Случилось так, что полковник Иван Семёнович Стенечкин, прогуливаясь по госпитальным коридорам, заблудился. Не мудрено. Шёл только второй день пребывания его в госпитале, в котором ему предстояла операция по удалению больной вены на правой ноге. Врачи и коллеги по службе говорили ему, что операция пустяковая и он быстро поправится. Однако Стенечкин был другого мнения. Из своего личного опыта он знал, что ничто не проходит бесследно, особенно хирургическое вмешательство в организм, пусть даже пустяковое. Тем более, что совсем недавно стал невольным свидетелем одного происшествия, как перед самым увольнением в запас врачи уговорили ему лично знакомого и заслуженного генерала удалить незначительный полипчик на кишечнике и пустячок для ветерана закончился... летальным исходом. А как уговаривали на операцию, мол, дело обычное, удалят Вам этот нарост по современной технологии, даже не почувствуете никакой боли. Ведь у Вас ещё впереди много лет жизни, но на пенсии, если припрёт, этой операции можно и не дождаться, сами понимаете, отношение к отставникам совсем не такое как к тем, которые в строю. И генерал, которому было обещано ещё много лет впереди..., согласился. Но оказался у него впереди после операции.... только перитонит. В 24 часа не стало генерала, который в годы войны будучи капитаном артиллеристом и командуя батареей, дошёл до Берлина и не погиб, а тут... Какой был человек, глыба! Как его все любили. А Стенечкин, считай, теперь бывший настоящий полковник, без двух месяцев запасник, и кто же он такой? Да, никто, думал Иван Семёнович. И в подмётки тому генералу не годится. Так, отработанный материал. Когда-то да..., был нужен армии здоровым, а теперь? Без пяти минут пенсионер. Отслужил своё и проваливай. Вобщем настроение у полковника было архихреновым и решил он его немного приподнять прогулкой по госпитальным коридорам.
Иван Семёнович плохо знал расположение отделений, кабинетов и больничных палат и на лестнице между первым и третьим этажами здания оказался случайно. В поисках выхода он хотел было спуститься вниз или подняться вверх и посмотреть куда эта лестница ведёт, но вдруг услышал громкий разговор двух военных врачей, находящихся на разных этажах. Голос одного из них показался полковнику знакомым. Да, на третьем этаже несомненно стоял заведующий отделением сердечно-сосудистой хирургии Владимир Георгиевич, он с ним встречался уже дважды, а на первом этаже был кто-то из его коллег либо подчинённых врачей, так как к нему он обращался по имени. Стенечкин был человеком интеллигентным и очень застенчивым, поэтому посчитал, что лучше немного переждать на лестничном пролёте и оказаться незамеченным в подслушивании служебного разговора, чем стать невоспитанным очевидцем и, тем более, прервать разговор. К тому же он не знал, куда ведёт эта лестница. Ему было очень неудобно, но делать было нечего и он просто стал выжидать, когда же закончится этот совсем не интересный для него диалог.
- Толя, так ты заходи ко мне, я продукт новый получил, снимем пробу, - произнёс сверху Владимир Георгиевич.
- Не могу я, Владимир Георгиевич, у меня завтра в одиннадцать операция, - ответили снизу.
- Это у кого же, как его... у Степашкина что ль?
- Нет..., у Стенечкина.
- Правильно..., у полковника.
Сердечко у Ивана Семёновича ёкнуло и от волнения забилось в учащённом ритме. Они говорили о нём, о его предстоящей операции. Да..., нет никаких сомнений, это же лечащий врач, который принимал его в первый день прибытия и выписывал направления на анализы. В ушах застучало...
- Да брось ты, заходи, - настаивал Владимир Георгиевич, - мы ведь только по пятнадцать капель, это совсем не повлияет на твои руки, тем более, до завтра времени у тебя ещё целый вагон и тележка, да и таких операций ты наверное тысячу переделал...
- Ну, тысячу вряд ли, но опыт имеется.
- Ну вот, сам признался, а я добавлю, что более лучшего и опытного хирурга я не видел и не знаю..., поднимайся давай, не тяни.
- Нет, не могу..., я чувствую, что у тебя ещё кто-то будет и пятнадцатью каплями чаепитие не кончится, а мне через час надо быть у него в палате и ещё раз осмотреть и отмаркировать его ногу, да проверить подготовку ассистентов тоже не помешало бы. Технология..., ты прав, отработана, а вот больные бывают разными и подходы к ним должны быть тоже особенными.
- Ладно, ладно, смотри тогда сам, тебе видней, - сказал Владимир Георгиевич и спешно покинул лестницу..., очевидно, там наверху был выход в коридор третьего этажа.
Анатолий Николаевич тоже исчез, а Стенечкин ещё несколько минут так и продолжал стоять неподвижно на лестнице между первым и третьим этажами. Внутренний голос вещал : «Смотри-ка, а у твоего эскулапа руки-то золотые и сам он мужик кремень..., не поддался искушению..., не потянулся к стакану, о больном думает..., то есть о тебе, шёл бы и ты к себе в палату, и не шлындал по этим коридорам..., всё будет штатно». И все волнения и опасения Стенечкина постепенно стали покидать его душу и на смену им приходить чувство успокоенности и благодатного тепла.
***
Рабочий день в военном госпитале подходил к концу. И это наблюдалось по оживлению врачей и младшего медперсонала, постепенно покидающих учреждение. Настроение у сотрудников было приподнятое, так как наконец-то в конце марта появилось солнце и потеплело, наступала настоящая весна. На местах оставалась только дежурная служба и некоторые начальники отделений, у которых, как всегда, были незавершённые дела. Иван Семёнович наконец-то нашёл свой коридор и свою палату, в которой царила деловая суета. Все ждали ужина. Но пришла медсестра и сказала ему, что бы он на еду особо не налегал и был готов к встрече с оперирующим врачом, анестезиологом, а перед сном — с ней на предмет постановки клизмы. Полковник сходил на ужин и выпил только стакан чая и съел маленький кусочек чёрного хлеба.
Около восьми вечера в палату вошёл хирург.
- Как Вы себя чувствуете Иван Семёнович? - спросил врач.
- Очень хорошо, Анатолий Николаевич.
- Вена болит?
- Да, побаливает, щипит как будто крапивой стегают, а иногда боль становится зудящей.
- Ну что ж, потерпите немного, скоро её не будет... боли. Прошу Вас раздеться до трусов и встать на стол, я буду Вас рисовать с натуры.
При этом, Анатолий Николаевич улыбнулся, а Стенечкин по-военному оперативно выполнил указания врача. Хирург попросил всю тяжесть тела перенести на больную ногу и фломастером стал наносить на ноге небольшие кружочки и овалы. Иван Семёнович не выдержал и спросил, для чего это делается, на что врач ответил с иронией:
- Эти пометочки, так скажем, ориентиры для моих рук, потом они останутся у Вас на память в виде маленьких шрамиков..., но я думаю, что Ваши красивые ноги особо не пострадают.
- Какие там красивые, доктор..., красота ног — это прерогатива чисто женская, а у нас так — кривульки волосатые.
- Ну, хорошо, - улыбнулся Анатолий Николаевич, заканчивая свою работу, - через полчаса к Вам зайдёт анастезиолог, вечером и утром Вас ожидают клизмы..., желательно утром завтрак пропустить, похудение Вам будет только на пользу, ну а в одиннадцать мы с Вами встречаемся.
- Хорошо.
- Тогда до встречи, Иван Семёнович, - произнёс хирург и вышел из палаты.
- До свидания, - ответил Стенечкин, провожая врача добрым взглядом.
Анастезиолога долго ждать не пришлось. Мужчина пожилого возраста с запахом «беломора» и спиртного стал задавать Стенечкину вопросы о реакциях его организма на всякие там препараты. Полковник отвечал на все вопросы уверенно однозначно и отрицательно, но вместе с тем, его не покидала догадка, что наверняка анастезиолог поучаствовал в снятии пробы у Владимира Георгиевича и свои пятнадцать капель не пропустил уж точно. Хорошо, что не он главный в завтрашнем мероприятии. Поэтому после вечерней клизмы Иван Семёнович впервые за последние 3-4 дня уснул крепким и спокойным сном.
***
- Иван Семёнович! Пора вставать! На танцы опоздаете..., - звучал приятный женский голос.
Очевидно этому же голосу принадлежали и нежные руки, которые поглаживали его щёки и уши, пытаясь как-то растормашить спящего. Однако наркоз не спешил отпускать из состояния сна полковника, который, в свою очередь, совершенно не хотел понимать, что творится вокруг, и был очень не доволен нарушением его личного покоя. «Почему надо вставать, зачем.., мне и так хорошо, - возмущался он, - куда он опаздывает, какие там ещё танцы?». Но женский голос настойчиво возвращал его в реальность.
Наконец, Стенечкин открыл глаза и увидел перед собой молодую красивую женщину в светло-голубом халате и кокетливой шапочке. Он попытался выполнить команду и встать, что бы "пойти на танцы", но его голову вовремя обхватили женские руки, препятствующие подъёму тела.
- Тихо-тихо, надо же какой прыткий... Как Вы себя, чувствуете? - спросила медсестра.
- Хорошо, - ответил полковник.
- Молодцом! Тогда едем домой..., в палату.
- А как же танцы? - улыбнулся полковник.
- На танцы чуть попозже..., тем более с таким ковалером всегда с удовольствием, - хихикнула, улыбнувшись, медсестра и дала знак санитару, чтобы тот катил тележку с больным в палату.
В палате полковника перегрузили на кровать и тот же приятный голос пропел:
- Отдыхайте, Иван Семёнович, операция прошла нормально.
- Спасибо, Вам, - еле выдавил из себя Стенечкин и снова оказался в блаженном состоянии.
***
Спустя некоторое время Стенечкина разбудил какой-то странный шёпот, доносящийся из угла палаты. Было темно. Значит ужин свой он проспал, жаль, поесть бы не помешало. Он терпеть не мог, когда шепчутся, но тут понимал, что таким образом уважают его сон. Ах, если б они знали, как он любит засыпать под телек, тогда б не шептались. Говорили двое. Первый голос шёпотом спрашивал:
- А этот что ли будет?
- Да ты что, его ж недавно привезли из операционной, - возражал второй.
- Ну мало ли, а спросить надо бы ... хотя бы для вежливости?
- Я те спрошу, может ему и нельзя вовсе.
- Ребят! Наливайте, - прервал их сомнения Стенечкин и помахал на всякий случай правой рукой, что б его заметили.
К нему подошёл один из шептунов. В правой руке он держал полстакана водки, а в левой - ложку гречневой каши. Иван Семёнович немного приподнялся, опрокинул стакан и съел гречневую кашу. Потом он поблагодарил и попросил, что б говорили нормально, не шептались, он всё равно заснёт. Но его не послушались и продолжали шептаться.
- Ну, полковник..., наш мужик, настоящий полковник, а я-то думал, он из тыловых.
- Ты думал, я ещё раньше тебя заметил, что он без выпендрёжа, не то что некоторые.
- Ладно, давай разводи по-крайней, а то сестра щас прибежит и будет нам на орехи.
- Так! Прячь посуду быстро! Накликал, сорока!... Летит уже, слышь как каблуками строчит?
В палату вошла медсестра, принесла Ивану Петровичу градусник и спросила его:
- Как Вы себя чувствуете, есть ли боли, может сделать укольчик!
- Всё хорошо, сестричка! Укольчик мне без надобности. Спасибо, градусник тоже не нужен, температуры у меня нет, - ответил Иван Петрович и вернул градусник.
- Ну, тогда, отдыхайте, если будет плохо, зовите, - сказала сестра, подозрительно посмотрев на двух сидячих рядом больных, и вышла.
В углу палаты заржали..., до слёз, но в пол-голоса, прикладывая указательные пальцы к губам. Смеялись наверное от того, что по-другому хотелось ответить за полковника на вопрос «нужен ли ему укол», ну скажем, так «спасибо, сестричка, я уже укололся». Но Иван Петрович теперь слабо улавливал звуки хохота, затем приглушённый разговор сотоварищей по палате..., бульканье разливаемой водки, потому что его организм требовал продолжения сна. Он засыпал и улыбался. Ему было хорошо от выпитых «наркомовских» ста грамм, от того, что трудности остались позади и от того, что окружают его такие хорошие люди.
Москва, 18.2.11
фото из интернета