Мать не любила смотреть на него, иногда отводила взгляд, как бы смущаясь; он всегда уклонялся от ее прикосновений. Он не думал об этом и вдруг все понял. Он был урод, дурен собою… В двенадцать лет, в своем наряде, сшитом домашним портным, с острыми локтями, он казался чужим в своей семье. Как затравленный волчонок, поблескивая глазами, он шел к утреннему завтраку и с принуждением целовал у матери руку…
Лишенный ласки материнской,
Предписанную нам природой,
Потом, в лицейские уж годы
Полюбит он Карамзину,
Кумира юных лет жену,
Что в матери ему годилась.
Она, поняв все, не смутилась,
А рассказав о всем супругу,
Поэту стала старшим другом:
Ее не волновала кровь
Его к ней тайная любовь.
Конечно, жизнь брала свое –
Любил не только он ее,
Но до последних жизни дней
Он преклонялся перед ней,
И в тяжелейший смертный час
Искал ее с тревогой глаз:
…«Карамзина? Тут ли Карамзина?» – спросил он спустя немного. Ее не было; за нею немедленно послали, и она скоро приехала… 28 января 1837 г., в 10-11 часов утра. (Из письма Жуковского).
12.02.11