NC-17
-- Пока ты устраивал оргии и ширялся, мы тут с ума сходили! -- Том метался из одного угла в другой, скрестив руки на груди.
-- Не преувеличивай.
Кирк устроил срочное собрание на студии. Я приехал позже всех, хотя именно меня вызывали на ковер. Я не видел особой необходимости в этом и уже все для себя решил. Без нервов.
Мы с тобой сидели на одном диване, но в разных углах. Совершенно спокойный и "вычищенный", бесцветными глазами я смотрел то на тебя, то на Криса, то на Тома.
-- А это как прикажешь понимать? -- Том помахал перед моим лицом моим же заявлением.
-- Там все изложено по пунктам и обсуждать тут нечего. Я так решил, -- я подпер голову рукой и вздохнул.
-- Да что ты говоришь, Ховард?! Очнись! Что за вожжа тебе под хвост попала?
Я устало потер веко.
Будто бы безучастно, ты напряженно косился на меня, сжимая пальцами обивку дивана.
-- Эй, я с тобой вообще-то разговариваю! -- Кирк пнул меня по ноге.
Не понимаю, зачем он позвал сюда Мэтта и Криса. Они ничего не говорят, лишь таращатся на меня...кажется, с пренебрежением. Ах да, мы же решаем важный вопрос...
-- Том... -- немного сдерживает его гнев Кристофер.
-- Значит так. Я вам обоим как друг говорю, -- Кирк показал пальцем сначала на меня, потом на Мэтта. -- Я вижу, что между вами какое-то дерьмо, и чем быстрее вы его разгребете, тем лучше. А это, -- он показал на листок. -- Я ни за что не подпишу!
Я картинно закатил глаза и удобнее устроился на диване, в то время как наш менеджер уже пулей вылетел из комнаты отдыха и громко хлопнул дверью.
Крис покачал головой и, видимо, счел нужным оставить нас с тобой наедине. Я заметил, как тебе моментально стало не по себе. Я же чувствовал себя вполне спокойно, никак. Отболело.
*
Выходя из студии буквально через минуту после покинувшего ее Тома, нацепив солнцезащитные очки (хотя моросил легкий весенний дождь, и совсем не было солнца) и закуривая, я представлял, о чем сейчас «молчат» оставшиеся в студии Мэтт и Крис.
Это должно выглядеть примерно так:
Крис: Ты непременно поговори с ним!
Мэтт: Да-да! Конечно!
Крис: Он такой странный. Но ты должен его отговорить! Переубедить!
Мэтт: Да-да! Я буду стараться изо всех сил!..
И так далее прочего бреда.
На мгновение тогда, в клинике, где я проходил реабилитацию, мне все-таки показалось, что ты понял меня. Понял, что я кончился…перегорел…даже сгорел сам в себе, но благодаря твоим спичкам и твоему пофигизму… Но нет, видимо, тебя еще тешила надежда, что я очухаюсь и буду снова обычным подкаблучным и прогибающимся Домом.
Я не спеша пообедал в «Киприани», зная наверняка, что Мэтт уже дежурит у моих дверей, поджидая меня для разговора. Назло не зная кому, после обеда я не торопливо прошелся по магазинчикам, выбрал себе улетные туфли от Бланика, заглянул в «Боу Вайн Волтс» и прикупил пару бутылок отличного шардоне.
Возле дома я был уже около шести вечера. Машины Мэтта я не заметил. Хм…странно…
Что ж…поднимемся, посмотрим, кто там у нас сидит на пороге…
*
Так оно и есть -- уже на посту.
Я не снимаю очки, достаю из кармана ключи, ковыряюсь в замке. Ты встревожено наблюдаешь за мной, пока я не открыл дверь:
-- Дом..
-- Жвачку хочешь? -- уже стоя одной ногой в квартире, я окатил тебя.
Ты хлопаешь глупыми глазами и молчишь. Я считаю про себя до трех и захожу внутрь, тут же закрыв за собой дверь. Пока снимаю туфли, слышу твой голос снаружи:
-- Я оставил машину в другом квартале, чтобы ты сразу не догадался…
Ха ха ха! Детский сад.
-- Мэттью, не трать время -- снова это чужое имя.
-- Я не могу разговаривать с тобой через закрытую дверь...
Ты не успеваешь договорить, как я резко открываю. И снова это твое идиотсткое выражение лица, потерянное и детское.
-- Дом... Сними очки... Я так не могу...
-- А не много ли ты просишь?..
-- Пожалуйста...
-- Умоляй.
-- Ч-ч-что?.. -- бедняга, ты сейчас в обморок хлопнешься.
Я жду. Мне вдруг стало интересно, станешь ли ты унижаться, только чтобы просто поговорить со мной о пустяках... Да. Я уверен, что о пустяках.
Мне совсем тебя не жаль. И я думаю про себя, на сколько хватит твоего терпения...
*
Я больше не могу смотреть на такого остолопа, как ты. Потому что тебя реально заморозило на пороге – стоишь, как «каменный гость», таращишься на меня и не знаешь, то ли тебе тут же падать на колени, то ли дать мне по морде.
Я больше не могу выносить это жалкое зрелище, поэтому просто иду с пакетами на кухню. Швыряю в угол светлый фирменный пакет от Маноло Бланик с коробкой моих новых туфель, пакет с вином ставлю на стол, достаю и откупориваю бутылку, снимаю с держателя пару бокалов, наполняю их. Я не слышу тебя. Провалился, что ли, там в дверях? Беру бокалы в обе руки и иду через прихожую в гостиную.
Точно: ты до сих пор изображаешь парализованного возле гардеробной.
Сую тебе в руки вино и на ходу в гостиную предупреждаю:
-- Раз пришел, то иди и скажи, что там у тебя. Если сказать тебе нечего – уходи отсюда.
Забираюсь на диван с ногами, откидываюсь на подушки и шарю в поисках пульта от телевизора.
Вино действительно вкусное – успеваю подумать я перед тем, как ты заходишь следом за мной в комнату. Твой бокал уже пуст, и ты ставишь его на подоконник.
Я вижу тебя боковым зрением.
Господи, какой же ты жалкий…
Поворачиваю взгляд к тебе, давая понять, что готов слушать твой примитивный бред.
Но ты все никак не можешь начать.
-- Еще вина? – спрашиваю я, чтоб вхолостую не пялиться на тебя.
-- Мммм…
-- …принеси бутылку с кухни, если тебе не сложно. – говорю я.
Зачем я тебе помогаю в этой тупой ситуации? Ты сам никогда в жизни не знал слов «пододвинуться», «сгладить момент», «извиниться», «потерять».
Да приди ты уже быстрее с этой чертовой кухни, скажи все, что там у тебя заготовлено и оставь меня в покое!..
Я начинаю нервничать, а это, как сказали доктора, плохой признак для меня…
*
Спустя пару вечных минут ты возвращаешься с бутылкой в руках. Наливаешь себе и залпом пьешь. Вот ведь придурок... Такое вино и одним махом. Никакой эстетики... Начинаешь ерзать. Я даже представляю твое состояние сейчас. КАК тебе должно быть тяжело здесь находиться... Но меня веселит твое поведение, у меня преимущества над тобой. Теперь.
Мне уже надоело ждать, и я откашлялся. Ты пугаешься и покрутив в руках бокал, облизываешь губы:
-- Я это...пришел сказать...я хочу...тебе сказать...что...эээ...я…
-- ...Речь-то заранее поди выучил! Как с листа читаешь, -- ты все больше забавлял меня.
-- Хватит! Прекрати надо мной издеваться. Я пытаюсь сказать тебе кое-что очень важное...
Ну да, издеваюсь я…
-- Ну, продолжай, -- я делаю еще один глоток.
Ты двигаешься ко мне ближе, но не смеешь поднять глаза. А я уже не так спокоен и уверен... Что-то во мне, все-таки шевельнулось... Или мне показалось...
-- Я все отменил, -- выдыхаешь ты и сидишь с таким видом, словно, ожидаешь побоев.
-- Что отменил? - я не вдумался в твои слова, и вопрос вылетел из меня раньше, чем я успел понять его смысл.
Ты молчишь, вероятно, ожидая действий или слов от меня. Но я не знаю, что тебе сказать.
-- Это у тебя игра такая?.. Я не верю ни единому твоему слову... Да и какое мне, собственно, до этого дело?..
Я уверен, что ты опять несешь какой-то бред. Ты не мог...
-- Никаких больше игр, Дом.
И ты уверенно смотришь мне прямо в глаза, а я нервно сглатываю и вжимаюсь в диван, подальше от тебя.
*
Как тебе, тощий засранец, всегда удается выбить меня из колеи?!
Стоп, истерика! Мир еще пока не перевернулся – не обольщайся.
Это помогает -- я снова размеренно дышу и без эмоций смотрю тебе в глаза.
Мне хватает минуты, чтоб удостовериться – лед с моего сердца не сошел. Нет никакой оттепели!
-- Видимо, ты ожидал эйфорию, раз замолчал сразу после «новости»? – спрашиваю я спокойно, но не насмешливо.
-- Дом, мне не нужно этого…такой ценой… -- ты произносишь слова так, будто только что научился говорить.
Я поднялся и сел на диване, продолжая уверенно смотреть в твои глаза.
-- Послушай меня, Мэттью, -- начал я. – Даже невзирая на стопроцентную уверенность в твоей подлости, мелочности, злости и высокомерии, я полагаю, что ты стал после недавних событий очень бояться за меня и, может быть, даже чувствовать какую-то ответственность и причастность к тому, что со мной происходило не так давно. Так вот, я тебя уверяю, что вены резать, вешаться, топиться, травиться, стреляться и так далее – я не собираюсь. Так что можешь ничего не менять в своей жизни. Я никто для тебя. Не сшить из лоскутов королевскую мантию, понимаешь?.. Не надо бояться ни меня, ни за меня – ничего. И я могу тебе откровенно признаться, что дома я не пытался свести счеты с жизнью и не искал специально погибели на свою голову – это правда. Но правда и то, что даже в том аду мне было спокойнее и легче, чем сейчас стоя перед тобой.
Я на мгновение отвел глаза в сторону, на золотистые портьеры балкона, и услышал, как именно в этот момент ты всхлипнул.
-- Если тебе наплевать на меня, -- заканчиваю я, замерев. – то тебе нечего здесь делать и тратить на меня свои силы и время. Если я тебе не безразличен, то тем более оставь меня в покое, не делай хуже… Я тебя отпустил. Отпусти и ты меня.
Я продолжаю смотреть на портьеру и слышу, как ты плачешь…
*
Теперь мне становится не по себе. Возможно, я немного перестарался, и моя речь задела тебя куда сильнее, чем я ожидал. Ну вот, довел до слез... Что теперь с ним делать то?.. Глупый ребенок.
Я потер лоб и прошел в спальню, через минуту я уже вернулся к тебе и, сев рядом, протянул платок:
-- Возьми, -- глухо сказал я.
Ты, не касаясь моей руки, взял его и стал накручивать на пальцы. Не по назначению. Бог с тобой, делай что хочешь... Только перестань плакать...
Неловкий момент заставляет меня активно соображать, как выйти из этой неприятной ситуации с меньшими потерями.
Ты продолжаешь всхлипывать, тянешь носом воздух, плечи дрожат. Сквозь слезы ты пытаешься что-то сказать мне:
-- Я...я...хотел...как лучше...а...ты...я думал...что ты...меня...что все еще...
Я не могу смотреть на твои рыдания, поэтому кладу руку тебе на плечо в надежде, что тебя это успокоит:
-- Тшшш... Мэтт.
Мне это что-то напоминает... Я словно заново знакомлюсь с тобой... Я забыл, как с тобой обращаться.
Я не могу обнять тебя, погладить по спине. Не могу.
Ты должен унять свой плач, сам.
Но, похоже, ты так не считаешь.
Я иду на крайние меры и поворачиваю твое лицо к себе. Вытираю пальцами слезы. Не прошу, чтобы ты смотрел на меня. Мне не нужно. Я лишь хочу, чтобы ты перестал реветь.
*
-- Мэттью…
-- Не зови меня так! – чуть не икаешь от слез ты.
-- Хорошо. – не теряюсь я и теперь вообще никак тебя не называю. – Я думаю, что тебе лучше поехать домой. Успокойся. Все пройдет.
-- Это у тебя, может, и пройдет. – не унимаешься ты. Но я уже веду тебя к выходу – хватит надо мной изгаляться.
-- Когда-то ты боялся идти ко мне, потому что избегал объяснений. – говорю я по пути. – А сейчас никак не можешь оставить меня в покое.
-- Можно я останусь? – трешь ты свои щеки.
-- Тебе лучше побыть дома. – вывожу я тебя за порог и закрываю дверь, глядя в твои опухшие от слез глаза.
Всё! Спать! Сейчас же!.. Иначе я снова начну сходить с ума, и тогда врачи меня просто не поймают…
Судорожно глотаю на кухне успокоительное и тороплюсь в спальню, чтоб успеть зарыться в одеяло с головой.
Уже проваливаясь в навязанный снотворным сон, я вдруг вспоминаю, что уже больше месяца я ни минуту не думал о музыке. Вот она – смерть. А вовсе не убивание себя алкоголем и наркотиками…
*
Ты больше не смел ко мне приходить или звонить. Я боюсь снова впустить тебя в свои мысли. Я слишком хорошо помню тот ад, и реабилитацию после...что, кстати, было гораздо хуже и неприятнее.
Я не хочу думать о твоих словах. Не хочу грузить себя. Тобой. Я убедил себя, поверил, привык, что все закончилось. Но ты не сдаешься... Почему? Ты пытаешься склеить разбитую чашку, отчаянно цепляешься, веришь. Знаешь, мне жалко тебя... Потому что ты не теряешь надежду...я то знаю, что все твои старания напрасны. И я правда не знаю, как тебе это втолковать... Грубостью или...нежностью?
Нас теперь и друзьями-то не назвать. От любви до ненависти, как говорится... Но я тебя не ненавижу.
--
Через неделю, в выходной, когда я был абсолютно уверен, что на студии никого не будет, я отправился туда за кое-какими вещами. Я не представлял своей жизни без музыки, но так неосторожно брошенное "я ухожу навсегда" меня подталкивало.
Я уже не уверен, стоит ли... Может, я и правда погорячился?.. Я подумаю об этом позже.
Каково было мое удивление, а точнее шок, когда я нос к носу встретился там с тобой. Какого-то черта ты сидел на полу в обнимку с одной из своих гитар.
-- Привет, -- я почесал нос и отвел глаза.
Ты даже не посмотрел на меня.
-- Я не надолго. Только вещи заберу.
-- Уходишь?
-- Ну да.
-- Ясно...
Взяв какую-то ерунду, даже не обратил внимание что, я уже собрался уходить. Все мои мысли были устремлены на тебя.
-- Ну, я пошел..
-- Пока.. -- ты все так же сидел и не шевелился.
А я не выходил в открытую дверь.
-- Доминик, -- окликнул меня ты, и я, обернувшись, наткнулся на твои синие печальные глаза, -- удачи тебе.
В горле образовался ком и я понял, что не могу вот так уйти. Вот так холодно. Вот так навсегда.
*
Мне кажется, ты всем своим эгоистичным щуплым существом почувствовал, как меня затрясло. Во рту пересохло и образовался какой-то металлических привкус. Сердце норовило перескочить за несколько ударов на другую половину грудной клетки. Я стоял перед тобой с рюкзаком какой-то мелочевки, которую насобирал по шкафам и углам студии, и ощутил, что не могу вынести этого момента. Я так и замер в янтаре твоих синих пронзительных глаз.
Ты прочел меня…как всегда…
И я тебя…я знал, что ты сделаешь в следующую секунду, и поэтому закрыл глаза.
Да…
Именно в следующую секунду я почувствовал, как ты впился в мои губы отчаянным поцелуем. Так целуют, когда нечего терять. Когда напоследок. Навсегда!
Я не понимал, почему мои руки ринулись ядовитым плющом обвивать и гладить твое тело, почему я сжимаю твои волосы в горсти, целую настолько безумно, будто через минуту перестану жить.
Ты тянешься ко мне весь, отвечаешь на ласки и, как одержимый, гладишь мою грудь, плечи, кусаешь шею. Ты дрожишь...
Немногочисленные пространства воздуха между нами можно потрогать руками -- настолько они напряжены.
Мне кажется, я готов умереть сейчас. От отчаяния ли или от бесконечной любви к тебе.
*
Невозможно описать словами то, что я сейчас испытываю. Кажется, целую вечность я не прикасался к тебе. Ты же, в свою очередь, чуть не прокусываешь мне шею. По всему телу растекается кайф, необыкновенная легкость. Я поворачиваюсь к тебе спиной и почти наваливаюсь на твое хрупкое тело всем весом, откидывая голову тебе на плечо. Ты нетерпеливо избавляешь меня от одежды, расстегиваешь ремень, другой рукой забираешься под рубашку, гладишь живот. Я уже начинаю выдыхать со стонами, от настойчивых действий твоих пальцев.
Ты резко разворачиваешь меня к себе лицом и утягиваешь за собой на пол. Ты падаешь прямо на локти! Боже, Мэтт... На острые локти! Проходишь языком по выступающим ключицам, и мой мозг перестает соображать. Я жадно хочу тебя.
Ты цепляешься за мою шею, закидываешь ногу мне на бедро, и я предвкушаю сладкий момент. Ты хочешь не меньше меня, и нас обоих уже трясет от нетерпения. И я, немного помедлив, уверенно делаю шаг вперед.
Заволакивает разум, меня затягивает жар и упругость твоего тела. Снова эта боль, которую я причиняю тебе в силу своей нетерпеливости. Но ты так благодарно принимаешь меня, и я срываю с твоих губ желанные стоны.
Но через мгновение ты вцепился в мою спину и зажмурился. Я опешил, вроде ничего такого не сделал... Не резко, вроде...
-- Дооом... Стой... Притормози... -- еле выговариваешь ты, а я пытаюсь понять, в чем дело.
Не могу остановиться и сбрасываю темп, но не останавливаюсь. Это невозможно, сейчас!
-- В чем дело?! -- я забеспокоился, потому как ты корчишься подо мной.
-- Нога... Ногу свело... Подожди, пока отпустит...
Что за?!
-- Какого хрена!? Твою мать, Мэтт... Твою ж...
Я вошел в тебя до упора и мое терпение заканчивалось, ноги тряслись. Я не могу ждать! Не сейчас! Не в таком положении!
Я целую твои губы, покусываю ухо, и уже начинаю постанывать. Ты не можешь быть таким жестоким ублюдком!
-- Это у тебя что? Отвык, что ли? -- фак! Докатились, я уже шучу в такие моменты.
-- Ну…
Не успеваю я закончить эту мысль, как неожиданно ты двигаешься навстречу мне. Отпустило, значит. И я уже начинаю мстить тебе, довольно грубо, за минуты ожидания. Но ты, кажется, вполне доволен. Даже очень.
*
Во мне уже не осталось энергии на проклятия в свой адрес. А проклинать есть за что: ты лежишь рядом на жестком полу, весь мокрый, отрывисто и часто дышишь, впалые глаза закрыты – а я…пялюсь вот, ожидая, что ты мне скажешь на сей раз…
Да ты, пожалуй, совсем ничего мне не скажешь…
Трезвость приходит моментально. Славно трахнулись. А теперь…иди куда шел, Домми. Так ведь это обычно у нас?..
Набираю побольше воздуха в легкие. Встаю. Собираю вещи. Одеваюсь лицом к окну и спиной к тебе. Слышу – ты тоже шевелишься – поднялся значит…
Чтоб как-то поддержать свое пошатнувшееся сознание и, наверное, спрятаться ото всех (и от тебя в первую очередь), надеваю темные очки. Вытаскиваю из автомата жвачку. Жую.
Надо идти. Но для начала – хотя бы повернуться.
Ладно… Поворачиваюсь, поднимаю свой рюкзак с пола, не глядя на тебя.
Я не знаю, что говорить и что делать.
-- Ну…пока. – говорю.
Ты стоишь в расстегнутых брюках и мятой футболке. И молчишь.
Кое-как выдавливаю подобие улыбки и поворачиваю к выходу.
Твоя рука ловит мое плечо, останавливая и немного поворачивая к себе.
-- Может, перекусим где-нибудь? – говоришь ты так просто и по-будничному, хотя я привык к тому, что по-будничному и обыденно для меня звучат такие, например, твои слова, как «сколько тебе объяснять, сволочь ты криворукая?!» или «ты чё, вообще ритма не слышишь, что ли, дятел?!».
-- А?..
-- Пообедаем, говорю, давай. – ты улыбаешься.
Что-то ты как-то заговорил…непонятно… Я там тебе в процессе ничего не задел такого, что отвечает за включение твоей дружелюбности?
-- Да… Можно…
И вот за обедом я узнаю твои планы, хотя не задал тебе ни единого вопроса, кроме «Соль не передашь?».
*
Я внимательно и как бы безучастно выслушал тебя. За то время, что мы были просто знакомыми, я научился спокойствию и равнодушию. У меня был хороший учитель, знаешь ли. Суть твоей очередной новости заключалась в следующем: твоя подружка, как и все ранимые барышни, очень огорчилась, что не напялит фату, и вроде попросила дать ей время все обдумать, и, разумеется, чтобы глаза ее тебя не видели в этот период. У вас все неопределенно, и ты, потерянный и несчастный, вспомнил, что у тебя есть любовница в виде меня, которая с радостью прижмет твою дурную голову к груди и поплачет вместе с тобой. Но то, что ты сказал дальше, меня ни на шутку удивило:
-- Можно я поживу у тебя? -- ты поднял на меня глаза и перестал жевать.
-- Классный план. А что дальше? Будешь сидеть у телефона и ждать звонка, когда она поманить тебя пальчиком, что ли? -- мне уже как-то все равно, я отделил этих двух разных Мэттов.
Ты не ответил. Поник, видимо поняв, что тебе ничего не светит. О нет! Неужели я разрушил твои надежды, Мэттью?! Больно?
-- Ладно, прости. -- выдавил ты, скрывая разочарование.
Ну, нет, ты все-таки удивительно жалкий...
-- Наелся? Тогда поехали. -- я встаю из-за стола.
-- Куда? -- такое лицо, наверное, бывает у маленьких детей, когда им страшно, что родители отведут их к дантисту.
-- Ко мне. -- четко и холодно говорю я, и снова надеваю очки.
Мы выходим на улицу, и ты тут же закуриваешь.
-- Ты бы не курил, тебе еще петь в своей группе... -- сам не знаю, как мне удается такой идеально эгоистичный тон.
А ты...ты посмотрел на меня и сложил бровки домиком. Я сам еще ничего не решил, но не смог удержаться, чтобы не поиздеваться над тобой еще.
*
Хотя, вообще-то, зря я это ляпнул. Теперь этот сморчок будет думать, что таким образом я тычу его в свое решение покинуть «Muse» и, вроде как, показываю, что лучше меня им никого не найти, так что умоляйте меня вернуться.
Надо держать язык за зубами.
Такси отвезло нас сначала к тебе, где ты собирал в кофр свои шмотки (ты не забыл прихватить даже пакет твоего любимого чая и хрустальный рояль, который я тебе когда-то дарил), а потом причалило, наконец, к моему дому.
Честно? Я не знаю, что мы будем у меня делать. О чем говорить. И вообще, как уживаться в одном пространстве. И это очень странно. Потому что годы, проведенные с тобой (чаще всего в одном номере) в турне никогда меня на такие мысли не наталкивали. Мы все всегда делили пополам: пирожное, купленное на углу Сусекс-гарденс и Мерилибон-роуд, тепло друг друга, палатку в лагере колледжа, сцену, постель…
Ты скромно прошел в квартиру, будто впервые в гостях у едва знакомого приятеля, будто ты никогда не врывался ко мне с пьяными криками, не бил посуду прямо на пороге, не прижимал меня ко всем косякам подряд, не спал под кухонным столом…
-- Располагайся. – а что я еще могу сказать?
Чемодан ты свой так и не разобрал, только вытащил чай (и отнес его на кухню) и рояль (поставил на полку, где в рамках пылились фото сестры, мамы и тут же наших концертных безумств).
На весь оставшийся день и вечер мы прочно засели на диване перед телевизором, смотрели какую-то чушь, ели чипсы и пили пиво прямо из банок.
Ты не проронил ни слова. И вот ближе к ночи началось… Да, Бэллз… Смешно было бы предполагать, будто ты онемел от смирения.
-- Дом, я хотел с тобой поговорить.
(надо сделать удивление и заинтересованность на лице)
-- Да?.. О чем?
-- О группе.
-- О какой? Я ее знаю?
-- О «Muse». И ты ее, вроде как, слышал пару раз.
(Ого…ты пытаешься шутить? – какая прелесть…)
-- Может быть и слышал. – подыгрываю я. – И что с ней? Она распалась?
-- Вот я сейчас как раз размышляю над важным вопросом, -- ты озадаченно посмотрел на меня. – Понимаешь, для ее распада мне нужно (просто крайне необходимо!) сидеть сложа руки и наплевать на все. А чтобы сохранить группу и идти дальше – мне надо срочно (можно сказать, немедленно!) дать по морде одному чуваку, который напридумывал себе непонятных бесов и своими руками себя гробит.
-- Думаешь, по морде – лучший вариант? – кошусь я на тебя.
-- Это наверняка. – киваешь ты и доказываешь. – По-другому он не понимает. Его не берет ни кнут, ни пряник.
-- Слова какие-то… -- придуриваюсь я. – Ты что, конкуром занялся?
-- Не дерзи и послушай меня! – ты повысил голос.
*
Я заткнулся и прищурился, давая тебе продолжить.
-- Я прекрасно понимаю, почему ты это сделал. Что толкнуло тебя нацарапать этот бред Кирку. И я, вероятно, должен сейчас целовать тебе ноги и умолять. Но я рассчитываю на твое благоразумие и верю, что ты в состоянии понять серьезность данного решения.
-- Говорили мне, не смешивать работу и личное... -- как бы в воздух говорю я и поднимаю глаза к потолку.
Вижу, как ты закипаешь, но не могу остановиться.
-- Ненавижу тебя, бессердечную тварь! Мало того, что ты "пинаешь" меня, так еще и дело всей нашей жизни решил похерить! -- ты срываешься на истеричный крик, и я чувствую, что вот-вот тебе пригодится мое успокоительное.
Поворачиваюсь к тебе и с вызовом смотрю в глаза:
-- Так ударь меня. Чего ты ждешь? Если ты решил, что это убедит меня...
Смотрю в тебя и начинаю побаиваться, что ты снова заплачешь... Этого моя психика не вынесет.
Твой кадык дернулся, и ты моргнул:
-- А что, убедит? -- едва слышно.
Я стиснул зубы.
-- Ну уж точно не секс с фронтменом «той самой» группы.
*
-- Да что ты вечно тычешь мне этим сексом?! – ты снова визгливо орешь. – Тебя что, насиловали все это время? Держали в рабстве? Интересно, что бы ты сказал, если б я не обращал внимания на твои срывы? А? Я был бы последним предателем и использованным контрацептивом в твоих глазах! Но нет – я переживаю за тебя, призывая очухаться, прийти в себя и принять правильное решение! И что оказывается на этот раз? Скажи мне, придурок! А я тебе отвечу: на этот раз я опять же таки оказываюсь полным дерьмом! Что бы я ни делал – я все равно буду в ауте!
У меня падает планка, и, забыв все успокоительные методики, я ору в ответ:
-- Да ты только о себе думаешь! Когда ТЫ истеришь, то все носятся вокруг тебя, утешая! И это не раз в год! Не в полгода раз! А это чуть не каждую репетицию! Каждую неделю! Из месяца в месяц!
-- Да ты псих конченый! – ты уже хрипишь от надрыва связок, и на шее твоей вздулись жилы. – Хочешь спокойно захлебнуться в своем бреде? Да подавись! В ногах у меня подыхать будешь – руки тебе не подам!
-- О, какая честь! – театрально развожу руками и смеюсь тебе в лицо. – Засунь себе эту свою милость туда, откуда я несколько часов назад вышел!
-- Ты всегда был жесток! Ты только для себя что-то требуешь! И не слышишь никого, кроме своих нанюхавшихся чертей! – ты скоро потеряешь голос.
-- И это мне говорит человек, который говорит с инопланетянами! Ха-ха-ха! Очень смешно! – я уже готов задушить тебя.
-- Ты вечно прикрываешься маской сексуальной жертвы! – Мэтт пошел на крайние меры и начал говорить такие вещи, которые могли бы стать последними в наших дебильных отношениях. -- Признайся, что секс только и держал тебя все это время в группе! Да то, что мускулистые мальчики повсюду рвутся в твои апартаменты! Но как только у меня появился единственный намек на другие – причем нормальные! НОР- МАЛЬ-НЫЕ! – отношения с девушкой, тебя понесло по дороге чокнутых, типа Вишеса, Доэрти, Кобейна!.. Давай, вали!.. Могилу помочь выкопать?..
-- Ненавижу тебя, ублюдок! – мне кажется, что я брызжу на тебя ядовитой слюной своей неуемной ярости, но на самом деле со мной начинает происходить что-то не то…
Ты затыкаешься, твой визг обрывается, и ты таращишь на меня глаза.
Теперь я чувствую, как у меня кружится голова и темнеет в глазах. Я зажмуриваюсь. Но когда в следующий миг вновь разлепляю веки, то вижу только золотистый ворс ковра.
*
Необычно тихо. Я не пытаюсь встать. Никто не трясет меня за плечи, не кудахчет надо мной. Ушел, значит.
Переворачиваюсь на спину, опираясь на руку, и вижу, как ты забился в угол дивана, поджав колени к груди, и смотришь на меня исподлобья.
-- Принеси мне воды, -- хриплю я лежа на полу.
Ты не дергаешься с места, все еще смотришь на меня. А, ну да..."будешь подыхать -- руки не подам", помню...
Пытаюсь самостоятельно подняться, голова все еще немного кружится, но я выпрямляюсь и плетусь на кухню, наливаю из-под крана и пью маленькими глотками.
Ты не идешь за мной по пятам, как обычно это делал, пора мне привыкнуть к нашему новому общению.
Понимаю, что нужно пересилить себя и вернуться в гостиную, где снова мы начнем изводить друг друга.
Сажусь теперь уже в кресло и закуриваю, поставив пепельницу на подлокотник. Выдыхаю тебя вместе с дымом.
-- Прости меня... -- слышу где-то под боком. -- Я...я..так не думаю.
-- Ты вообще не думаешь.
Я услышал, как ты проглотил оскорбительную реплику в мой адрес.
-- Я так больше не могу, -- бормочешь ты и ложишься на бок, поджав ноги.
-- Докурю и принесу тебе постельное белье, -- отворачиваюсь в другую сторону.
Никогда еще я не чувствовал такого чудовищного напряжения на своей территории.
*
Ты отказался спать в гостиной на диване. Что ж. Иди в спальню. Я сам расположился на диване. Достал себе только подушку и легкое покрывало. Я принимал душ вместе с сигаретой. Мне казалось, что, если я оставлю ее, то сознание снова покинет меня.
Ночью я проснулся оттого, что ты, завернутый в одеяло, задом двигаешь меня в сторону и приноравливаешься улечься мне под бок. Скандалить с тобой у меня уже не было ни сил, ни желания. Во сне я не заметил, как моя правая рука обняла тебя за плечо, а нос уткнулся в твой пушистый затылок. И если бы я внезапно проснулся в это время, то ощутил бы, как ты нежно и горячо поцеловал моё запястье.