Пограничник – это ручной мяч,
который гоняют с утра до вечера
(неизвестный философ).
Подъем был, как обычно, по распорядку: завтрак, развод на занятия. Первое занятие - физо. Физо - это физическое истощение здорового организма. Бег, упражнения – 40 минут пролетело незаметно.
- Так, бойцы, сейчас 20 минут перекур и получаем противогазы.
Противогазы нам выдавали различных размеров, перед этим проведя четкий инструктаж:
- Духи, в этих противогазах померло очень много бойцов, и не дай Бог, если какой-нибудь урод сломает хоть одну деталь!
Сержант подробно объяснил, из чего состоит противогаз и комплект ОЗК (общевойсковой защитный комбинезон).
Занятия по химической защите проходили по следующему плану. Вначале мы должны одеть противогаз за семь секунд, затем небольшая пробежка, чтобы научиться в нем дышать.
После нескольких отжиманий мы научились одевать противогазы. Холодный ветер продувал насквозь все наше обмундирование и лысые головы, ледяная резина липла к лицу, а когда более-менее согревалась от дыхания, звучала команда: «Отбой газы!»
- Рота, газы! По периметру плаца бегом марш!
Настала «долгожданная» легкая пробежка. Вначале мы бежали, потом ползли, вдыхая всей грудью «очищенный» воздух, содержащийся в грязных противогазах. Мне, наверное, попался самый грязный – с черной пылью и запахом пропастины (может, и вправду в нем помер боец?).
Затем мы стали бегать, а точнее сказать – плавать в сугробах, глубиной по грудь, наперегонки.
- Кто первый прибегает, тот идет в казарму.
Пот, накопившийся в маске, доставал до нижней губы, и тогда приходилось им захлебываться. В мозгу стучала мысль «надо быть первым», но легкие не выдерживали тугого воздуха через грязный фильтр. В глазах помутнело, ноги обмякли, и я отключился. Вовремя подоспевший сержант рывком сдернул с меня противогаз.
- Дыши глубже! Дыши!
Свежий воздух, который я жадно глотал грязными губами – на них почему-то появилась зеленоватая пена – быстро привел меня в боевое положение. Уже после я узнал, что солдаты по поводу таких «занятий» придумали такой стишок:
«Я помню чудное мгновенье, когда я снял противогаз
И свежий воздух в нос ударил, и слезы брызнули из глаз…»
Так прошел весь день. Наконец он закончился. Мы были в полуобморочном от усталости состоянии.
- Духи, отбой.
- Спасибо, родной, - как обычно, хором ответили мы.
- Спокойной ночи, товарищи пограничники! Приятных вам снов и эротических сновидений. Дневальный, до…сь до выключателя!
Дневальный с тумбочки строевым шагом подошел к выключателю:
- Товарищ выключатель, разрешите до…ся до ваших пластиковых контактов! – выключил свет и включил ночник (зеленую лампочку над выходом из казармы). Казарма затихла.
Сержанты, как всегда на ночь, засели за чаепитие, о чем-то разговаривая.
- Завтра, по ходу, дагов привезут (дагами называют духов из Дагестана).
- А ты откуда узнал?
- Гады разговаривали (гады – офицеры).
- Много?
- Человек сорок.
- Интересно, кого из нас к ним командами (командирами отделения) приставят.
- Ой, не дай Бог!
- А чё ты боишься?
- Они же тупые, как бараны, безбашенные, всегда с ножами ходят и здоровые, как сарай с пристройкой. Всем лет по 25 и наглые, как танки.
- Духи, - сказал сержант. - Завтра дагов привезут, держитесь толпой. Если на кого за… ся, сразу нападайте первыми, понятно?
Все это звучало так, что по спине побежали мурашки.
- А куда их поселят?
- Наверное, в «пятерку», к челябинцам.
Наутро в глазах сержантов читалась какая-то тревога. Занятия проходили по прежнему плану. Наконец – большой перекур. Курили мы курскую «приму», которая была заплесневелой и сильно драла горло. Мы курили и вполголоса разговаривали. Разговоры были о занятиях, погоде, еде – о чем угодно, но только не о гражданке. Все воспоминания о доме наводили тоску.
Вдруг сержант навострил уши, вытянул шею и закричал:
- Тихо, духи! По ходу, дагов ведут.
Мы разом замолчали. В этой тишине послышалось отдаленное гудение мотора, шум прибоя, крики ворон. Кроме ворон, круживших тысячами над учебкой, никаких птиц больше не было – даже воробьев. Мы уже даже подзабыли, как выглядят наши снегири и синицы.
Вороны – большие, черные, с мощными клювами, которыми они легко пробивали даже банки со сгущенкой и тушенкой – и каркали не по-нашему, а прямо-таки лаяли, как собаки. Ничего подобного нигде, кроме как на Сахалине, я не видел.
«Газ-66» остановился и из него начали выпрыгивать здоровенные, обросшие щетиной мужики. Это и были даги-новобранцы. Накануне в казарме мы втайне от сержантов совещались, как будем с ними бороться. Подтянули к себе новосибирских, собрали небольшую толпу более-менее смелых пацанов – около 35 человек. Вечный армейский закон – «один за всех и все за одного» - будь то драка или кто-то накосячил (сделал ошибку, провинился). За каждого отвечают все…
Наутро, когда мы всей учебкой (450 человек) толкались у туалета, прибежала рота дагов.
- Эй, русские уроды, разойдись!
Они начали расталкивать нашу толпу, что-то горланя на своем гортанном языке. Один из них – здоровенный, с погонялом «Маугли» подошел к Сапая, моему земляку-алтайцу.
- Слышь, ты, узкоглазый, будешь меня подшивать, понял?
Подшиваются в армии по Уставу каждый вечер – то есть пришивают стиранную белую подшиву, сделанную из белого материала, к воротнику с внутренней стороны.
- Да пошел ты! – худощавый низкорослый Сапай оттолкнул от себя дага.
Моментально они были окружены плотным кольцом из наших и дагестанцев. Я сжал кулаки и приготовился к битве, толкая потихоньку нашу «босоту».
Маугли размахнулся, чтобы врезать Сапаю, но был настигнут мощными встречными ударами, которыми, как по стене, по Маугли стал молотить Сапай. Толпа дагов зашевелилась, заорала, и один – еще более здоровый, - до сих пор спокойно стоявший возле меня и наблюдавший, с криком «Аллах Акбар!» кинулся на подмогу своему. Мой резкий удар в пах заставил его скрючиться и нарваться на еще один – коленом в переносицу, который моментально вырубил его. Началась свалка, в которой я уже ничего не видел, кроме свирепых рож, ножей и кулаков.
Резкий крик сержантов заставил нас разойтись и построиться.
- Бегом марш!
Мы побежали. Как же было досадно, что мы были остановлены перепуганными сержантами и теперь убегали от них под угрозы быть зарезанными.
- Ублюдки! – сказал я.
- Кто, даги? – спросил бежавший рядом Тамч.
- Да нет, сержанты. Трусливые, конченые ублюдки.
Я говорил с тоской в сердце. Тяжело было сознавать, что я не смог справиться с сержантским беспределом – ведь от моего неповиновения пострадала бы вся рота.
Потекли армейские будни – серые и однообразные. Дух и воля были сломлены усталостью, голодом, морозом, сыростью, а самое главное – издевательствами сержантов. Земляки на моих глазах становились сутулыми, худыми, с серыми изможденными лицами, с пустотой в глазах. Нам было уже на все наплевать. Мы становились как роботы – устаревшие роботы, которых вот-вот должны переплавить. Понемногу из нас делали животных – равнодушных, тупых, забитых, смирившихся с безысходностью этой жизни.
Более находчивые тупили (отлынивали) в ПМП (пункте медицинской помощи). К ним я относился с некоторым презрением. Я считал, что, попав в армию должен служить, а те, кто тупит от армии, уже порядочно прослужив, казались мне последними оленями. Закосить от службы можно на гражданке, а раз уж ты пошел – служи добросовестно.
Тупили разными способами: некоторые глотали хлорку, кто-то курил фторопласт (от чего образуются все признаки простуды). Также для имитации простуды и поднятия температуры пили йод. Некоторые жаловались на боли в почках, а когда сдавали мочу на анализ, добавляли в нее капли собственной крови. Самые отчаянные сбегали, косили под дураков, мочились под себя, вскрывали вены, лезли в петлю, но Бог им судья – от этого ни им, ни нам легче не становилось. «Что ни делается в армии – все к худшему» - гласит солдатская мудрость.
Дни проходили однообразно. Основной упор делался на «физо», ну и, конечно, на святая святых – Устав. Занятия проходили в Ленинской комнате, где мы овладевали армейской премудростью – записывали обязанности дневального и дежурного по КПП.
Устав зубрили, в основном, в упоре для отжима: один читает строчку – вся толпа вслух повторяет. Все обязанности, которые должен знать солдат, мы освоили очень быстро, и настал мой первый «большой» наряд.
На большой наряд назначалась по очереди каждая рота: десять человек рабочих на кухню, шесть на КПП. Я попал рабочим на кухню. Выучив обязанности рабочего по столовой и рассказав их на разводе мы под предводительством сержанта Чаплиева, а попросту Чипа, промаршировали в столовую, где и последовал дальнейший инструктаж.
- Внимание, мутанты! Работаем очень быстро. Обнаружу чухоморов – буду уничтожать всех подряд. Увижу, что кто-то стоит – буду подвергать жестокому избиению.
Сержант Чип был плечистый, здоровенный детина с большой головой и свирепым характером. Если он заступал в наряд, духам приходилось очень даже несладко. По должности Чип был командиром обоза (взвода материального обеспечения). В обозе находились наши старшие корефаны и деды – повара, пекари, кочегары, сварщики.
Мы приняли смену по столовой у предыдущего наряда и начали бегать туда-сюда, изображая бурную деятельность, хотя работы по столовой пока не было. Наконец повар с подходящей фамилией Мельник начал на пару с Чипом разливать в «шестерки» (шестилитровые кастрюли) похлебку, которую мы, обжигая руки, бегом разносили по столам. Пришла гудящая, как пчелиный рой, оголодавшая учебка. Поужинав, духи исчезли и их место занял «обоз». Сразу послышались свирепые вопли:
- Рабочий!
Прибежал рабочий.
- Почему чай со сгухой?
- Не знаю.
- Ты чё, душара, не знаешь, какой должен подаваться чай за этот стол? Черный, и сгуха – отдельно. Понял? Проси «семечек»!
Дух собрал пальцы щепоть, как будто просил одну маленькую семечку, и тут же получил по пальцам кружкой.
- Еще проси!
И еще получил, и так несколько раз подряд, пока из-под ногтей не потекла кровь. Я, глядя на это, взял из офицерской столовой чайник и подошел к столу.
- Во, другое дело! Чё, подсекаешь?
- Бля буду, подсекаю, - сказал я, хотя в голове моей творилось что-то ужасное. Я уже тогда поклялся себе как-то наказать всех этих уродов, только еще не знал, как это сделаю…
Наконец столовая затихла, мы стали наводить порядок и мыть посуду. По периметру столовой была расставлена ссека. Всюду бегали и суетились стратеги. Ко мне подошел один из них с погонялом «Толстый».
- Эй ты, на секу.
- На «эй» зовут свиней, - ответил я, так как Толстый был моего призыва и я считал, что буду последним лохом, если подчинюсь ему.
- Ты чё, не понял, урод? – запищал Толстый и начал хватать меня за грудки и бить в «фанеру». Это чмо под защитой сержанта считал себя царьком и решил, что может действовать безнаказанно. Не на того нарвался! Я изо всей силы ударил его правой рукой в лоб, а левой потихоньку в кадык, отчего Толстый осел на пол, собрав с него всю посуду. Когда он вскочил на ноги и попытался что-то крикнуть из горла у него донеслись еле слышный писк и кашель. Толстый глядел на меня и пятился назад, пока не уперся спиной в стену. Я подошел к нему, взял рукой за правую щеку и прошептал в самое ухо:
- Попроще будь, родной! Если кому стуканешь, то можешь в один прекрасный день не проснуться. Понял, гоблин?
Толстый покачал головой, растирая то опухший лоб, то шею и почти бегом смотался из столовой. Я знал, что он сдаст, но был уверен, что теперь он будет меня бояться. Это навело меня на мысль, что я должен бить своих, чтобы другие боялись, - что я и делал впоследствии.
Вскоре подошли Мельник с Толстым. Толстый показал на меня пальцем.
-Он.
- Ты чего, урод, офигел? Драку тут устроил! Упор для отжима принять!
Я стоял.
- Ты чё, не понял? – заорал Толстый.
Я поднял руку поправить белый поварской колпак, и Толстый спрятался за спину Мельника. Тот, не выдержав такой наглости от духа, начал меня избивать, я, в свою очередь, кинулся на него, но мощный удар по затылку оглушил меня.
Очнулся я на офицерской кухне, где сидело половина обоза, Чип, Мельник, Толстый.
- Что случилось? – спросил Чип.
- Да он чухоморил, - ответил Мельник, не найдя другой отмазки.
- Он врет! – сказал я, но мне никто не поверил.
Чип разрезал буханку хлеба пополам вдоль, положил на одну половину две банки рыбных консервов в масле, посыпал все это толстым слоем соли и сахара, подошел ко мне и коротко приказал:
- Жри!
Я взял этот «гамбургер» и выкинул в мусорку. Серия ударов сбила меня с ног. Какое-то время меня били, пытаясь заставить съесть этот хлеб, но вскоре я был отпущен.
Только к двенадцати ночи мы закончили отмывать посуду и полы. По команде Чипа эту работу мы делали довольно оригинальным способом, совмещая бег на месте и мытье. Затем, построив нас и дыша перегаром, он начал:
- Духи! Вы сегодня очень медленно работали. Посуда на столах стоит криво! – он стал кидать в нас тарелки, кружки, поварешки.
- К бою! – мы встали в упор для отжима на кулаках и стояли минут двадцать.
- Босота, нас же много! Давайте его уроем! – зашептал я.
- Давай! – отозвался Тамч.
- Чё, встаем? – все кивнули головами.
- На счет «три». Раз, два, три… - никто не встал.
- Раз, два…
- Встать! – заорал Чип. – Выходи строиться!
Мы выбежали и уже через пятнадцать минут находились в казарме, позабыв про то, что собирались «урывать» Чипа.
Но не успели мы уснуть, как в четыре часа утра были разбужены дневальным и опять направлены в столовую. Весь день мы летали, как электровеники, но зато к вечеру так наелись, что не могли двигаться.
Так проходили будни в учебном центре и вскоре настал долгожданный праздник – Новый год. Лучше бы он не наставал!
Продолжение http://www.proza.ru/2011/02/19/1260