Город ветров под названием Баку
Дубай! Нет, не Дубай… А может все таки? Но какая все же роскошная дорога из аэропорта, названного именем общенационального лидера всех азербайджанцев, переходящая, кстати, в проспект его же имени! Нет, все таки, не Дубай. Машина таксиста, везущая меня из аэропорта имени Гейдара Алиева в город ветров под названием Баку, хоть и являлась детищем сумрачного тевтонского разума, осененная трехлучевой звездой, но родилась она явно еще до триумфального воссоединения двух осколков тысячелетнего рейха. Именно осознание ветхости этого авто и вернуло меня к очевидности моего пребывания на постсоветском пространстве, а не в благословенном эмирате. Однако, дорога была хороша! Явно, если здесь и крали деньги при ее постройке, то значительно в меньших масштабах, чем в бывшей метрополии. Именно этими соображениями я и неприминул поделиться с водителем-аксакалом, не то чтобы просто так, а с тайной мыслью завязать разговор.
Надо сказать, что удовольствию поездки на местном такси я должен был быть обязан исключительно собственной безалаберности. Дело в том, что по дороге в аэропорт, я на ходу поменял билет, уж очень не хотелось провести в славящемся своим сервисом Шереметьево лишние часы, и принимающая сторона ожидала меня ощутить в своих объятиях позже часа, эдак, на три.
По прилету я не стал дергать бакинских партнеров и воспользовался услугами местного такси. И право слово, не пожалел. Таксист мне попался весьма колоритный – действительно настоящий аксакал: худощавый, на вид лет шестидесяти, по-своему красив даже в свои годы, некогда вороные густые волосы волной присыпаны снежком седины, вызывающий гордый разлет бровей, совершенно живые карие глаза и орлиный нос. Для полного колорита не хватало только цигейковой папахи, но Субхан, как он представился при знакомстве в аэропорту, был явно человеком продвинутым, то бишь вынужденным зарабатывать деньги, а потому вполне европеизированным и в следствии этого не носящим таких присущих, по местным меркам, его возрасту и жизненному пути девайсов.
Мы ехали и болтали, мне все было интересно, очень хотелось назвать субхана муаллим, но памятуя наставления московских бакинцев, я воздерживался от столь высокопарного обращения. Я расспрашивал Субхана о местном ГАИ, о том как живется и о прочей ерунде, о которой велит расспрашивать туземца бремя белого человека. В общем, я гордился собой, своей адаптивностью и в качестве поощрения рассказывал о себе, чем занимаюсь, зачем приехал сюда, хвалил, кстати, вполне искренне, местные красоты, при этом, впрочем, слукавил и сказал что впервые в Баку. Рассказывал о том, какая у меня семья, что недавно женился, что у меня трое детей и один из них, моя гордость, сын. После этого он как то загрустил, и мне даже показалось, потерял интерес к разговору, но спустя минут 5 сказал что я счастливый человек потому что у меня есть сын. У него он тоже был. Первенец, продолжатель рода, назван был в честь деда – Ильшат, как и положено у настоящего мужчины, старший из детей сын, а потом 3 дочери. Потом опять помолчал и выдал -- сын погиб… В страшный для всех местных январь, в 1990 году. Глупо погиб. Так и сказал. Мальчишка совсем был, 19 лет, гордость отца, поступил в Бакинский университет на истфак, а когда начались волнения стал со своими однокурсниками ходить на митинги и на площади перед ЦК попал под шальную пулю.
На прощание, видимо на всякий случай, без особой, кстати, надежды на дальнейшую востребованность с моей стороны его услуг, оставил визитку – Ибрагимов Субхан Ильшат оглы: такси, экскурсии, поездки в Габалу и Ленкарань.
Снег… Как же он надоел! Хоть бы он ложился на землю, но ведь он тает, и под ногами постоянное месиво, и ботинки вечно влажные. Буть они не ладны эти интенданты – столько мечтали о модных ботинках с берцем, а выдали в эту зиму вместе с новой формой и теперь ностальгия по кирзачам. Промозглая подмосковная зима… Празднование наступившего 1990 года прошло, как и прочие армейские праздники, без особой роскоши: официальный просмотр новогодней программы, водка-лемойка (вьетнамская рука помощи умирающему Советскому Союзу), закусон из жареной картошки на паяльной лампе в каптерке, сгущенка на дессерт и мечта всех дембелей - по телевизору певичка Сандра в обтянутых латексных лосинах, видел я ее потом на одной закрытой вечеринке в том же подмосковье и в живую и одетую поприличнее, но при личном общении такого неизгладимого впечатления как тогда на меня она уже не произвела.………..
Больше всего радовало в связи с наступившим НГ это то, что до дембеля оставалось не больше 5 месяцев. В хмельной голове крутилась даже не мысль, а так, воспоминание из одного из военных фильмов детства, так любимых всеми советскими мальчишками – последний бой, он трудный самый… Накаркал, мысленно! Нас отправили туда 19 января. Как!? Разве я не сказал куда!? Ну да… В город ветров под названием Баку.
Гостиница Апшерон. 16 этаж. Площадь перед зданием ЦК как на лодони. На ней ощетинившиеся фаланги нашей дивизии и вдвэшников, жмущиеся к БТРам в окружении толп возбужденных аборигенов. У нас приказ – в случае нападения на наши подразделения – стрелять. Мой сектор между зданием ЦК и пикетом наших бойцов возле набережной. Начинается движение. Три фигуры отделяются от основной группы. У одного из них в руке предмет похожий на бутылку, он размахивается. Определяюсь с целью. Две секунды, а может десять, а может и одна – кто их считал, жму на спуск. При всей неидеальности оптики отчетливо вижу как пуля оставляет дырочку на лбу между гордым разлетом бровей. Это все пишется и читается несколько секунд, а происходит мгновения, а вспоминается годами…
Неделя пребывания в Баку была очень насыщенной. Хлебосольные встречи с однокашниками по университету, делающими свой бизнес с местным колоритом и с применением знаний полученных в бывшей метрополии, пару приемов в ГНКАР – местном Газпроме – их «наше все», встреча с местным строительным олигархом с взаимной надеждой на не менее взаимные инвестиции. В один из дней у меня оказалось окно часа в два. При моей любви к фотографии меня занесло на смотровую площадку, как я подумал, а оказалось что это та самая аллея шехидов а попросту говоря – мемориальное кладбище, где стоят памятники всем погибшим в январе 1990 года. Я шел и первый раз за очень долгие, бесстыдные, московские тучные годы испытывал стыд. И было страшно. Страшно что здесь лежит и мой. Мой – это та самая насечка на цевье СВД. Тогда это была бравада, как же – Родина послала и дала приказ, а насечка что-то вроде значка Ворошиловского стрелка.
Очень хотелось плакать, но как я – 40 летний мужик, волне себе самодостаточный, трижды женатый, имеющий трех детей и прочая, прочая, прочая, мог позволить себе это!? Но что то все таки подкатывало… Кто вспомнит пятерых таких же как я, но менее, видимо, удачливых, из нашей роты, которых мы привезли отсюда в ту промозглую подмосковную зиму 90 года в пластиковых мешках? Что? А…!, вы наслушались романтических сказок про цинковые гробы!? Нет, цинковые гробы – это когда жарко, а когда зима, трупы возят как мясо – в грузовом отсеке ИЛ-76 в пластиковых пакетах. Гарбеджные они сейчас называются… Знаете что такое гарбедж? Мусор в переводе с языка Шекспира…
С этими мыслями я шел вдоль бесконечного ряда надгробий, о великолепии которых мои однополчане и мечтать не могли, и вдруг мой взгляд остановился на очередной мраморной плите. С отполированной поверхности на меня смотрел тем самым взглядом, который мне снился много лет после той зимы, мой бывший ровесник, бывший, потому что теперь младше он меня минимум на 20 лет, и разница эта будет только увеличиваться. Ибрагимов Ильшат Субхан оглы… по-своему красив, густые волосы волной, вызывающий гордый разлет бровей, совершенно живые карие глаза и орлиный нос…
Через два дня я ему все таки позвонил…
Сказал что мне надо на день съездить в Сангачал – пригород Баку. Я там накануне был в на мероприятии, которое устраивал местный строительный олигарх и мне показалось, что место это очень спокойное и располагающее к разговору.
Ничего я в итоге ему не сказал… Но по моему, он все понял…
Мы возвращались в город ветров под названием Баку…
На прощание он пожелал здоровья моему сыну.