Людмила - пленница любви. Глава Одиннадцатая

Денис Логинов
Глава одиннадцатая. Гибель Ольги.


Алексея хоронили всем селом.  Пришли все. Даже Толик Васин… и тот приплелся, чем вызвал бурю негодования со стороны Прохора.
— Ну, его-то с какой радости сюда принесло!?! – возмущался Мосолов. – Ведь всю жизнь с ним собачился, а теперь что, решил на костях поплясать?
— Тебе-то какое дело? – не скрывая циничной ухмылки, заявил Васин. – Может, я пришел вдове посочувствовать.
Вдова стояла в это время у изголовья покойного, и от самого, лежавшего в гробу, Алексея отличалась только обильно текущими слезами. Вообще жизнь для Ольги кончилась с того момента,  как в её доме появился незнакомый мужчина в черном костюме и сообщил, что на одном из перекрестков Краснодара машиной был сбит человек, а при нем найдены документы на имя Алексея Ларина.
— Этого не может быть, – говорила Ольга. – Лёша никогда бы не стал давать свои документы посторонним людям.
Сама мысль, что человеком, погибшим под машиной, мог оказаться Алексей, отметалась Ольгой, как нечто, совершенно немыслимое. Ну, в конце концов, Алексей – имя распространенное. Ларин – фамилия тоже не из редких. Вполне могло случиться, что под колесами нашли какого-нибудь двойного тезку Алексея.
   — Да, чего гадать-то! – воскликнул зашедший к Лариным Прохор. – Оля, тебе надо собраться, поехать и убедиться, что это – не Лёшка.
Все, что происходило дальше, было, как во сне. Ольга совершенно не помнила, как добиралась до станции, садилась в поезд; как долго плутала по улицам Краснодара, ища здание, где располагался морг. Потом были серые, кирпичные стены, железная дверь, мрачное полуподвальное помещение, большой стол, на котором, накрытое белой простыней, лежало тело. Пожилой санитар, смоля папиросой, скинул краешек простыни с лица усопшего. Бледное лицо Ольги мгновенно стало пепельно-синего цвета, дыхание участилось, а глаза закатились.
— Господи, да, что же это? – только и успела произнести она, рухнув, как подкошенная, на руки стоявшего рядом Прохора.
С этого момента Ольга как бы перестала существовать. То, что раньше было молодой, энергичной женщиной, стало лишь тенью этой женщины. Приехав домой, она прошла в комнату, где у них с Алексеем была спальня, упала на кровать и… даже  не плакала, а голосила навзрыд тем голосом, каким обычно в старину голосили деревенские бабы, когда в их дом приходило несчастье.
Лене даже ничего говорить не пришлось. Едва она увидела мать, которую Прохор вел под руку, её измученное, безжизненное лицо, сразу же поняла, что отца она больше не увидит никогда. Лена не стала расспрашивать, что произошло. В сущности, для неё это было не важно. Главным было то, что больше никогда не будет ни этих интересных историй, которые так любил рассказывать Алексей; ни походов на рыбалку с ночевкой, когда они с Леной всю ночь напролет сидели на берегу реки и любовались звездным небом; ни прогулок верхом на лошади, во время которой Алексей зорко следил за тем, чтобы Лена, как можно ровнее держалась в седле. Остались лишь серые стены, осиротевший одномоментно яблоневый сад, несчастная мать, находящаяся на грани безумия, да больной братишка.   
Стоя около гроба и держа под руку Ольгу, Лена не замечала ни дождя, моросящего с неба, ни громогласного баса Отца Николая, на распев читавшего молитвы. Она даже не заметила, как какие-то мужчины поднимали на руках гроб и ставили его в кузов грузовика. Грузовик медленно тронулся с места, а за ним потянулась длинная вереница людей в темных одеяниях.
Сельское кладбище располагалось около церкви, прямо напротив домика Отца Николая. Место безлюдное и мрачное, всегда навивавшее тоску, готово было принять на постоянное место жительства еще одного постояльца. Люди, пришедшие на похороны, столпились у гроба, чтобы проститься с односельчанином. Казалось, до вдовы, стоявшей у изголовья, никому не было дела. Ольга в черном платье и платке была похожа на каменное изваяние, безмолвное и неподвижное. Лишь когда гроб накрыли крышкой и стали опускать на дно могилы, кладбищенская тишина была нарушена даже не громким плачем, а отчаянным, ни на что не похожим воем, вырвавшемся, как из взаперти, из глубин души убитой горем женщины.   
— Да, что же это делается! – неистово кричала Ольга – Лёшка, на кого же ты меня оставил!?! Как же я теперь одна-то буду!?! Теперь хоть самой в гроб ложись!
— Оля, ну-ка, успокойся, – попыталась хоть как-то урезонить Ольгу стоявшая рядом её двоюродная сестра Ксения. – У тебя двое детей осталось. Их поднимать, на ноги ставить надо, а ты о каких-то глупостях думаешь.
Лишь когда последняя горсть земли закрыла собой кусочек красной материи, которой был обит гроб, Ольга успокоилась. Люди, тихо переговариваясь, стали расходиться с кладбища, а в чистом небе, откуда не возьмись, появились серые, свинцовые тучи. Откуда-то издалека послышались раскаты грома, усилившиеся с каждой минутой. Когда последний из пришедших попрощаться с Алексеем вышел за кладбищенскую ограду, хлынул ливень, вставший непроходимой стеной между кладбищем и тем пространством, которое как бы отделяло мир живых от мира усопших.
В доме у Лариных все пошло по обыденному, до боли знакомому, сценарию. Рассевшиеся за большим столом гости добрым словом поминали покойного, сочувствовали его семье, рассуждали о бренности бытия. Потом, под воздействием обильно изливаемых хмельных напитков, тризна плавно перетекла в обыкновенные посиделки. Послышались распевы застольных песенок, начались разговоры на отвлеченные темы, и уже, казалось, присутствующие стали забывать и о только что погребенном Алексее, и о его несчастной вдове.
Среди всей этой разношерстной, но совершенно безразличной конкретно к ней, публике Ольга чувствовала себя, мягко говоря, неуютно.  Убитой горем женщине было не до всех этих разговоров о суетных мелочах; Ольга вообще мыслями находилась где-то во вне всей этой повседневной реальности. Лишь плачь ребенка привел Ольгу в чувство. Она поднялась с места, чтобы отправиться в детскую, но Ксения, весь вечер пристально наблюдавшая за своей двоюродной сестрой, остановила её.
— Оль, ты куда? – спросила она.
— Вон, слышишь, Алёшка чего-то расплакался. Пойду, подойду к нему.
— Я с тобой, – сказала Ксения, и обе женщины отправились в детскую.
Алёша лежал на диване и, уткнувшись носом в подушку, горько плакал. На полу были разбросаны игрушки, а рядом с ребенком, на синем покрывале, валялся плюшевый мишка, подаренный когда-то Алексеем.
— Алёшенька,  маленький мой, – причитала Ольга, усаживая сына на колени. – Ну! Что опять случилось? Кто обидел моего мальчика? 
            — Мама, а почему папочка не приезжает? – всхлипывая, спросил Алёша. – Он же обещал, что скоро приедет и привезет  нам с Ленкой много конфет.   
Объяснить четырехлетнему ребенку, что его отца больше нет, было ох, как трудно. Ольга не могла найти нужных слов, а если и находила, то к горлу тут же подступал комок, не давая ей говорить. Выход из создавшегося положения нашла Ксения. Погладив Алешу по голове, от чего ребенок немного успокоился, она сказала:
— Лёшенька, помнишь, я тебе рассказывала про сказочную страну, где живет маленький принц?
Малыш положительно кивнул головой.
— Ну, так вот, – продолжила Ксения. – Страна эта находится далеко-далеко. Добираться туда нужно ни день и ни два, а целые годы. Вот твой папа и отправился в эту страну.
  — Зачем? – спросил Алёша.
  — Ну, видишь ли, в чем дело. Маленький принц прислал твоему папе письмо, в котором просил помочь ему ухаживать за сказочными планетами. Ну, разве твой папа смог бы отказать кому-то, кому нужна его помощь. Вот он и полетел на далекую планету к маленькому принцу.
— И что, он больше никогда не вернется?
— Нет. Ну, почему же? Когда-нибудь вы с ним обязательно встретитесь. Правда, это будет еще нескоро. Сначала тебе надо вырасти, многому научиться, всегда и во всем помогать маме и сестре, чтобы папа мог не беспокоиться за вас.
Слова Ксении возымели действие. Алёша быстро успокоился, а от слез, еще минуту назад катившихся из глаз, не осталось и следа. Ольга уложила сына в кроватку, накрыла байковым одеяльцем, зажгла ночник, и, потушив верхний свет, они с Ксенией вышли из комнаты.
Ольга вообще не знала, чтобы она делала, если бы не Ксения. Двоюродная сестра приехала тут же, как только узнала о несчастье в семье Лариных. Едва услышав в телефонную трубку, что Алексея больше нет, Ксения побросала в чемодан свои пожитки, взяла в охапку мужа Жорика и отправилась в «Калинов ручей».   
    — Как же я теперь жить буду? – говорила убитая горем Ольга. – Вот хоть бери веревку и вешайся. Я ведь без Алексея – никто, и зовут меня – никак. Все из рук валится.
   — Ты, мать, эти гнилые разговоры брось! – с укоризной ответила Ксения. – Ты что, первая, кто своего мужика похоронила? Лучше бы о сыне подумала. Когда его в Москву повезешь?
 — Понимаешь, на Москву деньги нужны, и большие, а тут, неровен час, вообще на улице окажемся.
— Это еще почему?
Тут Ольга и поведала двоюродной сестре обо всех злоключениях Алексея и о той долговой яме, в которую он и сам угодил, и всю семью за собой потащил. Возмущению Ксении, конечно, не было предела. Для неё слова олигарх и бандит всегда были синонимами.
— Ну, вот, что за люди! – возмущалась Ксения. – Итак всю страну обобрали, а теперь еще и крохоборством заниматься начали. Ну, и что теперь этот Сапранов от вас требует?
— Как что? Все: виноградники, скот, всю технику. Даже дом теперь нам не принадлежит. Так, что, сама видишь, положение у нас незавидное.
— Погоди, и что, ничего уже сделать нельзя? 
— Нет, ну, почему же. – Ольга вздохнула и продолжила грустным голосом. – Сапранов сказал, что, если Ленка выйдет замуж, он, там, или платежи отсрочит, или вообще долг простит.
— Так, я не поняла. Это за кого Ленка должна выйти-то?
— Ну, как за кого? За этого Сапранова.
— Как за Сапранова!?! Оль, да, ты чего!?! Ты этого Сапранова хоть раз, хотя бы по телевизору, видела? Он же – старик. Ему твоя Ленка в дочери, если не во внучки, годится.   
— Да, я сама удивилась, когда узнала, – сказала Ольга. – Главное, совершенно непонятно, для чего все это Сапранову нужно. Ведь баб у него, наверное, немерено было. Так, Ленка на их фоне всегда будет серой мышкой смотреться.
— Знаешь, Оль, у богатых свои причуды, – заявила Ксения. – Видать, есть в твоей Ленке что-то такое, отчего этот олигарх на неё запал.
В комнате повисла молчаливая пауза, во время которой Ксения что-то серьезно обдумывала. По крайней мере, задумчивый, напряженный взгляд выдавал усиленную работу серого вещества в её мозгу. Наконец, глаза Ксении приняли игриво-веселое выражение, и, оживившись, она произнесла:
— Оль, а если подумать, то ведь в этом тоже можно найти рациональное зерно.
— Что ты имеешь в виду?    
— То и имею в виду. Если этот олигарх твою Ленку замуж зовет, то пусть выходит. А чего! Жених он завидный. Представляешь, какими  деньжищами ворочает? Да, вы, все трое, будете обеспечены на сто лет вперед.
 — Ксень, ты в своем уме? – осуждающе глядя на сестру, спросила Ольга. – Ты мою Ленку видела? Какая из неё жена? В этом году, дай Бог, только школу закончит. Ну, ребенок еще.
— Оль, я тебя не понимаю. Ты что, предпочитаешь остаться на улице, без крыши над головой, с двумя детьми, один из которых болен? Ты ж сама себе потом локти кусать будешь. А от Ленки твоей не убудет, если она на годик или два за этого олигарха замуж сходит. Потом, когда вытянет из этого толстосума все, что можно, оформит развод. Вот тебе и вся хитроумная комбинация.
Разговор между матерью и тетей Лена слышала во всех подробностях; перегородка между комнатами была тонкой, а поэтому все, что происходило за ней, было слышно очень хорошо. Ко всему, чему угодно была готова девочка, но только не к тому, что в столь раннем возрасте перед ней так отчетливо  встанет перспектива замужества. Причем, в супруги ей пророчили человека, которого она не то, что не знала, а даже никогда о нем не слышала. Первые минуты после услышанного Лене было не по себе. Получалось, для её отца – человека, любовь к которому всегда была безгранична – она может быть товаром, разменной монетой, которой можно оплатить свои долги. Правда, обида прошла тут же, как только Лена взглянула на фотографию братишки, стоявшую на книжной полке.
— Вот ради кого стоит жить! – подумала девочка. – Вот кто стоит принесения любых жертв!
Ради голубоглазого, белокурого мальчугана Лена готова была пойти на все, что угодно. Любовь к братику граничила у Лены с полным самоотвержением, и если ради спасения ребенка надо будет пойти на брак с мужчиной, который был намного старше её, она непременно пойдет на это.
Так, в хлопотах и заботах, пролетело девять дней после похорон Алексея. Жизнь, как казалось, вошла в свое повседневное русло, но от постигшего её горя Ольга все еще никак не могла оправиться.  Собственно, той Ольги, которую все знали, как жизнерадостную, полную оптимизма, женщину больше не было. Вместо неё в поселке можно было встретить лишь тень с бледным, как пелена, лицом и заплаканными глазами, закутанную в черные одеяния. На все приветствия и сочувствия односельчан Ольга отвечала только едва заметным кивком головы, так, как на праздные разговоры и пересуды не было ни желания, ни даже сил.  Ах, если бы не Ксения, которой хоть как-то удавалось поддерживать в двоюродной сестре необходимость продолжать жить и не упасть на дно той бездны, попав в которую, уже ничего исправить нельзя, никто не знает, что сталось бы с несчастной Ольгой.
Ксения принадлежала к тому типу людей, про которых говорят:  «Друзья познаются в беде». Женщина активная и считающая, что лучше всех знает жизнь, она готова была прийти на помощь к кому бы то ни было, даже если её об этом никто не просил. Подобная заботливая  назойливость многих раздражала, даже выводила из себя, но не Ольгу. Ольга прекрасно понимала, что, если и есть человек, на которого она может безоговорочно рассчитывать в любой ситуации, то это именно её двоюродная сестра – Ксения.
Ночью, когда большинство людей видят уже десятый сон, в квартире Ксении раздался телефонный звонок. Проклиная, на чем свет стоит того, кто осмелился в столь поздний час потревожить её сон, Ксения, приподнявшись в постели, раздраженно гаркнула:
— Алло!
— Ксюша, приезжай скорее, – раздался в телефонной трубке заплаканный голос Ольги. – Алёши больше нет. 
Ни слова не ответив, Ксения швырнула трубку и принялась расталкивать тушу своего благоверного Жорика, лежавшего рядом.
— Э, дитя природы, поднимайся! – сказала она. – К Ольги, на Кубань, ехать надо.
Из-под одеяла раздалось нечленораздельное бормотание; затем над поверхностью постели появилась взъерошенная, косматая голова, бурчавшая ругательства, как в адрес самой Ксении, так и в адрес Ольги.
— Э, мать, да, у тебя совесть есть? – говорил Жорик. – Какая Кубань? Ночь на дворе, а мне завтра в шесть часов вставать, ларек открывать.
— Так! Дитя природы недоделанное, слушать, что я тебе сейчас скажу! – в голосе Ксении послышался приказной тон. – Ты сейчас поднимешь свое бренное тело с дивана, пойдешь, приведешь себя в порядок и вместе со мной отправишься на вокзал. Электричка ждать не будет, а с твоим ларьком ничего не случиться.   
Жорик быстро понял, что любые споры с женой в данный момент бессмысленны, а поэтому ему ничего другого не оставалось, кроме, как подчиниться. Уже через полтора часа электричка увозила их с Ксенией от Ростовского вокзала в «Калинов ручей».
Смысла в появлении Жорика в доме Лариных не было абсолютно никакого. Недостатка мужской силы в селе, слава Богу, не было, а в прочих делах, касавшихся повседневных хозяйственных забот, он был совершенно бесполезен. За свои неполные сорок лет Георгий не то, что не забил ни одного гвоздя, а даже этих самых гвоздей и в руках-то не держал. Все, чему научился Жорик за всю свою жизнь – это сидеть в своем затхлом ларьке, лузгать семечки да впаривать доверчивым покупателям дешевый ширпотреб. 
— Ксюш, попроси Жорика, чтобы он проводку в сарае посмотрел, – как-то обратилась к Ксении Ольга. – А то там коротит что-то.
— Ты что, Оль. Нашла кого просить! Если Георгий возьмется что-то чинить, то не только ты, но и все село без электричества останется. У него ж руки всю жизнь ни из того места растут.
В силу своей безалаберности и ненужности Жорик  был предоставлен самому себе. Первые дни он праздно шатался по селу, глазея по сторонам, а потом нашел-таки себе приятеля в лице Анатолия Васина. Новые друзья сидели на скамейке около дома Толика, пили пиво в немереных количествах, резались в картишки, а попутно обсуждали всех, в селе проживающих. Конечно, Ольге от этих знатоков жизни доставалось больше всего.
— Ох, и скарежная баба! – говорил Толик. – У самой добра по всем углам рассовано столько, что на все село, наверное, до второго пришествия хватит. Зато если придти, попросить, там, в долг чего-нибудь, вот, удавится, а не даст.
— Послушай, а мужик у неё тоже такой же жадный был? – спрашивал Жорик.
— Ну-у! Это куркуль еще тот был! Знаешь, у нас тут колхоз был, ну, а при колхозе виноградников видимо-невидимо. Так Ларин все эти виноградники себе заграбастал. Представляешь, сколько он с этого дела бабок наварил.
Тут начались громкие рассуждения о том, почему одним – все, а другим – ничего; о том, что жизнь в принципе несправедлива; о том, что сложившееся положение вещей нужно как-то менять.
— Нет. Вот ты объясни мне, почему этому Ларину такая пруха по жизни? – распалялся Васин. – Не успел в нашем селе появиться, как и тебе и дом, и тебе и тачка нехилая, и баба его, вон, дорогие тряпки носит.
— Толь, а так всегда в жизни бывает, – попытался объяснить ситуацию своему, уже не в меру захмелевшему, приятелю Жорик. – Ты обрати внимание на сложившуюся действительность. Кто сейчас по жизни рулит? Олигархи, там, всякие да такие халявщики, как этот Алексей.       
В воздухе повисла молчаливая пауза, во время которой Толик что-то усиленно обдумывал. Было видно, как лицо Васина было напряжено, выдавая тем самым работу мысли в воспаленном мозгу. Наконец, Толик произнес:
— Слушай, а если подумать, то можно с этой вдовы кое-что поиметь.
— Это каким же образом? – поинтересовался Жорик.
— Надо её мальчонку забрать, а с Ольги денег потребовать… ну, там, миллиона три хотя бы.
— Интересно, и как ты это сделаешь? – поинтересовался Жорик. – Тут ведь с умом к делу подходить надо. Где ты пацана держать будешь? Чем кормить, пока он у тебя будет.
На эти вопросы Васин и сам не мог дать вразумительного ответа. Идея похищения Алёши в его воспаленном мозгу созрела уже давно, но, вот, как воплотить её практически, Васин решительно не знал.
— Так! О чем вы тут шепчетесь? – раздался за спиной у Васина громовой голос.
  Толик обернулся и увидел стоящую перед ним Нинку Живоглазову, слегка покачавшуюся от чрезмерного излияния накануне. Нинка смотрела на своего приятеля взглядом, полным неподдельного любопытства.
— О чем могут думать бедные, почти безработные, люди? – ответил Толик. – Как бы деньжат срубить По-легкому.
— Это ты у  нас бедный безработный? – усмехнулась Нина. – Слушай, не смеши меня. Уж сколько ты со своего магазина имеешь… другие о таких барышах только мечтают. Ну, и что ты там надумал? 
— Ты ведь Ларина знаешь?
— Это того, который на прошлой неделе преставился? – спросила Нина. – Конечно, знаю. Ну, и жлоб же был! Как к нему ни придешь, ну, чтобы разжиться деньжатами на поправку здоровья, никогда не даст. Еще и поучать будет. Мол, последние мозги пропью, завязывать с красненькой надо.
Услышав это, Васин аж сплюнул. Его нелюбовь, испытываемая к Алексею, возросла многократно, и уже ничего не могло его заставить молчать о давно созревшем плане.
— Вот и мы тут с Жоркой думаем, как бы эту «веселую» вдову раскулачить, – сказал он, глядя на сидящего рядом Жорика. – А то разжирела, понимаешь, на неправедно нажитых харчах.
— Да!?! – удивленно воскликнула Живоглазова. – Ну, и что же вы тут надумали?
— Алёшку её, косолапого, умыкнуть надо, – как ни в чем не бывало, сказал Толик. – Уж за него она такой магарыч отвалит – будь здоров.
— Только, вот, как  это сделать, так сказать, технически? – сказал Жорик. – Чтобы комар носа не подточил.
— Ой, да чего тут думать-то? – усмехнулась Нина. – Ольга с ним что, круглосуточно сидит. У неё у самой забот полон рот. Ленку тоже куда-нибудь выманить можно. Ну, а после этого забирайся в дом и тащи мальчишку.
План Нинки был до безобразия прост и, в тоже время, страшен своей простотой. Дело в том, что и Толик, и Жорик были патологически трусливыми людьми, и строить дерзкие планы, идти на какие-то решительные действия могли только на словах. Другое дело, Нинка. Этой женщине решимости было не занимать. Испытывая неприязнь, как к Алексею, так и к его вдове, Нина ухватилась за идею, поданную Толиком – получить с Ольги изрядный выкуп за мальчика.
— Это дело надо как следует обмозговать, – заявил Жорик. – Вы поймите, мальчишка постоянно с Ольгой находится. Она его из рук не выпускает, а если куда-то и уходит, то Ленка с ним остается.
— Ну, дорогой мой, это уж твоя задача – сделать так, чтоб, когда нам надо будет, ни Ольги, ни Ленки в доме не было, – заявила Живоглазова тоном начальницы, как если бы Жорик был её непосредственным подчиненным. – Ты придумай, как своих родственников из дома выманить, а я тем временем Алёшку маленького утащу. Вон, пустых домов в селе полно.   Найдем, где его спрятать. А уж за него Ольга и дом продаст, и скотину… в общем, любые бабки отстегнет. 
Толик и Жорик смотрели на Нинку широко раскрытыми от удивления глазами. Такой прыти от женщины, все существование которой сводилось к поискам дешевых средств для похмелья, не ожидал никто. Однако Живоглазова уже давно имела на Ольгу зуб, и представившуюся возможность насолить односельчанке упустить не могла. Причиной тому была даже не зажиточность семьи Лариных, о которой знал каждый человек в селе, а банальная женская зависть. Ну, ни шла Нинка не в какое сравнение с Ольгой. И как женщина, и как хозяйка, и как мать Ольга оставляла Живоглазову далеко позади. Давно накопившаяся злоба внутри Нинки не находила выхода, но вот, наконец, подвернулась возможность выместить на несчастной вдове все свои обиды.
— Отчаянная ты баба, Нинка, – заявил Васин. – Ты хоть представляешь, что будет, если весь этот твой хитроумный план раскроется?
— Что будет? Тогда сухари сушить надо будет, – констатировал факт Жорик. – Лет десять на Колыме кайлом махать придется.
— Если все делать по уму, то ничего не придется, – сказала Нинка. – Мальчишку так спрячем, что ни одно собака его не найдет, а когда денежки получим, Алёшку посадим в мешок, сверху пару кирпичей привяжем, да и в реку бросим.
От всего услышанного по телам Васина и Жорика пробежали мурашки. Толик, конечно, знал, что Нинка – баба несуразная и никчемная, но то, что она способна на такую звериную, безрассудную жестокость, для него было открытием.   
 — Ну, что ты на меня вылупился, как на привидение? – произнесла Живоглазова, заметив на себе недоуменный взгляд Толика. – Ты что, думаешь, эти Ларины только тебе дорогу перешли? Да, у меня сразу, как только эта семейка в селе появилась, вся жизнь под откос полетела.
Ко всем этим причитаниям злобной и не совсем трезвой бабы Жорик был совершенно равнодушен. Его интересовал только куш, который Ольга отвалит за то, чтобы вновь увидеть своего сыночка. Человек мелочный и завистливый, Жорик испытал приступ особой злобы сразу после того, как переступил порог дома Лариных. Ну, почему эта Ксюхина сестра, ни одного дня нигде не проработав, живет не хуже, чем царица какая-нибудь? Такое положение вещей считал в высшей степени несправедливым и требующим исправления. В конце концов, пусть побегает, пусть помается хоть раз в жизни.
Договорившись еще раз встретиться и обсудить детали похищения, соучастники разбрелись по домам. Домой Жорик возвращался в приподнятом настроении. Вся кутерьма, которая непременно возникнет сразу после пропажи мальчика, увеличивала адреналин в его крови многократно. Возле дома Жорик заметил Лену, сидевшую на скамейки около забора и листавшую журнал.
— Ленка, знаешь, что главное в мужике? – игриво спросил Жорик.
— Не знаю. Ум, наверное, – смущенно ответила девочка. 
— Вот и ошиблась, – рассмеявшись, сказал Жорик. – Главное в любом мужике – это пузень. – сделал Георгий умозаключение, довольно поглаживая себя по животу. – Запомни, Ленка, чем мужик лучше кушает, тем у него сил больше. Он любому и в лобешник засветить может, если кто приставать будет, и в постели с ним не соскучишься, да и в хозяйстве такой пригодится.
Ничего не ответив, Лена закрыла журнал и пошла в дом. С приездом тети Ксюши подобные глупости ей приходилось выслушивать довольно часто, и самое разумное, что можно было сделать в этой ситуации – это не обращать на них никакого внимания. Жаловаться тети и матери на недвусмысленные намеки свое нового дяди она не считала возможным, да и не было в этом необходимости.
С самого начала похотливый и эгоистичный самец Георгий перестал воспринимать Лену как просто ребенка. Что и говорить, Лена действительно была красива, но красота эта была той красотой, которая отделяет детство от невинной юности. Лена не была еще девушкой в привычном понимании этого слова, а лишь ребенком, похожим на не распустившийся бутон прекрасного цветка. Мысли Лены были еще далеки от каких-то низменных желаний, и все похотливые намеки дяди Жоры были для нее не более, чем глупостями.
Ольга уже который день ходила сама не своя. К апатии и заторможенности, сопровождавших Ольгу все время после похорон, прибавились еще нервозность и раздражительность. Со стороны могло показаться, что подобные перемены в настроении связаны с постигшим её горем, но истинные причины были несколько другими. Стоя в церкви во время службы, Ольга сильно нервничала, а когда люди стали расходиться, она подошла к Отцу Николаю и нервным тоном, чеканя каждое слово, спросила:
— Отец Николай, я бы могла с вами поговорить? Это очень важно!
— Конечно, Ольга Александровна, – ответил священник. – Около ограды есть скамейка. Вы пойдите, сядьте там, а я, когда народ разойдется, к вам подойду.         
Вечер выдался сухим и теплым. Лучи заходящего солнца ласкали сидевшую на скамейки Ольгу своим теплом, но несчастная женщина существовала в этот момент как бы в другой реальности, и все мысли её были где-то далеко. Завидев издали фигуру Отца Николая, она резко поднялась со скамьи и пошла навстречу священнику. 
— Что случилось, Ольга Александровна? – спросил Отец Николай, как только Ольга подошла к нему. – Я еще во время службы заметил: вы сегодня какая-то сама не своя. Что, что-то случилось?
— Отец Николай, вы знаете, что моего мужа убили? – резко спросила батюшку Ольга, чем привела священника в некоторое замешательство.
— Ольга Александровна, обвинение в убийстве – это ведь очень серьезное обвинение. Для него нужны очень весомые основания. Они у вас есть? 
— Не притворяйтесь, Отец Николай. Вы ведь были в Белой Калитве, когда там убили священника. Алёша же вам показывал письмо, которое он получил накануне смерти. Какие еще нужны доказательства, что мой муж попал под машину не случайно?
Отец Николай решительно не знал, что ответить. Существовали вопросы, ответы на которые Отец Николай даже не то, чтобы не знал, а просто боялся ответов на них. То, что произошло больше двадцати лет назад, лишало его сна уже долгие годы, но воспоминания о тех событиях, желания докопаться до истины причиняли еще большие душевные терзания.
— Ольга Александровна, ну, а от меня вы что хотите? – спросил батюшка.
— Отец Николай, расскажите, что вы знаете о человеке, которого осудили? Была ли у него семья, там, родственники какие-нибудь?
— Ольга Александровна, я ведь знаю не больше, чем вы. Я ведь тогда при монастыре жил, к постригу готовился, а тут это известие пришло об убийстве Отца Герасима. Настоятель меня, конечно, отпустил с батюшкой проститься, но наказал, чтобы после похорон я тут же возвращался обратно. Так, что все подробности этого дела я узнал намного позже.
— А вы самого убийцу хоть раз видели?
— Я его видел только один раз в зале суда.  Меня тогда в качестве свидетеля вызывали. Я, правда, так и не понял, зачем. Вот тогда, на скамье подсудимых, я его и увидел, и знаете, что я вам скажу, Ольга Александровна? Меньше всего этот человек был похож на убийцу.
— А тогда, на суде, из его родни никого не было? – спросила Ольга.
— Да, вроде бы никого. Я помню, Отец Герасим рассказывал, что человек этот чуть ли не из средней Азии в Белую Калитву приехал, а уж была там у него родня или нет – про это никто не знал.
Ответы на интересующее её вопросы Ольга так не получила, и отправилась домой, прибывая в полной растерянности. Она шла по улице твердым, решительным шагом, а взгляд её был устремлен куда-то в пустоту. Ольга не замечала ни проходящих мимо неё людей, ни проносящихся по пыльной дороге повозок, ни шипящих ей вслед гусей, злобно вытягивающих в её сторону свои длинные шеи.
Сидевшей на кухне Ксении никак не поддавалась курица, зарезанная еще утром, а теперь не желавшая расставаться со своим оперением. Те манипуляции, на которые у Ольги и Лены уходило, самое большое, минут десять, у Ксении отнимали уже целый час. Проклиная всю домашнюю птицу в целом, и несчастную курицу в частности, Ксения не заметила, как на кухню вошла Ольга. Достав с полки граненый стакан и налив в него холодной воды, Ольга моментально осушила его, а потом, сев на табуретку, обратилась к Ксении:
— Ксюха, вот, что я тебе скажу: если со мной что-нибудь случится, если  я, там, коньки отброшу или еще что-нибудь со мной произойдет, обещай, что ты моих ребят одних не оставишь. Позаботься тогда о них. Хорошо?
Ксения смотрела на двоюродную сестру широко раскрытыми глазами, выражавшими даже не то, что удивление, а настоящий шок.
— Мать, да, ты совсем  умом тронулась! – переварив то, что ей сказала Ольга, произнесла Ксения. – С чего бы это тебе умирать!?! Молодая, здоровая баба! Да, мы тебе еще какого-нибудь мужичонку найдем стоящего.
— Ксюша, мне сейчас не до шуток, – сказала Ольга. – Ты, главное, дай слово, что, чтобы ни случилось, мои дети одни не останутся.
— Да, естественно, я о них позабочусь. Только я не пойму, откуда у тебя такие похоронные настроения.
Ни слова не говоря, Ольга достала из кармана клочок белой бумаги и положила его на стол перед Ксенией.
— Читай! – сказала она.
Прочитав то, что было написано на смятом клочке бумаги, Ксения остолбенела. Синими чернилами, ровным почерком было выведено следующее:

Коза. 1967 год.
Приговор вынесен.

— Ты что, думаешь, это как-то связано с тем судом? – спросила Ксения.
— А других объяснений  я не нахожу. Понимаешь, Алёша, незадолго до смерти, получил точно такое же послание. 
Сказанное Ольгой не могло не смутить Ксению. В те годы, когда произошли эти страшные события,  она была еще очень молода, но тот ужас, который пришлось пережить её семье, забыть не могла.
— Оль, неужели ты думаешь, что это кто-то с Лубянки старается? – спросила Ксения. – Ведь сколько лет уже прошло.
— Да, сколько бы ни прошло, Ксюша. Ты что, думаешь, об этом деле забыли? Да, ничего подобного! Если Алёша перед тем, как погибнуть, получил такое послание, значит, кто-то его предупреждал, а этот кто-то знает какие-то такие подробности о том суде, о которых никто не должен знать.
Главная мысль, которая скрывалась за всей этой тарабарщиной, заключалась в том, что человек, убивший Отца Герасима, начал охоту на свидетелей.
— Ну, и ты думаешь, что и на тебя объявлена охота? – спросила Ольгу Ксения.
— Ну, а что, я особенная какая-то? Если мне эту бумажку подсунули, значит, и по мою душу скоро придут.
— В общем, надо тебе, брать детей, шапку в охапку, и уезжать отсюда, как можно скорее.
— Ну, и куда же я поеду? – спросила Ольга. – Кто меня и где ждет?
Вопросы казались риторическими. Уже немолодую женщину с двумя детьми действительно никто не ждал, и рассчитывать не то, что на чью-то помощь, а просто на банальное человеческое сочувствие, ей было не от кого.
— Слушай, а поехали к нам, в Ростов, – после минутной молчаливой паузы предложила Ксения. – У нас же квартира большая, трехкомнатная. Места всем хватит. Ленка твоя и школу у нас закончит, и в техникум какой-нибудь мы её потом пристроим.
— Ксюх, чем я там, в твоем Ростове заниматься буду? У тебя на шее сидеть? Сейчас же сама знаешь, как работу найти непросто.
— Ну, почему же на шее сидеть? У меня сейчас разъезды начнутся. Опять, как в старые, добрые времена, за кордон носиться буду, а точку на рынке оставить не на кого. Вот бы ты и посидела, и поторговала бы в мое отсутствие.
В предложении Ксении было столько же искренности, сколько и практического расчета. Женщина практичная, а главное, хорошо знающая себе цену, Ксения уже давно нашла свое призвание в малом бизнесе. Дела вроде бы шли в гору, и Ксения подумывала о том, как бы расширить собственное дело и переехать с городской барахолки в уютный магазинчик в центре города. Проблема заключалась в том, что одна Ксения совмещать обязанности продавца и администратора не смогла бы никогда. То есть, нужен был помощник, а кто подходил на эту роль? Ну, не рассматривать же всерьез в этом качестве Жорика. Кроме, как сидеть на балконе и потягивать пиво из жестяной банки, этому человеку абсолютно ничего нельзя было доверить. Другое дело, Ольга. Человек обязательный и исполнительный. Ей можно было довериться всецело.
— Да, ты не раздумывай, а решайся, – сделала окончательное умозаключение Ксения. – Оль, ну, давай реально смотреть на вещи. Тебе одной все это хозяйство не потянуть. Алексей-то еле-еле справлялся, а куда уж тебе с двумя детьми. А у нас, в Ростове, у тебя будет и работа, и крыша над головой, да и за детей особо беспокоиться не придется.
— Ой, Ксюх, может быть, ты и права, – вздохнула Ольга. – Без Алеши я тут – пустое место, а жить как-то надо. Может быть, действительно, распродать тут все, что еще можно, да, и к тебе перебраться.
— Конечно, перебирайся, – сказала Ксения. – Первое время у меня поживешь, а потом, как деньги появятся, квартиру тебе снимем.
— Дорогая, ну, ты хотя бы с мужем посоветовалась прежде, чем чужих людей в дом приглашать, – раздался в дверях слегка захмелевший голос Жорика. – Ты что, решила у нас дома гостиницу открыть?
По всему было видно, что идея Ксении её сожителю пришлась не по нутру. Услышав последнюю фразу Жорика, Ольга готова была провалиться сквозь землю. Меньше всего ей хотелось быть причиной раздора между двоюродной сестрой и её гражданским мужем. Казалось, идею с переездом можно было похоронить навсегда, но Ольга не знала характера Ксении. Любые попытки поставить под сомнение её авторитет, а также всякие возражения пресекались тут же, без всяких шансов на какие-либо дискуссии.
— Так! Я не поняла! – воскликнула Ксения. – Ты что, забыл, кто ты есть, что ли? Гошенька, квартира вообще-то моя, и приглашать я в неё буду, кого захочу и насколько захочу. А если тебе что-то не нравится, то можешь собирать манатки и уматывать на все четыре стороны. Понятно.
Видя всю бесперспективность дальнейших споров, Жорику ничего другого не оставалось делать, как ретироваться.   
Следующие четыре дня пролетели в повседневных заботах и будничных хлопотах. Решив, что в доме Лариных они изрядно загостились, Ксения и Жорик стали собираться домой. Вернее, в Ростов спешила только Ксения. Жорик, была б его воля, остался бы в «Калиновом ручье» еще на месячишко, или даже на два. Уж очень ему понравилась тепленькая компания в доме Толика Васина. Халявная выпивка, пустопорожние разговоры, округлые формы Нинки Живоглазовой – все это не могло не греть душу заезжего жигалы. Особенно грела душу перспектива предстоящей наживы.      
— Слушай, а что мы с мальчишкой делать будем, пока нам Ольга за него деньги не заплатит? – спрашивал Жорик у Васина.
— Ну, от этого недоноска, я так думаю, нужно будет поскорее избавиться, – сказала сидевшая тут же Живоглазова. - Сами понимаете: нам свидетели ни к чему. Поэтому, как только я Алёшку утащу, действовать надо, как договаривались – в мешок и в речку.
Толик и Жорик со страхом покосились на свою соучастницу. Такой жестокости от давно пропившей всякий разум, похотливой бабы не ожидал никто. На минуту Жорик даже пожалел, что ввязался в эту авантюру. 
— Нинка, что ж ты за баба такая? – усмехнувшись, спросил Толик. – Это  что, получается,  ты так Ольгу ненавидишь? 
— Ой, можно подумать, ты к ней нежные чувства испытываешь, – отпарировала Нинка.- Я эту выскочку ненавижу с первого дня, как она в нашем селе появилась. Приехала с муженьком своим на все готовенькое: и тебе дом, и тебе виноградники, и тебе денег – куры не клюют. Спрашивается: за какие такие заслуги? Вот пусть теперь заплатит за все эти радости.
— И пацана тебе не жаль? – спросил Жорик.
— А чего его жалеть-то, – совершенно спокойным тоном сказала Нинка. – Все равно, ни сегодня, так завтра, Богу душу отдаст. Ни жилец он. Понимаешь? Так, что мы его, можно сказать, от лишних мучений избавим.
Тут Жорик впервые пожалел, что ввязался во всю эту авантюру. Дело было не в том, что ему вдруг стало жалко Алёшу, а в патологической трусости этого человека. Решимости и запала Георгия хватало ровно до того момента, как речь заходила о практическом исполнении задуманного.            
— Нет, ребята, вы как хотите, а я на мокрое дело подписываться не буду, – заявил Жорик, чем вызвал недоуменные взгляды Нинки и Васина. – Мне как-то на зоне лет пятнадцать баланду хлебать не улыбается. Давайте так: и вы меня не знаете, и я вас не знаю, а то все вместе заработаем приключений на одно место и будем потом лапу сосать.
— Ишь, ты, какой деловой нашелся! – закричала Нинка, аж привстав со стула. – Значит, как денежки считать, ты – первый, а как рисковать, ты – в кусты. Нет уж, братец, так дела не делаются. Уж, как говорится, взялся за гуж – не говори, что не дюж. Коли подписал нас на это дело, будь добр, иди до конца.
— Да. Ты, это, не вздумай финтить, – согласился с Нинкой Васин. – Учти – ты с нами в одной упряжке. Если вздумаешь, там, в ментовку бежать или Ольге все рассказать, то я тебя из-под земли достану.
Тут только Жорик пожалел, что связался с этой компанией, но отступать уже было некуда. Человеком авантюрным и дерзким Георгий был только на словах. Как только дело доходило, так сказать, до практической реализации задуманного, душа у Жорика уходила в пятки. Он явственно представлял милицейские сирены, заламывание рук за спину, камеру, переполненную урками, допросы у следователя, и от всего этого ему становилось не по себе. Самое лучшее, что мог сделать Жорик в этой ситуации – это схватить шапку в охапку, да и мчаться в свой Ростов, навсегда забыв дорогу в «Калинов ручей».
Зловещим планам «тепленькой» компании не суждено было осуществиться. Подвела безудержная любовь Толика и Нинки к алкогольным напиткам. Буквально накануне предполагаемого похищения в местное сельпо завезли большую партию отборной водки. Уборочная страда была в самом разгаре, а поэтому Толик решил, что в столь «жаркую» пору от посетителей в его магазине не будет отбоя. Нинка Живоглазова – известная любительница пропустить рюмочку-другую – не могла не зайти в магазин к своему дружку и не купить пару бутылочек для  поднятия настроения. Купив две бутылки хмельного зелья, Живоглазова решила выпить за успех предстоящего мероприятия в привычной компании Толика и Жорика.
По амбарному замку, висевшему на дверях магазина, местные жители поняли, что Толик пребывает в очередном запое, который продлиться не меньше недели, и что, чтобы отоварится, придется ездить в соседнее село.    
— Что же такое это делается!?! – причитала пришедшая к магазину первой согбенная старушка Агафья Ниловна. – Он там неделю напиваться будет, а нам, пожилым людям, что же делать? Я со своим радикулитом до соседнего села не доковыляю. Отобрать магазин у этого алкоголика надо!
— Не те времена сейчас, Ниловна, чтобы чужую собственность отбирать можно было. – тихо произнес Прохор, одиноко сидевший на завалинке. – Магазин этот Васин лет десять назад у колхоза выкупил. То есть, он – его хозяин. Ну, а как ты у хозяина будешь его же собственность отбирать. 
Смирившись с тем, что в ближайшую неделю чай придется пить без сахара, Ниловна, опираясь на деревянную клюку, поплелась домой. Собравшиеся около магазина люди постояли еще немного, поругали ушедшего в очередной запой Толика, и тоже разбрелись по домам.
Но настоящая паника царила в это время в доме Ольги. Случилось страшное: Жорик не ночевал дома. Еще с вечера он ушел к Васину затем, чтобы перекинуться в картишки, да так и не вернулся. Женщина спокойная и уровновешанная, обладавшая прямо-таки олимпийским спокойствием, Ксения в ту ночь смогла в полной мере понять значение слова – бессонница.
— Вот где его носит? – говорила Ксения. – Ведь напьется, как свинья, свалится в какую-нибудь канаву, а ты потом бегай, ищи его по всему селу.       
Все, что оставалось Ольге – это сочувственно поддакивать двоюродной сестре да с тревогой поглядывать на настенные часы, стрелки на которых неумолимо приближались к двенадцати. В такие минуты в голову приходят разные мысли, вплоть до самых нелепых.
— Слушай, а они  там порешить не могли друг друга? – причитала Ксения, все больше волнуясь. – От двух пьяных дураков ведь всего ожидать можно.
— Типун тебе на язык! – махнула рукой Ольга. – Ты о таких вещах даже думать не смей. Наверное, напились до того,  что на ногах стоять не могут, да и спать завалились. Ты бы легла, поспала, а утром пойдем к Васину за твоим благоверным.
Утром, едва забрезжил рассвет, две женщины отправились на другой конец разыскивать «драгоценного» Жорика. Какие только мысли не пронеслись в голове Ксении по дороге к дому Васина, но то, что она там увидела, не могло присниться ей даже в самом страшном сне.
Калитка и двери в дом оказались распахнуты настежь. На столе, стоявшем в передней комнате, возвышалась гора грязной посуды, а по углам валялись пустые бутылки из-под водки. Устойчивый запах гремучей смеси из алкоголя и табака безжалостно резал глаза, и, казалось, находиться в этом помещении не представлялось вообще никакой возможности.
— Есть кто живой? – крикнула Ольга.
Ответом были нечленораздельные звуки, доносившиеся из гостиной. Пройдя в гостиную, Ольга и Ксения остановились в оцепенении. То, что открылось их взорам, трудно было назвать даже шоком. Это был верх цинизма и предательства. Посередине комнаты, сидя на стуле и положив ноги на стоявший перед ним стол, мирно похрапывал Васин, очевидно, пребывая в состоянии полной невменяемости. Чуть подальше виднелась кровать, а на ней – вздыбленные одеяла и скомканные простыни. Под одеялами лежали два обнаженных тела, обнявшись друг с другом. Жорик лежал, обняв Нинку, а на его спящем лице  сияла блаженная улыбка. Первую минуту Ксения не могла произнести ни слова. Лишь когда она осознала весь ужас произошедшего, тишину дома нарушил дикий, истерический крик:
— Да, что же это такое делается!?! Вот зачем ты сюда шастал, мерзавец ты эдакий! – кричала Ксения голосом, способным  разбудить не то, что покойника, а поднять на ноги целое кладбище. – Ты для чего сюда со мной ехал? Чтобы с местными прошмандовками обжиматься?
Жорик смотрел на Ксению осовелыми глазами, еще не вполне понимая, что происходит.
— Ксюха, это ты? – наконец заплетающимся языком произнес он. – Что ты тут делаешь?
— Да, вот, на лицо твое бесстыжее пришла посмотреть, – говорила Ксения, пылая от гнева. – Это в такие ты тут картишки резался? Ну, хорош! Зачем я с тобой сюда ехала? Чтобы ты с местными прошмандовками обжимался?
— Так! Это кто тут прошмандовка? – из-под одеяла поднялась взъерошенная голова Живоглазой – Ты на себя-то посмотри, курва. Даром, что накрасилась и в дорогих шмотках ходишь, а так, как была перечницей, так ей и осталась.
Такой супернаглости Ксения, естественно, потерпеть не могла. То, что последовало за последней репликой Нинки, было достойно сцены из крутого голливудского вестерна.
Ксения схватила стоявшую на столе сковородку с остатками жареной картошки и запустила ей в свою соперницу. Ответом была подушка, брошенная Нинкой в Ксению после того, как сковородка приземлилась в аккурат на её голове. Находясь в запале, Ксения набросилась на Нинку и вцепилась ей в волосы, чем вызвала немалое удивление у проснувшегося от воцарившегося в комнате гвалта Толика.
    — Э, а что это посторонние делают в моем доме? – заплетающимся языком промямлил Васин. – Вас сюда никто не приглашал. Попрошу очистить помещение.
— Я тебе сейчас очищу помещение… - закричала Ксения, все больше распаляясь. – Я тебе сейчас так очищу помещение, что тебя родная мать не узнает.   
     С этими словами Ксения схватила стоявший около кровати стул и решительным шагом пошла по направлению к Толику. Поняв, что еще мгновение, и стул приземлится на его голове, Толик вскочил со своего места и побежал к входной двери, попутно истерически вереща:
— Э, Ларина, утихомирь свою приживалку, а то так и до греха недолго!
— Это кто здесь приживалка!?! – закричала Ксения, глубоко оскорбленная таким определением в свой адрес. – Ты на себя сначала посмотри, барыга бессовестный. Устроил у себя тут притон, и, думаешь, тебе это просто так с рук сойдет?
С этими словами Ксения запустила стулом в Васина. Стул приземлился аккурат у ног Толика, чуть-чуть не задев его самого. Бросив злобный взгляд на Ксению, повертев указательным пальцем у виска, Толик произнес:
— Знаете, бабы, шли бы вы отсюда, пока я Урбана не позвал. Я смотрю, Ольга, сестра твоя того… немного не в себе. Ты с ней поосторожней, а то, не ровен час, она и тебя чем-нибудь тяжелым огреть может.
У Ольги хватило и выдержки, и самообладания для того, чтобы пропустить все эти глупые оскорбления мимо ушей. Ксения же находилась в том состоянии, когда человек вообще не способен что-либо воспринимать вокруг себя. В тот момент все её мысли были направлены только на одно: как такое могло случиться? То, что Жорик – существо никчемное и в высшей степени безалаберное, она знала прекрасно, но вот, что он способен на такую неблагодарность, было для неё открытием.
— Я ведь тебя, паразита, на помойки подобрала, – сквозь слезы говорила Ксения. – Одела, обула, человека из тебя сделала, а ты мне чем за это платишь?
— Ксюха, да, что ты кипятишься-то? – искренне недоумевая, спросил Жорик. – Ну, посидели мы тут с ребятами, в картишки перекинулись… ну, выпили, правда, лишнего. Ну, так с кем не бывает?
 — А то, что ты с чужой бабой в одной койке оказался – это что, вы так тоже в картишки перекидывались?
 — Да, блин, говорю ж тебе: засиделись допоздна, выпили лишнего, ну, а по пьяной лавочке чего не сделаешь. Вон, Нинка сама, небось, не помнит, как все дело-то было.
Объяснение было, конечно, малоубедительным, но Ксении вполне хватало и его. Уже давно смирившись с судьбой старой девы, Ксения воспринимала Жорика, как единственную возможность не встретить старость в одиночестве. Ради этого она готова была терпеть все, что угодно, в том числе и измены. Собственно, достаточно было нескольких минут для того, чтобы Ксения о самом факте измены уже и не думала, а думала только о том, как бы ни потерять свое драгоценное «сокровище».
— Так! Давай, одевай свои шмотки, и марш домой, – повелительным тоном сказала Ксения, бросая Жорику валявшиеся на полу брюки. – Завтра же уезжаем в Ростов.
 
–– Э, уважаемая, дай ты человеку хоть в себя прийти, – раздался скрипучий голос Толика. – Не видишь, худо ему. Надо бы пропустить рюмочку-другую, закусить, а потом и домой идти.
— Ничего. Дома в себя придет, – сказала Ксения, а потом, повернувшись лицом к Нинки, добавила: - С тобой, шалава, я как-нибудь в другой раз разберусь. Будешь знать, как в койку к чужим мужикам прыгать.
–– Ой-ой-ой! Как страшно! – зевая, произнесла Нинка. – Да, кому твой обмылок нужен-то!?! Всего-то и пантов, что из города приехал.
Дальнейшие споры и препирательства были бессмысленны, и Ксении ничего другого не оставалось, как проглотить горькую пилюлю. Спустя какое-то время, односельчане Ольги могли наблюдать весьма примечательную картину: по узкой тропинке, согнувшись и пугливо озираясь по сторонам, шел Жорик, подгоняемый драгоценной супругой. Ксения шествовала чинно и гордо. Тонкой хворостиной она подгоняла Жорика, покрикивая:
— Давай, давай, шевели клешнями, – говорила Ксения. – А то, как с чужими бабами спать, так ты первый, а, как домой идти, так еле тащишься. 
Дома Ксения стала собирать вещи, укладывая их в большой чемодан и попутно ругая всех местных баб, вместе взятых.
— Вот какого лешего им надо? – говорила Ксения. – Ведь мужиков вокруг полно. Причем, холостых. Нет же! Обязательно надо женатого закадрить.
— Ксюх, да, не переживай ты так, – пыталась успокоить двоюродную сестру Ольга. – Неужели ты думаешь, что у них там что-то серьезное могло быть. Просто засиделись, выпили лишнего, ну, а пьянке не такое вытворяют. 
— Да, причем тут это, Оля. Они же там постоянно вместе с этой… тусовались. Значит, он на неё с самого начала запал. Потом ты видела, как эта прошмандовка на него смотрела? Видать, не в первый раз они там кувыркались. Нет, Оля. Ты, как хочешь, приезжай к нам в Ростов, когда угодно. Вместе с детьми приезжай. Ну, а я здесь больше ни на один день не останусь.
Из вышесказанного Ольга поняла, что все попытки уговорить Ксению остаться еще хоть на один денек абсолютно бессмысленны, и ей ничего другого  не оставалось, как разочарованно вздохнуть.
Утром, ни свет, ни заря, Ксения и Жорик стали собираться в путь. Сидя за столом и уплетая за обе щеки наспех приготовленную яичницу, Жорик выслушивал очередную отповедь от своей гражданской жены.
— Ты меня когда-нибудь точно в гроб загонишь, – говорила Ксения. – Нигде от тебя покоя нету. Дома то по пьяной лавочке в милиции окажешься, то все деньги в карты продуешь, а тут, ну, совсем хорошо… на измену подсел. Ты что, дорогой мой, забыл, кому ты всем на свете обязан?
— Ой, Ксюха, отстань ради Бога, – брякнул Жорик. – Без тебя тошно.   
Ксения поняла, что этому человеку говорить что-либо бесполезно, и вышла из комнаты.
Утро выдалось туманным и пасмурным; откуда-то издалека доносились раскаты грома, а ветер был таким сильным, что, казалось, мог сбить с ног любого, кто решился бы выйти на улицу. В общем, погода решительно не располагала к каким-либо поездкам. Еще с вечера Лену начали терзать дурные предчувствия, а непогода только усиливала их.
Почему-то Лену, ни с того, ни с сего, стал преследовать жуткий, навязчивый страх. Страх за мать. Ей вдруг стало казаться, что, если Ольга уедет в этот день из дома, то она её больше никогда не увидит.
— Мама, оставайся дома, – говорила Лена Ольге. – Ну, посмотри, что на улице творится. Тетя Ксюша и дядя Жора – они что, сами до вокзала не доедут? Посиди ты дома вместе с нами.
— Ленка, да, что с тобой? – удивлялась Ольга. – Ну, как я не поеду? Ты видела, сколько у них вещей? Надо же помочь.
— Мама, а если с Алёшенькой что-то случится, что я буду делать?
— Типун тебе на язык! – Ольга перекрестилась. – Ты, главное, когда кормить его будешь, не забудь микстуру дать… ну, эту… в зелененькой бутылочки которая.
Тут в комнату вошла Ксения. Вид у неё был бодрый и жизнерадостный, несмотря на вчерашнее потрясение. Одетая в вельветовые брюки  и темно-синюю куртку, она всем видом показывала, что находится в прекрасном расположении духа, и готова отправиться в дорогу.
— Ну, что. Я готова, – продекламировала она. – Едем?
— А где твой Жорик?
— Да, он уже в машине сидит, нас с тобой дожидается.
–– Мама, может, не поедешь? – чуть ли не плача, пролепетала Лена. – Я боюсь.
— Ленка, а я ведь думала, что ты уже взрослая девочка, – укоризненно произнесла Ксения. – Смотри, восемнадцать лет уже скоро, а ты все боишься на часок-другой маму отпустить. Как же ты замуж выходить собираешься? Ведь может случиться так, что муж тебя к себе заберет, а там мамы не будет.
Слова тетки, хоть и были Лене не совсем приятны, но подействовали отрезвляюще. Уж очень не хотелось выглядеть в глазах Ксении маленькой девочкой. Сдвинув брови, что предавало ей сердитое выражение лица, Лена пошла к себе в комнату, а Ольга и Ксения отправились на улицу, где, тарахтя мотором, их ждал старенький  грузовик.
Нет. Не располагала погода в тот день вообще к каким-либо поездкам. Небо, затянутое серыми тучами, ворчало громовыми раскатами, раз от раза становившимися все сильнее и грозней. Навязчивый дождик, моросивший с неба мелкими каплями, превратился в ливень, который встал плотной завесой между небом и землей. Сухая дорога, на которой еще вчера поднимались клубы пыли, становилась грязным месивом.   
Хотя Ольга никогда не была корифеем в вождении, в тот день ей пришлось демонстрировать прямо-таки чудеса шоферского искусства. Проезжая по мокрой, грязной  дороге, автомобиль заносило то вправо, то влево. Дождь делал видимость минимальной, а огромные лужи, в одночасье появившееся тут и там, делали опасность увязнуть в грязной жиже более, чем реальной.
Особенно туго пришлось путникам, когда они проезжали «Волчий овраг». Узкая полоска между оврагом и отвесной скалой была размыта, а лужи, образовавшиеся в падинах, были так полноводны, что, проезжая по ним, грузовик был забрызган водой и комками грязи.
— Ой, Ксюха, давай обратно поедем, – даже не кричал, а истерически визжал Жорик. – Мы же сейчас здесь так навернемся, что потом и костей не соберешь.
— Молчать! – строго скомандовала Ксения. – Ты можешь хоть сейчас мужиком побыть? Или что, всей твоей энергии хватает только на то, чтобы с чужими бабами спать?   
Жорику ничего другого не оставалось, кроме как смолкнуть. Только благодаря молитвам Ольги, путники благополучно добрались до Краснодара.
     Вся привокзальная площадь была заполнена людьми и машинами. Нагруженные сумками и чемоданами, Ольга, Ксения и Жорик пробирались к кассам, где уже образовалась изрядная очередь.
— Так. Похоже, не судьба вам сегодня уехать. – сказала Ольга. – Смотрите, какая очередина. Билетов на всех может и не хватить.
— Ничего, прорвемся, – ответил Жорик, и, распихивая локтями впереди стоящих людей, стал протискиваться вперед.
Недоуменные Ольга и Ксения только и успели расслышать многочисленные смачные ругательства в адрес Жорика, посылаемые людьми, столпившимися возле кассы. 
— Да. Похоже, Жорик твой нигде не пропадет, – произнесла Ольга, видя, как шурин, распихивая  локтями обалдевших от такой беспардонной наглости людей, пробивается к заветному окошку.
— Оль, Оль, посмотри вон туда, – вдруг взволнованно сказала Ксения.
— Куда?
— Вон, около киоска стоял какой-то мужчина и так внимательно на тебя смотрел.   
— Какой еще мужчина? – раздраженно спросила Ольга. – Ксюш, ну, ты сейчас совершенно  не о том думаешь. Я вот смотрю: там твой Жорик с кем-то сцепился.  Как бы дело до драки не дошло.
То, что нахальство – второе счастье, Жорик понял, наверное, с первого дня своего рождения, и сейчас активно отстаивал свое убеждение на практике.
— Ты  куда прешь, дубина? – слышался издалека возмущенный мужской голос.
— Ой, люди, посмотрите, что делается! – буквально визжал Жорик, пробиваясь к заветному оконцу. – Инвалида афганской войны, в полях сражений кровь за отечество проливавшего, притесняют.
Не избили Жорика только потому, что на крики возмущенных пассажиров, откуда не возьмись, появились два рослых милиционера и со свойственной им важностью принялись наводить порядок. Конечно, быть бы Жорику первым кандидатом в обезьянник, если бы не его наглость и  самоуверенность. Представив все в выгодном для себя свете, Георгий победоносно наблюдал, как стражи порядка, заломив руки, уводили двух расхорохорившихся мужиков, возмущенных бесцеремонностью «ветерана».
— Готово! – громогласно провозгласил Жорик, вертя перед носом Ксении двумя билетами. – Можем идти, занимать места.
Поезд стоял на дальних путях, чтобы добраться до которых, нужно было пройти по мосту, нависавшему над железнодорожным полотном, метров десять-пятнадцать. Когда Ольга поднималась по ржавым, избитым ступеням, её не оставляло ощущение того, что за  ней кто-то пристально наблюдает. Чье-то дыхание, холодное и пустое, Ольга чувствовала каждой клеточкой своей кожи, и, чем ближе она подходила к перрону, тем больше необъяснимый ужас охватывал все её существо.
Толкотня, царившая на перроне, была обычным делом для летних месяцев, и для того, чтобы протиснуться в вагон, нужно было отстоять изрядную очередь перед, внушительных размеров, хамоватой, проводницей.      
   Оказавшись в тесном купе, рассовав под нижние полки чемоданы и сумки, Ольга и Ксения стали прощаться.
— Ну, что, подруга, как же ты теперь одна справляться будешь? – спросила Ксения Ольгу. – Может, лучше к нам, в Ростов переедешь? Работу мы тебе какую-нибудь найдем. С жильем тоже проблем  не будет. Все ведь лучше, чем быкам хвосты крутить. 
 — Да, нет, Ксюха, никуда я не поеду, – задумчиво ответила Ольга. – Всю жизнь прожила в  «Калиновом ручье». Там и помирать буду. Я же, пока в селе жила, окончательно от городской жизни отвыкла. Справлюсь как-нибудь. Конечно, большую часть из того, что мы имели, распродать придется, но виноградники, думаю, мне удастся сохранить.
— Ну, как знаешь.  Главное, береги себя. Помни, что у тебя двое детей, и им ты нужна больше всего. И еще.… Если что-нибудь случится, сразу же звони мне. Примчусь тут же.
На этом двоюродные сестры распрощались. Ольга долго смотрела  вслед уходящему поезду, а  глаза как-то сами собой солонели от слез.   
Перрон потихоньку опустел, и вдоль железобетонной платформы гремели лишь неуклюжие тележки, возимые носильщиками. Задумавшись, Ольга не заметила, как поезд скрылся из вида, лишь издали сигналя на прощание протяжными гудками. Пустая электричка, готовая принять новых пассажиров, подъезжала к перрону. Развернувшись, Ольга пошла к мосту, и увидела идущего ей навстречу мужчину. Одетый в черный плащ и серую шляпу, незнакомец шел навстречу Ольге, все быстрее ускоряя шаг по мере того, как электричка приближалась к перрону. Ольгу вдруг охватил необъяснимый ужас. В облике мужчины ей виделось что-то роковое, ужасающие. Почему-то хотелось кричать, звать на помощь. Ольга старалась, как можно ближе, прижаться краю платформы. Едва только состав поравнялся с ней, как мужчина в черном плаще быстро подошел к ней и толкнул в плечо…
Электричка, дребезжа колесами, проволокла бездыханное тело вперед на несколько десятков метров, а на перроне собрались люди в желтых жилетках, и, размахивая руками, что-то кричали побледневшему, как простыня, машинисту.