Мы стали входить в столовую, снимая шапки и пряча головы от порывов ветра.
То, что мы увидели в столовой, повергло нас в ступор. За каждым столом на четырех человек сидело по десять лысых курсантов, которые с неимоверной быстротой метали какую-то похлебку. Мы прошли к столам, расселись на лавки (кое-как) и принялись делить хлеб.
- Команды рассаживаться не было! – заорал Хе.
Мы встали.
- Вот теперь садитесь. Раздатчики пищи, встать!
Мы начали толкать самого мелкого:
- Вставай!
- А чо я-то?!
Раздатчики пищи – за каждым столом по одному – встали. На столе лежала булка обгоревшего снаружи, но сырого внутри хлеба, нарезанного на двадцать тонких кусков, чтобы всем досталось по два куска, стояла тарелка с кубиками масла – десять штук, – шестилитровая кастрюля, наполовину чем-то заполненная, и кружки с кипяченой водой без сахара.
- К раздаче пищи приступить!
Наш раздатчик принялся раскладывать содержимое кастрюли, каждому по полной поварешке, но почему-то этого «хлебала» хватило всего на пять мисок, и нам пришлось, ругая раздатчика, делить все это пополам. Баланда представляла из себя нехитрое блюдо, называемое солянкой: оно состояло из квашеной в бочках капусты, срок которой был два, а то и три года (судя по запаху), залитой кипяченой водой. Только мы начали есть это диковинное блюдо, необычайно кислое, и странный хлеб, как где-то через минуту прозвучала команда:
- Закончить прием пищи! Встать! На выход шагом марш!
Тем же порядком мы прибыли в казарму и только расположились кто где, лишь бы не попадаться на глаза сержантам, как услышали еще одну команду и выбежали на улицу строиться. Построив нас, сержант начал свою речь:
- Внимание, рота! Среди вас сейчас только был обнаружен чухомор. Это боец Чернаев. Выйти из строя! Рота, напра-во! К бою! По-пластунски в сторону туалета марш! Кто последний приползет – будет отжиматься всю ночь.
Туалет – деревянный, весь в дырах – находился за пятьсот метров от казармы, дорога к нему была сильно заметена снегом. Мы, напрягая мышцы, усиленно ползли по сугробам, а сержант Че с «чухомором» шли сзади и, подгоняя пинками нерадивых, приговаривал:
- Ползите, сволочи, и глядите, как вы попали из-за этого «чуха».
Мы, изнемогая, кто на карачках, кто на боку, без сил приползли к туалету.
- Встать!
Мы со стонами поднялись.
- Вам минута на оправку.
Мы забежали в туалет и только успели расстегнуть штаны, как прозвучала команда строиться и мы, на ходу застегиваясь, выбежали.
- Становись! Руки за голову! Сели! До казармы прыжками – марш! Кто последний – тот попал, как хрен в рукомойник.
И мы, уже прыгая на корточках, стали обгоняя друг друга, продвигаться в обратном направлении. Мышцы на ногах быстро затекли и уже через пятьдесят метров мы, тяжело дыша и через раз прыгая, проклинали все на свете.
Мокрый снег, налипший на наши «комки» (камуфляжи и «севера» - утепленные куртки) уже растаял и превратился в воду. От нашего стонущего строя вверх поднимался густой туман. До казармы мы допрыгали окончательно озверевшие, готовые перегрызть «чуху» глотку. Но, как ни странно, «грызть глотку» мы ему не стали – на его месте, мы были твердо убеждены, мог оказаться любой из нас, потому что новых порядков, которые царили в «учебке», мы еще толком не знали. Так что «чух» отделался легкими тычками и даже подбадриваниями с нашей стороны.
Наконец настали наша первая вечерняя поверка и отбой. Вся казарма затихла в беспокойном сне.
- Дневальный, давай «стратегов» и одного «на секу»!
Как мы узнали позже, стратегами назывались те «духи», которые всяческим образом добывали у поваров продукты и готовили из них всякую домашнюю «приблуду», устраивая сержантам вечерний ужин с чаепитием. Они обычно ни на какие работы и занятия не привлекались, все их ухищрения были направлены на одно: разнообразно и вкусно кормить сержантов.
В повседневное меню входили добытые ими продукты, такие как запеченные окорочка, которые готовились в пекарне, находящейся на территории части; жареная картошечка; вареная сгущенка, которая варилась в банках прямо в общем котле с солдатской кашей; морские деликатесы – печень, красная рыба, малосольная икра, - ну и, конечно, «дембельская каша», о которой хочется рассказать особо.
Рецепт «дембельской каши» изобретался годами нашими предками-сослуживцами, но каждое новое поколение привносило что-то свое. Готовилась она обычно из толченого печенья со «сгухой» - сгущенкой, - но также туда могли быть добавлены орехи, изюм, шоколад, некоторые фрукты, курага, мускатный орех, сливочное масло и т.д. – все, что позволяла буйная фантазия стратегов и что имелось под рукой в данный момент. А за неимением продуктов случалось и такое, что «дембелюха» бодяжилась из яичного порошка со сгущенкой.
Дефицитные продукты, которых, конечно же, не бывает в продовольственных складах части, обычно приходили в посылках из дома или добывались «секатыми» бойцами, которые обычно были местными и уходили на выходные в увольнения.
Также к вечернему чаю сгущенка могла подаваться в замороженном виде или разбавленная сливочным маслом, а к ней - булочки или блины. Готовилось для сержантов и многое другое, что даже не может прийти в голову неискушенным «духам», например, крабы, осьминоги, кальмары и другие деликатесы. Если все, что подавалось к вечернему сержантскому столу за два года, перечислить, то получится неплохая по толщине книга кулинарного искусства.
Секой же называлась какая-нибудь опасность, а также каша сечка. «На секу» ставился любой боец, который находился на выходе из казармы – на улице, у окон и т.д. В случае опасности он должен был предупредить всех, если же каким-либо образом проглядел, то его во главе со стратегами отдавали на растерзание сержантам.
Итак, подняли первого попавшегося и определили его на секу, а сами стали доставать заначки и «бульбировать» в кружки чай. Чай бульбировался «бульбилятором» - кипятильником, сделанном из двух лезвий и спичек, связанных ниткой так, чтобы спички не давали им соприкасаться. К каждому лезвию прикрепляется проводок, и эти два проводка вставляются в розетку, а лезвия опускаются в воду.
Сержанты ужинали и разговаривали, а стратеги что-то таскали и суетились. Вдруг кто-то закашлял. Кашляли мы все, никак не могли адаптироваться к морскому климату. Кашель был сухой и приступы длились очень долго, стоило только раз кашлянуть. Остальные терпели, как могли, но когда начнет кашлять один, то практически все не могут сдержаться и кашель становится нескончаемым. Один переставал, начинал другой.
- Одолели со своим кашлем! – сказал один из сержантов.
- Если сейчас кто-нибудь кашлянет, все попадут.
Еле слышный задавленный кашель в подушку моего соседа прозвучал для нас как пушечный выстрел.
- Р-рота! Подъем! Подорвались все, чо, кому-то не ясно?!
И все подорвались.
- На кроку!
«На кроку» или полностью «на крокодила» означало, что боец или бойцы должны были расположиться на шконке так, что руки на одной спинке, ноги на другой, лицом вниз. В таком положении, то есть на двух точках опоры, нормальный человек может провисеть 2 – 3 минуты. Те, кто спал на первом ярусе, вешались «на паучка»: ноги на спинке, а руками они держались за сетку второго яруса, при этом нельзя было доставать спиной своей шконки. В таком положении можно провисеть на минуту больше.
Мы повисли «на крокодилах».
- Будете висеть, пока не прекратите кашлять.
И мы висели, сколько могли, то и дело опуская то одну, то вторую ногу. Пот капал на подушки, слышались кряхтенье и стоны то и дело падавших и попадавших под избиения «крокодилов».
- Ладно, - утомленно произнес один из сержантов. – Листья осыпались!
По этой команде «крокодилы» и «пауки» должны опуститься на кровати так, чтобы не было ни малейшего шороха или скрипа, в противном случае все опять будут подвергнуты наказанию.
Мы осыпались. Понемногу я начал проваливаться в сон, но вдруг где-то дальше по ряду кто-то сильно захрапел.
- Один!
По этой команде должен кто-нибудь моментально подбежать, иначе придется подбегать всей казарме.
Подбежал «один» - свободный дневальный, который в это время «заплывал» - мыл пол в Ленинской комнате – она же класс, кабинет для занятий, чтения газет и писания писем.
- Глуши дизеля!
«Глушить дизеля» или «убивать тигров» означает брать в руки подушку и со всей силы бить ею по лицу храпящего несколько раз подряд. Дневальный с подушкой потерялся в проходе, послышался удар.
- Кто же так глушит?
Сержант взял подушку и пошел к следующему «дизелю», послышались глухие удары. Так он ходил по казарме, пока не заглушил всех «тигров».
- Вот как надо, душара! – сказал он и хотел сесть рядом с ужинавшими. Но я,
услышав это, начал храпеть изо всех сил, надрывая горло. Раздосадованный сержант схватил подушку и побежал на другой конец казармы – а это 25 метров. Он бежал, запинаясь за стулья и ища глазами «тигра». Я замолчал. Сержант зашел в мой проход на цыпочках и затаился в ожидании. Так он стоял, как охотник в засаде, минут пять. Ничего не услышав, потопал обратно к столу, но в тот момент, как он дошел и сел, я опять изо всей силы захрапел. Он опять побежал искать храпящего. Так я мучил сержанта, который уже потерял аппетит, раз пять, и сам не заметил, как заснул.
Армейские приколы
Утром сквозь сон я услышал:
- Р-рота! Сорок пять секунд на подъем!
По этой команде весь личный состав должен с неимоверной быстротой спрыгнуть со шконок и одеться за 45 секунд. Послышался гул и топот.
• Отставить! Медленно.
• Мы быстро разделись и легли.
• Сорок пять секунд – подъем!
• Сорок пять секунд - отбой!
Нас специально подняли за полчаса до подъема – в шесть часов, - чтобы потренировать. Через двадцать минут мы уже поднимались за 30 секунд, но были и отстающие. Из-за них мы прыгали туда-сюда, бились головами о шконки, срывали пуговицы с «комков», наступали на бегающих по проходам. К концу занятий температура в казарме с 15 градусов поднялась до 25 градусов.
- До трех я никого не вижу: раз, два, два и пять, два и шесть…
Мы с неимоверной быстротой выбежали из казармы и построились на зарядку, которая представляла собой не столько зарядку, сколько мучения: за 25 минут ты уже выжат, как лимон – как всегда, из-за какого-нибудь не справляющегося.
После этого забежали в казарму заправлять шконки. Они закидывались следующим образом: вначале первая простыня заправлялась и натягивалась «конвертом», затем вторая, затем одеяло с тремя черными полосками в ногах заправлялось так, чтобы наверху было две полосы, а с торца – одна, а подушка располагалась на расстоянии до второго крючка сетки шконки.
Полотенце должно было висеть на дужке на расстоянии два пальца от края, ножное полотенце – в ногах шконки, внизу под кроватью так, чтобы оба конца полотенца были заправлены под матрац, а буква «Н», написанная черной краской, была отчетливо видна посередине полотенца.
Полоски и подушки соседних кроватей должны были находиться на одной линии, так же как и спинки, тумбочки, лавочки и табуретки, поэтому все приходилось равнять по нитке. Постель натягивалась и отбивалась «отбивной» - специальной отбивочной доской с ручкой длиной примерно 50 сантиметров, а шириной 10 так, чтобы постель была с прямыми углами, а подушка – как кирпич. Койки нам приходилось равнять все свободное время: до завтрака, после него и даже, часто бывало, за пять минут до отбоя.
Затем завтрак – как всегда, одно экзотической блюда – солянка, - а потом развод на работы и занятия. Работа была разнообразная, но зимой, в основном, чистка снега - саперными лопатками, ногами, руками и всем, чем придется. Мы даже чистили снег лавочками, которые стояли на «взлетке»: двое тянут за ножки, а один толкает посередине. Еще таскали уголь в котельную – самое нелюбимое занятие. «Безбашенные» кочегары всегда могли «нашелушить» нам «бобов». «Боб» - это удар, который производится путем помещения руки на лоб, с оттягиванием и резким опусканием среднего пальца.
Также могла быть пробита «фанера» - грудь. Фанера пробивается так:
- Фанера, к бою!
По этой команде дух подставляет грудь и произносит решительным голосом:
- Фанера трехслойная, бронебойная, выпуска осень (весна) такого-то года к бою готова!
Затем следует мощный удар по груди.
- Первый слой пробит, помутнений нет!
Еще удар.
- Второй слой пробит, помутнений нет, откат нормальный!
Третий удар.
Так же пробивали «оленя». При этом дух скрещивает руки на лбу, а дед бьет с размаху лавкой по рукам. Происходит этот ритуал так:
- Ты – охотник, я – олень, поскорей меня убей!
Следует удар, против которого редко кто устоит.
- Олень убит, рога отпали. Истекает кровью.
В армии течет совсем другая жизнь, это как бы другое государство, где властвуют свои законы, свои обычаи и праздники. Кроме «бобов», «фанеры» и «оленей» есть еще «моль». Дух залазит на столб, который находится посреди казармы, и, подпирая потолок, кричит: «Я – моль, я жирная, чушалая моль!» (слово «чушь» означает «лень», «чушалый» - «ленивый»). Существует также «Петушок» - боец залазит ногами на дужку кровати и на корточках сидит в таком положении, держась за эту дужку руками и сохраняя равновесие. «Крокодил», который описывался ранее, может висеть иначе, когда звучит команда «левое крыло подбито!» (убирается левая рука), «правый хвост подбит!» - убирается правая нога и т.д.
Деды также задают каверзные вопросы. Не ответив на которые можно сильно пострадать.
- Какого цвета лампочка?
- Синего, - отвечает дух и начинается такой – странный на первый взгляд – диалог:
- Почему синего?
- За…сь светить. (Синева или вообще синий цвет означает такие действия, которые очень сильно выматывают. Например, синяя зарядка, синяя работа. «Синий» или «синяк» также означает «пьяный»)
- А может, красного?
- А может, и красная.
- А может, зеленая?
- Может, и зеленая.
- Почему?
- Потому что дед всегда прав.
Могут прозвучать и такие «заморочки»:
- Какого цвета пол?
- Черного от сапог.
- Стены?
- Камуфлированные.
- Потолок?
- Что видишь за окном?
- Гору.
- Что на горе?
- Духа, быстро бегущего вниз, и деда чушало, спускающегося вниз.
Также часто звучит вопрос: «Сколько?»
Дух должен ответить, сколько дней осталось деду или дембелю, в зависимости от того, кто спрашивает, до приказа об увольнении.
Если дед крикнул: «Хочу домой!», дух залазит на самую высокую возвышенность и кричит: «Дембель не за горами!», при этом ставит руку козырьком ко лбу, вглядываясь в даль.
Был случай, когда дух залез на котельную трубу и, сорвавшись, разбился. Его признали «суицидиком».
После «стодневки» дембелей духи находят лом и, разметив его на сто частей, каждый день отпиливают по одному кусочку. Лом может заменяться гладким метром. На «стодневку» дембеля бреют головы налысо и сто дней не едят масло, а отдают его духам.
Когда наступает день «50 дней до приказа», этот праздник называется «День ох…го духа». В этот день можно ловить своих дедов и прикалываться над ними: шелушить бобы, посылать за сигаретами, заставлять раскидывать и закидывать шконяру (расправлять и заправлять постель). Деды в этот день становятся духами, а духи – дедами, но это радость недолгая, всего на одни сутки (пограничные сутки длятся от ужина до ужина), затем все становится на свои места.
А самый знаменательный день для солдата – когда его переводят в деды. «Секатого» или избранного духа деды уводят в закрытое от посторонних глаз и ушей помещение. Затем дембеля или старшие корефаны «прикумаривают» его, то есть пробивают фанеру, шелушат бобы и т.п. Дальше дух ложится на скамейку, снимает штаны, на спину и на ноги кладут подушки, чтобы не отбить жизненно важные органы и заранее начищенным до идеального блеска кожаным ремнем (передающимся из поколения в поколение) с бляхой – орлом или звездой – начинают стегать духа 19 раз (если сержанты – то 24 – 30 раз). После этого дух – уже не дух, а настоящий дед – кричит:
- Олё, старею! – и бежит садиться красным задним местом на кафель или что-нибудь холодное. Затем он должен накрыть «поляну» (стол) с водкой, хорошей закуской, где с дедами отпразднует свое посвящение.
После этого обряда бойцу не положено мыть полы, есть «секу», «зубы» (то есть кашу-сечку и перловку), ремень его должен быть всегда расслаблен. Кстати, дед дарит ему свой ремень, подписанный на память.
Ну, а если боец в течение службы опустится, то деды, которые его стегали, могут его «хлопнуть» - ударить тапком по лбу, - после чего он становится последним лохом и оленем. Настоящий же дед служит в свое удовольствие и ему на все «6, 7» - наплевать.
У каждого деда или дембеля существуют свои массажисты, которые делают вечерний массаж, и рассказчики сказок. Сказок существует масса. Например, такая:
«Солнце вышло из-за тучи, собралися духи в кучу
И пошла молва о том, как приснился деду сон.
Масло съел – и день начался, старшина, как лось, примчался.
Масло съел – и день прошел, старшина домой ушел.
Спите, милые деды, вам наш дембель до …
Пусть приснится дом родной, девка с пышною косой,
Пива море, водки таз, Вовки Путина указ,
А в указе говорится: дембелям домой явиться.
Через горы, через лес едет дембельский экспресс.
Целуйте рельсы, девушки, едут ваши дедушки.
Ну, а нам пускай приснится полстакана самогона –
Далеко еще до дома…»
Когда дембеля увольняются в запас, то с последнего ужина они уходят под дружный грохот сослуживцев ложками по подносам и столам. Как бы офицеры ни пытались избавить армию от этого обычая, им этого сделать не удалось. Также дембель в последний вечер сжигает письма, накопленные за два года, и молодые с тоской глядят на эти костры.
Пограничник – это ручной мяч,
который гоняют с утра до вечера
(неизвестный философ).
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/02/18/1115