Приехал я как-то из костромской глубинки, где отрабатывал три года после техникума, домой, в отпуск. Был конец мая, всё цвело. Ну, думаю, отдохну, порадую душу. И время-то к веселью располагало - 1976 год.
Только стал налаживать старые связи, вдруг - телеграмма из Тамбова: бабушка умерла. Тут всё и началось. Отец в этот день рано утром уехал в Москву. А два его брата, недолго думая, взяли телеграмму и скоренько улетели самолётом. Поздно вечером, весь разбитый радикулитом, вернулся папа - телеграммы нет, билетов не достать, а его братаны уже в Тамбове маме последний долг отдают. Тут и здоровый от обиды полез бы на стенку, а он ни сесть, ни лечь сам не может, только трясётся и зубами скрипит. И не ехать нельзя. Вот тогда оставшаяся родня на общем совете даёт мне наказ - будешь носильщиком. Понесёшь в Тамбов папу и чемодан с его лекарствами. Как я мог отказаться?
Пришлось отложить на время все амурные дела и рано утром выехать в Москву. В тамбовский поезд вскочили на ходу, добыв билеты со слезами и криками. И лишь на второй полке, между папой и его чемоданом, я снова почувствовал себя отпускником.
В Тамбове, у всей пожилой родни глаза были на мокром месте. Стоило одному дрогнуть голосом - и все лезли за платками в карман. Нам, молодым, тоже радости было мало на похоронах, но у нас были свои интересы, мы несколько лет не виделись и временами забывали, зачем мы тут собрались. Потом спохватывались, затихали, делали скорбные лица и принюхивались, что там ещё вкусненького готовят на кухне. Горе горем, а молодой организм своего требует.
На третий день забрали бабушку из морга, простились дома и вынесли на улицу. Дальше надо до машины нести на плечах, а все три её сына не в форме: старшего радикулит гнёт, у среднего сердце останавливается, а младший, незадолго перед этим, жилу над пяткой стружкой перерезал. Но справились, донесли бабушку до места. Попотели мы, внуки, изрядно. Бабушка-то была в традициях русских народных сказок - добрая и душой и телом. Поставили гроб на скамеечку - последнее прощание. Когда чужой человек уходит из жизни - и то жалко. Услышишь где похоронную музыку, и сразу сердце заноет. А тут родная бабушка, которая каждую зиму жила в Дубне. Разве словами опишешь, что творится в душе. Горе всегда очищает, как гроза летом, и я там увидел свою родню новыми глазами. Плохое забылось, ушло – и я их всех тогда любил по-настоящему.
Это были первые мои похороны близких родственников. Даже сейчас, годы спустя, перехоронив многих - и родных, и знакомых, и начальников (одних генсеков на моей памяти закопали троих) - я всё равно теряюсь в такие минуты. Что-то есть неземное, какой-то вселенский ужас, когда, ещё несколько дней назад живого человека, навсегда засыпают землёй. Каждый думает в это время о своём: кто о бренности жизни, кто о детях, кто о памяти, что останется после него, а кто и о том, как бы скорей за поминальный стол. Разные люди и жизнь у всех разная.
Дошла очередь и до бабушки. Заколотили гроб и стали опускать. Но не тут-то было. Кладбище старое, хоронили в ограде у дедушки, умершего четырнадцать лет назад. И то ли ограду сдвинули, то ли просто неправильно могилу выкопали - прямо на дедушкин гроб и попали. Тогда сделали боковой подкоп, чтобы положить их рядом, как и положено у нас на Руси. Кладём, а полотенца мешают - бабушкин гроб опрокидывается раз за разом вниз крышкой. Все растерялись - что делать? Лезть в могилу? Страшно. Да и ногами вставать надо на гроб деда. А он почернел весь, вдруг проломится. А бабушка на боку там лежит, ждёт.
И вот пока все мужчины чесали затылки, а женщины ахали и охали, средний сын бабушки, лёгкий на ногу (и на острое словцо тоже), быстро спрыгнул в яму, упёрся руками в гроб и положил родителей рядом. Все облегчённо вздохнули. Смельчаку подали руку, вытянули наверх и разрешили первым бросить горсть земли в могилу. Дело сделано.
На поминках то одному, то другому было плохо с сердцем. И я, в силу жалостливости моего характера, помогал двум своим тётям отпаивать лекарством занедуживших, и выводить их полежать в со¬седнюю комнату. Поэтому всех речей не слышал, но главное, кажется, всё же не упустил.
У среднего моего дядьки, прыгуна в могилу, на почве страшного горя произошло затемнение в мозгу. Он через каждые 15-20 минут вставал за столом, просил тишины, поднимал стопку и говорил: "- Папа, прости меня! Я наступил ногой на твой дом! Я нарушил твой покой! Но я выполнил волю мамы - я положил вас рядом. Пусть земля будет вам пухом. Папа, прости меня!"
Затем он по-гусарски опрокидывал содержимое рюмки в рот, падал на стул и, закатывая глаза под лоб, хватался за сердце. Все, кто был рядом, бросались к нему с лекарством. Он выпивал его, а затем, как раненый комиссар на поле боя, отводил нас от себя движением руки в сторону и вновь включался в суровый и тягостный ритуал поминок.
23.04.1990г.