Глава 8.
Наташа 2001 год.
1.
С того счастливого дня минуло целых двадцать пять лет, на дворе был уже двадцать первый век.
Наташа сидела на своей кухне и задумчиво смотрела во двор. На улице было тихо и спокойно.
Двадцать пять лет, двадцать пять лет со дня их свадьбы. Они пролетели быстро за вечными заботами о детях, за работой, за организацией работы фирмы, за хлопотами по дому. Игорь теперь известный геолог, хорошо зарабатывает – он ищет месторождения газа и нефти. Но ищет уже, сидя в своём шикарном кабинете. В «поле» он теперь не ездит – это дело молодых. Он возглавляет крупный, известный институт. Вернее, возглавляет в этом институте науку – он заместитель директора по науке. Его командировки теперь заграницу, в крупные города, на совещания, симпозиумы, конференции, на вручение премий. Но вот сейчас, почему-то, уехал на Алтай. Должен был к юбилею вернуться, но его всё нет и нет. Двадцать первый век, вроде и со связью – тоже проблем нет. Но телефон молчит. Может быть, так далеко забрался в тайгу, что даже поздравить Наташу не может?
Она возглавляет небольшую фирму, производит бижутерию. Как-то попробовала дать ювелирам задание – сделать брошь, похожую на бабушкину. Но у тех ничего не получилось – семейная драгоценность бережно хранит семейную тайну. Уж чего, а камушки всякие у неё есть, но вот такого, сиренево-голубого, который и делает девушку-голубку птицей, вот-вот готовой взлететь, никто найти не смог.
У Наташи с Игорем два мальчика. Ну что ж, думает она, значит брошь надолго со мной, будем ждать, когда у парней родится внучка, найдет себе любимого человека, а пока брошь будет при ней.
Наташа гонит от себя беспокойные мысли. Но они настойчиво лезут и лезут в голову. Игорь! Где же ты? Он очень организованный человек, любит порядок, Наташе всегда звонил, иногда по несколько раз в день, писал письма, слал эсэмэски. Он всегда старался делать так, чтобы жена лишний раз не волновалась, не беспокоилась о нём. С ним всегда было очень спокойно. И вот…
Но всё-таки, думала она, отношения у них какие-то не такие, какие ей бы хотелось. Как говорится, без перца, совсем без перца. Наташа уже стало казаться, что любовь прошла. И секс постепенно стал превращаться в какие-то привычные упражнения, что-то такое для здоровья. Правда, в последний год с Игорем как будто бы что-то случилось. Он стал приносить цветы просто так, неожиданно, без видимых поводов и причин, не только в праздники. Стал делать неожиданные, не к юбилеям, не к датам подарки. Купил и подарил ей серёжки с рубинами, а потом с изумрудами, а потом с бриллиантами, подарил колечко, колье, браслетик, кулон.
И по работе у Наташи с Игорем всё наладилось. Минули лихие девяностые, и в бизнесе всё пришло в норму, теперь она работала спокойно без риска. Её фирма занималась бижутерией. У её подруги было швейное производство. Наташка ещё с детства, с молодости любила красиво одеваться. Они с подругой скооперировались – одна шьёт платья, вторая делает украшения к ним. Получилось просто здорово. Одна из их моделей заняла первое место на конкурсе в Париже. После этого Наташа, кроме производства открыла свой магазин по бижутерии. Так что украшения у неё были, да и деньги тоже, Наташа ни в чём себе не отказывала. На службе Игорь считался очень компетентным работником, бюджет всегда подкидывал премии институту, и его никто не обделял. В общем, семья и раньше не бедствовала. Но вдруг, ни с того ни с сего, начать так бездумно и безумно покупать подарки? Было конечно приятно, но непонятно почему. Нашлись, конечно, «доброжелатели» и кое-кто из девчонок, тут же подлил масло в огонь, отравив ей радость:
- Ты, Наташка, не расслабляйся, присмотрись к нему, а вдруг он на стороне влюбился, и перед тобой грехи замаливает?
Но Наташа не хотела, да и не могла в это поверить! Как в песне Фабрики «Всё, что ты мне ночью говорил».
Однако, червячок сомнения всё же поселился в сердце.
«Но нет, не может быть человек таким двуличным, - думала она. - Но с другой стороны – мой возраст. А вдруг он нашёл молодую, вертлявую, хитрую? Хотя я прекрасно выгляжу, ни одной морщинки, и он по-прежнему гордиться мною. И за последний год, кроме подарков, и в постели всё стало особенно здорово. Я возбуждаю его, как и прежде, стоит ему только дотронуться до меня. Конечно, он располнел. Но на любви это не отражалось. И у нас появилось нечто совсем новенькое. Перед ночью любви он теперь обязательно ласково всю меня намазывает кремом, а потом гладит, приговаривая, что я у него самая, самая. И целует всё её тело - с пальчиков до самой, самой сладкой точки».
Наоборот, когда-то в молодости Наташа думала – куда ж ещё сильней любить. И оказалось, что можно. И с возрастом, как оказалось, любовь и секс могут стать ещё более сладкими. Не пересластить бы, даже побаивалась она.
«Но всё же – зачем эти подарки! – думала она. - Неужели он действительно в кого-то влюбился? Нет, нет, только не это».
Всё-таки в их отношениях, когда она пыталась взвесить их «на весах любви», перевешивало, конечно, чувство Игоря. Внешне Наташа была молчаливой, более сдержанной на эмоции. Она боялась открыть свою страсть всю, целиком, полностью, что-то старалась всё же спрятать в глубине души, оставить для себя. Она понимала, отчего происходил этот страх. Так сильно и грубо в юности её обидело мужское «чудище», в обличье красивейшего мужчины на свете. И там она оставила свою открытость, свои доверчиво сверкающие глаза, искренне тянущиеся к любимому руки, губы, без устали повторяющие два слова - любимый мой. Там она получила когда-то в ответ: ну хватит, надоело.
Наташа понимала, что Игорь тут не причём, что он не виноват в этой травме, в этой её душевной драме, даже трагедии. Она была уверена, что Игорь, это тот человек которого и нужно и можно любить, что никогда не услышит она от него никаких резких слов, никакой грубости. Но вот распахнуться до конца, до последней клеточки своего существа навстречу этой любви, она, всё же, не могла. Хотя понимала, что Игорь это человек, который будет любить её всегда, всю свою жизнь, и всегда его любовь будет чуть больше её чувства. Но обо всём этом Наташа стала задумываться только в последний год, а спроси её раньше, счастлива ли она, Наташа, ни секунды не сомневаясь, ответила бы: да, и очень, очень счастлива.
И вот сегодня их юбилей, соберутся дети, а Игорь так и не позвонил, и неизвестно где он и когда он приезжает. «Ну, ничего, - пыталась Наташа успокоить себя, - время ещё есть, обязательно позвонит». Но, тут же она решила: если не будет звонка до шести вечера, до окончания рабочего дня, то она сама обязательно позвонит в институт, ему на работу. Хотя, за двадцать пять лет их совместной жизни она никогда этого не делала. Не в том смысле, что не звонила на работу, конечно же, они всё время общались. Но вот так, звонить, чтобы разыскивать мужа, такого не было никогда.
Она зашла в ванную, чтобы принять душ. Вечером с детьми и с гостями они должны были пойти в китайский ресторан, это в последнее время стало модно, да и готовили там вкусно. Наташа разделась, и, несмотря на переживания, невольно полюбовалась своим отражением, подумала об Игоре, и неожиданно почувствовала сладкую истому внизу живота как в юности. И тут вдруг она услышала голос Игоря. Он был глухой, но очень явственный. Он звал:
- Голубка моя. Я очень жду тебя, лети ко мне.
Наташа вздрогнула, ей вдруг стало очень страшно, и боль за мужа пронзила её сердце. Она задрожала, накинула халат и побежала к телефону – прямо сейчас, не дожидаясь никакого вечера, надо было звонить на работу Игоря. Ещё набирая номер, она решила, что если ей скажут, что он не связывался с институтом, и они не знают, где он, она прямо сегодня помчится в аэропорт и улетит туда, к нему в тайгу в Сибирь.
На работе вежливый и равнодушный голос ответил, что его пока нет, что он не звонил уже несколько дней, но, что волноваться не надо, просто Игорь Матвеевич немного задерживается. Наташа не смогла дослушать вежливую секретаршу, перебила её потребовала, чтобы её соединили с директором. Павел Петрович, так его звали, тоже попытался успокоить её, но затем разрешил приехать.
Она не помнила, как добралась до старинного здания на набережной Невы, как вошла в него. Заметила только, что все, у кого она спрашивала, как найти кабинет директора, все посетители у него в приёмной, прятали глаза, как будто они знали что-то, что не знала она.
Павел Петрович принял её довольно быстро, свернув даже какое-то небольшое совещание, вышел в приёмную и под руку провёл Наташу к себе, бросив по пути секретарше:
- Ульяна, пожалуйста, два кофе. Наталья Владимировна, как вы прекрасно выглядите, вы совершенно не изменились, - усаживая Наташу в кресло у небольшого чайного столика, сделал он ей комплимент.
В приёмной стояло огромное старинное зеркало, Наташа, конечно же, посмотрелась в него, она и впрямь была хороша. Казалось, годы, если и изменили её, то только в лучшую сторону. Бёдра её округлились, и ещё больше, чем в молодости подчеркивали тонкую осиную талию, грудь увеличилась и нисколько не опускалась вниз, а даже наоборот, казалась упругой, как у девочки. Если б не строгая одежда, не причёска, не выражение лица, её вполне можно было бы принять за двадцатипятилетнюю девушку. А одевалась она и впрямь элегантно, но довольно строго. Этот стиль, как бы подчёркивал её строгий характер, отношение к мужчинам и к флирту. Её внешний вид вызывал у мужчин уважение, восхищение, ею можно было любоваться, но от флирта с ней что-то в Наташе всегда удерживало даже самых отъявленных донжуанов. За многие годы их с Игорем совместной жизни, Наташа никогда не давала ему повода её ревновать, да и она смотрела на мужчин как на сослуживцев или, в лучшем случае, как на мужей её закадычных подруг.
- Павел Петрович, - взволнованно попросила она, - вы мне комплиментами зубы не заговаривайте. - Сообщите мне адрес, где он, куда лететь.
- Да Бог с вами голубушка – там тайга, вы и не найдёте его. Да и мы точно не знаем, где он сейчас, он может оказаться в одной из десяти, может быть даже из пятнадцати точек. Разумнее подождать. Поверьте, ничего не случилось. Иначе нам бы сообщили, - уговаривал Наташу директор.
- Но связи-то с ним нет. Как он может что-нибудь сообщить, - Наташа совсем разнервничалась. - Я прошу вас, я требую, дайте все пятнадцать точек. И не будем терять время. Я сегодня же улечу.
- Ну, раз так, пожалуйста, - Павел Петрович, с видом человека, которого заставляют делать то, что он не очень хочет, по громкой связи набрал секретаря: – Ульяна, где у нас должен быть Игорь Матвеевич - на Белой, или в Арсентьевской?
- Нет, Павел Петрович, он не там, - проворковала в ответ мембрана, - Игорь Матвеевич сейчас на Демидовской базе. Он остановился у Любови, где всегда.
Наташа услышала эти слова и её всю передёрнуло. Ах, вот как! «Да, - мелькнула мысль, - мало я интересовалась делами мужа».
- А что это за Любовь такая? – она изо всех сил старалась сохранить небрежный тон, сдержанную интонацию.
- Да женщина там живёт в деревне Демидовская, - также с равнодушным видом объяснил директор. – Да и какая деревня? Всего-то два дома осталось. Любовь Мотылёва эта живёт, мальчонка с ней лет шести, и старушка древняя. Игорь Матвеевич с нашими ребятами всегда у неё останавливается.
Наталья продолжала разговор, но машинально, она быстро стала соображать, сколько лет назад Игорь впервые полетел на Алтай. И по её подсчётам получалось, что как раз около шести-семи лет назад. Боже! Холодный пот прошиб Наташу, та же ревнивая боль пронзила её. И тут, вдруг, снова, как совсем недавно в ванной, она явно-явно услышала его глуховатый голос:
- Голубка моя, лети ко мне, я жду тебя.
- Вот завтра можете и вылететь, - продолжал директор. – Сегодня уже самолёта в этом направлении нет. Ульяна поможет вам с билетом, нарисуем вам подробную карту маршрута, телефоны напишем для связи или для помощи…
2.
Всю ночь Наташа мучилась вопросами: «А вдруг эта Любовь и есть причина его молчания? Но его голос! Директор сказал, что со мной поедет Всеволод Васильченко. Раз он посылает своего сотрудника, значит они тоже волнуются… И эти подарки… лучше бы их не было… Тогда бы и подруги не пытались надоумить. Но, может быть, они просто мне завидуют? А что, вполне вероятно – у меня хорошая семья, хороший муж, дорогие подарки через двадцать пять лет свадьбы… А вдруг это его сын? А вдруг он вообще не вернётся?»
Наташа почти не спала, чувствовала в темноте, что боль и страх нарастают с огромной силой. И только голос, слова, которые она вспоминала «Голубка моя, лети ко мне, я жду тебя» уже не пугали, а наоборот успокаивали.
В Новосибирск они, к счастью, прилетели без задержек. Туда за ними, по распоряжению директора НИИ, прислали вертолёт, и путешественники по воздуху отправились в старинные владения купца Демидова, полуразвалившиеся деревни и таёжные заимки.
Всеволод всю дорогу болтал без умолку. Наташу, которая вся собралась внутри, сжалась в комок, это раздражало. И потом, это было так непохоже на то, как должен, по её понятиям, вести себя мужчина. Васильченко и выглядел-то нежным беспомощным, как женщина. А когда они сели в вертолёт, то его восторгам, почти щенячьей, раздражающей радости, не было предела.
- Как красиво! Ой! Боже мой! – как восторженная девица восхищался он и показывал в круглое окно. - Наталья Владимировна взгляните, как там внизу красиво! Бескрайняя тайга, скалы, а на них огромные лиственницы и кедры, такие вековые, огромные деревья!
- А как вы ведёте вашу разведку? – Наташу больше интересовали подробности работы, быта геологов.
- Семь дней обычно в тайге, потом один день отдых, и опять. И так по несколько месяцев. Местных мужиков там, в тайге нет, все повывелись, те, кто порасторопнее в городах, остальные спились. Поэтому, если подвернётся там какая-нибудь женщина, так она сама себя геологам предлагает, - нёс он какую-то ахинею. - Некоторые мужики наши рассказывали, что местные женщины даже упрашивают их с ними переспать. Вот и получается, что в тайге почитай у всего нашего института детки – мальчики, девочки, живут. Потомственные геологи.
- Вам самому не противно? – попыталась угомонить разговорившегося попутчика Наташа. – Что вы не несёте?
- А что я такое сказал? – удивился, или только сделал вид, что удивился Васильченко. - Вы же сами спросили про разведку ископаемых.
«Есть люди, которые интуитивно стараются сказать человеку неприятное, этакие говоруны-пакостники, - думала про попутчика Наталья. – Скажут гадость, а потом смотрят в глаза, подглядывают – попал, уязвил или не попал? Зачем им это нужно?.. А может быть я и не права – обычный мужской грубый трёп, эдакая геологическая, привычная для них мужская бравада. Может я просто устала от волнений, от перелёта, от бесконечной болтовни Всеволода?»
Она закрыла глаза и постаралась заснуть. Но получилось совсем наоборот, без новых впечатлений, без красочных видов тайги, скал, деревьев, её мысли стали бродить по самым дальним, потайным участкам её памяти, вспомнить то, что она никогда и не предполагала бы вспомнить.
Вдруг возникла картина: ночь, они в своей комнате, в постели, Игорь целует её, ласкает и шепчет:
- Ты самая-самая прекрасная на свете из всех женщин, которых я когда-нибудь знал.
Наташа отталкивает его, садится на постели и спрашивает:
- А ты много их знал?
Игорь попытался отшутиться:
- По рассказам наших геологов - великое множество!
- А что же тогда ты мне их рассказы не пересказываешь? Поделился бы, – спрашивает Наташа.
- Ладно, Наташенька, ты мужиков не знаешь. Им хорошо известно, что ты – бизнес-леди. А раз так, то по их дурацкому мнению, ты не можешь мне не изменять. Обязательно, они считают, должна. Вот и предлагают мне не отставать. Вот и выдумывают разные глупости. А насчёт слова «знал», извини. Ты его не так поняла. Давай заменим: ты самая прекрасная женщина из всех, которых я когда-нибудь видел на улице, на работе, по телевизору, в кино.
В конце его слов она уже смеялась в его объятиях.
«Нет, нет, - приходила к выводу Наташа, – не мог такой человек, как Игорь жить двойной жизнью, она бы заметила. И не из-за слов подруг – сама бы заметила. Женщина не может не почувствовать, если у её близкого человека есть другая».
А дальше мысли Наташи вовлекли её в воспоминания тех страстей, чувств, которые они всегда потом испытывали после игривых разговоров. Она вспоминала прерывистое дыхание Игоря, его стоны, тихое пошёптывание, вспоминала свой салют, полёт, когда она уже почти ничего не слышала, только сама стонала, изгибалась, покусывая Игоря за руку. И вновь, как всегда от этих мыслей, от этих воспоминаний у неё заныло внизу живота. И как-то странно после этого она совершенно ясно почувствовала, что Игорь жив, может быть что-то и случилось, но главное – он жив!
А Всеволод всё продолжал вслух любоваться красотами таёжного края, и вдруг, обращаясь к попутчице, сообщил:
- Наталья Владимировна, проснитесь. Смотрите - вот Демидовская деревня, видите. Вот два дома, о которых я говорил.
- А это что такое? – Наташа указала на какое-то разрушенное кирпичное здание и церковь.
Она не ожидала увидеть рядом с двумя деревянными домишками, пусть и полуразрушенную, но каменную, и бывшую, было видно по всему, когда-то красивой церковь.
- А, это? Это и есть демидовские развалины. Только по слухам, в этом селе жили не Демидовы, а какие-то дворяне.
Вертолёт сделал полукруг над деревней, завис над площадкой, и стал медленно садиться, недалеко от домов на круглую поросшую травой поляну. Из одного дома выбежала женщина, она подняла руку, приветливо помахала прибывшим в вертолёте. Но всё равно сразу же, даже издалека она показалась Наташе чем-то встревоженной, обеспокоенной. У неё от волнения забилось сердце, просто заколотилось, она сразу поняла, почувствовала, что это и есть та самая Любовь Мотылёва. Да и кто здесь, кроме неё мог ещё быть?
Когда они вышли из вертолёта, Наташа смогла рассмотреть свою воображаемую соперницу поближе и получше. Это была совсем молодая женщина, даже девушка, на вид лет двадцати пяти, полненькая, небольшого роста. Она подбежала к ним, и с разбегу, наивно и озабоченно выпалила, что Игорь Матвеевич потерялся, что уже десять дней назад он ушёл в тайгу, и его нет до сих пор, и телефон не отвечает, потому, что батарейки сели, а заряжать негде – в тайге розеток нет. Глаза у неё были заплаканы, она, безусловно, очень волновалась. Но Всеволод как будто ничего не слышал, как будто всё, что было сказано, его не касалось, он очень спокойно сказал Любе:
- Познакомьтесь – Наталия Владимировна, жена Игоря Матвеевича.
-Ой, батюшки, - и Люба закрыла в испуге рот руками, опустила глаза, но, тут же, взяла себя в руки, внешне успокоилась и тихо сказала:
- Так вот вы какая!
- И какая же? – с вызовом спросила Наташа.
- Очень красивая. Игорь Матвеевич так и рассказывал, что вы очень красивая женщина.
- Спасибо, - всё также с вызовом и строго, не обращая внимания на комплименты, сказала Наташа. - Но раз он не вернулся, и с ним никак не связаться, мне бы очень хотелось прямо сегодня пойти его искать.
- Что вы, одна в тайгу это верная гибель, - вступил в разговор Васильченко. – Надо дожидаться, когда он придёт. А если не дождёмся, будем вызывать спасателей.
- Я пойду с вами, - неожиданно очень решительно заявила Люба. - Володьку оставлю вот с этим мужчиной, а мы с вами пойдём. – Она как будто не замечала Всеволода, разговаривая только с Наташей. – Только не сегодня, надо собраться, всё подготовить, а завтра спозаранку и отправимся.
- А кто этот Володька? – перебила её Наташа.
- Да сын мой, - объяснила Люба. - Здесь в деревне больше никого и нет. Мы вдвоём, да ещё баба Прасковья, но она очень старая, ей лет сто. Ничего не слышит, разговаривать с ней бесполезно, зато рассказывает сказки каждый день. Я бы давно отсюда уехала, - по пути к дому спешила она поделиться с приезжей своими проблемами, - но Володька болеет часто, куда мне с ним по общежитиям мыкаться. Вот так и живём. А он у меня очень самостоятельный. Рисует хорошо, даже английский знает. В этом году в школу ему надо. Куда-то переезжать придётся. Да вот бабку не оставить, прямо беда. Игорь Матвеевич очень нам помогает, он очень хороший человек, добрый, вам на него молиться надо.
И Люба быстро взяла Наташину руку, и доверчиво поглядела снизу ей в глаза. Наташа была и выше ростом и, несмотря на то, что она уже была в тайге, она шла на каблуках, не на шпильках, конечно, но в сапожках на каблуках. Она от удивления хотела, было, отдёрнуть руку, но увидев чистые, искренние и честные глаза девушки, передумала, и на сердце у неё, сразу, в одно мгновение, стало легко и спокойно.
«Господи, – подумала она, - какое это поганое чувство, ревность. Оно точит, душу, сердце болит. А я-то, как в юности, как девочка нафантазировала, разревновалась, - корила она себя. - Уходи, уходи ревность, - мысленно внушала сама себе Наташа. – Уходи и больше никогда не возвращайся».
Володька – худенький, хрупкий мальчик с очень синими пронзительными глазами, беловолосый, с большой ямочкой на подбородке - выбежал навстречу. По-детски, и по-деревенски он обрадовался гостям как родным. Взял за руки, потащил всех в дом, и, как взрослый, стал угощать картошкой, яйцами, грибами, соленьями. Пока мама накрывала на стол, он бегал в кладовку приносил и показывал банки, хвастаясь заготовками, орудовал возле печки огромным ухватом, вытаскивал чугунки. И в одном из них вскоре уже была дымящаяся картошка, а в другом настоящие, пахучие, натомившиеся в печи щи.
- Надо же! – с удивлением воскликнул Всеволод. - Володя, дорогой ты мой, неужели это ты сам всё сготовил?
- Да конечно сам, - ответила за сына Люба, погладила его по голове и чмокнула в светлую макушку, - он вообще у меня очень самостоятельный. Всё делает сам. Да здесь в тайге, в деревне нашей иначе нельзя.
Васильченко и Володька как-то сразу друг другу понравились, и, несмотря на огромную разницу в возрасте, сразу стали общаться на равных и как старые знакомые, даже друзья. Правда Володя с новым знакомым только и говорил об Игоре, показывал игрушки, книги, компьютер, приговаривая:
- Это мне Игорь Матвеич привёз. Это он мне сделал. Это он подарил.
Бестактный, как показало его с Наташей путешествие с Наташей, Всеволод, и здесь сморозил очередную глупость:
- Володь? – спросил он. - А дядь Володя Титров давно приезжал?
Тут Любаша резко вскочила, и сердитая, как фурия, подошла к Всеволоду и попросила его выйти с ним в сени.
Наташа вначале ничего не поняла. Но потом стала смутно припоминать одно лицо. «Да, да, - перед глазами всплыла давняя картина, - как-то в прошлом Игорь привёз на машине к ним домой, то ли в гости, то ли потолковать о делах, одного из сотрудников института. И глаза у него были синие-синие». Наташу тогда ещё поразил этот яркий цвет, а ещё и то, что взгляд этого гостя, как бы скользил по Наташе, как будто раздевал её. Она вспомнила, что у неё тогда при знакомстве с эти сотрудником Игоря, мелькнула глупая мысль: а что будет, если он отрастит бороду, ямка на подбородке, будет видна, зарастёт у него или нет?
Вот природа! Как она сохраняет характерные черты. Значит вот, кто отец! «Так, так, так, - размышляла Наташа, - а ведь он уехал в Америку. Игорь как-то упоминал, что он женился на украинке, которая жила в Америке и укатил. Вот подлец, небось, и забыл о сыне, и не помогает».
Володя пока шли разговоры, воспоминания, пересуды, исчез на какое-то время, а потом появился, подошёл к Наташе и спросил:
- Тётя Наташа я подоил корову, хотите молока? – А потом ещё по-английски: - Do you wont milk?
- Yes a do! – подыграла деревенскому полиглоту Наташа. – Ну, ты даёшь, Володька. Да и произношение-то супер, где ты так научился?
- Так Игорь Матвеевич программы привёз, - с удовольствием он в очередной раз вспомнил о муже Наташи. - Вот я и тренируюсь. Игорь Матвеевич мне сказал, всё что говорю, потом повторять ещё раз по-английски, даже мамуля у меня научилась. Go to slip! – выкрикнул мальчик. А потом добавил: - gobt malt! А ещё у меня есть мольберт, - по-детски похвастался он. - Я люблю рисовать.
Володя сбегал в комнату, принёс оттуда целую пачку плотной бумаги, и, разложив их на столе, стал показывать и объяснять свои рисунки.
- Это называется «Бабы Пашины рассказы». Их много, потому что у нас баба Паша старая-старая, она много помнит, мне рассказывает, у неё и правда, и выдумки, а я всё запоминаю и вот, рисую.
Рисунки удивили Наташу. Выполнены они были и в хорошей технике, и с душой - пейзажи, горы, скалы, небо очень красочное. На одном из рисунков какой-то человек шёл по тропинке, и вдруг… Сердце Наташи заколотилось, голова закружилась, ноги стали ватными, кровь прилила к голове, она побоялась, что сейчас ей станет плохо, она выбежала в сени, и увидела, что Любаша плачет на плече у Всеволода. А он гладит её по голове, и говорит:
- Вот Петров-то гад. Наталья Владимировна, - обратился он к Наташе, – вы уже догадались, Володька-то, чей сын?
Наталья, ни слова не говоря, кинулась к Всеволоду и тоже зарыдала в голос у него на другом плече.
- Господи, да что с вами? – поразился Всеволод. – Что же случилось-то, женщины вы мои, дорогие!
- Идите все в дом, - всхлипывая и рыдая, пыталась что-то объяснить, но говорила вместо этого какие-то глупости, Наташа. - Там картошка, там щи, картины, Володька пишет, картины.
Вслед за ней в сени выскочил и Володька.
- Тётя Наташа, - испуганно гладил он её руку, - ну, не плачьте, не плачьте, пожалуйста, я вам эту картину подарю!
Казалось, никто ничего не понимал. А Наталия всё рыдала и не могла успокоиться. Первой взяла себя в руки Любаша. Она увела всех в избу, накапала валерьянки, дала Наташе выпить капель.
- Завтра вы со мной не пойдёте, Наталья Владимировна, - строго сказала она. Видно было, что ей не нравилось, что её вероятная попутчица, ни с того, ни с сего, как она считала, может вдруг закатить истерику .
Наташа очнулась, взяла себя в руки, забрала у Володьки картинку, и попросила Всеволода:
- Принесите, пожалуйста, мою сумочку.
Когда Всеволод вернулся, она повернула картину к свету, так, чтобы все видели, что на ней было изображено. А там была нарисована женщина-птица! Та самая голубка! У неё были крылья все в драгоценных каменьях, тело было жёлтым-жёлтым, как дорогой янтарь, глаза были синими, на крыльях как у бабочки разноцветные рисунки, а на голове сиреневый хохолок.
Наташа отложила картину, открыла сумочку и достала свою брошь. Всё было точь-в-точь, как на Володином рисунке, только хохолка у птицы на украшении не было. Все, включая Володьку, ахнули разом.
- Теперь я понимаю почему у меня не получалось сделать такие же броши - хохолка не было, - сказала Наташа.
- Господи, - вскричала Люба, - пошли скорее к бабушке Паше. Володька, иди, буди её! Я всё поняла. Я, кажется, знаю, где надо Игоря Матвеевича искать.
Уже вечерело, баба Паша ложилась рано, но Володька видать умел всё и разбудить старушку, и уговорить её и встать, и принять гостей. Баба Паша зажгла все лампы, какие у неё были в избе.
Света всё равно было мало, а баба Паша бубнила:
- Какие, такие гости? Зачем гости, на ночь, глядя, нам и так хорошо. Чё там за люди, злые ли добрые, смешные ли строгие, весёлые ли злые ли, родные не родные ли, - как стихами причитала она.
- Заходите, заходите, - распоряжался Володька. - Баба Паша ничего не слышит и говорит без конца.
Наташа прошла в горницу, тихо сказала:
- Здравствуйте.
Ей показалось, что она попала в краеведческий музей. И этому музею, по крайней мере, лет триста. Чего тут только не было. Даже прялка была, и видно было, что на ней ещё недавно пряли пряжу.
- Ну и ну, - с удивлением сказала она.
Рядом с прялкой стоял окованный железом сундук, как будто взятый из сказки «Аленький цветочек». Казалось, открой его и там наверняка окажется и ларец, и зеркало, и корона. И вся остальная обстановка была, как в музее крестьянского быта далёкого восемнадцатого века.
Баба Паша ходила по избе и бубнила, то внятно, то непонятно, но в один момент, она вдруг повернулась к Наташе и остановилась, как вкопанная, и надолго замолчала, пристально глядя на Наташу снизу вверх, затем потрогала её каштановые волосы и вдруг заголосила:
- Господи, Царица Небесная, вот когда наша Сашенька вернулась! Вот она, вот она где! А где ж ты пропадала, милая?
Она уже не отходила от Наташи, плакала, гладила её и всё приговаривала сквозь слёзы:
- Вот прабабка-то моя и говорила - вернётся, вернётся она, ты ей колечко-то и отдай, и ларец отдай.
3.
После того как всё успокоилось, баба Паша начала свой рассказ. Вначале она поведала о том, что она не всегда была такая старая, что была и молода, и что у неё тоже была когда-то бабушка. И прожила она сто лет. И у этой бабушки тоже была бабушка, то есть получается прапрабабушка бабы Паши. И она была в няньках у одной молодой красивой барышни, звали её Сашенька. Девушка была худенькая, стройная и высокая. И очень весёлая и жизнерадостная. Она умела разговаривать с птицами и животными. И птицы её очень любили. Прилетала к ней одна птичка. Она звала её голубка. И вот однажды Сашеньку полюбил один красивый пастух. Откуда он пришёл в их края, никто не знал, но полюбили они друг друга очень сильно. Но в те же времена купцы Демидовы осваивали Алтай. И земля, на которой находилось село, где жила Сашенька, принадлежала её отцу. Поэтому так и получилось, что Сашеньку обручили с сыном одного из Демидовых. Но Сашенька к тому времени была уже беременна от пастуха, и хотела было покончить с собой. Но Яша ей не позволил. По слухам Яша ушёл в скалы и сделал ей подарок - брошь в виде птицы. И передал ей брошь, колечко своё и ларец. А потом вырубил на одной сиреневой скале в глухой тайге такую же голубку, как на броши. Пастухам он сказал, что если когда-нибудь найдут эту скалу, с нарисованной голубкой, то это будет означать, что его душа соединилась с Сашенькиной. И он исчез, больше его никто из пастухов никогда его не видел. Говорят, он бросился с той скалы.
Сашенька, выйдя замуж за Демидова, уехала из этих мест и родила девочку – Яшину дочку. Сразу после родов Сашенька умерла.
- Я думаю, что пришло это время, - закончила бабушка Паша. – Кто-то нашёл сиреневую скалу с голубкой, и души влюблённых там, наверху, наконец-то соединились. – Она умолкла, и долго в избе хранилось молчание. – Шкатулку, ты, девонька, забери себе, она в киоте, - обратилась она к Наташе. - А теперь идите, я спать хочу.
Наташа вышла из дома, крепко прижимая шкатулку к себе.
- Любаша, я думаю, что Игорь пошёл искать эту сиреневую скалу с рисунком птицы. Он ведь видел у меня брошь, и видел рисунок Володи. Как ты думаешь, где она может находиться?
- Примерно знаю. Это недалеко, километров двадцать пять отсюда по тайге. Только рисунка я там не видела. Да и никто из охотников не рассказывал про эту голубку. Ну что ж - завтра с утра и отправимся. Я тоже думаю, что Игорь Петрович и рисунок рассмотрел, и брошь твою видел. А рассказ бабы Паши он много раз слышал, вот всё и сопоставил, и пошёл искать.
4.
Наташа и Люба вышли утром на рассвете. Снаряжение было полным, телефоны заряжены и на связи. Всеволода и Володю они оставили дома. Всеволод сказал, что если что-нибудь случится, он вызовет спасателей.
- Мало ли что. Наверное, Игорь Петрович не смог спуститься, всё-таки он полноватый, спортом не занимается, вот и застрял где-нибудь со своим животом в расщелине, - как всегда грубовато пошутил он.
- Юмор твой Всеволод, на грани фола, - рассердилась Наташа.
Она и сама-то уже давно в походы не ходила, в палатках не спала, почитай уже лет двадцать, после того, как замуж вышла. Правда на форму свою ей грех было жаловаться, всё-таки в фитнес клуб не реже, чем раз в неделю захаживала.
Любаша полностью экипировала Наталию.
-У нас говорят, - инструктировала Люба свою новую подругу, - идёшь в тайгу на три дня, бери запас на неделю. Мы с тобой доберёмся до сиреневой скалы в лучшем случае через четыре дня.
- Да что ты, Любаша? – удивилась Наташа. – Всего-то двадцать пять километров. Я ходила в Крыму в семьдесят девятом году, в походе, по двадцать два километра в день. Да мы за день, если поспешим, доберёмся.
Любаша в ответ только улыбнулась. «Посмотрим, - подумала она, - что ты скажешь уже через пару часов пути».
Было уже девятнадцатое июня. Стоял тёплый летний день. Юбилей двадцатипятилетия их свадьбы был шестнадцатого числа. Наташа только сейчас подумала о своих подругах. «Наверное, они со своими мужьями не приезжали в ресторан, я ведь всё отменила, но успела позвонить только Катюшке. Она, по-моему, ничего и не поняла. Но должна была позвонить всем остальным».
- Ты летишь в тайгу? – переспросила тогда Катюшка. - Так далеко. А почему не в Испанию, не в Париж?
- Катюшка, я ж тебе объясняю, давай лучше отпразднуем ваш юбилей в Париже, - Наташа некогда было вдаваться в подробности своего решения. Да её бы тогда никто и не понял.
- А в тайге у тебя кто на праздник придёт? – доставала Наташу бестолковая её подруга.
- Катя, я еду одна, - Наташа торопилась и еле сдерживалась, чтобы просто не бросить трубку. - У меня беда.
- Ой, прости Натали, я спросонок, – почувствовала что-то Катя. - Ночь не спала. Сейчас только прилегла. Не волнуйся, делай свои дела, я всё поняла.
- У меня не дела. У меня беда.
- Всё будет хорошо, - попробовала успокоить Наташу подруга. - Ты же знаешь наше золотое правило! Ну-ка вспомни, скажи!
- Как произнесёшь, - нехотя сказала Наталья, - так и произойдёт.
- Я теперь это называю по-другому: как запуляешь в свой мозговой компьютер программу, так она и исполнится. Только надо правильно понять, или на бумаге написать, или вслух произнести, или хотя бы подумать правильно. Твоя программа, - бодро сказала Катя, - звучит так: будем праздновать юбилей в тайге!
Наталия рассмеялась.
- Ну, слава Богу, я тебя рассмешила, - искренне обрадовалась Катюша. - Теперь всё будет хорошо. Я уверена.
Наталия, перед тем, как заканчивать разговор, спросила с иронией:
- А чего же ты про Сергея в свой мозговой компьютер не пуляешь, чтобы всё у вас было хорошо?
Катюшка грустно-грустно вздохнула.
- Я не могу пока точно сформулировать желание. Вот поэтому и маюсь. Хочешь, я с тобой поеду? – неожиданно предложила она.
- Нет, Катюша! Если что-то понадобится, я тебе эсэмэску пришлю.
- Я тебя люблю Наташенька.
- Я тебя тоже.
Наташе почему-то казалось, что всё это было очень давно. Она так задумалась, что не успела заметить, как они с Любашей углубились далеко в тайгу. И только сейчас она стала понимать, что этот поход, совсем не то, что она себе представляла. Они шли, постоянно перелезая через лежащий бурелом, постоянно преодолевая препятствия. Не было ни тропы, ни лужаек, ни полянок.
«Ну, я и дура, - споткнувшись, и чуть не упав на сырую, поросшую мхом землю подумала Наташа. – Любаша-то права. По такому бурелому мы и за десять дней не доберёмся».
Любаша шла впереди, молча, видимо экономила силы.
- А хоть какая-то тропинка будет?- спросила Наташа.
- Потом, через пять километров будет полегче. Там тайга горела лет двадцать пять назад, когда меня ещё не было. Там у нас новенькие деревья растут, молодняк, бурелома почти нет, будет посвободнее идти.
Через три часа Люба объявила привал, они сели на поваленные деревья, перекусили, и Наташа впервые рискнула спросить у Любы об отце Володи.
- Наталия Владимировна, - сразу же принялась защищать его Люба. – А ведь не было никакого плохого Володи Петрова. Я сама его умоляла сделать мне ребёнка. Мне один раз мой сын Володька приснился. Я тогда ещё девчонкой была. Заснула прямо на лугу, и снится мне сон, мальчонка, лет шести бежит ко мне и кричит: «Мама вставай, гроза идёт страшная». А я грозы страсть как боюся. Я ему отвечаю: «Какая я тебе мама-то? Я сама ещё девочка». А он не слушает и кричит: «Мамочка, ну вставай, гроза идёт». Прямо умоляет. А сам светловолосый такой с ямочкой на подбородке и голубыми-голубыми глазами. Проснулась я домой побежала. А сон этот запомнился, запал в меня на долгие годы. Не могла его забыть.
- А гроза? – спросила Наташа.
- Что гроза? – не поняла Люба.
- А гроза была?
- Да, гроза была страшная, - задумчиво, видно вспоминая тот давний-давний день, сказала Любаша. - Вот говорят перед самой грозой можно в прошлое и будущее заглянуть. Так это или нет?
- Не знаю, Любаша. Мы много ещё не знаем, – сказала Наташа. - Я вот сейчас могу по телефону с сыновьями связаться. А они далеко-далеко. В другой стране. Раньше посчитали бы, что это чудо.
- Нет, Наталия Владимировна не можете. Здесь роуминга нет.
- Ну, Любаша, а дальше то?
- Так дальше чего. Ясно всё. Когда сюда геолого-разведчики ездить стали, меня сюда направили, избу дали. Мои-то родители спились совсем. Мама давно умерла, а отец может и жив ещё, я не знаю. А я как в первый раз увидела Владимира Николаевича, так в ноги и кинулась ему. Мне ведь этот мальчишка опять снился. Я его во сне спрашиваю: «Сынок, а когда ты появишься-то?» А он ручки тянет ко мне и говорит: «Появлюсь. Только смотри не упусти, не упусти». Я тогда проснулась и на себя всё в зеркало долго смотрела, и всё думала: как это у меня кареглазой и черноволосой такой сын может родиться? Я даже о мужчинах и не думала в это время – родится мальчик, и всё. Слава Богу, даже влюбиться в него не успела, вот беда бы была. А я как его увидела-то, так сразу через пять минут ребеночка просить стала сделать. А он меня за сумасшедшую принял, ругался, что мы только что познакомились и даже не поговорили. Ведь ему уже лет сорок было, и женат, и дочь у него. Говорил, что он не может взять на себя ответственность за сына. Он даже сказал, что если сын будет, то как же он его бросит-то. А я ему всё про сон свой рассказывала.
- Так как же ты его уговорила-то? – Наташа не знала, всерьёз ей принимать этот рассказ, или как шутку.
- Я ему пригрозила, что повешусь.
-Да ты что? – Наташа не просто удивилась, её поразили Любины слова, и сомнения в том, была на самом деле эта история, или нет, исчезли вовсе.
- А зачем мне тогда такая жизнь? Я уже к тому времени почитай пять лет о своём сыне мечтала. И знала, что он именно такой будет.
- Глупость! – сказала Наташа. – Ну, познакомилась бы с другим мужчиной, полюбили бы друг друга, был бы другой мальчик.
- Нет, не скажите Наталья Владимировна. Мне другой уже тогда не нужен был. Володька мой это чудо. Он необыкновенный мальчик. Я это говорю не потому, что я его мать. Я знаю – я ещё с ним весь мир увижу. Да и вы сюда не приехали бы, если бы, не он. Ваш Игорь Матвеич мог и на другую зимовку ездить. Он из-за Володьки сюда приезжал. Он Володьку жалел очень. Лишний раз хотел к нему приехать, подарки привезти, поучить его. Он тоже понимает, что Володька не такой, как все. Да если бы не мой сын, он бы и голубку вашу не нашёл.
И тут вдруг, Наташа ясно услышала голос своего мужа. Она не слышала его с тех пор, как улетела из Петербурга. И опять глуховатый, но очень отчётливый голос совершенно ясно позвал её:
- Голубка моя. Иди же ко мне.
- Ой, Любаша, слышишь! – вскрикнула Наташа.
- Нет, ничего не слышу. – Люба даже оглянулась по сторонам. – Ничего. Показалось вам Наталия Владимировна, у меня слух таёжный, острый. Ну, пошли, засиделись мы что-то. Останавливаться надо будет пока ещё светло, место для палатки найти поудобнее, ужин приготовить, дров для костра.
На «подходящем месте» они вначале долго разгребали бурелом, чтобы хоть как-то поставить палатку.
- Ну и ну, - приговаривала Наташа, - тяжёлый труд. А я-то думала, что путешествие по тайге - это любование красотами!
- Нет, тайга – это тайна, - с удовольствием, чувствуя какое-то превосходство перед городской женщиной, делилась своими знаниями Любаша. – Никогда не знаешь, какой подарок она тебе преподнесёт, какие свои секреты откроет. А для всего мира, для всей человеческой цивилизации - это запас. Что там, под этими сгнившими палками, подо мхом? Какие ископаемые? Никто не знает. Так что «эн зэ» - неприкосновенный запас для страны и для всего человечества. Ну, и конечно, тайга, эти огромные пространства зелёных деревьев - лёгкие Земли. Чувствуете, как здесь дышится?
- Да, Любаша, просто, как пьёшь этот воздух. Как настой целебный, - Наташа глубоко вздохнула, действительно наслаждаясь запахами таёжной глуши. – Ну, ты мне всё-таки расскажи, как всё-таки всё у вас произошло? Раз такой чудо-ребёнок, наверное, всё-таки отношения какие-то были? Не с одного же раза?
Люба в ответ засмеялась.
- Даже и одного раза не было.
Тут уже Наташа изобразила немую сцену удивления:
- Ты что, Люба? А ребёнок как же?
-Вот и врачи долго удивлялись, как и вы, Наталья Владимировна поразились: а ребёнок, как же? Даже плева не нарушена.
- Что не нарушена? – не сразу сообразила Наташа.
- Ну, девственная плева такая, - объяснила Люба. – Врачи посмотрели и сказали: даже девственная плева не нарушена.
- Ну, уж ты сказки рассказываешь, - Наташа не знала верить ли своей новой знакомой или нет. – Такого не бывает.
- Оказывается, бывает, Наталья Владимировна, бывает. Со мной было. И всё в медицинских документах подтверждено. Хорошо, давайте я вам всё по порядку расскажу.
4.
И Любаша, одновременно готовя место для ночлега, начала рассказывать свою историю.
- Владимир Николаевич тоже, как и вы, вначале смеялся даже надо мной, когда я его уговаривала и про сны рассказывала. Ну, а потом, после того, как я его напугала, что повешусь, он стало быть, согласился. Ну, выбрали мы время, и, стало быть, отправились в поле.
- А в поле-то зачем? – Наташа не знала – смеяться ли ей над этой историей или плакать.
- Потому что мне сынок почти всё время в поле снился, - серьёзно объяснила Люба. – И у нас же здесь нет никого. В поле, как раз, никого и нет. Ну, выбрали местечко, где травка помягче. А трава на лугу высокая, он меня на самую горку увёл. И одеяльце какое-то положил, с собой взял. А потом говорит: «Ложись Люба и закрой глаза, но сначала разденься». Я спрашиваю: «А зачем раздеваться-то? Стыдно ведь!»
Тут уже Наташа не выдержала – фыркнула.
- Вы, Наталья Владимировна не смейтесь, а то я рассказывать не буду, - остановила её Люба. – В общем, он свою линию гнёт – раздевайся и всё. Иначе, говорит, я ничего делать не буду. А мне ж ребёночек-то нужен. Ну вот. Стало быть, я и разделась. А он как ахнет.
- А ахнул чего?
- Ахнул, потому что увидел, что сибирские девушки, стало быть, красивее украинок будут.
- А что он имел в виду? – Наташа живо представляла всю эту анекдотичную картину переговоров, уговоров, угроз, укладывания одеяла, уговоров обнажиться, и чтобы хоть немножко перевести дух, и не рассмеяться, задала этот вопрос, стараясь немного увести рассказ в сторону.
- Да грудь у меня большая, - всё также серьёзно объяснила Люба. - А талия тонкая. Вот он смотрел и ахал. И с украинками сравнивал. Он-то радовался, а я потом с этой своей грудью намучилась. Молока было – на целый роддом. Сливала, и Володьку почти до двух лет кормила. Большой уже был, подбежит и тыкает в грудь, мамочка, стало быть, дай покушать. Так вот, продолжу про рождение, значит. А глаза он мне завязал лентой – чтоб мне не стыдно было. Вот, а потом стал гладить меня всю – понравилась, в общем, я ему раздетая-то. По груди погладил, вокруг соска вначале, поцеловал, а потом сосок начал гладить и сжимать – то сжимал, то разжимал, то сживал, то разжимал. Вы знаете, Наталья Владимировна, а мне это понравилось. Меня аж трясти, колотить чуть-чуть стало. А глаза-то у меня завязаны. И хочется мне уже их развязать, потому что стесняться я уже перестала.
Наташа всё-таки не выдержала, засмеялась.
- В общем, стащила я повязочку-то, ленточку с глаз, - Люба, увлекшись своими воспоминаниями и рассказом, на этот раз пропустила её смех мимо ушей. - А как стащила, так поняла, это он её повязал не потому, чтоб я не стеснялась, а потому что он стеснялся - тело-то у него уже животиком сильно попортилось.
Наташу больно кольнуло. Игорь вспомнился сразу. Живот его тоже уже мешал ему наклоняться, а иногда и заниматься сексом. Но всё равно, даже от мысли о нём, внизу собственного её живота, всё и затаяло, и закипело одновременно.
Люба почувствовала, что собеседница отвлеклась и не слушает её.
- Что, Наталья Владимировна, вам неинтересно? Так я могу и не рассказывать. А, в общем-то, и рассказала уже почти всё, - сказала она.
- Нет, нет, Любаша, извини. Наоборот, я от этих слов как-то даже возбудилась. Своего представила.
Люба поняла её, и девчонки засмеялись.
Именно, девчонки, по-другому и не скажешь. Одной пятьдесят, а другой двадцать пять лет, но если про секс, то – девчонки, понимают друг друга с полуслова.
- Ой, Наталия Владимировна, - продолжила Люба свой рассказ, - я как про всё про это вспоминаю, так каждый раз горю вся. И день этот, седьмого июля днём рождения Володи, считаю.
- Да ты что? И празднуешь?
- И праздную. Седьмого июля, как Володька на эту землю через меня попал - день семечка. А седьмого апреля – день рождение. Вот так, и в Благовещение Пресвятой Богородицы седьмого апреля, и седьмого июля – в рождество Крестителя Господня Иоанна, тоже обязательно в церковь ездим.
- Ну, и как же в тебя семечко-то попало? – спросила Наташа, её очень заинтересовала вся эта необычная и удивительная история.
- Так я вам и рассказываю, вы слушайте, Наталья Владимировна, не отвлекайтесь. Вначале он соски-то пальцами ласкал, ну, сжимал, разжимал. А потом губами пробовать стал – вроде, как в соски-то целует. А потом и языком быстро-быстро, вроде как лизать стал. Ну, тут уже я прям-таки вся и запылала. Прям вспыхнула вся, как будто спичку кто поднёс. А он широко мне ноги-то раздвинул в стороны, и я как распятая вся получилась. Представь, на горе-то, не под крышей, под небом. А он ещё губами, да языком продолжать стал, с коленок начал, а потом и между ног стал подниматься, ласкать, стало быть. А у меня там мокро совсем сделалось, я уж думала, что прямо описалась. А он говорит – так и надо, значит, не просто так у нас всё, а любовь между нами происходит. И как-то с хрипотцой он это сказал, с волнением, хорошо сказал, мне понравилось. И у меня уж и не знаю почему, вдруг, судороги какие-то по телу пошли. Вот тут-то он на меня животом навалился и стал толкать прямо туда, твёрдое такое, и так больно мне было жуть. Ну и сжалась я ногами от боли-то, чтоб не толкал. А он говорит хрипло-хрипло и со стоном: «Всё, кончаю, не могу, не могу больше». Сунулся туда, между ног, да и фонтан свой как вбрызнет в меня. А потом откинулся на одеялко-то, и говорит: «Прости Люба, кончил быстро, не выдержал. Уж больно ты мне понравилась». А меня колбасит всю и колбасит, отчего не пойму. Вся горю. А он увидел, и опять на меня улёгся, головой между ног, и пальчиками меня стал ласкать, и языком, и губами. А что потом случилось, я Наталья Владимировна, никому ещё не рассказывала. Вот только вам. Потому что вы добрая, и меня слушаете. В общем, таким счастьем всё для меня кончилось, такой восторг, такая радость, и слёзы даже оттого, что хорошо мне было. Вначале слёзы, а когда он уже после откинулся совсем, и я на небо стала смотреть, так зарыдала в голос и плакала, плакала. А он меня всё гладил, гладил. В общем, успокоилась я вся счастливая. Говорю ему: «Вот мой малый сегодня родился, Иваном назову». А он смеётся: «Нет, Любушка, не родился. Я даже не вошёл в тебя. Всё так, по ногам да между ног было». А я ему возражаю: «Нет, я знаю, что родился!» Неправ, он оказался. Как я говорила, так всё и вышло. Врачи-то на осмотрах удивлялись сильно. А Володька мой, так с девственной плевой и родился. Наверное, поэтому и необычный такой, и талантливый, потому что не как все. А отец-то, Петров, я думаю, и не знает ни о чём. А назвала я сыночка Володей в благодарность ему. Ангелочек мой и рос-то как-то быстро, хорошо, вот заболел-то в первый раз.
Наталия задумалась. Эта история поразила её. Мальчик родился, потому что так захотела его мать. И она за много лет до его рождения знала о нём. Родила, несмотря ни на что. Как земля рождает, потому, что она должна родить.
И тут неожиданно мысли её переключились на своё производство. Её дизайнеры разрабатывали для рекламы, для телевидения фирменный стиль. Чего только не предлагали! Но всё Наташе не нравилось, главное, не было лица – женщины, мужчины, модели, актёра, по которому уже можно было бы узнать фирму. За огромные деньги кто только не предлагал ей быть лицом фирмы – известные актёры, модели, поп-дивы, даже футболисты. Но всё ей казалось не то. Смущали даже не гонорары, которые заламывали претенденты, нет – уж очень всё было похоже на бесконечные, назойливые и безликие рекламы в газетах, журналах, на телевидении. А что, если сделать Володьку? Вначале, как смутная мысль, мелькнула идея в её голове. И тут же эта несформировавшаяся вначале идея, стала продумываться, обрастать деталями. Она представила лицо мальчика на обложке, на экране. А он и впрямь, как ангелок. Надо сделать хороший сценарий, найти фотографа, режиссёра. Необычно, среди звёзд и звёздочек, и смотреть будут, и деньги пойдут. Да и в Питер можно их перетащить будет. И такая, вначале показавшейся ей странной мысль, мелькнула в голове у Наташи.
- Наташенька, Наталья Владимировна, - говорила ей Люба, - давайте спать. Завтра, дай Бог, хороший день будет. Игоря Матвеевича увидим, но только если ближе к вечеру. Или, если не успеем завтра до сиреневой скалы дойти, то послезавтра. Он там, я это знаю, - уже засыпая от усталости, говорила Люба.
- Ой, уж скорее бы. Лучше бы завтра, - сквозь сон, вторила ей Наташа.
5.
На следующий день после трудного пути по тайге, как-то неожиданно открылось невысокое плато. Деревья как бы расступились, и девушкам открылся необыкновенный вид. Над ними было огромное, голубое, голубое небо, внизу длинный и очень глубокий и широкий овраг, заросший кедрами. А за оврагом возвышались скалы. И на одной из них не было деревьев.
- Вот Наталия Владимировна, - показала на эту скалу Люба. - Это и есть сиреневая скала. Та самая
- А почему сиреневая?
- А вот присмотритесь повнимательней, и увидите, что она отливает сиреневым светом.
Наташа взмахнула руками и громко крикнула:
- Игорь!!!
Голос её был сильный, звонкий, громкий. Она подождала, послушала, не будет ли ответа, и снова крикнула:
- Игорь!!!
«Господи, как я кричу, - удивилась она сама себе. - Я никогда раньше так не кричала. Громко-то как». И снова не услышав ответа, она неожиданно зарыдала. Все волнения и переживания, вся усталость, накопившаяся за время полёта, похода по тайге, слились в этом плаче.
Любаша подошла к ней, усадила её на траву, погладила по голове, обняла её и тихонько сказала:
- У нас говорят, что такой плач, это крик души, избавление от всего плохого, а сейчас с вами ангелы.
- Любаша, - сквозь слёзы ответила ей Наташа, - раньше я никогда так не плакала. А в душе не горе, в душе восторг и любовь.
- Ну вот. Это и есть Ангел, Ангел освободитель. А до скалы-то всего ничего. Спуститься и подняться.
- Это ты называешь всего ничего? – перестала плакать и даже улыбнулась Наташа. – После этого похода, после этого спуститься и подняться, я буду потом два дня в раскоряку ходить.
И вдруг они услышали слабый, слабый звук. Но ясно было, что это крик, голос, и даже можно было разобрать слова:
- Наташенька! Наташа!
- Господи, да ведь это Игорь! – чуть с ума не сошла от радости Наташа. - Игорь! Игорь! Я иду к тебе!
И девчонки почти сорвались с места, снова отправившись в путь.
- Наташ, только не беги, - пыталась удержать почти бегущую подругу Люба. - Ещё километров десять. В таком темпе ты не дойдёшь.
- Дойду! – радостно отвечала Наташа. – Ты не представляешь Любаша, как мне сейчас стало легко и радостно. Я как будто помолодела на двадцать лет. Раз он кричал, значит всё хорошо, жив мой любимый. Жив! Ой, я ведь так никогда его и не называла, - удивилась Наташа. – Значит ли это что? Господи, скорей бы.
Эти последние километры были самыми длинными. Девушки от спешки, от множества препятствий совсем выбились из сил. Они вынуждены были подойти к скале как бы со стороны противоположной своему пути, тропа так вела их к плато. Когда они почти приблизились к скале, путь им преградила непроходимая чащоба, и чтобы подойти к подножию, надо было повернуть за скалу.
Когда они прошли этот путь, то увидели с одной стороны глубокое ущелье, а совсем близко, метрах в двадцати, неожиданно обнаружили на скале рисунок, это было изображение девушки-птицы с крыльями и хохолком. Это была та самая голубка! Боже, та самая голубка, которая много лет хранилась в Наташиной сумочке. Высотой она была метра два, и была вся расписана разноцветными красками, как будто украшена драгоценными камнями. А цвета она была не сиреневого, а скорее голубого. Рядом с рисунком сидел её Игорь и улыбался.
- Вот ты и пришла ко мне, моя голубка!
- Игорь! Боже, что же это ты затеял? Зачем ты туда залез? Как ты мог так рисковать? – крикнула Наталья.
Она не верила своим глазам, и от удивления не знала, как ей реагировать – радоваться, плакать от счастья или отругать мужа.
- Наташенька, - сразу же стал оправдываться Игорь, - пойми, я хотел только сфотографировать её с того места где ты стоишь. Но вот здесь, наверху, что-то сверкнуло, я забрался, и я нашёл вот этот крест, - он поднял высоко и показал крест Наталье. – Это, наверное, твоего прадеда крест.
- Игорь, слезай оттуда скорей, как ты там питаешься? Почему ты так долго не слезал? Все на работе, дома переволновались.
Наташа не заметила, что пока она разговаривала с Игорем, Любаша уже поднялась на вершину сиреневой скалы, и уже стояла там, наверху, и спускала верёвку, чтобы помочь выбраться Игорю.
Игорь, когда залез за крестиком, оказался в западне, он стоял на площадке длинной примерно метров семь–восемь и шириной метра три. Спуститься с неё было невозможно, забрался он почти по отвесной стене, но спуск по ней без страховки, оказался бы смертельным, он наверняка бы сорвался и разбился. В скале сбоку от рисунка голубки была маленькая пещера, видимо она была рукотворной. И лесные зверьки, белки или бурундуки, использовали эту пещеру, как кладовую и сделали запасы, натаскав туда кедровых орехов.
- Вот это-то меня и спасло! – показал Игорь жене и Любаше орешки. – Правда, уже почти ничего не осталось.
И действительно, выглядел он оголодавшим, одежда на нём висела, и хотя Игорь оброс бородой с проседью, фигурой он был стройный, как в молодости.
- Игорь, неужели это ты? – всё никак не могла поверить в счастливое окончание своих поисков Наташа.
- Конечно, Наташенька, конечно. – Голос его был бодрым. – Вот, орешки, водичка здесь в ямке, они меня и спасли. Я, конечно, не думал, что попаду в западню, думал, как поднялся, так и спущусь, но тайга коварна. Во-первых, спуск всегда более опасен. А главное – дерево, за которое я зацепился, когда влезал на площадку, казалось крепким, но из расщелины вылезло как гнилой зуб с корнем. Хоть и крепкое. Вот жёг его, пока вас поджидал.
У Наташи не выдержали нервы, и она расплакалась. Так и стояла, беспомощно утирая слёзы, и наблюдая, как Любаша укрепила, а затем спустила верёвку Игорю, как он медленно и осторожно, держась за страховку, спускался по отвесной стене сиреневой скалы.
- Наташенька, а я ведь тебе месторождение открыл, - Игорь подошёл к ней, обнял, поцеловал, постарался вытереть текущие по её щекам слёзы. - Я думал, что это чароид сиреневый, а это голубой камень – ларимар. Раньше его только в долине находили, в полях, а на скалах ещё никто не видел. Податливый камень, хорошо обрабатывается. Поэтому, тот, кто рисунок сделал, смог, наверху и пещерку вырубить. Будут ещё учёные разбираться, откуда этот камень здесь взялся.
Наталья, в конце концов, осознала, поняла, что Игорь мог и не вернуться, и она могла бы и не найти его. Что если бы не было этих странностей, и она не услышала его голос, не прилетела, если б не Володины рисунки, и вся эта череда случайностей, а может быть и наоборот – помощь провидения, она бы, может быть, больше никогда не увидела его. И даже никогда не узнала бы, куда он пропал. Она обняла Игоря, долгим взглядом посмотрела в глаза и сказала:
- Боже, как я люблю тебя, родной ты мой.
После этих слов, она уже не просто плакала, а рыдала в голос.
Игорь, тоже, видимо, от нервов смеялся, успокаивал ей, затем повернулся к Любаше и сказал:
- Представляешь, через двадцать пять лет в любви призналась. И то, потому что я на скалу залез.
- Нет, Игорь, - сквозь слёзы оправдывалась Наташа, – просто я очень много за эти несколько дней передумала и пережила. Я себя узнала! Все свои чувства обдумала, проверила. Я знаю, теперь наши души соединились, а до этого они много-много лет жили рядом, но, как бы, они были в разлуке.
Игорь расхохотался:
- Наташенька, а дети как же? Фантазий у тебя в голове, хоть отбавляй. Ну, ладно, давайте девочки будем назад собираться.
Снова пробираться через тайгу, они уже не могли, сил ни у кого не было никаких. Они решили рискнуть, и пошли в противоположную сторону, на дорогу. Часа через два они уже сидели, обессиленные, на обочине. И им повезло, на дороге, по которой иногда по несколько суток не было никакого движения, вскоре появилась машина. Это были охотники. И они, кружным путём, но всё-таки помогли путешественникам добраться до Демидовской деревни.
6.
Когда охотничий козелок приблизился к дому, оттуда выбежал радостный, сияющий Володька и закричал:
- Идите все сюда, они вернулись!
Наташа не сразу поняла, к кому он обращался. Ведь всех-то было – Васильченко, да глухая старуха. Но совершенно неожиданно, из дома выскочили её подруги Катя и Анжелка.
- Вот это да! – Наташа просто не верила своим глазам. Этот день действительно приносил одни сплошные неожиданности. – Девочки, откуда вы взялись, здесь, в тайге? Как вы меня нашли?
- Ну не могли же мы тебя оставить одну, - смеялись, обнимая Наташу подруги. – Тем более, в твой юбилей.
- Господи Игорь как ты похудел, кожа, да кости, - осматривали они обросшего и исхудавшего Игоря.
А тот еле держался на ногах. Когда он прибыл в Демидовскую деревню, увидел дом, в котором можно было отдохнуть, силы окончательно оставили его.
- Девочки вы тут хлопочите, а я посплю, - даже язык у него от усталости еле ворочался. - Завтра поговорим. Наташенька, чтобы вам не мешать, я пойду в другую избу хорошенько отосплюсь, вымоюсь, а завтра мы устроим день свадьбы. Отметим наш юбилей. Я ведь так переживал, что не мог тебя поздравить.
Наташа всю дорогу, пока они тряслись в машине по лесным ухабам, думала о том, как она ляжет с ним в постель. У неё было такое сильное желание, как никогда, она не понимала даже что происходит.
- Хорошо, Игорь, - согласилась она. - Только ответь мне на один вопрос – скажи, ты ничего не хочешь?
- Нет ничего. Только выспаться в постели. - Не понял её вопроса Игорь. И действительно, он даже есть не хотел, хватило тех бутербродов, которыми его угостили в машине, только - спать, спать и спать.
- Ну ладно! – Обида немножко, совсем чуть-чуть кольнула её, она хотела броситься Игорю на шею, целовать его, а он хотел только спать. «Влюбилась я что ли? - подумала Наташа. – В мужа! Всё так необычно!»
- Ну, Наташка! Ты даёшь! – Сказала Катя. – Это ты так всегда теперь юбилей будешь отмечать?
- А мы тут про голубку узнали, - поделилась с ней Анжелка.
- Да девчонки, это история. Сплошное волшебство. Господи, как я рада, что вы прилетели. Анже, а ты ведь была в Париже.
- Была. Но вот решила на юбилей к тебе слетать. Думала, в Питере фотосессию сделаем. Мы все в белых свадебных платьях, а ты в голубом! Но теперь впору другую фотосессию организовывать, в тайге! Но это ещё круче! Все – в резиновых сапогах, а ты – в кирзовых! – радостно шутила Анжелка.
Игорь ушёл спать, а Наташа поблагодарила, угостила и отпустила охотников, и расположилась с девчонками в избе. Они выпили по рюмочке и начали вспоминать, вспоминать свою молодость, спорт, учёбу в институте, и, казалось, конца края этим эти воспоминаниям не будет.
- Девчонки, - решила поделиться своими планами Наташа, - я Володьку с Любашей с собой заберу. Вот только с бабушкой что делать? Оставлять нельзя. А везти, так она тоже перемен не выдержит.
- Да уж похоронили бабушку, - грустно сказала Катя.
- Как похоронили? Да когда же?
- А вот, как вы ушли, так и умерла тихо, как будто уснула. Всем бы такую смерть. Володька сказал, что тебя она дожидалась, брошь увидела, шкатулку отдала, да и умерла, - объяснила Катя.
- А Всеволод где? – растерялась Наташа.
- Поехал в город оформить документы на бабушку. По телефону ему сказали: «Нет такой старушки. Нет её нигде в списках».
- А пенсия, а паспорт?
- Не было ни пенсии, ни паспорта. Вот только Прасковья и всё, - чувствовалось, что девчонки тоже переживали смерть старушки.
«Двадцать первый век! – подумала Наташа. - Надо же? И такое бывает?»
Они помянули Божьего человека Прасковью, и разговор снова перешёл к воспоминаниям, к планам.
- Володька, - мечтала Наташа, - будет у меня лицом фирмы. Украшения, крестики семейные будет рекламировать.
- Да у Володьки куча талантов! – поддержала подругу уже хорошо познакомившаяся с мальчиком, Анжелка.
- Ну, всё давайте спать, - скомандовала Наташа. - Завтра празднуем и едем домой. Игорь, наверное уже десятый сон видит. Кать, а ты что-то про себя ничего не рассказываешь. А ты-то как там?
- Да плохо девчонки, - вздохнула Катя. - Серёжа меня презирает, думает, что я изменила ему и простить не может. Сам придумал обвинение, ревнует, мне не верит. Фактов у него нет никаких, только подозрения, и от этого он злится ещё больше. И я доказать ему ничего не могу. А проблема-то в нём самом. Когда-нибудь поймёт, что я никогда ни с кем ему не изменяла, да поздно будет.
- Ну и не расстраивайся Катька! – Как-то неловко попыталась успокоить её Анжелка. - Вон, какая ты красивая. Фигура, как у девочки, ни одной морщинки. Ещё куча всяких будет мужчин.
- Нет, не будет!
И Катька зарыдала в голос. Её поддержала Наташа, начав всхлипывать и утирать платком, бегущие по лицу слёзы.
- Господи Наташка, а ты-то чего плачешь? – поразилась Анжелка. – У тебя-то с мужем всё хорошо!
- А я соскучилась по Игорю и вся горю. А он завалился один и дрыхнет. Может он меня теперь и не хочет.
Тут уже расхохоталась, забыв свои горести, даже и Катя.
- Да он устал смертельно, ты что не понимаешь? – объяснила она подруге. – Ну, а у тебя Анжелка, как с Виктором?
- И у нас тоже хуже стало, - всё шутила Анжелка. - Секс теперь не часто – только через день.
- Что? Это ты называешь нечасто! – смеялись подруги.
- Ну да, - пыталась серьёзно говорить Анжелка, но смех разбирал и её. - Витька ведь думал, что это надо делать каждый вечер обязательно. Вроде как завтрак, обед, ужин. Также - душ и секс. А теперь через день. Переживает очень. Вроде, как распорядок жизни у него теперь нарушен. Стареет.
- Ну, а ты как это переносишь?
- А мне-то что? Неизвестно, может ещё лучше стало, может даже полезней. Он секс теперь массажами заменил, - смеялась Анжелка. – Мне-то что, мне хорошо - массажи, ласки, я лежу и балдею.
- Вот это да! – восхищали девчонки.
- Но есть недостатки, - сделала вид, что говорит эти слова с огорчением, произнесла Анжелка.
- Какие?
- Он мне цветы не дарит, - совсем уже грустно сказала Анжелка.
И Катька, и Наташа расхохоталась:
- Нашла недостаток, - сказала Катя. – Да я бы сама себе покупала, если б как ты жила.
- Вот я и покупаю, - Анжелка совсем вошла в роль, обиженной мужем жены. – Так ему и это не нравится – откуда, говорит, цветы?
Девчонки уже держались от хохота за животы.
- И около койки, говорит, - добавила Анжелка, - чтобы ты больше чужие цветы не ставила. Вот так и живём.
- Вот это да! – восхищённо сказала Катя. - Сколько уже тебя знаю Анжела, сто лет, наверное, а только сейчас поняла, почему ты Виктора выбрала. Тебе крутить им нравится, что он тебе подчиняется полностью.
- Ну, он же добровольно, - согласилась Анжелка. – Я ж его не ломаю.
- Всё девочки, поболтали, угомонились, давайте спать, - предложила Катя. - Дело-то к утру уже, - посмотрела она на ходики на стене избы. - Завтра нам надо будет нашу «невесту» к «жениху» вести. Девичник окончен.
Любаша постелила им на полу. Она не участвовала в разговоре. Она забралась с Володькой на печку, но не спала и всё слышала. Любаша молча, тихонько плакала. Она искреннее восхищалась этими умными, весёлыми, красивыми женщинами. И чувствовала себя гадким утёнком среди лебедей.
7.
Всех трёх подруг разбудил Игорь.
- Девчонки, вставайте! - тормошила он заспавшихся на свежем таёжном воздухе девушек. – Солнце светит. На улице теплынь. И стол уже накрыт. Проспите всё, без вас отпразднуем.
Наташа открыла глаза. Перед ней стоял её муж - весёлый, счастливый, здоровый и… супер-молодой! Он был уже начисто выбрит, строен, правда, тренировочный костюм сидел теперь на нём мешковато - стал велик.
- Игорь! – восхитилась Наташа. - Так ведь тебе теперь на вид лет двадцать пять! Больше не дашь!
- Всё правильно – двадцать пять и есть. Знаешь, какой у меня сейчас размер? Я думаю сорок восьмой. А был пятьдесят шестой. Килограмм двадцать скинул. Новая диета – кедровые орешки и водичка дождевая. А лёгкость какая! Ты не представляешь! Всё, буду теперь обязательно спортом заниматься. Давно хотел в теннис начать играть. Хороший спорт! Да всё как-то недосуг было. А теперь, как только в Питер приеду, сразу в секцию запишусь.
Наташа смотрела на него с любовью и восхищением, и опять чувствовала сильное желание и томление.
«Да что же это такое? – снова удивилась она сама себе. – Совсем, как двадцать пять лет назад!»
Стол действительно был уже накрыт. Любаша, Володька и Игорь постарались. Все уселись за стол, украшенный огромным букетом цветов из колокольчиков, ромашек, незабудок, лютиков, фиалок, анютиных глазок, васильков, иван-чая и жёлто-фиолетовых звёздочек иван-да-марьи. Любаша с сыном сели рядом. Ждали Всеволода. Но он позвонил, что, не возвращаясь в Демидовскую деревню, улетает из райцентра в Петербург, сообщить, что с Игорем Петровичем всё в порядке. Правда, докладывать об этом, конечно же, было не надо. Игорь сам связался с директором по телефону, и там уже обо всём знали.
Первому предложили сказать тост Игорю.
- Я поднимаю свой бокал, - начал Игорь, подняв простой гранёный стакан, – за мою любимую жену. Я очень люблю мою Наташеньку. И конечно очень хотел, чтобы она всё увидела своими глазами. И рисунок на скале, и меня на скале. И сама послушала бы рассказ бабы Паши.
- Так ты что, – перебила его Наташа, - всё это специально подстроил? Ты мог слезть с этой скалы?
- Да нет, конечно. Так получилось. И получилось здорово, - продолжал Игорь, - ты своими глазами увидела голубку, и без всяких спасателей ринулась спасать своего мужа. На каблуках и в узком платье.
Девчонки снова начали посмеиваться.
- А вы девчонки? Тоже знали? – в недоумении, не понимая, разыгрывают её или нет, крутила головой Наташа.
- Ну, нет же, нет, говорят тебе, - успокоил свою жену Игорь. – Никто ничего не подстроил, не было никакого заговора против тебя, но получилось как нельзя лучше. Они тоже доказали свою любовь к тебе и верную дружбу. Таких подруг, Наташенька, днём с огнём не сыщешь. Ну, а сейчас, я, как юбиляр, как молодожён, предлагаю выпить за любовь!
Все закричали «ура!» чокнулись, выпили, а когда начали закусывать, Игорь, чувствуя, что Любаше с Володей как-то неловко, добавил:
- Да и ещё Наташенька! Вовочку и Любашу давай увезём в Петербург. Занятие какое-нибудь мы для них придумаем.
- А я уже всё придумала.
- Ура! – закричал Володька. И в его возгласе были только радость, восторг, и не было удивления. Казалось, что мальчик тоже знал то, о чём говорила его мать, что благодаря ему, она увидит весь мир.
А Любаша заплакала:
- Господи, а я только вчера мечтала поехать с вами!
- Игорь Матвеевич! Мы с мамой согласны, я вырасту и потом отдам вам долг, - предложил Володька.
- Какой долг? О чём ты говоришь? – удивился Игорь. – Ты – ребёнок. Мы должны заботиться о тебе. А потом ты дальше будешь заботиться о других детях, о следующем поколении. Так устроена жизнь. Какой ещё может быть долг?
- Ну, тогда я пойду работать, - не сдавался Володька. – И мы с мамой будем жить на мои средства.
- Пойдёшь, пойдёшь работать, - вставила Наташа. – И будешь хорошо зарабатывать. И маме и тебе хватит. И ещё останется.
- Знаешь, какие суммы рекламные агенты отваливают? – поддержала Наташу Анжелка.
Но, видимо, привыкшая в тайге жить только своим трудом, работящая Любаша, ни в коем случае не хотела быть в тягость, или обузой никому – ни новым своим друзьям, ни даже сыну.
- А я умею всё, - вставила она. - Чистить, драить, убирать, готовить. Я очень много знаю рецептов – таёжных, каких в городе не знает никто.
- Ну, нет, - возразила Наташа. – Какая ты уборщица, какая ты кухарка? Ты посмотри на себя. Настоящая красавица. Девчонки, у неё грудь пятый номер, а талия тридцать два сантиметра!
Катюшка засмеялась:
- Ну да? А под балахоном ничего не видно – ни талии, ни груди. Ничего, девушка, мы тебя ещё нарядим! Как фотомодель!
- Ну, всё собираемся! – скомандовала Наташа. – Путь неблизкий – пора. А Любаша ещё нас всех удивит!
Игорь встал:
- Последний тост, на прощание. Наташенька, я снова обращаюсь к тебе. Помнишь моё обещание. Которое я тебе дал в студенческие годы. Мы тогда в библиотеке ещё сидели. Не помнишь?
- Нет, - с сомнением сказала Наташа.
- А обещание было такое, - объяснил Игорь. – Что я отвезу тебя в Италию на Адриатическое море. И это будет свадебное путешествие. Как раз время подошло его исполнять – двадцать пять лет ты терпеливо ждала.
Девчонки снова засмеялись
- Ой, Господи – так сердце бьётся, - схватилась за грудь Наташа. – Неужели доберёмся до Адриатики? Только я и в Рим хочу заглянуть, и в Венецию. Не всё ж на пляжах жариться.
- Наташка! – посоветовала Анжелка. - Только если забеременеешь, рожай. В путешествиях всегда дети очень хорошие получаются.
- Да вы что, девчонки? – засмущалась Наташа. – Какие дети? Мы же море хотим посмотреть, вечный город, на гондолах поплавать.
- Так посмотри, ты аж пунцовая вся стала, - уличила её подруга. – Так что не обманывай, значит, хочешь ещё рожать детей.
- Горько, горько! – закричали за столом.
Под крики собравшихся, они прижались друг к другу. И Игорь нежно прикоснулся губами к уголкам губ Наташи, потом как-то очень осторожно прижался губами к её губам, потом сильнее, сильнее. И уже, захлебнувшись от страсти, в полном улёте слился с ней в жарком поцелуе.
Наташа ответила ему, на его чувство такой же страстью, и подумала, целуясь и прижимаясь к Игорю:
«Господи, никогда он так её раньше не целовал. Да и вообще никто, никогда, даже в молодости».
Наташа задрожала всем телом. Игорь ненадолго отнял свои губы от её губ, только, казалось, для того, чтобы нежно прошептать:
- Голубка моя, ты теперь моя, вся целиком, полностью.
И снова стал её целовать, целовать, а потом, под одобрительные крики и даже аплодисменты девчонок, взял её на руки и унёс в дом.
Празднество подходило к концу, Люба увела девчонок и Вовочку в дом Прасковьи, чтобы передохнуть чуть-чуть перед дорогой.
- Там ведь прямо музей настоящий, - объяснила она. – Пойдёмте, посмотрим, как будто в семнадцатый век попадём.
Наташа в это время в доме еле шептала:
- Как будто это настоящая свадьба.
- А что же это? Конечно, настоящий юбилей, - обнимал её Игорь.
- Нет, нет, как будто это не юбилей, а свадьба, и наша первая брачная ночь. Я люблю тебя Игорь я очень тебя люблю.
- И я люблю тебя Наташенька. И я очень счастлив. Господи, спасибо тебе, за то, что ты нас соединил!
Наташа лежала на кровати, раскинув руки как птица, и медленно приходила в себя от только что полученного наслаждения. Игорь целовал её в самые сокровенные места. И это было прекрасно. Раньше он, почему-то никогда этого не делал. То ли стеснялся, то ли боялся, что она может быть против этих ласк. А Наташа дрожала, стонала, её голова металась из стороны в сторону. И она не понимала – все двадцать пять лет ей было с Игорем хорошо, но так никогда не было. Не прошло и нескольких минут, как опять возбуждение накрыло её своей сладостной волной. И тоже такого не было никогда. Она опять вся загорелась и начала страстно шептать:
- Я люблю тебя Игорь. Люблю.
- Ты освободилась от пут, Наташенька, - целуя её, тоже шептал ей Игорь. - Ты выпустила на свободу свои чувства, свою любовь голубку. Ты поняла, что любить надо только безоглядно.
- Знаешь, я поняла, почему ты нашёл эту голубку, - сказала Наташа. – Это судьба, это провидение. В тебе, наверное, душа того Яши, который сделал этот рисунок, а у меня душа той девочки. Они не смогли при своей жизни соединиться. И соединились в нашей. Мы с тобой, наверное, уже несколько жизней прожили.
- Может быть и так, голубка моя.
- Но эта жизнь мне нравится больше всего. И она ещё будет долго, долго длиться. И впереди у нас много-много счастливых дней.