Рынку "Барабашово" - проклятию города Харькова. Кто видел - тот поймёт. Кто не видел - наверняка отыщет эквиваленты...
…Всю дорогу - до метро, в метро, от метро, - преследует ощущение какой-то искусственной, топорно сляпанной нелепицы. Но не основательной, восхитительно-игристой нелепицы, скажем Хармса, в которую так приятно и пугающе погружаться, а той самой гнусной эклектики, которая цветасто-бурыми, тяжёлыми, липкими глыбами который год валится из мясорубки так называемой современной культуры. Той, что, пожалуй, даст фору сознанию шизофреника со всем прошлым, реальным и воображаемым, со всем чудовищно страшным, непривлекательным, но увлекающим, со всем ярким, жалким и больным.
Её брызги покрывают всю многогектарную территорию этого места. В прямом смысле – пластиковые стены рыночных построек, каркасы торговых павильонов, гранитные парапеты метрополитена – всё покрыто какой-то невидимой, отёчной серостью, всё, окрашенное масляной краской – затёрто до белого, с потёками ржавчины металла, во всех углублениях мутная вода смешивается с раскисшим мусором – полное ощущение унылого присутственного места, с захватанными дверными ручками, засаленными от рук и голов посетителей обоями и тяжёлым запахом. Запах здесь вообще скоро перестаёшь ощущать – обоняние отшибает смесью химических красителей от топорно сработанных и аккуратно развешанных китайско-турецких шмоток, запахом человеческих тел, какой-то рыночной снеди, пеленой убийственно-фальшивых боевых парфюмов, табачным и кофейным дымом, влажно висящим над рядами, как лондонский смог. Довольно скоро отшибает и внимание, остаётся ощущение какой-то выдуманной, антиутопической реальности – уж слишком разнообразен расовый, поведенческий, смысловой состав этой броуновски-бессмысленной, на первый взгляд, толпы. На самом деле, механизм устроен с точностью поддельных швейцарских часов, которые, кстати, продаются здесь в изобилии и является эрзац-копией, натужно-точным слепком местного общества. Стоит вглядеться в хаотическое мельтешение внимательно, и появляется ощущение нахождения в сложном, утончённом, одушевлённом неким злым гением механизме, возникает эффект наблюдения за персонажем некоей компьютерной игры с тщательно проработанным, но неприятным, тревожным миром. Здесь есть свои иерархии, своя мифология и фольклор, свой пространственно-временной континуум, свои представления о счастье, любви, жизни и смысле. Острова безумия, микрокосм, созданный коллективным воображением общества с замкнутым потреблением, формирует полное ощущение, что Система знает о тебе больше, чем ты сам – все твои страхи, тайные желания, пределы твоего внимания и платёжные возможности. Большой брат видит всё! Видит нескончаемые ряды поразительно одинакового «товара», напяленного на поразительно одинаковые манекены - и зассаные подворотни на окраинах, где прячется грузчик-выпивоха и чумазый, непонятной национальности торговец травой, видит тощего косоглазого мальчишку, по мановению руки высокомерной мадам с целым выводком слоноподобных дочерей, лезущего с ловкостью обезьяны на пятиметровую высоту за гадкой даже на вид кожаной китайской курткой с отрешённым и невозмутимым лицом настоятеля даосского монастыря; видит свежие, явно ночные кровяные потёки на проваленной пластиковой стене закрытого на навесной замок контейнера. Видит погружённую в бесформенный и линялый фиолетовый камуфляж солидно надутую охрану, вымогающую часть добычи у базарного жулика, зажав его в углу между обшарпанных контейнеров, видит бегущую мне навстречу по ряду всколоченную, излучающую отчаянное безумие женщину, зажимающую руками лицо и неистово орущую, видит катящего грязную тачку сумрачного рыжего увальня, с размеренностью репродуктора изрекающего через равные промежутки времени слово «кулёчки» (при произношении буквы «ё» его рот брезгливо перекашивает); Большой Брат на минуту фиксирует насмешливый взгляд на стоящей на перекрёстке нескольких торговых рядов задыхающейся хрупкой молодой девушке, жадно ловящей глазами кусок серого неба над головой, по-хозяйски скользит дальше – к деловито-циничным таксистам, угрюмым проституткам, к толпам форсирующих серо-коричневые грязевые реки приезжих – потенциальным покупателям жутких бесформенных сапожищ, аляповатой посуды и керамических ваз, гнусного даже на вид женского белья, стоящего в отсыревших картонных коробах прямо на мокром асфальте.
Возникает ощущение какой-то фарсовой неправильности происходящего – ибо странен человек, снимающий в разгар холодов одни джинсы, чтобы примерить другие под поощрительные шутки продавцов, обнажая не особенно свежее застиранное нелепое трико, странны много лет регулярно извергающиеся на головы покупателей потоки дождевой воды, скапливающиеся на натянутом вместо крыши куске полиэтилена, небрежно прицепленном к неким верёвочкам китайскими прищепками, странен сам факт продажи вполне недешёвого и приличного с виду пальто, висящего прямо на стене троллейбусной остановки. Полное впечатление, что народу мила судорожно-бесшабашная эстетика и антураж «толкучки» времён смуты – то ли перестройки, то ли Гражданской войны, посему никого не удивляет продажа с одного лотка, скажем, женских сумок, мясорубок, электродрелей и очков, якобы исправляющих зрение. Джинсики не желаете? Молодой человек, давайте дублёночку подберём! Джинсики недорого. Паппалнение счёта! Дешевле чем за триста двадцать, вы не найдёте, это я вам говорю, я семь лет на базаре. Мужчина, что вы меня толкаете? Давайте шапочку примерим. Конечно, настоящая нокия, там же написано – о-ри-джы-нал. Это вам знаете, куда надо подойти…
Привыкай, таковы правила игры.
Линейность сюжета подразумевает соблюдение маршрутов. Как невозможно достать провалившуюся за текстуры аптечку в глючной версии «Сталкера» или выскочить за хлипкий с виду проволочный заборчик, ограничивающий пределы локации, так не дано прорваться за пределы рынка сквозь ряды контейнеров, заборов и китайско-вьетнамских стен. Извольте обойти, Большой Брат покажет вам путь, по пути советую поразмыслить над дополнительными квестами. Покупкой штор. Обмене денег. Заказе шаурмы. Примерить джинсики. О покупке универсальной щетки для чистки ковров – у тебя ведь есть дома ковры, амиго?
Наконец проваливаешься в метро, долго и с недоумением рассматриваешь над эскалатором витраж со звёздами, колбами и собранным из стеклянных ломтей лицом академика Барабашова. Похожий на дантовского чёрта мужчина в кепке с клочковатыми меховыми наушниками визгливо назвал кого-то сукой. Похожая из-за потёкшей вокруг глаз туши на панду барышня явно не в первый раз тупо перерывает сумочку – видимо, украли кошелёк. Окончательно добивает растянутая надпись «sweet peach» на расплывшихся сиськах стареющей славянки, сидящей в метро напротив и отрешённо прижимающей к себе оцинкованное корыто.
…Зачем-то снимаю со стула свитер и вдыхаю, зарывшись в него лицом. Не пахнет никем, кроме меня и ничем, кроме сырой шерсти.
В одиночестве всё же что-то есть.