NC-17
Отыграл без настроения. Разумеется, все технично, без сбоев. Но в душе дыра, я никак не мог настроиться. А в остальном, все было просто безупречно.
Руки сами помнят, а я полтора часа наблюдал за тобой и думал о тебе…обо мне…о нас. О существовании последнего я в последнее время думаю слишком часто, непозволительно. А может и размышлять нет смысла, потому что нет больше никаких «нас». Мне было приятно думать, что все-таки есть. Надежда теплилась во мне. До сегодняшнего вечера.
Глупо. Лежать и рассуждать на тему, ничего при этом не делая. Опустить руки и ждать, когда само собой наладится. Да никогда оно не наладиться, я должен был предпринять попытки вернуть тебя. Снова обрести жизнь. Показать, убедить, заставить поверить. Но я, как конченый осел, лежу на диване в гримерке и жду, когда ты придешь и скажешь хоть что-нибудь…скажешь мне.
Вытянувшись я лежу, отвернувшись от двери к спинке дивана лицом. Дверь так громко хлопает, какие-то люди ходят туда-сюда и не считают нужным разговаривать в полголоса. Голова тяжелая, тело начинает ныть. Не хочется шевелиться, уснуть бы прямо здесь.
По шагам я узнаю присутствующих в комнате. Того, чьи шаги меня интересуют большего всего, нет. Я уже потерял всякую надежду, хотя это глупо, в конце концов, ты зайдешь в гримерку хотя бы для того, чтобы вытащить из-под меня свою куртку, на которую я лег…случайно ли?
На меня никто не обращает внимание, и со временем людей становится все меньше. Тому наплевать на меня, в последнюю неделю я только и делаю, что посылаю его куда подальше, и он списал это на хроническую усталость. Только слышу, как Крис пьет пиво из банки и осторожно ходит по комнате, не решаясь заговорить со мной. Вообще, я делаю вид что сплю, может, он мне поверил?.. А может и ему все равно. Он в чужие дела нос не сует. Спасибо ему за это.
Знакомые ботинки, и я понимаю, что Кристофер вышел за дверь, оставив нас наедине.
Я все так же лежу и жду, пока ты возишься, наверное, в поисках своего барахла. Наконец, увидев край своей куртки под моей задницей, ты подходишь ко мне и медленно тянешь за край, не желая меня тревожить. Не выйдет, Мэтт.
-- Куда сейчас? – с напускным безразличием поворачиваюсь я.
От неожиданного вопроса ты бегаешь глазами с одного предмета на другой, потом решаешь сесть рядом, на край дивана.
Я знаю ответ. Но я хочу услышать это от тебя.
К твоему счастью или сожалению, наверное, все-таки к счастью, у тебя в куртке звонит мобильник, и я приподнимаюсь, чтобы ты вытащил ее из-под меня и пошарил в кармане. Устало провожу ладонью по лицу и смотрю на твои острые, до боли острые, колени.
-- Да, я уже выхожу, -- говоришь ты в динамик и спешишь нажать кнопку отбоя.
Мы оба знаем, к кому ты так торопишься. Только вот что ты сейчас скажешь мне, когда я все понял? Кого ты выберешь?
-- Дом, слушай, мне идти надо… Завтра, может, увидимся… Просто, она ждет там... Замерзла, говорит…ок?
Ты берешь меня за руку. Утешаешь? О, нет.
Жестом прошу, чтобы ты не оправдывался. Мэтти, ты никогда не сдерживаешь обещаний, особенно данных мне.
Тогда я еще не знал, что твое «завтра» наступит только через две недели.
*
Каждое утро, точнее обед (потому что раньше я никак не могу подняться) я соскакиваю и, едва успев умыться (на побриться меня уже не хватает), натянув первые попавшиеся шмотки и хлебнув кофе из автомата в фойе, я несусь на такси в студию. Сначала я очень удивлялся, что тебя не было. Мы топтали пол и терзали инструменты, не зная, как ты собственно задумал все это сыграть. Но истинное удивление я испытал, когда, в очередной 3 p.m. появившись в студии, увидел на томе записку: «Не используй перкуссию. И попробуй сыграть с щетками вступление припева. Хочу сделать что-то наподобие «All Apologies», такое мягкое и драммовое». К записке была приложена партитура. Офигеть! Докатились! Каким словом назвать это свинство? В общем, твой «светлый облик» мы уже начали потихоньку забывать: я стучал какую-то ахинею «по бумажке», так сказать, Крис что-то бубнил на басу в углу под плакатом о вреде марихуаны, Том не отрываясь говорил по телефону и постоянно выскакивал в курилку, чтоб в очередной раз поорать там на кого-то, Дэн и Кэсси тупо крутили ручки пультов, не понимая, нахрена они вообще сюда ходят уже вторую неделю – в общем, все сходили с ума по-своему.
Ближе к девяти вечера после этой бессмыслицы в студии я каждый вечер хожу к Дагу и заказываю у него одно и то же: стейк «Дуглас Керби» с кровью с порубленным «айсбергом» без фри, Колу лайт, пачку Данхилла и свежий номер Гардиана. Сижу потом допоздна с уже зачитанной до дыр газетой и выдохшимися остатками колы в стакане за своим угловым столиком, курю и устало наблюдаю за посетителями, такими разными, звонкими, улыбающимися, общающимися и выпивающими в кругу приятелей. Я чувствую себя одиноким стариком в своем углу… Я не хочу домой – там пусто, а стены так и просят, чтоб я уже полез на них. Я не хочу в кабаки – я не могу больше пить, не могу видеть праздных алкоголиков с белыми от кокаина носами, загулявших рокеров со своими расписными подружками, к рукам которых, по-моему, намертво вживлены бокалы с шампанским. Я не хочу гулять – свежий воздух меня пьянит настолько, что по слабости я могу броситься в Темзу. Я не в силах играть – вся эта проклятая музыка – ТВОЯ. Вот я и сижу тут…в этом ресторане, как бездомный бродяга. Среди незнакомцев намного спокойнее. В голову не лезут мысли. Никакие. Это хорошо. Это блаженство. Но я уже чувствую приближение этого. ЭТОГО. Когда мой мозг впустит сознание потери. Вот тогда начнется самое интересное…
Господи, дай мне силы потерять рассудок (чтоб не понимать) и память (чтоб не мучиться) раньше, чем начнется то, что со мной скоро произойдет…
*
Я ни разу тебе не позвонил, собственно, беру пример с тебя.
Мы все видим тебя очень редко, и те минуты, которые ты "даришь" нам, мы стараемся использовать по максимуму. Я, честно говоря, не понимаю, как можно записать что-то стоящее в такой атмосфере.
Том расспрашивает меня о тебе. Он, видимо, думает, что я как особо приближенный знаю все, что творится в твоей гениальной голове. Но если бы он присмотрелся, то понял, что мы уже давно отдалились.
Мы уже месяца два нормально не разговаривали. Я говорю о той нашей части жизни, которая видна всем. О том мире, который мы делили на двоих - я больше не знаю ни-че-го.
Кстати о нем.
Ты даже не позволяешь мне к тебе прикасаться, даже просто обнять так, как мне это нравилось. Каждый раз, когда я протягивал к тебе руки, ты находил причину, чтобы выскользнуть. Ты ничего мне не объяснил. Просто бросил. Мгновение – я вот он я, один. Один пью, варю себе кофе по утрам, один засыпаю и занимаю свой вечер просмотрами дурацких телешоу.
Наверное, для тебя все в норме, раз ты вот так с легкостью поменял меня на другую, сомнительную, жизнь. Может, причина во мне? Но что, скажите, я сделал не так?
Сначала я думал, что это временно. Мы никогда не расставались так надолго... Ругались, дрались, мирились... Но я жду, а ты не возвращаешься.
Я не могу тебя насиловать... Ты вправе делать выбор. И, похоже, ты его сделал... Мне нужно научиться жить без тебя. Время идет, день за днем, а ты не объявляешься. Я по прежнему подрываюсь и бегу к телефону, когда он звонит посреди ночи... Но там, ошибаются номером или...молчат. Несколько раз я поднимал трубку и пару секунд слушал тишину. Это ты. Трусливый мальчишка. Что тебя толкает звонить мне? И почему ты молчишь?! Я схожу с ума от вопросов, я хочу знать. Но даже вида не подаю. Знаю, что это прикончит меня... Но я такой, какой есть.
*
Зачем я поехал к матери на выходные, осел? После холодного дождя, переодевшись в сухую одежду, я покорно сидел в родительском доме на кухне, пока мама колдовала над булочками в печке и ароматным чаем «клубника со сливками», и думал о тебе. Мама, соскучившаяся и истосковавшаяся по «вечно где-то пропадающему» сыну, старалась угодить «своему ребенку», побаловать домашней едой. После смерти отца мы с сестрой стараемся не оставлять ее одну надолго.
Но сейчас я не могу думать ни о чем другом, кроме как о твоих ключицах, покрытых капельками пота, твоем глухом вздохе, поглощающей синеве твоих глаз.
Я совсем улетел в своих раздумьях, и произошел конфуз:
-- Доминик, родной, ты с джемом сначала попробуешь или сметанных дождешься?
-- С Мэттом… -- абсолютно загробный какой-то голос в сочетании с уставившимися на настенное кашпо глазами.
-- Что?..
А мне нечего было ей ответить…
Сразу после чая я уехал к себе в Лондон.
Но ночью мне снова не было покоя. Трель телефонного звонка вновь заставила меня вздрогнуть и удариться локтем об изголовье в поисках трубки на туалетном столике.
-- Да?..
-- (тишина. но не глухая, как при разрыве или отсутствии связи, а…дышащая твоим носом. это не тишина, а твое трусливое молчание.)
-- Я знаю, что это ты. – вызываю я его на разговор. – скажи что-нибудь…
*
Но на том конце провода лишь тяжело вздохнули.
-- Чего ты хочешь? Если будешь продолжать молчать, я положу трубку и больше никогда не..
-- ...я хочу тебя увидеть.
Голос глухой и низкий, будто не твой.
-- У твоей подружки что, голова болит?
Я сел посреди кровати и потер глаза. Два часа ночи.
Ты бросил трубку, и теперь вместо твоего дыхания я слышу лишь гудки.
Чертов идиот! Кидаю телефон в стену, но он не разваливается на части, как показывают в фильмах, а просто падает, лежит и дразнит. Я бы мог сейчас соскочить, набрать тебя и извиниться, но слишком велико желание причинить тебе боль. Страдания, которых ты заслуживаешь. Продолжаю сидеть на постели и зажимаю пряди волос пальцами, шумно дышу от злости к тебе, или к себе...
Ты не можешь вот так просто вернуться! Я мог бы сказать тебе то же самое: что хочу тебя видеть, что соскучился, что до смерти хочу обнимать тебя, целовать. Чувствовать тебя рядом. Понимать, что ты мой. Но что случилось бы, позволь я тебе приехать?...Да, ты остался бы на ночь...да, на тебя нахлынула бы волна нежности, и ты повалил бы меня прямо на пороге. Но что дальше? Настанет утро, я проснусь раньше тебя, поправлю под тобой одеяло и поплетусь на кухню, готовить тебе чертов завтрак... А потом ты бы соскочил с постели и виновато опускал глаза...мол "прости, Домми...я должен идти...она меня ждет". Я так не хочу. Господи, быть твоей любовницей, что ли?!.
Вот чего бы я сейчас хотел...так это разбить тебе голову, чем-нибудь тяжелым, чтобы ты сознание потерял...потом вызвать скорую и провести с тобой в госпитале хоть неделю рядом... Я бы орал на всех вошедших в твою палату, держал бы твою тонкую руку, целовал в лоб, кормил... Рассказывал бы тебе истории, воспоминания...
Я псих, раз готов даже на такое. Она никогда не сможет дать тебе то, что даю я. Или давал?..
Да плевать! Спрыгиваю с кровати и подбираю с пола телефон, звоню, ты тут же берешь трубку, и, не дождавшись, я начинаю:
-- Мэтт, что тебе снилось сегодня?
Я не зря задаю именно этот вопрос. Мне известно, что тебе не снятся сны, если ты принимаешь снотворное. Я знаю, потому что ты всегда его пьешь, когда мы в разлуке, когда я не обнимаю тебя во сне. Ты говорил мне, что нормальный сон покидает тебя, если ты не чувствуешь мою коленку под своей задницей. Все ответы, вроде "не помню" не принимаются, он всегда помнит, что ему снилось. Будь это что угодно. Даже кошмары. Особенно кошмары.
-- Так что снилось?! -- рявкаю я в трубку, и его молчание говорит намного больше, чем может показаться.
*
-- Качели… -- наконец слышу я его гулкий голос.
-- Что? – я опешил, и от этого мой голос стал каким-то тоненько-козлячьим.
-- Ты разозлился на меня на пляже и хотел напугать, но сиденье качели сорвалось с твоей руки и разбило мне губу. Помнишь? Давно.
Меня кружит -- что происходит? Ты что, притворяешься нормальным?
-- Ээээ… -- опять ничего не понимая, потянул я. – Какие сны? Ты же их не видишь.
-- Я не принимаю снотворное. – краткий ответ.
-- Оно тебе больше и не нужно… -- я не могу сдержать злость, брызжущую из меня, а в голове только и стучит: -- «Не клади трубку! Не смей обрываться! Скажи ещё раз! Скажи, что ты хочешь меня увидеть!.. Иначе я умру…»
-- Я…хочу тебя увидеть, -- говоришь ты, как по команде.
Во имя всех святых! Мэтт! Завтра наступит твой чертов Апакалипсис – ТЫ СДЕЛАЛ ТАК, КАК Я ПОПРОСИЛ!!!
-- Я…я… Ты приедешь? – спрашиваю я, и под теплым одеялом меня начинает трясти от холода. – Или я?..
*
-- Я приеду через 20 минут, -- кратко, без эмоций ответил ты, будто это я названивал тебе и умолял.
Мне не по себе от твоего тона. Я дал слабину и ты, словно, делаешь мне одолжение. Да какого хрена происходит?! Это ты должен ползать, валяться в ногах, умолять позволить вернуться...но нет..стоп, почему должен? Ты мне ничего не должен...
От раздумий пухнет голова, я сам себя загнал в угол. Сам себя накручиваю. Все ведь нормально. Или...
И что будет? Хорошо, ты приедешь, но на шею не бросишься. Встанешь на пороге, привалившись к косяку...и что ты мне скажешь? Бросишься на грудь? Будешь рыдать? Бить меня? ЧТО?!
Все будет так, как я себе представлял некоторое время назад...именно такое утро нас ждет. Но я так хочу тебя увидеть. Скрыть тебя от посторонних глаз и понять, что ты мой. Мерзавец, все нервы мне вымотал. Я не могу терпеть твои издевательства... Ты измотал меня своим равнодушием и игнором.
Звонок в дверь. Фак, это ты!
На ходу натягиваю штаны и прыгаю до двери. Выдохнув, открываю.
Лохматый, ты неторопливо проходишь внутрь и не смотришь мне в глаза, в руках у тебя какой-то пакет, и меня в последнюю очередь интересует, что в нем.
-- Я привез тебе твою рубашку, помнишь, я брал у тебя, -- ты протягиваешь мне пакет и ждешь, пока я возьму его.
Эээ... Что за?!.. Какая, к черту, рубашка?! Что ты несешь?!
Я оторопел, не понимаю, что происходит... Я не рассчитывал на такое приветствие.
Виноватый, такой маленький и беззащитный... Кровь закипает, и я больше не могу сдержать себя. Кидаю сверток на пол, в долю секунды разворачиваю тебя спиной к себе и, пихнув к стенке, прижимаю:
-- Ты ведь не за этим сюда пришел? -- горячий шепот в твое ухо.
Да… Это то, чего я так долго желал... Ты в моих руках... И я могу делать с тобой, все что захочу, но сегодня, у меня другие планы. Сегодня, я не намерен удовлетворять твою похоть.
-- Нет, -- еле переводя дыхание, ты громко сглатываешь и откидываешь голову мне на плечо.
Черт... Это такой соблазн – чувствуя запах твоей шеи, присосаться к ней! Я должен терпеть, сегодня я хочу проучить тебя, поиграть и отпустить... Чтобы ты понял, что потерял. Пусть я тысячу раз пожалею, но игра стоит свеч.
*
Ослабляю хватку, но не менее резко поворачиваю тебя обратно к себе лицом. Отстраняюсь. Подняв пакет с пола, швыряю его на комод и, не глядя в твою сторону, иду в гостиную. Вспоминаю, что в одних брюках, а романтики ни фига не наблюдается, -- топаю в спальню, одеваю майку с принтом Леди Гага, возвращаюсь в гостиную.
Ты сидишь на подлокотнике кресла возле окна и молча наблюдаешь за мной.
Черт, я не включил здесь свет, и твои глаза теперь блестят в темноте, как кошачьи.
И что прикажете делать в этой нелепой ситуации? – ты пришел, молчишь, я стою в дверях, как изваяние – тупее не придумать!
Заставляю себя пройти к твоему креслу. Сажусь в него боком к тебе, с трудом гляжу в твои глаза.
Сделай твердый голос, не позволяй ему даже пикнуть невпопад.
-- Ты хотел видеть меня. – как бы напоминаю я ему этим самым твердым голосом и весь обращаюсь в слух, ожидая твой лепет (то, что ты будешь лепетать, я даже не сомневаюсь).
*
-- Дом... Домми... Зачем ты так?.. Я... Прости меня... Я очень скучал, Домми, -- как я и ожидал, начинается твой лепет.
У тебя возбуждение физическое, у меня -- нервное. Меня бросает то в жар, то в холод, колотит от злости к тебе. Хотел бы я прижать тебя и начать душить, а потом, когда бы ты уже стал дергаться и хватать мои руки, отпустил бы.
Я не знаю, что говорить и что делать. Хочется, не натворить ошибок. Но с другой стороны, желание отдаться желаниям, хм, сильно.
Ты снимаешь куртку и бросаешь на пол. Кстати, еще одна твоя черта, которая меня бесит, -- постоянно подбираю за тобой разбросанные вещи... Черт, да я бы всю жизнь подбирал, если бы ты сказал мне, что останешься.
Двигаешься ближе ко мне:
-- Ты такой колючий...
Едва касаешься моей шеи, своими неприлично длинными пальцами, они прохладные... Ищешь у меня пульс, находишь...он нервно бьется под пальцами...Видимо, не сдержавшись, ты припал к нему губами, а у меня в животе что-то дернулось...напряжение становится опасным.
-- Так ты пришел, потому что у тебя либидо зашкаливает? -- чуть дыша вымолвил я, все еще стараясь делать голос серьезным.
Хотя твои намеки такие разные... Может, и действительно так... А может, ты и правда тосковал и тебе просто недостает такта.
*
-- Не знаю, Дом… Не знаю, зачем шел к тебе. А сейчас увидел тебя и не смог удержаться, чтоб не прикоснуться… -- просто и безыскусно отвечаешь ты, чем немало удивляешь меня.
Ты отстранился, но пальцы так и лежат на моей шее. О, нет – ты же наверняка слышишь мой бешеный пульс.
Отстраняюсь.
-- Не надо. Со мной. Играть. – металл в моем голосе четко разделяет всё по словам.
С тебя слетают остатки чуть заметной улыбки, и ты убираешь руку с моей кожи.
-- У меня не получилось быть на репетициях. – спокойно говоришь ты, не очень-то ведясь на мой угрожающий вид. – Ты смог сыграть то, что я тебе оставлял?
-- Нет. – ненавижу когда ты так резко перескакиваешь на бытовуху.
-- Почему?
-- «Ну, хватит водить меня на веревочке!» -- взрывается в моей голове. Я вскакиваю и прямо в глаза. – Потому что я криворукий! Неуч! Бездарь! Пиявка по сравнению с неземным светом твоего таланта! Таланта подсовывать всякие идиотские записки с указаниями, что мне делать и как играть!..
Я обрываюсь, потому что чувствую, что задыхаюсь. Ты тревожно поднимаешься и с волнением глядишь на взбесившегося меня. Я хватаюсь рукой за высохшее горящее горло. Смотрю в твои обеспокоенные глаза. Нет, невозможно так истязать себя.
Понимая, что близок к инфаркту от невыносимой теплоты и заботы в твоих глазах и отсутствия дыхания, разворачиваюсь и бегу в ванную. Вытряхиваю зубную щетку и пасту из синего стеклянного стаканчика, быстро набираю в него воды и жадно пью. Второй раз набираю и выплескиваю себе на лицо.
Я схожу с ума. Я схожу с ума. Я схожу с ума…
*
Вода стекает по лицу прямо на футболку, я поворачиваюсь к двери и ору, что есть мочи:
-- Убирайся! Убирайся из моего дома! Немедленно!
Обессиленный собственной истерикой, я падаю на пол. По ту сторону двери послышалось шевеление:
-- Дом, -- тихо позвал ты, -- Дом, выйди, пожалуйста... Давай поговорим спокойно... Прошу, Доминик.
Я сижу у двери и слушаю твой голос, еще немного – и к нему добавится мой истошный крик.
-- Чего тебе нужно? Зачем ты пришел? Не мучай меня. Исчезни, -- повторяю я, сидя на полу, но, судя по звукам, ты не сдвинулся с места.
-- Я знаю, что ты обижен на меня... Но прошу... Мне тоже плохо... Мне не хватает тебя... Открой, Дом. Все, что мне нужно, эта твоя поддержка... Ты, рядом...
Такой наглости я и не ожидал услышать. Вскакиваю на ноги и уже почти поворачиваю ручку двери:
-- Так ты за поддержкой ко мне явился?! Знаешь, Бэллз, иди ты в задницу.
Подхожу к раковине и открываю воду. Даю понять, чтобы уматывал.
Я уже ни в чем не уверен. Правильно ли я поступаю?.. Он сейчас уйдет, плюнет на все и уйдет. И останусь я тут один посреди ночи. И что буду делать? Реветь как девчонка?.. Или выбежать и остановить его, но что я ему скажу.
Мне нужно принять решение, и на это у меня пара секунд...а, нет, поздно. Я услышал, как хлопнула дверь.
Наступило "потом".
*
Наступило оно в виде мертвой тишины. Я ещё немного отдышался, сидя на холодном полу, еле поднялся и пошел на кухню. Не включая свет, по инерции дернул дверцу бара и выхватил первую попавшуюся бутылку. Не глядя, налил в первый попавшийся стакан и выпил. Оказалось, что налил я много. Черти бы тебя взяли, придурок, с твоей рубашкой в пакете!..
--
Следующий день ничем не должен был отличаться от всех остальных, что были до него уже около двух недель.
Щетина. Чуть теплый эспрессо из автомата. Такси. Студия.
Крис встретил меня какими-то квадратными глазами. Что это с ним? Но потом он так же засел в углу с басом, который был куплен ещё для тура «Absolution» и начал что-то бренчать себе под нос.
Том с айфоном наперевес влетел в студию и так и замер на пороге, едва завидев меня с бутылкой минералки.
Что это с ними со всеми?..
Я совсем не играл сегодня. Дрожащими руками сегодня мне только барабанную дробь выдавать на военном параде.
Я просто сидел за установкой и смотрел на свои ударные, как баран на новые ворота. Из этого ступора меня вывел голос:
-- Привет. Что скучаем? Я новые партитуры принес…
Вздрагиваю, как ошпаренный – ты стоишь передо мной и держишь пальцами тарелки хай-хета.
Том смеясь теребит твой каштановый вихор на темени. Крис оживленно копается в принесенной тобой пачке вдоль и поперек исписанных нотных листов.
-- О, Мэтт! – вошедший звукарь Кэсси обнимает твое острое плечо. – Тебя можно поздравить? Ха-ха!.. И когда ты только все успеваешь? А? Ха-ха! Как она себя чувствует?
В эту секунду наполненная комната провалилась в страшную черную паузу, без звуков, без движений, без жизни. Я только увидел, что все посмотрели на меня. А ты так даже испуганно и тоскливо.
-- С чем поздравить? – спрашиваю я, как дурак, вокруг которого разыгрывают дешевый маскарад.
Крис подхватил пачку нот, бас и испарился за дверьми.
Том почесал теперь уже свой затылок и прямиком отправился за ним.
Кэсси понял, что сморозил что-то не то, шмыгнул и закрылся в звукарской.
В мгновение ока мы остались одни в комнате.
-- Доминик , -- официально и серьезно начал ты совершенно спокойно и уважительно, как будто я истерично не выгонял тебя вчера из своего дома. -- Позволь мне самому сказать тебе. Только пообещай мне сначала, что не натворишь глупостей.
-- Я не могу тебе такого обещать. – говорю я провалившимся голосом.
-- Будет хуже, если ты узнаешь об этом от кого-то другого, а я буду чувствовать себя нечестным по отношению к тебе.
Где ты нахватался таких пафосных слов?
-- Что ты хотел мне сказать?
-- Кейт беременна.
-- …..
-- …от меня.
В твоих глазах только лед. Даже не покрошенный, а громадными неотесанными кусками.
Я поднимаюсь и, забыв куртку, ухожу…
Лифт…такси…винная лавка «Девисонс»…виски…моя парадная…ключ из дрожащих пальцев никак не лезет в скважину. Когда я уже себе сделаю электронный ключ?..
Сажусь со стаканом и бутылкой виски, не доставая её из коричневого бумажного пакета, наливаю, пью. Два последних действия – единственное, что я делаю в последний час.
Телефон. Заказываю ещё виски. Жду. Расплачиваюсь. Наливаю, пью… За что ещё я должен сегодня расплатиться?
*
Видимо, я не закрыл дверь. Я не заметил, не понял, как ты оказался в моем доме. Но ты вдруг сидел рядом и тянул руки к моей бутылке:
-- Ну нужно, не пей, Дом... Прошу, не надо… -- как через толщу воды, слышу я.
-- Это еще почему? -- спрашиваю в воздух я.
Я пьянею быстрее обычного, я не понимаю, где я и что со мной происходит, машу рукой по воздуху:
-- Так ты у нас теперь, -- я откашлялся, -- Папашка? -- горько ухмыльнувшись, -- А вчера? Ты уже знал вчера?
-- Дом..
-- Значит, знал. Почему бы тебе не оставить меня в покое? Уходи. Я не хочу тебя видеть и разговаривать с тобой. Оставь меня умирать в одиночестве, -- слова лились из меня отчаянным потоком, - Не дразни меня.
-- Ховард, не говори ерунды. Ты не умрешь, -- твердо говоришь ты, и у меня сердце сжимается от твоего голоса.
-- Оставь меня, сказал. И прощай.
Я поднимаюсь и ухожу в спальню. Я устал от тебя, от твоих издевательств. Ты знаешь, как я себя чувствую, и подливаешь масло в огонь...а теперь еще и это.
Ты не идешь за мной, но я чувствую твое присутствие в своем доме.
*
Я похож на преданную, верную и без ума любящую своего хозяина охотничью борзую, которую сам же хозяин нечаянно подстрелил на охоте, а она продолжает, умирая на коврике под дверью, любить его всем своим наивным и открытым собачьим сердцем.
Я лежу и не чувствую своих ног, рук, спины… Я онемел. Мозг мигает красной лампочкой, будто разряжающийся телефон, и норовит вот-вот отключиться.
Последнее, что я слышу перед тем, как заснуть, это твои мягкие шаги. Но я уже не понимаю, куда ты идешь…
--
Я проснулся в темноте оттого, что невыносимо хочу пить. Странно, я до сих пор онемевший. Не могу пошевелиться. Постойте-ка…это Мэтт спит рядом на боку и обнимает меня…всего. Я связан его руками. И мои ноги накрыты его ногами. Он одет. Я тоже. Мы лежим поверх стеганного серебристого покрывала.
Пытаюсь выбраться из плена. Ты нехотя расцепляешь руки и я, изворачиваясь змеей, выползаю на пол перед кроватью, на шершавый ковролин.
Бреду на кухню. Пью. Зачем Мэтт тут? Ах, да… Новость…
От этой мысли захотелось найти вчерашнюю бутылку и допить её из горла.
В ванной есть то, что мне нужно – приношу большое махровое покрывало, укутываюсь в него и курю возле окна.
-- «Только не просыпайся и не приходи сюда», -- мысленно прошу тебя, но нет, поздно – я уже слышу, как ты шлепаешь за мной.
*
К горлу поднимается ком и меня начинает трясти. Ты открываешь рот, чтобы что-то мне сказать, но я тебя опережаю:
-- Зачем ты остался со мной?
Ты садишься рядом и опускаешь голову мне на колени, на мои поджатые колени:
-- Это не значит, что я больше тебя не люблю.
Я делаю глубокую затяжку и смотрю на твой затылок. Ты сидишь окаменевший, тихо вытянул руку и обнял мои ноги. А мне невыносимо приятно от твоих касаний. Это чувство, когда я одновременно ненавижу тебя и люблю. Хочу, чтобы ты убирался, но хочу, чтобы ты был со мной рядом.
-- С нами покончено, ведь так, Мэтт? -- тихо говорю я, -- Скажи правду.
Ты поднимаешь голову и поворачиваешься ко мне, смотришь на меня своими синими глазищами, а твой ответ уже меня не так интересует... Все, чего я хочу, это обнять тебя до хруста костей и зацеловать.
Ты понимаешь меня без слов. Тянешься ко мне, ближе, уже почти совсем...но замираешь, около моих губ, в тот момент, когда я уже дышу твоими выдохами, когда чувствую твое теплое, навалившееся на меня тело. Придерживаешь меня за шею и не сокращаешь последние милиметры расстояния. Что у тебя в голове?! Сделай же что-нибудь, иначе я умру прямо сейчас.
*
-- Ты никогда не слушаешь меня, когда я говорю, что всегда любил, люблю и буду любить только тебя, – ты дышишь мне прямо на губы. – …никогда не веришь, что я всегда буду с тобой. Запомни хотя бы то, что ТЫ ВАЖНЕЕ…
Сигарета моя падает на пол – черт с ней – пол каменный. Да даже если бы он был целиком из керосина, я бы не повел ухом, потому что ты, наконец, целуешь меня…
Я понимаю узников, которым после немыслимо долгого заточения развязали руки.
Отвечаю на твои поцелуи, а у самого по щекам текут слезы. Не сидел бы ты сейчас со мной, если б не понимал, что это – конец. Ты просто боишься за меня. Ты знаешь, что такие новости в один миг могут разрушить группу «Muse» до основания, взорвать ее изнутри. Ты жалеешь меня, прекрасно зная, что я ненавижу жалость. Лучше ударь меня, заставь страдать, женись на ней и переедь в Лос-Анджелес. Но не жалей меня вот так…
Я даже не тряпка, я – раб. твой. А когда у раба отнимают веру, он лишается ума и умирает…
Целуя тебя так, я впрок запасаю свои атрофированные батареи твоей энергией, твоей нежностью.
-- Мэтт, скажи мне – это всё? Ты не стал бы… -- я еле освобождаюсь от твоих трепетных губ. – Ответь. Мне надо знать! Я не могу не знать!..
-- Глууууууупый… -- длинно выдыхаешь мне на дрожащие веки.
Целую тебя так, будто ты завтра навсегда улетишь в свой проклятый космос. Поднимаюсь и поднимаю тебя, не отрываясь от губ. Мы медленными короткими шагами идем в спальню…
*
Подталкиваю тебя к кровати и укладываю на спину, ложусь на тебя сверху и продолжаю целовать долго, жадно. В момент запускаю руки под твой свитер и глажу твое тело. Я так долго ждал тебя. Я так долго страдал по тебе. Только бы сейчас тебя ни что не отвлекло и ты бы не выскользнул из моих рук.
Я забываю о том, что хотел быть грубым с тобой, что хотел тебя проучить. Мне уже плевать на собственную гордость, для меня имеет значение только твое тело и твои руки, нежно сжимающие кожу на спине.
-- Скажи, что ты мой, -- отрываясь от тебя, судорожно выдыхаю я.
Продолжаю целовать твою шею, зарываюсь носом в волосы, как одержимый наслаждаюсь тобой.
-- Я твой.
Моментально отвечаешь ты, и мне сносит крышу. Я сильнее вжимаю тебя в матрац, приподнимая, стаскиваю с тебя одежду. Ты так тяжело и шумно дышишь...или это я, уже не разбираю. Я не знаю, как это выглядит со стороны, я продолжаю суетиться. Ласкаю твое тело, к которому мечтал прикоснуться. Неужели я и впрямь подумал, что смогу жить без этого? Без тебя. Дрожащими пальцами глажу тебя, ты уже не открываешь глаз и ползешь выше, к подушкам. Бережно укладываю тебя и спускаюсь губами к груди.
-- Домми... -- едва слышу я.
Молча, уже помутневшими глазами, смотрю на тебя.
-- Я люблю тебя, -- зарываешься пальцами в мои волосы и притягиваешь ближе, ловя приоткрытые губы.
*
Я хочу больше. Я всегда хочу больше. Мне тебя всегда не хватает. Не напиться тобой и не надышаться.
Хватаю себя за ворот рубашки и снимаю через голову, обрывая пуговицы, -- я так хочу прикоснуться к твоей коже своим телом.
Ты горячий, как чашка ароматного дымящегося кофе в зимний вечер, как дрожащий нагретый камнями летний воздух побережья в Тинмуте.
Брюки я стянул каким-то нереально быстрым способом – просто выскользнув из них.
Ты дрожишь и тянешься ко мне.
Целую тебя с головы до ног. В скулы, в колени, в запястья, в губы, в живот…
Твои ресницы дрожат, будто ты видишь быстрый сон, лоб и нос покрылись мелкими блестящими капельками.
Я чувствую твое возбуждение. Опускаюсь ниже и прижимаюсь к твоим бедрам щекой. Ты напрягаешь спину и собираешь в горсти покрывало.
Я целую тебя, вбирая всего.
Боже, как ты стонешь, отзываясь на мои ласки…
*
«Я уверен, ни одна, даже самая опытная шлюха, так не сможет!» -- это твои слова, сказанные мне время назад. Они стоят у меня в ушах, крутятся, повторяются снова и снова, пока я слышу твои стоны. Я знаю твое тело, знаю, что тебе нужно. Пойми, нет на Земле человека, который будет любить и обожать тебя сильнее, чем я.
Боже, Мэтт... Ты стал чем-то вроде личного фетиша для меня. Я никогда не устану от тебя, никогда не оставлю и не брошу. Ты всегда будешь волновать мою кровь, заставлять желать тебя.
Вопрос остался только один, почему, если ты всегда меня любил, почему ты оставил меня одного так надолго, ничего не объяснив? Заставлял корчиться от боли, тупой боли в сердце. Зачем было так надо мной издеваться, если любишь? Или, может, это твоя особенность, приправа к любви?
Я привыкну, черт возьми! Со временем, только не оставляй меня. А если оставляешь, то предупреждай, чтобы я не успел натворить глупостей.
Снова зажимаешь мне волосы со всей дури, до боли, до крика. Тянешь. На себя, вниз, заставляя глубже. Мэтт, главное, вовремя опомнись, иначе я...эм...захлебнусь тобой. Да пошло оно все... Если и так, это будет прекрасная смерть. Ну, или репетиция смерти.
Отрываюсь от тебя, целую бедра, живот, снова возвращаюсь. Ты подаешься вперед, ко мне. Ты выкрикиваешь мое имя, ты всегда это делаешь, говоришь, что оно как раз подходящее, его можно тянуть, сколько угодно... Странный ты.
*
Через минуту я понимаю, что захлебываюсь, а ты кричишь, весь будто оторвавшись от плоскости. Ты будто паришь…
Спазмы в горле и кашель разрывают меня. И я, глубоко вдохнув, откидываюсь на спину, чтобы прокашляться.
-- Домми… Домми! – ты суетишься надо мной. – Всё в порядке?.. Черт, я чуть не убил тебя…
Ты гладишь мне щеки, грудь, лоб, всматриваешься в глаза, потом соскакиваешь и бежишь к окну, чтоб открыть его, чтобы свежий воздух не дал мне скончаться от твоего напора. Возвращаешься ко мне под бок.
-- Домми… -- все ещё взываешь ты, но я уже начинаю приходить в себя.
Медленно открываю я глаза тебе навстречу. Как бы мне изловчиться, чтоб не причинить тебе боль, не сломать тебя сейчас… Мое сердце разрывает грудную клетку ударами… Ты даже не представляешь, КАК я хочу тебя…
Поднимаюсь и резко переворачиваю тебя на живот – я вообще в эти ненормальные сутки не церемонюсь с тобой, не рассчитываю силу.
Накрываю тебя всем своим телом. Ты похож на узкую щепочку подо мной.
Крепко беру тебя за бедра и сжимаю. Остренькие косточки буквально впиваются в мои ладони, хоть ты и чуть-чуть поправился за последние полгода.
Мне кажется или ты действительно прогибаешь спину навстречу мне? Мэтти, ты…ты…ты!..
Припадаю таким сильным поцелуем к твоей левой лопатке, что почти впиваюсь зубами в тонкую кожу.
Я не могу больше сдерживаться. Я знаю, что ты уйдешь утром. И что я теперь могу сделать, кроме как растерзать тебя на этой почти воспламеняющейся постели?
Крепко держу тебя за бедра и вхожу в тебя. Весь поглощенный твоей страстью, я не могу издать ни звука. Я могу жить только сейчас. Только в этот момент. Другого мне не дано. Другой жизни для меня нет.
Я беру тебя грубо и жадно. Я знаю, что тебе больно от этого. Но я не могу пожалеть тебя в ответ, Мэтт… Потому что мне нечего терять. Всё, что у меня было и есть сейчас…прямо здесь…, завтра улетучится, как лимонадные пузырьки…
*
Ты тихонько стонешь и хныкаешь подо мной, не сразу слышу, но потом все отчетливей:
-- Дом... Домми...
Наклоняюсь к тебе:
-- Да..
-- Переверни меня… -- выдыхаешь ты, - Хочу видеть твое лицо...
Твои желания, для меня закон: сделаю все, о чем ты попросишь. Отрываюсь от тебя и переворачиваю на спину, глажу руки и снова прижимаюсь к тебе всем телом. Твое лицо искривляет гримаса боли, но ты смотришь мне в глаза. Я наклоняюсь к тебе еще ближе, пытаясь сбросить темп на время, ты облизываешь мои губы и, скрестив руки на моей спине, едва шепчешь:
-- Я когда на животе, ты что-то внутри меня задеваешь... Невыносимо приятно... Но наблюдать за твоим лицом... Домми... Даа...
В этот момент во мне вспыхнуло что-то с новой силой. Я зажимаю твои руки у тебя над головой и двигаюсь быстрее. Я не могу себя контролировать, прости. Твои слова, словно подбросили меня. Я уже начинаю рычать, кусаю твои губы, а ты жалобно стонешь подо мной. Слегка приподнимаешься ко мне, хочешь быть еще ближе... Я вижу, что тебе больно, но в то же время, ты безмолвно просишь больше, сильнее, глубже.
Удивительный мой. Я отпускаю твои руки, и они тут же сцепляются замком на моей влажной спине. Наклоняюсь к твоим губам и глотаю твои томные стоны, ты целуешь мой подбородок.
*
Я даже не помню, как все закончилось. Ты был настолько нежен и желанен, что я не заметил ничего вокруг, кроме растекающегося по всему телу электрического жара.
Нет сил, но я не могу от тебя оторваться, поэтому просто ложусь рядом с тобой и не перестаю упиваться твоим взглядом.
Мы оба мокрые, как прибрежные камни возле нашей заветной бухты. И липкие, как твой любимый карамельный десерт из кондитерской «Pretox Potion».
-- Мэтт…
-- Да.
-- Признайся, ты просто подсластил мне пилюлю перед чем-то ужасным, да?
-- Дом…
-- Да.
-- Ты параноик. – улыбаешься неземным блеском теперь, в темноте, иссиня-черных глаз.
-- Надеюсь, ты не побежишь сейчас в душ? – напрягся я, боясь снова хоть на мгновение расстаться с тобой.
-- Я тут, рядом. Не волнуйся так…
-- Наверное, так успокаивают быков, когда ведут на бойню… -- попытался пошутить я.
-- Давай закажем пышек – я проголодался. – просто и по-будничному предлагаешь ты и гладишь меня по заросшей щеке.
*
-- Мэтт...
-- М…
-- Утром ведь все закончится, да? Ты уйдешь... Я не хочу показаться глупым и сентиментальным... Но я так не хотел, понимаешь...
Ты накинул мне на бедра полотенце и вытянул руку, чтобы я положил на нее голову:
-- Знаешь... Вряд ли найдется где-нибудь еще один такой придурок, который сначала самозабвенно трахает, а потом превращается в девочку и ноет.
Ты ушел от ответа, но я, хихикнув, поцеловал тебя в скулу, и ты продолжил речь:
-- До телефона придется идти тебе, потому как мне, сам понимаешь...даже лежать больно, а уж ходить...давай, закажи нам вкусненького...
-- Ты мелкий гаденыш, -- поднимаюсь я с кровати, обмотав полотенце вокруг бедер.
-- Дом..
-- Что?
Ты облизнул губы и склонил голову набок:
-- А, ничего. Иди.
*
Кофе выпит, коньяк из бара – вместе с ним, пышки съедены, салаты расковыряны, куриные шницели надкусаны.
Я замер… Внутри меня включился какой-то страшный таймер. Так тикает взрывное устройство перед тем, как разнести все вокруг к чертовой матери.
Смотрю на тебя, ожидая развязки. Не можешь же ты остаться у меня навсегда.
Ты лениво, но напряженно закуриваешь, наливаешь в стакан воды и как-то нервно, отрывисто пьешь.
Сегодня не надо в студию – Том решает там какие-то технические проблемы.
Как назло… Репетиция могла бы задержать нас вместе, рядом, хоть на несколько часов. А тут даже зацепиться не за что…
И тут я понял, что, по сути, я просто продлеваю себе агонию, мучаюсь в припадке, вымаливаю ещё немного наркотика, чтоб боль ушла на чуть-чуть, и я ещё смог бы пожить подольше.
Только зачем? Зачем я тяну это?
Я осознаю теперь, что ты именно этого моего озарения и ждешь. Чтоб я сам допер до очевидных вещей. Ты не можешь от меня уйти, пока сдерживаешь собой эту мою боль. Ты хочешь, чтоб я отпустил тебя. Сам. Без выматывающих прощаний, сцен, слез и громких слов.
От понимания этой новой мысли мне стало не по себе. Холодный пот бросился вон из меня.
Что, прямо сейчас?.. Мне надо отпустить тебя прямо сейчас???........
*
Подожди, Мэтт... Так скоро? Я не готов сейчас, я не могу тебя отпустить... Сам обрубить эту веревку.
Но зачем тогда все эти слова о том, что ты любишь только меня?.. Если это было правдой, то я не понимаю, почему мы не можем быть вместе как раньше? А если ложь? Что, если ты сказал мне это, для того, чтобы я получил тебя в этот раз...последний раз. Как утешительный приз, как яркий, запоминающийся сувенир о тебе?
Почему бы мне не сказать это вслух?!
Я только сижу и думаю, что мне делать? И сколько правды во всем этом?
Черт, Мэтт...если ты любезно предоставил мне "дозу", клянусь, сигану в окно прямо сейчас, чтобы душа больше не болела. Я не вынесу больше. Вот и все.
Тем не менее, ты не встаешь и не собираешься. Что это значит? Что ты вот-вот соскочишь? Или, что ты уйдешь только утром? Когда?! Я уже понял, что ты не останешься... Вопрос только во времени.
-- Не мучай меня. Скажи, -- не выдерживаю я.
Ты словно вернулся ко мне из другого мира и внимательно посмотрел мне в лицо:
-- Что сказать? -- делая вид, что не понял.
-- Ты соврал мне, да? Про то, что «любишь». Я так и знал. Иначе ты бы остался со мной, как раньше. Зачем, Мэтт? Не надо меня жалеть, ты это знаешь. Если все так, то давай, заканчиваем комедию, одевайся и уходи. Скорее, чтобы не тянуть резину.
Ты напряженно слушал, докуривая еще одну сигарету.
*
-- Не психуй, Дом. – наконец, выговорил ты. – Поверь, если б я знал, что ты действительно хочешь, чтоб я ушел немедленно, то я именно так бы и поступил.
Я молчал, поэтому ты продолжил.
-- Но мне известно, что ты в панике. И если я уйду, то ты воспримешь это как «навсегда» и пойдешь прыгать в окно. Ты так любишь все эти «всегда», «никогда»…
-- Ты издеваешься? – не выдерживаю я. – Зачем ты?.. Вот это все… Зачем постель?..
-- Я не могу тебе сказать зачем, Домми. – устало поднял на меня глаза ты. – Когда я с тобой, я не ставлю себе задач, чтоб потом сидеть и спрашивать себя «о, зачем?». Ты страшно эгоистичен, приятель.
-- Я?! – поднимаюсь над этим умником, и мне хочется его душить, долго и упорно.
Но ты не отвел усталого взгляда.
-- Посмотри на меня, Дом. – твой голос немного дрожит. – Повнимательнее посмотри.
Я смотрю и вижу твое…острое, колючее…отчаяние.
-- Господи, ты что еще ничего не решил? – опешил я. – Ты что, не хочешь ребенка? Ты испугался? Бэллз, ты что?!
-- Сядь, Дом. – нахмурился ты. – Я не хочу ничего говорить. Пока я ничего не могу тебе сказать, потому что ничего не знаю сам.
Ты громко втянул носом воздух и продолжил уже спокойнее.
-- Я сейчас уйду. И очень тебя прошу не терзать ни меня, ни себя. Пообещай мне быть…ну, не знаю, стойким, что ли…
Я не мог оторвать ошарашенного взгляда от тебя. Но ты уже поднялся и направился к дверям.
*
Я уже слышу, как ты надеваешь туфли в прихожей. Что мне остается? Просто, молча, без истерик отпустить тебя? Но когда ты вернешься? Я должен знать, я должен на что-то надеяться.
На негнущихся ногах подхожу к тебе, и ты, уже готовый повернуть ручку двери, оборачиваешься на меня.
Немая сцена. Во мне борются два чувства: отпустить тебя и удержать любыми способами. Я выбираю первое. Потому что решаю поступить как мужчина. Не валяться у тебя в ногах, не унижаться перед тобой. Со мной все будет в порядке, но кого из нас я должен в этом убедить?..
Ты протягиваешь руку ко мне, гладишь щеку и смотришь мне в глаза, подходишь ближе и обнимаешь. Твоя одежда колется – ведь я стою в одном полотенце. Робко обнимаю тебя за спину и прижимаю ближе. Это – тот момент, который я буду прокручивать в голове следующие несколько дней, а может - недель.
Мы молчим, но я слышу тихое «мне пора». Я не буду лить слез и хватать тебя за руки. Иди.
Щелчок. Дверь закрылась. Я снова один.
Чем мне заниматься теперь, когда даже поговорить не с кем?
По дороге в спальню натыкаюсь на свернутый пакет на комоде. Рубашка. Ты принес ее мне. Разворачиваю.
На ходу надеваю ее. Она моя, но пахнет тобой. Поднимаю ворот до ушей и делаю глубокий вдох. Настолько глубокий, на сколько позволяют легкие.
Падаю на кровать. Измятые подушки и простыни напоминают мне о событиях трехчасовой давности. Что я любил тебя, а ты шептал мне на ухо бесстыжий бред. Ты не мог мне врать...не мог.
Я чувствую пустоту. Остывшая постель. И твое невидимое присутствие. Со мной. Здесь. Во мне. Навсегда.