Превратности судьбы
Марина сняла с ветки спелое антоновское, крепко прижала к носу, удовлетворившись количеством и степенью спелости плодов, потащила тяжелую корзину в дом. По дороге в маленькую кухню, с нехитрой меблировкой и земляным деревенским полом, заглянула к обездвиженной Таисьи Федоровне. «Ой, девочка, не волнуйся, -замахала на нее старушка, - он уже все прибрал, сводил на горшок и обмыл меня... Занимайся, не волнуйся!»
Девушка с длинными русыми волосами, выгоревшими от солнца, глазами цвета янтаря и неунывающим нравом, дотянув корзину до «землянки», как она про себя называла кухню, очистила гору яблок и поставила варить на плиту кашу с пахучей антоновкой. На запах еды собрались нечищеные кошки, зашел и хозяин старой мазанной избы, Иван Прибалтыч.
Зайдя в кухню он вежливо кашлянул, чтобы не напугать помощницу. «Вкусно у вас, Мариночка, все выходит!» «Ой, так вы же еще не пробовали», -отозвалась шустрая стряпунья. «А я уже по запаху определил», - добавил он, допивая из старого ковша утреннюю колодезную водичку. «У меня как катаракта пошла, так нюх собачий сделался»,- улыбнулся он старческой щербатостью.
«В среду ночью на проспекте Луначарского, была задавлена катком для укладки асфальта девятнадцатилетняя жительница города... Это же надо, катком девочку придавили! Куда мир катится?» Марина, натиравшая чайник и очищавшая «пол» на кухне, прислушалась к разговору стариков. «...подвозивший ее знакомый асфальтоукладчик не сумев сориентироваться в темноте, сдал назад, совершив наезд на подругу... Следствие устанавливает наличие злого умысла и алкогольного опьянения...»
"Иван Прибалтыч, бросайте вы эти газетные глупости, каша готова!" Марина услышала энергичную возню и наполнила большую жестяную миску ярко-желтой сладкой кашей. Вторую поменьше, для Таисьи Федоровны, и небольшое старое блюдце для кошачьего народа.
Она работала у стариков второй месяц и никак не могла понять, почему слепому хозяину пришлось пойти в социальную помощь за помощницей. На той же улице, через дорогу, в добротном кирпичном доме построенном Прибалтычем, жила их тридцатилетняя дочка, которую Марина видела однажды. Женщина очень занятым взглядом оглядела молодую волонтершу, и наскоро пожелав ей удачи со старческими причудами, испарилась из дома родителей.
Закончив с посудой, девушка заглянула к старичкам, аккуратно перестелила постель лежачей и остригла изрядно отросшие ногти старушки. Ногти на ногах обламывались, не поддаваясь старым, вконец затупившимся ножницам. Эти желтые обрезки, падая на подстеленную городскую газету с фотографией злополучного катка, смешивались с маринкиными слезами. Иван Прибалтыч сытый и обласканный летним солнышком, тихо сидел в старом кресле, спиной к окну, и улыбался неожиданно наладившейся жизни.