Когда умер Брежнев шел крупный, влажный снег. Огромные, тяжелые хлопья. Наша классная плакала. Её слезы были настоящие, как снежные хлопья на улице. Похоже, ей и правда было жаль. Мы немного посмотрели, как она плачет и отправились домой. Разошлись уныло, хотя в целом было, конечно наплевать. Возможно, он был неплохим стариканом, но я не знал его близко. К тому же неплохих стариканов умирает по сотне в день. Не наплачешься.
По телевизору - реквием. С утра до ночи. Я любил музыку, но только не реквием. И не скрипки. И без валторна. Да и виолончели не хотелось. Лучше Бетховена, Берлиоза, что-то яркое, революционное, без нытья, соплей, пустых бабьих слюней и беспородной скуки мирового масштаба. Пятая симфония подойдет. Или Кориолан. Отлично, вроде пошли все в жопу. Хорошая музыка...
Однажды я полюбил классику. С пятой симфонии и началось. Там-там..-там- и прочее, что-то там стучится в дверь - вещал гениальный дед. Я немедленно повесил его рисованный портрет. Купил миллион и тысячу пластинок. Я назубок выучил все его фортепианные сонаты. Я не любил только те, которые любил Ленин. Я закрывал глаза, форточку и дверь, вслушивался и вспоминал обожаемого Брейгеля и шумные морские волны, вечно катающие сумасшедшую гальку, соленые, теплые, тяжелые волны, бьющие упрямый, скользкий причал, так словно они жаждут снести, разнести его, наконец, к чертовой матери. Еще лес, огромные, чудовищно огромные деревья, деревья которых я и не видел никогда, растущие в черном, нехоженом лесу, шумящие терпкой листвой и пахучей хвоей, гнущие свои морщинистые, смолистые и упругие стволы от налетевшего вдруг невесть откуда холодного северного ветра. К тому же - Брейгель. Достоевский. Все это звучало в тон, в шаг, в паузу, пело вместе и приплясывало на костях безнадежно порочного и безнадежно тоскливого человеческого общества...
Брежнева куда-то закопали. Я не смотрел. Сложил молочные бутылки, скопившиеся под раковиной за неделю. Отнес в пункт приема. Получил целый рубль. Отлично!
москва.2010.оа.
иллюстрация моя.