«Ну, куда ты в чужой монастырь
со своим самоваром!?»
Неизвестный сторож
Часть 1. Заверните, чтоб я не видел!
Лето 1990. Ташкент. Аэропорт.
Великое время развала СССР. Каждая, ранее братская, республика становится на защиту своих национальных богатств. У кого что есть, тот то и охраняет. Весь аэропорт, как листовками, облеплен списками разрешенных к вывозу товаров:
…
- колбаса – 1 палка;
- арбузы, дыни – 1 шт.;
- кофе – 0,5 кг;
- конфеты (шоколад) – 1 кг.;
- рис – 1 кг;…
У стойки регистрации двое запыхавшихся молодых людей славянской наружности. У них в руках билеты и большой, свернутый ворсом внутрь, ковер, перехваченный бечевкой. Никакого другого багажа не имеется.
Облокотившись на стойку, молодых людей разглядывает большой, потный, неторопливый узбек в белой форменной рубашке с коротким рукавом.
Парни протягивают билеты и с размаха опускают ковер на весы:
- А вот это в багаж…
Аэропортовский служащий промокает лицо огромным платком, похожим на мокрый парус небольшой шхуны, и молча тыкает большим пальцем в укрепленный вертикально список. Прямоугольный желтый ноготь привычно попадает туда, куда надо: «Запрещены к вывозу ковры и ковровые изделия, мех, шкуры…»
Ребята моргают, читают, перечитывают, снова моргают и снова перечитывают…
- Мы ж из Харькова… Нам же на свадьбу… Это подарок, понимаете? Мы ж только прилетели, купили и сразу улетаем!
Потный воин, стоящий на страже узбекского благосостояния, не щадя мохнатого живота своего, демонстрирует полное отсутствие реакции на отчаянный монолог харьковчан.
- Уважаемый, что ж нам делать-то?
- Э-э-э, возвращайте ковер и летите спокойно в свой Харьков, - лениво говорит он, сдвигая рукой сверток с весов в сторону украинских неудачников.
- Мы ж не успеем! Самолет… а у нас билеты… а следующий только завтра… и денег… а свадьба… подарок…
- Не имею права, - коротко говорит узбекский «спартанец», стоящий на защите Фермопилского прохода к выходу на посадку.
Его усталый голос вмещает в себя столько убежденности, что ситуация выхода «в ту сторону» не имеет.
Парни начинают тихо блеять. Перспектива остаться в далеком Ташкенте, не попасть на свадьбу и завалить мероприятие по доставке свадебного подарка их совершенно не радует.
И тут полурасплавленный узбек говорит:
- Ладно. Вон там видите упаковочный стол?
Ребята поворачивают головы в указанном направлении, и видят обитый жестью большой стол, на котором за три рубля, любому бесформенному свертку, подлежащему сдаче в багаж, посредством нескольких листов почтовой бумаги, придается строгая геометрическая форма.
- И что? – совершенно обескуражено спрашивают они.
- А то. Когда вы это в бумагу завернете, то откуда я буду знать, что там у вас!
Ковер заворачивается в бумагу для бандеролей, ставится на весы, узбек невозмутимо вешает на сверток багажную бирку, все счастливы.
Несколько квадратных метров узбекского богатства улетает в Украину.
Всех дел-то на три рубля!
Часть 2. Сгущенная таможня
Лето 1990. Трасса Термез-Душанбе.
Мы едем за какой-то надобностью в г.Шаартуз (Таджикистан). Дребезжащий зеленый «Москвич-412» резво пылит по дороге, идущей вдоль контрольно-следовой полосы государственной границы.
Это граница с Афганистаном. Вообще-то она проходит по середине судоходного фарватера мутно-коричневой Амударьи, но, естественно вынесена на сушу, за топкий берег, поросший высоким тростником.
Сейчас, после развала Советского Союза, появились и другие границы – границы между бывшими республиками. Если раньше указанные границы воспринимались несерьезно, как границы областей, то теперь другое дело! Еще нет столбов и колючей проволоки, еще нет национальных пограничных войск, и паспорта у всех одинаковые, но…
В машине нас четверо. Три офицера в «гражданке» и старенький узбек-водитель в тюбетейке и стеганом халате-чапане. Пейзаж уныл и однообразен. Серо-коричневые холмы, покрытые пылью, песком и дробленным, острым камнем. Очень жарко. Ветер, который врывается в открытые окна – обжигает, но при закрытых окнах больше минуты в раскаленной машине не выдержать. Понять, что мы пытаемся пересечь новоявленную государственную границу Узбекистан-Таджикистан, нам помогает щуплый пыльный автоматчик, который выскакивает наперерез машине из игрушечной будки, видимо таможенного, поста.
Мы останавливаемся. Из будки, похожей на поставленный «на попа» спичечный коробок, на нас внимательно смотрит еще один милиционер.
У нас проверяют документы, видят удостоверения офицеров и немного успокаиваются.
- Куда едем?
- В Шаартуз…
- Зачем?
- Надо!
Патрульный понятливо кивает: «Надо, значит надо!».
- Что везем?
- Ничего.
- Откроем багажник? – больше спрашивает, чем командует милиционер, и мы открываем багажник.
На дне пустого багажника сиротливо лежат пять банок сгущенки. На лице постового появляется легкая задумчивость. Он смотрит на нас, пересчитывает, несильно кивая головой, и, выполняя тяжкий таможенный долг, говорит:
- Вас четверо, а банок пять! А по закону… можно вывозить только по одной! Так что одна банка консиску… конфиксу… подлежит изъятию! Протокол составлять будем?
Сегодня слишком жарко. Погода явно не для протоколов. Я протягиваю милиционеру две банки:
- Вот, возьми. И не надо протокола. Вас же двое…
Узбек улыбается. Мы отъезжаем. Он приветливо машет нам вслед рукой с зажатым в ней автоматом.
Сладкого вам дежурства, стражи порядка!
Часть 3. Полтора на рубль!
Лето 1990. Термез. Узбекистан.
Восточные базары – это особый колорит, ни на что не похожий стиль торговли, мягкая навязчивость продавцов и густой запах пряностей. Чего здесь только нет! Хурма и бастурма, мед и виноград, инжир и финики, какие-то невероятно липкие сладости с прилипшими осами, горки натертых до зеркального блеска фруктов и овощей.
А рис!? Короткий и длинный, белый и желтый, праздничный красный… Горы арбузов и дынь, рядом с которыми живут их продавцы, расположившись на свалявшемся матрасе с пиалой зеленого чая.
Ты приходишь на рынок за двумя килограммами картошки, а уходишь, с усилием волоча две огромные продуктовый сетки неизвестно с чем, с торчащими их них пучками кинзы и базилика.
Восточные люди прирожденные торговцы. Если ты уже вытащил деньги, но все еще сомневаешься в цене – тебя ни за что не отпустят. Вид живой купюры действует как магическое заклинание. Тебе демонстрируют товар со всех сторон, тебя придерживают за локоть и постоянно бормочут: «Ай, что такое!? Зачем торопишься!? Здесь посмотри! А!? Какой красавец! Бери, не пожалеешь! Жена рада будет! Где такое еще найдешь!?»
И ты берешь, и чувствуешь себя красавцем…
Характерной чертой восточной торговли того времени было то, что сдачу мелочью не давали. То есть, если стоять и канючить, то можно было выпросить часть, но на тебя смотрели так, что проще было не просить.
Это как в анекдоте:
Подходит покупатель, кладет на прилавок рубль:
- Спички!
Продавец совершенно неожиданно выдает 50 копеек сдачи. Покупатель в шоке:
- ОБХСС?
- Нэт…
- Прокуратура!?
- Нэт…
- Что «нэт»?
- Спычков нэт…
Медленно двигаюсь вдоль торговых мест, рассматривая товар. Останавливаться нельзя – уговорят что-нибудь купить. Продают какой-то нужный мне фрукт:
- Сколько?
- Для тебя, брат, на рубль полтора килограмма отдаю!
- Ну давай.
- Сколько? – радостно суетится продавец, уже успев наложить миску с верхом.
- Два килограмма взвесь.
Мелькают руки, автоматически сортируя и без того безупречно смотрящийся товар. Стрелка на весах замирает точно на нужном весе.
- Сколько я должен?
Вот тут-то всё и началось… Улыбчивый продавец уже набрал воздух, чтобы с выдохом назвать цену, но… «Сколько же будут стоить два килограмма, если полтора стоят один рубль!?». Лицо продавца, как компьютер проделывает массу операций в секунду, но сумма упрямо не определяется. Он с силой моргает, морщится, шевелит губами и, дабы не упускать покупателя, умоляюще говорит:
- Брат, давай бери три килограмма на два рубля.
- Да, нет. Три много, мне два нужно.
Вторая попытка подсчета тоже не приносит никакого результата. Я жду, для порядка, поглядывая на часы.
- Слушай, забирай за рубль.
Я забираю товар, а он остается в задумчивости: «Менять цену, менять профессию или купить, наконец, калькулятор!?»
Часть 4. Кому жалко? Мне жалко?
Лето 1990. Термез. Узбекистан.
Всегда и везде солдаты привлекаются для выполнения странного рода заданий. Войны нет, вот они и копают сердешные, и носят и строят, и что-то собирают в полях…
Наша часть не исключение. Кто-то позвонил, с кем-то переговорил, немного поспорили для приличия, потом сказали друг другу «хоп», и мы повезли десяток бойцов на областную продовольственную базу, чего-то там грузить.
Серега Карпенко по кличке «Карп большой» (потому что есть еще Игорь по кличке «Карп маленький») особой манерностью не отличается. Он больше похож на завсегдатая какого-то бара, чем на боевого офицера, коим является. На его боку, из-под форменной, наполовину расстегнутой, рубахи выглядывают кожаные тесненные ножны с охотничьим ножом, а выражение лица вполне соответствует выражению лица «человека с ножом».
Распределив бойцов по местам работы, за которую нам (в смысле нашей части) обещаны минералка, печенье, какие-то консервы и прочие блага, мы с Карпом, бесцельно бродим по территории базы, стараясь большей частью, находится в тени многочисленных навесов.
Под одним из навесов мы обнаруживаем висящие на больших металлических крюках бараньи туши. Они висят в два ряда, накрытые с двух сторон полосами марли. Что особенно радует, так это полное отсутствие мух. В Серегиных глазах появляется сталь. Он по шпионски оглядывается, потом заглядывает за замарлеванные туши, стараясь рассмотреть хоть что-то в глубине распахнутых складов, и достает нож.
Я приподнимаю марлевый полог, и баранья нога под мягким натиском охотничьего ножа, начинает потихоньку отделяться от туши. Мы так увлечены этим занятием, что не думаем о том, как будем переть добычу через двор к нашей машине… Да мы вообще ни о чем не думаем, кроме жареной баранины.
Узбек появляется из ниоткуда:
- Что ви делаете!? Как так можна?
Сергей невольно вздрагивает и поворачивается к любознательному узбеку с видом хищника, который рвет зубами только что убиенную добычу. Замутненное бараньим жиром лезвие ножа матово отсвечивает.
- Тебе что, жалко? – раздельно, с большими паузами между словами, произносит Крап.
Мне показалось, что после слов «тебе что» прозвучит традиционное «жить надоело!?», но… пронесло.
- Кому жалко!? Мене жалко!? – горячится узбек, - если ногу отрежишь, что я говорить буду? Ее ж видно! Нужна тебе барашка – бери целый. Кто их пересчитывать будет!?
- А-а-а-а, - понимающе протягивает Карп, - ну да.
Мы освобождаем крюк, узбек удовлетворенно кивает и уходит, Сергей строит мне мину полного недоумения, на что я привычно развожу руками.