В конце Горбачёвской перестройки по ТВ шла какая-то передача и там одна дама с пеной у рта, кричала, глядя в камеру:
- На клеветнические измышления империалистов из-за бугра мы со всей ответственностью заявляем:
-Секса у нас в стране нет!
- Да ладно, Бог с ней, с этой дамой! Она, наверное, знала, о чём говорила, а может меня имела в виду. У меня секса в селе Солтон Алтайского края точно не было.
По дороге, пока туда добираешься, его хватало с избытком: самолёты-перелёты, езда в автобусе по разбитой дороге, переправа на моторной лодке по верхушкам кустов и деревьев в половодье весной, топать пешком по степи в сумерках, да ещё с ребёнком и чемоданами. А вот в селе не было.
И дело не в том, что не хотел – не давали, хоть волком вой. То жена боится, что кто-нибудь увидит, то где-то вдруг услышат или, что могут подумать родители и люди. Идиотизм какой-то. Даже прервать эту каторгу не возможно. Лето – это время отпусков и билеты просто так не достанешь. В Хабаровске мы их добываем через дежурного помощника военного коменданта, а попробуй достать в чужом краю. Вот и ждёшь свою бронь на самолёт, и мучаешься, проклиная всё на свете.
Умельцы местных молочно-товарных ферм быстро научились использовать сексуальные особенности своих дорог, с большой выгодой для себя. Бросят берёзовый чурбан в цистерну молоковоза, и пока машина с молоком трясётся в оргазме 114 километров до Бийска, на нём сбивается 6-8 килограмм свеженького коровьего масла. Подумаешь, процент жирности в молоке потеряется, да его ещё продавцы водичкой разбавят.
А мне отпускнику никакой выгоды. Дождался отпуска, едем семьёй в гости: половину отпуска у тёщи, половину у моих родных на Байкале, а отпуск длинный – сорок пять суток. Раньше тёща жила недалеко от родной деревни Василия Шукшина, река Бия, леса, озера всё рядом, но переехали в степной совхоз. Из деревьев только тополя на центральной улице, да ещё далеко на горизонте видна зелень перелесков. Летом, в жару, даже укрыться негде.
Первые три-четыре дня после приезда, гуляем отмечая приезд, без всяких проблем, но вот позже уже чего – то хочется, внутри начинает свербить.
Тёщин дом сооружён на двух хозяев: в одной половине живёт тёща, а в другой её брат Василий Иванович Данилов с женой Симкой и двумя дочерьми. Дом новый, типовой проект, они недавно в него вселились. Каждая половина состоит из кухоньки, такой же маленькой спальни и зала, на дворе сарай, стайка для скота да огород. Крайняя улица Солтона, за тёщиным огородом метрах в ста ограждение лётного поля местного аэродрома.
Заняться абсолютно нечем, перечитаны все журналы, что купил в дороге, дома только газеты. Идти некуда, а в зной даже шевелиться не хочется.
Летние дни такие длинные, но вот дождались прохлады, смеркается. Тёща накормила всех ужином, подоила коров, управилась по дому и уходит спать в маленькую комнату. Там же спит младший шуряк Андрюшка, мальчишка десяти лет, существо конопатое и добродушное.
Тесть, Николай Сальников, мужик кряжистый, не сильно утруждал себя работой. В голодные годы коллективизации его бездомного, и без родителей подобрали на улице, и определили в детский дом. Он так и остался общественным. Работать особенно не любил. Прижмёт милиция за тунеядство, пойдёт, поработает, потом исчезает. Полгода, год, два его нет дома, и вдруг появляется.
Исколесил весь Алтайский край, Казахстан, то у одной бабёнки поживёт, то у другой. В бывшей их деревне, соседке, её дом напротив стоял, троих мальчишек сделал и моей тёще, чтобы было не обидно тоже троих детей. После своих отлучек всегда возвращался домой. Пока жены нет, пройдёт в дом и лежит на диване. Теща, увидев его, кидается к нему и пытается вцепиться ему в лицо ногтями. Сальников перехватит её руки и говорит:
-Орать ори, но рукам воли не давай, и продолжает лежать. Она уйдёт, он встанет, поест и снова на диван. Когда теща потеряет бдительность, Сальников завалит её и выполнит свои супружеские обязанности за всё время отсутствия. Тёща накричится и остынет. Всё идёт своим чередом.
Вот и сейчас тесть пялится в телевизор, там, вроде, и смотреть нечего. Все спим в зале: мы с женой и дочерью на диване в углу, у входа в маленькую комнату, тесть в другом углу на кровати. Днём он выспался, а сейчас у него сна нет. В комнате душно, форточки не открываются, иначе местные комары любого запросто в окно вынесут. Жду, когда же наконец тесть заснёт. Попка моей жены, как печка-буржуйка всю спину мне сожгла, а отодвинутся дальше, места нет. Сквозь прикрытые веки слежу за Сальниковым. Всё, устал он мучить телевизор, встал и выключил.
Темно и душно. Пора уже, старый, наверное, уснул. Осторожно поворачиваюсь, кладу свою руку на бедро жены. Тишина. Моя рука ныряет ей под резинку трусиков, тут она пошевелилась и локтем сталкивает её с себя.
Повторяю свой маневр, рука сама ищет выхода, ползёт по её животу. Жена опять просыпается и начинает щипать мою руку. Я терплю, она сильнее. Сопим в темноте, стараясь не шуметь. Малейшее шевеление вызывает ужасный скрип дивана, опять замираем. Жена одной рукой зажала резинку трусиков, другой щиплет и отталкивает мою руку. Слышу, как она шевелит челюстями, изображая возмущённую прямую речь, а я настырно продолжаю настаивать на праве собственности. Долго длится бесплодная борьба. Вот же зараза, как собака на сене: «Сама не ест и другим не даёт». Надо же было поддаться на её уговоры и поехать к ним. Тоска зелёная.
Толи дело на Байкале, простор, хотя и остров. Всё для отдыха человека: вода, песчаные пляжи, лес. Ну, кому из хужирских придёт в голову шастать летом по лесу. Дети на берегу Байкала купаются, бабы на работе. А мужики всегда при деле: утром похмеляются, потом весь день друг друга догоняют, то есть падают на хвост тому, кому сегодня повезло и он при рыбе или при деньгах, и можно выпить на халяву. Да у моей матери стаек, сараев полно, баня и спим мы в отдельной комнате. Вот же непруха здесь.
В темноте хлопает дверка на часах-ходиках:
-Ку-ку, ку-ку.
Да пошла ты, я и без тебя знаю, что ку-ку и не первый раз. Шлёпнуть бы тебя тапочком. Ку-ку!
Ночь проходит в полудрёме под голос кукушки. Вот тёща поднялась, ушла корову доить, следом Андрюшка, дочь моя Оксана поднимает мать. Форточки, двери открыты – долгожданная прохлада, теперь можно свободно раскинуться на диване и поспать.
Проснулся в доме никого, не спеша одеваюсь и вдруг слышу шорох за окном. Выглядываю, а там моя трёхлетняя дочь Оксана, карабкается по поленнице дров, что сложены вдоль забора двухметровой высоты, а с другой стороны такая же поленница Василия Данилова. Крикнуть и запретить ей лазить поздно, испугается, полетит вниз и убьётся, да ещё дровами завалит. Стою и с ужасом смотрю, как эта Маугли уже сползает на другую сторону забора. Вот обезьяна, видимо эта дорога ей привычная. На улице, у дома расположились гуси и, как только моё чадо начинает мимо них бежать, догоняют её и щиплют за ноги и жопу. Вот она и нашла выход.
Вечером разборки:
-Ты почему лезла по дровам через забор?
-Я посмотрела, тебя же не было!
Железная логика, ей же невдомёк, что дом, как круглый аквариум и видишь не только ты, но и тебя видно со всех сторон.
С её умом все годы учёбы в школе носила тройки по поведению. За всё время только одна четвёрка, да ещё в 9 классе двойка. Спрашиваю:
- За что красавица?
-Я не виновата, опоздала на урок.
-Ну и что?
-Когда вошла в класс и стала пробираться к своему столу, то учительница заметила.
Кретова выйди за дверь, постучись и войди, как положено, и поздоровайся, хотя бы, как твои родители.
-Ну, и …?
-Я постучала и, получив разрешение, вошла, подойдя к учительнице, приобняла её за плечи и, заглядывая в лицо, сказала: «Привет роднулёк! Как дела»?
- …?
Класс упал от хохота, а меня выгнали из класса и поставили двойку. Она же сама сказала поздороваться, как родители. Всё правильно и возразить нечего.
Утро, завтракаем на веранде. Жена, как ни в чём не бывало:
- Мама спрашивает, почему ты не пьёшь парное молоко, она нам специально банку на день оставляет.
- Я не пью молоко парное, оно пахнет коровой.
Тут из дома выходит тёща, и жена с ходу стучит на меня:
- Он не пьёт парное молоко, говорит, оно пахнет коровой!
Тёще краска бросается в лицо, и она красная, как рак, смущённо оправдывается:
-Не может быть, я же вымя корове тёплой водой обязательно мою, и обиженная уходит.
Бурчу под нос:
-Вот тёлка а?! Не могла матери сказать по другому, как спать ляжем, я тебе твои дойки точно откручу.
-Дурак!
Вот и поговорили. А парное молоко я не пил живя дома, да и сейчас тоже не пью, хотя ем и пью остальные молочные продукты.
После очередной кошмарной ночи выхожу на крыльцо, а оно высокое, метра полтора, сажусь и закуриваю сигарету. Тепло, светло, благодать. Лениво глотаю дым, затем выпускаю его кольцами.
Жена перед крыльцом разметила и соорудила из кирпичей клумбу и высаживает в грунт рассаду цветов. На меня не смотрит, зная, что я о ней думаю и, боясь нарваться на грубость, молчит.
На дворе кроме нас никого. Но стоит только нырнуть руками жене под платье, как тут же появляются домочадцы: то один, то другой или все вместе. Не могу понять, когда же в этой деревне работают и за что им платят деньги.
Жена в коротенькой юбочке присела возле клумбы, сверкает коленками и крутит попкой. Сижу и наблюдаю. Вдруг появляется тёщин пёс, большая серая дворняга, с клочьями висящей, скатавшейся шерсти, ложится за спиной жены на землю и в неге раскидывается, греясь на солнце. Полежав некоторое время, зашевелил ноздрями, принюхиваясь, а потом засунул свою голову под зад моей ненаглядной и засопел в кайфе. Смотрю, а у него между ног уже растёт красная головка мухомора, забалдел босяк. Надо же и пса проняло.
Со злорадством говорю жене:
-Сейчас ваш пёс за меня отомстит тебе за все мои мучения! Ха-ха-ха!
Она с недоумением оглядывается на пса с торчащим мухомором и его головой у неё под задом, хватает веник, и гонит пса прочь, кидая мне:
-Вот дурак!
Пёс с большой неохотой лезет под крыльцо. Тоже чувак обломился, не только мне страдать. Тоска!
Сижу на крыльце, перечитал все свежие газеты от передовицы до курса валют в «Известиях», сообщений инюрколелгии, выкурил полпачки сигарет, скучно и жарко. Никого нет на улице и в доме. Жена, постирав бельишко, вешает его на верёвку во дворе, возле сарая и, потеряв бдительность, закрыла бельём себе обзор. Мгновенно слетаю с крыльца и, в несколько прыжков преодолев расстояние до жены, сгребаю её в охапку и в сарай. Жена некоторое время сопротивляется, вырываясь, потом её плоть тоже начинает играть и она, ещё задохнувшись, говорит:
-А вдруг кто придёт?
И, как накаркала.
-Я уже пришёл.
Ну, ни козёл ли, в дверях сарая стоит шуряк Серёга Сальников.
- Чё это вы на моей кровати делаете?
-От жары спрятались. Сальников! У вас, что в совхозе никто не работает?
-Жарко, решил в тени отдохнуть дома.
Жена, раскрасневшаяся от борьбы и недавнего возбуждения, выскальзывает из сарая, на ходу оправляя подол платья. Опять обломилось. Встаю с кровати и иду следом за женой.
Серёга Сальников слегка конопатый двадцатилетний детина, с длинными коровьими ресницами, производит обманчивое впечатление. Когда трезв, краснеет по малейшему поводу и не знает, как выбить в кассе пачку сигарет. Когда пьян, становится зверем. Добавив к водке чифиря, теряет последний рассудок, с расширенными зрачками и бессмысленным взором убьёт любого вставшего на его пути. Спустя тридцать лет он спокойно заколол шилом своего отца.
А в то время к двадцати годам имел две ходки в лагеря, длиною в шесть лет. Первый раз сел в 12 или 13 лет. Пацаны постарше увлекли его воровской романтикой и, попавшись после воровства, всё взял на себя, получив срок: три года колонии для малолетних преступников в Новосибирске. Писал слёзные, нежные письма матери, получал посылки и денежные переводы. За десять дней до окончания срока в колонии случился пожар и 400 огольцов бежали на свободу, в том числе и Сальников. Быстро всех переловили и, Сальников получил новый срок в три года, во взрослой колонии.
К двадцати годам он уже был полным отморозком, считая жизнь в лагере романтикой, борьбой за выживание. Начитавшись книг, схватив только верхушки, любил рассуждать или по его словам – причёсывать.
Увидев и услышав его трезвого люди, особенно женщины, проникались к нему доверием, от чего после страдали.
В первый мой приезд, он пьяный попробовал кинуться на меня и взять на горло, но получил, то, что хотел. Я ему сказал:
-Если у меня не будет зубов, то я тебе спящему дёснами горло перегрызу, не забывай об этом никогда.
Правильно уловив тон, каким было всё сказано, он больше не делал попыток показать свою лагерную прыть.
Вот ещё очередной день отпуска. Сегодня тёща почему-то не пошла на работу, суетится по дому и во дворе.
-Зятёк! Своди на верёвке корову в совхозный гараж, напои её там на водокачке. Она сейчас в охоте и я не пускаю её в поле, не хочу, чтобы её покрыли, осенью заколем.
Вот ещё одна страдалица, в охоте. Глаза мутные и с кровью, а сзади раскисший пельмень, шляпой не закроешь. Бедняжку оставили без секса, да ещё на мясо заколют. Жизнь – хуже не куда.
Тёща накинула на рога корове верёвку и вручила её мне:
- Ты уж зятёк её не отпускай, воду будешь наливать, так привяжи.
Между совхозным гаражом и заборами частников проулок метра полтора шириной, вот по нему и веду корову на водопой. До водокачки метров двести и возить воду во фляге по жаре, нет ни какого желания. Напоив скотину, веду её обратно, я впереди, она сзади. Вдруг чувствую, что натяжение верёвки ослабло, поворачиваю голову, а корова вот она, за моей спиной, выпучив глаза и роняя со рта пену, бежит ко мне, выставив крутые рога.
Батюшки! В одно мгновение с места, как Сергей Бубка, но только без шеста, перепрыгнул через забор даниловского огорода. Ишь, чё удумала. Она в охоте и, наверное, учуяв исходящие от меня такие же, как у неё флюиды, кинулась для ласки ко мне. Нет уж, тоже пострадай, как и я, даже верёвку не бросил из-за своего скверного характера: ни себе, так и ни людям. Привязал верёвку к забору, пусть тёлка постоит, одумается, а сам к тёще.
-Мать, иди, забери свою корову, она взбесилась и, я привязал её к даниловскому забору.
Тёща пошла забирать своё сокровище и мученицу.
Сегодня выходной и все опять дома. Василий Иванович Данилов накануне заколол овцу, разделал её, а Симка накрутила пельменей из бараньего мяса, пригласили нас женой в гости. Сам Василий, всю жизнь проработавший, Николая Сальникова, культурного тунеядца, не сильно жаловал, поэтому к себе не звал.
Хоть ещё один весёлый день на фоне уныния. Сходили в магазин, купили бутылочку водки и к Даниловым. Симка стол уже накрыла: капусточка, огурчики свежие и солёные, сало, грузди солёные, картофель и в середине стола чугун с дымящимися пельменями. Симка, высокая, рыжая и конопатая, крутится, как заводная. Она старше меня лет на пять, из детдомовских, пошла замуж за Василия годившегося ей в отцы. Куда ей деваться, кому она нужна: ни отца, ни матери. Василий ужу нагулялся, накуражился и рад семейному уюту. Родили двух девчонок Татьяну и Валю, таких же огненно рыжих и конопатых, в мать, девчонок. Василий, в войну работая на лесоповале, застудил ноги и даже сейчас летом ходит дома в валенках. Детей уже накормили, и они утащили нашу Оксану в только им, известные места, до самого позднего вечера.
Под пельмешки и водочку время летит незаметно. Я, как парное молоко, не люблю запах баранины, поэтому пельмени проталкиваю глотком водки. Родился и жил в деревне, а вот такой урод уродился. Василий Иванович хороший рассказчик, обладающий чувством юмора, говорит о прошлой жизни, о годах войны и после, перемежая свою речь присказками.
Симка заметив мой взгляд за вырез её платья и вытянувшееся потом лицо, беззаботно рассмеялась и говорит:
-Лифчик я не ношу, всё равно титек нет.
Она права. Вы помните, как презрительно отвечали торговцы женскими трусами и бюстгальтерами, мужчины с гор, усатые и в больших кепках размером с Тушинский аэродром, на стеснительный вопрос женщины о наличии в продаже нулевого размера:
– На прыщики не шьём.
Василий Иванович на Симкин смех закхекал:
-Знаешь, Сергей, какие раньше бабы были тугие?! Не за титьку, не за холку не ущипнёшь, а сейчас что. Ложусь с Симкой спать, положу руку ей на живот, а она, как в навоз проваливается. И опять смешок кхе-кхе.
Симка:
-Ну, что ты такое Василий говоришь, прямо уж.
Василий:
-Молчи, не перебивай, когда муж говорит. Давно валенком по спине не получала и вроде, как пытается снять валенок.
Симка сразу вскочила из-за стола и прыг в сторону, видать учёная.
-Кхе-кхе …
Слышим голос тёщи за стенкой у себя дома, кричит благим матом. Что там случилось. Отправляю жену:
-Сходи, посмотри
-Нет, ты иди, ты же мужик.
Опять я крайний. Бегу на другую сторону дома. В кухне никого, крики идут из маленькой комнаты, тёщиной спальни. Может её убивают.
В комнате на кровати вижу лежащую и кричащую тёщу, сверху кто-то её душит. Подскакиваю, рву мужика за плечи на себя.
О, Господи, это же тесть. Вижу его голый зад и под ним торчащие в стороны ноги тёщи. Она, увидев меня, пытается выбраться из - под него, но не тут-то было, старый продолжает свою работу. Оказывается, не только я страдаю, у Сальникова уже башню сорвало от высокого давления. Плюнув и чертыхаясь, возвращаюсь к Даниловым.
Жена мне навстречу:
-Что там случилось, он, что мамку бьёт?
- Не бьёт, а помидорами по заднице хлопает. Говорил тебе, иди сама. Попал из-за тебя в дурацкое положение.
Жена успокаиваясь, хи-хи-хи
Вот два сапога пара. Парадокс! Одна орёт, чтобы привлечь внимания, другая не даёт, чтобы этого внимания избежать. Чего орать-то! Тебя уже всё равно насилуют, так расслабься и получи удовольствие.
К вечеру тёща заколола гуся, сделала домашней лапши и сварила целый чугун супа. Раскрасневшаяся Нина Ивановна порхает по кухне, накладывая на блюдо большие куски мяса и наливая суп в тарелки.
-Зятёк! На тебе пупок (желудок), ты его ешь? У нас это деликатес. Я не отказываюсь, раз предлагают.
Проголодавшееся семейство, молча шевелят челюстями, поглощая пищу. Вдруг Николай Сальников поднимается со стула, берёт черпак и начинает сосредоточенно им шарить в чугуне.
Тёща:
-Ты чё там ищешь?
-Да дедушка пупок хочет.
-Дедушка! Хрен тебе не хлебушка, если бабку не …ёшь, на картошке проживёшь.
-Ты чего старая болтаешь, за столом дети и внучка, постеснялась бы.
-А чё? Я не правду говорю? Что-то ты не сильно стеснялся, когда меня давеча перед зятем опозорил.
Сальников чуть куском не подавился, уткнулся в тарелку и, сопя в две дырочки, суп хлебает.
Нина Ивановна довольная произведённым фурором, победно глядит на супруга и приговаривает:
-Ешь зятёк, ешь!
Им хорошо, полегчало.
Новый день. А мне уже невмочь, не дни, а часы считаю до отъезда. С женой уже давно не разговариваю, не о чем, да и желания нет. Ехала бы одна в свою деревню, мне бы и Байкала хватило. Так нет же, поддался на уговоры и обещания, и припёрся сюда. Убивать нужно таких дилетантов.
Подходит жена и виновато трётся об меня боком:
Ну, ладно пойдём куда-нибудь.
Нет, вы посмотрите, она мне делает одолжение:
-Куда ты пойдёшь, кругом степь? Издеваешься, видно со всех сторон, как на блюдце.
-Ты говорил там кусты есть.
Кусты! Один куст вначале взлётно-посадочной полосы. За аэродромом бежит речушка, громко сказано, ручей. Дочь в воду посадил, так она едва попку замочила, но рыбёшка сантиметров в пятнадцать длиной, в ней водится. Смастерил допотопное удилище и ходил с дочерью рыбачить. Поймал десяток штук пескарей и опустил их в трёх литровую банку, идём с дочерью домой. Навстречу нам мужик с женой, с косой и граблями на плечах. Здороваемся, женщину я уже видел, она приходила к тёще. И эти не работают. Все колхозы и совхозы одинаковые. У нас, в ольхонском совхозе, бригадир за каждым рабочим бегает, иначе совхозная зелёнка уплывёт на чужой двор, вместо совхозного. А здесь вообще на работе только отмечаются.
-Ой! Что рыбки наловили?
-Да вот пескариков.
-Угости меня, обожаю живую рыбку.
- …??
-Да, да я ем живую рыбу.
О, ужас, она же живая и всю дорогу от губ до попы будет шевелиться, но молча подаю ей банку. Тётка моментом выуживает рыбку и, удерживая её за хвост, кидает в широко открытый рот. Рыбка исчезает.
По моему телу пробегает судорога отвращения. Я ем мороженое мясо, сало, печень, рыбу, но чтобы так. Живодёрство.
Тётка съела штук пять пескариков, потом говорит:
-Дай мне удочку, пока муж косит сено, я себе рыбки наловлю. Удочку позже верну.
Отдаю ей удилище вместе с банкой и ухожу с дочерью домой. Ни удочки, ни банки. Вот простота деревенская.
Сейчас жена и предлагает прогуляться в ту сторону. Я уже ни во что не верю, сыт по горло обещаниями, но соглашаюсь, уповая на своё хрупкое счастье. Идём по лётному полю, жена - как бы не при делах, не спеша, сбивая носком туфельки траву и я плетусь рядом. Бежать бегом нужно, пока она согласилась, так нет же, тащится. Подгонять, но ещё спугнёшь, идёт постоянно поглядывая по сторонам, не смотрит ли кто.
Фу, дотащились, но что это, вокруг куста обильно цветут заросли шиповника. Да ладно уже не до церемоний, бросаюсь к жене, и падаем на землю в траву. Боже, какое счастье, сердце вот-вот выпрыгнет, а рука уже тянет подол платья к верху. Поцелуи, тяжёлое, неровное дыхание, но … вдруг приближается рёв мотора и над нами взмывает в воздух самолёт Ан-2, где пассажиры уткнулись в стёкла иллюминаторов, провожая землю. Увидев это широко открытыми глазами, жена в панике рвётся из - под меня, но я её удерживаю успокаивая:
-Они уже улетели, чего ты всполошилась?
Но беда не приходит одна. Не успела жена успокоится, как над нами новый рёв мотора, пилоты убирают газ, самолёт заходит на посадку, а в иллюминаторах опять видны любопытные глаза пассажиров. Всё, больше не уговоришь, жена буквально выпрыгивает из положения «нижний партер» и бежит по полю, на ходу натягивая трусики. Опять облом. Вот же дура, все люди делают это, где захотят. Бреду за ней следом, ноги уже не несут.
У неё и двоюродная сестра Светка такая же дурная. В пятнадцать лет ей в Ванино делали операцию аппендицит. Она так и не дала снять с себя трусики, оперировали в них. Всю операцию она одной рукой держалась за резинку плавок, а другую, положив сверху на лобок, чтобы врачи не заглянули вглубь. Ей повезло в том, что мама директор большого гастронома в Ванино и нуждающихся в её благосклонности, очень много, поэтому и терпения на неё хватило.
Правильно говорил один аксакал, когда его спросили:
-Вот вы прожили такую длинную жизнь, вам развестись с женой не приходило в голову?
-Развестись? Нет! Убить – да!
Скоро на Байкал, через три дня вылет. Ура! А пока ещё праздник в воскресение, День молодёжи. Может, переживу.
Достаю из чемодана костюм для праздника, но нет, наверное, будет жарко.
Нащупываю какую-то коробочку в кармане, вытаскиваю – пачка патронов к пистолету ПМ. Ну, надо же, если бы чемодан был не в багаже, то на досмотре их бы обнаружили и был бы скандал. Будучи дежурным по части, я отобрал их у солдат, но командования не было на месте, а положить в сейф с оружием я не имел права. Пришлось забрать домой, а дома сунул в костюм, чтобы не болтались на виду, живём в общаге. Вот и поплатился за разгильдяйство,
Как на грех, их увидел Серёга Сальников и пристал ко мне:
-Подари их мне, чего тебе стоит?
Глянул я на него, на заблестевшие глаза и сразу отрезал:
-Нет Сальников, я не хочу нары делить с тобою. Это тебе там хорошо, а мне на свободе лучше.
И, чтобы избавить его от желания копаться в вещах и искать патроны, на глазах у всех высыпаю их из пачки в ладонь и топлю в туалете во дворе. Туда он не полезет, а через день будет поздно, дерьмо металл съедает быстро.
Воскресенье, с раннего утра во дворе люди, суета: соседи и знакомые тёщи и тестя. На крыльце стоит ведро с брагой, наполняются кружки и тут же опустошаются. Кто празднику рад, тот накануне пьян, поэтому все и опохмеляются. Позже выезд на природу на совхозных машинах. Прибегают ребятишки и сообщают, что рядом у магазина начали продавать разливное пиво, народу немного. Берём с тестем банки и туда, успели вовремя, народ только собирается.
Николай Сальников говорит:
-Что для нас эти две банки, на такую толпу, нальём по кружке и всё. Канистры тогда из алюминия и днём с огнём не найдёшь. Кричу Андрюшке, катающемуся на велосипеде:
-Дуй домой и привези эмалированное ведро, в которое мать корову доит.
Пацан шустрый и через пять минут ведро у нас, а тут и очередь подходит.
Сзади стоящие, завистливо вздыхают, а самые дальние побежали за вёдрами.
Довольные несём 18 литров пива, которое алчная толпа мгновенно уговорила.
Забираем корзины с алкоголем и закусками, и идём к поджидающим машинам, потом большой колонной выезжаем на природу, километров пятнадцать от Солтона. Речушка Нининка, не широкая и не глубокая, но весной в половодье успевает беды наделать. Мне приходилось здесь плыть на моторке по верхушкам кустов, удовольствия мало. Сейчас же она спокойная, мирно извиваясь змеёй, точит берега.
Возле меня уже второй день крутится соседка – молодуха, живущая через дорогу от тёщи. У неё муж, дети, а она зачастила к нам, постоянно находя предлог. Мне она тоже понравилась, среднего роста, с большой грудью и широкими бёдрами, с миловидным лицом. Придёт, спросит, что-то у Нины Ивановны и пристаёт ко мне с расспросами о жизни, городе и обо всём. Мне такое внимание по душе. Мужик её с утра опохмелился и ему теперь всё до лампочки, на жену не обращает внимания, а ей того и надо.
На природе гулянка пошла с размахом, водка льётся рекой, дым идёт коромыслом. Под кустами вдоль речушки расстелили покрывала и на них устроили импровизированные столы, благо деревня тогда ещё не оскудела.
Вскоре зазвучали громко голоса, заиграли баяны, гармошки, запели песни и устроили танцы.
Весёлая соседка от меня почти не отходит, то мяска подаст, то огурчик к рюмочке, почти полный сервис.
Вскоре людям стало жарко, захотелось освежиться и в компаниях стали избавляться от одежды, полезли в речушку, взбаламутив в ней ил и тину.
За нашим столом тоже все разделись. Соседка моя довольно неплохо смотрится: большая грудь, каждая ягодица, как хлебные караваи, что мои тётки пекли дома, под Минусинском, в пятидесятые годы, пышные и тугие.
Она, то бедром ко мне прижмётся, то грудью. Жена моя в сторонке злится, поглядывая на меня, но претензий не высказывает, сама виновата.
Похоже, дело идёт к развязке, я её уже и так люблю, но только ещё нужны доказательства.
Подружка, прижавшись ко мне, подначивает:
- Смотрю на тебя, ты такой худой, меня, поди и не поднимешь?
-Я да не подниму! Да я тебя на плече в гору утащу, если там за проезд рассчитаешься.
Хватаю её за широкие бёдра, поднимаю и бросаю на своё плечо. Несу, положив свою руку на её горячую попу, вроде, как придерживаю, и от вожделения поглаживаю:
- О, Боже! Вот это агрегат! Не зря говорят, что большому куску и рот радуется.
Может кто-то и скажет, что таким куском можно и подавиться. Ерунда, пищу пережёвывать, нужно, не спеша, получая от этого удовольствие. Мама, да и в садике воспитатели учили, как нужно кушать.
Бережно ставлю её на место, а гладившая попу моя рука огнём горит и спички не нужно. Подружка довольная улыбается, распалила мужика.
По возвращении в село, остановились у соседкиного дома, она приглашает к себе во двор, чтобы продолжить гулянку. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Но не тут-то было.
Тёща моя, Нина Ивановна, хотя и простая сельская женщина, как монета в три копейки 1947 года, и подпила хорошо, но среди пьянки-гулянки давно уже усекла, чем этот день сегодня закончится для зятя, и приняла контрмеры.
-Соседушка, давай лучше к нам, вот только коров подоим и подходите.
Соседка не против, её муж тоже согласно кивает пьяной головой, а меня никто и не спрашивает.
Приходим домой, тёща уже и корову подоила, но на стол, смотрю, не гоношит. Странно, и соседи почему-то не идут. Наверное, Нина Ивановна выполнила свою материнскую задачу, усыпив мою бдительность, огородами сбегала к соседке и приструнила её. Поэтому она такая спокойная и невозмутимая. Снова облом, вот непруха.
Легли спать, изо всех углов слышен храп, ну я к жене с супружескими претензиями, а она в амбицию:
-Иди к соседке, ты весь день возле её задницы крутился.
-Да пошла ты …
Встаю, одеваюсь, беру сигареты и выхожу из дома. Беру в сенцах со стены полушубок, да пару телогреек, выхожу на крыльцо: вот здесь и посплю на свежем воздухе. Постелил на пол телогрейки, а полушубком укроюсь. Сижу, курю, ночь такая тёмная, хоть глаз выколи. Выкурил одну сигарету, другую, пора и спать укладываться.
Только приподнялся, смотрю, перед крыльцом сидит сальниковская собака и в темноте смотрит на меня.
Как так, я же не видел и не слышал, чтобы она подходила. Протягиваю руку, чтобы потрепать её по голове, а она, вдруг сижа отъезжает назад. Не понял, потряс головой, собака опять на прежнем месте. Машинально опять протягиваю руку вперёд, и собака снова отъезжает. Сел на крыльцо, собака опять передо мной. Тут, как бы включился звук: слышно, как беспокойно хрюкают свиньи в сарае, гуси подали голос и петухи закричали, то тут, то там, перекликаясь по всему селу. Собака продолжает сидеть передо мной, тяну руку – она отъезжает назад. Пьян, пьян, а в раз стало не по себе и перед глазами наш советский фильм ужасов «Вий».
-Поднимите мне веки.
Встаю, а собака отъезжает. У меня уже мороз по коже, ну всё допился.
Как в старом анекдоте, мужик на приёме у психиатра:
-Какие у вас жалобы?
-Да у меня ни каких, а вот у моего брата проблемы. Когда мы с ним пьём водку, я гляжу, а у него рога начинают расти.
Это я сейчас смеюсь, а тогда…
Поднимаюсь, глядя на сидящую собаку, и спиной протискиваюсь в сенную дверь, а там тоже темень, но нет сил, чтобы повернуться спиной к собаке.
Всё, я за порогом, дверь на себя и на задвижку. Перевёл дыхание, и в дом. Там духота и запах перегара, а плевать, раздеваюсь и под одеяло. Жена не спит:
-Ну, нагулялся?
Молчу, пошла она к лешему, отодвигаюсь от неё на край дивана, стоит мне закрыть глаза, как собака вновь сидит передо мной, но всё же с трудом засыпаю.
Проснувшись утром, вышел на крыльцо: благодать, солнышко светит, а перед крыльцом на земле пёс развалился и дремлет. Наваждение, надо же вчера мне привиделся, но рассказывать об этом ни кому не стал. Пора собирать чемоданы, отмывать от деревенской грязи дочь, слава Богу, завтра отлёт. Часть отпуска закончилась, впереди Байкал и новые приключения.
Вспомнишь далёкое социалистическое прошлое, и опять тоска берёт: сколько не реализованных желаний и возможностей.
Сергей Кретов
Баден-Баден, 14 февраля 2011 года