ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ. ГЛАВА ШЕСТАЯ
Проливной дождь не оставил ни клочка сухой земли, он лил с такой силой, что казалось это местные Боги за что - то гневаются на живущих на острове людей. Мирча стоял у распахнутого окна своего номера и с удовольствием наблюдал за этим разгулом стихии. Ливень истово хлестал все вокруг: и верхушки пальм, и крыши хижин, и волны океана - ничто не могло скрыться от произвола разгневанной стихии.
В царящем за окном хаосе чувствовалась первобытная, не подвластная человеку мощь. Мирча не знал, что это разгулялся «Хулангу» - юго - западный муссон, который приносит на острова проливные дожди и свирепые ветры. Дождь закончился также неожиданно, как и начался. На смену ему пришло безжалостное тропическое солнце, лучи которого обрушились на землю с не меньшей яростью, чем дождевые струи. Эта почти мгновенная смена стихий была неожиданна и прекрасна.
Мирча был в номере один - Эдит отправилась на встречу журналистов с главой правительства и государства - президентом Мумуном Абдул Гаюмом. Если бы не этот Гаюм, то дальнейшая жизнь Мирчи, скорее всего, сложилась бы по - иному. А так: Эдит была на встрече с Мумуном, Мирча стоял у окна и таращился на смену стихий и надо же, чтобы случилось так, что, как только одна стихия сменила другую, солнце пришло на смену ливню, Мирча увидел, что из отеля вышла Анжела и медленной походкой направилась к берегу океана.
Анжела искала повод для встречи с Мирчей. Но сурово бдил за ней муж ее, Георгий Львович. Но сегодня под звук дождя этот бдительный страж уснул, и Анжела решила прогуляться по берегу океана в одиночестве.
Не успела Анжела выйти из отеля и пройти и пятидесяти метров, как ее догнал Мирча. Они долго шли молча, не в силах произнести ни слова. Полуденную тишину нарушали только пронзительные крики чаек и шум прибоя. Наконец Анжела нарушила молчание:
- Мирча, так это все - таки ты? Как же так. Ведь я сама видела, как тебя бездыханного увезла скорая, а, когда я пришла в себя, Барбара сообщила мне, что ты погиб. Меня же срочно отправили домой. Там я окончила университет, аспирантуру. Вышла замуж. Но я ведь тебя не разлюбила и не забыла, - слезинка стекала по ее щеке - почему - то только из одного глаза. Второй был сух и внимателен.
Мирча долго и подробно рассказывал Анжеле о том, что произошло с ним после бомбежки. И дорассказывался до того, что перед ними, как черт из табакерки, явился Георгий Львович. Он стоял перед влюбленными с разъяренным от гнева и возмущения, красным, вспотевшим лицом, размахивал руками и издавал нечленораздельные звуки, которые должны были показать все его возмущение поведением жены.
Подмигнув Мирче, Аенжела взяла нареченного под руку и что – то шепча ему на ухо, увела.
* * *
Вскоре после женитьбы Георгий Львович почувствовал, что запросы Анжелы не соответствуют его возможностям. «Значит, - решил Георгий Львович, - возможности необходимо расширить». И расширил: размер взяток за поступление в университет, за сдачу экзамена, за устройство в общежитие, за получение стипендии, увеличил втрое.
Оплату за проживание в общежитии иногородних, нелегалов и другой шушеры, поднял до заоблачных размеров. Приобрел недвижимость: загородный дом, две квартиры в городе. «Жигули» сменил на «Мерседес». Короче, зажили они с Анжелой в свое удовольствие. Но вдруг однажды нагрянули в его кабинет молодые спортивные ребята с «корочками» управления по борьбе с экономическим преступлениями.
Ребята оказались сговорчивыми, их было трое, обошлось в три тысячи зеленых. Пронесло. Но после этого Георгий Львович все движимое и не движимое имущество переписал на жену. Жена осталась этим очень довольна и своего удовлетворения не скрывала ни от кого. Скрывала она его только от мужа родного.
Сам того не заметив, Георгий Львович попал под влияние своей обожаемой супруги. Аппетиты у «обожаемой» были, мягко говоря, нескромными. В добрые старые времена все обходилось в бутылку коньяка или в бутылку приличной водки, в коробку конфет или редкую книгу, то во времена новые, демократические, благодарность исчислялась в зелененьких, в их сотнях, а то и в тысячах.
Жена давила, да и сам глава семьи вошел во вкус, оборзел и начал хапать без стыда и зазрения совести.
Стали жить на широкую ногу, а «широкая нога» требовала все новых и новых материальных инъекций. Получение взяток стало жизненной нормой. И, если вдруг день проходил без дотаций, то дома Георгия Львовича ожидали недовольные взгляды прекрасных глаз его избранницы, ее надутые капризные губки, не говоря уже об отказе в исполнении супружеского долга
С этим «долгом» у них отношения развивались по синусоиде: все зависело от доходов - чем они выше, тем выше была кривая, а так как Георгий Львович до выполнения «долга» был очень охочий, а молодая жена его к «сполнению долга» относилась, как она сама говорила, с «холодцом», а проще говоря, плевать она хотела и на долг, и на супруга, а воздерживалась от плевков только в дни, когда семейные доходы, по ее мнению, были достойны их общественного статуса. В общем, вел преуспевающий ученый после женитьбы жизнь зависимую и заплеванную.
Надо сказать, что иногда его прорывало, и он тогда зверел и пытался ставить жену на место. Как правило, она «на место» становиться не хотела, упиралась и огрызалась и могла, сопротивляясь, подбить любимому глаз или шишку организовать на его высоком лбу ученого. Глаз она подбивала, как правило, половником или, как она его называла «аполовником», а шишку на лбу пристраивала при помощи качалки для раскатки теста.
Он не знал, что и качалку и «апаловник» жена на далекие Мальдивы прихватила с собой, поэтому беспечно поверил, когда она, попрощавшись с каким - то неизвестным ему симпатичным парнем, взяла его, мужа своего, под руку и даже поцеловала. Ее искренний поцелуй тронул изголодавшегося по женской ласке ученого не то что до глубины души, но и до всех других глубин. В надежде, что вот сейчас свершиться то, о чем он мечтал еще на трапе самолета, Георгий Львович быстрым шагом увлек жену в гостиничный номер.
Она податливо семенила за ним, его же охватил очередной приступ неподдающейся контролю, почти животной страсти. Не успели они войти в номер, как Георгий Львович хотел было накинуться на жену, да не тут - то было. С кошачьей ловкостью Анжела увернулась от объятий мужа, извлекла из - под кровати «апаловник» и огрела любимого промеж глаз.
Через мгновение там, промеж глаз, образовался у «любимого» огромный синяк или по - научному - гематома. Георгий Львович ухватился двумя руками за эту гематому и кинулся в ванну делать примочки. За ним в ванну вошла Анжела, она ласково потрепала мужа по шевелюре и приложила к гематоме тампон, смоченный какой - то жидкостью. Минут через двадцать ему полегчало.
Правда гематома вдруг сползла со лба под глаза, превратившись в два фиолетовых синяка, называемых в народе фингалами. С этими украшениями Георгию Львовичу идти на вечер национальной музыки, песнопений и танцев Раивару, фарихи, банди, Боду - беру и других экзотических видов песенного и танцевального искусств, было как бы несподручно и он остался в номере, отпустив на этот вечер жену одну. Наслушавшись песен и насмотревшись танцев, Анжела медленно направилась к гостинице.
Она шла и раздумывала о своей жизни с Жоркой, как она про себя называла мужа. Она не могла пожаловаться на плохое отношение к себе Жорки. Он ее явно любил, всячески баловал, исполнял ее любое желание. Но был ей постыл. Не успев до скоропалительного замужества, познать радости любовных утех, она пыталась познать их в объятиях мужа и обнаружила, что ничего безобразнее и представить себе невозможно.
Жорка же, в редкие моменты «доступа к телу», так старался, что ей с тоски выть хотелось, она и выла, только про себя. Когда же Жорка уж больно старался и тужился, она огревала его или «аполовником», или качалкой. Жорка уходил в себя и на какое - то время оставлял ее в покое. Цикличность таких супружеских «встреч» от удара Жорки в лоб до следующего удара измерялась двумя - тремя месяцами, потом наступала пауза примерно в месяц - Жорка ежедневно таскал подношения.
Она же не могла от них отказаться и брезгливо ему уступала. На вопрос «Сколько это может продолжаться?» у нее ответа не было. Да она не особенно и искала ответ на этот вопрос, решив про себя: пускай идет как идет.
Ей было жалко и себя, и Жорку, она не могла забыть Мирчу, она корила себя за все, но больше всех, считала она, был виноват именно Жорка, который совратил ее, а теперь сидит в номере с шишкой на голове и не может совершить мужского поступка - однажды дать ей в лоб ее, же апаловником или качалкой, а то и просто подбить глаз кулаком.
Так в глубоких раздумьях она остановилась у самой кромки воды и стояла, вслушиваясь в ритмичные звуки прибоя. С шумом пролетела над головой стая летучих мышей. Она посмотрела им в след и боковым зрением увидела приближающегося к ней Мирчу. Она резко повернулась и бросилась ему навстречу. Он заключил ее в объятья и стал торопливо и судорожно целовать. Она не сопротивлялась, полностью отдавшись охватившим ее чувствам. Мирча обнял ее за плечи и повел к причалу, где стоял в ожидании пассажиров прогулочный катер. На катере они добрались до острова Тулхааду, где и заночевали в хижине местного аборигена.