Осень. Дождь моросит второй день. Промозглая сырость висит в воз-духе, проникает всюду: за шиворот, в рукава, в ботинки. Утром приехал на работу весь мокрый, только чуть обсох, на обед пора. Еду на велосипеде, брюки намокли, к ногам липнут, по лицу вода течёт, очки мокрые, сквозь них плохо видно. Да ещё каждая встречная или обгоняющая машина, проносится мимо и тащит за собой целый шлейф мелкой грязной водяной пыли. И вся она волной обрушивается на меня, обдавая с головы до ног. Бр-р-p!
Еле приехал на работу с обеда, протёр очки, сижу весь мокрый, отлепляю брюки от ног, чтобы быстрей просохли и мечтаю о деревенской печке. Батареи ещё не топят. Так вокруг всё мокро и противно, даже шевелиться не хочется. А тут звонит мама из дома и на том конце провода плачет в голос: "- Саша, тётя Валя пропала. Ещё утром уехала на огород кур кормить и до сих пор её нет. На работе её женщины обыскались, должна была им задания выдать и не появилась. Тамара в садике тоже вся изнервничалась, куда свекровь делась. Дома она не была, Тамара в обед бегала. Может, что случилось там? Может, ей с сердцем плохо стало? Она всё мне жаловалась, что жмёт у неё сердце третий день. Вдруг лежит где-нибудь на грядке и мокнет там, а соседей нет никого в такую погоду. Саша, сынок, ты ведь на велосипеде, съезди быстренько до огорода, посмотри, что с ней, а я буду у телефона ждать, ты сразу мне позвони, как вернёшься... Может с ней там совсем плохо... Съезди, Саша..." И опять в голос зарыдала.
Меня сразу затрясло всего. И не от холода даже. Просто я очень впечатлительный и легко внушаемый. Сразу же представил огород, моросит дождь, в грязи на грядке лежит на спине моя любимая тётя, глазами хлопает, рот открыт, мычит чего-то, а вокруг голодные куры ходят и клюют её. От нехороших предчувствий заныло в животе, как же, думаю, мне её до города тащить три километра? Придётся на себе нести до дороги, а там машину ловить попутную.
Отпросился у начальника, вскочил на велик, гоню что есть духу. Надо успеть, пока она там не замёрзла совсем, хоть накрыть её чем-нибудь от дождя и ветра. О себе уже не думаю, гоню прямо по лужам, по колено мокрый, брызги только в стороны летят. Велосипед на дороге бросил, подбегаю к огороду, заглядываю через забор, где же она, думаю, тут лежит. А тётя Валя ходит между грядок не спеша, живая и здоровая, правда, мокрая вся. Я немного отдышался, успокоился, да так её от души отругал, что самому понравилось. А она улыбается, оправдывается, и видно по ней, очень довольна, что за неё так все переживают. Поехала я, говорит, за конским навозом к конюшне Понтекорво и ахнула - там столько лошади навалили, что пришлось четыре ходки делать. А сил-то уже нет, больше одного ведра на велосипеде я свезти не могу, вот и гоняла туда-сюда четыре раза. По случаю плохой погоды конкурентов сегодня нет и весь конский навоз мне достался, без нервотрепки и спешки. Теперь я под помидоры его весной положу - и порядок. Я сколько Серёгу просила, съезди, сынок, привези навозику, а ему всё некогда. Но теперь у меня душа спокойна, затарилась этим добром под завязку.
Вот так в жизни и бывает - у тёти полно радости, что раздобыла бесплатно навозу, а нас чуть всех инфаркт из-за неё не хватил. Кондратий Иванович, по-старому если.
P.S. Был бы в то время у тёти Вали мобильный телефон, не было бы этого рассказа.
P.S.S. Летом т. Валя мимо моего окна на работе два раза в день ездит на огород кур кормить. И одно время стала ездить в красном пиджаке. А её весь город знает. Мне мужики наши показывают в окно: смотри, вон твоя тётя, как новый русский в красном прикиде гонит. Да, говорю, похоже, только вместо белого "мерседеса" у неё велосипед зелёный, а вместо зо¬лотых цепей на груди, у неё сумки с кормёжкой для кур на руле. А так вылитая новая русская, издалека, если смотреть.
1990-е годы