Мне пришлось спуститься по пожарной лестнице в узкий и темный переулок, дабы рой стригов, круживший над главной улицей не заметил меня. Иногда они проскальзывали между зданиями, пытаясь отличить хоть какое-то движение на фоне общей картины смерти и отчаяния. В такие моменты приходилось прятаться за мусорными баками и в проемах дверей, поскольку я не был уверен в том, сколько ударов их острых когтей выдержит мой клинок. Раны, нанесенные их когтями, могли быть смертельными, а предо мной стояла цель – направление, указанное Привратником – путь к брегу черного озера.
То и дело в их криках я различал проклятия, ниспосланные на человеческий род. Их сила, сила владыки, которого они почитали и боготворили, была поистине ужасающа. Заполнив собой небеса, они почитали себя хозяевами сих просторов, и не было никого, кто мог противостоять им в открытом бою. Да, что я говорю – ведь не было никого. Единственная поддержка, на которую я мог рассчитывать – это такие же странники, как и я. Но увериться в этом было бы слишком самонадеянно, потому надо было действовать решительно и быстро, не привлекая ненужного внимания со стороны крылатых тварей.
Я ступал в тени, и тень хранила меня, давала мне убежище, делала незримым для безжизненных глаз. Под моими стопами лежали человеческие тела, лица которых являли собой ужас – предсмертный ужас, который испытывает человек, когда понимает, что все кончено и что будет дальше ему неведомо. Это длится всего долю мгновения, но остается отпечатком на лике после смерти. Сотни портретов, написанных дланью старухи с косой, являлись моему взору и оставались в сознании кровавыми отпечатками, прокрадывались в самые потаенные уголки разума и пытались уничтожить его как можно быстрее. Я познавал каноны безумия и, пытаясь не сойти с ума, закусывал губу и проникал в чертог тьмы, выныривая оттуда, погружаясь вновь, стараясь как можно глубже вдохнуть, наполниться густым едким дымом, обжигающим горло и легкие. Это помогало мне не стать рабом пепла – холодного, как дыхание смерти, липшего к телу. Те, кто не противится оковам пепла с полей побоищ, вечность обречен растворяться в унынии и блуждать среди призраков павших, касаться ладоней их, смотреть в глазницы их и целовать их уста, забывая о сущности своей и имени своем.
Я не желал такого конца. Поддаться сонму наслаждений подобного рода было бы слишком просто. Четырнадцать миров. Не для того я прошел все их пути, чтобы стать обреченным в этом.
Впереди виднелась главная улица, я чувствовал, как Равнина Милосердия дрожала всей своей сутью, отвергала чуждые ей следы, тряслась в неистовой агонии и пыталась сбросить меня как можно быстрее на растерзание рою. Я сжал рукоять клинка и ударил острием оземь. Воцарилась тишина. Не слышно стало даже криков и воев крылатых, это настораживало. Я поднял взгляд – на темно-пурпурном небе сияла полная луна, то был час поклонения стригов, и то был мой шанс. Я бежал, что было сил по главной улице, боковым зрением наблюдая как рой рассеялся и застыл темными фигурами на фасадах разрушенных зданий. Отреченные сидели, склонив голову, в ожидании зова небесного светила, его неслышного приказа. Исповедь миллионов, клокочущая река пороков, мгновение страсти разгорающейся и затухающей тут же – они ценили это время, иного шанса им не выпадало.
Я пересек улицу и оказался пред огромными вратами, ведущими в лабиринт. Стены лабиринта, равно как и он весь, были незримы, но он хранил в себе много больше, чем можно было представить.
Сделав шаг, я чувствовал, как меня охватывает гнев, ненависть, злоба, потаенные в бессилии и смирении. Они вырывались, пытались возобладать над разумом, но я нещадно подавлял их, используя их же супротив. Шаг за шагом, меня проглатывали с головой желания и стремления, коих ране я не замечал и коим раньше не придавал никакого значения. Теперь же они казались явными и столь осуществимыми, что в средоточие души закрадывались сомнения, сулившие не только вызволение с Равнины, но и все блага в моем родном мире, мире, который я покинул много веков назад, но помнивший его как сейчас.
Я видел лица мертвецов – друзей, подруг, родственников, всех, с кем я когда-то был знаком. Они прочили для меня место в чертогах правды, но я знал цену правды и видел ее настоящую личину – в ней не было и толики того, что с ней ассоциировали. В ней был сокрыт только страх и неприязнь, и их мокрые пальцы касались моих лодыжек, лаская, пытаясь удержать на месте. Я не забывал о том, что рой в любой момент может обнаружить мое отсутствие в комнате и тогда стриги начнут поиски. Не думаю, что мне удастся избежать участи миллиардов людей на Равнине в таком случае. Еще увереннее стали мои шаги, но сразу же ощущение вседозволенности накинуло на меня затягивающуюся петлю.
Стало нечем дышать и чувство растекающегося наслаждения, наполнило тело – могущество и власть. Их соблазн вытравливал из людского рода остатки разума, заставляя их идти на поводу катящегося пыточного колеса, которое искало возможность посадить на себя как можно больше страждущих. Петля сдавливала шею, и помутилось в глазах, однако мне удалось собрать силы в руке, сжимавшей клинок. Блеск лезвия и надрывный плач женщины. Путы исчезли, но на пути моем появилась фигура – нагая прекрасная дева, орудие искушения или такой же путник, как и я.
- Ты прошел в сад великой любви, - молвили уста ее, - Теперь никто и ничто не смогут нам помешать. Ветер, вечный странник, которому нет места на сих просторах, указал мне путь к тебе. Печатью Уробороса сплетены мы и свидетельством звезд обручены. Дай же мне ладонь свою, чтобы смогли мы изведать то, что нам изведать не удалось в тот миг, когда плащ воинов Белого Тигра впервые появился на Равнине Скорби.
Лаколиа… Моя память беспощадно вырывала картины давно ушедшего прошлого, полотна войны, в которой я был ослеплен, истерзан и проклят на веки вечные за гордыню свою и высокомерие. Предо мной возникал тот день, когда стрела с черным оперением пронзила грудь той, которую я любил больше жизни и когда ярость моя, мешаясь с темным замыслом, спавшим тысячи лет, вырвалась наружу и подъяла сотни тысяч мертвых воинов с полей бранных. Черный век. Время дьявольской пляски. Его больше нет. Моя рука ринулась вперед, к женщине, но та истаяла серым дымом, мороком ударив мне в сердце. Я пал на колени и слезы катились из глаз. Сжав кулаки и заставив себя подняться, я поклялся, что боле никогда не предамся воспоминаниям того дня, который убил во мне все человеческое. Того дня, который явил мне лик Молоха, протянувшего руку помощи. Но помощь ли это была? Скорее проклятие. Жаль осознал я это много позже, в тот момент наше с ним соглашение было уже подписано кровью и скреплено печатью Богов.
Я шел во тьме, а ее голос звучал во мне мелодией мертвого лета, струнами гитары и плачем виолы. Никогда не пристать к тем берегам, которые поглотила пучина океана на веки вечные. Никогда не отыскать того дома, который был поглощен пожаром самой страшной войны в истории мироздания. Я дрожал – страх проникал в меня, я открыл ему путь, так же как однажды открыл сей путь обреченности. Я понимал, что второй раз мне не выдержать такого напора, потому стиснул зубы и бросился бежать в самое сердце Равнины милосердия, неистово продираясь сквозь заросли, выраставшие прямо передо мной, желавшие хоть как-то ослабить мою целеустремленность. Мне неведома была цель, но внутри поселилось огромное желание убраться отсюда поскорее. Я блуждал по мирам и никогда у меня не было четко обозначенной цели, кроме тех, что некогда указал мне Молох, но доселе я не испытывал такого отвращения к месту, в котором находился. Я не слышал стригов, не чувствовал смрадного запаха гниющих тел, убираясь все дальше от главной улицы, однако на душе становилось все хуже и отвращение перерастало в презрение. Оно сделало попытку перерасти в высокомерие, как бывало не раз, когда я жил в своем родном мире, но было бы непозволительной роскошью позволить ему это. Разум боролся, ставил ограничения, глушил возникающие чувства, оставаясь холодным и рассудительным. Само понятие мысли было изгнано мной до той поры пока я не достигну черного озера. Мне нужны были инстинкты, их реанимация не раз спасала мне шкуру в самых неприятных ситуациях. «Что ж, - продекламировал я сам себе, - это как раз тот случай, приятель».
Сбился счет милям, не существовало времени, чувства были на пределе, когда я миновал первые врата храма. Пред жертвенником всесожжения остановился я и узрел пламя, что не дрогнуло в момент, когда я распахнул двери и вошел во двор.
Пламя очищения, превозносимое во многих религиях, пожирающее догматы и степенных последователей, ринулось на меня, взвившись на десятки футов вверх. Я попытался закрыться от него – тщетно – окутав меня, оно било меня в грудь, стараясь стать частью меня. Страх отступил уже давно, потому я позволил пламени слиться с моим духом. Но процесс очищения был нарушен и дух мой пожрал его, ибо неведома была пламени сила разрушения внутри меня. Взойдя на алтарь, я видел несколько миль окрест – вот оно – черное озеро находилось совсем рядом, за храмом. Я спустился и отправился к главному входу в святилище, надеясь найти внутри выход на задний двор.
Под сводами его, меня ждал жгучий холод и кромешная тьма. Пламени боле не было и глупо надеяться на чудо, когда место твоего пребывания гибельнее всех самых жутких мест адской бездны. Руки мои рассекали тьму, пытаясь найти противоположную от входа стену, чтобы сориентироваться. Когда мне это удалось, я принялся ощупывать каждый камешек, каждую выбоину в стене и наконец, мне удалось найти рычаг, который открывал искомую дверь.
Не успев выйти, я почувствовал резкий удар в спину, потом еще и еще. Обернувшись, я узрел пылающего Ола, что был частью жертвенника, неотъемлемой частью. Пять звериных и птичьих ликов сплелось в этом существе и оно, похоже, было настроено решительно от меня избавиться. Сверкнул мой клинок, я поднялся на ноги и кинулся на него, Ола не терял времени, ловко увернулся от лезвия и, развернувшись, полоснул когтистой лапой по моей спине. Боль пронзила все тело, крик вырвался из моей груди, а тьма по-прежнему продолжала ослеплять. Помогало лишь то, что очертания моего противника были ясно видны из-за его огненного обрамления. Молнией я ринулся ему навстречу и в момент, когда Ола замахнулся для следующего удара, я вонзил ему клинок в грудь и откатился в сторону, дабы не быть раздавленным его массивной тушей. С грохотом, жертвенное существо упало и затихло, и в момент сей воспылали огни храма, и увидел я великолепие его убранства – фрески, картины, златые статуи богов и демонов.
Глас раздался, оглушив меня на время, сорвав оковы тишины и изгнав хлад из святилища, ранее неприкосновенного.
«Знай, что Тот, кто един ищет тебя и придет время, Ему поклонишься и никогда не встанешь с колен. Зажжешь светильники в честь Его и возложишь хлеба. И после того познаешь суть зачем был рожден и призван в мир сей, когда от пут плотских освободит Он тебя».
Я вздохнул, перевернул тело Ола, выдернул клинок из его груди, отер его и вышел из храма. До того, как зазвучал голос преклонившего колени, это место выглядело вполне эффектно. Последователи Богов свято верят в правоту своих слов, но их слова это песок, который в безумии своем они бросают в глаза, ослепляя тем самым и выигрывая время для атаки.
Спина нестерпимо болела и то и дело, мое горло выдавливало хрипы. Нужно взять себя в руки - черное озеро было совсем близко, и я боле не предвидел препятствий на своем пути.