Баю-бай, усни дочурка, мне не петь тебе протяжных колыбельных песен. Баю-бай, снимет мама шуршащее платье, розовое – как июньский рассвет, снимет печаль свою, и останется дома. Навсегда.
Детскую кроватку качать маленькой брошенной девочки. Ты рассмеешься доверчиво, потянувшись тонкими ручонками своими к моим прозрачным рукам, и прижавшись к щеке, зашепчешь тихо: «А мне вчера бабушка куклу купила. Красивую! Я назову ее Наташей, как тебя ладно? – и тут же безо всякого перехода добавишь. – А у нас в садике еж живет. Колючий! А девчонки в группе говорят, что у меня мамы нету… Но ты же есть у меня есть, правда? Ты самая хорошая, самая красивая, ты совсем не такая, как папина тетя Вера с работы, которая мне вчера киндер-сюрприз подарила…»
Маленькое мое золотоволосое солнышко! Ника-победительница. Так назвал тебя твой отец, притащивший в роддом целую клумбу цветов, 21 белую розу. Точь в точь по количеству прожитых мной лет.
Мы родились с тобой в один и тот же день. Ника-Ника, ангелочек голубоглазый!
Черемуха зацвела. И как обычно, по древнему майскому закону, в этот день было холодно. Но соседки по палате, восхищенно улыбаясь, все же подозвали меня к окну и даже разрешили распахнуть его настежь.
Твой отец стоял там, внизу, и смотрел на меня как на Сикстинскую Мадонну, с полотна сошедшую, в изодранном роддомовском халатике…
Наверное, я любила его. Не замечая своей любви, легкой и естественной, как весенний рассвет.
Мы ценим только то, что уже потеряли и когда потеряли.
А я была еще юной и счастливой. И совершенно не умела готовить, даже яичницу, и терпеть не могла стирать, предпочитая всем скучным домашним обязанностям, степенные июльские прогулки с тобой. Как всякая преисполненная глубокого внутреннего достоинства молодая мама.
Потом с нами вместе гулял сентябрь. В старом парке, где играл оркестр и влюбленные целовались под сонными кленами.
И ты, четырехмесячная, беззаботно как в погремушку играла с застоявшимся в зените бабьим летом.
Ты была со мной, когда я встретила его. Высокого и красивого. Роман с Романом, забавно?
- Как зовут дочку? – спросил он меня, бросив взгляд на твою коляску.
- Это Ника, - ответила я и улыбнулась. Но совсем не так как положено улыбаться молодым матерям. Совсем не так. И пробудила негаданно сумасшедшинку в сердце.
И качнулись влево мокрые пеленки, уплывая навсегда в несусветную даль…
Что же натворила ты, Ника, мирно сопя на чистом, отравившем душу матери твоей воздухе? И почему первые свои шаги делала ты без меня, полетев в неведомое из сильных отцовских рук?
Победительница моя, маленький звонкоголосый бесеночек.
Если бы ты знала, как ненавидела я свою любовь, листопадным октябрьским пожаром вспыхнувшую, неласковую, ненужную никому, незванную…
Эти встречи украдкой. В квартирах подруг, которые ничего мне не говорили и лишь крутили пальцами у виска.
В чужих подъездах, когда я больше не могла видеть уже эти их пальцы…
Да, я докатилась тогда и до подъездов...
До обжигающего душа после. После возвращений домой.
А потом наступил ноябрь.
Я была загнана в него – как мышка в мышеловку, убегая по темным улицам от самой себя, от того, что пожирало меня внутри.
В омут прощания брошенная, не требовавшая, не молившая о прощении…
В тот вечер ты играла в манеже. Маленькая и теплая. В комнате чуть ли не с утра горел свет, сиявший нимбом над твоей головой. Я подошла к тебе и поцеловала крепко-крепко.
А потом положила в вазу записку, написанную второпях, обручальное кольцо.
И захлопнула за собой дверь с той стороны. Прости меня, Ника…
Я больше не могла жить так.
Ты ждала меня потом, долго-долго ждала, а я все не приходила. Какие-то люди суетились вокруг и дрожали руки укачивающего тебя отца. А ты все ждала, тянувшись отчаянно к красивой кукле, лежавшей в бархатной коробке посреди зала.
Куклу привезли со старой дачи, и уже здесь переодели в нарядное розовое платье, и она стала похожей на сказочную фарфоровую Принцессу. А еще, может быть, немного на меня.
Вот только не двигалась и не дышала.
И тебе не давали в нее играть.
Поутру новую игрушку вынесли зачем-то на улицу. И слезы зимы, засыпая ее бескровное лицо, становились моими слезами.
Как хорошо, что ты не помнишь этого, Ника, что ты была еще слишком мала!
Кружился в небе белый водопад. И снова наступила весна. И в вазе хрустальной одиноко завяли 22 пурпурные наши общие розы.
Ты говорила первые слова. Новые впечатления потихоньку заслоняли собой старые. Ты почти забыла меня, и сегодня, глядя на стоящий на столе портрет, совершенно не грустишь.
Я стала для тебя тенью, однодневкой-мотыльком, превратилась в смутное воспоминание.
Баю-бай, прости за это меня, Ника, вырастающая уже из самых первых своих платьев.
Никому не рассказывай только, как часто я прихожу к тебе по ночам, о чем говорю перед сном и что ты мне отвечаешь
Поцелуй свою маму. А затем закрой глазки и спи.
И пусть приснятся тебе самые красивые, самые радостные сны.