
Во дворе работа шла полным ходом, - на разостланную циновку сыпались новые и новые порции муки. Тётка стояла на коленках, раком, перетянув длинные груди крест-накрест пальмовым лыком, чтоб не болтались, и истово тёрла камнем зерна. Девчонка горстями собирала с циновки муку и осторожно ссыпала в горшок.
Двор был выметен, воды в чане было полно, куры за решёткой и свиньи в загоне были явно накормлены.
Я подошёл к женщине и снисходительно, как и положено мужчине, похвалил её. Она промолчала и продолжала тереть зерно. Видимо, я нарушил какой-то обычай. Головка младенца, с маленькими бусинами в ушах, перекатывалась по её спине в такт работе. Девчонка, тоже не поднимая головы, собирала в большой горшок муку.
Младенец захныкал, женщина отложила камень, высвободила одну грудь, перебросила через плечо (многие женщины этой местности растягивают себе груди, чтобы кормить привязанного к спине младенца).
Ребёнок потянулся ртом к соску, не дотянулся и заплакал. Старшая девчонка резво вскочила с коленок, белой от муки рукой придержала грудь матери, на её плече, по чёрной спине потекла белая струйка молока, другой рукой подтолкнула под попку ребёнка. Младенец заелозил, поймал ртом сосок, зачмокал.
Девочка что-то тихо сказала женщине, и обе коротко рассмеялись. Моя невеста кокетливо глянула на меня через лежащую на плече грудь, не переставая тереть зёрна. Я содрогнулся: она годилась мне в матери…
* * *
Солнце было уже высоко, а я ещё не обработал вчерашние образцы. Поэтому я отправился в дом, вскрыл холодильную установку, работавшую от автомобильного генератора и принялся за работу. Стало уже заметно жарко, за москитной сеткой жужжали мухи, я почувствовал, что голоден. Тем более, что со двора тянуло дымком и чем-то съестным.
Я так увлёкся, что не сразу услышал, что кто-то стоит в дверях, тихо приговаривая: "Еда, господин".
Я потушил лампу и тут же в освещённом дверном проёме увидел девочку с миской. В миске оказалась какая-то сладковатая каша с фруктами, и я с удовольствием пообедал. Девочка ждала стоя, покорно опустив круглую головку без многочисленных девчачьих косичек, но пока без тюрбана, видимо, недавно прошла обряд инициации.
Её худые, нежного очертания руки, от косточки плеча до локтя были покрыты тонкими горизонтальными шрамами и татуировками – подробной информацией о том, что девочку хорошо обучали всяким женским ремёслам.
Над её пупком уже был сформован треугольный шрамик - знак наступивших месячных. Шрам был ещё свежий, в едва затянувшейся корочке.
Не такая уж она и кроха, как показалось мне вначале! Мой взгляд скользнул выше пупка, к конусным, совершенно твёрдым на вид, эбонитово-чёрным грудкам девочки... О господи! Естество, не желавшее просыпаться в штанах при виде моей наречённой, охотно отозвалось, при виде юных прелестей её дочери. Вот где проблема, так проблема! Надо срочно вспоминать, какие у них на этот счёт табу, а то так и до костра не долго!
Я торопливо протянул девчонке миску из-под каши. Пальцы у неё были всё ещё в муке, тонкие, длинные, с миндалевидными розовыми ногтями.
- Понравилось, господин? - прошелестела она, и я увидел, что двух передних зубов у неё уже нет, выбиты. «Сосватана, - подумалось с тоскливым облегчением, - значит, скоро отдадут замуж, от греха-то подальше».
* * *
К вечеру я успел обработать довольно много образцов. Я так увлёкся, что чуть не забыл о собственной свадьбе.
Со двора доносились голоса, смоляные факелы разгоняли тьму, пахло хлебом и мясом, значит, советники уже пришли, ждут.
Я не знал, следует ли мне, как не совсем полноценному жениху, наряжаться, но, на всякий случай, переоделся в джинсы, яркую рубаху-гавайку и надел соломенную шляпу, повязанную чем-то пёстрым. В карманы сунул горсть всякой сувенирной ерунды, вдруг пригодится, и вышел во двор.
Всё уже было готово к празднику. На разостланных по земле, украшенных свадебными цветами циновках, поверх банановых листьев возлежал жареный поросёнок. Стояли плошки с какими-то кашами. Глиняные чашечки для браги стояли кучкой рядом со свежими курительными трубками. Советники Ибу и Ку были уже на месте, во главе застолья. Они чинно переговаривались, сдержанно и величественно жестикулируя.
Моя невеста сидела недалеко от чана с брагой и кормила грудью младенца, которого перевесила на живот. Её потрескавшиеся серо-розовые ступни торчали вперёд, неприятным напоминанием о предстоящем мне исполнении супружеского долга.
Старшая дочь моей невесты стояла над чаном и мешала длинной ложкой брагу.
Лучше бы я на неё не смотрел! Ночь была лунная и ярко освещала всю её стройную, соблазнительно-полуголую фигурку.
Воткнутые меж ветвей моего дерева факелы бросали дрожащий свет на её глянцевитую чёрную мордашку, на пухлые, розовеющие даже в вечернем свете губы.
Когда свет факелов отражался в её глазах, они казались огромными, как у оленёнка, под густыми, круто загнутыми вверх ресничками.
* * *
Советники при моём появлении встали с циновок и широко улыбнулись. Девочка оставила половник и помогла встать своей грузной матери.
После взаимных ритуальных приветствий, советник Ибу отвёл меня в сторону и спросил, нравится ли мне женщина. Он подмигивал и сладко причмокивал, спрашивая меня, мог ли я, Белый, рассчитывать на такую красотку? Я, как мог, высказал своё «довольство» достоинствами женщины. Всё-таки вождь выбирал!
Наверное, тон моей хвалебной речи был всё же суховат. Поэтому Ибу ещё раз поцокал языком и возвёл глаза к экваториальным звёздам. Он даже поднял к ним руки, витиевато призывая их, в свидетели удачного выбора моей жены и моего редкого везения.
Я рассыпался в благодарностях и даже сумел улыбнуться.
- А почему тогда старуху сразу не отпустил? Зачем заставил её зерно тереть? - хитро спросил Ибу, - Или тебе старуха тоже понравилась? Ибу может поговорить с вождём, и ты оставишь себе и старуху. Она - очень плодовитая - эта старуха, каждый год рожает. Даже сейчас она - беременная, хотя её младшая дочь всё ещё сосёт грудь.
* * *
Боже мой! Я ждал СТАРУХУ, которая приведёт ЖЕНЩИНУ!
Моё воображение европейца рисовало морщинистую чернокожую каргу, вроде тех, что сидят у хижин с трубками и плетут бесконечные пояса. Женщину, которая придёт вместе со старухой, я представлял себе, конечно, молодой, но никак не девчонкой-подростком, у которой и месячные-то первые случились всего пару недель назад! Так позорно ошибиться… …мне, специалисту по средней Африке…
Вот чёрт! Только бы советник не раскусил меня. Вся деревня будет ржать надо мной целый год, а то и всю жизнь, когда я уже уеду из этих мест. Туземцы ещё могут понять жадность чужеземца, пожелавшего вместо одной, отхватить сразу двух жён.
Но перепутать старуху из женского дома со своей юной невестой... Тем более, что теперь я вспомнил: по одной только травяной, короткой, накрученной в один ряд юбке на бёдрах девчонки, – по этой самой характерной юбке невесты, - я мог бы уже сразу всё понять!
А Бёдра толстухи были тесно обмотаны жёскими ритуальными поясами женщины, которой скоро рожать!
Кляня себя за невнимательность, я выждал приличную паузу, чтобы прийти в себя.
Я надулся, как индюк и нахмурил брови, демонстрируя свою значимость: мол, нам не привыкать жениться на юных красотках, и не на таких женились! Но твёрдо отклонил щедрое предложение советника, касательно «старухи». Я, белый чужак, не достоин такой чести, получить сразу двух жён. А старуху я оставил сегодня из вежливости. Хотел отпустить её после угощения, пусть поест вместе с нами и получит подарок за труды.
- В моей стране такой обычай, давать подарок старухе, которая привела женщину, - врал я, нащупывая в кармане акриловую косынку.
Советник важно кивнул. Он уважал обычаи. А чтобы окончательно задобрить его, я сказал, что гостей я тоже должен одарить. Ку и Ибу получили от меня по складному ножику и по фонарику с ручным генератором, а «старуха» (как я был счастлив, что мне не нужно жениться на ней!) - розовую косынку с жёлтыми бабочками.
Моей юной невесте я торжественно вручил связку разноцветных бус и пластмассовое колечко на палец, которое оказалось ей велико. Впрочем, девчонка не растерялась и подвязала его кручёным травяным волокном к своему плетёному браслету на запястье.
Каких мне сил стоило скрывать своё ликование и радость! Я чувствовал себя, как помилованный перед казнью. Но я держался. «До поры до времени», - пообещал я себе.
И мы уселись пировать.