МЕЛОЧИ ЖИЗНИ
. . .
Наша жизнь состоит из мелочей. Мы барахтаемся в них, плывем, сообщая, по мере сил и возможностей, направление своему движению, но в основном не выходим за пределы русла реки под названием жизненная стезя. Иногда мы прибиваемся к островку какого-нибудь мало-мальски крупного события, подобного повышению по работе, защите диссертации, женитьбе. Однако на крохотном островке жизнь не только стоит на месте – её там просто нет и мы опять с удовольствием ли, без удовольствия – погружаемся, как в русло горной речки, в поток мелочей, в его струйки, водовороты, каскады и водопадики.
Выбившихся из сил прибивает к берегу и они наблюдают жизнь со стороны, думая, что, наконец, избавились от суетности. Довольно скоро, однако, в туфле обнаруживается камешек, а тропинка к дому оказывается более крутой, чем хотелось бы.
Можно развить мысль дальше, предоставив право одним выгребать на фарватер, другим барахтаться на мелководье, но это будет повторением прописных истин, не интересных читателю.
Оправдаем попытки философствования, стремлением выговорить себе право продолжить описание некоторых эпизодов-случаев - мелочей жизни, осевших в памяти.
. . .
Мужчина облил себя керосином и чиркнул спичкой. Подвигли его на эту крайность какие-то семейные неурядицы. Поводы для добровольного ухода из жизни зачастую поражают своей ничтожностью. Основная причина бытовых самоубийств пьянство, нездоровая психика плюс генетическая предрасположенность к суициду.
При осмотре у мужчины оказались неповреждёнными только полоски кожи на руках и голенях, защищённые манжетами от белья. Практически сто процентов ожоговой поверхности.
- Мы сутками капаем таким больным дорогостоящие растворы и кровезаменители, - говорила Екатерина Тихоновна Иванникова, - а они всё равно погибают на пятый-шестой день от ожоговой болезни.
Самое неприятное для врача – чувство собственной беспомощности.
. . .
Молодой человек выпил четыре бутылки розового портвейна, съел тазик винегрета, сел на мотоцикл и не вписался в поворот. От удара о мать-сыру-землю переполненный желудок лопнул, как бумажный пакет, ударенный о колено. Содержимое желудка излилось в брюшную полость. С этого момента парень был обречён. Желудочная кислота в пять минут переварила нежную серозную оболочку брюшины, тем самым лишив брюшную полость изолированности от внешней среды. Ситуация, подобная разгерметизации в космосе. Довершил катастрофу в брюшной полости тромбоз сосудов кишечника, лишенных защиты той же серозной оболочки.
Всё это станет ясно в процессе операции, по вскрытии брюшной полости, а пока наш мотоциклист внешне благополучен, розовощёк и пьян, при осмотре напрягает пресс, не позволяет дежурному врачу П.Д. Березовскому «посмотреть» живот и категорически не даёт согласия на ляпароцентез - небольшой разрез брюшной стенки с диагностической целью.
Кроме всего прочего он ведёт себя безобразно, матерная брань не сходит с его языка. Его словно раздирает изнутри желание сквернословить. Он ссорится с медсёстрами, из-за того, что ему не дают воды.
- Нельзя вам пить, при наркозе будет рвота!
- Я вас так-перетак, всех-перевсех, по всякому-перевсякому!
- Нам тут почти на каждом дежурстве сулят любовные услады, - отшутилась сорокалетняя анестезистка Лидия Цуркан, - хоть бы один сдержал слово!
- Тебя я персонально (пи-пи-пи) во всех ракурсах и позициях…
- Заткнись! – Павел Демьянович ляснул сквернослова пальцами по щеке.
- Дайте попить!
- А согласие на операцию дашь?
- Дам.
Парню позволили пару глотков воды. Он сделал пару глотков и озадаченно отстранил флакон с водой.
В неотложке был «час пик». В предоперационной одновременно наблюдались четверо поступивших: "черепник" без сознания – кандидат на трепанацию и три живота. Два из них готовились к операции – ножевое и ушиб с подозрением на повреждение внутренних органов. Третьим был наш мотоциклист.
Развернули вторую операционную.
При ляпароцентезе из брюшной полости получили невообразимую бурду и парня взяли на стол в первую очередь.
Задним умом все крепки. Задним числом становятся понятными, казалось бы, необъяснимые вещи. Задним числом я пытался объяснить немотивированную агрессивность нашего пациента. Из обожженной желудочным соком брюшной полости в мозг хлынул поток атипичных импульсов. Отравленный алкоголем мозг не распознал их (как боль) и ответил агрессией.
Ответственный дежурант П.Д. Березовский вылил в брюшную полость десяток флаконов фурациллина, ковшиком, салфетками и поминутно забивающимся отсосом удалял из брюшной полости мерзко пахнущее содержимое. Бригада неотложной травматологии делала всё возможное, но ощущение безнадёжности незримо присутствовало в операционной. Хирург Бражников Евгений Викторович, приглашенный для решения вопроса о резекции повреждённого желудка, увидев истончённую до дыр брыжейку с тромбированными сосудами, сделал неопределённое движение пальцами:
- Ушивай трёхслойным, о резекции после…
Он прекрасно понимал, что «после», не будет.
Всегда кажется, что можно было что-то сделать для спасения больного. Вот этого, сразу бы на стол, промыть ему «брюхо» двумя вёдрами теплого фурациллина…
Знать бы, где упадёт…
Чувство неясной вины, как непрощённый грех отягощает душу.
Ёрнический тон при описании данного эпизода – неловкая попытка защититься от осознания собственной беспомощности.
Парень умер на пятый день от некроза кишечника.
Когда на другой день после операции он проснулся в палате, на белых простынях, слабый и бледный и тихо спросил: «Где я?», у меня под сердцем образовалась пустота, которая не заполнилась до сих пор.
. . .
Е. Ю. Масленников был самым «жадным» оператором. Он не доверял ассистенту никаких действий, даже излишки нити на швах обрезал сам, оставляя хвостики одному ему известной длины. Узлы вязал собственноручно - вдруг узел сделанный ассистентом развяжется и шов разойдётся.
За четыре часа ассистирования Евгению Юльевичу я не наложил ни одного шва, только несколько раз «наступал» зажимом на скользкий кетгут, чтобы узел не расползался. Все четыре часа я добросовестно держал плоский крючок, оттягивая стенку брюшной полости, обеспечивая оператору доступ к повреждённой печени. Перед ночной операцией я опрометчиво поужинал, кишечник вздулся, тягостно ломило поясницу. Я зацепил крючок одним концом за пояс стерильного халата и тянул его корпусом, освободив немеющие руки.
- Спишь!? – вскидывал глаза Маслеников, - передвинь крючок сюда, покажи здесь…
Он возлагал на себя ответственность за операцию полностью, вплоть до последнего шва.
В настоящее время Е.Ю. Масленников кандидат медицинских наук, доцент кафедры Военно-морской хирургии в Ростове на-Дону.
. . .
Сосед – больше, чем родственник.
Народная мудрость.
Спасти жизнь человеку? Нет ничего проще!
- Что это у тебя с носом? – спросил я 78-летнего Тиграныча, соседа наискосок.
На крыле носа у того была небольшая ямка с выбухающим дном.
- Сходи-ка ты, с этой штукой к онкологам.
- Не до этого сейчас.
- На рак похоже.
- Я йодом прижигаю.
У Тиграныча третий месяц умирала от старости жена. Днем дремала, а по ночам никому не давала спать. Глаза у соседа красны от бессонницы.
- Женя! – кликнул я дочь Тиграныча, - пока ты здесь, отправь отца в больницу.
Тиграныч прошел курс облучения, ямка сгладилась.
- Так-то лучше, - сказал я, - не хватало ещё….
- Умереть от этой фигни! – продолжил мою мысль сосед.
Николай Тигранович, бакинский армянин, похоронил жену, к сыну в Америку ехать отказался.
- Здесь я жизнь прожил.
Он рано осиротел, беспризорничал.
- Нас отлавливали и под конвоем отправляли в детские дома. Представляешь, меня, одного, солдат с винтовкой в поезде сопровождает. Потом ещё троих подсадили. А мы и не бежали, на зиму сами под крышу собирались.
В войну мы чуть с голоду не поумирали в детдоме. Спас нас один рыжий парень, из деревни. Сходил в военную часть, выпросил у военных сетку, расплёл её на проволоку, научил нас петли на зайцев ставить. Живого зайца мы в деревне на хлеб меняли. Случалось курицу украсть – съедали, а перья закапывали, чтобы никаких улик!
Так и выжили.
Николай всю жизнь проработал водителем.
- Я на трубе играл. Сколотили музыкальную команду, на похоронах подрабатывали. Выпивали, естественно. Потом Нине это надоело, она трубу о спинку кровати хватила. Моя музыка закончилась. За трубу, правда, пришлось заплатить, она не моя была.
- А сейчас бы ты смог играть?
- Лёгкие нужны, молодые, здоровые. И губы одеревенели…
- Служил я в Закарпатье, в Мукачёво. Самолеты обслуживали, на погрузке леса помогали. Притянешь какой-нибудь бабке бревно, она тебе стакан самогонки и с внучкой разрешит побаловаться-позажиматься.
Нормально служили. К концу службы вышла заминка с молодым пополнением, нас попросили задержаться. Мы почти все были детдомовские, куда нам идти? Остались ещё на три месяца. Нас провожали с музыкой, стол накрыли.
Нормально жили. И себе и стране на пользу.
Тиграныч не признавал распада Союза.
. . .
Слово «мотоциклист» на языке травматологов имеет одно значение - пострадавший.
Мотоциклиста с переломом рёбер и ушибом грудной клетки вторые сутки держали на искусственной вентиляции лёгких. По степени тяжести травмы он не подлежал реанимационным мероприятиям, чувствовал себя неплохо, но, как только отключали аппарат, больной начинал задыхаться.
Поступил парень вечером, через час ему стало трудно дышать. Его перевели в палату интенсивной терапии и подключили к аппарату искусственного дыхания.
Утром у его постели собрались врачи.
- Ты чего сам дышать не хочешь? – громко, как у глухого, спросила А.Ф. Цемина.
Парень дернул щекой и жестом показал, что трубка в горле мешает ему.
- Понаблюдаем, - сказала Александра Федотьевна, - а пока сделайте ему снимок лёгких.
- Пустое занятие, - возразила рентгенолог Т.И. Карасёва, - в рентгенкабинет мы его с дыхательным аппаратом не потянем, а от «лежачего» снимка, палатным аппаратом, без решётки – нуль информации!
Снимок всё-таки сделали.
Под простыню, к спине больного втиснули кассету, но тут оказалось, что с «ишачком» (так называли передвижной рентгенаппарат за его упорное нежелание катиться в нужную сторону) не подступиться к пациенту – тесно. Принесли «чемодан» - портативный рентгенаппарат для полевых условий. Излучатель («трубка») на четырёх ножках устанавливалась в постели над больным. Но и это не помогло – длины ножек не хватало для снимка лёгких.
Тогда R-лаборант Николай Иванович Курносов разулся, встал на кровать и взял трубку под мышку.
- Не дышать!
- Ты хоть бы гонады прикрыл свинцовым фартуком, - сказала ему Т.И. Карасёва.
- Ничего, малые дозы облучения стимулируют!
Как и ожидалось, снимок был малоинформативен.
- А что мы хотели увидеть на снимке? – рассуждала анестезиолог (в данном случае реаниматор) З.В. Вязникова, - легкие не спались, дыхание прослушивается везде, перкуторный звук без притуплений – жидкости в грудной клетке нет; да и гемоторакс (кровь в плевральной полости) не даст подобной клиники.
- Инородное тело в дыхательных путях? Откуда?! - С.Г. Бабаян включил отсос и гибким зондом проник через дыхательную трубку в трахею. Слизи не было. Сурен Григорьевич попытался продвинуть зонд глубже, в просвет бронха. Больной зашелся в приступе мучительного кашля. От боли в сломанных рёбрах на лбу его выступила испарина.
- Ну-ка, ну-ка, кашляй-кашляй! – Сурен Григорьевич убрал зонд и в это время из дыхательной трубки кашлевым толчком вытолкнулся довольно объёмный сгусток крови.
Больной вздохнул полной грудью.
Кровяной сгусток на вдохе перекрывал вход в бронхи в месте раздвоения трахеи. Усилием дыхательного аппарата воздух продавливался в легкие через этот, самопроизвольно возникший клапан.
Больного «разинтубировали» - удалили трубку из трахеи, дыхательный аппарат накрыли простынкой и задвинули в угол.
Больного перевели в общую палату.
. . .
Далее: Книга полн. Гл. 1 Коллеги
http://www.proza.ru/2011/02/20/2173
1970 – 2010 г.г.