право перелета из Лондона до Каира. Путешествие состояло из нескольких перелетов, но билет был выдан просто для всей трассы. В Каире ему нужно было встретиться со специальным офицером связи польской базы для организации дальнейшей дороги. Его пребывание в Польше было обязательным для того, чтобы дополнительно, как казалось французам, необходимым , определить во первых ситуацию с концентрационными лагеями, во вторых выяснить ситуацию с нацистскими исследованиями в области ракетостроения и наконец по заданию советского спецотдела прощупать возможность организации встречи между представителями АК и спецотдела заграничных связей при ставке. Отношение АК к русским было абсолютно негативным.
Вся эта паршивая история связанная убийством польских военных и полицейских по прямому указанию свыше разведывательным отделом НКВД, после занятия советскими войсками части Польши в 1939 году после раздела Польши вместе
с немцами, имела теперь неприятные последствия для русских и поэтому именно сейчас нужен был кто то, кто первый мог бы прозондировать вообще возможность, пусть не реальную теперь, но в будующем каких то совместных действий на окупированных территориях. Все партизанское советское движение на территории Западной Украины , Белларуссии и коммунистическая польская армия, все эти разрозненые и вовсе слаженно не
функционирующие части, если их так можно было назвать, нуждались в поддержке населения окупированных территорий.
Население же окупированных территорий вовсе их не поддерживало и зачастую эти группы занимались просто напросто грабежом местного населения, в большинстве своем враждебно, или по крайней мере отрицательно относящегося к этим группам.
Связь с Большой Землей, как все тогда говорили с Москвой существовала тогда еще не всегда и не налаженно. Были однако уже пробы организации посадок самолетов из Москвы с оружием на партизанской территории в Западной Белларуссии, по образу
Восточной Белларуссии, но однако были они одиночными и не приносили ожидаемых результатов. Поэтому одним из заданий Арама как раз и было проверить, возможно ли все таки,принципиально, несмотря на официальное отрицание Москвой убийства почти пятнадцати тысяч поляков, найти пока какие то общие пункты с руководством АК, для общей координации действий на окупированных территориях. Арам и сам понимал,что не время и не место, наверно, сейчас для такого типа диалогов, но посол, ссылаясь на шифровку из Москвы, в течение последних двух месяцев настаивал на том, чтобы начать поиски такого диалога именно теперь. А постольку поскольку связи русских с поляками вообще не существовали и могли быть только через англичан, или через профессора Кота, по линии Москвы, его Арама миссия частично должна была заполнить создавшийся на этом участке ваккуум. В Москве существовало свое мнение, с которым не всегда был согласен не только посол, но и даже спецотдел МИДа.
Роль, которую отводил Минисерству Иностранных Дел Сталин, после огромных чисток всех сороковых годов, сводилась к решению просто напросто директив его и его аппарата.
С началом , однако, войны, в виду надобности сбора не фиктивной, а подлинной информации, связи разведок сделались необходимыми, хотя бы для того, чтобы выиграть и вообще вести войну. Сталин шел на это временно. Но теперь, из за чисток,
которые те из немногих в органах и министерствах, кому удалось их пережить, в основном не хотели и всячески сопротивлялись впутыванию их в такие рискованные путешествия и миссии.
Арам был наполовину армянином и этот факт должен был сыграть тут важную роль для усилий русских в этом направлении осенью тысяча девятьсот сорок второго года.
И наконец он должен был также привезти неопровержимые доказательства всех известных действий и применения запрещенных международными конвенциями химического и биологического оружия немцами против людей как в концентрационных лагерях , так и по отношению к собственному населению и к населению оккупированных территорий. Объем его заданий по сути дела был огромен. Но Арам надеялся, что во время его запланированного шестимесячного пребывания на окупированых территориях он сможет все же что то сделать и выяснить и тем самым принести может быть пользу для будующей победы.
В Абердеен он встретился в последний раз с этим английским офицером связи из СОЕ и тот два часа инструктировал его онносительно польских связников в Каире и дальнейшей дороги в Европу.Он подчеркнул, что несмотря на все события, которые произошли с ним Арамом в Лондоне и несмотря на все неприятности, которые он пержил в Англии, теперь за его миссией наблюдают с большим вниманием члены королевского военного штаба и сам Премьер Министр просил доложить ему как прошла подготовка к выезду. Также он просил передать, сообщал англичанин, что война будет выиграна объединенными усилиями наций Европы и после войны такие офицеры, как он Арам, которы е имеют опыт работы в Англии всегда могут в "случае чего", и тут он сделал паузу, говорящую о чем то, что можно было расценивать, как намек на что то эфемерическое и в то же время обещающее, рассчитывать на поддержку со стороны англичан. Арам спросил, что он имел в виду под этим
" случае чего". Офицер ответил, что были случаи, когда офицеры советской разведки, когда им грозил арест, оставались с Англии и английское Правительство делало все от него зависящее, чтобы сохранить жизнь и помочь таким людям. Он произнес эту фразу, глядя просто в глаза Араму и тот понял, что англичане не питают никаких сентиментов к русским и особенно к сегодняшнему дипкорпусу и что перполагают, что чистки, которые были в России перед войной, возобновятся и после войны, как только ситуация на фронтах начнет поправляться или, если русским удасться эту войну выиграть. Они попрощались по-дружески и тот пожал ему руку , а потом ни с того ни с сего обнял его и смотрел на Арама расстроганными глазами и желал ему вернуться, просто вернуться. Арам ехал обратно в Лондон, но уже не заходя в консульство. Он был одет в простой и одновременно добропорядочно выгядевший костюм, плащ и шляпу и по нему нельзя было определить, что он не англичанин. В дорогу к сожалению нельзя было брать большой багаж, багаж был совершенно минимальный и не мог превышать где то двадцати пяти, двадцати четырех фунтов. Кроме того он вез еще диппочту и посылку с деньгами, которые то необходимо было оставить в посольстве в Тегеране. Из Лондона он поехал в Боурнемоут, где собрались все те, кто летел в Каир. Полет происходил на самолете с подводными крыльями, который мог садиться на воду и стартовал тоже с воды. Вся группа пассажиров, которых было одиннадцать человек, собралась с вечера в отеле, который находился далеко от центра города. Отлет был назначен на шесть утра, а утренний чай в пять утра. Автобусом все одиннадцать человек отъехали к побережью к порту из которого стартовал этот самолет. После старта, который длился довольно долго, пока самолет набирал высоту, Арам уже не обращал внимания на работу четырех моторов самолета, который кроме пассажиров вез с собой запас топлива для всей трассы перелета, вплоть до Фреетовн, военно-морской английской базы в Африке, где должен самолет взять топливо. После двух посадок на воду в районе столицы провинции Гамбии и перелета над горами Сьерра Леоне и ночлега в военной базе Фреетовн, через три дня наконец наступила посадка в Лагосе, столице Нигерии. Оттуда через два дня летел самолет в Каир.
Вся группа состояла из двух военных журналистов, летящих на югословянско-греческий фронт, двух бизнесменов, летящих в Индию, трех военных и их жен, летящих также, как и Арам в Каир.
В Лагосе к ним присоединился еще один человек, по виду которого нельзя было сказать, откуда он. Говорил довольно сносно
по-английски, держался особняком и был очень вежлив, но держал определенное расстояние по отношению ко всем. Имел польскую фамилию и тоже летел в Каир. Арам сидел в своей комнате в отеле
в Лагосе и записывал свои впечатления от перелета. Жара стояла невыносимая и вентилятор под потолком разгонял липкий и жаркий воздух. Вдруг в двери кто то постучал и Арам не долго думая произнес:" Войдите ". В дверях стоял этот поляк, нерешительно спрсил, может ли войти, еще до того, как Арам смог что то сказать. Пригласил его и предложил напиться. Тот улыбнулся и сел в подвинутое кресло. Сидел молча и не решался что то сказать. Молчали. Нарушил его первый поляк:" Мне стало известно еще в Лондоне, что Вы тоже летите в Польшу",- начал издалека.
Арам посмотрел на него с недоверием и спросил:" А откуда , если позволите". " У нас общие знакомые ",- ответил тот загадочно. Сидели и цедили пиво. Наконец то встал и предложил встретиться после ужина, чтобы ближе познакомиться.
Расстались и Арам принялся опять писать. Каждая такая встреча, могла показаться несколько сомнительной по своей неожиданности, но Арам воспринял ее пока не как опасность для себя. Ждал просто вечера, чтобы выяснить, откуда этот человек знал о нем и почему он не летел с ними из Лондона.
Вечером, когда жара перестала так донимать и они все сидели в зале ресторана, один из журналистов встал и предложил тост за союзников Англии, смотря внимательно и не мигая на Арама. Тот отвел взгляд и повернулся к поляку, сидящему с ним за одним столиком. " Я все таки не понимаю, отчего Вам кажется, что у нас общие знакомые",- спросил без обиняков. Тот несколько смутился и произнес,глядя просто в глаза:" Нас приготавливали те же самые люди и я еде тоже в Польшу. Привстал и представился - полковник польских вооруженных сил в Англии,
Джерский". Арам представился тоже. Он, по настоянию англичан, принял псевдоним и назывался Калинским Стапаном Ефремовичем.
Поляк живо зареагировал и сказл, что фамилия у него польская и по всей видимости и предки его должны были быть поляками. Арам отпарировал, что действительно предки его были поляками, выслданными царским провительстовм в тысячу восемьсот шестьдесят четвертом году в Сибирь после пацификации польского восстания, но что языка он к сожалению не знает и что может говорить только по-немецки. Сообщил также, что немецкий знает с детства и что, конечно акцент может его подвести, но в виду того, что все оккупированные территории наводнены войсками, в состав которых теперь входит большое количество выходцев из восточных стран, его немецкий не будет бросаться так в глаза.
Полковник возразил, что все таки хорошо бы было ему хоть в минимальной степени понмать польский. Арам возразил, что он пробовал изучать это язык в Лондоне, но больших успехов это не принесло. После долгой паузы, вдруг перешел на польский.
Тот слегка усмехнулся и сказал ему, что вообще то он может сойти за поляка из Вильна. Похвалил его польский и спросил, сколько времени он изучал язык в Лондоне. Арам ответил ему и опять воцарилось молчание. Тот смотрел на него внимательно и добавил:" Но Вы ведь русский, потому что это видно сразу". Смотрел на Арама и молчал.
Потом, помедля, тянул дальше:" Сейчас в Польше, как и во всей окупировнной Европе действуют немецкие рассистские законы, преследующие евреев и если, даже на улице кому то прийдет в голову, что он похож на еврея, тот может поплатиться высылкой в лагерь, откуда вообще то уже нет дороги обратно и не помогут никакие справки и все прочее". Арам сидел спокойно и смотрел на него не мигая. " Вы понимаете",- произнес спокойно,- " Мы все рискуем, сейчас такое время". Тот засмеялся и продолжал уже успокоенный:" В Каире нас ждут и после двух трех дней мы должны будем переправиться в Тегеран. Какой дорогой, не имею представления, но все же то, что у меня попутчик меня несколько беспокоит, а с другой стороны и успокаивает, потому что присутствие человека, которому можно доверять значит очень много, особенно в наше время". Молчали и смотрели оба в темноту ночи, простиравшуюся за открытыми окнами отеля. К их столику подсел журналист и поднял стакан с виски опять за победу.
Арам воспринял его тост как нужное и тоже поднял свой стакан. Выпили молча и тот спросил:" Вы летите в Югославию?".
Арам тут же согласился с ним и тот с недоверием покачал головой:" Мне кажется, что все словяне люди очень недоверчивые",- произнес с сожалением.
Потом подождал еще какое то мгновение и слегка покачиваясь встал и отошел от их столика. Арам тоже встал и попрощавшись вышел из зала ресторана. Решил проитись вокруг гостиницы, которая находилась на самой окраине Лагоса. Шел по гравиевой дорожке рядом со зданием и размышлял над тем, откуда все таки такая протекаемость информации. Чувтвовал, что этот журналист неговорит правды и его стиль питья и поведение не нравились Араму. Решил вернуться в комнату и проверить, не побывал ли там кто то в его отсутствие. И действительно все было даже на первый взгляд перевернуто, но про-видимому кто то, кто что-то искал спешил, так как боялся прихода Арама. Сел в кресло задумался. Потом встал и не трогая ничего вышел из комнаты.
Пришел к поляку и рассказл ему все. Тот как то неуверенно посмотрел на него и сказл, что можно бы спросить журналиста.
Пошли оба в комнату к журналисту и не застав его, вернулись в ресторан. Там уже никого не было. Решили подождать утра. Арам лег в кровать, заслонив её москитерным прикрытием и заснул.
Под утро, проснулся от чего то и лежал прислушиваясь к звукам.
Наконец услышал под окнами чьи то голоса. Разговаривало двое.
Говорили по-английски. Один голос доказывал кому то, что следует сейчас куда то пойти и забрать что то немедленно, так как в следующую ночь будет уже вылет. Быстро встал с кроватии натянув брюки, вышел на балкон, не зажигая света. Темень африканской ночи обволакивала все и не было видно людей внизу.
Голоса утихли и шаги людей удалились. Стоял на балконе и чего то ждал. Потом слез по водосточной трубе вниз и идя вдоль стены дошел до следующей трубы. Поднялся на второй этаж и заглянул в комнату. В открытую дверь слышался храп и он опять слез вниз. На третий раз попал в комнату журналиста и усевшись в кресло, решил ждать его возвращения. Прошло может быть полчаса и наконец в дверях заскрежетал ключ. Опять разговаривали двое, оживленно, смеялись. Дверь открылась и на пороге увидел одного военного и журналиста, который присел к их столику во время ужина. Держал револьвер в двух руках и не говря ни слова выстрелил, метя одному в ногу. Потом тоже самое сделал и с другим. Длилось это мгоновение, аж первый закричал от боли, а другой, упав на пол, застонал. Стоял перед ними и проверив сначала у одного, потом у другого , есть ли у них оружие, вытащил его. Положил на стол два браунинга и связав обоих и не обращая внимания на стоны, положил на пол и сидя в кресле, обратился к журналисту с вопросом, что он искал в его комнате. Тот стонал и казалось потерял сознание. Толкнул его ногой изо всех сил в простреленную ногу и повторил вопрос.
Тот открыл глаза и произнес только одну фразу:" Я сам не немец". Второй, военный, лежал на полу с закрытыми глазами.
Поднял его и поставив на ноги с завязанными руками и ногами, толкнул назад со всей силы так, что тот упал на пол как бревно.
Поставил его опять и ударил на отмашь по лицу. Держа его одной рукой , повторил вопрос и тот начал что то мямлить о каком то
господине Ау, апотом опять осел, потеряв сознание. Сидел в кресле и ждал, пока оба очухаются. Вытащил из холодильной камеры пиво и. открыв бутылку, отхлебнул глоток. При них не было ничего, никаких документов, только пасспорта: оба английские. Ждать было опасно и он, развязав обоих и приложив
каждому по голове как следует, открыл окно и одного за другим вытолкнув на балкон, сбросил со втрого этажа вниз. Закрыл окно двери комнаты, вышел и направился к себе. В комнате , казалось все было на своих местах. Проверил деньги документы, которые спрятал - ничего не было тронуто. Опять разделся и лег в кровать. Заснуть не мог. Лежал и думал о том, что по всей видимости хотя бы один из них был из немецкой разведки.
Не мог заснуть. Лежал в какой то дремоте и прислушивался к звукам ночи -слышался крик обезьян из поблизкой рощи баобабов и звон цикад, непереставающий как что то , что нельзя было отличить от тишины. Наконец заснул. Поснулся, когда солнце пробивалось из за занавесок на окне и жара опят висела в воздухе. Встал. быстро принял душ, побрился и одев свежую рубашку и светлые полотняные брюки, насвистывая спустился в ресторан. Ночное происшествие по-видимому никак не отразилось на обитателях гостиницы, только портьер как то внимательно посмотрел на него и приветствовал обычным - добрым утром.
В ресторане за столиками шел завтрак и никто не обратил на него особого внимания. Поляк сидел и ел яичницу. Пригласил его сесть рядом и спосил, как он спал. Арам ответил, что отлично. только ночью разбудили его какие то удивительные звуки, то ли выстрел, то ли какая то драка. Смотрел на поляка и ждал. Тот нагнулся к нему и тихо произнес:" Вчера ночью убили двух англичан". Смотрел на него выжидательно. " То есть как убили", - спросил Арам с ужасом в голосе. " Так просто, нашли их сегодня мертвых перед гостиницей и все только и говорят об этом. А кроме того, сегодня с утра здесь был английский комиссар и всех по очереди допрашивают. К Вам тоже стучались, но по-видимому Вы так крепко спали, что не стали Вас будить".
Арам сидел с озабоченной миной на лице, не зная что сказать.
" Я вижу, что Вы ужасно удручены",- тянул тот,- " Оно и понятно, сегодня они, завтра мы", - смотрел на него с сочувствием. " Даже не в том дело, что погибают люди здесь, просто меня интересует, почему именно теперь, когда завтра нам лететь, происходит что то такое. Может быть от этого отложат наш полет - и это меня все больше и больше удручает",- он опустил голову и начал нервно барабанить пальцами по столу.
Поляк его успокоил:" Наш полет не отложат- сказали сегодня уже и если ничего из рЯда вон не произойдет завтра в шесть мы полетим наконец в Каир". После завтрака его вызвали на допрос в комнату дирекции гостиницы. В комнате сидел местный полицейский и обок какой то белый, который все время вытирал пот с лица и записывал все что говорят допрашиваемые. Арам повторил, что что слышал какие то удивительные звуки где тов часа три-четыре утра , а потом заснул. Сообщил, что даже выходил на балкон, но ничего не видел". Его поросили расписаться под протоколом и отпустили. Пошел в номер и начал описывать события прошедшей ночи. Пришел поляк и, усевшись
рядом, спросил, что он пишет. Арам ответил, что записывает то, что произошло ночью и сегодня утром. Тот предложил ему, броситьвсе это и для того чтобы отвлечься пойти пройтись по городу. Арам отказался, сославшись на головную боль.
Решил проверить еще одно предположение относительно этого поляка. Забрался в его комнату и просмотрев все его вещи к своему удивлению нашел в его документах бумагу, которая косвенно упоминала и предписывала тому во время всей дороги помагать представителю русской дипломатической службы.
Вернулся к себе к номер и закрывшись углубился в рамышления.
Ничего, что бы всказывало на какую то новую опасность, он не чувствовал, но все же ему казалось маловероятным, чтобы немцы могли действовать так далеко. Предположения о том, что поляк может быть двойным агентом, он отбросил сразу же. Расхаживая
по комнате, он перебирал в голове самые невероятные комбинации противодействия возможным новым неожиданностям. Наконец, не видя вообще объяснения тому, что произошло ночью, решил сам еще раз обратиться к английскому уполномоченному комиссару в Лагосе, который все это время находился в гостинице.
Спустился на первый этаж и постучав в двери кабинета директора гостиницы, которую уполномоченный занимал, вошел, не дожидаясь ответа. В комнате не было никого и тутуж он, войдя не мог повернуть обратно и тут же подойдя к столу, пробежал глазами листы допросов жильцов гостиницы. Почему то ни одна из жен этих английских военных не была допрошена. Он старался успокоиться, но такое открытие давало ему новую пищу для размышлений и он, выйдя из кабинета, стремительно вышел из гостиницы и решил найти поляка, чтобы обсудить с ним эту новость. Увидел его, идущего к гостинице и беседовавшего с одной из этих женщин. Была молодая и производила впечатление уверенной и независимой. Когда приблизился и по своей новой манере, поцеловав её в руку, представился, та улыбнулась и произнесла какую то, кажущуюся ему загадочной фразу:
" Все проблемы всегда от женщин". Поляк засмеялся и спросил, отчего же она так думает. А она ответила, что об этом он должне спросить своего спутника. Арам ломал голову над ее словами, а потом решил, что его просто разыгрывают. Шли втроем молча по дорожке к отелю и та вдруг предложила пойти в бар и выпить что-нибудь. Он отказался и, взяв за руку Джерского, спросил его,
не могли бы они поговорить. Тот обещал прийти к нему в комнату, как только решит одну проблему. Не говорил ничего, но все же Араму начало казаться, что тот знает намного больше, чем говорит. Поляк ждал его в номере и когда тот пришел, набросился на него с обвинением в нелояльности. Тот улыбался под нос и молчал. Молчал и слушал обвинения Арама. Наконец когда тот замолчал, начал говорить сам. " Вы русские действительно не привыкли работать на западе по понятным мне причинам и я даже не ожидал бы от Вас чего-то другого. Но что меня все время смущает, это что-то не делает вообще чести ни одному человеку, даже можно сказать наемному убийце - это ваше пренебрежение мнением других. И только тогда, когда Вы запутыватесь полностью в своих делах, Вы приходите и просите о помощь",- перевел дыхание и в остервенении бросил блокнот с записями Арама на пол.
" А вот например, что Вы скажете, если нас не посадят завтра утром в самолет под претекстом расследования",- Крючков смотрел не мигая на того.
" А почему же нас не должны посадить в самолет, если у нас билеты до Каира и то единственное в чем мы провинились - мы были в гостинице во время этого жуткого убийства, с которым нас ничего не связывает",- тот почти выходил из себя,- " Ну или я ничего не понимаю и Вы что то в тайне сотворили и не хотите мне всего рассказать". Смотрел на него подозрительно.
" А почему у меня в комнате все было первернуто и никого это не интересовало, кто это сделал?",- отпарировал тот.
" Для этого есть цивилизованные методы расследования и даже здесь они действуют, ну может быть кроме Вашей страны",- Джерский презрительно посмотрел на него,- " В конце концов Вы могли бы обратиться к тому же комиссару и поверьте, он с удовольствием занялся бы этим".
Замолчал и вдруг задумался и с интересом посмотрел на русского.
Молчали оба.
Жара постепенно прошла и наступили сумерки. В рсторане собрались на ужин. Ничего не предвещало какого то еще более ошеломляющего события. Во время еды пришел английский коммисар
и попросил внимание всех. Произнес только одну фразу, после которой Арам громко рассмеялся:" В виду расследования вся группа полетит следующим самолетом в субботу, черз три дня".
Джерский сидел, казалось удрученный, и исподлобья смотрел на Крючкова. После ухода коммисара все начали громко и с негодованием разговаривать. Двое военных сидели как то отдельно с непроницаемыми минами. Один из них поднялся и направился решительным шагом из зала. Другой тоже встал и подошел к их столику. Попросил разрешения присесть и помедлив спросил, обращаясь к обоим:" Господа летят тоже в Каир и потому меня конечно интересует, с какой целью господа туда летят".
Говорил безапеляционно, голосом не терпящим никакого уклончивого ответа. Арам посмотрел на него внимательно и встал:
" Разрешите представиться майор польской Армии Калинский Степан",- вытянул руку через стол и пожал протянутую ему руку.
Англичанин представился тоже и с облегчением сел. Молчали какое то мгновение и тогда тот начал говорить какими то фразами, непонятными по своему содержанию:" Наш друг, которого сегодня убили, твердил, что Вы вообще то, ах да все это чепуха, и даже не стоит об этом говорить. И я понимаю, что даже , то, ах я всегда уважал поляков за смелость и отвагу и вообще..",- махнул рукой быстро попрощался. Джерский с удивлением смотрел на всю сцену, не произнес ни слова. Когда тот ушел тронул Арама за локоть и наклонившись к нему сообщил конфиденциально:" Ему что то известно, но он не хочет или не может говорить. Я, кажется смогу выяснить завтра, в чем тут дело.
На другой день, когда Арам появился в зале к завтраку, поляк сидел довольный за столиком и поманил его пальцем:" Я сегодня послал через английскую комендантуру телеграмму в Лондон с
просьбой, выяснить фамилии наших попутчиков, всех и описание их внешнего вида. Это в нашем деле и особенно теперь очень важно,
теперь настало время действовать и прошу Вас, не предпринимайте никаких самостоятельных действий, иначе мы останемся тут до конца войны". Во время чая в полдень он принес сообщение для него из Лондона, в котором стояли фамилии всех их попутчиков и короткие описания каждого с характерными чертами лица.
Протянул телеграмму Араму, смотрел на него, ждал реакции.
Тот читал внимательно текст уйдя в себя." Вот тут,кажется и будет выяснение наших неприятностей",- произнес и передал Джерскому лист с текстом. В описании внешности одного из военных значилось, что по всему лицу у него проходил шрам, который остался с юношестких лет. Арам смотрел с издевкой на Джерского:" Вы не понимаете вообще немецкой психологии студенческих товариществ. Это что то вроде закрытых обществ, где учатся пить, драться и блюсти честь и конечно же веру в единство и силу воли",- замолчал и стал смотреть с вниманием на Джерского. " Ну и что же Вы хотите этим сказать. Я вообще не понимаю, есть ли у Вас доказательства тому, к чему Вы
как мне кажется клоните. А Вы знаете, что такое кодекс чести среди знати в Польше или в Англии?",- смотрел на него с легким пренебрежением. Арам молчал. Он может быть тут переборщил и видел везде немцев, но не готов был признать свою неправоту.
" А что же Вам казалось сомнительным в английском военном, которого Вы видели, как и все тут мельком. Я по правде даже не помню как следует его лица, а Вы который все время смотрит скорее на носки ботинок, как же вы умудрились рассмотреть его так быстро и еще выдвигаете такие неправдоподобные теории, или я ошибаюсь?",- уставился на него уже не улыбаясь.
" То что Вы говорите к делу не относится и Вы сами знаете, что в нашей профессии нас тренируют очень твердо, так чтобы не было потом осечек",- сказал с пренебрежением в голосе, жестко и встал. Поляк старался его задержать, но Арам сделал вид, что обиделся всерьез и надолго. Пошел к себе в номер и углубился в писание отчета о прошедшем дне. В дверь постучали и когда он сказал властно, как это делал Демин, - войдите, и кто то начал дергать за ручку закрытых дверей, рассмеялся и подойдя к дверям спросил:" Кто там ". Никто не отвечал и услышал удаляющиеся шаги. Открыыл одним рывком двери - в коридоре не было никого. Вернулся в комнату и, не закрывая двери и забрав револьвер и пачку патронов, ринулся бегом по коридору в направлении выхода. В фойе почти никого не было. В углу под под пыльной пальмой сидел поляк и привстал, когда увидел спешащего Арама. " А что же опять произошло и почему у Вас такой воинственный вид",- спросил и улыбнулся. Арам рассказал ему о присшествии и предложил немедленно пойти к коммисару ио рассказать ему обо всем. " Э, да где же наше мужество и ч где же русская отвага",- рассмеялся тот,- " Я предлагаю вам поменяться номерами сегодня и Вы увидете, что нашими совместными усилиями мы быстрее, чем наш английский коммисар,
распутаем этот клубок". Арам согласился и засмеялся так, что
поляк с удивлением посмотрел на него.
"Вам, я вижу давно нравился мой номер",- пошутил он.
Сидели в фойе и молчали. Потом пошли наверх и перенесли вещи.
Арам просмотрел весь номер, балкон, ванную комнату и, не найдя ничего особенного, закрыл дверь и спустился вниз, неся с собой
чемодан и сумку. Направился в рецепцию и спросил, может ли он поговорить с комиссаром. В рецепции ответили ему, что тот прийдет через полчаса. Не долго думая, он попросил бумагу и конверт и написав что то, заклеил конверт и попросил передать сумку, чемодан и конверт коммисару, когда тот прийдёт.
Сам направился к выходу и сел в подъехавшее такси. Попросил завезти его к английскому консульству. Было уже довольно поздно и таксист время от времени посматривал на него в переднее зеркльце автомобиля. Дорога шла через пригород, састоящий из друг при друге построенных из всевозможного материала лачуг. Фары автомобиля пробивали кромешнуюю темень и Араму стало казаться, что конца этой дороги не будет, он заерзал нетерпеливо и тогда таксист засмеялся и сказал, что все белые чувствуют сеяб в этом районе не свое. Наконец вдалеке засветились огни и появился вдруг город. Через еще полчаса подъехали наконец к консульству и Арам облегченно вздохнув передал таксисту деньги попросил его ждать, хотя бы два или три часа или даже до утра. Вышел из машину и увидел перед собой ворота наглухо закрытые без знака живой души. Начал стучаться и звук раздавался во внутреннем дворе,
Наконец услышал лай собаки приближающиеся шаги какого то человека. Через глазок в воротах увидел как его кто то рассматривает и наконец этот кто то начал ключами отверать замки, которых должно было быть множество. Наконец в воротах открылась довольно узкая дверь и показался человек крепкого сложения и приличного роста. Спросил, что он хочет и когда Арам объяснил ему что то тихим голосом, пропустил его и закрыл двери опять на множество замков. Извинился, что тут нужно буть всегда начеку и пригласил Арама следовать за ним.
Шли по дорожке обсаженной с двух сторон кустами цветов, в шагах ста увидел строение, осветленное, с верандой, на
которой сидело за столом несколько человек. Когда подошел, представился один из сидящих встал и приветливо кивнув ему попросил идти за ним в дом. В кабинете на английский манер ничем не отличавщимся от такого же в Лондоне или Манчестере,
попросил его подождать и вернулся через минут пять с двумя стаканами и бутылкой виски. Арам замахал рукой и тогда тот позвонил по телефону и попросил принести в кабинет что нибудь перекусить для гостя. Сидел и смотрел на Арама с какой то радостью, похожей на радость ребенка, который нашел наконец что то, что давно искал или хотел иметь.
" Ну Арам рассказывай, как все таки ты добрался и что же это за поляк, я его не могу припомнить. Но это вовсе не важно, важно, что мы живем и что наконец ты решился прийти, когда у тебя проблемы",- Майкл сидел в кресле напротив Арама и старался не показывать своего возбуждения.
" Видишь ли я все же понимаю, что мы союзники и может быть будем ими после войны, Но это важно теперь, важно теперь сделать все от нас зависящее, чтобы наконец победить ",- замолчал и смотрел не мигая на Майкла.
Тот поддался какому мгновению слабости и выйдя из за стола подошел к Араму обнял его. Похлопал еще раз по плечу, был расстроган. " Вот видишь, мы еще живем и я действительно рад, что вижу тебя, действительно",- повторил это действительно как будто бы хотел убедить со всех сил Арама в его искренности.
" Все же все то, что я перенес в Англии и оттого, став другим совсем, может быть из за войны, не знаю, но все же я всегда считаю, что старое знакомство, лучше каждого нового, тут я хотя бы знаю, что меня может ожидать", - Арам язвительно произнес фразу и оборвал её как прелюдию к чему то важному.
" Я сушаю тебя",- произнес Майкл.
" Видишь ли мне кажется, что в гостинице, где мы остановились, орудуют немцы".
Он рассказал Майклу всю историю с двумя людьми, которых ему пришлось убрать.
Майкл встал и не говоря ни слова вышел в соседнюю комнату и начал звонить кому-то. Вернулся в комнату и сообщил, что вызвал
сюда посла, который приедет через час. Посол приехал через два часа. Выслушав Арама, он немедленно приказал послать запрос в Лондон и вызванный шифровальщик в четыре часа утра послал телеграмму в Лондон. Они все не спали, а кабинет консула напоминал штаб. Наконец в восемь утра пришло сообщение из Англии. Шифровальщик принес текст и подал его консулу. Тот прочел его и передал Майклу. В телеграмме стояло, что действительно военный и журналист с такими фамилиями выехали из Англии, но в описании внешности было сказано, что и тот и другой были не выше в одного метра восьмидесяти сантиметров. Оба человека, имеющие пасспорта этих англичан, были несколько выше ростом. Воцарилось молчание, которое прервал Арам. Он предложил послать тут же другую телеграмму, в которой он представит описание других его попутчиков. Консул согласился и тут же предложил ему отпустить такси, остаться тут так долго, пока не выяснится все о тех людях, с которыми должен был лететь в Каир.
После пяти часов ожидания, пришло опять новое сообщение.
Как и предполагал Арам описания англичан не отвечали описанию людей, которые с этими документами путешествовали в Каир.
Воцарилось молчание. Никто, несмотря на такую возможность серьезно не предполагал, что диверсионная работа против альянтов может так явственно быть и тут и теперь. И когда неоспоримый факт непосредственно касающийся высылаемых в Европу людей, которые должны были работать во вражеском окружению предстал перед ними, оказалось, что не было никакой программы, никакой специально обученной группы людей, способных
быстро и немедленно сделать что то, чтобы ликвидировать эту опасность. Нужно было принимать решения и действовать быстро.
Майкл сидел за столом и рисовал что то на листе бумаги.
Арам встал с дивана и спросил:" А есть ли кто то у Вас, кто говорит прилично по-немецки".
Тот посмотрел на него с удивлением и поинтересовлся , для чего это ему нужно. Идея была такой. Эти люди летели из Англии, значит они были засланы в Англию, а это значит, что есть какой то шанс, в лицо и Каире их не будут знать. Это по мнению Арама и нужно было использовать. Но оставался деликатный вопрос допроса жены военного, которая еще была в гостинице вчера, когда Арам оттуда уезжал. Послали машину за женой этого военного и ждали. Наконец машина вернулась и вот в комнату, где они сидели вошла женщина лет тридцати, с хорошей фигурой, довольно приличного роста, шатенка, с лицом, каких множество в каждой европейской стране. Держалась независимо и в её движениях не было ничего, что говорило бы о её боязни или беспокойстве. Арам почувствовал однако сразу же, что её чрезмерная непосредственность дается ей не просто. Он не мог этого объяснить, нельзя этого было по ней заметить, но он чувствовал, что она боится дальнейших событий.
Он подошел к ней и предложил сесть в кресло, подав руку и подведя ее к этому креслу. Держал ее за кончики пальцев и не выпускал из своей руки, пока она не села. Подвинул кресло к ее стулу и произнес вдруг по-немецки, смотря ей просто в глаза: " Как вас зовут?". Зрачки ее оставались на одном месте, расширились только и чтобы скрыть что то, она улыбнулась и спросила его по-английски:" Её сюда попросили, чтобы проверить ее знания немецкого языка?".
" О нет вовсе, скорее, чтобы проверить его занания немецкого языка",- отпарировал Арам и засмеялся.
" Вы наверно лучше говорите по-немецки, чем по-английски",- сказал он соверщшенно спокойно,- " Так как немецкий ведь ваш
родной язык". Потом помедлив сообщил вдруг ни стого, ни с сего:
" Так как же, как и он лучше говорит по-русски, так как русский
его родной язык". Её зрачки снова расширились и Арам понял, что он должен дейстовать быстро, чтобы выдавить из неё информацию.В комнате воцарилось молчание. Никто ничего не говорил, а она сидела выпрямившись и на лице у нее вдруг появилось что то наподобие гримасы улыбки.
" Никто не живет вечно",- вдруг произнесла она.
" Да Вы правы, никто не живет вечно, вечно живут идеи, но эта вечность тоже имеет ограниченный характер",- Арам внимательно посмотрел на нее и продолжал:" Я не собираюсь Вас вообще отсюда выпускать, Вы тут останетесь, навсегда". Уголки ее рта поднялись чуть вверх и гримаса улыбки опять появилась на лице.
Он встал со стула и подойдя к ней, подал ей руку:" Предлагаю Вам пройти со мной в другую комнату, тут нам мешают разговаривать серьезно", - произнес спокойным голосом.
Она встала и глядя ему просто в глаза произнесла:" Это правильное решение". Он улыбнулся тоже и предложил ей идти впереди. В коридоре, где около двери в комнату, где они находились втроем до того, столо человек пять военных. Все смотрели на Арама и тот провел ее около них, держа за руку и произнес скорее себе самому, чем её:"Могли бы не стоять тут не так нахально". Её рука сделалась слегка влажной и он сразу же почувствовал, что она боится следующих минут, мгновений.
Шли по коридору и он ни с того, ни с сего сказал, обращаясь не то к ней, не то к какому то неизвестному лицу:" Я мог бы конечно отпустить Вас, но какой ценой все это будет оплачено". Она вдруг остановилась и выдернула свою руку из его:" Если Вы хотите со мной играть в кошки мышки, ничего из этого не выйдет. Мы можем говорить открыто и я даже согласна объяснить Вам,
кто я такая, но я хочу гарантий. Я начну говорить только тогда, когда буду иметь гарантии".
" О каких гараниях может тут быть речь",- спросил и взял ее резко за локоть. Поморщилась и постаралась оторвать его руку. Вывернул ее руку назад и она от боли закрыла глаза.
" Ну так будем говорить или нет",- спросил все время идя
с ней по коридору. В кабинете, первом при выходе, куда они пришли, сидело несколько человек, которые о чем-то оживленно разговаривали. Встали все, когда он вошел туда с ней и вышли, не говоря ни слова. Он посадил ее на стул и надел ей наручники, вывернув руки за спиной. Сел сам на краешек стола и спросил:" Так как же Вас все таки зовут. И предупреждаю, времени у нас немного, вовсе нет у нас времени. Мои английские друзья будут действовать по законам военного времени. Если я
не вернусь через пол часа, допрашивать будут они. Поэтому прошу Вас рассказать все, что Вы знаете об этой авантюре, с Вашей высылкой в Каир и слежкой за мной".
Смотрела в пол и молчала. " Ну хорошо, я тоже думаю, что не стоит так разговаривать с женщиной, но Вы служите нацисткому режиму и для меня Вы не женщина, если этот режим не считает меня как русского вообще за человека, только подчеловеком".
Подняла голову, смотрела на него презрительно, скривив губы.
" Говно",- произнесла одно слово и было неизвестно, относится оно к её ситуации или к нему. " Очень правильное слово",- отпарировал он,-" Очень правильное. Но все же, чтобы Вашу участь как то облегчить, я могу Вам помочь тут же умереть, но при одном тиолько условии, если Вы скажете мне все, все, повторяю, все о том, кто вас послал зачем вас послали, все детали. Только тогда я помогу Вам спокойно умереть".
Опустила голову, молчала." Я жду еще десять минут и тогда мы идем обратно, нас ждут",- он произнес эту фразу спокойно.
Встал со стола и подойдя к телефону, стоящему на письменном столе, поднял трубку и попросил принести два стакана и бутылку виски. Через пять минут в двери постучали и принесли поднос с двумя стаканами и бутылкой. Она подняла голову и теперь смотрела на него уже без каких то эмоций." Ну хорошо",-
произнесла вдруг,- " Но какие гарантии того, что Вы меня не отдадите обратно англичанам". " Никаких, абсолютно никаких",- ответил как ни в чем не бывало,- " Никаких гарантий".
" Я не буду с Вами разговаривать",- произнесла твердо.
Он открыл бутылку с виски и налил себе четверть стакана.
Поднял его и отпил чуть-чуть. Потом подошел к ней и поднял её за подбородок. " Может быть хотите выпить" - спросил, держа стакан тут же перед ее лицом. " Хам, зверь, зверь",- она истерически вдруг закричала и ударила его ногой в пах.
Скривился и выплеснул содержимое стакана ей в лицо.
" Сука" ,- произнес с остервенением. Сидела на стуле, смотрела просто ему в глаза. Понимал, что не вытянеит из нее ни слова, если будет с ней так дальше разговаривать.
Рванул ее за руки и, подняв со стула, толкнул вперед.
Прошло может быть полчаса, может быть час.
Майкл и посол сидели в комнате посла и ждали возвращения Арама.
Перед кабинетом, в которой он допрашивал немку, все время находилась охрана.
Наконец, через два часа, Арам позвонил и предложил прийти стенографистке, для записи показаний.
Прошло еще два часа и три машины из английского представительства мчались в направлении гостиницы.
В первой сидел Арам с Майклом и еще двое военных из миссии, а в двух других только военные, которые согласились брать участие в операции. Оказалось, что двое военных, которые летели, вместе с женами в Каир работали на немцев. Возникала опасность того, что они приедут слишком поздно. Но в Лагосе в это военное время весной тысяча девятьсот сорок третьего года, уйти или уехать незамеченными было почти невозможно. Кроме этого путешествие по Африке было предприятием вовсе не безопасным и тут даже европейские враги иногда скорее могли стать друзьями, стоя перед непредсказуемостью путешествия, перед незнанием природы и обычаев местного населения. Страх всегда играл и играет огромную роль, даже у самых отважных, отважных в условиях, которые им известны, отважных по отношению к людям, от которых они не ожидают сопротивления, или которых, как им кажется они знают. Поселения европейцев в этом районе Африки были в основном в городах, а для того, чтобы куда то просто напросто удрать нужно было иметь хорошие связи среди местного населения или очень хорошо быть подготовленным к путешествию и прекрасно знать местность. И все же никто в машинах, ехавших в направлении гостиницы не верил, что люди эти отважатся пуститься в такое невероятное путешествие, путешествие в никуда. Когда машины остановились перед гостиницей, перед входом стоял только слегка испуганный швейцар и показывал без слова рукой куда то вперед. Сразу за гостиницей, построенной почти на самой окраине города начиналась бездорожье, лес баобабов, непривычный для глаза чужеземца, а потом в сорока километрах начинались горы. Прочесать такую территорию, не имея достаточных и времени и средств, не представлялось возможности. Четверо людей все же отважились на такой отчаянный поступок - с оружием в руках, грозя убить хозяина гостиницы, они забрали два автомобиля и провиант и отъехали в направлении гор, которые славились всей карколомностью и непроходимостью. После разговора по- телефону решено все же было преследовать их двумя группами с местными проводниками.
Но Арам отказался от участия в этой погони. На следующий день самолет уже точно летел в Каир и он считал, что это не его дело, преследовать немцев, хотя Майкл совершенно серьезно предупредил его о возможном провале его миссии. Он все же решил прожолжить свое опасное путешествие в Европу.
Поляк, которого он застал в его комнате, сидел весь какбудто бы осунувшийся. Смотрел на Арама с недоверием и когда тот отпил из бутылки пиво, спросил: " А что же стало с той немкой?". Арам махнул неопределенно рукой куда то не то вбок не то наверх, молчал. " Вообще, не женское это дело война",- произнес тот, подтверждая свои мысли.
Потом, сжав губы с неизвестно откуда появившимся остервенением, голосом неожиданно громким,выдавил:" Расчеты начнутся после войны, после войны, а кто может, тот должен сегодня, сегодня и сейчас рассчитаться со всем этим, после будет после, а теперь, теперь кто может должен это делать".
Арам смотрел на него, усталый и почти засыпающий.
А тот ни с того ни с сего выпалил:" А что же стало в районе Смоленска с пятнадцатью тысячами наших военных и полицейских. Ведь мы же знаем, что вы их всех расстреляли, всех! Вы же все настоящие бандиты! Бандиты! Убийцы!".
" Нервы, нервы нужно держать в узде, а то что же будет потом",- произнес тот так спокойно и обыденно, что Джерский вскочил, вытащил из кармана револьвер, положил его на стол и произнес: "Ну, как вас там, товарищ, прошу меня тоже расстрелять. Или вы руками душите, так шуму меньше?"
Арам встал и, не глядя на него, вышел из комнаты.
Он чувствовал , что его нервы настолько расшатаны, настолько он не мог себя более держать в узде, что его внутренние какие то колебания, которых он до сих пор не замечал, то, что может быть называют душой, а может быть за незнанием или непониманием себя самого каждый называет по-своему может быть даже сердцем, может быть собственным "Я", это что то начало его всего раскачивать и привело в состояние неописуемого возбуждения. Он шел по коридору, ускорил шаг, потом побежал как школьник, как какой то пацан, обиженный даже не кем то , а чем то неизвестным, с которым кем-то или чем-то даже не только нельзя было дискутировать, нельзя даже было говорить. Вся его сопротивляемость, логика, оптимизм и вера, все это улетучилось и он бежал, надеясь успеть найти это что -то пока он еще живет, чтобы успеть не поговорить, не сказать что-то, но только успеть увидеть. Остановился перед дверьми, при которых стоял швейцар, смотрящий на него глазами полными ужаса и спросил:" Вам плохо?". Он не ответил ничего, вышел в открытую предупредительно дверь и стал перед отелем, один, смотрел на небо. Отчего он начал вдруг смотреть в небо, он и сам не понимал. Но вдруг что то, чего до сих пор он никогда не испытывал, поразило его как гром, и он от ужаса увиденного, или ему одному слишимому, присел и упершись руками о землю, сидел так боясь встать или даже пошевелиться. Ему представилось вдруг, что если он сейчас встанет, то немедленно упадет. Он не верил, что сможет стоять. Кто то помог ему подняться и он не сопротивлялся, только пошел ведомый этим кем-то.
Швейцар стоял перд ним на корточках в фойе и объяснял ему, что голосом полным сострадания, он не слышал его слов, не слышал вовсе его голоса, видел только его лицо вс меняющимся выражением и как в каком то трансе без слышания голоса того, начал понимать то, о чем тот ему говорит.
Но сам не мог ему ответить. Он даже не хотел и не мог что то сказать, он открыл рот и услышал собственный крик, который застрял у него в горле и которого не слышал говорящий опдле него и сморящий на него служащий гостиницы.
Закрыл глаза и мрак предстал и начал вибрировать и кружиться вместе с ним самим.
" Это все временное, просто он должен выспаться",- услышал он голос человека и открыл глаза. Перед ним стоял кто то со шпицом в руке и смотрел на него глазами полными неверы в то, что этот кто-то делал. Эта невера была наверно до того еще больше в глазах стоящего перед ним человека и по видимому начала проходить оттого только,что он открыл глаза.
" Ну вот все будет хорошо, молодой организм все сможет перебороть",- произнес тот еще раз, для поддержания своего собственного мнения или опасений. Арам встал и отодвинув его руку от себя, пошел к лестнице. Чувствовал себя слабо, но вполне уверенно стоял на ногах. Помнил все, что с ним произошло, хотел только спать, только спать, даже если бы за секунду его должны были расстрелять.
Вся логика нормального человека, наделенного к тому же умом, она не срабатывала, она перестала функционировать, она отказала ему, весь разум, все понятия которые когда либо были ему даны они тоже отказались подчиняться новым, доселе неизвестным ему законам, законам огромных зверств, невоображаемых умом не только одного, но тысячей людей, которые еще оставались при жизни. Он понимал, что если он переживет эту войну, никогда уже не сможет видеть жизнь такой, какая она в действительности есть. Извращение, которому подвергались каждый день, час, минуту все кто теперь жил, оставалось в памяти в теле, в душе
навсегда, огромность этого извращения впивалась в каждого и навечно и оттого должна была передасться и дальше тем, которые еще не родились и которым только предстояло увидеть мир и свет.
Варшава.
На углу стоял мальчик, держал за руку наверно сестру.Обоим было не более лет шести. В другой руке держал маленькую плетенную кошелку, в которой лежало три апельсина. Повторял без остановки:" Апельсины, хорошие апельсины из Португалии, купите апельсины, совсем не дорого, купите апельсины".
Оба были до невозможности худы, в неописуемых лохмотьях в калошах на босую ногу.
Вдоль тротуара шло двое немцев в форме офицеров вермахта.
Задержались на мгновение и, прервав разговор, один из них взял мальчика за подбородок и смотря ему в глаза произнес:
" Еврей ". Тот, смотря ему просто в глаза начал судоржно, почти крича, отрицать.Тогда тот отпустил его и своей рукой выбил его корзинку из маленьких синих рук. Апельсины покатились по мостовой и одна из них упала в водосточную канаву. Мальчик заплакал и отпустив сестру нагнулся, чтобы поднять эту апельсину. Военный громко с негодованием произнес, обращаясь к своему попутчику:" Наши дети умирают с голода, а эти евреи получают откуда то апельсины. Отродье!". Тот подняв апельсину стал ее вытирать об одежду. Его сестра начала плакать и тогда тот другой, махнул рукой и потянул того первого. Дети остались стоять на углу и мальчик, положив эти три апельсина
снова в корзинку, началь опять зазывать покупателей.
Арам стоял на противоположном углу и ждал Джерского. Они договорились, что встретятся на второй день, как только устроятся на коспиративных квартирах. У него были документы, выписанные организацией Тодта для представителя компании Сименс, инженера Соколовского, который находился в командировке в Варшаве для решения вопроса получения дополнительной рабочей силы из Польши. Арам опустил глаза и не в силах более пернести вида этих детей перешел перекресток по диагонали и подойдя к детям спросил, сколько стоят апельсины.
Лицо мальчика приняло судоржную гримассу и он произнес:
" Ну если вы действительно хотите купить, то заплатите сколько можете". Потом посмотрел на Арама и почти шепотом добавил:" А пан не поляк, они таких сразу же убивают". Протянул ему корзинку:" Прошу взять с корзинкой, нам все равно она уже не нужна. А вообще то мы хотим очень есть. Мы уже давно ничего не ели. Нашу соседку сегодня забрали и остались апельсины".
Арам взял корзинку и, вытащив все деньги которые у его были в кармане на целую неделю пребывания в Варшаве и, не глядя в лицо маьчику, вложил их ему в карман. " Уходите, уходите отсюда",- произнес, оглядываясь по сторонам. Дети исчезли , а он стоял с корзинкой в руках на этом проклятом перекрестке, пока наконец не появился Джерский. Тот шел не смотря вовсе на Крючкова, прошел рядом и повернул в следующий переулок, не останавливаясь. Над центром города поднимался столб черного дыма, который доходил и до Мокотова. Методично раздавались один за другим следующие взрывы. Немцы ликвидировали Варшавское гетто и можно только было себе представить по рассказам немногих очевидцев, что там происходило. Арам не удивило поведение Джерского, он следовал за ним , смотря внимательно по сторонам. Где то вдалеке со все нарастающеим воем приближались машины. Джерский побежал и Арам машинально тоже побежал за ним. На первой большой аллее увидел вообще целую группу бегущих людей и тогда успел спросить Джерского, что же это такое. Тот ответил, что это облава и что нужно действительно скрыться и что, забирают целыми кварталами, не смотрят кто почему, просто забирают, оцепив квартал всех поголовно людей и отправляют в лагеря. Джерский прекрасно знал Варшаву и Арам следовал за ним. Они повернули опять в какую то улочку и звук приближающихся моторов сделался совсем явственным. Джерский остановился перед канализационной крышкой и начал ее отодвигать. Наконец им удалось отодвинуть её и оба начали лихорадочно спускаться вниз, предварительно задвинув крышку над головой. " Вы знаете, они теперь почти все канализационные люки открывают и бросают туда шашки с циклоном. Если нам повезет, успеем уйти с того места, но неизвестно в каком направлении они едет, но все равно, они сейчас заняты охотой на людей. По нашим данным от человека, который работает в городском бюро у немцев, нашего человека, они планируют массовую ликвидацию каналов только завтра, но может уже сегодня начали. Все сегодня так расплывчато и так неизвестно. Вот моя знакомая предупреждала меня, что облава должна быть на Мокотове, но мы ведь договорились и я считал своим долгом предупредить Вас, ведь все в нашей жизни непресказуемо так, что Вы даже себе не можете представить.
На послезавтра назначена наша встреча с адьютантом командующего. Он теперь меняет квартиры каждый второй день, жизнь в Варшаве сделалась совсем тяжелой". Он первел дух и усклоил шаг. Шли по колено в вонючей густой жидкости. Пахло фекалиями и крысиным отходами так сильно, что не можно было к этому привыкнуть. Арам почувствовал в темноте, как что то довольно крупное прыгнуло ему на голову и от инстинктивно отбросил это что то с себя. Крыса пискнула и плюхнулась в воду.
Джерский почти бежал и Арам удивлялся, как он ориентируется и отчего он так великолепно знает эти канализационные каналы. Они не замечали холода уже и постепенно запах перестал напоминать о себе. Джерский прислонился к стене и вдруг сказал: " Только не дай бог не пробуйте здесь что то есть. Вы не видете, насколько Вы грязны и по данным санитарной службы Армии Краёвой, здесь точно можно подцепить каждую заразу и кроме того, они уже пробовали именно на Мокотове впускать в канализацию всякую гадость. Они же подписали конвенцию о неприменении отравляющих газов и биологического оружия , но в
этой войне для высших целей германского народа, они используют оружие такого типа и ничто их не остановит. Их может остановить только ликвидация всех их. Англичане бомбят их города за наши муки , за нас. Пусть почувствуют, каково, когда война приходит в их собственный дом". Его глаза блестели в темноте Арам подумал, что он сегодня как то исключительно возбужден. Спросил его, что сегодня произошло и отчего он какой -то не такой. Джерский шел быстро и не отвечал. Потом остановился и вдруг шепотом произнес: " Мы почти у цели и тут должна быть крышка". Шли молча и у Арама пропала охота спрашивать его еще о чем-то. Наконец появился слабый свет проступающий через отверстие где то наверху. Металлические прутки, все покрытые какой то слизью шли по стене шахты наверх. Джерский остановил его, дотронувшись рукой до него. Вы останетесь здесь и если после открытия крышки колодца меня не схватят, прошу сразу же вылезать тоже, времени у нас уже очень мало, потому что по моим подсчетам до наступления комендантского часа осталось где то пол часа и они теперь они сволочи практикуют начинать ночные дежурства даже иногда час перех началом комендантского времени. Стреляют без предупреждения, они теперь даже не проверяют в ночное время никого. Видят, идет человек или лежит или ему там плохо - стреляют, подходят и просто убивают.
Вы видели нашу связную Ванду, так вот её матери вчера на
улице сделалось плохо, женщина уже пожилая и что тут говорить и еда никудышняя ведь у нас и денег нет вот присела на краешек тротуара и сидела так себе отдохнуть и чтобы идти дальше. Два дома не дошла. Подошел один такой и даже люди видели, вытащил револьвер и не слова не говоря выстрелил ей в затылок, так просто, без слова. Вложил револьвер в кобуру и пошел дальше. Соседи видели мать её и помогли донести тело до дома.
Это уже не война. Они поголовные убийцы. Знаете я не удивлюсь, если их женщин и всех их, когда русские войдут сюда, будут насиловать , убивать и все что хотят делать. Это же все пройдет и после все забудут обо всем и кто должен будет помнить. Потому, что все которые теперь принимают участие в этой бойне, все погибнут! Я поэтому Вам и рассказываю об этом, если Вы вообще выживете, Вы должны будете рассказать там в Лодноне все что Вы здесь видели, старайтесь все фотографировать взглядом, запоминайте и помните, помните! Люди, которым пришлось жить в этом пекле заслужили того!". Махнул ему в темноте руко и начал взбираться вверх по лестнице. Арам стоял в темноте, только плюск воды от плавающих в ней крыс прерывал тишину. Наконец услышал скрежет отодвигаемой крышки и пучок света, серого, предвечернего упал на воду. Тишина была на какой то необычной и пугающей. Подошел поближе и услышал шепот откуда то сверху. Джерский звал его. Скользкие прутья металла застывали в пальцах и он старался пребирать ногами и руками как можно быстрее, даже не заботясь о том, что каждое мгновение может упасть вниз и разбиться. Наконец перед ним появилась последняя ступенька и тогда крышка вдруг закрылась и он снов а оказался в темноте. Рука, которой он держался за метал постепенно оертвела и он начал бояться уже, что непроизвольно выпустит ее и тогда полетит вниз. Его знобило и тогда он выпустил металл из руки и засунув ее в карман пальто почувствовал , что что-то шерсткое и живое зашевелилось в его кармане. Вытащил это что-то и понял, что это крыса, которая каким- то образом попала в его карман. Она уцепилась в его палец и он не мог ее отцепить. Наотмашь ударил рукой по стене и крыса упала вниз. Не помнил, сколько он простоял так, опереться о другую стенку не было возможности, так как шахта колодца была в этом месте довольно широкой. Услышал вдруг шум моторов и инстинктовно сжался весь. Подумал, что уже плолицейский час и что может быть и теперь ему повезет. Но потом, неизвестно лтчего начал спускаться вниз. Отдышавшись соскочил опять в эту вонючую воду и побежал в том направлении, откуда они пришли. Услышал действительно скрежет отодвигаемой крышки потом какое то падение чего-то вниз.
Едкий дым начал догонять его и он намочив конец шарфа в этой вонючей каше приложил его к носу и почувствовал, что его вырывает. Но он не мог остановиться, животный почти нечеловеческий ужас от того представления, что вот он теперь и сейчас может так же как и кто -то там, о которых рассказывал ему сегодня и вчера Джерский, он также как и те люди может вот просто, как и они погибнуть тут. один, от удушья , в этой вонючей воде, среди крыс и все может так просто и так страшно кончиться, этот страх гнал его куда то, он сам не понимал, куда он бежит. Наконец апах газа, напоминавшего запах горчицы начал куда то исчезать и он остановился и в недоумении ощупал сам себя. Решил переждать здесь ночь и поднес к уху руку с часами, которые тикали, как ни в чем ни бывало на его руке. Он не мог даже посмотреть, который теперь час. Зажигалка, котрую он носил в кармане , правдоподобно упала или выпала, когда он вытаскивал крысу из кармана. Канализационная трубва стала как будто бы расширяться и
вода под ногами начала подниматься. Шел вперед без остановки, аж наконец услышал вдалеке еле слышимый шум падающей воды.
Это открытие воодушевило его настолько, что , несмотря на изнуренность и усталось, прибавил шаг. Вода стала подниматься стремительно и он уже не чувствовал холода, даже напротив ему сделалось жарко и он шел вперед почти по плечи в этой воде или жидкости, напоминающей воду. Вдруг ни стого ни с его услышал челолвеческие голоса. Один голос принадлежал женщине, а другой наверно молодому мужчине. Тот утешал ее, что все равно они и так погибнут и что если все же им удасться выйти из этой трубы, он распишутся тут же и немедленно и что если ребенок погибнет, то у них будет еще не один другой и что теперь самое главное выжить. Шел дальше на голоса этих двух не говоря ни слова и даже сли бы он хотел что то сказать или отозваться, что то внутри, не позволяло ему произнести хоть одну единственную фразу или звук. Голоса постепенно пропали , а он шел вперед, не зняа сам, куда же он идет и ведомый каким то чутьем зверя. Вода стала опятьубывать и труба пошла вверх и он опять почувствовал, что где то тут недалеко должен быть наверно люк, новый люк и наверно будет тут же крышка. которую он откроет, несмотря на то, что у него уже нет больше сил. В голове у него гудело от каких то звуков, писк крыс он уже не замечал и тут ему захотелось непременно и теперь попасть наверх, любыми невозможными и возможными методами, пусть даже попав в руки немцам. Он решил подскочит и посмотреть насколько высоко находится свод канализационной трубы и о диво, свод оказался не таким высоким, какой был метров может быть пятьсот отсюда. Труба шла все время вверх и ноги его начали скользить по дну и оттого, чтобы не съехать вниз, он почти на четвереньках началь карабкаться наверх.
Наконец труба сузилась настолько, что он мог, упершись ногами повиснуть в ей и с облегчением, упершись спиной в стенку этой трубы он поднял обе ноги и и так повис в воздухе. Почувствовал холод, который, шел откуда то с высока и оттого обрадовался. Опять опустил сначала одну ногу, потом другую в эту скользкую мазь и потом опять став на четвереньки начал поход вверх. Наконец труба уперлась в решетку, за которой увидел коллектор и в пару шагах реку. Он тронул рукуми эту решетку и она не поддавалась, но воздух, казавшийся ему свежим
так ошарашил и почти опьянил его, что он даже не почувствовал того, что в действительности этот воздух пахнет гарью пожара.
Решетка ни в какую не поддавалась и он подумал тогда, что если там те два голоса - женщины и мужчины принадлежали тем, кто боролся в гетте. то наверно у них есть какое то оружие и что если бы они дошли до этого же места, то возможно и ему и им удалось бы выбраться отсюда. Сидел без движения, весь скорчившись и старался как можно меньше двигаться, чтобы не потерять энергии. Но потом подумал, что так может и вправду замерзнуть и начл попернеменно шевелить то одной то другой ногой и оттого судорги в ногах прошли и он даже почувствовал, что ему сделалось теплее. Не знал и не понимал даже сколько прошло времени. Кажется он заснул от измождения. Проснулся от холода и опять до него донеслись два голоса, которые слышал до того. Голоса приближались и он услышал их шаги. И тогда он произнес по - польски, голосом может быть сиплым и никаким, но таким, который он мог выдавить из себя одно слово:" Панове ". Голоса двух людей в мгновение оборвались , но потом мужской голос произнес:" Jestesmy z getta". Он не ответил ничего и понимая, что ответить нужно обязатьельно что то, произнес вдруг не понимая отчего:"Ja tez". Услышал возглас облегчения обеих, голoса были совсем близко. Наконец увидел в ночном мраке две силуэтки - одна , видно была принадлежала женщине, у которой торчал как проглоченный ею какой то шар в районе живота, другой принадлежал мужчине. До него наконец дошло, что женщина беременна и что от пребывания в этой воде, сырсти и холоде она может быть начнет рожать и что он должен сделать тоже все возможное , чтобы выбраться отсюда. Он даже не думал в этот момент о ней, или о ее спутнике, он просто понял для себя, что все его переживания и все до сих пор прожитое и даже в этой Англии и в Африке, все это не похоже и еще более жутко. Он спросил у мужчины, есть ли у него оружие и когда тот ответил отрицательно, он вздохнул с досады. Но голос мужчины произнес следующую фразу, от которой у него появился небывалый энтузиазм. " У меня есть граната ",- произнес тот погодя.
Уже светало, когда они втроем вылезли из трубы и совершенно обессиленные, сневерой и каким то нечеловеческим недоумением смотрели на себя, оборванные, изнуренные и почти не соображающие того, что им удалось выйти и выжить.
Арам очнулся как из какого то сна, ему казалось, что перед ним сидит какая то женщина и говорит и говорит что то по-немецки, что конкретно он не понимал. Она держала на руках ребенка, который плакал не переставая и он не в состоянии выдержать этого плача, решился взять этого ребенка на руки и тогда вместо ребенка появилось какое то страшное лицо и оно начало кричать и руками схватив его за горло старалось удушить.
Он проснулся. Солнце светило вдруг ни стого ни с сего, как будто бы было жаркое лето. Он сидел совершенно раздетый, один. Никого обок не было. Почувствовал нестерпимую боль горла. Встал и пошел вперед. Река дымилась вся, казалось, что она кипела. Он спустился к берегу и нагнулся над водой.
Вовсе не хотелось пить, хотя когда он спускался к берегу пить ему хотелось нестерпимо. Вошел в воду и так стоял, ждал чего то и кого-то. Взрыв снаряда вывел его из этого оцепеннения и он, не помня себя побежал по откосу вверх.
Вечером того же дня он явился в явочную квартиру. Хозяйка, средних лет женщина уложила его в кровать и ни в какую не хотела отпускать, пока он хотя бы не выспится один день.
Утром, когда он проснулся, в предчувствии чего-то страшного, увидел ее, сидяшую подле кровати. " Вы ужасно кричали во сне", - сказала она и тут же подала ему записку. Развернул ее и прочел:" Степан, я рад что ты выжил. Увидемся если бог даст. Я должен ехать в Вильнюс и не могу ждать тебя. Наши друзья позаботятся о тебе. Адрес в Вильнюсе узнаешь от нашей пани Баси. Кремень." Порвал записку и тут же сжег ее. Хозяйка, пани Бася сообщила ему, что завтра едет ее знакомая в Вильнюс и что
она попробует достать сегодня бумаги, чтобы он ехал вместе с ней, как ее муж. Ушла, оставив ему обед и предупредила, что если прийдет кто-то и будет спрашивать кто он такой, сообщить, что брат из Люблина. Положила перед ним пасспортс фотографией человека чуть похожего на него. Назывался Тадеуш Ухтомский.
Весь день провел сам в квартире, лежа на диване и размышляя о ситуации в Варщаве и о том, как он будет добираться до Вильнюса и что ему там предстоит сделать. На улице было сравнительно тихо, в обед пронеслись две немецкие машины и остановились два дома дальше. Подошел к окну и начал смотреть сбоку из за занавески на улицу. Потом решился на всякий случай одеться. Ждал чего то. Двое гестаповцев вошли в дом, а перед подъездом осталось стоять тоже двое. Ждал. Наконец вышли, ведя какого то человека, со скрученными назад руками и со следами побоев на лице. Из разбитого носа его капала на тротуар кровь, волосы всклоченные седые торчали безладно, разорванная рубашка свисала клочьями, был бос, без брюк. Один из эссесовцев толкал его прикладом вперед, а другой, шедший рядом, как будто бы от нечего делать бил его по голове нагайкой. Арам отпрянул от окна, но потом подошел опять. Машины не было, немцев тоже.
Головой на тротуаре, ногами на мостовой, лежал тот, которого они вывели из подъезда. Наручников на нем уже не было. Лежал без движения. Рядом появился откуда то мальчик. Стоял и смотрел на лежащего человека. Наклонился над ним, а потом дотронулся до него рукой. Человек лежал без движения. Кто -то звал мальчика. Он смотрел куда то вверх и потом побежал прочь. Арам старался высмотреть, двигается ли тот, лежащий. Отошел вовсе от окна и сел одетый в пальто опять на диван. Не двигался. Потом отчего то дотронулся правой рукой до рукава пальто, как бы проверяя, нет ли на нем дырок. Одежду убитого мужа дала ему хозяйка и он только теперь понял, что тот на улице уже наверно мертв.
Подошел опять к окну и увидел, как двое мужчин быстро несли того куда-то. Вошли в их подъезд. Пошел в кухню и налил себе в стакан воды из графина. Выпил ее всю одним почти глотком, налил снова. Держал стакан в руке, потом поставил его на кухонный стол и подошел к дверям. Услышал какие то шерохи и решил не открывать двери, только ждать. Стоял тихо, затаив дыхание перед дверьми. Люди поднимались наверх, было слышно,как несли что то или кого то. Отошел от дверей. Это ожидание изнуряло его изрядно и он снял опять пальто и прошел в столовую. Часы показывали уже пол четвертого и он отчего то начал волноваться. Ходил по комнате, размеряя ее шагами. Прошло еще два часа и наконец в дверь условно постучали. Подошел и получив нужный ответ, открыл дверь. Перед ним стоял господин, довольно элеганско, чуть небрежно одетый. " А где Бася",- спросил, проходя в столовую и внимательно смотря на Арама.
" Скоро прийдет. А может быть пан хотел бы кофе",- предложил, глядя на того. Откзался и сел в столовой на стул. Сидел в пальто, не раздевался. " А пан, кто?" ,- спросил вдруг и повернулся к Араму. " А я-то, я брат. Из Люблина".
Подошел к тому и подав руку представился:" Тадеуш ".
Тот поглядывал на него время от времени, не верил.
Потом вдруг ни с того ни с сего согласился пить с ним кофе.
Арам пошел в кухню и разжег примус. Поставил чайник и стал ждать. Тот вошел в кухню и сел за стол. Был все время в пальто. Шляпу держал в руке. " Ну ладно, передайте Басе,
что Влодек тут был и что прийду сегодня вечером. Некогда".
Пожал Араму руку и произнес, глядя ему в глаза:" Акцент у Вас даже не львовский". Смотрел на него насмешливо , попрощался. Арам закрыл за ним дверь и заварил это кофе. В действительности кофе делалось из неизвестно чего, не имело ни за паха, ни вкуса кофе, но называлось кофе. Сидел и пил горячую довольно противную на вкус жидкость. Боль горла прошла и тогда опять почувствовал, что хочется ему спать. Лег в столовой на диван, прикрывшись пальто и мгновенно заснул. Разбудила его пани Бася, вся раскрасневшаяся и довольная." Удалось, проше пана нам достать для пана пасспорт и поедет пан послезавтра в Вильнюс. А кроме того достала печень, сейчас приготовим прекрасный ужин!".
Он встал и сразу же рассказал ей о визите ее знакомого Влодека. Бася сделалась сразу же неузнаваемо серьезной и попросила его описать этого Влодека.
"Вы, пан Степан не можете тут оставаться, я думаю, что ужин вы должны будете съесть у моей знакомой. И мы должны идти туда немедленно",- она произнесла предложение спокойно, но за этим чувствовалась ее тревога за гостя.
На улице она взяла его под руку и предложила из за приближающегося полицейского часа нанять дорожку, чтобы успеть проехать хотя бы на лошади половину дороги.
Они еле успели перед комендантским часом доехать до конспиративной квартиры, которая принадлежала до войны профессору медицины, онкологу, которого немцы оставили в покое и разрешили работать в госпитале и, которую то квартиру он занимал и теперь. Квартира состояла из шести комнат, библиотеки и была очень удобна для встреч, так как обычно к профессору приходили и звонили многие немцы,военные и даже гражданские,иногда приезжали с семьями и не возникало подозрения у жильцов этого дома, среди которых мог быть и доносчик. Профессор находился дома и принял их радушно.
Сидели за столом и тот смотрел с любопытством на Арама.
" Вы наверно очень устали. У вас изнуренный вид и я бы советовал Вам пока Вы не выедете туда, куда Вы ехать хотите, я могу Вам помочь выехать из Варшавы на две недели в деревню. Очень интересное место, я гарантирую, что там Вас никто тревожить не будет". Говорил загадочно и его связная сама спросила:" А где же теперь может быть такое чудесное место, где его никто не сможет тревожить?". Тот встал и вышел из комнаты не говоря ни слова. Сидели смотрели друг на друга. Барбара кивнула головой:" Он может, если так говорит". Профессор вернулся в комнату и подал ему лист бумаги на котором стояло:" Италия". Арам улыбнулся и спросил его, каким же образом он сможет организовать такое путешествие. Тот посмотрел на часы и сообщил торжественно, послезавтра в это же время вы будете в районе Милана и все ваши проблемы из Варшавы Вы тут же забудете. Поверьте там и климат и даже еда и сельская местность и замок моего друга, тоже врача, но богатого врача, все это поможет Вас забыть временно Ваши проблемы. Итальянцы очень терпят от всего того, что происходит теперь и тут в Варшаве будет и есть уже пекло, пекло на земле, они скоро приступят к ликвидации гетта а потом они, как мне думается сравняют нашу столицу с землей и мы будем бороться и погибнет много людей, но скажите, что же нам делать, просто так погибать без борьбы с этими стервецами? А потом, когда война кончится, те кто погиб, о тех все забудут сразу же или за несклько десятков лет и те, кто погиб не смогут ничего сказать об этом сегодняшнем зверстве, которое сегодня здесь в двадцатом веке происходит, всем будет неприятно вспоминать из за каких то причин все, что тут сейчас происходит. А мертвые будут пугать только всемя от времени тех, кто остался, особенно сегодняшних убийц. Я даже не знаю, сможем ли мы серьезно воспринимать немцев после войны. Может быть другие, например шведы, или американцы или русские, которые сами были когда то такими же, но если нам прийдется разговаривать с немцами, например в скажем двухтысячном году, что можем мы сказать друг другу. Ну например, забудем все и начнем все сначала, или прощаем вам все ваши зверства. Ведь вот те, которые теперь эти зверства совершают, ведь некоторым теперь по двадцать лет, многие , ну не многие но некоторые ведь выживут и как каждый человек, некоторые из тех не захотят сидеть напротив такого человека, который им просто так говорит , например в лицо- а помните в тысяча девятьсот сорок втором или третьем году, вы расстреляли собственноручно мою подругу или убили моего ребенка, или а помните, какогда вы работали в концентрационном лагере истопником, вы сожгли всю мою семью? Что же сможет такой Вам сказать- да помню, простите.
К черту, он будет стараться не попадаться Вам на глаза и если будет знать, что такая встреча будет возможна, он перед тем постарается Вас, Вас убрать, простите, убрать, то есть убить. Почему Вы думаете, что люди имеют совесть, чепуха все это, чепуха, все это. Они пошли на эту войну не оттого, что им по другому нельзя, война знаете ли , если не я , то меня убьют итут же. Все это понятно и у нас все это есть. Другое во всем этом невероятно. Невероятно то, что мне пришлось пережить такие гонения, я имею в виду религиозные гонения. Да, да религиозные. У них эта религия не сегодня возникла, если бы сегодня она возникла, не было бы в их поведении такого зверства. У них все это подспудно вскармливалось их религией - религией лютеран - ведь он Лютер был самым ярым антисемитом. Так как он ненавидел евреев или например словян, да если бы такой в мирное время что то такое писал и распространял, ну по крайней мере, все подумали бы , что ненормальный. А потом и католический костел, он ведь эту ненависть две тысячи лет скармливал. Некоторые просто хорошо понимают все и быстро учатся, а что самое главное очень послушны, простите, как немецкие овчарки, послушные и верные тебе. Загрызут каждого, если их научить. Да какой к черту это народ, мыслители, ну конечно мыслители, мыслители, как бы тут у слабого, маленького забрать все, что он имееет и в конце концов его жизнь. Это же самый настоящий ординарный естественный отбор- выживает сильный и тот сильный производит опять таких же сильных и таких же безжалостных.
И еще. Ну пока не забудут они всего этого и пока не забудут всего этого те, кто выжил, пока не устанут им это все припоминать, они сразу же сделают опять такую же попытку, но наученные опытом, простите прошедших поколений, они опять нападут на нас словян и раньше или позже они нас всех поубивают. Сейчас, сейчас момент, момент насиал, чтобы их всех, всех до одного, включая последнего их ребенка, всех их убить. Эта нация-нация зверей".
После тирады замолчал и опустил голову и сидел так без движения и звука. Поднял голову и опять заговорил совсем тихо.
"Знаете, вначале я не верил, не верил всему этому, но то, что мне пришлось увидеть, превзошло все мои фантазии.
Они сжигают людей, планомерно, почти механически, по заданной программе. Как будто бы это что то такое, отчего им не хватает воздуха. Они в нас не видят людей и даже животных. Мы для них - угроза их существования. А если так, то правильно , что нас боятся. Мы только не можем быть гумананитариями, мы не являемся уже гуманитариями. Ведь вот американцы, пришли, завоевали страну индейцев всех или почт всех поубивали, жестоко так же как сегодня убивают евреев, но может не так механически и холодно, простите, техники такой не было раньше, а тех, котроые остались в резерваты засадили и оттуда они не могут двигаться. Да еще , что самое паскудное переделали историю, миф какой то создали о героике броьбы с этими индейцами, миф хороших ковбоев, котрые честно борятся с кем то. Эти тоже все переделают и потом, даже не будет через пятьсот лет никто знать из тех, кто будет жить потом, что же делали его предки.Ну скажут, боролись с плохими евреями или подлыми поляками, это все пропаганда, пропаганда которой заведует ведомство Геббельса и исполнителями идей этого сукин сына являются характеропаты, такие как Гиммлер или например каждый гауляйтер. У них на такую должность выбирают и продвигают самых отъявленных мерзавцев". Молчали от его так неожиданного взрыва негодования и ненависти. Но все, что он говорил сидело глубоко в каждом из них и его слова были им поняттны и в душе они соглашались с ним, хотя каждый думал о чем то другом.
Заговорил вдруг совскем отрешенно, как будто бы был в тансе, или уже в другом мире или в другом даже измерении.
" Вот эти евреии. Они идут смиренно, почти без сопростивления, если уж оказались в лагере и знают, что погибнут, так вот они смиренно идут в другой мир. Они как бы знали, что другой мир есть. Идут и их лица, слова, жесты, тела, движения застывают в память каждого, кто там есть теперь. Они в другом мире, они еще живя, уже становятся Христусами, каждый! Души их остаются и эти души давят на меня, Вас, на каждого, кто еще живет.Это все настолько страшно, что если должно случиться еще что то более страшное, то то более страшное может быть только тогда, когда все эти души встанут и оживут! Вот я спрашиваю себя, я сам, что я бы сделал, если бы ко мне пришел сейчас, вот сейчас, открыл дверь и пришел и сел за стол мой врач из клоники, хирург замечателный, но еврей, евреем он был, ну вот его отослали в Треблинку и оттуда пришло вот сегодня в клинику письмо с выпиской из заключения врачебной комиссии лагеря- стоит там: умер от туберкулеза. Да какой к черту туберкулез! Дядька был сорока лет от роду и здоровяк! Я вам скажу вот что, нам стало известно, что они там проводят эксперименты на заключенных и заражают их всяческими болезнями, ну и смотрят, как развивается болезнь, когда погибнет подопытное животное, ну как мы делаем исследования на мышках". Арам оживился: " А как же с мышками?". " Ну, знаете ли, пока мы дойдем до мышек, не останется вообще ни одного индивиидуума, который называется человек. Тогда уж мышки нам покажут, где раки зимуют. И тут я с Вами согласен. Но, Вы пан Степан, Вы мечтатель, а я пока, вот думаю о том, как мне сохранить мой персонал. Мы остаемся в Варшаве и будем обслуживать население и подполье как только можем.
Я лично не рассчитываю на то, что переживу восстание. Ну да бог со мной, я уже научился смотреть выше и поверх голов и нас. Я уже живу в двадцать первом веке".
Барбара посмотрела на Арама отрешенным взглядом, а потом встряхнувшись промолвила:" Я Вас очень прошу поезжайте, поезжайте обязательно туда и отдохнете и увидете что то другое. Здесь ведь жизнь совсем потеряла все что было у нас. Мы, ведь правильно сказал доктор, мы не чувствуем себя героями, но может быть о нас будут говорить потом. И мне очень хотелось бы, вот если у Вас когда -нибудь будет ребенок, чтобы Вы рассказали ему обязательно о нашем времени и о нас. Как долго живет о нас память, так долго живем мы тоже в мыслях и сознании других, которые, кто знает может быть живут и теперь, но рождены будут позже, намного позже".
" Все это, проше пани, мистика, полнейшая мистика!",- воскликнул профессор.
" Но отчего же Вы так убиваете в людях веру!",- Арам встал и задвинув стул к столу, сделал шаг в сторону окна, намереваясь пройтись по комнате, по всему пространству комнаты, между столом и книжными шкафами вдоль стены.
Профессор встал тоже и произнес соглашательски:" Значит решено. Ну, а если решено, то мы должны будем встать завтра в шесть утра, в восемь за мной приедет машина из госпиталя. За мной приезжает теперь каждый день машина с шофером и даже охрану мне дают, чтобы не дай бог что со мной не произошло, от того дня весь этот цирк, как я успешно прооперировал грудь жены начальника гестапо нашего района. Он все твердит мне, что теперь насилилась диверсионная деятельность Армии Крайовой и мне лучше всего иметь охрану". Он хмыкнул и пригласил их обоих пройти с ним. В следующей комнате, в самой библиотеке, он открыл дверь шкафа с книгами и вытащив одну из книг на полке на уровне вытянутой руки, нажал на указавшуюся там кнопку. Шкаф начал медленно поворачиваться вдоль своей оси. За шкафом открылось пространство и он пригласил их войти туда. Была там комната метров пятнадцати, обставленная просто во все необходимое.
" Вот, пан Степан, прошу располагаться. Если кто то прийдет ко мне, услышите звонок и тогда прошу не выходить до тех пор, пока не услышите другой звонок. А вот , покажу Вам, как открывается дверь со стороны комнаты. Вот тут такая кнопочка и дверь открыватся почти сразу же. Но на всякий случай, особенно когда слышна сирена воздушной тревоги, прошу пройти вот сюда. Здесь , повторяю, только на всякий случай мы сделали запасную дверь. Дверь эта выходит сначала в коридорчик с моим соседом, кстати очень рьяным почитателем
нашего подземного руководства, но в действительности я не знаю, что он думат, а потом на лестничную площадку и ведет эта лестница просто во двор. А дверь закрыта и чтобы звуки вообще не доходили до никого, мы тут все стены этой комнаты оббили таким замечательным материалом, который не пропускает ничего, хоть кричите тут, не слышно и все тут. Но чтобы Вы тут не задохнулись, тут один трюк использовал мой старый пациент, ну не живет он теперь уже строитель прекрасный был". Он подошел к стене напротив двери и, отодвинув стоявший вдоль стол, наклонился и поднял лежавший на полу ковер."Прошу подойти поближе и я пану покажу, что нужно делать, чтобы открыть окно.Окно почти все заделано кирпичом, но вот тут вместо трех кирпичей, сделаны такие пазы и если вы захотите опустить эту изоляцию, то только нажать вот эту кнопочку и тогда видна вся улица и вы в курсе дела, кто и что. А ведь вас никто не видит. Этот эффект покрытия стекла такой пленкой выдумал один мой знакомый профессор Варшавского университета, гениальный человек, вот и пригодилось это его открытие - вы видете все, а вас никто!". Он был очень доволен показом этой современной комнаты. " Мы можем тут проветрить даже сейчас. Но это еще ничего, покрытие такое позволяет не вешать шторы на окнах для затемнения, даже если вы зажгете тут свет, все равно не будет видно с улицы, что тут зажжен свет!"
Они вышли из комнаты и тот опять проделал всю операцию с закрытием двери через книжный шкаф.
" Может быть вы Бася тоже поедете с нашим гостем в Италию. Ему нужна женщина, я это вижу сразу, а то знаете ли все по дороге может быть". Бася оживилась и тут же сгасла.
" Я не могу у меня определенные задания на завтра и кто меня освободит от них",- произнесла тихо. " Ээээ, там, вот видите я уже говорю как кто то с Мокотова",- он засмеялся.
" Я завтра этот вопрос решу, обещаю Вам. А теперь нужно нам приготовиться к дороге". Они пошли опять за ним, пока не попали в его гардеробную. В его прямо несметных шкафах с одеждой висел целый магазин всевозможных костюмов и другой верхней одежды, в отдельном шкафу стояло штук пятьдесят, или больше разной обуви. " Прошу найти себе что то подходящее и чемодан запаковать, для смены возьмите костюма два и еще брюки для спорта и для прогулок и не забудьте рубашки взять". Взял Басю за руку и вышел с ней из гардеробной.
Арам только здесь начал понимать, что степень сопротивления оккупанам затронула все без исключения слои польского общества им что как нигде до сего места и времени, он Арам может рассчитывать на помощи и на то, что его не предадут.
Через некоторое время появилась Бася в светлом серо-бежевом в довольно большую клетку, в талию,с расширенными плечами,с маленьким под шею воротничком, с рядом маленьких пуговиц по всей длине платье, которое удивительно шло к ее светлым, спускавшимся до плеч волосам, в телесного цвета чулках со стрелкой и пяткой, в бежевых туфлях на высоких каблуках, в светло коричневой шляпке, кокетливо сидящей на макушке с выступающими маленькими полями. В руках небрежно держала в тон со шляпкой светло коричневое кашмировое пальто и бежевую дамскую сумочку из кожи. Арам от неожиданности улыбнулся. " Ну и как пан доктор, как жена.
Наши женщины выглядят чудесно!",- профессор протянул ему паспорт, выписанный на имя итальянского врача Сальвадоре
Трапатини и другой на имя его жены Беатрисс Трапатини.
С фотографии на Арама смотрел дядька с продолговатым лицом и почти черными волосами, вовсе не похожий на Арама. Он с недоумением закрыл пасспорт и протянул его обратно профессору. "Мне он не пригодится", - произнес и махнул рукой. " Я прошу Вас не отбрасывать моего предложения. Вы увидете, что все будет хорошо. У меня ведь знаете ли руки хирурга, а вы об этом вовсе забыли",- потер руками и Арам отчего то ужаснулся. "Неет, я не буду вас оперировать, я из вас сделаю этого Трапатини, лучше будете выглядеть, чем на самом деле оригинал",- засмеялся. " Ну прошу поспешить, а то мне ведь работать завтра и не просто так, у меня завтра две серьезные операции. А теперь прошу Вас Степан, вы идете спать в свою комнату, а мы в свои, в шесть нам нужно встать". Когда Арам проходил через столовую, на столе уже не стояло ничего и он удивленно посмотрел на профессора. " У меня замечательная помошница, я ее не буду представлять вам, но в действительности - это высокого класса медсестра. Дай бог увидеться нам после войны!,- хлопнул Арама по плечу и тому показалось, что профессор расстрогался. Арам сидел в ванной и вдруг представил себе, что нет уже войны и, что он находится в Москве и, что за минуту войдет сюда какая то молодая женщина, очень похожая на Басю.
Спал как убитый. Проснулся от того что кто то дотронулся до него. Пред ним стоял профессор отчего то в резиновых операционных перчатках. " Вставайте, вставайте",- произнес слегка нервным голосом.Посадил Арама перед зеркалом в большой ванной комнате и принялся вначале красить ему волосы, потом, после покраски волос, покрыл его лицо довольно толстым слоем крема и начал его лицо массировать.
Потом набрал в приготовленный стерильный шприц какую то жидкость и начал вводить какую то жидкость под кожу в определенных местах лица. Был очень занят и сконцентрирован.
Время от времени поглядывал на фотографию в пасспорте, лежащую чуть поодаль на столике. Арам почувтвовал, что в некоторых местах его лицо как бы увеличивается. Смотрел на себя и постепенно стал себя не узнавать. Через час профессор снял резким движением перчатки и произнес:
" Ну прошу посмотреть, кажется родился новый человек".
" Через два , три дня опухоли пропадут, это все временно, поверьте мне, я просто увеличил объем лица там, где это было необходимо". В восемь часов утра раздался резкий звонок в двери квартиры прфессора. Арам сидел в гостиной рядом с Басей, одетые по-дорожному.Чемоданы их стояли в прихожей, было всего шесть больших и два маленьких. Прислуга профессора открыла дверь и увидела в проеме группу, состоящую из пяти человек. Двое было в мундирах СС один в армейском мундире и еще двое одетых по-цивильному.
" Херр профессор дома",- спросил тотв черном эссесовском мундире. " О да, прошу, проходите",- она пропустила всех в коридор." Я доложу",- произнесла и хотела уже двинуться дальше, когда тот другой эссесовец остановил ее рукой и шагнул вперед. " Панове должны раздеться",- произнесла она. " Ничего, ничего, мы должны серьезно поговорить",- он невзирая на ее протесты пошел сам вперд и открыл первую дверь в гостинную. Арам сидел, спиной ко входной двери.
Почувствовал, что теперь настал его час. Эссесовец прошел вперд и очутился перед столом. " Я не видел Вас у профессора до сих пор никогда",- произнес тоном не терпящим никакого ответа. Арам и Бася сидели спокойно, полько Арам поднял с удивлением глаза на эссесовца и пожал плечами. Потом улыбнулся и развел руками. Произнес по итальянски:
" Я не понимаю по-немецки". Тот медлил и смотрел внимательно на Арама и Барбару. Лицо Арама выражало искреннее удивление и он все время сидел со спокойствием и легкой улыбкой на лице. Потом он, слегка привстав, показал тому рукой на стул, стоявший подле стола. Тот от неожиданности наверно, отодвинул стул и сел на него как извозчик. Арам, прикрыв глаза и показывая некоторое непринятие поведения того, посмотрел на Басю и взяв ее руку в свои, поцеловал. Опустил руку Баси на спинку стула и и положив свою руку на ее, легко повернулся к немцу , не вставая совсем с кресла.
Заложил ногу за ногу и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. В комнату вошла прислуга и произнесла, слегка взволнованная:" Господа не могут так просто сюда вхолить, меня профессор уволит. Прошу выйти". Немец сидел двердо на стуле и с не то улыбкой, не то язвительной миной, которая должна была выражать все что угодно. " Где профессор",- спросил тот, тоном не терпящим пререканий.
" Профессор еще спит, он сегодня не здоров",- произнесла она голосом полным заботы. Тот встал и стоял в нерешительности. "Может быть пан хочет пройти к профессору,
произнесла она. Тот вдруг ни стого ни с сего щелкнул каблуками и, вытянув руку вперед произнес:" Хайль". Двинулся за прислугой, идя за ней и уже держа в руках фуражку.
Оставшиеся посетители стояли в прихожей. Арам слегка расслабился и с улыбкой посмотрел на Барбару. Та была совершенно спокойно, только слегка побледнела, румянец выступил у нее на щеках. Арам опять взял ее руку в свои ладони поднес к губам. Похлопал по её ладони, положенной ей на колени обратно. Где то в одной из последних комнат, где находилась спальня профессора слышались голоса. По видимому вся группа пошла туда. Арам думал, что если они пришли арастовывать профессора, то предположитьельно должны были сразу же действовать решительнее, хотя по рассказам английских офицеров, приготавливающих его ко встречам с немцами, в их поведении могло быть много неадекватных моментов, связанных с тем, что у немцев много людей продвинулось вверх из слоев населения, которые можно было бы назвать - люмпенпролетариат. Голоса как то притихли и можно было предположить, что двери спальни профессора закрыли.
Прошло минут пятнадцать. Арам размышлял о том, что же будет после войны, как будет все выглядеть здесь в Германии или вообще в мире. Эти мысли занимали его теперь почему то так сильно, что он как будто бы оторвался от действительности.
Барбара сидела тихо и кажется успокоилась. По коридору раздались быстрые шаги нескольких человек и Арам вышел из оцепенения и не подавая своего волнения, закрыл глаза и представил себе опять старый монастырь в горах, который всегда появлялся перед его глазами, как воспоминание юности. В дверях опять появился тот же эссесовец, но уже в сопровождении типа в гражданском. Козырнул им отчего то и что-то скзал тихо тому в штатском, который неговоря ни слова занял позицию на стуле, не котором до того сидел эссесовец.
Вышел из комнаты , тот в штатском внимательно посмотрел на Арама и вдруг произнес по-польски:"Курва мать". Арамнеприникновенно сидел на стуле и рассматривал свои ногти на руах, поглаживая одну руку другой. Молчали все.
Арам обратился к Басе по-итальянски:" Где же профессор, по видимому там что то призошло, как думаешь, дорогая, может быть мне пойти поискать его. Но ведь прислуга, доложила о нашем приходе". Пожала плечами и ответила:" Си ". Тот напротив смотрел внимательно на них и когда она произнесла это "си". Отвел взгляд и посмотрел в направлении окна.
Чувствовалось, что ему как то совсем комфортно тут. Начал барабанить пальбцами руки но столу. Арам посмотрел на его руку,ту, которая была в перчатке и сделав мину, показывающую
недоумение и непринятие поведения того, слегка повернув тело на стуле сел почти повернутым плечами к тому.
Обратился к Басе опять и произнес:" Они вообще то настоящие хамы и ведут себя как какое то быдло. Но ведь ничего другого они и не умеют, бедные создания". Засмеялся, голосом довольным собой и Бася тоже засмеялась. Сняла шляпку с головы и положила её на стол. Потом обок положила брошь, прикрепляющую шляпу к волосам. Встряхнула головой и поправила волосы. Вытащила из сумочки пудреницу и открыв ее, посмотрела на себя в зеркало и еще раз поправила волосы.
Тот напростив сидел и смотрел уже не на них, а только в направлении окна. Позиция их была выиграна. Арам встал и подойдя к дверям, открыл их произнес громко в коридор по итальянски:" Может наконец кто то прийти сюда". Тот на стуле сидел и не вставал, был спокоен. Арам вернулся к креслу и опять уселся на него, уже повернутым к столу.
Двери открылись и в комнату вошла прислуга. " Битте",- произнесла и показала Араму, чтобы он шел за ней.
Тот встал и подал руку Басе. Пропустил ее вперед в дверях и
вышел в коридор. Там никого не было. Шли по коридору молча.
Женщина, средних лет, очень красивая и теперь, с замечательной фигурой, ростиа выше среднего, одета была в темно синее поатье и белый фартук, завязанный на спине в бант.Волосы были заколоты на затылке и скреплены шпильками.
Она открыла дверь спальни профессора и Арам с Басей оказались перед профессором и тем эссесовцем. Арам, раскрыв обе руки и издав неимоверной радости звук, двинулся просо к профессору и обняв его, сидящего в кресле, почти поднял его со стула. " Мой дорогой",- почти кричал он,-" Что же произошло с тобой, мы с женой сидим тут уже почти час, это же
уму непостижимо, как тебя тут охраняют, я бы не мог вообще работать в таких условиях". Облобызал его всего и взяв за руку повернул к себе и начал рассматривать. Махнул рукой Басе и та подошла к профессору тоже и обняв его поцеловала в щеку. Тот поцеловал ее в руку и усадил обоих в кресла, стоявшие около камина, горевшего на противоположной от кровати стороне. Арам повернул голову и спросил:" А что делает тот тут",- показывая на эссесовца. Профессор привстал и показывая, чтолбы Арам тоже встал, подошел к эссесовцу и представил его:" Господин Хульпик". Арам слегка пожал плечами, наклонил голову и слегка улыбнулся. Эссесовец встал, ищелкнув каблуками, и не найдя протянутой им рукой руки другого, спрятал свою руку за спину, держа теперь обе руки за спиной. Профессор запахнул полу халата, прикрывая
ногу в пижаме, и, взяв снова Арама под руку, отвел его опять к креслу, на котором до того он сидел. Бася сидела на стуле подле камина и смотрела с удивлением на весь этот цирк. Арам встал и подойдя к стулу Баси стал позади его, положив руку на плечо Баси. Наклонился к ней и поизнес почти в ухо:" Я думаю, что все не так плохо, еще немножко и мы наверно сможем ехать".
Пофессор, обращаясь к эссесовцу произнес:" Господин Хульпик, если позволите, я должен одеться и попрошу Ва подождать меня в гостинной, вам там подадут кофе. Должен скзать, что Вы действуете на меня мобилизующе, я ведь сегодня решил не вставать вовсе с корвати, у меня вчера была легкая температура и решил просто отдохнуть". Прислуга открыла дверь и все встали с кресел и вышли в коридор. Шли опять в гостинную. Там уже никого не было. Сидели втроем и молчали.
Минут через пять появилась опять прислуга, неся на подносе кофейник, три чашки и вазу, полную печенья. Поставила поднос на стол, была собрана, на ее лице не было ознаки какого то сомнения или неуверенности, расставляла чашки, чопорно и без слова. Взяла пустой поднос в руку и наклонив голову, вышла из комнаты. Арам взялся за ручку кофейника и тут эссесовец остановил его руку своей, взял сам кофейник и налил сначала кофе в чашку Баси, потом Арама, а потом себе. Произнес:" Битте". Прежде чем сесть на стул, расстегнул свой плащ и сняв его повесил на спинку другого кресла, стоявшего тут же. Был в форме оберштумбанфюрера, чина довольно высокого в СС. Пригладил волосы легким взмахом руки и сел. Снова произнес:" Битте",- показывая рукой, чтобы они взяли себе печенья. Бася подняла чашку ко рту и отпила глоток кофе. Поставила кашку на блюдце и посмотрела с улыбкой на Арама. Тот, как будто бы не замечая ее взгляда,
пил кофе, отпивая маленькими глотками из чашки. Потом вытащил из нагрудного кармана пиджака дорожные документы, билет на поезд и произнес:" Я думаю, что нам лучше всего ехать сегодня поездом домой. Господин профессор будет занят и даже не сможет нас наверно проводить на вокзал". Она ответила ему опять:"Си",- и взялась за ручку чашки.
Эссесовец оживился. Проговорил на довольно корявом итальянском: " Если Вы позволите, я мог бы проводить гостей профессора на вокзал, потому что он сегодня будет очень занят в клинике". Арам с любопытством посмотрел на того и спросил:" А где Вы учились итальянскому. Вы, как для немца довольно прилично говорите по-итальянски". Тот в первый раз улыбнулся и произнес с заносчивостью:" Я был на восточном фронте и имел честь служить вместе с итальянцами, в итальянской дивизии, как откомандированный от нашего штаба".
" Но ведь на Вас форма СС",- констатировал Арам,-" На сколько мне известно, люди из СС служат отдельно". Тот внимательно посмотрел на Арама и ответил:" Вы удивительно осведомлены. Но тут я не стал бы с Вами спроить, если бы не знал, что Вы гости профессора, который пользуется моим полным доверием. В действительности в этом году часть из наших частей откомандировывается в именно итальянские части для поддержания, скажу Вам, духа борьбы за наше дело, именно в итальянские, болгарские , румынские и еще некоторые другие подразделения". Сделал презрительную мину и тянул дальше: " Наше присутствие помогает нашим союзникам перебороть временные трудности и непонимание ситуации, а кроме того, знаете ли всегда приятнее быть учителем, чем учеником". Засмеялся раскатисто и его смех был откровенным и даже довольно приятным сам по себе. Арам ничего не ответил и кивнул с пониманием головой. Тот казалось был доволен собой или свом рассказом и смотрел снова на Арама.
" А Вы, как сказал профессор, тоже врач и даже неплохой хирург". " Костный хирург, моя специальность тазо-бедренные суставы и притом нарушения функциональных костных тканей",- он задрал подбородок и сомкнул губы в знак презрения к кому то невидимому. Тот с узнанием кивнул головой и произнес с легким не то трепетом, не то узнанием:" Вы тут у нас, смею Вас заверить могли бы сделать блестящую карьеру, именно тут на передней линии фронта, а не там в Италии, подумайте над моим предложением". Арам произнес нечленораздельный звук, выражающий недоумение:" Я не знаю, говорил ли Вам профессор, но наша клиника обслуживает высший офицерский состав и я лично являюсь лечащим врачом семьи Чиано и тут конечно не может быть речи куда то ехать, да меня просто не отпустят, мимо может быть моего желания испытать себя в жестких условиях и скажем так, как не прискорбно это звучит, собрать опыт в военных условиях, потому как, когда война кончится мы будем, как хирурги с ностальгией вспоминать это интересное время". Замолчал в раздумьи. Эссесовец задумался и вдруг, подняв верхнюю губу и легко выпятив ее вперед, сложил губы опять вместе. " Мне кажется, что я бы мог помочь Вам в Вашей, скажем так практической деятельности, если, конечно Ваше руководство могло бы Вас отпустить, ну скажем на неделю, просто для ознакомления, может то, что Вы увидете Вам именно понравится и Вы сможете исполнить свою заветную мечту". Арам посмотрел с вниманием на тогою " Но Вы имеете что то в виду",- произнес явно заинтересованный его предложением. " Да, я имею в виду, что нам не хватает медицинского персонала в наших определенных частях и все это Вы бы могли увидеть на территории Польши, не нужно никуда ехать, совсем недалеко. Причем я гарантирую Вам, что Вы бы могли даже провести Ваши исследования, то есть я имею в виду, пробные хирургические операции, причем не на мертвецах, а на живом материале, а я полагаю это очень важно в костной хирургии",- он с интересом смотрел на Арама и явно ждал его реакции. Арам прищурил один глаз и произнес:" Ну мне хватает пректики и у нас, привозят очень сложные переломы и очень часто мы уже бессильны спасти конечности". " Подумайте, подумайте и Вы непосредственно можете мне позвонить, когда надумаете". Он вытащил из кармана маленькую записную книжицу и что то написал на листе бумаги. Потом подал его Араму." Вот тут мой рабочий и домаший адреса и тут адрес моей жены из Штуттгарта и телефон там же. Вы можете мне звонить в каждое время дня и ночи и если надумаете, я могу Вас сопровождать целую неделю. Вы не пожалеете!". Барбара сидела уставшая и как будто бы не слушала разговора их обоих. Она в действительности не понимала ни слова по итальянски, но ей пердавалось какое беспокойство, которого не показывал по себе Арам. Она опять надела шляпку и встала. Наклонилась к уху Арама и проговорила:" Я должна пойти в туалет". Арам произнес отчего то опять это " Си" и поднялся со стула.
Вышел с ней из комнаты и остановился в нерешителности. Потом опять вернулся в комнату и спросил немца, знает ли он где здесь туалет. Тот рассмеялся и спросил:" А когда Вы вставали, у меня было такое впечатление, что Вам здесь все известно". " Да, но мне показалось, что может быть..., ах впрочем, я не хотел отпускать жену, видите ли она беременна и это наш последний шанс. Мы уже не совсем молоды и оттого каждое ее желание делает меня совершенно невменяемым".
Тот засмеялся и предложил показать им, где находится туалет.
Стояли в коридоре и ждали Барбару. Эссесовец смотрел внимательно на Арама. " Честно говоря, мне кажется, что я Вас где то видел, но я не могу себе припомнить, где я видел подобное лицо". Стоял в задумчивости. Потом что то вспомнив, произнес громко:" Вы должны быть из Сицилии, точно. Вы не знаете, случайно такого господина Пантини. Он родом с юга и кажется теперь работает где то на севере Италии". Арам стоял в задумчивости и не произносил ни слова.
" Я понимаю, что Вам при вашей занятости, что Вы не часто бываете, общаетесь с простыми солдатами. Я как только вошел в комнату, честно говоря, я сразу понял, что Вы или врач или может быть научный работник. У Вас, простите очень заносчивый вид, очень, такой бывает часто у людей из Сицилии",- произнес фразу и уставился на Арама ища подтверждения. Арам вздохнул тяжелым вздохом человека, которому нужно выслушивать подобные изречения:" Я, простите не привык, да и у меня нет времени общаться с людьми, моя работа требует полного посвящения себя и те немногие мгновения, когда я могу быть свободен от моих прямых занятий, я все его посвящаю моей семье". Барбара не выходила из туалета и Арам обеспокоенный открыл дверь.
Барбара сидела на полу, прислонившись к стене, сзакрытыми глазами. Арам подскочил к ней и наклонившись дотронулся до сонной артерии. Почувствовал, что она вовсе не потеряла сознание, только сидит с закрытыми глазами. Встал и произнес нервным голосом:" Мы должны были действительно не ехать в Германию. Но ядумаю, что это ничего особенного, легкое недомогание. Только нужно ее занести к комнату и положить на кушетку, это все перенапряжение этих поездок по Европе".
Они подняли ее вдвоем и понеслив гостинную. Там положили на кушетку и Арам попросил немца принести ему темно коричневый саквояж из прихожей. Тот ринулся из комнаты и принес саквояж. Арам открыл его и вытащил дорожный маленький стерильный бикс. расслабил обруч на нем и открыл крышку. Потом надел резиновые перчатки и пинцетом вытащил из бикса маленький шприц на десять миллиграмм и отложил его на расстеленный кусок марли. Потом вытащил ампулу с новокаином и мастерски откупорив ее с одного конца ввел содержимое в шприц. Пинцетом поддел довольно маленькую, длинную канюлю и тут же надел ее на насадку шприца. Выпустил из шприца воздух вместе с половиной содержимого и наклонился к Барбаре: " Дорогая я должен сделать тебе небольшое вливание, чтобы ты успокоилась", произнес ласково и похлопал ее по щеке. Потом посмотрел на немца и попросил его выйти из помещения. Тот, стоящий в оцепенении и с узнанием наблюдающий за ловкими движениями Арама, извенился и вышел из гостиной, оставляя их самих. Арам оголил Басе ягодицу, подозревая, что тот может наблюдать из за двери и уколов ее тут же вытащил иглу и протер место намоченной в спирте ватой. Выпустил содержимое шприца на ковер и сложил шприц и иглу в металлическую емкость для использованных инструментов, предназначенных для стерилизации. Снял перчатки и наклонившись к Барбаре признес ей на ухо:" Вы будете все время как будто бы в полу сознании и вовсе не должны отвечать на его вопросы, ни под каким соусом, слышите!". Та кивнула ему головой и улыбнулась. Дверь слегка скрипнула и Арам поцеловал Басю в лоб. Немец вошел в комнату почти на цыпочках и произнес тихо:" Профессор почти готов и я с большим удовольствием посажу Вас на поезд, поверьте это не так просто сегодня в Варшаве сесть на поезд, посмотрите на жену, Вам нужно отдельное купе. Дайте мне Ваши билеты, я займусь этим". Арам протянул ему два билета и тот вышел с ними из комнаты.
Вернулся скоро и произнес:" В час дня отправляется поезд в Вену и Вы получите отдельное купе в вагоне, который следует до Рима. Вы можете сойти в Милане". Арам в первый раз улыбнулся полным ртом и встав пожал тому руку. Эссесовец был доволен узнанием его сноровки и находчивости и хлопнул отчего то Арама по плечу:" В порядке, все в порядке". Арам сидел подле Баси и держал ее руку в своей.
Вошел профессор спросил Арама, что же произошло с женой.
Выслушав его объяснение, засмеялся:" Вы коллега действуете, простите, как мясник, кто же колет беременную женщину, у меня есть отличные таблетки для поддержания тонуса женщин в такой ситуации. Но это сказывается его работа с мужчинами!",- расссмеялся опять и похлопал того по плечу,-
" Честно говоря, я не мог бы свою жену колоть, у меня бы руки дрожали",- посмотрул на немца и подмигнул тому,-" Эти итальянцы, не все, конечно, но некоторые, совершенно отъявленные мясники". Немец смеялся раскатискто и откровенно. Барбару вынесли плулежащую на носилках. Рядом шел Арам а за ними несли их чемоданы люди Хульпика. Все было погружено в две машины, Барбару полулежа уложили на заднее сиденье мерцедеса Хульпика, а рядом с ней сел Арам. Спереди, рядом с шофером сел мас Хульпик. Профессор был в другой машине. С сиреной тронулись и уже через пол часа были перед вокзалом. Хульпик выскочил первым и куда то исчез. Махнул рукой, чтобы ждали его возвращения. Профессор вышел из машины и сел на место Хульпика. Повернулся к Араму и произнес:" Прошу передат поздровения профессору и его жене и кроме того , я думаю, что мы скоро, возможно увидемся опять в Варшаве. Я должен сказать, Вы понравились моему другу, очень понравились. протянул ему руку и вышел из машины. Вскоре появился Хульпик в сопровождении носилок н колесиках и двух военных санитаров. Вытащили осторожно Басю из машины и положили на носилки. Хульпик кивнул понимающе Араму:" Так будет лучше, легче будет войти в вагон". На втром пероне царило полное столпотворение, они спустились в подземный переход и прошли на следующий перон, где стоял один единственный вагон. В дверях их ждал немецкий проводник. В отдельном купе с двумя нижними полками, санитары осторожно положили
Басю и козырнув удалились вместе с носилками. Хульпик был расстроган. Он облобызал Арама и произнес на прощание:" Вы позвоните мне, обязательно. И меньше Ваших интелигентских сомнений, у Вас золотые руки и Вы пригодитьесь, поверьте, как мужчина здесь". Козырнул и вышел из вагона.
Через некоторое время вагон тронулся и минут через пять был доцеплен до главного состава. В вагоне они были одни. Обслуживало вагон двое немецких военных, которые с пониманием и подобострастием смотрели на Арама и Барбару.
Арам размышлял над предложением эссесовца посетить места в Польше,где можно было без проблем заниматься эспериментальными операциями на живых людях. Его мозг работал с удвоенным напряжением и он не мог даже себе представить перед встречей с этим немцем о такой вдруг открывшейся возможности воочью удосужиться в том, о чем неоднократно сообщалось в секретных донесениях еще в Лондоне. Он понимал, что эта поездка может кончиться для него совсем трагически, но его желание самому увидеть всю бездну зверств было выше его страха за свою собственную жизнь. Он должен был получить согласие из Лондона на проведение такого типа операции.Но сейчас он ехал в Италию вместе с замечательной женщиной, умной и необычайно субтельной. Смотрел на проносившиеся по обеим сторонам дороги пейзажи и вдруг ему начинало казаться, что вовсе нет войны и он едет со своей женой в отпуск. Возвращался опять к мыслям о возможности такого путешествия по местам, где можно будет ознакомиться с экспериментами на людях.Он обязательно должен был приготовиться основательно к такому путешествию, если бы из Лондона пришел позитивный ответ.
Они подъезжали к Вене и Барбара начала вдруг ни с того ни ссего нервничать и сообщила ему, что она чувствует, что на границы с Италией могут быть проблемы. Она не могла объяснить ему, отчего у нее такие сомнения и почему, несмотря на кажущийся ее необоснованный страх, она все же не может успокоиться. Вагон в Вене подцепили к итальянскому поезду в котором почти все вагоны были заняты раненными солдатами с восточного фронта. Обслуживающий их вагон немец постучал неожиданно в двери и вытянувшись сообщил Араму, что по словам господина оберштумбанфюрера из Варшавы он господин Трапатини является врачом и оттого он сообщил врачу операционного вагона об этом и тот несказанно обрадовался и просил позволения навестить его. Арам с улыбкой кивнул и встал. " А не мог бы я прямо сейчас посмотреть, что же делается в его операционной",- спросил решительно. Немец с удовлетворением кивнул и пропустив его в двери прошел в коридора ним и оба направились в соседний вагон. Барбара сидела подавленная, с закрытыми глазамив каком то состоянии не то сна, не то дремоты. Прошло пол часа, потом час. Арам не возвращался. Она привыкла сопровождать многих руководителей Армии Краёвой в очень рискованных путешествиях и операциях не территории не только Польши, но и почти всей оккупированной Европы. Её ценили и поручали ей часто важные задания. Но всегда, когда она принимала новое задание, внутренне прощалась со своей жизнью. Война превратила людей в существа нового типа. Думала о том, как она сможет жить после войны, если выживет. Прошло еще два часа и вдруг ни с того, ни с его она рассмеялась и даже оборвала сама свой смех. Но внутреннее беспокойство как то неожиданно улеглось.
Через сорок минут в купе постучали и она встала и открыла дверь. В проеме, качаясь стоял немец из обслуги их вагона
с подносом, уставленным едой. Вошел и поставил поднос на столик. Произнес по немецки, что это прислал господин майор, врач из соседнего вагона. Стоял и чего то ждал. Барбара взяла с подноса завернутый в полотнянный мешочек сыр, улыбнулась и протянула его немцу. Тот взял его и поблагодарив вышел из купе. Удивлялась смелости этого русского. Её встречи с русскими до войны были довольно редки, но в 1939-ом году, когда они вместе с немцами заняли Польшу, отношение к ним, как к каждому оккупанту изменилось.
В подпольной организации она работала с самого начала основания Армии Краевой, пережила смерть мужа, смерть ее командира " Комара", многочисленные смерти близких и знакомых. Все менялось и она изменилась в течение этих четырех лет войны. Русский явно нравился ей своей отвагой и рассудительностью. Сочетание этих качеств у многих она видела часто, но него было еще что то, что можно было назвать вдруг ниоткуда появляющимся нахальством и самоуверенностью, которая лишала противника его явных преимуществ. Арам был самоуверен. Это качество здесь было теперь необходимо иметь. Иногда видела в его движениях и жестах еле скрываемое еще что то, что уж никак не могла понять. И теперь она старалась объяснить сама себе, что же это такое в нем часто выводило ее внутренне из терпения.
Двери открылись и появился Арам, подтягивая узел галстука легким движением руки. Пригладил галстук и, сев на сиденье напротив Барбары, расстегнул пуговицы пиджака. Взял руку Барбары в свои и поднес ее к губам. " Я чувствовал Вашу поддержку, внутренне чувствовал",- произнес тихо. Ели молча принесенный обед и Барбара не спрашивала, что же он делал столько времени с итальянскими военными врачами. После обеда он откинулся на спинку сиденья и сам заговорил.
" Я взялся сразу за самого тяжелого пациента - прямое попадание, перфорация желудка, я понимал, что он не имеет шанс вообще выжить и итальянец дал мне одного такого коновала фельдшера, который не понимал вообще, какой инструмент как называется. Потом для помощи пришел тот сам и так мы втроем вскрыли полость желудка и то, что я там увидел подтвердило мои опасения. Тогда я решился отсечь часть двеннадцатиперсной кишки и просто сшить две оставшиеся части. Итальянец просто остолбенел. Я понимал, что этот солдат все равно не жилец и действовал очень смело. За наркозом следил этот фельдшер. Знал, что на этом кончаются все мои знания в области медицины. И тут, тот итальянец, увидев мои смелые движения и сшитые кишки, зажатые кровеносные сосуды, умелое тампонирование и что самое главное никакой боязни перд открытой полостью, все это вдохновило его и он тогда предложил, что остаток он сделает сам и о чудо, мы зашили этого содатика и у него все время был еще пульс. Конечно же мы сделали переливание и капельница была все время, но остальные условия кошмарные, как на скотном дворе. Солдатик очнулся! Очухался!. Я не зняю. возможно у него будет воспаление, никакой ведь антисептики, но если бы он получил пенициллин, о котором я твердил итальянцу, может быть его шансы выжить были бы довольно высоки. На следующей станции тот попробует дозвониться до Рима, чтобы для эксперимента, просто для эксперимента, достать ему пенициллина, просто попробовать его спасти. Я даже не знаю откуда он и как зовут! Но все, когда он вышел из операционного вагона и рассказал о моем смелом решении об отсечении и проведении этого отсечения и о том, как я наложил два круговых шва, все это вызвало восторг у всего медперсонала. Барбара, мои шансы растут!".
Он смеялся. " Но ведь Вы никогда не учились и не были врачом",-произнесла с удивлением Барбара,-" Или я ошибаюсь?"
" Нет вовсе нет, вы не ошибаетесь, все правда, только мне пришлось пролежать почти год в английском госпитале и потом общаться с врачами и я насмотрелся и даже, скажем так, даже представлял себе часто, как я мог бы сам оперировать.
В мыслях. Есть у меня друг, английский врач, он считает, что из меня бы вышел прекрассный хирург. Но я не чувствую своего влечения к этой профессии". Рассмеялись.
В пол двеннадцатого ночи немец из обслуги вагона постучал и сообщил, что скоро им выходить и что он поможет им вынести чемоданы.
На вокзале около их вагона стояла группа немецких военных, по-видимому ехавших в Рим. Арам вышел из вагона, поддерживая за руку Барбару. Немец из вагона начал выносить чемоданы и ставить их прямо на перон. Потом, когда последний из них был наконец выставлен, он обратился к стоящему ближе всего к вагону из этой группы:" Лейтеннант, прошу позаботиться о том, чтобы господину доктору перенести чемоданы и найти машину, он едет дальше, это поручение по приказу номер 1234 гауляйтера по Варшаве". Он вытащил из нагрудного кармана какую-то бумагу и передал ее военному. Тот нехотя взял ее в руки и не прочев даже внимательно, но увидев, какие-то подписи, наличие которых он по-видимому сочел за годные того, чтобы действовать, поднес руку в приветствии и охочо взялся за первый чемодан. Барбара махнула рукой и поправив волосы и подняв голову, двинулась вперед. Арам поддерживал ее под руку, вовсе на обращая внимания, что же будет с чемоданами. Группа немцев, вооружившись всеми их чемоданами шествовала за ними. Вышли на площадь перед вокзалом и Арам остановилсяв недоумении. Никто, кажется его не встречал. Перед вокзалом стояло две автомашины, цивильные и в одной из них сидел какой то итальянец и что-то насвистывал под нос. Осветление площади было только из вокзального зала и сероватая темнота окутывала близлежащие дома. Немцы поставили чемоданы и первый из них подошел к Араму и спросил его по немецки, где же его друзья, которые должны были его встречать. Арам в недоумении, нос улыбкой
пожал плечами и развел руками. Тот, обращаяясь к остальным произнес пренебрежительно:" Союзнички!". Арам с непониманием улыбался и протянул тому руку на прощание. Тот пожал руку и вся группа повернула обратно на вокзал. Арам понимал, что долго стоять тут на виду не следует и что оставить Барбару одну он не может и что его акцент и знания итальянского сразу могут вызвать сомнения. Ничего другого не оставалось, как подойти к стоящей недалеко машине и обратиться к шоферу. Тот посмотрел на Арама неколько пренебрежительно и мотнул головой. Что это должно было означать, Арам не понял, но ясно было, что заняться их чемоданами он не намерен. Тогда посадив Барбару на один изних, самый большой и вытащив из другого плед, он накрыл ее им и стал рядом. Ждал, неизвестно чего и почему. Подумал, что согласие ехать в Италию он выразил скорее из за любопытства. Но настойчивость, с которой профкссор нажимал на него, чтобы выехать из Вашавы заставила его задуматься именно теперь на причинами его Арама выезда сюда, да еще со связной Армии Краевой. Заложив руки за спину стоял, слегка покачиваясь с носков на пятки. Одернул себя и обернулся.
Перед ним стоял снова тот же немецкий лейтенант. Смотрел на него внимательно. Потом махнул кому то рукой и тут же почти из под земли появился какой то тип, одетый по цивильному. Начал говорить ему что то тихо по немецки и тот кивал только головой и все время повторял:" Си, си, си".
Потом, остановив егого рукой начал говорить что то очень быстро по- итальянски. Арам понимал каждое втрое слово и диалект, которым тот изъяснялся делал понимание другой половины его тирады невозможным. Решил почему то сразу же говорить по- английски. Понимал, что все это вызовет спазу же сомнение у немца, но лучше было теперь не говорить по- итальянски и выиграть время. Кроме того они были в Италии и хотя тут тоже действовала своя служба безопасности, ему казалось, что он сможет выкарабкаться из неприглядной ситуации именно таким образом. Немец сделался серьезным, потом его лицо приняло оттенок большого удивления и застыло в гримассе, отображающей совпадение его мыслей с услышанным. " Минуточку", - произнес он, сделал шаг в сторону, намереваясь отойти, но потом как будто бы передумав, вернулся и опять начал что то тихо с уверенностью говорить переводчику. Тот смотрел с любопытством на Арама и его попутчицу и опять повторял:" Си, си, си". Тот, закончив объяснение, быстрым шагом направился обратно на вокзал.
Итальянец стоял рядом и явно сторожил их, смотрел с узнанием на чемоданы и не уходил. Барбара куталась в плед и как будто бы ей было все равно. Молчали. Появился опять немец с двумя итальянскими карабинери. Решительно шли в их направлении. Подойдя, один из них, меньшего роста, выразительно выпалил:" Документы !". Арам с негодованием поднял руку, потом другую и произнес черезчур громко по- итальянски:" Момент, обясняться и показывать документы я буду начальнику жандармов на вокзале". Помог подняться Барбаре и, взяв саквояж с инструментами, произнес голосо надменным и не терпящим никаких пререканий:" И прошу присмотреть за чемоданами или прошу их помочь нам нести".
Немец и переводчик, нагруженные их пожитками, двигалась сзади, впереди шел жандарм, а посередине Арам под руку вел Барбару. В здании вокзала, жандарм повернул направо и пошел вдоль колонн, обрамляющих внутренний зал вокзала. Впереди были двери, которые он открыл, толкнув ногой и они оказались прямо перед столом, за которым сидел другой жандарм уже без шинели, в одном мундире. Первый жандарм подошел к нему и наклонясь начал что то тихо объяснять другому, тот время от времени внимательно посматривал на Арама и Барбару.
Жандарм в шинели подошел к немцу и, поблагодарив его, козырнул. Немец и переводчик его в нерешительности стояли тут же, не уходили. Тогда жандарм из-за стола, встал и отодвинув стул, подошел к немцу. " Мы займемся сами этой парочкой, и вы не должны волноваться, методы наши ничуть не хуже ваших и если нужно, мы вытянем из них все что они знают и даже больше",- засмеялся и хлопнул немца по плечу.
Тот как будто бы успокоенный несколько помедлив все же отошел. Итальянец- перводчик остался стоять тут же. Тогда жандарм в мундире вытащил из нагрудного кармана какую то бумажку и сунул тому в карман пальто." Все в порядке",- произнес усмехнувшись и тоже хлопнул того по плечу.
Переводчик удалился. Было решительно ясно, что тут могут помочь только деньги и что ждать приезда друга профессора лучше на вокзале, чем на площади перед вокзалом.
Жандарм махнул рукой и пригласил их следовать за ним. Арам пропустил Барбару вперед и они оказались в комнате, с высоким потолком, вдоль стен которой стояли кресла. Пригласил их сесть, Поблагодарил жандарма и помог опять Барбаре сесть. Жандарм куда то удалился. Ждали. Минут через пятнадцать появился жандарм и произнес вопросительно:" Доктор Трапатини?". Арам вскочил и почти с криком, произнес:" Да, да, да!". Тот успокаивающе показал ему рукой, чтобы тот сел и засмелся, кивнул головой:" Уж эти немцы, везде снятся им английские шпионы, это же невероятно, чтобы мы делали, если бы нам пришлось посадить всех подозрительных, которые тут крутятся, у нас бы не хватило места в тюрьмах". Смеялся. Потом присел рядом с ним на кресло и произесс миной победителя:" Доктор Онтини задержался, но предупредил меня, что приедет его коллега, который долгое время был за границей и несколько экстравагантен. Но вот я сразу же понял, что это Вы , но ведь я тоже не мог так сразу перед этими людьми, так просто, лезть обнимать Вас, Вы понимаете, все нужно делат осмысленно и так, чтобы не попадаться на глаза, особенно немцам, они ведь видят в каждом только шпионов. Я просто ума не приложу, как они там могут вести войну, они даже себе сами не доверяют, у них на проверку всего уходит все их время", Засмеялся своей шутке. Сидел рядом, молчал. Потом вдруг произнес:" А может быть чашечку кофе?". Арам махнул рукой в знак согласия и тот удалился. Явился снова быстро, неся на маленьком подносе две маленькие чашечки с кофе. Смотрел на Арама, а тот произнес:" Да я забыл попросить Вас еще принести простой воды моей жене, она знаете ли в прекрасном положении и кофе может ей навредить". Жандарм удалился опять и снова вернулся состаканом воды. Арам выпил уже кофе, и помедлив, спросил:" Мог бы я Вам заплатить". Тот замахал обеими руками, отказываясь что-то брать. Сидели так в молчании еще может быть пол часа аж появился маленький толстенький человечек, почти катящийся навстречу, который войдя, уже при дверях, начал громко приветствовать Арама:" Сальвадоре, мой дорогой, Сальвадоре!!". Арам тоже встал и тоже двинулся ему навстречу с распростертыми руками, тоже почти крича:" Мой дорогой! Мой дорогой Аллесандро!". Жандарм стоял и расстроганно смотрел на эту сцену, подмигнул Барбаре:" Видите, это два человека из Италии! Италия не погибнет, даже в Америке есть итальянцы! У нас в семье двое живет в Америке. Выехали, правда в начале столетия". Последнюю фразу произнес совсем тихо. Сделался серьезным. Наш доктор очень уважаемый человек, он принимал роды у моей племянницы, если бы не он, кто знает, кто знает чем бы все это кончилось.Оттини подошел к нему и обняв, отодвинул его от себя и начал рассматривать, засмеялся и, отодвинув, направился к Барбаре. " О, как я рад видеть жену моего друга, я конечно не ожидал, что увижу так красивую женщину и теперь чя просто ему завидую, по дружески завидую!". Поцеловал поданную ему руку и повернувшись этак вдруг на все сто восемьдесяь градусов, вдруг опять очутился перед жандармом. " Сильвио, язнаю, что на тебя можно рассчитывать",- проговорил расстроганный. Вытащил из кармана конверт и вложил его в карман жандарма мимо его протестов. Арам вытер слезу платком, появившуюся у него на щеке то ли от расстроганности, то ли от распиравшего его смеха или может быть от напряжения
последних часов. Багажи были сообща вынесены на площадь опять и погружены в грузовик, который имел необычайный вид:
кабина его была широкой и всеобьемной, такой, в которой могло поместиться по крайней мере четыре человека, сзади был нормальный кузов, только укороченный за счет кабины, в котором сидел двое хмурых и бородатых дядьки. "Мои друзья,-
сообщил радостно,- мы же живем в горах, а там по дороге бог что может случиться,- оправдывался,- я вот на всякий случай всегда езжу с ними, а то тут все говорят скоро может такое начаться, что нас начнут немцы разоружать и тогда может быть войдут англичане и может быть будут опять драться, надоела мне война изрядно!". Махнул рукой и начал помогать Барбаре вскарабкаться по ступеням грузовика в кабину. Арам бодро вскочил за ней в кабину, синьёр доктор
Аллесандро уселся за баранку автомобиля.Один из бородатых дядек, вставив спереди грузовика ключ,начал его двумя руками прокручивать, аж включилось зажигание и мотор зафыркал,а потом заработал. Тогда дядька вытащил длинный изогнутый ключ из передней части грузовика и махнул рукой доктору.
Грузовик тронулся медленно, медленно и дядька на ходу вскочил в кузов. В кабине немилосердно пахло бензином и выхлопная труба пыхтела над кабиной. Доктор повернулся к ним, сидящим на заднем сиденьи и спросил с заботой в голосе:" Ну, не холодно? А то прошу накрыться овчиной, приготовил ее, лежит на сиденьи спереди". Арам предупредительно наклонился к переднему сиденью и поднял что-то лежащее на переднем сиденьи рядом с доктором.
Это что-то было коричневого цвета, довольно тяжелое и казалось безконечное по длине, пахло овечьей шкурой. Внутренняя сторона шкуры была обшита домотканным, довольно грубым материалом в желто-коричнево-красно-зелёно-фиолетовые полоски. Сделалось сразу же тепло. Они сидели довольно тесно прижавшись друг к другу, закутанные в овчину, которая закрывала их от спины до ног, была сделана из нескольких мерлушковых шкур и была мягкой, почти шелковистой на ощупь.
Машина тряслась по дороге, полной выбоин, в кромешной темноте фары её осветляли дорогу на расстоянии нескольких метров впереди. Ехали в молчании. Доктор знал дорогу и вел
машину уверенно, несмотря на её неуклюжесть и горные условия езды. Арам обнял Барбару и она прижалась к нему. " Мне кажется, что мы на краю света",- прошептала она.
А Арам, несмотря на двухдневные приключения в поезде и на вокзале и навалившуюся усталость, не спал и лихорадочно отчего то думал о том, что же будет после войны, что же будет после войны с ним или с Барбарой, например, если они выживут. Отбросил такие мысли неожиданно для себя и тут же подумал, что это плохой знак и что теперь нужно думать только о дне насущном о дне сегодняшнем и не стоит вообще думать о будующем. Приехали они на место в часа три четыре утра, когда ночь начала уже сереть а день пробивался через еще не уступающую тьму, месяц, как какое то приведение и не с того света будто бы, блестел на небе сказочным серпом.
Арам вышел из машины и его всего захлестнул воздух такой чистотой и такой свежестью, что он закачался и еле удержал равновесие чтобы не упасть. Темнота обволакивала все вокруг,
вой какого то животного тоскливо раздавался как бы откуда то сверху. " Доктор, что здесь горы высокие",- спросил Арам и повернувшись не мог различить никого. " Прошу сюда, сейчас засвечу, лампы у нас тут допотопные еще с прошлого столетия пришлось вытащить старье, вот когда пригодились эти лампы на оливковое масло",- голос доктора раздался где то сбоку и Арам ступил туда, не видя вовсе дороги. Под ногами шуршали камни катились куда то. Догога шла вниз и Арам от неожиданности остановился. Увидел свет в дверном преме и доктора с лампой в руке. Дом стоял в лощине, а дорожка к нему шла почти стромо вниз к дверям. Машина стола сверху,
двое крестьян по-видимому спали. Подошел к дому и вошел в большую комнату с каменной кладкой небеленными стенами и высоким сводчатым потолком. Мебели не было никакой и казалась она вовсе не жилой. " Приветствую гостей в Италии!", - торжественно проговорил доктор а потом добавил,-
" Добро пожаловать". Прошел комнату всю поперек и начал шарить в связке ключей. Наконец нашел нужный и открыл двери.
Шел впереди и свет лампы рассекал темноту, оставляя за собой темень дантейскую. Оказались в маленьком дворике, как в сказке. Доктор поставил лампу на возвышение, в виде цокола, с плоской отшлифованной поверхностью, довольно большой. Потом прошел вперед и опять начал искать ключ в своей заколдованной связке. " Вот тут я и живу",- произнес с явным удовольствием. Оказались в комнате с деревянным полом и высокими узкими окнами, метров пятидесяти, со стенами тоже небеленными. Арам обернулся, ему показалось, что кто то прошелся как будто бы рядом. Никого не было и доктор тоже исчез. Через минут пять вдруг как по мановению волшебной палочки загорелся свет, яркий и оглушительный.
Появился доктор и начал большой длинной палкой двигать портьеры на окна. Закончил это занятие и хлопнув руками, сообщил, что завтрак будет в восемь и что теперь он покажет Араму спальню. Прошли через следующую ,а потом еще через две комнаты, следующие одна за другой и везде свет зажигался выключателем и везде следовала процедура с портьерами на окнах. " У нас теперь могут быть бомбежки и затемнение обязательно",- извенялся он.
В спальне стояла огромная кровать и два ночных столика по сторонам, комод, тоже огромный столял почти при самом окне,
с кувшином для воды и порцелановой миской на его мраморной плите. В углу одиноко ютилась козетка, а около неё стоял широкий шифоньер, приземистый из темного дубового дерева с большими дверцами. Два стула стояло подле окна. Больше ничего в комнате не было. Кровать была застлана огромным одеялом и покрыта мерлушковой опоной, во всю ширину и опадала почти на деревянный темный и старый пол, блестевший от покрывавшего его воска и отполированного небывало старательно. Пахло чемто очень домашним и деревом.
" Ну вот, я подумал, что здесь будет доктору удобно с молодой женой и после всех приключений",- итальянец подмигнул Араму и сообщил таинственно,- " Завтра , коллега увидет, завтра у мення приемный день и сьедется множество пациентов, поэтому буду обратно только вечером, но моя жена и двое моих друзей будут с вами целый день, а кроме того, завтра, то есть, конечно же это уже сегодня, так вот сегодня приедет мой брат из Рима, он адвокат и привезет целую кучу новостей. У него, знаете ли совсем молодая жена, но правда он моложе меня на целых десять лет. У нас итальянцев, а особенно в деревне, у нас не принято делать абортов и вот видите, у меня всего четверо братьев и разница между первым и последним, можете себе предсьавить, двадцать пять лет, двадцать пять лет. Этого сегодня уже не встретишь, но раньше, раньше, раньше бывало!". Он довольный собой и представлением своей семьи стоял, облокоившись во время разговора о стенку, потом решительно оттолкнулся от нее и подскочив к Араму хлопнул его по-дружески по плечу.
" У вас еще все впереди, друг и тоже будут дети, двое- дочь и ....",- помедлил и сделался серьезным. " Не важно все это, я могу предсказывать вообще-то. Так вот вдруг подумал я что второй ребенок у вас не выживет и больше детей не будет". Засмеялся громко и с опасением посмотрел на Арама.
Но я знаю, что будете вы молодой человек великим государственным деятелем или чем то в этом роде. И поэтому, ну будут у вас женщины, но жены не будет". Арам стоял как вкопанный и слушал его затаив дыхание. " Я вас, вижу испугал",- продолжал тот. " Но поверьте же, в девяноста процентах мои слова почти всегда исполняются, я вижу все насквозь и вижу даже, что из вас был бы замечательный врач, но я знаю и то, что мой друг из Польши выживет и приедет сюда и будет тут жить у меня до самой смерти, не останется в Польше и что ваша сегодняшняя попутчица будет его женой!",- воскликнул и хлопнул в ладони,- " Конец моим рассказам, все, теперь спать. Несите сюда вашу жену и спать, спать, только спать". Потом посмотрел на Арама и поднял две руки вверх:" Да какой же я недогадливый, ну если Вы пожелали бы выпить, чашечку кофе или немного вина, можете прийти в гостинную, когда уложите вашу жену в кровать".
Арам вышел из дому и опять окутала его тьма и низко стелящийся туман. Почувствовал в воздухе запах варенных оберек от картофеля, дыма и еще чего-то исступленно острого,гложащего,безвозвратного и вдруг мурашки побежали у него по спине и сделалось ему совершенно тоскливо и неприкаянно.Шел в этой темно-молочной каше, аж наконец чуть не ударился просто о борт машины. Нащупал ручку дверцы и открыл ее. Бася спала под овчиной, дышала ровно, ему было жаль ее будить и он взял ее на руки и понес обратно в дом. Боялся, что споткнется обо что то и упадет. Свет из дому обозначился в квадрате дверей и он токнул их и вошел в первое помещение перед домом, потом прошел во дворик и опять очутился в комнате с горящим камином. Доктор сидел в кресле в дальнем углу с рюмкой вина и кивнул ему, как будто бы улыбаясь. Он прошел дальше в спальню и положил Барбару на кровать, поправил на ней мерлушку, потушил верхний свет, зажег ночную лампу при кровати и на цыпочках вышел из комнаты.
" Вы даже не представляете себе, как здесь все таки бывает необычно зимой, чувствуешь себя иногда потерянным вконец",- произнес доктор смотря внимательно на Арама. Продолжал после молчания:" Но когда приближанется весна, чувствуешь ее сразу же, еще когда снег лежит, воздух, воздух пахнет весной, я всегда первый чувствую запах весны, никто не понимает этого. Я вот посмотрел на вас сейчас и понял, что вы тоже почувствовали какой то запах и оттого вид у вас был совершенно потерянный и как будто бы вы чего-то боялись.
Но я, кажется понимаю вас очень хорошо и мне думается, что на вас так подействовал запах из скотного двора, который с километра два отсюда, но когда такой туман, чувствуется, как бы тут рядом было это варево",- махнул рукой. Смотрел на Арама и чего то ждал, может быть каких то откровений или хотя бы кивка головой или подтверждения его наблюдений.
Но тот молчал и все стоял посередине комнаты, прямо, со слегка опущенной головой, как на какой то сцене в театре.
" Да вы не должны все так брать близко к сердцу, все пройдет и все будет иначе уже через месяц, а потом, потом время, время все сотрет и все оценит лучше всякого из нас.
У нас тут в горах люди более жесткие, чем на равнине, но если нужно кому то помочь, бросаются сразу же и понимают все лучше, чем те там",- махнул неопределенно куда то вниз.
Протянул Араму бокал с вином. Поднял свой и произнес:" За
вас и за всех русских". Арам мгновенно поднял на него глаза и доктор заметил этот невольный жест и засмеялся громко, почти оглушительно. "Да помилуйте, я же давно знаю, что вы из России, у нас тут месяцев десять тому назад скрывались несколько русских военнопленных, точто так же как и вы они ведут себя. Что то есть в русских этакое как от земли, но не так как у нас итальянцев, у вас все грубое и одновременно обескураживающее, как у детей".
Днем, когда солнце уже стояло почти в зените, Арам проснулся. Слышались звуки какого то движения в доме, голоса людей. Одевшись, он вышел из комнаты. В кухне увидел Барбару, в каком то на вид деревенском платье,в платке, вовсе не отличающуюся от остальных женщин, которые суетились, приготавливая еду. Она улыбнулась ему и провела ладонью по щеке. Жена доктора засмеялась:" У вас замечательная жена". За обеденным столом появился довольно большого роста, крепкого сложения господин, который представился братом доктора.Рядом с ним была маленькая филигранная женщина - его жена.
" Ну вот, хорошо все таки, что кто-то может оценить все то, что я видел в Риме", - произнес он, как будто бы ожидая знаков заинтересования.
" Ну я знаю, например, что вы должны были приехать сегодня",- Арам поднял на него глаза и замолчал.
" Мой друг в министерстве иностранных дел, так вот он еще в феврале говорил мне, что не далее как осенью мы выйдем из войны. Войска немецкие почти все на восточном фронте, сюда отправляют или по-знакомству, или на реконвалесцецию, то есть на отдых, извените, тут немецкие военные стараются задержаться как можно дольше, хороший воздух, не убьют, можно награбить кое чего, купить подделанные картины, причем очень плохого вкуса, выслать вино в Рейх, выслать постельное белье, нижнее белье, посуду, вообщем все то, что так ценится в Германии и чего там теперь не хватает, тем более, что все здесь теперь можно купить за бесценок, все общество обнищало и сами понимаете, здесь на них очень внимательно смотрит начальство, как какой то скандал произойдет, сразу же комиссия и сразу же отправляют на восточный фронт".
Смотрел внимательно на Арама и ждал чего то.
Арам молчал.
" А как же в Англии",-спросил вдруг тот безапеляционно, не терпящим возражения голосом,как будто хотел спровоцировать Арама. " В Англии все хорощо. В Англии все стараются выиграть для себя все, что угодно, пока война идет. Рабочие- социальные льготы, предприниматели дотации правительства".
Адвокат рассмеялся от души. " А вот если бы я Вас познакомил бы с одним моим знакомым, тоже итальянцем, но он тут проездом, сам живет в Америке, семья его с юга, но он родился в Америке.
Сделался большим человеком, хотя из очень бедной семьи. Ту т теперь решает дела по поручению американского правительства",- смотрел на Арама с еле уловимой гримассой улыбки на губах.
" Ну, если он так хочет, почему же не познакомиться",- Арам посмотрел ему прямо в глаза, без улыбки и без тени какого то желания знакомиться с этим итальянцем.
" Я понимаю, что ко всему должны быть причины, причины всегда следуют за нуждой сделать что-то и не быть в состоянии это что то сделать. Вот, например вы, казалось бы ничего вам не нужно, здесь вы гость, но может быть вам нужны были бы знакомства в высших кругах Америки, очень высоко, или например, вы хотели бы познакомится с кем-нибудь очень высокопоставленным из американских специальных служб, отчего бы не помочь вам в этом благородном деле, или, например вам нужны были бы деньги - вот видите. Эти люди ничего не хотят от вас, в действительности, пока вы молоды и пока идет война, можно многое решить, потому как все заняты борьбой с немцами, но разведки, конечно не спят, а вот что сегодня удобно - это приоритеты, приоритеты сегодня расставлены по-другому, в мирное время приоритеты будут несколько другие, но все равно - всегда вопрос в деньгах, больших деньгах. Сегодня большие деньги, можно сказать огромные идут в Америку. Все думают уже о том, что же делать после войны и конечно о том, что после войны здесь будут охотиться за ведьмами. Очень многие немцы, на должностях отправляют деньги в Америку и дома там покупают и все прочее. Но что делать с деньгами, куда их вкладывать с толком. И поэтому, стоит вкладывать не всегда все в одно дело, а в несколько дел",- замолчал, усталый предложением.
Арам посмотрел на него уже с вниманием и как то невзначай заметил, что сидят они за столом уже сами.
" Каждый должен выполнить в своей работе тот минимум, за который ему платят, а потом можно думать о вещах более значимых",- произнес он с нажимом.
" А вот тут вы не правы, совершенно не правы, все зависит от человека и от его смелости и его, простите, предиспозиции для ведения тех или иных дел, для того чтобы исполнять ту или иную профессию нужно иметь возможность исполнять её, и тут уж вы совершенно не правы",- в голосе адвоката была неизвестно откуда взявшаяся страстность, граничащаяя почти с горячечным желанием убедить своего собеседника сделать именно что то, о чем только пойдет речь.
"Все рождается и все должно созреть, все нужно выносить в утробе, простите, пока приходишь к выводу, что именно это предложение как раз тебе подходит",- Арам старался теперь уже
не оттолкнуть его окончательно, не давая ему при этом возможности уйти от объяснения.
" Что же,я все понял и даже то, что нужно вам сегодня и если бы я мог хоть в какой то мере оправдать ваше доверие, уже от того был бы счастлив",- закончил и встал со стола, приглашая Арама к маленькому столу при комине. Жена доктора вошла , улыбаясь и неся поднос с чайником и двумя чашками и смотря внимательно на адвоката. " Все хорошо, все прекрасно,Луция, ты просто молодец",- похвалил он ее,- " Я специально попросил, чтобы принесла чай, а не кофе,все для наших гостей, все для гостей!".
Арам предложил ему пройтись. Тот с удовольствием ухватился за идею, но потом скривил губы и сообщил с сожалением:" Лучше это делать с моим братом, сегодня я не хотел бы так просто куда то идти, всегда нужно сопровождение, а тут мы можем действительно беседовать без помех и кроме этого мой друг из Америки приедет сегодня вечером и пробудет у нас только до завтра. Я хотел бы вам кое что объяснить".
Стояли оба перед окном, смотрящим куда то в горы, в даль.
"Все же я хотел бы пройтись хотя бы коротко, голова моя не работает правильно, и простите, у вас еда довольно насыщена и я не привык к такому обилию",- Арам настоял на своем и адвокат
согласился сопровождать его. Перед домом стоял легковой автомобиль доктора и они решили проехаться вдвоем до ближайшег селения , находящегося на расстоянии четырех миль от дома. Ехали по довольно каменистой дороге, спускавшейся все время вниз под довольно большим уклоном. Молчали и вот наконец появилось сельское кладбище рядом с костельной крышей, а потом сам костел и узкая улочка вдруг повернула стремительно, почти казалось бы горизонтально вверх.Адвокат остановил от неожиданности машину и засмеялся:" Всегда именно тут я теряюсь и всегда путаю, какая это же улочка, первая или вторая".
Пробовал завести машину, но она напрчь заглохла. Арам вышел и поробовал завести ее, но все было напрасно. Оставили ее стоять и пошли вверх к костельному входу. Двери были открыты,
но никого в костеле не было и только вверху слышалось гукание голубей и оба они подняли отчего то головы вверх. Сидели на пердней лавке, Арам перекрестился, прочел про себя "отче наш" и опершись ногами о скамейку и подперев голову руками, как ученик на уроке,закрыл глаза. Вдруг услышал пение,пел мальчик, голос пронизывал все естество, был прекрасен. Арам поднял глаза и увидел перед дверями закристии, тут же перед амвоном человека средних лет, не старого еще, но уже не молодого. Тот стоял и пел. Прервал вдруг пение псалма и упал на колени. Молился исступленно, страстно, так, что его настроение уделилось им обоим. Арам опять закрыл глаза и окунулся опять в в свои не то мысли, не то обрывки рассуждений, которые привык вести сам с собой. Еще какое то время они находились в костеле , а потом, как бы с сожалением один за другим вышли опять на сельскую улочку. " Какой голос, прелесть",- произнес Арам в каком то порыве. Итальянец смотрел на него с вниманием,-
" А вы, я вижу южный и очень темпераментный тип".
Продолжал:" Это наш местный певец, знаете ли таких когда то здесь не держали, но доктор, мой брат заступился за него когда то и понимаете ли мой брат тут имеет голос и люди оставили человека в покое. Живет он при костеле у плебана и иногда поет. Замечательно поет!". Шли и далее молчали, да и как то после костела не находили слов, ни один, ни другой.
Молчание нарушил адвокат:" А вот скажите все же мне, отчего вам обязательно нужны эти снимки из концентрационных лагерей, Это, что поручение ваших товарищей, или это желание англичан, или они там не верят ни одному курьеру. Я вам скажу, мы заплатили кучу денег и отправили уже ну, не дайте мне соврать, снимков может быть по крайней мере штук пятьсот не менее, к тому же с последним курьером почти все цветные снимки. Страшные снимки, отвратительные вещи делаются там, но зачем скжите вам там ехать, немцы сделают все, о чем я попрошу, все будет посегрегировано, хотите, мы даже фамилии людей вам запишем, не понимаю, зачем вам туда ездить, это же абсурд чистой воды!". С иритацией в голосе объснял Араму всю абсурдность езды по конценрационным лагерям. Арам слушал его в молчании, шел рядом, смотря на носки своих туфель.
" Мне думается, те которые мне это поручили, хотели бы услышать от меня еще и мои личные впечатления от именно увиденного мною, а не кем-то другим. По- видимому я являюсь более достоверным свидетелем, чем скажем, какой-то другой курьер",- пожал плечами и итальянец посмотрел внимательно на него.
" Ну , если это задание так важно для вас, то по крайней мере вам нужен очень порядочный и преданный вам человек, который будет вас сопровождать, нечего тогда тут делать, но все же, я прошу вас подумать над моими опасениями,высказанными вам мною, это же не прогулка на какой то там ипподром, или простите на охоту. А что касается нащего американского друга, мне думается он понравится вам и вы найете общий язык с ним, и кто знает , может быть у вас будут общие интересы, ну может быть не сразу, но первая встреча очень важна и я рад, что вы согласились", - адвокат , видно было устал от постоянного марша в гору и остановился, чтобы первести дыхание. Стояли посередине узенькой улочки, обрамленной с двух сторон каменными заборами, довольно высокими, в каком то арабском стиле. Арам заметил это т тогда адвокат посмотрел на него и усмехнулся:" Да, а вы незнали, эта вся наша деревня вообще то была лет двести тому мусульманской и оттого все строения тут такие, ну не вся пожалуй, но порядочная часть ее была заселена мусульманами. Потом что то то там было, я точно не знаю этой истории. А до того, здесь жили итальянцы, как и теперь. А вообще то тут пятьсот лет назад, знаете ли кровь лилась очень, очень, струями, здесь вообще у нас были тогда проблемы. Войны здесь были всегда".
Текст написанный рукой.
Арам обошел машину со всех сторон, оглядываясь и с опасением смотря по сторонам. Адвоката как будто бы и след простыл.
Тогда он засунул в рот два пальца и свистнул как какой то хулиган, пронзительно и громко, два раза. Через какое то мгновение раздался такой же пронхительный свист, но адвоката не было. Он пошел быстрым шагом обратно к дому врача. Шел вниз с горы и когда очутился совсем в лощине, заметил, что дом врача находится совсем на горе. Остановился передохнуть и писел на камень, на обочине дороги. Увидел машину, стремительно приближающуюся к нему по дороге. Решил отойти и начал подниматься вверх по горе напярмик. Машина остановилась и из нее вышел адвокат начал махать ему рукой и что то кричать, Арам сбежал опять к дороге и увидел человека, сидящего в машине на переднем сидении. Был тот в светлом костюме, с кашне на шее, выглядел довольно экстравагантско в этой тьмутаракани.
Вышел из автомобиля и оперся спиной о дверцу, скрестив руки на груди. Смотрел внимательно на сбегающего с горы Арама.
Когда тот приблизился,неизвестный кивнул кому-то головой набок и рассмеявшись, обратился к адвокату, восклицая:" У вашего гостя довольно неплохая кондиция, неплохо, неплохо он так
бегает!". Арам остановился перед машиной и, с упреком в голосе, произнес:" Прошу так со мной не шутить, все может кончиться вовсе не весело!". Адвокат извинился и представил Араму гостя из Америки. Тот протянул Араму руку и серьезно заметил, что его друг адвокат шутник, но сейчас его шутка была вовсе не к месту и конечно же так поступать не следует.Арам сел молча в машину и всю дорогу до дома врача молчал. Настроение у него испортилось. Он не был готов больше разговаривать с гостем и, сославшись на головную боль, ушел в спальню. Лежал на кровати, одетый и думал о том, что же предполагал своим исчезновением в деревне адвокат. Ему все время казалось, что даже сейчас их русских не принимают всерьез ни в нглии, ни в Польше , ни в Италии. Но, анализируя историю России, все то , что он знал об истории дипломатии на протяжении последних двух веков, он в конце концов пришел к выводу, что такое поведение свидетельствует только о боязни и оттого желании с самого начала поставить собеседника, или как кто то хочет противника с самого начала в невыгодную позицию. Оттого он сейчас старался найти приемлемый для себя выход из ситуации, так, чтобы не выглядеть ни просителем, ни тем, у которого нет выхода, как только принять поведение хозяина и несмотря на него, все таки выслушать предложения итальянца из Америки. Он где-то глубоко в душе даже думал, что вся этяа идея с исчезновением адвоката была может быть придумана даже самим гостем из Америки. От этого вовсе не хотелось сегодня беседовать с ним. Однако потом он понял, что он сам ведет себя как обиженный ребенок и чем дольше его не будет в гостинной, тем более необъянимо может быть его отсутствие. Но он все же лежал и не трогался с места. В двери постучали и на его:
" Войдите",- в комнате оказался врач и, подойдя к кровати с удрученной миной посмотрел на Арама. " Вы понимаете, что вся эта затея с тем, чтобы спрятаться от Вас, я повторяю, вся эта затея, вышла от моего брата. Я уже не в первый раз теряю друзей из за его безответственного поведения". Не найдя в поблизости кресла, куда можно было бы присесть, сел просто на кровать и продолжал:" Идет война и он ведь не ребенок и его работа ответственна и он работает для сопротовления, но при всем при этом, вот видите, у него бывают такие проколы. Я просто ума не приложу, как можно в таком возрасте так шутить и к тому же сейчас. Он прийдет сейчас же к Вам и извенится. Но я прошу Вас, не принимать его шуток всерьез и вообще, я очень бы хотел, чтобы Вы договорились с нашим гостем. Такая акзия не бывает каждый день". Встал и, кивнув Араму, вышел из
комнаты, закрывая тихо за собой дверь. Через минут пять опять разался стук в дверь и на пороге появился адвокат, совершенно серьезный с конфузливой миной на лице. Принялся извиняться, как какой то малчишка и время от времени на его лице проскальзывала то ли улыбка, то ли насмешка над кем то или чем то. " Наверно у него что то не в порядке с нервами",- пронеслось в голове у Арама и он оттого сел на постели и прервал излияния адвоката:" Не стоит больше, ах все уже сказано и поверьте, я просто устал и хотел полежать и вообще побыть сам". Адвокат, чувствовалось, обрадовался и как какой то ребенок подскочил в кровати и бросился обнимать Арама. Тот высвободился из его объятий и, сконфуженный таким поведением взрослого в годах мужчины, отчего то сделался совершенно серьезным и пригласил того идти с ним в гостинную.
В гостинной не было никого. Арам с удивлением повернулся к адвокату и тот только пожал плечами: " Они должны скоро приехать, доктор решил посмотреть его легкие, у него совершенно современный рентгеновский аппарат, а в Америка такое исследование стот бешенных денег". Сидели молча за столом и Арам от нечего делать барабанил пальцами по столу. Наконец услышали звук подъезжающего автомобиля и оба с облегчением вздохнули. Вскоре во внутреннем дворике раздались какие то голоса и в дверях предстал доктор с гостем из Америки , а рядом стоял какойто довольно высокого роста человек и вовсе не натурально не знал куда деть свои непомерно длинные руки. Бросалось в глаза, что он чего то стесняется или боится или чувствует себя тут не в своей тарелке. Алессандро представил его: " Мой лучший немецкий друг господин Леберле Альфред".
Тот неожиданно подскочил к Араму и, щелкнув не существующими каблуками, несуществующих сапог, протянул просто держа рукуи тут же наклонил голову. Все выгдядело довольно ненатурально, но он был без мундира и оттого все его жесты казались довольно комедийными.Арам вопросительно посмотрел на доктора и тот объяснил, что его друг дезертировал из действующей армии и что он вовсе не капрал, а офицер и что за поимку его в местной газете объявлена была даже довольно большая награда. Немец внимательно смотрел на Арама и стоял рядом, не отходя.
Доктор, со своим небольшим ростом и апарицией, казалось катился, а не шел. Пригласил всех к столу и тогда его жена
принесла дымящуюся кастрюлю с рисотто. Извенилась за скромный ужин и удалилась. Ели все молча и доктор время от времени поглядывал на Арама и подмигивал ему изподтишка.
Потом подали жаренную рыбу и салат и Арам, оперся о спинку стула. Доктор поднял бокал с белым вином и произнес:" За
нашу и Вашу свободу". Все встали и почему то выпили это столовое вино стоя." А теперь я оставлю Вас тут разговаривать, а сам побуду немного на кухне с нашими женщинами",- вдруг произнес Доктор и вышел быстро из гостинной.
Арам подошел к немцу и спросил его тихо о чем то и тот улыбнулся. Потом он подошел к итальянцу из Америки и сказал громко:" Будующее Европы без Америки". Все посмотрели на него с удивлением. Он тогда принялся рассказывать свое видение послевоенной Европы и все смеялись. " Да я даже не знал, что Вы такой фантаст",- произнес американец внимательно приглядываясь к Араму. " А что же Вы кончали",- спросил он. " Вы знаете, что все русские, я имею в виду советские дипломаты кончают в основном Институт иностранных языков или Международных отношений, но бывает и по-другому",- добавил он в задумчивости.
Все сели около комина и тогда немец произнес фразу, которая несколько обескуражила Арама." Мы, наверно , будем сателитом России и если американе не откроют как можно быстро второго фронта, русские займут всю Европу, но нельзя ведь все иметь, то есть не погибать за демократию, а добывать ее при помощи других". Он зло посмотрел на американца и подошел к окну. Шторы были занавешены и он так стоял перед тяжелым бордового цвета,свисавшего с потолка материала и почему то трогал его двумя пальцами, как бы проверяя его. Американец возбудился и произнес вдруг:"Вот ведь дочего еблагодарны все европейские нации и уже сейчас, а что же будет через, ну скажем пятьдесят лет!". " Через пятьдесяьт лет будет новая война, но результат такой войны будет таков, что войны вообще прекратятся",- произнес Арам. Адвокат рассмеялся:" Вы, как каждый русский фантаст. Войны будут и раньше, ну может быть не в ЕвропеЮ но точно будут и будут точно также погибать люди, потому что нас просто наппосто слишком много, нас слишком много расплодилось на этой земле, и оттгог воен будет все больше и больше - это же естественный отбор". " Я бы конечно был с вами согласен, но тогда для чего же нам разум",- произнес американец.
" Разум для философии бытия и или не бытия ",- оживился немец,-" Ведь вот у нас всегда говорили и говорят до сего дня по деревням, что от этой философии только одни проблемы, нужно иметь всем хорошую профессию и чтобы каждый имел в случае чего по безработице страховку, чтобы каждый мог не отчаиваться полностью, потому как от совсем отчаившихся людей можно ожидатьь всего, я повторяю, всего, чего хочешь, все проблемы нашего мира от того, что одни слишком много хотят , а другие не имеют ничего, в полном смысле - ничего и это проблема нашего времени". Замолчали, тогда Арам оживленно подхватил:" А все таки идея коммунизма вышла из Германии , а не из Росии и эту истину заметили немцы уже давно, но конечно заметили первые французы, но немцы нашли ей практическое применение, а мы только довели эту идею можно сказать до абсурда". Все посмотрели на Арама и его последние слова прямо обескуражили всех. Американец оживился и признес:" Я останусь еще на один день, мне хотелось бы переговорить с нашим русским гостем". В комнату вошел врач с озабоченным видом:" Я не хотел прерывать так интересной беседы, но мы должны ехать, у нас наш американский гость и Альфред не могут оставаться. Сейчас приехал мой знакомый и сообщил, что по дороге на Милан движется довольно большая колонна немецких бронетранспортереов и танков и вообще они через часа два могут быть тут. Я конечно уверен, что они не собираются разоружать тут кого то, но все таки для спокойствия я бы отвез вас всех сегодня в горы, туда они не заберутся, холодно и дороги никакой". Посмотрел на Арама и произнес:" А как мой коллега останется или тоже поедет со всеми?". Арам произнес не раздумывая:" Доктор я остаюсь и ведь должен же кто то быть вместе с вами тут". Прощались и надеялись вернуться через два дня , если все пойдет хорошо". В машине доктора , сопровождаемые одним из бородатых крестьян, адвокат, американец и немец поехали в направлении перевала, туда, где кончается дорога и начинаются настоящие горы.Арам смотрел им вслед в ночную мглу и вдруг подумал, что уже никогда не увидет ни одного из них. Стоял смутный. Доктор тронул его за плечи и спросил:" Ну и что же вы, о чем думаете". Арам ответил ему, что он, наверно не увидет никогда уже этих людей. Тот рассмеялся и произнес:" Ах, вот тут вы говорите глупости, да завтра они проедут через деревню , а послезавтра их след простынет, всегда так было и теперь будет тоже самое, американцы далеко, а они просто напросто удирают". " А если кто -то захочет с ними драться, тогда будет пацификация всей деревни и что тогда ?" ,- смотрел невидящими глазами на доктора. " Ну тогда, почему вы не поехали со всеми остальными, я вас не понимаю, вообще". " Видите ли я тут с женщиной и я дал слово, что ни при каких ситуациях я ее не оставлю и это слово я выполню, чего бы мне оно не стоило". " Вы не видели еще войны и оттого я думаю, с вами просто опасно быть, здесь идет война не в кино , а в действительности и я думаю точно , что завтра здесь будет стрельба, но мне почему то кажется, что ваши опасения все же слишком мрачны, но посмотрим, а теперь нам необходимо выспаться, завтра у нас всех тяжелый день". Пошли в дом и доктор приказал двоим крестьянам забарикадировать входные двери хворостом и разграбить дорожку так, чтобы не видно было следов от покрышек автомобилей. Попрощался с ним, обнявшись и крикнул на прощание одному из них, чтобы в восемь утра они приехали сюда на лошади и так просто посмотрели, что же тут происходит.
Утром следующего дня со стороны дороги не было слышно ничего.
Стояла тишина. В обед сделалось пасмурно и пошел проливной дождь, как осенью. Доктор сидел в гостинной комнате, весь какой то натянутый и молчал. Арам начал его успокаивать, но настроение вовсе не поправилось у обоих. Под вечер услышали вдали все нарастающую кононаду орудий где-то довольно далеко.
Доктор приказал свет везде выключить и использовать только переносные лампы. Довольно рано все пошли спать. Ждали немцев.
Ночью Арам проснулся и явственно услышал, как какие то машины остановились перед домом. Встал и пошел будить доктора. Он тоже не спал и, собрав всех женщин, приказал спуститься им на нижний этаж, который имел выход по длинному коридору, вырытому в скальной породе, на противоположную сторону горы. Вход этот сделал он еще в тысяча девятьсот сорок первом году, на всякий случай. Оттуда вниз в долину вела узенькая лестница, а оттуда было рукой подать к деревне. Смотрел на Арама и молчал. " Мне думается, что самих их пускать не стоит", - уловил его мысли Арам. " Да",- сказал доктор и молчал.
" Я останусь здесь, так как не знаю местности",- Арам категорически подтолкнул доктора вниз. Тот замахал рукой:" И речи быть не может, чтобы вы здесь оставались, если уходить, то всем, я же не могу нести ответственности за вас, если вы тут останетесь". " Отчего же",- Арам усмехнулся и вытащил письмо из Варшавы с приказом эссесовца, о помощи для Арама.
" Э там, все это может пригодиться и нам тоже, а потом, а где же ваша жена, что она удрала , а вы тут сами остались. Нет, не пойдет, или мы все остаемся или все уходим",- произнес категорично фразу и не имел намерения более дискутировать.
Решили, уходить все вместе.
Вход в кактакомбы был довольно искуссно сделан в стене, так, что не сразу можно было догадаться, что он не ведет в соседнюю комнату, а только вниз к лестнице, которая переходила потом в узкий, но довольно высокий туннель, вырытый в самой горе.
Одеты были все как крестьяне. Арам предупредительно собрал все
их вещи в чемоданы и спустил их по лестнице вниз, прикрывая ими вход туннель. Нужно было спешить, потому как доктор, со своим чутьем все твердил, что они вот вот окажутся во внутреннем дворике и тогда останется только взломать входную дверь. Но было удивительно тихо и эта тишина тоже не нравилась Араму. Они были все в туннеле, когда услышали взрыв довольно близко и явственно. "Ну вот видите, мы поступили рассудительно", - доктор испуганным голосом, но довольный, произнес в темноте фразу и прибавил шагу.Было их всего восемь человек: Доктор, его жена и две дочери, две крестьянки, Барбара
и Арам. Он шел в конце всей процессии. Наконец добрались к дверям на лестницу, ведущую с горы. Доктор провернул в дверях замок и открыл дверь. Увидели тут же при дверях двух вчерашних крестьян - помошников доктора. Один из них что то возбужденно начал объяснять тому и он повторял только :" Си, си, си, си". Стояли втроем с доктором и тот начал притирать лицо ладонью, как бы не в состоянии осознать ту информацию, которую получил от крестьян.
" Дело в том, что они уже в деревне и вламываются во все дворы и что там делается. бог один только знает, поэтому нам туда идти явно не следует, но есть другой выход, довольно рискованный, но все же. Есть на перевале, куда немцы точно не дойдут, дом для овец и там уже все устроено, ну сено и запас провианта на дней десять, туда могли бы пойти, но это сопряжено с переходом по краю горы и со сторны деревни нас могли бы заметить днем, поэтому можем этот переход сделать вечером, тогда уже нас не видно с такого расстояния. Это единственная возможность избежать встречи с нашими бывшими соратниками по оси",- доктор саркастически произнес последнюю фразу и вздохнул.
Дверь опять закрыли и все очутились в темноте, только из за
щелей в дверях проникал бледный свет. Крестьянин остался на горе и неуверенность в том, что же будет с ними, начала понемногу всех беспокоить. Доктор открыл опять дверь и все явственно услышали совсем близко грохот разбиваемых камней.
Никого не было на горе, крестьянина тоже. Тогда доктор махнул рукой и все вышли из коридора и остановились на малюсенькой площадке, от которой вела узкая дорога в гору. Решиливсе же при свете пройти этот отрезок дороги, который не виден был со стороны деревни до плато горы и там постараться переждать, пока стемнеет. Молчание прерывалось шуршанием подошв идущих людей о
камни. Через минут пятнадцать увидели на самой вершине горы стоящего во весь рост крестьянина, поза его была какой то неестественной, стоял прислонившись к выступу скалы. Доктор махнул рукой и все присели. Махнул ему рукой , но тот не ответил. Араму показалось, что тот уже не живет. Начал моросить дождь и настроение у всех и вовсе упало. А на горе стоял итальянец и не двигался вовсе. Услышали вдруг снизу звуки едущих автомобилей. Арам решил вернуться к дверям и оттуда посмотреть на дорогу, ведущую в деревню. Увидел прямо внизу колонну автомобилей. едущих той самой дорогой, которой два дня назад они с адвокатом ехали в деревню. Присел и спрятался за выступом скалы. Решил вернуться и полусогнутый,
короткими перебежками добежал до их группы. Смотрели на гору и заметили, что крестьянин как то неестественно сполз с камня и сидел, опершись о него. Доктор, не говоря ни слова, пополз вверх. Видно было, как он щипал пульс а потом положил человека на землю. Лежал рядом и не шевелился.
Прошло какое то время, может быть час, может быть два, или три. Никто не произнес ни слова, а жена доктора прижимала к себе детей. Наконец начало сереть и Арам решил доползти до доктора. Лежал рядом с ним и тот сообщил ему шепотом, что крестьянин мертв и он ума не может приложить, ка его убили, по видимому шальной пулей.Стемнело и все тронулись вверх по северной сторне горы, по узкой тропинке. Идти было опасно, из за темноты и опасности поскользнуться и упасть в ущелье.Шли медленно и каждый в душе надеялся пережить и вернуться опять домой. Месяц появился как приведение и светил, почти полный на
безжизненные скалы и на людей карабкающихся отчего то все вверх и вверх по горе.Арам посмотрел на часы - было два часа ночи и они решили при первой же возможности сделать привал. Через где то час увидели довольно широкую площадку, на которой и остановились. Огня разжигать нельзя было, но доктор зажег зажигалкой мох, который начал тлеть и тоненький едкий дымок начал струиться из под камней. Поставили на него кастрюлю и влили туда целую бутылку взятого с собой красного вина, потом воды и вскоре жидкость начала кипеть. Примяли мох и тогда каждый получил по пол кружки горячего напитка, от которого ударяло в голову и делалось тепло. Расстелили одеяла и решили остаток ночи провести тут же.
Арам лежал и смотрел в небо, все в звездах и думал, что он сам ищет приключений и что так уж в его жизни теперь будет, что может быть приключения будут цепляться его сами.
На утро решили продолжить подниматься к перевалу, где надеялись встретиться с группой адвоката. Но когда наконец добрались до
овчарни, обнаружили там только следы пребывания группы.
Всю следующую ночь провели в этом каменном сарае, выжидая и надеясь, что первая группа начнет возвращаться и тогда они встретятся. Но утром третьего дня доктор вдруг разбудил Арама и предложил возвращаться обратно домой. Он считал, что эта группа немцев не может быть регулярной армией и что она правдоподобно уже давно двинулась на север. Двинулись горной дорогой обратно и под вечер дошли до первой площадки. Там решено было, что Арам постарается дойти до дома со стороны главного входа и оценит обстановку, доктор оставался с женщинами. Арам где то через два часа, обогнув гору с севера достиг главные ворота и увидел, что двери во внутренний дворик взорваны и посередине дворика увидел следы костра, который тут был разведен, почему немцы все таки не старались войти в дом, не мог понять и довольный увиденным, решил возвразаться. Но потом, однако передумал и ждал вечера. Обошел дом с южной стороны и не обнаружил следов пребывания немцев со стороны выхода на гору. Но внутренне беспокойство что то твердило ему и он решил спуститься на свой страх и риск в долину, чтобы оттуда попробовать добраться до деревни убедиться, остались ли немцы в деревне или ушли. На узкой улочке около костела не слышно и не видно было никакой живой души. Вошел в костел и обнаружил, что две деревянные фируры апостолов вырваны, лавки перевернуты и что по-видимому здесь что то произошло. Двери в костел скрипели и не закрывались вовсе. Обошел все помещение и решил уже выйти из костела, когда услышал откуда то голос, который звал кого-то. Обошел весь костел и не мог найти никого.
Начал звать того человека по-итальянски и тогда услышал опять этот же голос. Наконец нашел в нише под органом местного певца, господина Густаво, испуганного и как бцдто бы лишенного голоса. Тот тянул его за руку и они вышли из костела. Двинулись вверх по улочке и наконец дошли до каких то ворот, почему то открытых настеж. Тот стал плакать и остановился перед воротами. Арам решил войти во двор. Ничего не всказывало на какую то трагедию. Но когда он вошел в дом, увидел посередине комнаты женщину, всю в черном , сидящую на стуле перед столом на котором во всю длину лежал мужчина, по-видимому мертвый. В руках у него торчала белая свеча, лоб был прикрыт полотенцем, а женщина не отвечала ни на одно слово.Арам поднял повязку и увидел во лбу человека довольно большую дыру от выстрела, с довольно близкого расстояния. Подошел к женщине и попробовал ее поднять со стула , но она сидела на нем как какой то истукан и не желала двигаться, не плакала и только что то без конца бормотала, как будто бы была в своем совершенно отрешенном мире. Оставил ее и вышел опять на улицу. Густаво сидел прямо в пыли на дороге, опершись о каменный забор сзакрытыми глазами. Арам тронул его ркой и тот вскочил и что то нечленораздельно произнес, все показывая вверх. Они двинулись к следующим воротам, которые тоже были открыты настеж и там перед глазами Арама предстала таже картита, только в большой комнате сидело уже человек пять и не полатях лежало два трупа, двое мужчин, один из которых был совсем молодым, почти мальчиком. Никто не поакал, все сидели вокруг как в каком то тансе и никто не обращал внимания на Арама и на его слова. Вышел из дома и опять Густаво потянул его вверх, где находился последний дом на этой улочке. В доме внвчале он не заметил никого, но певец тянул его за рукав и нечленораздельно при этом возбужденно мычал. Нашел в последней комнатке на кровати девочку, котоая лежала на кровати и вначале подумал, что она тоже мертвая. но когда подошел и посмотрел на нее, заметил, что ее зрачки сужаются и расширяются. Не шевелилась и лежала сложив руки вдоль тела. Была прикрыта каким то неопределенного цвета одеялом. Арам поднял его и отрпянул. Густаво стоял рядом и отчего то тихонечко не плакал, а выл, как какое то животное. Арам взял девочку на руки вынес из дому. Шел с ней по улице вниз с горы, отчего то не боялся уже ничего. Так дошел до дома врача и открыв двери гостинной положил ее на кушетку. Ему казалось, что она потеряла сознание и он решил дать ей напиться. Заварил чаю и подняв ее голову пробовал влить хоть каплю жидкости в стивнутый рот. Девочка лежала закрыв глаза и тяжело дышала. Он сидел подле нее, держал руку на ее лбу и гладил ее легко по голове. Напоил ее чаем и она открыла глаза. Улыбнулся довольный и решил оставить ее на какое то мгновение саму. Пошел в кухню и найдя в кладовке бутылку с вином, налил себе и выпил пол стакана. Сделалось ему намного легче и он вернулся в гостинную. Девочка лежала, закрыв глаза и он подумал, что она спит. Попробовал ее лоб и он показался ему холодным. Взял руку девочки не мог нащупать пульса. Положил ее на пол и начал со всей силы нажимать на грудную клетку в районе сердца. Потом начал ей делать искусственное дыхание. Лежала безвладно и не шевелилась.Густаво сидел в углу скрючившись и смотрел на Арама, как испуганный зверек. Положил ее опять на кушетку и прикрыл одеялом. Ждал, может быть чуда, может быть еще чего то. Двочка зашевелилась и открыла глаза. Арам обрадовался и начал как то неестественно смеяться. Побил ее по щекам и она глубоко вздохнула и опять притихла. Понимал, что нужно что то сделать и теперь, немедленно. Принес немного красного вина и начал ее поить им с ложечки. Разжег комин и прикрыл ее еще одним одеялом. Взял на руки и начал ходить с ней по комнате, напевая ей песню, которую ему всегда пела в детстве мать, когда он болел. Положил ее на кушетку и подойдя к Густаво, взял его за руку и начал ему объяснять, чтобы он следил за девочкой и что он закроет его снаружи и вернется ночью. Тот отвечал только все время:" Да, да, да". Но так по правде, Арам понимал, что он мало что соображает и что мало, что из его слов доходит сейчас до Густаво. Оставил их так вдвоем и, закрыв входную дверь, опять направился в горы. На площадке увидел доктора с женщинами и тот смотрел на него немыми глазами и оттянув в сторну, сказл, что вид у него Арама такой, что лучше было бы чтобы он ничего не рассказывал женщинам. Выслушав Арама, доктор решил возвращаться домой. Вошли в дом через двери в горе и войдя в гостинную, увидели, что Густаво сидит подле кушетки, опешись о нее спиной и как будто бы бредит. " Это же младшая его сестра", воскликнул доктор и подскочил к кушетке. Девочка не шевелилась. Посмотрел на Арама и покачал головой.
Ночью они вдвоем с доктором похоронили ее у стены их дома.
Утром приехали адвокат и немец. Американец должен был немедленно ехать с аказией в расположение американских войск
где то южнее Рима. Он передавал привет Араму и надеялся встретиться с ним после войны. " Вот видите", - проговорил адвокат,- " Все эти поздравления ничего не стоят , так всегда с американцами, они очень вежливы и всегда улыбаются и ведь это же ничего не стоит, а если стоит чего-то, то они конечно не улыбаются и конечно же делают свое". Арам смотрел насмешливо на итальянца и ничего не говорил. Тот перевел тему разговора на ситуацию теперь в Италии. У него была отвратительная привычка, когда он волновался или что то было с ним не так, он начинал тереть кожу на лице и скатывать катушки и их тереть в руках. Кроме этого он часто ковырял в носу просто так пальцем и оттого все во время разговора отворачивали головы. Вот и теперь он начал эту процедуру и доктор взял его за руку и потянул в другую комнату. Вошла жена доктора и хотела что то сказать, махнула рукой и вышла. Арам смотрел на немца, который сидел в кресле, казалось спокойный, но что то от
последнего путешествия в нем как бы надломилось и выглядел каким то прибитым и внутренне опустошенным. " Все, что мы теперь делаем и о чем мечтаем не имееет никакого смысла",- сказал как будто бы в никуда. Немец оживился:" Вы правы, я тоже так думаю и я не могу просто так тут сидеть без ничего,
и .... мое участие в этой войне......". Махнул рукой.
" Ну так как же Вы хотите дальше, тут оставаться или вернуться в Германию",- спросил, ожидая уже от немца готовый ответ.
" Если сейчас возвращаться, то только с другим пасспортом и вообще стоит ли это делать". Был нерешителен.
Арам смотрел на него с сарказмом, скрытым за озабоченной отчего то, неизвестно чего миной." А вот могли бы вы пеохать в Германию и сопровождать меня в путешестии по концентрационных лагерях?",- спросил его голосом лишенным всяких эмоций.
Тот оживился и вдруг сделался совершенно серьезным и Араму показалось, что он напрягся весь и чего то ждал от него. Молчали. Арам ждал, пока немец скажет что то дальше. Но тот молчал и ждал. В комнату вошла опять жена доктора и попросила Арама выйти. Вышел и тут же в дверях наткнулся на доктора.
" Видите ли, мне кажется, что может быть я ошибаюс касательно нашего дезертира",- доктор произнес фразу тихо и тронул Арама за рукав, потянул его и прошли в кухню. Там за столом сидел адвокат и резал лук на деревянной доске и оттого почти плакал. Объяснял:" Никто не умеет так как я приготовить рыбу. Сначала нужно сделать филеты из рыбы, ну например из форели. Потом положить ее ровно в глиняной кастрюле, пересыпая каждый слой такой вот смесью. А эту смесь нужно сделать в ступе так:
сначала положить ложку столовую зерен горчицы, потом гвоздики не жалеть, штук этак десять, потом перца черного, тоже в зернах, потом орегано, можно сухого, потом свежих листье базилики, а потос пару листьев шалфея, свежего, маленькими листьями, потом доложить укропу свежего и пару веточек петрушки",- передохнул и взглянул на Арама. " Ну и как вам
нравится все же наш дезертир",- продолжал как будто бы разговаривал сам с собой. " Да так", - Арам неопределнно мотнул головой и смотрел внимательно на адвоката. Тот как будто бы ни о чем ни спрашивал Арама тянул:" Ах да совсем забыл, перекладывать нужно рыбу листьями хрена, большими листьями хрена. А этой массой смазывать ровно уложенную рыбу и опять поверху листья хрена и только поверху посыпать солью, но совсем немного соли на каждый слой давать, а то рыба будет только соленая и ничего не останется от всех приправ.Потом
прикрыть рыбу опять листьями хрена и поставить в холодное место. Через пару часов брать и жарить на хорошо подогретой сковородке, но ни в коем случае не обваливайте рыбы в муке и жарить ее нужно на оливковом масле, ни на каком другом", смотрел утомленный своим рассказом на Арама и ждал." Ну мне кажется, что он вообще то неуверен в себе и чего же моджно ожидать он него, война еще не кончилась и несмотря на то, что правдоподобно немцы ее проиграют, он не уверен, кто займет Европу, американцы или русские, ну вот если американцы, отчего же он должен быть откровенен с вами, или , например со мной", - Арам философски произнес последню част предложения и подошел к столу, чтобы лучше приглянуться тому, что же делает адвокат.
" Я тоже так думаю, я думаю совершенно так же как и вы",- адвокат порывисто встал и,вытерев руки о кухонное полотенце,
взял Арама за плечо,-" Я думаю, что его не стоит посылать с вами он не созрел еще для таких дел, его нужно подержать тут и для того, чтобы проверить его вообще, стоит его взять на какую нибудь операцию",- он серьезно посмотрел на доктора и толкнул Арама вперед. Вышли перед домом в сплошную темноту. Услышали звук подъезжающего автомобия и Арам весь напрягся. Но не видел лиц своих попутчиков. Услышал голоса, говорящие по итальянски. Не мог7 понять ничего из быстро произносимых слов и какого то неизвестного диалекта, которого до сего момента не слышал вовсе. Кто то толкнул его в плечо и он услышал голос доктора:
" Поговорим не здесь". Ехали впятером куда то и все молчали, какие то сосредоточенные. Наконец через где то час машина остановилась и все вышли. Впереди шел бородатый дячдька, высокий с карабином через плечо, за ним катился доктор, потом шел адвокат, Арам, а в конце процессии шло еще трое с оружием.
Были в каком то городе и Арам удивился, как это они так свободно идут с оружием и при том в городе, среди пустых улиц. Где негде светились окна, вовсе без затемнения.
Смотрел удивленный, но не задавал никаких вопросов. нгаконец оказались на какой то узенькой улочке, вошли в открытые двери какого то довольно обшарпанного дома и двери за ним с гулом закрылись. Шли по проходу, ведущему во внутренний двор.
Поднялись на втрой этаж по лестнице, прилегающей к боковой стене дома и оказались в большой комнате, довольно обшарпанной с большим столом посередине и стульями разной масти вокруг стола. " Оружил каждый с сопровожающих поставил подле своего стула и все оказались сидящими вокруг стола. Заговорил бородатый дядька, который шел первым:" Доктор, нам нужно где то разместить раненных- это самая первая и насущная проблема, раненные, потом, у нас не хватаем амуниции и в третьих нужно организовать деньги, потому как мы думаем американцы вовсе не хотят преследовать отходящих немцев и те зверствуют и в горах теперь вовсе не так просто найти безопасные дома после каждой операции",- смотрел внимательно на Арама, прищурив один глаз и усмехаясь под нос. Заговорил доктор:" С деньгами не будет проблем, но вот с домами будут проблемы. Но можно ведь действовать не постоянно, а только тогда, когда этого требует ситуация". Бородатый рассмеялся громко и презрительно:" Вы не понимаете вовсе ситуации, только когда все время держать их в напряжении и все время. я повторяю, все время проводить диверсии, и причем не только в одном месте а в нескольких одновременно, только тогда мы можем владеть ситуацией, иначе они все время будут проводить карательны е операции и покою не будет. И вообще , сейчас, а не через месяц нужно сделать удар по отходящим войскам и делать это нужно целую неделю, чтобы почувствовали, на первалах, вдали от местностей, чтобы не отыгрывались на местных жителях, а то в прошлый раз расстреляли целых десять человек, просто вытаскивали из домов, подряд всех мужиков, мал или стар и тут же расстреливали".
Один из трех других выложил на столе карту, армейскую немецкую карту местности и начал объяснять место положение отступающей восемьдесят девятой немецкой горной дивизии.
Все наклонились над картой и когда тот кончил объяснять,
в комнате воцарилось молчание. Адвокат барабанил пальцамии по столу и не говорил ничего.Начал доктор:" Ну раненных мы можем взять в деревню нашу, человек двадцать, потому, что немцы в деревню уже не вернутся, да и разместить двадцать человек у нас не составит проблемы, но что делать с остальными раненными?",- вопросительно посмотрел на остальных. Адвокат оживился и начал говорить:" Если бы удалось изыскать какой нибудь автобус или пару грузовых автомобилей, то можно было бы с ранеными пробиться в Рим. В Риме я гарантирую их размещение. Но для всего этого нужно приготовить всю операцию очень внимательно и для этого нам нужно с десять немецких мундиров".
Выложил свой план. Вся группа должна была разделиться на две группы- первая группа должна была севернее дороги ведущей к побережью напасть ночью на часть немцев из двадцать шестой танковой дивизии и войти с ней в затяжной бой. Операцию нужно было начать вечером восемнадцатого июля и держаться на перевале, перерезав дорогу на север ведущую к Милану по крайней мере весь следующий день, сковывая как можно больше сил немцев.В это же время, другая группа, одетая в немецкие мундиры, сопровождаемая немцем, должна была несколькими грузовиками, с раненными, пробираться в южном направлении на Геную.
Арам смотрел на бородатого и спросил вдруг ни с того ни с сего, вызывая удивление остальных:" А что теперь на восточном фронте, вы знаете что либо об этом?". Тот улыбнулся и хлопнул рукой по столу:" Вы русские наступаете и мне кажется вы дадите немцам так прикурить, что больше они не соберутся. Они вообще то начали наступление 5 июля на какой то город, называется Ольховатка". Он вытащил из нагрудного кармана газету, на немецком языке и протянул ее Араму. На первой странице был снимок, показывающий штук десять немецких танков, нового типа "тигр".. Во всю полосу шло сообщение, что немцы отомстят теперь за Сталинград. Газета была от девятого июля 1943 года. Арам вопросительно посмотрел на итальянца:" Но тут же ничего не говорится о наступлении русских?". " Ах сегодня утром мне сам рассказывал шеф нашего отделения, что русские уже одиннадцатого начали контрнаступление на орловской дуге".
Арам опять переспросил и повторил про себя несколько раз:орловская дуга, орловская дуга. " Да что вы волнуетесь",- утешал его итальянец,- " Мы все уверены, они их там совсем побьют, вот увидете, у нас заклады принимаются- один к пятидесяти, что русские их там разобьют в пух и прах, вот увидете, там будет еще хуже, чем под Сталинградом".
Все смотрели на бородатого, а он размахивал руками и ожесточенно объяснял то, о чем ему рассказывал господин
Джулетти, шеф его отряда. После объяснения всей операции и согласования всех действий, договорились, что встретятся в деревне в двадцати километрах от дома доктора, куда завтра люди бородатого пригонят пять грузовиков, автобус и привезут
немецкие мундиры. К доктору возвращались все в каком то приподнятом состоянии, хотя видимых причин для такого состояния вообще то и не было. Когда Арам вошел в спальню, увидел на кровати спящую Барбару и обрадовался отчего то, что вот видит человека, женщину, которая так спокойно спит.
Лежал в кровати и думал о том, что наверно все таки прав был этот бородатый, говоря, что американцы и англичане не откроют второго фронта в этом году. Ему, который лучше их был осведомлен о состоянии дел в Рсссии, по крайней мере он знал о состоянии дел три месяца тому назад, ему было известно из агентурных донесений, что наступление Красной Армии летом 1943 года маловероятно. Заснул почти утром и спал как убитый. В одиннадцать часов утра его разбудил какой то гул, как будто бы гора двигалась сама и он, сев на кровати, недоуменно смотрел на противоположную стену комнаты. Подумал, что танки и что где то совсем недалеко, но потом гул прошел и начал как бы отдаляться. В комнату вошел доктор:" Такого количеств а немецких самолетов я еще не видел" ,- произнес возбужденный,-
" Летят на север с юга Италии. Видно на восток. Наверно им немцам там в этом Орле жарко". Смеялся. После завтрака они собрали рюкзаки для немца и адвоката и Арам взялся сопровождать их до места сборки в деревне. К вечеру в деревне в костеле собралось человек десять- пятнадцать итальянцев, в основном молодых, все носили оружие и вели себя уверенно. С темнотой приехало сначало два грузовика, а потом еще четыре с раненными начали их выгружать прямо в боковых навах на полу в костела на ношах. Весь пол был устлан довольно большим количеством сена. Раненных было человек сто не меньше. Некоторые были без сознания, некоторые бредили. Среди сопровождающих было пять - шесть женщин, тоже молодых, носили санитарные сумки и все время то одному то другому давали попить воды из больших алюминиевых с узким отверстием менажек.
Вышел ксендз и пригласил всех стоящих посередине костела мужчин к себе на плебанию. Закрыли двери костела и тогда женщины из деревни начали корминть раненных, тех, которые могли что то есть. Через пол часа из дверей закристии показалась группа людей в немецких мундирах, довольно хорошо пригнанных, все были побриты и подстрижены почти под машинку.
Арам разглядел в группе немца, который держался уверенно.
Выстроились посередине костела и немец произнес по немецки команду равняться и все поняли его приказ. Ружья были взяты на изготовку, потом последовал приказ - вольно и все уселись на костельные лавки. Женщины обносили всех рюмками с красным вином. Арам не хотел пить и откзался. Ксендз прочел молитву и напутствовал в дорогу. Открыли тогда двери костела и и начали выносить тяжело-раненных и размещать их на подвесных кроватях
в санитарном автобусе в два ряда вдоль боковых стен автобуса.
Остальных раненных уложили в грузовиках. Подъехало еще шесть мотоциклов. Всего сопровождения было пятнадцать переодетых в немецкие мундиры итальянцев из миланской группы, а кроме этого должен был подъехать целый грузовик тоже перодетых в немецкие мундиры количеством в сорок человек. Грузили раненных в молчании и только изредка доносился какой то стон или возглас.
Люди были сосредоточены и действовали каалось без суеты и целенаправленно. Наконец подъехал грузовик и из него выскочил какой то в гражданском м начал что то на ходу говорить, жестикулируя без пердыщки. В грузовике чинно сидело человек сорок одетых в мундиры итальянской армии солдатЮ никто не выходил из кузова грузовика. Арам подошел и посмотрел внутрь. Были это действительно солдаты италянской армии, которые два дня назад сложили оружие и теперь, их которые хотели сразу же возвращаться по домам, люди из движения сопротивления заставили сопровождать это конвой с раненными. В основном выглядели на таких, которые при первой же аказии удерут и не выглядели на таких, которые будут драться. Это восе не понравилось Араму и он сообщил об этом доктору. Тот кивнул ему головой и направился в костел. Ксендз подошел тоже к грузовику и попросил всех выйти из него. Начали выходить неохотно и медленно. По разработанному плану они должны были уже через пол часа двинуться в дорогу, но Арам видел, что из этого ничего не будет, так как желания у этих итальянских солдат сопровождать конвой не было никакого. Ксендз пожимал каждому из них руку и приглашал в костел. Потом махнул рукой и закрыл двери перед носом у доктора и Арама. Почти все раненные были погружены, а те которые не были, оставались за закрытыми дверьми костела. Вдруг раздались звуки органа, звучал Бах. Музыка вонзалась в середину в кость и кровь, лилась вверх в небо над деревней и дальше куда то над перевалом, где могли конвой задержать немцы. Все застыли и звуки органа неслись из-за дверей костела.Наконец двери отворились и вышел ксендз. " Они не хотят ехать и готовы отдать свои мундиры каждому, кто захочет их заменить, все из Сицилии, я ничего не могу с нит сделать",- произнес фразу раздосадованный и, махнув рукой, пошел обратно в церковь.
Арам, не понимая вовсе , что он делает и самое главное для чего он это делает шагнул за ним и тоже, войдя в костел закрыл за собой дверь. Догнал ксендза и начал что то объяснять ему, почти крича. Тот смотрел на него и отстранял рукой, как бы запрещаЯ что то делать. Но тот не слушал ничего и стремглав вбежал на амвон. Вытащил револьвер из кобуры и выстрелил вверх. Легкий шум разговора прервался и все смотрели на Арама. А тот начал, почти крича:" Братья!",- орал он,-
" Братья, на восточном фронте за Вашу свободу сейчас погибают тысячи тысячи русских, погибают, не зная о вашей трусости и вашем малодушии, но я, который прибыл из России и который сегодня и сейчас прибыл специально сюда, чтобы сообщить вам о наступлении русских под Орлом, я заверяю вас всех, что о том, что вы проявили трусость я не сообщу командованию Красной Армии. Я сообщу нашему командованию, что героические
итальянские патриоты совместно с русскими у себя в Италии бъют немцев. Я предлагаю всем и каждому из вас написать свое имя и фамилию, чтобы я мог, в случае если вы будете сопровождать этот конвой в Рим,я мог бы о вашем героическом поступке сообщить русскому командовнию". Закончил речь, почти крича:
" За нашу и вашу свободу". Кричал на русском и итальянском языке. Несколько итальянцев подошло к нему и что то начало говорить по-русски, коряво и несмело. Он хлопал каждого по плечу и шел между дезертирами неестественно подняв голову, то смеясь, то опять же хлопял какого то там по плечу, то обнимая какого то, то опять хлопал по плечу или пожимая руку.
Группа оживилась и он опять вскочил на амвон и встав на оба колена прямо на каменном полу, начал молиться, громко и внятно, сначала по русски, а потом начал что то тихо бормотать про себя. Все смотрели на него с недоумением, но потом постепенно недоумение всех сменилось вниманием , а потом уже все молились, стоя на двух коленях прямо на полу костела. Заиграл орган и все начали петь. Пели во весь голос, забыв о войне, об опасности, о немцах, которые могли тут появиться, пели и те, которые стояли перед костелом. Наконец двери отворились и италянские дезертиры высыпали на маленькую площадь перед костелом и сначала один, потом несколько, а потом все вместе начали стрелять в воздух. Наконец через какое то время стрельба кончилась и все начали опять грузиться в грузовик, из которого час назад вышли. Люди из миланской группы информировали в грузовике тех о предстоящей операции. Наконец, когда всех угостили опять вином и загрузили дополнительный провиант в грузовик по поручению ксендза, машины тронулись и почти вся деревня прощалась с конвоем.
Вернулись с доктором к нему домой и тот, всю дорогу молчавший,
вдруг предложил чтобы поговорить и распить бутылочку вина.
Арам сидел сам перед огнем трескающихся поленьев и мешал кочергой обгорающие остатки дерева, потом начал греть руки над огнем, потирая одну ладонь о другую.Вернулся доктор, неся запыленную бутылку. "Год 1922, это для специальных случаев",- произнес торжественно. Вино было терпким и не представляло ничего особенного собой, но после выпития пол стакана, Арам почувствовал во рту приятный вкус чего то совершенно не похожего на вкус вина." Это что же такое",- спросил он доктора. " А вот видите, это вино из Ломбардии, мало кому известное, но я его ценю очень, осталось у меня бутылок еще с пятьдесят, может дождутся конца войны",- был меланхолически настроен и смотрел тоже на огонь в комине и его зрачки то расширялись, то сужались в такт его мыслей.
Ничего не говорили и Арам попрощался довольно быстро и пошел спать. В спальни, он как всегда разложил сложенное на своей половине одеяло и, раздевшись, надел на себя пижаму, которую вез еще из Варшавы. Отвернулся спиной к стене и и сон мгновенно опутал его. Но потом вдруг услышал голос женщины.
Говорила то ли во сне, то ли это был голос его попутчицы-
пани Барбары. Он так и не понял о чем она говорила, только отчего то махнул рукой и уже заснул как убитый. Утром, когда проснулся, она сидела в кровати, свесив ноги вниз и что то рассматривала на полу. " Мне кажется, это скорпион",- произнесла и он встал и посмотрел на то место на полу, на которое она показывала. Это действительно был скорпион, которых тут было целое множество, особенно летом. Выкинул его через окно, раздавленного и опять лег в кровать. Лежал и смотрел в потолок, высокий как в каком то концертном зале, с лепниной и стеклянным абажуром, спускавшемся низко с потолка.
" Вы даже обо мне ничего не знаете",- проговорила она как бы ни с того ни с сего. " А заем".- произнес он, меньше знаешь в нашей ситуации, дольше жить будешь. Повернулся илег на спину.
А она продолжала:" Ну вот мы с вами так уже сколько дней вдвоем". " Я знаете ли люблю одну женщину",- он произнес фразу и закры глаза. Она, каке будто бы обидевшись, продолжала: " Вы русские какие то черствые и совсем не джентельмены, но наверно это связано с вашей природой или с психикой или я не знаю с чем". Говорила с каким то внутренним раздражением. Он рассмеялся и не ответил ничего. Встала и произнесла категорически:" Прошу вас выйти, я собираюсь одеваться". Он встал и вышел из комнаты. Стоял около дверей и ждал, когда она выйдет из комнаты. Было это в первый раз, когда она с ним так говорила. Подумал, что наверно привыкла к другому отношению к ней и улыбнулся под носом. Стоял, опершись о стену и ждал. Ждал долго, наконец она вышла и прошла перед ним, подняв колову и не обращая на него никакого внимания. Вошел в комнату и лег в кровать. Лежал и думал о том, какие же разные характеры у женщин в Англии и в Польше.
У него даже и в мыслях не было видеть в Барбаре женщину, с которой у него могло быть что то. "Гордые какие, это оттого, что наверно мужики у них таких только акцептируют",- пронеслось у него в голове и рассмеялся." За такой наверно целую жизнь нужно бегать и не догонишь",- подумал и вдруг сделался совершенно серьезным.Он не любил в женщинах такого простого кокетства и оттого она не вызывала в нем никаких вовсе даже маломальских чувств. Вспомнил Магдалену и закрыл глаза. Лежал и думал о том, что уже никогда наверно не увидет ее.
Прошло несколько дней. Двадцать пятого в Риме арестовано Муссолини и к власти пришло новое правительство Бадольо, которое установило на территории всей Италии строжайший комендантский час. На другой день было объявлено, что Италия остается союзником Германии. В районе Милана начали уже массово организовываться группы сопротивления. Начались массовые забастовки, которые зверски расстреливали власти нового правительства. Ничего не изменилось к лучшему, только стало еще хуже. Доктор ходил понурый и все ждал сообщений из Рима. А сообщений не было. Наконец двадцать девятого ночью приехал из Рима сотрудник адвоката и привез письмо от него. В письме тот сообщал, что им удалось совешенно спокойно доехать до Генуи и когда ехали вдоль побережья в двадцати километрах от Рима их колонну остановила армейская немецкая танковая часть. Вначале все шло хорошо, но потом у одного из итальянского сопровождения не выдержали по видимому нервы и начал стрелять. Немцы окружили конвой и приказали всем выходить из автомобилей. Первым пошел разговаривать с ними немецкий дезертир и не было его долго обратно, но потом он вернулся и сообщил, что договорился,что проедет автобус с раненными и что часть итальянцев останется здесь, как заложники. Тогда только поднялась паника и никто из сицилийцев не хотел оставаться. Остались немец и десять переодетых в немецкие мундиры из отряда сопротивления, остальные с адвокатом поехали в Рим. По дороге почти все они удрали и адвокат с двумя людьми доехал до Рима с ранеными в автобусе. Что стало с остальными, он не знает. Сообщал также, что группа сопротивления из Рима поедет
в направлении этой танковой части, но так как неизвестно, где эта часть теперь находится, а также что стало с немцем и теми из отряда сопротивления, советовал доктору с семьей на какое то время уехать из деревни и попробовать перебраться в Милан или стараться своими силами пробиться в Рим. Собирались поспешно, у всех было плохое настроение, но доктор всех подбадривал и говорил, что уже недолго ждать и что американцы уже высадились на одном из островов недалеко Сицилии.
Первого августа 1943 года на двух автомобилях с красными крестами, переделанных как санитарные, они двинулись сначала на восток, потом повернули на юг, минуя первый перевал, ведущий к Генуи. Четырнадцатого августа со многими приключениями, но все измученные и живые они въезжали уже в Рим. Доктор забрал с собой не только всю свою семью, но и костельного певца Густаво и еще две крестьянские семьи с кучей детей. Всего он спас таким образом двадцать семь человек. В Риме, адвокат принял и разместил семью доктора и Арама с Барбарой и еще тремя крестьянами в своей квартире недалеко центра, а остальные поехали сразу же на юг в район Салерно.
Провели в Риме две недели и все ждали каждый день сообщений по радио. Радио адвокат спрятал и не сдал властям и держал его на последнем этаже своего четырехэтажного дома. На этом этаже, почти чердаке они и ночевали каждый день- Арам, Барбара и крестьяне. Семья доктора жила в самой квартире адвоката на втором этаже. В Риме настроение было напряженное по всему городу ходили вооруженные группы из нового итальянского правительства в восемь часов уже начинался комендантский час проверяли документы каждого, часто были обыски по домам и пребывание в городе становилось опасным. В ночь на третье сентября 1943 года авиация союзников вместе с береговой артиллерией нанесла сильные удары по району Реджо-ди-Калабрия и уже утром части первой канадской и пятой английской дивизии пятой армии пересекли Мессинский пролив и, почти не встречая сопротивления, высадились на берег. Части эти захватили на
другой день Реджо-де-Калабрия и начали быстро продвигаться по узкими горными дорогами на север. Командующий 15-ой группой армий генерал Александер сообщал Черчилю, что у него такое впечатление, что это не война , а "только лодочные гонки мирного времени" и что вся высадка не похожа на серьезную военную операцию. Немецкие войска отходили, но британская армия продвигалась медленно и в течение пяти дней заняла всего
20-25 километров территории. Все договоренности, о которых речь была в тайном соглашении между правительством Бадольо и американцами, однако итальянцы не могли выполнить и Бадольо сообщал Эйзенхауэру 8-го сентября о том, что итальянские войска не могут охранять аэродромов в районе Рима для принятия десантов союзников. Бадольо сообщал также, что нецелесообразно объявлять о капитуляции Италии раньше, чем союзные войска успешно завершат высадку в районе Салерно, так как это может спровоцировать немцев на окупацию Рима и насильственное свержение его правительства. Американский десант в район Рима не состоялся. Но уже 8-го сентября лондонское радио сообщило о перемирии с Италией. Немецко-фашистские войска, еще раньше окупировавшие основные районы Италии, разоружали итальянские
части. В Риме же итальянские войска начали вооруженное сопротивление немцам. У городских ворот Рима Порта Сан Паоло шла настоящая война между партизанскими отрядами и немцами. В этот же день правительство Бадольо вместе с королевским двором тайно бежало из Рима в район Бриндизи, который уже находился в руках англичан. Немцы окончательно окупировали Северную и Центральную Италию и создали там "социальную республику Сало"
с правительством, во главе которого стоял Муссолини. 9-го сентября 1943 года произошла высадка союзников в районе Салерно. Задачей этих войск было - овладеть Неаполем. 1-го октября союзные войска - соединения 5-ой американской армии вступили в Неаполь. 25-го сентября 8-ая британская армия заняла Фоджу и прилегавшие к ней немецкие аэродромы.
Адвокат по настоянию друзей уже седьмого сентября через перевалы на конях и повозках отправил всю семью на юг и уже 10-го сентября все добрались невредимые до деревни южнее Салерно, где жила дальняя семья его жены.
К концу сентября 1943 года почти четверть территории Италии была освобождена от немцев. 29 сентября на острове Мальта Бадольо подписал длинный текст перемирия. 13 октября 1943 года его правительство объявило войну Германии. В тексте пермирия объявлялось, что все материальные ценности на территории Италии переходят под контроль союзников.
В течение всего 1943 года бомбардировочное командование английских войск маршала авиации Гарриса и воздушное командование 8-ой воздушной армии командующего Икера руководило бомбардировками Германии. Хотя в директивах указывалось о бомбардировках военных объектов, в действительности же бомбардировались города и особенно их центральные части.
Англичане в основном бомбардировали города Рурской области, Гамбург, Бремен, Киль, Щецин, Мюнхен,Франкфурт на Майне, Берлин, Мангейм, Нюрнберг, Штуттгарт, Вильгельмсхафен, Кельн, Киль, Вупперталь. Были разрушены плотины на реках Мене, Эдер, Зорпе. 8-ая американская армия бомбардировала заводы Рено в Париже, бомбардировала Антверпен и Киль. В августе 1943 года американцы бомбили итальянские города Турин, Милан, бомбили экспериментальный центр немецкого ракетостроения Пенемюнде.
Жизнь в деревне у родственников адвоката протекала совсем по
старому и американсая часть, которая расположилась в пяти километров от деревни разместилась здесь напрочь и занималась в основном охраной двух аэродромов. Солдаты ездили в джипах по пять человек и смотрели на всех жителей врого и вовсе не чувствовалось, что война уже позади. Ночью обязательным было затемнение и комендантский час действовал все время и каждый, кто хотел куда то ехать ночью должен был иметь специальные пропуска. Доктор развернул опять свою практику и получил ночной пропуск для себя и для своего ассистента врача Трапатини. Они с Арамом частенько ездили по вызовам в основном по поводу ранений, родов, случались случаи брюшного тифа.
Время стало совсем невеселым, участились случаи мародерства и поэтому вдвоем они ездили только днем, а ночью обязательно кто то оставался в доме с женщинами. Адвокат получил почту из Рима , невесть каким образом дошедшую до него. В одном из писем его коллега писал, что после восстания многие бюро обыскивались, но бюро адвоката такая участь миновала, сообщал, что все важнейшие акта удалось ему спрятать в катакомбах, хорошо упакованные в железных ящиках. Писал, что все эти акта пригодятся после войны, потому что будут так или иначе стоить больших денег. Доктор хмыкнул, когда адвокат
сообщил ему об этом:" Я бы был поосторожнее, наверно после войны будет какая то официальная группа , которная сможет заняться разбором этих всех дел",- сказал он вопросительно.
Адвокат рассмеялся:" Ты у нас настоящий идеалист. Да тут в ближайшие десять-пятнадцать лет не будет никакого порядка, все будут стараться устроиться, если после этой войны не начнется новая, потому что так говорят все. Американцы имеют уже, или строят какое то совершенно новое оружие небывалой силы и все говорят поголовно, что они после этой войны собираются победить большевиков. Сначала одних, а потом других. А ты что думаешь, они оставят русских так просто, они же видят, как те продвигаются и для того, чтобы те не заняли всей Европы, они все сделают, чтобы после этой войны развяать новую и, как они говорят, освободить русских". " Да, да ",- вторил ему доктор,- " Так я тебе и поверил, я понимаю, что так говорят все американцы, но так ли будет на самом деле, ну в этом я не уверен". Их последний разговор окончился почти примирительно, а Арам сидел и не задавал вовсе вопросов.
В середине ноября, однажды, доктор пришел после визита в американской части какой то возбужденный и таинственный. Ел ужин и все время загадочно смотрел на Арама. После ужина взял его за руку и повел в свой кабинет, который устроил в бывшей
пристройке-овчарне к дому. Имел там операционный стол, зубоврачебный стул и свой рентгеновский аппарат, который взял с собой из дому. Забрал он с собой также весь инструментарий и запас лекарств. Сел на операционный стол и пригласил сесть
Арама рядом, подошел к дверям и еще раз предупредительно закрыл их.
" А вот вы не поверите , кого я сегодня встретил и кто все время интересовался вами",- смотрел вопросительно на Арама.
"Сегодня я встретил у американцев нашего друга из Америки, который был у нас, помните. Все время интересовался вами и даже отвел меня в столовую и там сообщил мне, что вами интересуются американцы и что если вы не прочь, то завтра они сюда приедут". Арам замахал руками:" Нет, я не могу и не хочу встречаться с ними, кто знает, что у него на уме, а мене еще предстоит ехать в Германию и что же , может быть информация просочится и что же тогда , нет, нет я не хочу встречаться с ними". Доктор молчал. Потом начал опять:" я тоже сказал им , что вас тут нет и что вы находитесь где-то в районе Рима, и что если нужно будет, я смогу вас сюда привезти". Арам посмотрел с негодованием на него:" А отчего вы пригласили их сюда завтра?". " Нет это вовсе не из-за вас",- признес тот загадочно,-" Вовсе. Вы неправильно поняли, но я все же прошу вас подумать, и если вы надумаете. что они действительно могут вам помочь и я думаю это даже к лучшему, что они занют о вас". Они же могут оказать помощь, сегодня такая помощь очень важна". Арам задумался и начал ходить между столом и стеной кабинета.
" Ну хорошо, предположим, они захотят мене помочь, но в действительности я ведь им более нужен, чем они мне. И потом этим занимается их специальный отдел и если уж встречаться, то
должен приехать специальный человек и я буду говорить только с ним и ни с кем другим",- закончил безапеляционно и доктор хлопнул с облегчением по колену:" Ну договорились, я попрошу, чтобы приехал кто то из разведки и от англичан и тогда можно говорить о встрече".
Через неделю, неожидано перед домом появился британский джип и из него выскочил какой то довольно молодой военный и постучал в двери. Арам как раз обедал с доктором и тот спросил его, что он хочет и что после обеда он сможет поехать по вызову. Но тот все время настаивал и просил не можнт ли и , когда вошел в столовую, потирая руки от холода, произнес вдруг по английски:" Вы доктор скажите вашему помощнику, что его ждет его старый друг Майкл, повторите, Майкл и, я уверяю вас, он очень скоро приедет сюда или появится тут,если его еще тут нет". Выпил красного вина и, попрощавшись, уехал. Доктор сообщил Араму о визите и смотрел с любопытством на того.Арам молчал. Потом согласился встретиться.
Через два дня опять у них появился Майкл и,когда увидел Арама,
обхватил его и начал трясти так, как будто бы встретил кого то родного или очень близкого. Доктор смотрел с удивлением на сцену. Сидели в кухне, из которой все вышли и смотрели друг на друга, ничего не говоря. " Я ведь никогда в жизни не мог предполагать что увижу еще хоть раз тебя",- наконец выдавил Майкл,- " Но положительно, ты счастливый человек и мы доживем до конца войны, это я уже знаю точно". Майкл погиб двумя днями
позже во время случайной перестрелки, когда возвращался со встречи с Арамом в свою часть. Через неделю, в начале ноября было решено, что Арам отправится опять в Польшу и уже оттуда будет пробираться обратно в Англию. Ему в помощники был выделен немецкий офицер, взятый в плен, из спецотдела разведки, которого завербовали англичане еще в 1940 году. Миссия его была, несмотря на все предосторожности очень опасна, в Европе все еще шла война и немцы не намеревались сдаваться, а фюрер и весь его аппарат трубил о каком то небывалом оружии, которое поможет немцам выиграть войну и эуфория народа немецкого была еще неиссякаема, многие итальянцы однако верили, что русские побьют Германию, но когда это будет никто не знал, да и не мог знать, а пока все в доме доктора прощались с Арамом, как с мертвецом, плакали и желали только выжить.
В местоположение штаба английской дивизии они прибыли ночью и их сразу же определили в на третьем этаже гостиницы "Неаполь" в здании штаба, рядом с апартаментами командующего фронтом.
Наутро в номер Арама пришел офицер связи и договорился о том, что они встретятся с командующим после обеда.
Ему принесли в комнату новенький английский мундир, младшего офицера сухопутных войск, белье, выглаженную рубашку, галстук,пилотку и начищенные армейские ботинки.
Сидел вномере и размышлял над заданием.
Во время ланча к их столику подошел опять офицер связи и сообщил, что он забирает их сразу же после еды, чтобы подготовить для встречи генералом. Немец говорил по английски довольно хорошо с незначительным акцентом, происхождение которого сразу же нельзя было определить. Был он все время спокоен и внимательно смотрел все время на Арама, стараясь объяснить ему просто и четко все, о чем тот его спрашивал.
Араму кзалось отчего то , что он где то должен был видеть этого немца, но где и когда же он мог его видеть, и он перестал в конце концов перебирать в памяти события и лица и успокоился, решив, что наверно он должен был быть похож на кого то, и теперь этот немец припоминал ему того кого то. Но внутренне он не мог смириться с мысью оттого, что не мог вспомнить, где же все таки он мог видеть этого человека. Позвал официанта и спросил его, не может ли тот принести ему тарелку с фруктами. Неизвестно отчего, ему вдруг захотелось съесть именно фрукты.
Немец посмотрел на него внимательно и углубился опять в еду.
Арам смотрел на того, не говоря ни слова, сидел и смотрел не мигая. Тот поднял голову и, слегка улыбаясь, спросил его, отчего он смотрит на него не мигая, добавляя фразу о том, что может быть что то не в порядке в его одежде. Арам молчал.
Ему вдруг показалось, что в тот момент, когда он начал заказывать фрукты, немец отчего то именно в тот момент опустил голову." Отчего вы опустили голову, когда я начал заказывать фрукты",- спросил не мигая. " Мне пооказалось, что вы вовсе не хотите этих фруктов, а заказ делаете неизвестно отчего",- ответил тот. " Правильно",- произнес Арам, неизвестно отчего громко, так, что за соседним столиком сидящий полковник поднял голову и внимательно посмотрел на обоих.
" Мне думается, что дальший разговор мы должны вести не тут",- произнес немец. " Ну отчего же ",- войдя в раж произнесАрам,- " Ну отчего же не тут".
" Если вам угодно, мы можем прожолжать разговор тут ",- согласился тот, с гримассой снисхождения на лице.
" Вы были когда либо в Варшаве",- спросил его Арам.
Тот поднял на него глаза и скривил в недоумении губы:
" Нет, я все время служил, так сказать, в Европе",- произнес глядя просто в глаза Араму. " Нет я вас прошу теперь и немедленно припомнить, были ли вы в Варшаве",- напирал на него Арам,- " Может быть проездом, может быть день, или два, может быть совсем коротко, прошу вас припомнить, это для меня имеет первостепенное значение". Говорил спокойно, но довольно резко.
" Да я был два дня в Варшаве, проездом, когда ехал из Восточной Пруссии. Постойте, когда же это было",- он сморщил лоб, что то вспоминая и одновременно внимательно смотря на Арама.
" Вы были летом в Варшаве и я Вас видел там",- Арам произнес фразу твердо и не отрываясь стал смотреть на немца.
Тот покраснел и тоже смотрел на него не отрываясь.
" Я думаю, что я не смогу с Вами ехать в Польшу".- произнес он и встал. Потом, слегка повернувшись в полоборота к тому произнес:" Только одного я не понимаю, отчего тогда, когда никто не видит Вас, я имею в виду никто из тех, кто бы мог влиять на Вашу карьеру или положение, отчего и тогда Вы ведете себя как свиньи. Вот только одного этого я не могу понять. Ваша идеология, война, нужно себя вести как все, а то подумают, что с Вами что то не так, но почему Вы выбили корзиночку из руки этого мальчика, который предлагал Вам купить апельсины и к тому же сказали что то из ряда вон выходящее. Или вся эта идеология только претекст для покорения восточных земель, где живут дикие племена. Может быть в следующий раз вам удасться, кто знает, может до того времени мы вас всех...",- он сделал знак рукой поперек шеи и поднял указательный палец вверх.
Вышел из ресторана и поднялся в свой номер. Лежал на кровати и смотрел бессмысленно в потолок. Постучали. Отозвался и не двигался с места. К кровати подошел англичанин.
" С Вами все в порядке",- спросил участливо,- " Наш немецкий друг сказал, что Вам сделалось плохо". Арам сел на кровати и начал без каких то вступлений рассказывать тому сцену из Варшавы, которую он сам пережил, с двумя детьми, продающими апельсины и то, как два немецких офицера сначала подозревали их в том, что они евреи, а потом о том констатируя, что немецкие дети не имеют ничего такого, а те тут продают апельсины, выбили у ребенка из рук корзинку с апельсинами. Рассказал, что дети эти наверно погибли, так как все их родственники погибли и выглядели уже на таких, которые долго не потянут. Англичанин смотрел не мигая на Арама и молчал. " Ну ведь теперь для Вас очень важно выполнить это задание и кстати Вы сможете помочь может быть и этим детям", - произнес он наконец. "Время еще не пришло и мы будем сами расчитываться с такими как он",- произнес Арам м улыбаясь отчего то. " Я не могу понять отчего нельзя заменить вас никим другим и отчего командующий так хотел Вас видеть, но если у Вас сомнения морального порядка, я предлагаю Вам все же не ехать",- он смотрел на Арама не мигая и презрительно.
Потом, как будто бы этого было не достаточно добавил:" Идет война и тут не место для слабаков". " Вы знаете, я хочу и встречусь обязательнос Вашим командующим и я поеду с эти немцем в Польшу, это мое последнее слово",- он хлопнул англичанина по плечу и улыбнулся:" Отчего Вы так хмуро смотрите на все вещи, война правда еще не кончилась, но она скоро кончится, очень скоро".
Тот тоже улыбнулся и произнес:" Я подумал, что Вы и в самом деле воспринимает эту историю в Варшаве с детьми как что то серьезное, это ведь чепуха, в Лондоне под бомбами каждый день погибает много людей и в том числе и много детей и мы ничего не можем сделать, сейчас идет война, я солдат и для меня приказ - это приказ и я его должен выполнить".
" А что же Вы будете делать после войны, если выживете", - спросил его Арам с любопытством. " Видите ли, не кажется ли Вам, что только Вы имеете право на мораль, а мне этот Ваш тон претит, мне претит Ваш тон, и, если бы не приказ и все такое прочее, я бы набил Вам, простите морду",- англичанин произнес фразу совершеннно серьезно, еле сдерживая злость.
Арам хлопнул его по плечу и произнес с расстановкой:" А что, если бы так ввести в армии дуэли или например суд чести. Мне кажется, что то такое пригодилось бы сейчас". Вышли из номера и Арам казался совершенно спокойным и шел по коридору к лифту насвистывая что то под нос. Спустились в холл. Там их уже ждал адьютант командующего и, отсалютовав, пригласил ехать в расположение танковой дивизии,где сейчас находился командующий.
Связной офицер остался в гостинице и они вдвоем с шофером ехали в открытом джипе по дороге, всей в выбоинах от бомбежки и то и дело попадая в бесчисленные воронки. " У Вас очень воинственный вид, как будто бы Вы сейчас должны сделать что то из ряда вон выходящее",- произнес шофер. Протянул ему фляшку с виски:" Глоток виски и все станет на свое место".Молчали. Арам хлебнул глоток из фляшки и передал ее обратно шоферу.
Действительно успокоился мгновенно.Командующий, мужчина приличного роста, в до блеска вычищенных сапогах со стеком в руке, встретил его в палатке командира дивизии. Предложил сесть и внимательно смотрел на него и молчал. Арам стоял по стойке смирно перед ним. " Вольно, садитесь", - предложил тот.
" Мне было сказано, что в Польшу посылают русские самого ответственного и смышленного своего разведчика",- он ухмыльнулся." Все уже знает гад",- подумал Арам и не ответил ничего на его видимую подначку. " Смею подтвердить генералу, что это вовсе не так",- произнес с миной безразличной и совершенно лишенной каких то чувств." Скажите, Вы действительно видели такую сцену в Варшаве, или Вы ее выдумали, когда увидели нашего немца",- спросил он вдруг Арама и повернулся к нему лицом.
" Да всю эту сцену видело два человека - я и еще один поляк, который, кстати сопровождал меня в этом путешествии из Лондона.
Человеку этот сейчас в Польше и, я надеюсь вернется в Лондон и тогда сможет повторить эту сцену один к одному.
" Оставим эту тему", - произнес англичанин. " Я очень сожалею, что сын моего хорошего друга лорда К., который к сожалению умер уже довольно давно, так вот мне очень жаль, что его сын так глупо погиб и где, в Италии. Я говорю Майкле Бровне. Его очень ценил секретарь Премьер- Министра. Майкл очень тепло отзывался о Вас и только оттого я решил Вами заняться. Я надеюсь, что Вы примите мою помощь, он говорил мне, что вы очень шерсткий человек и очень принципиальный до границ приличия". Рассмеялся своей шутке.
" Относительно Вашего попутчика- ну тут никто не дает гарантии, что во время вашей поездки случится что то. Но разумно, конечно уже сейчас исключить всякую опасность. А что же помешает нашему друну Вас сдать в случае, если Вас двоих поймают? И тут такая опасность существует, конечно. Поэтому, Вам лучше всего стоит действовать самому и я думаю, лучше всего Вам смогут помочь поляки. Мы Вас довезем до Неаполя, а там Вм прийдется действовать самому",- закончил фразу и посмотрел на Арама скривив рот в гримассе наподобие улыбки. Через минуту прервал молчание:" Все же, может быть Вы подумаете, может быть все же взять этого немца с собой Вам, все таки он ведь немец и без него Ваши шансы выполнить задание , честно Вам скажу, совсем по-моему неважны. Мы со своей стороны предложим ему по нашим меркам и по его, конечно, большую сумму денег в американском банке на его имя, после войны сможет сразу ехать в Америку, это не маловажно, но все равно, не решает вопроса Вашей безопасности.Только Ваше возвращение в Лондон является гарантией его нормальной жизни после войны".
Арам рассмеялся довольно громко, неприлично. " Все в руках случая, счастья, нашего желания и нашей воли",- он признес фразу и сам сконфузился от того, что говорит так глупо.
Но генерал счел сказанное им как выражение его настроения и согласия ехать вместе с немцем. Встал и взяв стек в руку со стола, начал бить им о голенище сапога, протянул Араму руку и, порощавшись, вышел тут же с ним из штабной палатки. Стоял и смотрел на шофера джипа, который о чем то разговаривал с его адъютантом. " Ах, да, совсем забыл Вас предупредить",- обратился вдруг к Араму:" Вы, наверно будете в Лондоне раньше меня, передавайте привет королеве",- рассмеялся своей шутке и козырнув подошел к стоящему тут же и вышедшему вместе с ним из палатки командиру дивизии и еще пяти офицерам штаба.
Следующие дни были заняты на решение вопроса с одеждой и снаряжением в дорогу их обоих - его и немца.
В большом номере люкс, с тремя комнатами, в который они переехали и в котором теперь жили вместе, они обсуждали план дороги, Арам изучал биографию сослуживца немца, который погиб в весьма загадочных обстоятельствах. Сослуживец этот выходец из Чехии Алоиз Нольте сразу же после начала войны написал прошение о приеме в войска СС и таких тогда туда не совсем охотно брали. Вместо
того послали в спецшколу, где муштровали два года и весной сорокового неожиданно удовлетворили его желение и он получил первое самое низкое звание в СС. Немец познакомился с ним в штабе резервных войск в Берлине, куда тот приехал со своим начальником шефом служб СС их Брауншвайга Киггесом, у которого он работал секретарем, или как кто то бы сказал помощником.
Немец - Дитрих фон Ау был выходцем старого, обедневшего дворянского рода и по семейной традиции служил в штабных офицерах после окончания военной академии. Как он рассказывал, он имел всегда некое пристрастие к колекционированию людей и поэтому, когда сидел в ресторанном зале штаба, однажды обратил внимание на весьма экзотически тут в Берлине выглядевшую пару-
высшего офицера СС и с ним сидящего удивительно красивого, но довольно небольшого роста, младшего чина тоже из СС, которого время от времени Киггес брал за плечо, что то объяснял тому, смеялся и всел себя с тем довольно свободно. Дитриху сразу бросилось в глаза , что во всех жестах и поведении Киггеса не было и тени напыщенности или фальшивости, так свойственной выскочкам или людям, которые благодаря своим качествам и усердию достигли определенной позиции в СС. Киггес посещал штаб почти целую неделю и все время был в обществе этого красавца. В поведении того чувствовалась какая то почти неуловимая скованность, а может быть даже наивность, когда отчего то вдруг он загорался румянцем и слегка опускал голову.
Познакомились они случайно. Обслуживал ресторан штаб подобранных официантов, корректных и не берущих никогда напивка. Во время обеда, сделав как обычно заказ, Дитрих сидел за столом и небольшими глотками отпивал свое темное пиво. Услышал вдруг сзади какой то возглас негодования и тут же звук пощечины. Такое эдесь случалось редко, да и только во время специальных приемов в воскресные дни, ближе к ночи, когда количество выпитого превышало степень допустимого. Оглянувшись,
увидел отходящего от столика, за которым сидел Киггес и его помошник,младшего лейтеннанта Шульца из отдела планирования.
Киггес стоял вытянувшийся и казался еще выше, чем был в самом деле. Поправлял мундир и воритничок, потом сел. И тогда , неожиданно, произнес громко, так, чтобы слышали:" Если кто то хочет надругаться над моей честью, получит тут же пощечину".
Добавил:" Вот ведь какое дерьмо из Берлина".Никто не смел подойти к нему, но все слышали, что он сказал и каждый делал вид, что его это событие не касается. Дитрих решился сразу же спросить, чем он может ему помочь. Он подскочил к столику Киггеса и представившись и вовсе не садясь, а только стоя перед ним не то чтобы по стойке смирно, но щелкнув каблуками и наклонив голову, спросил его,чем он мог бы ему помочь в Берлине. Тот посмотрел на него и пригласил за свой столик. Дитрих не омешкал воспользоваться приглашением. Официант подал ему заказанный обед и принял заказ от Киггеса и его помощника. У того лицо было так регулярно и действительно так красиво и сам он держался совершенно непринужденно и все время к месту и не к месту краснел. Видно, что был молод, ну где то не более двадцати может быть четырех лет. Время отвремени прикладывал к губам вмешнюю сторону ладони и мило улыбался. Ели они молча и Киггес ничего не говорил, только время от времени поглядывая на фон Ау. После обеда, он пригласил его пойти в бар и спросил его, может ли он угостить его фон Ау коньяком. Рассмеялись оба с облегчением и пошли в бар, который находился двумя кварталами дальше, куда ходил весь штаб и где можно было даже днем, но дискретно, заказать себе девушку на час или даже на пол часа, во время обеденного перерыва. Отпив маленький глоток коньяку, Дитрих сказал ему, что для многих его недельное появление в ресторане штаба действует на нервы и может быть от того этот инсцидент. Тот рассмеялся, показывая прекрассные белые зубы, довольно приятно. Произнес, с расстановкой:" Все, что не помещается в норме у нас наказывается, и я даже рад тому, что этот Шульц обозвал меня и что я закатил ему при всех оплеуху". Алоиз все время сидел рядом ничего из спиртного не заказывал и все время молчал. Киггес перестал в баре вовсе стесняться и обнял того за плечи. Произнес:" У нас все думают, что между нами что то есть, но даю вам честное слово офицера СС, что я попросту люблю смотреть на его чистое и преданное лицо, ничего больше". Было это уже после занятия Франции в 1940 году и с того времени он поддерживал дружественные отношения с Киггесом и Алоисом и они всегда бывали у него даже дома, когда только приезжали в Берлин. Потом, в сорок первом осенью, Киггеса неожиданно выслали на восточный фронт и через пол года он вернулся оттуда и в слезах рассказал Дитриху о том, что Алоиз погиб и что он передает ему на хранение документы Нольте, которы он заберет в следующий раз. Он должен был ехать опять в Россию и настроение его было подавленным оттого, что он не видел для себя никаких перспектив на востоке.Потом он еще раз приезжал в Барлин, какой то совершенно подавленный и в декабре сорок первого. После того след его простыл и Дитрих написал письмо его жене, прося сообщить ему адрес того. Ответ получил сравнительно быстро. Жена Киггеса писала, что он погиб на восточном фронте и благодарила за присланное письмо. Обо всем этом он рассказал Араму и предложил ему испльзовать документы Алойза, которые он намеревался заменить в Берлине на новые без пометок о смерти на фронте, так как имел друга в паспортном отделе, услугами которог пользовался в последнее время довольно часто, за деньги, для выписки свидьельств смерти для живых. Друг его работал в этом отделе и в последнее время, по крайней мере до августа сорок третьего он видел его частенько и тот даже просил его помочь перебросить его деньги куда нибудь в Швейцарию. Они понимали друг друга и Дитрих надеялся, что и сейчас не возникнет никаких неожиданностей. Но Арам решил, что он подождет в Неаполе, пока тот привезет ему уже готовые документы и только тогда поедет с ним в Польшу. До Неаполя решили, Арам поедет на старых документах итальянского врача. Дитрих должен был также привезти в Берлин свое алиби в виде доклада о своих переговорах с американцами, которые он вел по поручению другого ведомства и которое для него тоже готовило алиби перед непосредственным его начальником - свои наблюдения о восточном фронте, откуда он в действительности должен был теперь возвращаться. Конечно же во время этого путешествия могло произойти всякое и даже совсем непредвиденное. Могли Дитриха в худшем случае арестовать, или могли за ним следить. В последнее время такая опасность существовала. Они разрабатывали все варианты и даже такой, если бы в дороге произошел бы арест Дитриха и Араму нужно было бы самому выбираться обратно. У Дитриха был друг в Генеральном Штабе, высокопоставленный полковник, которого фамилии он не хотел называть, но адрес и домашний телефон которого Арам выучил наизусть и, к которому Арам мог обратиться в любом случае, если бы вопрос стоял о его спасении или о решении другого важного вопроса. Кроме этого Арам получил адрес, тоже домашний одного генерала вермахта, из Штуттгарта, куда он мог обратиться и всегда позвонить по телефону к нему домой и мог говорить с женой генерала, которая помагала мужу в его работе.
Дитрих был, как оказалось при близжем знакомстве, человеком
воспитанным и вовсе светским. Бывал в столицах европейских во время учебы, кончил сначала на университете берлинским право, потом на стипендии провел два года в Варшаве и только после окончил военную академию. Говорил довольно коряво по-польски, но понимал почти все. Он и показался Араму сразу же каким то с некоторым дефектом и нерешительностью, а потом признался в том, что был в Варшаве. Его почти детская наивность граничила без границы со скрытой жестокостью, которой он стеснялся, не оттавая при этом себе отчета в своей инфантильности и дураковатости не только в вопросах совершенно обыденных, повседневных, но и и во всей манере излагать что то серьезное, где нужна была, особенно в его профессии, постоянная дистанция при изложении и рефлекции событий. Не умея вовсе шутить и, что более, с дистансем относиться к себе, он, понимая интуитивным чутьем даже возможность приближающейся опасности или пусть малейшей неприятности не только вообще, но и в повседневных обычных делах, вдруг ни с того ни с сего начинал
смеяться, а после некоторй паузы оборвав смех, делался вдруг серьезным и внимательно приглядывался к собеседнику, не говоря ничего, но как бы желая сказать что то небывало важное.
Ждать момента рождения этого важного сообщения можно было бесконечно.Но как только собеседник начинал выкладывать ему свои наблюдения или сомнения,или соображения совершенно другой натуры, иной план или уличал его в неточности и поверхностном суждении о событии, он тотчас же поднимался с места или хлопал собеседника по руке или плечу, или закладывал ногу за ногу, складывая руки на груди, улыбался лучистой ровными зубами слегка как у лошади улыбкой, кивал головой и ничего не говорил, или неуловимо пожимая плечами, издавал нечленораздельный звук, не дающийся определить, но издавал его довольно тихо и доверительно так, что принимался собеседником
совершенно по-дружески, а весь диалог можно было принять за картинку хорошего тона или доверительную беседу двух друзей.
Арам уловил эту его манеру вести себя и всести беседу, излагать определенную тему довольно быстро и решил разбить этот стеклятый занавес тогда, когда тот в который уже раз не мог ответить ему ничего о своей семье. "Ах, знаете ли у меня много друзей в Варшаве и я смогу точно узнать там, что же Вы в самом деле собираетесь и делаете, да в конце концов я согу из вас вытрясти кишки и вы скажете все, даже то, чего вы не знаете. В этом деле у меня богатый опыт",- добавил последнеее предложение голосом лишенным всякой эмоции, почти безцветным, встал от стола, за которым они сидели и подойдя к окну, отвернулся спиной к нему. Не ждал более пяти секунд, повернулся резко и успел уловить на его лице мину, выражающую внимание, ненависть, сомнение, злость. Рассмеялся и вдруг ни сттого ни с сего сказал:" Принесите мне из ресторана чаю".
Тот без слова встал и начал стягивать со стула батл-дрес, чтобы надеть его, выходя из номера. Тогда Крючков, не понимая сам что же он делает, рванулся к стулу с повешенной на нем верхней частью мундира и играючи сообщил ему:" В самой рубашке, как оффициант!". Тот покраснел и его глаза с длинными ресницами как у девицы налились, он сжал скулы и мягко приизнес:" В порядке". Вышел из комнаты. Прошло минут десять, он не приходил.Через двадцать минут раздался стук в дверь и после того, как Арам сказал:" Войдите",- в дверях появился Дитрих с подносом, на которм стоял одиноко стакан с чаем. Поставил его на стол и сел на стул. Вытянул ноги, опершись локтем одной руки о стол, а друкую держал в кармане. Посмотрел на Крючкова и произнес:" Чай, прошу". " Ну а теперь выпей его сам",- произнес Крючков. " Я не любля чаю" ,- ответил тот совершенно спокойно.
Тогда Крючков подскочил к нему и влепил ему две оплеухи. Не дожидался, пока тот ответит ему, выбил стул из под него, и, когда тот вскочил и рубанул его стулом по голове, так, что тот развалился, полосанул его ребром ладони опять по лицу и когда тот из за текшей из носа крови на какое то мгновение отвлекся,
ударил его локтем в солнечное сплетение, а согнувшегося в насадку шеи. Дитрих сидел на полу, опершись о стенку. Тогда Арам взял стакан и вылил его содержимое тому просто на голову. " А теперь настал момент выпить моего чаю", - произнес он. Когда содержимое стакана начало выливаться просто на пол, он закончил процедуру наполнения стакана мочей. Взял того за подбородок одной рукой, вывернув ему предварительно руки за спину и, почти не сопротивляющемуся, влил весь стакан с мочей в рот.
Европа свободная.
" Я слушаю Вас ",- в трубке раздался приятный женский голос и Иван Иванович опешил. " Я хотел бы говорить с шефом фирмы",- произнес он не совсем уверенно и оттого нахально. " Его нет",-
ответил голос. " Мне сказл Александр Иванович, чтобы я позвонил",- напирал Иван Иванович. " А кто это такой Александр Иванович",- спросил голос. " Да он сегодня разговаривал с вашим шефом и мне он сказал, чтобы я позвонил вашему шефу.
" Минуточку",- ответил голос и в трубке воцарилась тишина.
Иван Иванович ждал с нетерпением. Наконец он встретился с Лейком и тот ему сообщил кое что решающее о том, как найти
эту русскую, которая может запоатить за заказное убийство для этой немецкой дурной журналистки, которую неизвестно кто убил.
После убийства Лешки Иван Иванович сделался вовсе серьезным и дал себе слово, что после того, как заработает денег поставит Лешке приличный памятник и будет раз в неделю его навещать на кладбище. Он проговорил в трубку :"Алло, алло",- было только совершенное молчание. Ждал. Трубка была совершенна глухая. ОН держал ее при ухе, аж ухо запотело и рука, которой он держал трубку тоже сделалась влажной. Он переложил трубку в другую руку к другому уху и тепеливо ждал. Наконец раздались частые прерывающиеся звонки и он в сердцах положил трубку. Набрал опять номер - номер был занят. Решил сидеть не сходя с места и так долго набирать номер, пока кто нибудь отзовется и тогда уже действовать. Сидел при телефоне пол часа и без перерыва набирал номер. Все время номер был занят. Встал и начал ходить по комнате как очумелый туда - сюда. Наконец опять сел к столу и начал набирать номер. Безрезультатно! Встал, оделся и вышел на улицу. Стоял перед подъездом и чувствовал, что что то уходит от него, что то в нем расстроено и что не может вообще решиться, что делать. Повернул обратно и вошел в подъезд. В подъезде стоял какой то тип и прикуривал паперосу. Посмотрел на него как то незначительно и вышел из подъезда. Иван Иванович нажал кнопку лифта и ждал. Пришел лифт, двери разьехались и он вошел в кабину. Нажал на кнопку своего этажа - пятого и ждал, пока двери закроются. Вдруг ни от куда ни возьмись появился какой то тип, спешащий и влез в лифт в последнюю минуту перед тем, как двери закрылись. Смотрел на Лешку и спросил:" Куда".
Лешка не ответил и тип нажал кнопку этажом ниже Ивана Ивановича. Когда лифт остановился, вышел. Иван Иванович вышел тоже на своем этаже, но не пошел к дверям своей квартиры, только поднялся этажом выше и ждал. В коридоре было тихо. Наконец раздались шаги и увидел через поручни на лестнице того типа из лифта. Подошел к дверям его Ивана Ивановича квартиры, что то крутил при замке и наконец открыл дверь и вошел в квартиру. Закрыл дверь. Иван Иванович спустился с лестницы и позвонил к соседке, двери квартиры которой были тут же при его дверях. Открыла и громко пригласила его войти. Была это женщина лет пятидесяти, довольно в теле, большого роста, блондинка. Работала на почте и воспитывала сама пацана, по правде большого шалопая. Мальконку звали Алексом и он,от безотцовства нуждался частенько в присутствии мужчины. Тогда госпожа Крюгер приглашала Ивана Ивановича к себе и тот наставлял пацана - как жить, что учиться нужно, ну и все в том роде. Она, конечно Ивана Ивановича уважала и приглашала к себе - то на торт, а то на ужин. Даже он ее уважал за то, что так трудится и сама с жизнью так борется. Войдя к ней в коридор квартиры, которая была точь в точь как и его, только с другой стороны был вход в кухню и в комнаты, приложил палец ко рту и она сразу же замолчала. Прошел в комнату и поманил ее пальцем. Усадил на
диван, сел сам рядом и начал ей что то шептать на ухо. Она кивала все время, побледнела, но ничего не говорила и никакой паники в ней не было.Он встал в дивана и подошел в балконной двери, встал за шторой и ждал. Соседка вышла из квартиры и направилась к дверям его квартиры. Услышал как она звонит к нему. За стеной сначала не слышалось ничего, но потом, какой то шорох приблизился ко входной двери его квартиры. Соседка звонила и от двери его квартиры не отходила. Тогда Иван Иванович вылез на балкон и легко перемахнул через стенку, ограждающую его балкон от соседкиного. На своем балконе пригнулся и толкнул дверь в комнату. Она поддалась и он влез в свою квартиру. Двигался как зверь, по кошачьи, без звука. Увидел типа, который стоял при дверях и прислушивался к тому, что делается за дверьми. А в двери звонили и даже начали тарабанить. Наконец тип спросил:" Кто там". Соседка спрашивала, не может ли он ей помочь в соседней квартире передвинуть шкаф, потому как ей самой тяжело. Он ответил,
чтобы она подождала и что прийдет сейчас. Соседка поблагодарила и слышно было, как отошла от двери. Тип оглянулся и Иван Иванович только тогда ударил его. Не любил он бить людей сзади, это не вписывалось в его нормы поведения, если бить, то, глядя в лицо. Тип осел и сразу отключился.
Иван Иванович осмотрел его карманы. Ничего в них не было. В кошельке нашел какие то деньги-марки, а так ну совсем ничего.
Тогда Иван Иванович раздел его до гола, вещи сложил в синий мусорный мешок и завязав его, отставил временно к стенке. Типа положил на пол, предварительно постелив на пол фолию три на три метра. Типа положил на живот. Потом хорошей бельевой беревкой, грубой, но тонкой, связал крепко его ноги, привязал их к рукам и всю конструкцию укрепил на шее так, что когда бы тип хотел выпрямиться, веревка впивалась бы в шею так, что тип мог бы удавиться. Всадил ему в уши ваты и завязал глаза куском материала от его куртки, который для этого предварительно вырвал из куртки. Потом пошел в кухню и, открыв холодильник, вытащил из него пластмассовую коробку, довольно большую. Одел на руки резиновые кухонные перчатки и открыл коробку. В середине была еще одна коробка-прозрачная. В середине в коробке вяло шевелились какие то довольно большие насекомые. Нажал окошечко на крышке и, взяв пинцет, вытащил оттуда маленького скорпиончика. Открыл упаковку одного презерватива и разместил скорпиочика в резиновом мешочке. Закрыл аккуратно коробки и вставил одну в другую, а потом в холодильник. Пошел в комнату и одел типу презерватив.
Потом основательно прикрепил его, а типа упаковал в фолию типа "конфетки" и обвязал его основательно, оставляя только по верху голову. Положил его на живот в этой самой фолии и заткнул ему рот кусками материала из его куртки а на последок приклеил все к лицу несколько раз кокруг головы клеющуюся широкую ленту. Перчатки снял и, выбросив в мусорный ящик и помыв пинцет и вытерев стол в кухне, вернулся в столовую и стал ждать, пока его непрошенный гость проснется. Время шло, а гость не просыпался. Иван Иванович начал было уже нервничать, но потом все таки решил подождать, так как он знал, что ударить он может, но не убить же. Тип зашевелился через пол часа и видно было, что лежать ему на животе не удобно и он все норовил лечь хотя бы на бок, но веревки видимо впивались в шею и оттого он в конце концов отказался от этой затеи. Иван Иванович вытащил ему вату из одного уха и открыл рот. Тип мычал. Он предложил ему развязать его, как только то ответит на его вопросы. Тип мычал что то нечленораздельное. Иван Иванович хотел знать, зачем тип влез в его квартиру и кто его сюда послал. Тип начал вдруг орать и тогда пришлось опять закрыть ему рот.
Сел на диван и включил проигрыватель,любил слушать музыку, успокаивала она нервы. Закрыл глаза и сушал Баха.
Потом, минут через пятнадцать, подошел опять к типу и посмотрел на того. Тип не шевелился. Тогда он опять вытащил ему вату из уха и опять повторил вопросы. Потом открыл ему рот. Тип начал говорить. Сообщил, что он продает время от времени какие то там наркотики и что вообще то того, кто его попросил влезть вквартиру Ивана Ивановича он не знает.
Тип заплатил ему тысячу марок и обещал еще тысячу, когда принесет ему снимки. Какие снимки тип не знал, но приказано было принести все снимки, которые только есть в квартире, причем обыскать ее основательно. Иван Иванович хмыкнул с узнанием и начал расзязывать типа. Руки однако ему все же для безопасности держал связанными. Одел его в его одежды, а куртку дал ему свою, старую. К тому же одел ему на голову парик и черные очки, чтобы не видно было синяков. Типа звали Жоржем. Вышли оба из дома и пошли на вокзал, искать того типа, к которому Жорж должен был явиться со снимками. Искали долго в подземных переходах и на верху и наконец Жорж увидел его издалека. Был это по виду какой то не то наркоман, не то мелкий дилер, все время крутился и оглядывался по сторонам, как будто бы кого то ища. Иван Иванович приметил его физиономию и завернул с Жоржем обратно в свою квартиру. В квартире он пять связал его и упаковал в фолию, дал попить и вышел из квартиры. Позвонил к соседке и поблагодарил ее. Попросил ее также присмотреть за его квартирой, и в случае чего, если бы кто то пришел, посмотреть что это за типы. На дверях своей квартиры оставил записку:" Галя, буду через пол часа. Пошел в магазин. Целую." На притолоку двери, закрывая ее, положил здоровенный кирпич, для порядка. Пошел на вокзал. Стал искать того типа, которого ему указал Жорж. Тип был еще на вокзале и к нему время от времени подходили какие то догодяги и он что то им передавал. Полиция гулял недалеко и по-видимому или не видела его, или не замечала или делала вид, что не замечает. Иван Иванович выругался про себя, сплюнул и направился в туалет. Стоял там и присматривался к людям. Наконец нашел одного подходящего и, подойдя к нему, предложил ему пятьдесят марок и попросил его позвать того типа от Жоржа в туалет. Человек согласился и вышел из туалета. Иван Иванович вышел за ним и начал смотреть, куда же пошел человек. Когда человек подошел к типу от Жоржа и начал ему что то говорить, показывая на туалет, Иван Иванович уже стоял перед телефоном-автоматом, в одном только свитере, в темных очках. Куртку положил в рюкзак. Стоял перед телефоном-автоматом и делал вид, что звонит. Увидел, как тип от Жоржа вместо того, чтобы идти в туалет, быстро начал удаляться и вовсе от перонов вокзала. Иван Иванович все время шел за ним. Наконец, когда тип вышел из вокзала на площадь, поднял руку и сел в подкатившее такси, Иван Иванович сделал то же самое и попросил шофера ехать за ним, объяснив тому, что спереди едет в такси муж его сестры и что она его просила проследить, куда же ходит ее муж и не изменяет ли ей. Таксист выдался какой то необщительный, но поехал и все время бурчал что то под нос. Ехали довольно долго, наконец такси остановилось и тип вышел и расплатился.
Таксист Ивана Ивановича оказался вовсе не дураком и остановился тоже, но так, чтобы его не было видно вовсе, за стеной одного домика, прямо у въезда в гараж. Иван Иванович тоже расплатился и вышел. Был это вилловый район Франкфурта, с домами построенными где то в сороковых годах, отстроенными после войны. Особняк, в который вошел тип, был ухожен и его обрамлял довольно высокий как для Германии забор, обсаженный акуратно подстриженными куствми туи. Иван Иванович прошел быстрым шагом по другой стороне улицы и остановившись у ворот особняка напротив, позвонил. Долго никто не отзывался, наконец из дома вышла довольно крепкая старушка и, подойдя к воротам спросила его, что он хочет и к кому он пришел. Тогда он уже смог стоять в полоборота и наблюдать, что же делается на противоположной стороне улицы. А из дома напротив никто не выходил и жалюзи на окнах не поднимались. Но он, Иван Иванович знал, что за ним кто то наблюдает и то, что из за щелей в жалюзях можно было видеть, что делается на улице. Он начал объяснять старушке горячо и со всем своим дружелюбием, на которое он только был способен, что он ищет как архитектор, возможность посмотреть перспективу улицы и просит ее только пропустить его на две минуточки в огород, ч тобы он смог сделать пару снимков для перспективы улицы. Старушка пропустила его в огород и закрыла за ним калитку. Он прошел за ней и, поблагодарив, взобрался на небольшое возвышение в огороде и, вытащив фотоаппарат, начал с большим увеличением делать снимки, используя большое приближение. Старушка стояла тут же и улыбалась. " У меня уже не раз бывали такие фотографы и именно они все снимают дом напротив",- сообщила она пренебрежительно,- " И тоже, почти все, архитекторы". Он закончил делать снимки, вложил аппарат в рюкзак и поблагодарив
неустанно за ним наблюдающую старушку, вышел на улицу. Шел по тротуару в сторону главной улицы и думал над тем, как же попасть в дом, который он фотографировал. Приехал в центр Франкфурта и направился в ресторан напротив театра. Заказал себе ужин. Сидел курил паперосу и рассматривал публику. В основном здесь были приезжие и кое где сидели завсегдатаи квартала. Ждал одного человека. Наконец тот появился и направился сначала к стойке, а потом, выпив что то на ходу, уже собираясь выходить, увидел Ивана Ивановича, и улыбнувшись и махнув ему рукой, направился к его столику. Был это мужчина среднего роста, подтянутый и хорошо выглядевший, лет около сорока, как бы не подходящий вовсе ко всему этому кафе.
Начал расспрашивать Ивана Ивановича о его житье-бытье. Был это один из постоянных клиентов Люси, банковский работник, начальник отдела контроли валютных операций.В каждом почти банке существовала такая должность и в основном работали на такой должности люди или предельно честные или предельно испорченные. Но в последнее время, когда ситуация в стране вообще то начала ухудшаться, каждый постепенно перестраивался и старался найти выход из ситуации. Дядьку звали Хейнцем.
В связи с сокращением штатов в его банке, главное здание которого находилось в пяти минудах хотьбы от центра Франкфурта, одном из известнейших в Германии, ему тоже предложили поискать себе новую работу и он оттого был в завешенном состоянии и пока не нашел себе нового места работы. Был общителен от натуры, не имел вовсе семьи и каждая встреча с кем то из знакомых его видимо радовала. У него была громадная квартира, загородная вилла и две машины, зарабатывал он все еще хорошо и не жалел для себя ничего. Иван Иванович спросил его, не хотел ли он вместе с ним посмотреть одну виллу, которая ему приглянулась. Тот засмеялся и сразу же спрсил, откуда у него вдруг появились деньги. Иван Иванович ответил, что еще не появились, но скоро появятся, а пока ему позарез нужно навестить кого то в одной вилле и для этого нужен ему хороший автомобиль. Тот, подумав, согласился, но предупредил, что никаких левых махинаций, или скандалов он не хочет. Договорились, что встретятся перед входом в подземный гараж
около его банка, на следующий день, сразу же после работы, в пол седьмого. Попрощались и Иван Иванович расплатился и пошел домой. Дома его гость лежал на фолии, весь в собственных испражнениях и казалось уже не жил. Иван Иванович толкнул того ногой, человек зашевелился и что то замычал. Напоил его и сев на диван, стал думать, что же с ним делать. Отпускать такого сейчас было вовсе опасно, а убивать без причины он тоже не хотел. Но далее держать такого в квартире становилось небезопасно. Решил взять его завтра с собой, когда поедет за город с утра и оставить где нибудь. Потом все же эта идея ему не понравилась и он решил его умыть в ванной. Развязал и умыв, посадил за стол и тот послушно сьел три бутерброда и выпил стакан кофе. " Вот ведь, когда тебе кто то там говорит:"Пойдешь и влезешь в квартиру к тому и тому то , ведь вот отчего ты не откажешься"",- спросил его Иван Иванович.
Тот осовело смотрел на него и потом произнес:" Да ведь, если я бы отказался, он бы меня прибил". " Ну хорошо, а что ты не можешь без него вообще",- тянул Иван Иванович.
" Да ведь он может все",- тот смотрел на русского не мигая.
" Я могу на тебя работать, буду все делать, что скажешь",- потому как обратно у меня дороги нет",- произнес тот.На другой день в двеннадцать собравшись, они вышли из дома и поехали на трамвае в город. Там Иван Иванович зашел к Люсе, оставив своего нового товарища стоять перед домом для охраны. Смотрел на него из окна и думал, когда же тот убежит. Но тот не убегал и ждал его. Вышел от Люси через два часа и решил пойти в ресторан что нибудь съесть. После обеда, когда уже было около пяти поехал с типом к банку. Пошел к телефону-автомату и позвонил в банк. Хейнц отозвался сразу и сказал, что будет на условленном месте через полчаса. Одел Иван Иванович Жоржа в свою одежду, нацепил ему темные очкии выглядел тот как какой то бандит. Сели в машину к Хайнцу и поехали к вилле. Остановили машину прямо перед домом и Хайнц, выйдя из машины, стал звонить. Долго никто не открывл дверей, наконец в мегафоне услышали мужской голос, который спрашивал, что они хотят. Хайнц представился, как человек из банка и просил поговорить с хозяином. Услышали в трубке какой то писк, а потом баритон.
Человек говорил без всяких эмоций и через две минуты входные двери открылись и они вошли через калитку во двор. Перед домом никого не было и он сразу же прошли ко входной двери, которая оказалась закрытой. Ждали, аж показался здоровенный верзила и открыл входную дверь. Вошли. Внутри дом выглядел очень прилично, мебель была вычурная и бросающаяся в глаза. На стенах висели везде какие то картины, не репродукции, а настоящие. Вошли в столовую верзила оставил их одних. Жорж все время крутился и был неспокоен. Хейнц посмотрел на него с презрительным усмехом и произнес скорее для себя, чем для него:
" Ну что боишься". Ждали довольно долго, наконец в дверях появился тот, которого Иван Иванович видел на вокзале. Был в халате и в домашних туфлях на босу ногу. Под глазами у него были синяки и весь был какой то опухший. Иван Иванович подумал, что наверно берет наркотики и оттого так вот выглядит. Сел в кресло напротив их и молчал. Начал Иван Иванович. Спросил его без обиняков, зачем послал к нему на дом Жоржа и что за фотографии должен был Жорж в его квартире найти. Заговорил и сразу. Рассказывал, что какой то босс просил его решить вопрос и этими фотографиями и что они ему вовсе не нужны. Сказал им еще , что его дела между ними и боссом не интересуют и обещал, что завтра позвонит и сообщит, когда можно будет встретиться с боссом. Договорились, что Ивн Иванович сам ему позвонит.Ехали обратно в город и Хейнц сообщил вдруг, что вся эта история ему не нравится и что Ивану Ивановичу сегодня дома ночевать не стоит и что он приглашает их к себе. Ночевали в чистых постелях каждый в отдельной комнате. Звонил Иван Иванович из телефонной будки в одиннадцать утра и договорился, что встретятся с боссом вечером в одном из ресторановв центре города. Делать было нечего и они вдвоем с Жоржем решили ничего не делать и отдыхать в квартире у Хейнца. Смотрели телевизор и без конца ели. Наконец в семь пришел Хейнц и сообщил, что они не могут у него больше оставаться и что должны за собой обязатьельно убрать, так как к нему сегодня через два часа прйдет дама. Убрали за собой все на кухне и постели и попрощались. Иван Иванович получил ключи от староно БМВ Хейнца, который стоял в подземном гараже в том же доме. Приехали на условленное место и ждали пол часа, потом прошел час - никто не показывался и они решили возвращаться домой. Пришли в квартиру к Ивану Ивановичу и застали все перевернутое вверх тармашками, как будто бы по квартире прошелся ураган. Иван Иванович сделался хмурым и сел звонить к Хейнцу, но у того никто не брал трубки, Тогда решил сразу еще сегодня поехать к нему домой. чтобы вяснить ситуацию и посоветоваься.
Приехали под дом Хейнца сидели в машине, ждали чего то, не выходили. Потом Иван Иванович оставил Жоржа на чеку, а сам пошел к Хейнцу домой. Двери были закрыты, а за ними не было слышно ни души. Тогда Иван Иванович открыл дверь квартиры Хейнца и увидел, что его там нет и все стоит и лежит, как и лежало, когда они покидели квартиру. Задумался и понял, что наверно допустил тут какую то ошибку, но какую?
Вернулся к машине и не застал ее на месте, попросту Жорж вместе с машиной улетучился. Стоял на улице под фонарем и ругался, подумал, что если увидет еще Жоржа, то прибъет его точно. Когда так думал, со свистом затормозила рядом машина с Жоржем и тот извенился за отъезд. Не хотел говорить, где был и все время как то странно смотрел на Ивана Ивановича. " Ну чего смотришь, отродье",- заговорил тот. Молчал. Когда Иван Иванович повторил вопрос, тот произнес только одну фразу:" А Хейнца убили". Иван Иванович так и свистнул. В загородном доме Хейнца все было перевернуто, как и в квартире, а на полу тут же перед ванной лежало тело Хейнца и видно было, что он не живет уже по крайней мере от пару часов. Иван Иванович сделался серьезным, сидел в машине темнее тучи и молчал. Жорж сидел тут же и тоже молчал.
Вдруг заговорил быстро и непонятно. " Да не тараторь и говори по-порядку",- прервал его Иван Иванович. " У этого из виллы, понимаешь что то не так с ним, к нему нужно возвращаться" ,- Жорж был возбужден и продолжал,-"У него нужно выдолбить - кто же этот поклятый босс". Поехали к человеку в вилле, который должен был знать босса. Перед виллой стояло три машины полиции и машина скорой помощи. Иван Иванович позвонил к соседке напротив и она узнала его. Спросил, что произошло напротив, а она собщила, что сегодня там кого то убили и с утра полиция в доме. Иван Иванович как будто бы нехотя расспрашивал ее о том и о сем, а потом опять попросил, нельзя ли сделать снимки перспективы улицы. Она улыбнулась и разрешила ему опять вскарабкаться на выступ камня и оттуда фотографировать соседний дом и улицу. Квкое то внутренне чувство говорили русскому, что он должен все это дело оставить и как можно скорее улепетывать отсюда. Но он не торопился и, после того, как сделал снимки, попрощался и вышел из дома соседки. Напротив как раз из дома выходило двое полицейских и направились прямо к Ивану Ивановичу. Представились и начали спраг=шивать, живет ли он тут. Он ответил, что живет, и тогда они начали расспрашивать его, не видел ли он с утра что то подозрительное перед домом. ОН ответил, что слышал какой то звук, похожий на выстрел где то в часов шесть утра, а так ничего из ряда вон выходящего не замечал. Один из полицейских оставил емк свою визитную карточку и оба, откозырнув опять направились в виллу обратно. Иван Иванович , сев в машину быстро отъехал от злополученого дома.
Ясно было, что кто то просто напросто охотится за всеми, кто стоит на дороге и тот кто то небывло жесток.
Иван Иванович решил действовать. Оставид Жоржа у себя дома и поехал к Люсе. Люся не хотела с ним говорить, так как у нее был клиент и обещала позвонить ему, как только освободиться.
Решил тогда опять звонить к этой русской. Вернулся к себе домой и стал набирать номер. На который там раз в трубке отозвался опять приятный женский голосок и когда Иван Иванович попросил соединить его с шефом, услышал:" Сейчас". Обрадовался и стал ждать. В трубке мужской баритон спросил довольно грубо чего хотят. Иван Иванович своим блатным языком сообщил ему, что дела нужно решать и решать теперь. Голос спроси:" Какие дела". Ну тогда Иван Иванович взбеленился и стал выговаривать тому, что кто то убивает всех его людей напровал и что он не начинал войны и что шеф должен помочь все вопросы решить и что вопросы решаются при личной встрече. Баритон молчал. Иван Иванович спросил сначала один раз потом второй:" Алло, алло". В трубке было одно молчание. Потом раздались частые гудки.
Положил ьрубку и выругался. Стало как то легче. Сидел на диване с Жоржем и думал. Потом набрал московский номер квартиры своего следователя, который на прощание, когда тот покидал Россию дал ему.Отозвалась жена следователя и сказала, что мужа неи дома и когда он будет, она не знает. Иван Иванович оставил свой телефон и поросил, чтобы тот позвонил ему еще сегодня, пусть даже ночью. Часа в два ночи, когда они уже спали с Жоржем раздался звонок и в трубке был следователь. Спросил, как ему живется в Германии и обрадовался, что Ивн Иванович позвонил.
А Иван Иванович хотел знать все об этой русской и начал объяснять следователю все , что он о ней знал. Но знал он удивительно мало. Следоваьтель обещал подумать и поискать в делах всех тех, которые выехали когда то из России из Москвы. Но ничего обещающего не сказал и считал, что дело это безнадежное, потому как дела всех, которые выезжали из провинции уже лет десять назад, подлежали уничтожению, но оставались кое какие особо важные "папочки", как выразился
следователь. Обещал позвонить через два -три дня. Отчего то Иван Иванович воспрянул духом и даже на радостях разбудил Жоржа и предложил ему выпить коньяку. Потом опять лег и заснул.
Проснулся утром от того что снился ему удивительный сон. А снилось ему наяву, что его пенис доходит до колен и он обескураженный не во всне все думал, как же он вот так будет с ним ходить. Проснулся и даже пощупал себя. Удосужился , что место это нормальных размеров и был совершенно доволен. Лежал так в кровати и думал, что сегодняшний день он посвятит встрече с Люсей. Вдруг в двери раздался стук. Он подумал, что наверно звонок не рабтает и что оттого стучат. Но голоса не подавал и притяился. Пошел в соседнюю комнату и сел на кровать к Жоржу. Молчали и ждали. Стук раздался вновь и был оченб уж настойчивый. Иван Иванович посмотрел на часы - было пол седьмого и он подумал, что наверно соседка. Но она так не стучала и он решил ждать. Услышал скрежет ключа в замке и звук открывающейся двери в его квартиру. В мгновение ока вылез на балкон и перелез через ограждение на балкон соседки. Жорж так и остался лежать в кровати. В его квартире ничего не было слышно, тишина была даже какой то беспокойной. Потом раздался звук чего то падающего и опять была тишина. Через каое то время Иван Иванович опять перелез на свой балкон и вернулся в
квартиру. На кровати лежал Жорж с дыркой на лбу, не жил. Двери квартиры были не закрыты, только легко прикрыты. Закрыл входную дверь и быстро оделся. Поехал, не завтракая прямо к Люсе. Она открыла ему дверь, но в квартиру не пускала. Разговаривала с ним на пороге. Сказала, что она думает обо всем. Посоветовала ему уезжать как можно быстрее из Франкфурта. Но Иван Иванович решил остаться и ждать звонка следователя из Москвы. Сидел все время в своей квартире и ждал. Наконец вечером раздался звонок и очень приятный женский голос спросил, может ли она разговаривать с Иваном Ивановичем. Он спросил что от такого хотят и представился знакомым Ивана Ивановича. Но жденщина ни в какую не хотела разговаривать с кем то другим. Тогда договорились, что она позвонит вечером и поговорит с Ивангм Ивановичем. Вышел тут же из квартиры и решил достать револьвер. Пошел на вокзал и направился в багажное отделение. Открыл один из ящиков и достал оттуда сумку со множеством ключей и всевозможных железок - отмычек, надсадок и прочего. Взял ее и поехал с ней домой. Дома среди железок нашел нужный ключ и с ни поехал опять на вокзал. На вокзале взял билет в Маннхейм и сразу же через полчаса поехал туда. На вокзале в Маннхейме направился к одному из багажных ящиков и открыв его вытащил оттуда сумку. Взчял ее и сразу же закрыл ящик. Подождал немного и поехал сначла в Штуттгарт, а оттуда опять во Франкфурт, вроде бы не было за ним никакого хвоста. Но что то беспокоило его. Дома вытащил весь бааж из сумки раккуратно разложил его на диване. В сумке было двадцать револьверов и амуниция к ним. Револькеры были разные, но в основном русские и испанские типа Астры. Попробовал один другой и выбрал наконец испанский - Астру 70, с амуницией калибра девяти миллиметров. Взял две штуки, потому как амуниции к нему было предостаточно.
Было это оружие правда почти как детское, но его можно было легко спрятать где угодно. Остальное запаковал обратно в сумку. Было уже поздно ехать куда то и он решил подождать утра.
Никто не звонил и Иван Иванович смотрел телевизор. Шел фильм про животных. Он очень любил эти фильмы про животных. Револьверы оба были у него под рукой. Один лежал на диване, а другой был спрятан на ноге, прямо выше щиколотки на специальном ремне, чтобы было удобно стрелять из сидячего положения. Ждал чего то, был весь собран и ожидал всего, что угодно. Дверь на балкон открылась и порыв ветра прошелся по комнате, он встал и закрыл балконную дверь. Выключил телевизор. стоял и смотрел на город, весь в огнях." А у вас тут уютно",- раздался сзади женский голос и он опешил. Не оттого, что не ожидал чего то такого, вовсе не от того, он не слышал, как к то то открывал входную дверь и оттого опешил. Обернулся. Перед ним стоял молодой человек, довольно высокий и вовсе хлюпик. Человек проговорил опять приятным женским голосом фразу, которой Иван Иванович и не расслышал, удивленный таким несоответствием голоса и вида человека. " Прошу сесть", - предложил молодой человек и перавый сел на диван. Иван Иванович вытащил револьвер и не говоря ни слова нажал на курок револьвера. Раздался выстрел. Молодой человек сидел на диване и улыбался. Иван Иванович лежал на полу из шеи его струилась кровь и он хрипел. Молодой человек подошел и с близка добил его. " И забери, пожалуйста сумку его", - сказал он кому то. Вышли они вдвоем из квартиры Ивана Ивановича, закрывая дверь за собой. На улице перед домом, один из них сел в такси, а другой в темно-серого цвета старенький опель.
Через час молодой человек, в темном костюме, в белоснежной белой рубашке поднимался по лестнице оперы во Франкфурте. Он вел под руку женщину лет где то сорока в длинном вечернем платье. Оба улыбались и он, обращаясь к ней приятным мужским голосом, произнес как бы мимоходом:" Мы должны вычистить Европу от этой мерзости. Может быть это и есть наше задание". Она посмотрела на него, улыбнулась и произнесла просто:" Да".
Английские леденцы.
В металлической круглой коробке, сантиметров в десять диаметром лежали, пересыпанные сахаром-пудрой, вишневые леденцы. Они не слипались, только каждый можно было взять отдельно. Пахли они вишневым вареньем, интенсивно и вкусом напоминали вишню, были кисло-сладкие и твердые как всякиие леденцы, переваливались и
и издавали приятные бренчащие звуки, ударяясь о стенки коробочки. Светлана с раздражением положила коробочку с леденцами на нижнюю полочку и закрыла дверцу бара. Взяла бутылочку морковного сока и, открыв ее, налила в стакан.
Поставила его на стол, а сама пошла в ванную принять душ.
Она всегда брала с собой в дорогу английские леденцы, это сделалось почти традицией и были эти леденцы как какой- то
амулет. Их однажды привез ей во время учебы в Ленинграде из Москвы отец в один из приездов в Ленинград к ней, когда он неожиданно наезжал и привозил ей студентке какую то дорогую еду и коньяк в количествах, которые позваляли веселиться день. другой этажу в ее общежитии.
И вот однажды он сел за стол, сняв шинель и небрежно бросив ее на кровать и вытащил из кармана своего отглаженного и элегантно выглядевшего генеральского мундира металлическую коробочку. Она сначала подумала, что он хочет ей показать что то из рада вон выходящее и что в такой коробочке спрятано что то важное. Но важны были для него именно эти леденцы и он рассказал ей свою историю еще со времен войны, когда он оказался в заверухе военных событий, во время окупации, выполняя какое то задание, вернулся в Лондон и получил за успешное выполнение этого задания высокий английский ордер и ему было предложено поехать с конвоем английских морских судов в Мурманск. Брать с собой особо ничего нельзя было, но многие почему то брали с собой ящиками леденцы в металлических коробочках. Конвой с большими препятствиями и потерями прибыл наконец в Мурманск, а он сойдя на берег, был обескуражен видом города, разрушениями от бомбежек и особенно видом людей.
Все люди были, казалось одного возраста и носили одну и туже одежду, одного и того же размера. Женщины были похожи на мужчин, плоские с плоскими, ничего не выражающими лицами, спешащие куда то, а озабоченность на лицах этих людей была всепоглощающей и оттого ему было стыдно и отвратительно за себя, за свой вид, за свою одежду и за то, что он каждый день три раза ел порядочную еду. Людские взгляды не выражали ничего кроме желания пережить этот адский период истории. Детей почти не было видно на улицах.
На прощание, его, командира конвоя, английского капитана первого ранга и нескольких английских офицеров из конвоя пригласили на прием к командующему северным флотом, который как раз был в Мурманске. Прием был устроен в каком то помещении, вроде бомбоубежища, вырытом в скале, с высокими сводами и спускающимися с высока сталактитовыми сосульками. Метров в десяти над землей были натануты сеточные ограждения, посередине помещения были расставлены несколько металлических печей для обогревания помещения и вокруг этаким каре стояли накрытые белыми скатертями столы. Обслуживал этот прием повар из отдела снабжения базы с несколькими матросами-курсантами военного училища, которые были как раз на практике в Мурманске.
Повар был упитанный, красного цвета его лицо то и дело мелькало среди в белых кителей курсантов, временных официантов приема.
Группа офицеров флота вместе с англичанами стояла посередине помещения с бокалами поданного шампанского. И вдруг ни с того ни с сего появился молодой офицер, китель на нем висел как на вешалке. Был он долговязый и лицо его почти ребенка выражало страх, детерминацию и еще что то, что характеризует лица людей доведенных до полнейшего отчаяния. На руках он держал ребенка, девочку, похожую на него как две капли воды. Она судорожно обнимала его за шею и по видимому ни в какую не хотела отпускать его. Он стоял перед командующим и одной рукой салютовал ему. Объяснил, что вчера умерла его жена и что он не имеет никого, с кем бы мог оставить ребенка, а сама она ни в какую не хочет оставаться дома и поэтому он опоздал на службу.
Ребенок смотрел двумя пуговичными глазами на командующего, не плакал и только все сильнее прижимался к отцу. Командующий махнул кому то рукой. Офицер отсалютовал и собирался повернуться и уйти, когда Арам вдруг стремительно подошел к офицерику и сказал ему, что он может посидеть с ребенком. Все в один голос рассмеялись, а девочка отчего то заплакала. Командующий не говорил ничего, все молчали и уже не смеялись.
Тогда офицерик поставил девочку на пол и она на полу оказалась настолько маленькой и худой, что улыбки на лицах офицеров исчезли в миг. Она стояла на полу и опустив голову, худыми пальцами перебирала что то в ладонях. Арам присел на корточки, чтобы быть вровень с ней и подал ей руку. Она спрятала обе руки за спину и смотрела то на него, то на стол, на котором появлялись все новые блюда с едой и плакала. Плакала беззвучно, только бусинки слез, несоразмерно большие со всем ее лицом катились по щекам. Офицер стоял рядом и тоже молчал. Арам посмотрел снизу на него и увидел всю худобу его тела, кадык, который почти прилипал к костям скул, руки, торчащие из рукавов мундира и пальцы рук, обтянутые только кожей, какого то почти синего цвета. Зерницы его глаз были глубото затоплены и блестели, как у людей, которые хронически голодают. Он держал теперь руки не по швам, только вдоль свисающего мундира, чтобы не показывать всю худобу своего тела.
Арам отчего то выпрямился и сказал:" Вольно капитан. А девочку, если позволите, можно оставить тут". Тот неожиданно присел и, вытащив платок из кармана штанов, вытер ей глаза.
Командующий повторил" Вольно", тоже и пригласил всех к столу.
Арам взял ребенка на руки, она почти ничего не весила, все время всхлипывала и тянулась к отцу. Тогда Арам передал ее отцу и шел сам рядом. Все сели к столу, Арам между командующим и командиром конвоя, чтобы быть импровизированным переводчиком. Но настроение у него испортилось и вовсе. Офицерик сидел тут же, с ребенком на руках, оказалось, что был он флотским переводчиком. Он ничего не ел, на его тарелке лежал белый, намазанный маслом хлеб с редко размазанными бусинками черной икры и он, отрезал ножом, придерживая вилкой этот хлеб, маленькие кусочки, а девочка, придерживая кусочек хлеба рукой, сосала его, не ела, только сосала и хлеб вовсе не убывал,она сидела с одним этим кусочком хлеба во рту и смотрела на окружающих, уже не плакала и, казалось, была совершенно довольна. Она ни в какую не хотела сходить с колен отца и Араму стоило немалых усилий, чтобы забрать ее от него и позволить ему что то съесть. Вначала он пробовал рассказать ей какую то сказку, но она вдруг сказла ему, что мама знает лучшие сказки, причем сказала это резолютно и обыденно, как взрослый человек и оттого у Арама в горле возник отчего то какой то кусок чего то, отчего он уже не мог промолвить ни одного слова. И тогда один из англичан, возможно наблюдавший эту сцену, подошел к нему сзади и, протянув ему коробочку с леденцами, тихо сказал, что леденцы будут действовать точно.
Арам взял коробочку и тут же протянул ее девочке. Она оживилась, вытащила хлеб изо рта и протянула руку за коробочкой. Смотрела с любопытством и пробовала открыть коробочку. Арам помог ей и она, увидев леденцы, вдруг улыбнулась. " Как зовут тебя",- спросил вдруг Арам.
" Света",- она вся была поглощена осмотром содержимого корбочки, хотя все леденцы были одинаковы. Но она перебирала их и время от вермени облизывала пальцы, от налипшей на них сахарной пудры.
Отец крякнул ни с того ни сего и замолчал. Молчал, потом через какое то время сказал:" Вот решил, что у меня должна быть тоже дочь и тоже назову ее Светланой и когда нибудь расскажу ей эту
историю". Она тоже рассматривала эти леденцы, потом поставила коробку на стол и встала. Попрощались и он как обычно уехал в Москву.
Она мылась под душем и думала над тем, как же она сможет каким то образом закончить эту историю с Лейком, который прицепился к ней и неизвестно чего хотел, с этими русскими, и вообще со всей этой историей связанной со смертью журналистки.Ей было уже за пятьдесят и после пребывания в тюрьме и в лагере в России, двух побегов, интернирования в Польше после введения военного положения в Польше, трех детей от трех разных мужчин,пятерых любовников и все время одного и того же мужа, четырех операций ног, двух платических операций лица, неисчислимого пребывания в разных клиниках, она несмотря на все эти перепетии своей жизни, выглядела намного моложе своих лет. Только чувствовала она себя внутренне уже давно опустошенной до границ человеческой выдержки. Она устала от жизни, от постоянного не прекращающегося напряжения от ожидания чего то, что опять поставит ее перед выбором, когда она уже не сможет вовсе что либо выбрать кроме своей смерти. Она думала, стоя так под струями воды, что наверно бог покарал ее за что то, чего она не сделала, но что сделали за нее ее родственники, за что то , чего она не могла себе предствавить, но что висело на ней постоянно немилосердным грузом. Ее мать немка, все письма которой она прочла не один раз, вовсе не чувствовала своей ответственности за участие в войне,но почему то считала ее
Светланы рождение как наказание, как рок божий и по правде в ее письмах не чувствовалось даже следа любви к ней, ее ребенку, ее отец, который видел в ней правда бабу и только бабу, но все время, надеялся, что она, оттого что была похожа на него характером и видом, сможет свей жизьнью сделать то, чего он не смог или не успел сделать, ее родственники по матери, видели в ней трагедию не ее а только ее матери, боялись ее и их отношение к ней было холодным и вежливым, а одновременно они хотели и видели в ней русскую, которая сможет все, ее муж, поляк, видел в ней тоже несчастье своей жизни, ошибку молодости, пробовал все время ее замужества приблизить ее к своей семье, которая видела в ней одновременно и русскую и немку, а значит и ту, которая принадлежала к нациям,которые не раз занимали Польшу и приносили неисчислимые страдания их народу и наконец ее приемные родители,видели в ней свое избавление и опору и надежду на справедливость, единственную в их жизни оттого, что все родственники их погибли в немецких концентрационных лагерях, оттого, что были евреями. Она была виновата за все то, что делали ее предки, виновата хотя бы из за того, что никогда не старалась отказаться от кого то из ее семьи или признать свою вину перед всеми, во всеуслышанье. Она чувствовала свою вину перед своими детьми, которых любила и которых, особенно в последнее время почти не видела.
Все время теперь она посвящала своей фирме, зарабатыванию денег, наличие которых казалось ей должно помочь обрести свободу и избавление от бесконечных зависимостей, от бедности, унижения перед теми, которые решали дать ей работу или нет, позволить ей жить дальше или нет. Она старалась быть ровной с работниками своей фирмы, старалась быть великодушной и приветливой, строгой и суровой, справедливой и рассудительной.
Но все это был миф, оболочка, которую она носила как платье, прикрывающее наготу тела.
Она давно перестала уже сострадать и сожалеть кому либо и чему либо. Единственное чувство, которое сидело глубоко и которое она все последнее время старалась сдерживать в себе, это последнее чувство было огромной всепоглощающей ненавистью. Она сделала себе план по которому она планомерно осуществляла вою идею расплаты за все ее личные страдания тем, которые довели до ее сегодняшнего состояния. Она подходила к этому мероприятию со всей серьезностью, почти научно и действовала планомерно, спокойно и совершенно холодно, так, как будто бы это было задание данное ей самим богом. Она поставила себе свою приватную цель и эту цель выполняла как что то святое. Она решила для себя, что после того, как она выполнит все задуманное ею, она сможет спокойно уйти из жизни.
Об этом обо всем она не рассказывала никому, только руководила действиями и решениями своих работников, сослуживцев так, что их решения были для них единственными и их собственными,не вызывающими в них никаких сомнений, не зависящими от никого кроме них самих. Она иногда делилась своими сомнениями, когда ей нужна была какая то информация, которой она не могла получить, достать, она обращалась к отцу, уже старичку, живущему в Москве, персональному пенсионеру, поддерживающему свои связи с давными и новыми работниками ведомства, где он провел всю свою жизнь. Он рассказывал ей много о своей работе, о встречах с людьми, которые так или иначе вошли в историю и были ей известны из книг. Жил он в основном на даче со своей подругой, вот уже тридцать лет, Варенькой, моложе его на много много лет. Но время стерло почти разницу в их возрастах и он оттого казался намного моложе своих лет, а она, Варенька, любила ее Светлану, как собственного ребенка.
Отец познакомил ее со своими младшими коллегами и она использовала эти его связи для получения информации и от них. В основном информация такая исходила из старых акт предвоенных и послевоенных его ведомства, информацуия совершенно закрытая, недоступная для кого бы то ни было.
Иногда она выполняла поручения людей из этого ведомства, так по знакомству, без какого то особого желания,но всегда тогда, когда ее об этом просили. Она никогда не брала оплаты за что либо и не платила этим людям. Негласный договор существовал между ними и они почему то доверяли ей и всегда тогда, когда дело было щепетильным или тогда, когда нужно было что то про вести дискретно и не вызывая излишнего шума, сенсации, она просто и быстро выполняла их просьбы. Эта двойная жизнь сделаласт со времением для нее обыденностью и она уже не замечала в своих поступках и действиях ничего особенного, что например могло вызывать в ней какие то угрызения совести или тому подобные пустяшные чувства.
Ее сегодняшний любовник, немец, тридцати семи лет, адвокат, окончивший блестяще право в Хейдельберге, был привязан к ней оттого, что платила она ему намного больше, чем если бы он работал где нибудь самостоятельно или при суде.
ОН понимал точно также как и она, что эта ситуация не будет длиться вечно и, что когда нибудь этот их романс закончится и что тогда он по крайней мере будет иметь туго набитый кошелек и сможет уложить свою приватную жизнь так, как ему нравится.
Все в этой жизни имело свою цену. Он понимал, что он должен показывать ей свою привязанность, свою может быть жалость к ней. Он сопровождал ее повсюду там, где этого требовала она, или где этого требовала ситуация. ОН не был посвящен во все ее дела, да она и не хотела вовсе этого. Но при решении некоторых вопросов необходимо было расказать ему кое что и тогда он смотрел обычно на нее широко раскрытыми глазами, не задавая никаких вопросов. Она старалась развеять в нем его сомнения, о которых он правда не говорил, но которые как ей казалось могли зародить в нем сомнения относительно рода ее деятельности или происхождения денег, которые она зарабатывала легально, но как это принято во всем мире, сделки из которых шли доходы помагали ей подготавливать иногда коллеги ее отца, которым она безукоснительно платила за каждую такую успешно проведенную продажу или покупку. Просто у нее были связи и это знали почти все , но никто не спрашивал никогда откуда и почему у нее связи и казалось для ее сотрудников или знакомых совершенно обыденным то, что она могла и умела
"зарабатывать деньги". Ей нравилось иметь вокруг себя все время движение, ей нравилось общение с молодыми людьми, не всегда понимающими ее намерения сразу же, но зато почти всегда рьяно выполняющими ее поручения и свою работу, оттого что они тоже видели в ее намерениях много идеализма, так свойственного молодым.
Она имела несколько домов, три квартиры в разных городах мира, но почти никогда не пользовалась ними, останавливаясь всегда в дорогих гостиницах. Так было удобнее и она могла в случае надобности использовать эти дома и квартиры для определенного рода встреч и свиданий, когда нужна была дискретность или того требовали условия сделок. Иногда ее домами пользовались ее знакомые, очень близкие ей и никогда ее не подводившие. Но таких у нее почти не было, кроме двух трех, которые пользовались ее предложениями или сами просили об этом.
Вот и теперь она приехала в Москву и остановилась в Кемпиньском, только на одну ночь и тут же должна была выехать в Казахстан. Она намеревалась там встретиться с одним узбеком, который входил в клан бывшего первого секретаря и которому теперь принадлежал крупнейший в Казахстане комбинат по производству цветных металлов и сплавов. Был он человеком прагматически настроенным и для него все сделки с ней были тоже само собой разумеющимися, оттого, что он получал после каждой такой сделки определенную информацию, которая нужна была ему и которой он не смог бы получить ни от кого, кроме нее. Она понимала. что несмотря на все ее превосходные связи, она должна всегда быть исключительно осторожна и должна соблюдать определенные правила поведения во время своих поездок. Вышла из ванной и включила телевизор. Шел какой то концерт, потом в шесть были известия и она с жадностью принялась слушать. Была раздосадована пошлостью тона, с которым читалась вся информация, пошлостью одежды спикерок, пошлостью самой даже информации и вскоре выключила телевизор. Легла на кровать, в халате и лежала так закрыв глаза и о чем то думая. Ее размышления прервал звонок телефона на письменном столе под окном. Встала нехотя и подумала, что может быть телефон перестанет звонить, пока она подойдет к столу. Но он звонил не переставая и видно было, что кто то обязательно хотел поговорить с ней. Она не торопилась взять трубку и телефон перестал звонить и включился автоответчик, который она всегда подкючала к каждому телефону, для записывания разговоров, для того, чтобы в случае надобности иметь возможность его включить, чтобы выяснить кто же хочет с ней разговаривать тогда, когда она вовсе не хотела или не могла беседовать с кем то. В трубке раздался приятный мужской голос, говорил он по немецки с баварским акцентом, но ей казалось, что человек играл и что этот акцент его был наигранным и что он хотел чего то от нее, о чем он вовсе не намеревался ей соообщать. "Сыщик", - произнесла она в сердцах и записала номер телефона, который сообщил ей человек. Потом набрала этот номер через свой компьютер и попросила Алекса проверить, что же это за номер и сообщить ей как можно быстрее все об этом человеке или фирме. Ждала в напряжении, которое вдруг возникло у нее, сидела на кровати и ждала. Потом вдруг решилась, встала и начала одеваться. Звонил телефон и она опять ждала, кто же хочет разговартвать с ней теперь. Алекс сообщил ей , что телефон принадлежал к какому экономическому советнику из Баварии , почти на границе с Чехией. Она попросила Алекса, чтобы он позвонил человеку не по телефону, который он подал через автоответчик, а по мобильному, кторого он вовсе не сообщал ей. Здесь, казалось ей нужна была теперь оперативность, чтобы показать этому человеку, что она хорошо и быстро может быть осведомлена обо всем, что ее интересует.
Оделась и ждала звонка Алекса. Наконец он сообщил ей по автоответчику, что человек предлагает какую то информацияю и просит от нее какие то космические деньги и сообщает , что если она не позвонит ему лично через час, он будет вынужден послать эту информацию "куда нужно". Рассмеялась и тут же набрала номер телефона в Германии. Говорила коротко по-русски, уже не с Алексом и была по-видимому довольна разговором с невидимым собеседником. Потом набрала номер телефона Лейка и, подняв трубку, начала ему читать стихи из Гете. Он рассмеялся и в трубке она услышала его вопрос:
"Чем он может быть ей полезен". Она сообщила ему телефон человека из Баварии, попросила посмотреть, что это за тип и после этого перезвонить ей домой. Он спросил ее, где она находится и она сообщила, что она дома и что собирается выходить на прогулку с собакой и что удивлена, что идет снег, в такое то время года.
Он рассмелся и сообщил ей, что информация у нее очень хорошая и что он не верит, что она в Германии, потому как у него не высвечивается ее номер. Она тоже рассмеялась и сказала ему, что у нее лучшие средства коммуникации, чем у него и согласилась, что она не дома и что находится в Амстердаме и звонит из телефонной будки. В довершение разговора, она включила касету и в трубке раздался мужской голос, оглашающий информацию о вылетах самолетов и шум аэропорта. Он опять рассмеялся и сказал ей, что теперь верит ей, но она и так знала, что он нахально врет и что нельзя верить ни одному его слову и он понимал это тоже и рассмелся еще раскатистее и сказал ей, что он думает, что она в России, но точно, где она находится он сможет сказать ей только завтра, если она конечно этого желает. Она сказала ему, что позвонит ему завтра и что он может не спешить с ее просьбой, но хорошо было бы на этой неделе заняться этим делом и что она сегодня же перешлет ему на счет предоплату
в размере пяти тысяч евро и этого должно пока быть достаточно. Он поблагодарил ее и сказал, что он приступит к работе немедленно и не будет ждать. Положив трубку, только на какое то мгновение,тона задержала взгляд на стене и отчего то подумала, что она должна лететь обратно в Германию и вовсе не лететь в этот Казахстан и что оттуда она возможно не вернется так быстро.
Она опять взяла трубку и попросила связать ее с рецепцией. Попросила купить ей билет на самолет в Ташкент, на первый же ближайший рейс. Человек сообщил ей, что самолет будет сегодня в одиннадцать вечера ичто она. если хочет успеть , должна поторопиться. Открыла дверь соседней комнаты и позвала оттуда Валеру, который все время всегда, когда она была в Москве сам занимался ее охраной.
Через пол часа она ехала уже в аэропорт. Ночью того же дня самолет приземлился в Ташкенте и она усталая, но довольная сошла с трапа и смотрела на светящуюся рекламу и аэровокзала и на людей, спешащих с тюками и пожитками к зданию вокзала.
Она пошла со всеми тоже и в здании уже увидела среди втречающих человека в форме узбекской армии, котороый улыбался ей. Она подала ему руку и он обрадованно сообщил ей, что самолет а Алма-Ату будет в шесть утра и что он подождет и посадит ее на этот самолет. Человека звали Фазыл, было ему сорок пять, он служил в ново-созданной, но по сути дела той же армии Узбекистана, его ценили на службе и был он теперь ответственным за связи с заграницей. Был он в действительности офицером связи при американской миссии в Узбекистане и она принялась оживленно разговаривать с ним. Он был сдержан и чувсвовалось во всем его поведении какая то неуверенность. Она понимала, что наверно он сообщил о ее прибытии кому то по службе и оттого, вот так ему было позволено сопровождать ее и ждала его вопросов и думала над тем, сможет ли она сообщить ему что то , что сможет его заинтересовать. Но он говорил о каких пустяшных вещах , а она терпеливо ждала, когда же он задаст тот важный для него вопрос. Он повез ее в город и они сидели в ресторане новой гостиницы и пили подпанный по восточному чай со сладостями, которые он заказал, помня ее пристрастие к ним. Она мечтательно смотрела в никуда и ждала. " А скажите мне пожалуйста", - начал он вдруг,- "Отчего вы не полетели сегодня прямо в Алма-Ату".
Она посмотрела на не него и тоже рассмеялась.
" Ну ведь вот вам наверно все уже известно, но вы просто для порядка спрашиваете меня",- ответила просто и тут же продолжала,-" Если эта информация нужна вашим новым друзьям, то вы и так догадыватесь, что вопрос тут идет о поставках ферро-хрома и причем это ни в коей мере не затрагивает интересы ваших американских друзей". Он ответил уже без улыбки совершенно серьезно и даже с какой то долей злости:" Мои друзья интересуются не просто так вашими путешествиями, а поставки ферро-хрома даже в Германию, может быть именно в Германию очень интересуют американцев". "Но если это так важно для них,я могу задержаться тут на один день и переговорить с ними",- произнесла она и посмотрела внимательно на него.
"Дело тут не в том, что с вами кто то конкретный хотел бы сейчас говорить, дело вовсе не в том, просто напоросто мы должны знать как закончатся ваши перговоры и что скажут вам казахи. И потом, ведь вы точно уже теперь знаете, кому вы будете поставлять этот продукт и об этом вы бы могли мне теперь сказать", - он вздохнул как то облегченно и она поняла, что он выполнил самую неприятную для него часть их втречи.
Она немого помедлила и назвала фирму, ничего не значащую, но после звонка в которую, все сомнения спрашивающих могли быть развеяны. Фирма эта занималась поставками лигатур в Швецию. Она смотрела прямо и открыто на него. "Я вот только удивляюсь, как просто и открыто и невинно вы можете смотреть в глаза собеседнику, даже тогда, когда каждое сказанное вами слово ложь",- он рассмеялся и откинулся на спинку стула.
Она сделала обиженную мину и ничего не сказала.
"Ах перестаньте обижаться, мы ведь понимаем, что вы не можете сказать правду, но даже такая ваша информация поможет мне хотя бы создавать вид того, что я работаю с полным посвящением для дела нашей родины", -он произнес эту фразу с наигранным пафосом так, что они оба рассмеялись.
В шесть утра он посадил ее в самолет летящий в бывшую столицу Казахстана. Наконец около двеннадцати часов дня, она усталая вышла из самолета в Алма Ате. Ей хотелось неимоверно спать и она надеялась увидеть Валеру, который должен был прилететь сюда еще утром. Среди встречающих его не было видно и она пошла за багажом и стояла со всеми и терпеливо ждала, когда же начнет работать вертушка транспортера и начнут показываться едущие на ней чемоданы. Смотрела на стеклянную дверь и все ждала, что вот вдруг покажется Валера и все ее сомнения рассеятся. Неожиданно сзади раздался незнакомый голос, который назвал отчетливо ее имя и фамилию и который просил вовсе не оборачиваться и сообщал ей, что Валера просил его поехать на вокзал и привезти в гостиницу. Она все же обернулась и увидела человека лет около сорака, который вел себя неуверенно и как будто бы чего то боялся. Она спросила его, отчего Валера не смог приехать сам, но он не мог ответить на этот вопрос и все время оглядывался на невидимого кого то, кто мог стоять или идти за ним. Она извинилась и пошла спокойно в туалет. Смотрела, стоял тут же при дверях, что делает этот сопровождающий ее тип. Он стоял тут же и время от времени поглядывал на двери туалета. Она думала над тем, что же она сможет тут сделать и чертыхалась в сердцах на себя за свою совершенную безответственность во время этой поездки. Решила выйти из туалета и ехать с ним, туда, куда он ее повезет. Он взял на площади перед зданием вокзала такси и они поехали сначала в центр, а потом свернули в один из северных районов города. Горы надвигались со всех сторон нагород и запах бензина пробивался во все щели маленького и расхлябанного автомобиля марки жигули. Человепк не говорил ничего и все время поворачивал голову, или смотрел в переднее зеркало на нее.Она вытащила телефон и начала звонить в Германию. Опять услышала голос Алекса и сообщила ему, что она в Алма Ате и что по-видимому Валеру поймали какие то местные жулики и что она едет с человеком, который, как ей кажется послан этими жуликами. Алекс рассмеялся и спросил, что она предполагает делать дальше. Она назвала ему номер телефона в Алма Ате и попросила, чтобы он немедленно связался с этим человеком, который работал в уголовном розыске еще со времен Советского Союза и назвала дополгительно номер автомобиля, на которм она ехала теперь, добавив, что эта информация может быть ему вовсе не пригодиться, так как тут номера могут менят на каждом шагу. Сообщила также, что оставила в женском туалете мобильный телефон, который принимал все время сигналы о месте ее пребывания до сего момента. Положила телефон в карман куртки начала смотреть безразличным взглядом на мелькавшие вдоль дороги невзрачные строения почти пригорода. Приехали наконец и тип рассплатился с шофером, вышли из такси и видно было, что он осмелел и уже не оглядывался по сторонам, как будто бы ждал, что за минуту кто то нападет на него. Пропустил ее вперед и шел сзади. Она остановилась и сказала совершенно спокойно:
"За самое позднее пол часа тут будет весь отдел криминальной полиции города, я это серьезно говорю и предлагаю, чтобы вы шли впереди". Он выругался и пошел вперед. Через три дома, повернул в первую маленькую, неоткуда взявшуюся улочку и остановился перед высоким забором. Позвонил. Стояли и ждали пока кто то там открывает несметное количество замков. Наконец в проеме показалось лицо женщины и она что то начала быстро быстро говорить типу так, что Светлана не смогла разобрать ничего о чем они говорили. Тип засмеялся и произнес неожиданно приветливо:" Прошу, прошу, вас уже все ждут". Она прошла в проем дверного пролета и оказалась во дворе, окруженном какими то пристройками, посередине которого стояло алычевое дерево.
Весь дворик был выложен плиткой, зеленого цвета, Тип прошел прямо к дверям и остановился перед ними:" Вы тут подождете, я узнаю". Что он должен был узнать она не поняла и не хотела спрашивать. Женщина, узбечка, где то лет шестидесяти смотрела на нее сквозь прищуренные ресницы глаз, враждебно и сложив руки на груди. Светлана поставила сумку на землю и открыв сумочку достала паперосы. Вытащила одну и закурила. Та смотрела на нее презрительно и отчего то начала махать руками, как будто бы разгоняя дым. " Не хорошо, не хорошо", произнесла и показала на сигарету,-" Женщина не будет курить, женщина не будет курить". Светлана стояла посередине двора и рассматривала затейливо нарисованные краской на стене дома восточные узоры ярко голубого, желтого и красного цветов.
Тип вышел из дома, приподнимая занавеску неопределенного цвета. "Валеры нет",- сообщил просто и пригласил ее войти в дом. Она не двигалась и стояла и курила паперосу. Потом бросила ее на пол и вытащила опять мобильный телефон. Набрала номер Алекса и спросила его, догзвонился ли он в Алма Ату. Он сказал ей, что полицейского из криминальной полиции города нет дома, но жена его сказала, что как только она его найдет по телфону передаст сообщение. В сердцах она выругалась и спросила, что ему известно еще и не звонил ли Валера. Он ответил ей, что Валера не звонил и что люди в Москве звонили ему и тоже не знают, что произошло с ней и спрашивают, может быть вылететь в Казахстан. Она молчала и думала, что же все это означает, а потом отчего то сказала Алексу, чтобы он дозвонился до отца и чтобы тот перезвонил ей сюда на ее телефон. Смотрела на типа и улыбалась:" Ну эти штучки я знаю, рассказывай, где вы запрятали Валеру". Тип развел руками и сообщил неожиданно твердо:" Двести тысяч и завтра мы его приведем сюда". " Эй ты!", - произнесла она все время улыбаясь, да я его и даром не хочу, можете его себе забрать, да пошел он....." . Выражение лица типа не изменилось, он только сделал шаг в ее направлении и вытащил руки из карманов." Только без рук и рукоприкладства, и если с моей головы хоть один волос упадет, будет тебе, сляшишь, как тебя там, будет тебе каюк". Произнесла всю фразу тихо и отчетливо. Тип слегка отодвинулся и все время стоял, как будто бы чего то ждал. В дверях появился высокий , не восточного типа человек, одетый по западному и, отодвинув эту неприглядную занавеску, вышел во двор и пристально смотря на нее, произнес по-английски:" Вы зря так не доверяете людям, они вовсе не хотят вам сделать ничего плохого, просто сейчас у нас очень плохая ситуация и все платят, платят все",- закончил и рассмеявшись произнес по арабски:" Вот сука", обращаясь к типу, который привез ее из вокзала. Она смотрела прямо в глаза этому другому и медленно, медленно, как будто бы нехотя подошла к нему и прямо тоже смотря ему в глаза сказала ему тоже по-арабски, что он не знает с кем имеет дело и для него было бы лучше, если бы он приказал своим придуркам привести сюда русского, которого они похитили вчера. Он нахально рассмеялся прямо ей в лицо и сказал, что она неверная и что с ней они расправятся после. Повернулся и пошел опять в дом. Она стояла посередине двора и лихорадочно размышлла над тем куда же она вляпалась благодаря своей безрассудочности, безответственности и самоуверенности. Но потом почему то, она решила что сможет как то выйти из этой ситуации, хотя не имела ни малейшего представления, что она дальше будет делать. Опять вышел дядька из дома и, став напротив нее, произнес:" Вы можете идти в город, вы нам не нужны, мы с женщинами не воюем". Она оставалась стоять и не двигалась с места. " Вы немедленно должны отпустить нашего сотрудника",- произнесла решительно,-"Иначе я останусь тут и вам не сдобровать". "Вы, мадам, не понимаете, что мы можем сделать с вами", - произнес он, обращаясь к ней как к ребенку. Она взяла сумку и решительно двинулась к воротам. На улице не было не души, палило во всю солнце и не было ни машины, или какой бы то ни было живой души. Она не знала в какой части города она находится. Пошла наугад просто посередине, с намерением остановить первую попавшуюся какую либо машину. Прошла так может быть километр или два, дома стали делаться все меньше и дряхлее и она поняла, что нужно идти в другую сторону. Пошла назад и наконец дошла до злополучного дома и пошла дальше. Через час ходьбы дошла до какого перекрестка и увидела на противоположной стороне дороги машину, одиноко стоявшую на обочине. Подошла, в машине не было никого. Пошла дальше и когда уже решила, что наверно ей прийдется тут на улице заночевать, пронеслась, взбивая столб пыли какая то неопределенного типа и возраста машина и скрылась за ближайшим поворотом. Она тогда подумала, что это знак везения и что наверно теперь будет появляться все больше машин и она сможет на какой нибудь из них доехать до центра. Стало постепенно темнеть, она чувствовала усталось двух ночей без сна и все время ее преследовала мысль- только бы не заснуть тут прямо на улице. Отчего то люди тоже попадались тут редко и те, которых она встречала провожали ее любопытными взглядами, а она не хотела с кем либо разговаривать и упрямо шла вперед.
Наконец на каком то кряду перекрестке, который трудно было даже назвать перекрестком, она остановилась совсем изнуренная и решила не двигаться и ждать. Стояла с поднятой рукой, как когда то в молодости и ловила машину. Наконец минут через пятнадцать машина остановилась и шофер открыл дверцу:" Двадцать долларов", - произнес еще до того, как она успела открыть рот.
"Хорошо" , - произнесла она по-русски и он поправился:
"Тридцать долларов". Она захлопнула дверцу и осталась стоять на мостовой в пыли. Он отъехал метров двадцать вперед, а потом дал задний ход и, открыв дверцу машины спереди, произнес с грузинским акцентом:" Садись, двадцать долларов". Она влезла в машину, неимоверно отчего пахнувшую всеми возможными запахами, от которых ее тошнило. Ехали молча и он ничего не спрашивал. Когда стали уже доезжать до центра, спросил:"В центральную".
Она ответила:"Да". Высадил ее при каком-то здании, по виду напоминавшем гостиницы сороковых годов в Европе и, получив от нее двадцать долларов опять спросил, может быть завезти ее куда нибудь поесть. Она ответила отрицательно и двинулась ко входным дверям.Двери поддались довольно легко и тогда, когда она хотела из толкнуть еще дальше, чтобы войти в гостиницу, поняла, что они не смогут быть открыты , потому что на внутренней стороне дверей прикреплена металлическая скоба, которая и не позволяла дверям отвориться. Внутри в фойе спокойно гуляли какие то люди.
Она постучала в стекло двери и громко попросила, чтобы ей открыли двери. Подошла какая то женщина и произнесла голосом, не терпящим никакой критики, как какому то интрузу:" Все номера заняты". Светлана спросила тогда:" Насовсем". Женщина фыркнула и без слова отошла от дверей. К ней подошел какой то человек, в кожаной куртке, в кепке, смотрел оценивающе на ее багаж и потом, видимо закончив осмотр и приценившись, произнес:
" Сто долларов". " Ну и что за сто долларов?",- спросила.
" В гостиницу попадешь",- сказал он спокойно.
" А там что?",- спросила она.
" А там, если места будут, получишь, если нет, не получишь".
Она вытащила опять мобильный телефон из кармана плаща и начала звонить к человеку из кроминальной полиции. Попала как раз на него, когда был уже дома и по-видимому ужинал. Сообщила ему, что стоит перед гостиницей и если хочет заработать сто долларов, то может приехать сюда и получит эти сто долларов, потому как ей все равно кому платить.
Тип, предлагавший сто долларов стоял тут же м внимательно приглядывался и прислушивался. " Ты откуда?",- спросил любознательно. Не ответила ему ничего, ждала. Он опять произнес:" Ты откуда?". Она отвернуласт спиной к нему и стала смотреть на дорогу, когда же покажется наконец машина полицейского. Фонари горели чахоточным, подслеповатым светом и оттого улица выглядела таинственно и даже загадочно и для того, чтобы представить себе, что она где то на неведомой планете, она еще к тому же прищурила оба глаза и тогда все показалось ей оченбь симпатичным и джаже тип, стоящий подле и не отходивший все время от нее ни на шаг, показался ей этаким принцем из сказки про Ходжу Насреддина. Тип тронул ее за рукав и произнес:"Куртку продай, сто долларов".
Она рассмеялась и решила отойти от этих проклятых дверей. Стала ходить взад и вперед перед дверьми гостиницы, аж наконец показалась машина полицейского новенький джип-тоёта светло бежевого цвета. Залихвацки остановил машину перед подъездом и, подняв в приветствии руку, обратился к типу, который предлагал ей за сто доллров войти в гостиницу:
"Привет Джаскалык. Ну и как дела, вижу, что все нормально". "Норомально начальник", - произнес он не изменяя позы, тем же хозяйственным голосом.
Виктор, один из главных сыщиков в городе, взял ее под руку одной рукой, а в другую ее сумку и предложил ей поехать к нему домой, так как по его мнению, ее тут бы загрызли всевозможные насекомые, которых в гостинице несметное множество, а к тому же не работает климатизация и нет воды.
"А кто же проживает в гостинице", - просила она ухмыляясь.
"Да в основном беженцы из Армении, из Грузии, русские, ну всякие, кому вообще некуда деться". В машине работала климатизация и он спросил её, как работает климатизация,может быть поубавить, потому как можно простыть, когда выйдешь из машины. Она кивнула машинально головой. Приехали к его дому. Ворота были закрыты, она сидела в машине, пока он звонил и ждал пока эти самые ворота кто то открывал. Показался какой-то типа борца человек и, открыв ворота, ждал, пока тот въедет во двор. Закрыл ворота за машиной и началась опять процедура закрывания ворт на замки, которая длилась вдвое дольше. Она вышла из машины и очутилась во дворе метров этак в пятьдесят шириной и метров сорок длиной. Посередине двора на гриле жарились на шампалах шашлыки из печени, наверху был натянут материал от какой то огромной палатки зеленого цвета, открытойсо всех сторон. Обок стоял длинный стол с лавками по обеим сторонам. Виктор взял живо ее сумку и пригласил ее в дом:"Входите, входите, без ста долларов",- смеялся. Вошла по ступенькам в коридор, посередине лежала светло розового цвета дорожка, коридор довольно длинный вел прямо в комнату, посередине которой лежал тоже коверв пастельных тонах, а вдоль стен стояли кожанные диваны. Посередине не было ничего, только в углу с левой сторны стоял столик, а на нем здоровенная лампа с абажуром и золотой ножкой. На окнах, неожиданно больших и довольно узких висели присборенные как на снимках со времен пятидесятых годов белого цвета, шелковые шторы. Хозяин, гордый своей столовой пригласил ее посмотреть, сам был без обуви в самых носках. Она тоже сняла обувь и просто заглянула в комнату.
" А для гостей у меня есть специальная комната и даже у вас будет своя специальная ванная",- он торжественно закрыл дверь столовой и пошел дальше по коридору. Прошли мимо трех дверей, он толкнул четвертую, они очутились в коридорчике, где справа была еще одна дверь, ведущая в комнату, а слева в ванную. Ванная вся была выложена кафелем включая потолок, голубого цвета, на полу лежал тоже кафель тоже голубого цвета.
В углу ванной висел букет искусственных фиалок, в ванной пахло тоже фиалками. Было чисто, кафель был положен слегка криво, каждая кафелька налезала на другую впритык. Он смотрел на нее и ждал узнания. Она похвалила его за порядок и чистоту и спросила его, как это он умудрился отгрохать такой дом.
Он хмыкнул и махнув куда то неописуемо рукой, произнес загадочно:"Все своим трудом и кончно же родственники жены помогли". Вошла в комнату, довольно посторную, с большой кроватью, деревянной и двумя тумбочками по обеим стронам, письменным столом, шкафом и двумя стульями. " Я из за этой мебели ездил в Эстонию", - заявил Виктор, - " И причем делали мне по заказу, из журнала западного, вот как сказал, так и сделали. А матрасы я привез из Германии, специально из Германии". Он выглядел победителем и смотрел на нее и ждал, когда же она наконец скажет что лестное о нем.
" Да, Виктор, неплохо, неплохо, у вас неплохой вкус",-
наконец выдавила она.
" Ну располагайтесь, мойтесь с дороги, а потом, на шашлык прошу во двор", - произнес он.
Осталась одна наконец и была настолько усталая, что еле держалась на ногах и никаком шашлыке на ночь, конечно она и знать не хотела. Разделась и приняла душ. Вода была горячая, а холодная текла маленькой струей, так, что приходилось мыться очень внимательно, чтобы не обжечься. Легла на кровать и почти засыпала, когда в комнату постучали и на пороге появился опять Виктор:" Ну вот, никаного сна, ну что вы, приехали, не ели ничего, идемте, да не одевайтесь, так в халате можете и идти, у нас все свои". Она все же переоделась в спортивный костюм с короткими брюками и вышла во двор. За столом сидело человек десять, какие-то здоровенные мужики, женщины и промеж всего бегали дети. На столе стояло несколько салатов, плов, зелень пучками, на шомполах на подогреве лежали горой шашлыки. Села к столу и вовсе не хотела есть. Виктор налил всем водки,
ей тоже и все дружно выпили.
Шашлык действительно был вкусный и она наелась, съев половину одного шомпола.Тосты шли каждые пять минут. Наконец, когда шашлыки были съедены, внесли бараний суп и манты на двух больших блюдах. Сон прошел, но есть она уже не могла ничего и только смотрела на общество. Виктор не говорил ничего, сидел рядом с ней и все время поглядывал и предлагал съесть то одно, то другое. "У нас, вы наверное забыли, у нас все вечером решается за столом и кушаем мы , когда жара спадет, а то как же и даже я привык к этому ритму жизни:"Азия - дело тонкое", - произнес он и рассмеялся.
Утром, когда она еще спала приехал человек из клана, привез с собой Валеру, слегка раздоссадованного, оттого, что его так, как мальчика поймали тут и оттого позиция его фирмы на переговорах по ценам, по условиям поставки будет совсем другая. Заставила их долго ждать, пока, наконец вышла из комнаты. В столовой, которой так гордился Виктор, сидел маленький, с хитро сощуренными глазами человечек и перебирал
четки. Вошла и, не подавая руки для приветствия, только наклонила голову и посмотрела внимательно на человека.
Он тоже наклонил голову и продолжал, опустив голову перебирать четки. Встала и вышла из комнаты. Решила тут же ехать в аэропорт и не вести больше переговоров с этими людьми. Нашла на кухне Виктора и сообщила ему об этом.
" Да Вы что с ума сошли, нам стоило немалых усилий уговорить его приехать сюда",- проговоил грубо.
" Да кто он, и кто Вы в самом деле",- она начинала заводиться и думала уже, что зря попросила его о помощи.
" А вот, когда Вам некуда было деться, Вы мне позвонили, а теперь, не будете вести переговоров. Не нравится мне все это. У меня будут большие расходы. Они ведь надеятся, что смогут выторговать от Вас хорошие цены для себя",- смотрел на нее уже совсем нахально и враждебно.
" Мне думаетсяЮ что В этом мероприятии и Вы принимали участие",- произнесла совершенно спокойно и встала.
" Да Вы живете в другом мире, здесь уже нет советсвкой власти, здесь свои законы и их нужно уважать, как в Москве уважают Ваши законы",- опять был готов сражаться с ней.
" Ну а скажите , мне пожалуйста, какими деньгами я смогу платить всем вам, если он цены так накрутит, что прибыли у нас не будет никакой, я что ли дорлжна доплачивать до всего этого",- смотрела на него и говорила с издевкой.
" Да у Вас денег немеряно и оттого, могли бы и в цене уступить",- он вовсе не собирался разговаривать с ней, здесь было его поле и на нем он привык делать все , что хотел.
Она была уверена, что похищение Валеры тоже было устроено
им в сговоре со всем кланом. " Ну хорошо, действительно, сейчас переговоры вести я не могу, не оттого, что не хочу, а оттого, что нужно мне ехать завтра уже обратно в Германию, а еще нужно доехать до Москвы, поэтому я действительно должна уезжать и я готова извениться перед Вашим гостем, но время прошло и я уже в дороге третий деть, а запланировала
быть тут два дня. Она стремительно подошла к дверям и вышла в коридор. Подошла к дверям столовой и войдя туда, увидела совершенно пустую комнату. Пошла в комнату, где спала и начала собираться. Визит её в Алма Ате закончился безрезультатно. Вечером того же дня была уже в Москве и тут же улетела в Германию.
Давно привыкла уже к такому типу отношений и вовсе не волновалась, только не могла себе простить, что взяла с собой совершенно безполезно Валеру. "Все хорошо на своем месте", - твердила все время себе раздоссадованная оттого, что опять делает ту же ошибку, что и прошлым разом, когда тоже взяла с собой одного русского и одного немца, которые испортили её отношения точно также. "Нужно знать ментальность и повадки каждого зверя",- твердила себе,-" А иначе не стоит идти на охоту, вовсе не стоит".
Инспекция.
Арам ждал во Флоренции в гостинице возвращения Дитриха из Берлина и понемногу свыкся с мыслью, что возможно ему не прийдется вовсе ехать в Варшаву и по правде ему не хотелось туда ехать. Был конец ноября и погда стояла совершенно не типичная для этих мест, лежал снег и было противно промозгло. Арам выходил каждый день сразу же после завтрака на прогулку и гулял долго в садах Боболи, часа два, потом возвращался, пил горячее кофе и садился за писание. Писал до обеда, до двух часов. На обед сходил в большой зал ресторана и все время сидел один за своим столиком, для гостей гостиницы и просматривал перед поданием обеда газеты. Ничего особенного в гостинице не происходило, все шло, немотря на войну, своим, казалось, обыденным чередом. В гостинице, кроме него была какая то группа немецких офицеров из Берлина, которые приехали сюда, как сообщил ему конфиденциально очень болтливый портьер,для обсуждения с местными властями плана строительства оборонительных сооружений. Вечерами из зала на первом этаже розносились звуки ностальгических вальсов Штрауса и ближе к полуночи пронзительный женский визг и совместное пение немецких, похожих все как на одно лицо маршевых песен. Наконец немцы уехали и в гостинице сделалось совсем пусто.Приближался декабрь и Араму начинало иногда казаться, что ему прийдется ждать приезда Дитриха еще очень долго.Никакой связи с ним не было и его Арама сомнения о том, что что то в Берлине не сработало, стали с каждым днем все более навязчивыми.В одно из первых воскресений декабря, он, как обычно в воскресенье, встал позже и принялся делать гимнастику перед открытым окном. Почти морозный воздух влетал в открытые окна номерана втором этаже. Он закончил упражнения и, раздевшись, собирался уэже идти в ванную, когда в дверь кто то постучал и он попросил этого кого то подождать. За дверью было молчание и он вдруг почувствовал, что того кого то он не знает. Набрал номер администрации и спросил, не спрашивал ли его кто нибудь. Ему ответили утвердительно. Директор гостиницы сообщил ему, что утром о нем спрашивал какой то немецкий офицер. Положил трубку и спокойно пошел в ванную принимать душ. Одевался медленно и, когда наконец все размышления на тему: что же это за человек были исчерпаны, вышел из номера и начал спускаться по лестнице в столовую на завтрак. На столе рядом с приборами для еды лежали стопкой свежие газеты и он начал просматривать их, ждал пока принесут завтрак.
В зале не было никого и он был единственным гостем в ресторане. Принесли завтрак и официант спросил, что еще должен он ему принести на завтрак кроме обычного, чередующегося каждый день набора. Спросил тогда, нет ли у них сухих абрикосов, или может быть абрикосового джема и тот удалился, чтобы принести дополнительный заказ. Сидел и смотрел газету, время от времени берясь за чашку с кофе и поднося ее ко рту. Нужно признать, что тут в первый раз за время войны, он завазывал натуральное кофе и привык в течение вот уже двух недель к его вкусу и с сожалением думал о том, что же будет на оккупированных территорих, куда он должен будет ехать. Он привык к этой пусть ограниченной , но все же роскоши военного времени и как каждый не хотел расставаться с чем то даже таким пустяшниым, хотя даже сам себе не смел признаться в том, что он может так поддаться буржуазным навыкам , вот например еды. Старался все же отгонять эти мысли и твердил себе самому, что все это чепуха и что если ему нравится вот такое кофе, которое подают тут, то от чего же он не может его заказывать и отчего это кофе не может ему нравиться, как каждому смертельному. Офиициант принес курагу, мелко порезанную, почти массой выложенную в маленькой порцеллановой мисочке и спросил, не принести ли ему еще кофе, на что Арам кивнул утвердительно. Просматривал очередную газету из местных, проправительственного толка, ничем почти не отличающуюся от двух предыдущих.
Закончил завтрак, встал и вернувшись в номер одел пальто и спускался вниз к выходу, чтобы идти на прогулку.
Шел по улице, ведущей к площади, названной именем национального героя Италии, не помнил уже имени этого героя, знал просто дорогу к площади. Шел совсем машинально, не оглядываясь, все восхищение архитектурой зданий, которое было у него в первые дни, прошло и он воспринимал её совем естественно. Настроение у него было несколько подавленное, не было вот уже две недели никаких известий от доктора.
У него, правда на всякий случай был адрес одного адвокатского бюро, куда он мог обратиться в абсолютно экстренном случае, но он не спешил и ждал. С ним поравнялся какой то довольно высокого роста, одетый в гражданское человек, смотрел на него внимаьтельно и Арам вдруг почувствовал, что этот человек что то хотел ему сказать. Оглянулся на улице не было никого. Дошел до площади делла Веккьо и решил посидеть на скамейке перед памятником прямо перед зданием Палаццо Уфицци. На площади не было слишком много народа. Сидел на лавке и, подняв голову смотрел на главный вход здания в довольно пемпезном стиле. Ему начало казаться, что кто то наблюдает за ним и он одернул себя сам и подумал, что все такого рода мысли всегда овладевают им, когда он находится перд важными решениями или перед осуществелнием важных дел.
" Я вас видел сегодня в гостинице, я сегодня приехал из Берлина и подума, ч то Вы в этой гостинице выглядете совсем не по военному и даже как то провинициально, как будто бы Вы даже скучате", - обернулся и увидел человека, которого
встретил, идя к площади.
Не отозвался, только повернул голову и жестом руки предложил человеку место обок себя.
" Да у меня, действительно отпуск, сегодня не известно, когда еще можно будет отдохнуть и набраться сил",- произнес ничего не значащую фразу и посмотрел внимательно на собеседника. Тот улыбнулся и подтвердил его слова, сообщая, что он тоже решил на пару дней поехать в Италию, так как в Берлине отдохнуть вообще не возможно.
" А кстати, что же сейчас в Берлине", - спросил Арам, поворачиваясь и показывая своим вопросм некую долю заинтересовнности. " Я должен Вам сказать, что вообще то говорить о том, что вообще делается в Берлине по законам военного времени нельзя",-рассмеялся,-" Но я сообщу Вам эту военную тайну",- смеялся и продолжал уже совершенно серьезно,-" Бомбят Берлин, вот уже был третий налет англичан, когда я позавчера выезжал оттуда". Сидел и неговорил ничего Арам тоже молчал.
" Меня даже не волнует то, что многие памятники в середине города разрушены, даже потери мирного населения, все это можно было предвидеть, меня только все последнее время мождно сказать терзает одна , практически мысль - как долго еще может еще длиться эта неизвестность и непредсказуемость вот например Америки или Англии",- смотрел внимательно на Арама и ждал явно ответа от него.
"Ну вот Вы попали точно в мои мысли, Вы задели просто напросто мой нерв, но я как каждый италянец, весьма прагматичен и могу Вам сказать, что бы они там не думали и не планировали, все же война когда то кончится и мы сможем думать о чем угодно, но не о ней. Она по моему не самое главное в жизни каждого человека, но о ней нас заставляет думать жизнь оттого, что в нас сидит звериный может быть даже страх погибнуть",- Арам смотрел тяжелым взглядом на человека, сидящего рядом и молчал.
Тот встал и откланявшись пошел обратно к гостинице.
Арам встал тоже и решил вернуться в свой номер.
В гостинице его втретил портье и сообщил ему, что для него есть письмо. Арам взял письмо и решил открыть его в номере.
Письмо было довольно объемным, как будто бы в нем лежало что то тяжелое. Разделся медленно и, подойдя к столу сел на стул и только тогда открыл конверт. Из него выпал другой конверт, в котором была довольно объемная пачка денег. Рядом лежало письмо, написанное по-немецки. Письмо было подписано каким то именем, неразборчиво, но в нем сообщалось, что их общий знакомый передает ему привет и, что будет через пару дней в
Неаполе.Имени этого общего знакомого в письме не сообщалось.
Прошло еще восемь дней, ничем особенным не отличающихся от прошедших. Арам выслал, все написанное им на адрес адвокатской конторы во Флоренции, который был дан ему для абсолютно экстренных ситуаций. В гостинице появились какие то люди, разговаривающие с ярко-выраженным немецким акцентом и Арам старался не входить ни в какие разговоры со случайными гостями гостиницы. В понедельник в гостинице был какой то банкет со множеством итальянских военных, были также немцы и настроение этого банкета передавалось обслуживающему персоналу. Во вторник утром вся группа в количестве, наверно человек пятидесяти отъехала и снова воцарился обычный порядок какого то ожидания.
Вечером того же дня приехал Дитрих в немецком мундире офицера вермахта. Приехал на машине с немецкими номерами, в довольно тяжело выглядевшем Даймлере, запыленном, с почти лысыми покрышками. На другой день занялся ремонтом машины, отдав ее в какую то мастерскую и соосбщил Араму, что ждать прийдется около трех дней, когда её ему отремонтируют, чтобы можно было ехать в Берлин обратно. Дитрих даже подумывал, что если не удасться отремонтироровать машины, прийдется ехать на поезде и оттого Арам пошел на вокзал, построенный в тясяча девятьсот тридцать шестом году, напоминающий своей монументальной глыбой очень современные здания в Берлине. Почти плоская крыша вокзального здания построенного по проекту архитектора Микелуччи, с двухступенчатой надстройкой и со встроенными стеклянными окнами-стенами, с большим просторным входом, придавала вокзалу современный вид и оно казалось вовсе не подходило по стилю ко всем постройкам центра города.Церковь Святой Марии Новеллы, мимо которой он вышел на привокзальную довольно узкую площадь, казалась даже вычурной и не совсем подходящей
к зданию вокзала и может быть оттого создавала какое то невесомое равновесие между зданием вокзала и самой площадью.
Билеты нужно было заказывать за два дня вперед и Арам решил подождать, пока не решиться окончательно вопрос с ремонтом машины.
На другой день в мастерской Дитриху сообщили, что покрышки для его машины найдены и что ремонт закончат через день.
Офицерский мундир, который привез ему Дитрих, нужно было несколько переделать и Арам решил не спрашивать в гостинице про портного, только направился в центр города и там быстро нашел мастерскую, где ему в тот же день переделали мундир по его фигуре.
Шел обратно от портного вдоль набережной реки Арно и ему казалось, что вот он опять уже в Варшаве и он даже закрыл на какое то мгновение глаза и, опять открыв их, вздохнул и подумал, что наверно наступит такое время когда он сможет идти по Варшаве, не разрушенной, обок зданий как во Флоренции и все связанное с войной будет как страшный сон, сон, который был наяву.
В новом с иголочки мундире в отремонтированном Мецедесе Арам сидел на переднем сиденьи , рядом с Дитрихом и ехал в направлении на Австрию, на Вену, чтобы оттуда ехать сначала в Берлин, а потом в Варшаву.Партийный билет члена НСДАП,
удостоверение личности, удостоверение СС, продовольственные и хозяйственные карточки и еще целая куча документов на имя Алойза Нольте приятно грела грудь через карман и он насвистывал и размышлял над тем, что же предстоит еще сделать в Берлине, чтобы получить нужные документы для официальной командировки по инспекции двух концентрационных крупнейших лагерей - Заксенхаузен и Аушвиц.
Дитрих был малоразговорчив и время от времени посматривал на Арама и спрашивал ни с того ни с сего какие-то детали из биографии этого Нольте. Арам, благодаря свой феноменальной памяти, выучил все мельчайшие детали из биографии Нольте, прочел целую папку документов, связанных с Нольте и самое главное, он чувствовал, что он сможет выполнить это задание и выполнит его обязательно, если будет уверен в себе.
Эта уверенность, которой у него не было совсем еще в Вашингтоне и которая появилась и утвердилась в нем после выздоровления и пребывания среди ирландцев, когда он познакомился ближе с их организацией и методами их работы и борьбы. "Ну отчего Вы все таки так самоуверены",-спросил его вдруг Дитрих и посмотрел уже на него совершенно серьезно."После войны, если нам суждено выжить,я смогу Вам рассказать об этом",- Арам тоже посмотрел серьезно на того и повернул голову подтверждая этим, что разговор окончен и что он не хочет теперь возвращаться к этому вопросу."Ну хорошо, но все таки, ведь вот если мы погибнем, только оттого, что где то сами сделаем ошибку, где-то проболтаемся,где то, скажу прямо выпьем слишком много",-опять смотрел на Арама и ждал ответа.
"Эту акцию мы должны закончить в три, ну максимум в четыре дня",-Арам смотрел на него, прищурив один глаз и совершенно серьезно добавил:" Три,четыре дня.Потом я не вижу возможностей пребывания в таком месте, я просто не выдержу,а на такое время я себя сам настроил".
Дитрих перестал вообще что-то задавать ему после этого всякие вопросы и сосредоточенно вел машину. Арам,хотя и имел
водительские права, но навыков вождения машины,как таковых у него не было,поэтому Дитрих с досадой еще во Флоренции выговаривал Араму,что на его неумении водить машину он может погубить всю операцию. И вот теперь он решил, что Арам должен вести машину, чтобы хотя бы в дороге до Германии у него была какая нибудь практика. «Все, от этого места до самого Берлина ты будешь вести машину»,- произнес Дитрих жестко и, остановив резко автомобиль, открыл дверцу.
«Я в Лондоне целый почти день ездил на машине, и вовсе не плохо, а кроме того два месяца розвозил хлеб на грузовой машине в Ирландии»,-сопротивлялся он.
«Здесь у тебя должн быть фронтовой подчерк вождения машины.
В Берлине все ездят очень корректно,но те, кто приехал с восточного фронта, у них, особенно в первые дни пребывания в городе несколько неуверенно выходит вождение...., ах да вообще это, конечно мелочи, но кто его знает, может быть в штабе кто-то прицепится к тебе и ты должен будешь показать свою смелость и залихвацки водить машину о Берлину. А это вовсе не так просто»,- он сделался отчего то озабоченным и замолчал.
«Ну тогда нужно всякими способами избегать такие ситуации»,- произнес он фразу как-то неуверенно.
«Я вот думаю, не решить ли тебе вообще дела в Берлине так, чтобы ты был в госпитале»,- произнес Дитрих.
«Никаких госпиталей,никаких больниц!»,- Арам раздосадованно оборвал мысль Дитриха.
«Мне нужен по-просту шофер,так как я не научусь за такое короткое время сравнительно свободно водить машину. И вообще отчего ты думаешь,что Алойз хорошо водил машину?»,- Арам смотрел на Дитриха, стоявшего перед автомобилем и смотрящего внимательно на передние покрышки.
«Черт побери, проклятые итальяшки!»,- со злостью почти прокричал Дитрих,-«Вот ведь мне обещали, что покрышки новые и что же мы проехали всего двести километров и посмотри, если бы я не остановил машины сейчас, ну или за пару километров, была бы точно авария!».
Начал откручивать сначала одно колесо и когда заменил правую покрышку, принялся за другое колесо.Ну вот теперь у нас нет вовсе запасных покрышек и, если хоть одна резина проколется или что то произойдет по дороге, мы будем сидеть намертво!»,-зло смотрел на Арама и ждал, чтобы он что то сказал.
В нескольких километрах от границы с Австрией Дитрих решил остановиться и переночевать. Эти горные дороги все время езды требовали от него небывалого внимания и было видно по нему, что он устал изрядно. Остановились они перед гостиничным двором прямо рядом с главной дорогой. Арам остался сидеть в автомобиле и в переднее зеркало с вниманием рассматривал происходящее перед въодом в гостиницу. Дом имел вид большого крестьянского дома со множеством пристроек всевозможных и неожиданных, как и многие дома здесь, которые расстраивались по мере роста благосостояния его владельца. Вот наконец вдверях показался Дитрих и стремительно направился к автомобилю.
Арам сидел на переднем сиденьи и старался по выражению его лица определить его настроение. Дитрих без слова включил магнето и вовсе не смотря на Арама с поднесенной головой смотрел вперед. « Ну и как можем тут переночевать»,- спросил его Арам.
«Сейчас первое, чтомы должны, это как можно быстрее отъехать отсюда»,-цедя скозь зубы произнем Дитрих.Сделался красный на лице и был настолько на взводе, что Арам откинулся на спинку сиденья и внимательно посмотрел опять на входную дверь гостиницы. По направлению к их машине шел какой то господин, одетый по-крестьянски в домотканной зеленого цвета безрукавке.
Дитрих выключил магнето и полный казалось отчаяния откинулся на спинку сиденья.
«Господин майор»,- произнес человек, подойдя к машине,-
«У нас сегодня нет мест, но я могу вам посоветовать проехать еще километра два и вы можете остановиться у моего шурина,
правда у него нет таких условий, но все чисто и поверьте, он охотно примет вас».
Смотрел внимательно на Арама и вдруг задал ни с того ни с сего вопрос:« А ваш попутчик может быть хочет остановиться в доме для офицеров СС. Я уже предварительно туда позвонил и для него там оставлен один номер».
Арам рукой, в которой держал две перчатки, вместе сложенные, кк какой то плебей, похлопал человека из гостиницы по плечу, причем это хлопок пришелся не совсем по плечу,а скорее по руке того и произнес голосом полным энтузиазма и полным пафоса:
«Очень похвально видеть приверженность и преданность людей тут, я со своей стороны чувствую, что Вы хотите нам помочь,но что то мешает Вам это сделать и потому Вы хотите нас всяким способом отослать куда то подальше»,- последюю часть преложения он произнес смотря прямо в глаза человеку и почти крича, уже заведясь, отчего казалось, что через минуту он выйдет из автомобиля и, выняв револьвер расстреляет человека.
Тот стоял оторопело около машины и какое то мгоновение ничего не говорил, как будто бы в горле у него застряло что то, чего он не может никаким образом проглотить.
Арам уже открывал дверцу автомобиля и даже при этом нарочно задел его этой дверцей, правдоподобно больно ударив по ноге.
Тот оторопело сделал шаг назад и еле удержался на ногах, скривившись от боли.
«Дитрих, я должен тут кое что проверить»,- произнес он обращаясь вовсе не к Дитриху, а к человеку из гостиницы.
Шел, не глядя на человека в направлении к дверям гостиницы.
Человек семенил за ним молча и услужливо открыл двери в гостиницу.
Дитрих побледнел, сидел вдавленный казалось в сиденье автомобиля небывалым по тяжести грузом.
Прошло пол часа , никто не выходил из гостиницы и никто не подъезжал. Тишина давила на Дитриха своей неопределеннностью и он лихорадочно думал над тем, что же он должен теперь делать.
Он сидел и ждал.
В это время Арам сидел в главном зале гостиницы, перед ним на двух составленных по его приказанию столах были разложены книги посещения гостиницы за два последних года.
Мундир его был расстегнут привороте, но только слегка, фуражка лежала тут жена столе, а рядом лежал револьвер в кобуре.
С другой стороны стопой лежали книги посещения. Пред ним лежали
Бумаги, стоял каламаж с ручками и он, просматривая книги, что то внимательно время от времени записывал. В зале не было никого, кроме него. Вообще во всем доме стояла мертвецкая тишина и только время от времени, испуганный официант заглядывал через приоткрытые двери и тогда Арам отрывался от писания и просмотра книг и из подо лба посматривал на эти приоткрывающиеся двери. Перед ним стоял стакан, наполенный водой, отпитой до половины. Вдруг он неожиданно встал и зычно произнес:«Господин Оститц, подойдите, черт побери сюда и перестаньте прятаться за дверьми!».
Двери тотчас же открылись и к нему почти подбежал официант.
Арам отстранил его рукой и произнес уверенно:
«У вас номера за последний год были заполнены на пятьдесят процентов максимально, а книга расхода и выдачи продуктов питания говорит о том. Что гостиница была занята на двести процентов, как это может быть, скажите мне пожалуйста!
Это значит , что здесь кого-то прятали или что то тут не так!»
Стоял,застегивая ворот мундира и уже надевал пояс с револьвером. Шел быстро в направлении к дверям из зала.
Официант семенил за ним, бледный как полотно.
Арам подошел к рецепции, где за стойкой стояла довольно миловидная лет двадцати девушка, которая при виде его легко присела и склонила голову.Её улыбка была скорее вымученной, чем естественной.
«Чем могу быть полезна»,- произнесла тоненьким голосом.
Одета была подобие национального тирольского женского костюма с белой рубашкой и тесным темно зеленым лифом, стянутым спереди шнуровкой и вышитым растительными узорами.
Смотрела на него уже как десперант и вызывающе.
«Управляющего сюда и побыстрее, немедленно!»,- Арам облокотился локтем о стойку, стоял в плоборота и рассматривал внимательно холл гостиницы.
Она вышла из за стойки рецепции и направилась к дверям в гостиницу.
«Стоять!Черт побери, стоять!»,- орал Арам.
Она в испуге,гаверно остановилась. « Подойдите ко мне, черт побери, я же Вас не съем, черт побери!»,- прокричал он.
Она подошла к нему несмело. Он взял ее за подбородок одной рукой, а другой потрепал по щеке.
«Сколько лет, мадмуазели?»,- спросил, силясь на подобие улыбки.
В её глазах прочитал страх. Стояла, побледнев и опустив голову. « Хорошо, хорошо! Я сам просмотрю всю гостиницу»,- произнес громко и размеренным шагом подошел к дверям в гостиницу и открыл их.
Перед дверьми стоял весь бледный владелец и смотрел взгялом невидящих глвз на Арама.
«Если господину штурмбаннфюреру нужна женщина, я мог бы пригласить»,- произнес, проглатывая слова.
«Сначала я хотел бы просмотреть все номера, а потом будет видно»,- Арам твердо отодвинул его и пошел к лестнице, ведущей на первый этаж.
Тот сначала не двигался, а потом Арам услышал его голос:
«Я мог бы быть для господина штурмбаннфюрера полезным».
Арам обернулся уже стоя посередине лестницы:
« Не знаю, чем?», - ответил и начал подниматься вверх.
« Я приглашаю вас в ресторан, мне думается, что Вы могли бы
посмотреть все комнаты и сейчас, но Вы ведь не ели с дороги и я попросил прийти Вашего партнера в машине. Мы ведь все люди и
и я понимаю Вас тоже».
Говорил голосом полным откровения и заботы о чем то недействительном.
« Сколько, сколько.......»,- произнес Арам и сделал паузу, как будто бы искал слово.
Тот побледнел и смотрел на Арама глазами полными органического страха.
«У меня есть около почти килограмма золота, и если бы только.....»,- Арам прервал его на полуслове.
Кричал:« Сколько,сколько времени вам необходимо на сборы,чтобы ехать со мной! Как смеешь, как смеешь подлец!»,- орал дальше.
Вытащил револьвер из кобуры.
Человек стоял перед ним и смотрел ему просто в глаза.
Он вложил револьвер обратно в кобуру и, сделав гримассу не то презрения,не то какого то неопределенного удовлетворения, шагнул вниз по лестнице.
« Твоя дочь будет со мной сидеть за столом!»,- произнес и направился обратно в зал.
Все книги были уже убраны с двух столов и сами столы были уже расставлены и накрыты белыми скатертями.
Сел за стол так, чтобы сидеть напротив входа и видеть одновременно весь зал и все двери.
Девушка вошла и подошла к нему. Вскочил и подал ей стул. Села, держа руки на коленях и неестественно выпрямившись.
Смотрел на нее тяжело, всепоглощающе.
В дверях показался хозяин, нес какой то чемоданчик, кожанный довольно потрепанный.
Поставил его на стол и произнес:« Вот, пожалуйста. И что будете есть?». Арам не спешил говорить что либо и приказал тому открыть чемодан. Посередине лежал слиток из золота, видно было, что сделан он не совсем умело и что местами золото имело какой-то более светлый или ясный отлив.
«Откуда?»,- спросил он.
«Не понял»,- ответил хозяин.
« Откуда столько золота!»,- Арам начал орать уже не помня себя.
Тот потупясь стоял как прикованный, без какого то движения, готовый по видимому на все.
«Я спрашиваю тебя стервец, откуда!»,- орал он дальше.
«Я виноват,но прошу отпустить мою дочь»,- проговорил тот.
«Я тебя спрашиваю, откуда!»,- не унимаясь орал Арам.
«Господин штурмбаннфюрер ведь и сам знает откуда, а не сдал я этого золота оттого, что мне не сдобровать было бы и так»,-
весь бледный как полотно он стоял перед Арамом и казалось, что через мгновение он упадет от апоплексии.
Арам сидел за столом, при открытом чемоданчике, развалясь и тарабанил пальцами по столу.
«Закрыть и отнести в машину!»,- гаркнул неожиданно.
Хозяин ожил в мгновение ока и, закрыв чемоданчик, побежал к
выходу. Арас обхватил рукой лоб и проведя по всему лицу рукой, как будто бы протирая его, опустил наконец руку и опять облокотился о спинку стула.
Хозяин вернулся и тут же официант внес не заказанную еду:
Дымящийся суп, нарезанный хлеб и громадную доску с тонко порезанной холодного копчения ветчиной.
Ели молча обед и Арам поглялывал на девушку. Дитриха не было и, когда пришел официант со вторым блюдом-капустой с сосисками,
спросил его, где его попутчик.
«Ему подан обед в номер»,-сообщил услужливо кельнер.
«В какой еще номер»,- грозно спросил он.
«В главный номер напервом этаже»,- сообщил тот и стоял рядом, ждал и ловил каждое слово.
«Позвать его!»,- Арам разошелся во всю.
«Так точно»,- произнес тои и удалился.
Через какое то время в дверях показался Дитрих и, подойдя, вытянулся перд Арамом.
«Ну и как обед?»,- спросил он.
«Господин штурмбаннфюрер, разрешите удалиться»,- произнес Дитрих.
Арам махнул рукой в знак согласия не поднимая головы от тарелки.Девица подняла на него глаза и что то неопределенное мелькнуло в них.
«Замужем?»,- спросил так как будто бы знал ответ.
« Не замужем, но у меня есть приятель»,- ответила совсем быстро.
«Кто?»,- спросил быстро и поднял на нее глаза.
«Один тут местный»,- проговорила совсем тихо.
«Фамилия?»,-тянул дальше.
«Ханс»,-
«А дальше»,-
«Ханс Мишниг»,- произнесла и вдруг перестала вовсе есть.
«Хозяин!»,- заорал Арам.
Хозяин появиля почти немедленно перед столом.
«Позвать сюда друга дочери!»,- приказали махнул ему рукой.
Через полчаса перед столом появился довольно большого роста в теле молодой парень, весь красный и испуганный.
«Сесть!»,- произнес Арам.
«Он тебя обижает?»,- обратился он к девушке.
«Нет, что Вы, не обижает»,- произнесла она испуганным и совершенно тихим голосом.
«Спишь с ней?»,- тянул он дальше.
Парень молчал.
«Я спрашиваю, спишь с ней!»,- смотрел на него не отрываясь и ждал ответ,как будто бы от него зависела вся его судьба.
«Ну иногда»,- произнес тот тихо.
«Плохо, совершенное падение нравов!»,- громким голосом говорил Арам.
«Хозяин!»,- опять заорал он.
«Завтра будет свадьба, слышишь, а то видишь ли дочь потихонечку спит с парнем, а потом дети неизвестно от кого!».
Хозяин стоял тут же, потупив взгляд и,когда наконец поднял глаза в его взгляде было столько ненависти к говорившему, что тот зареагировал немедленно:
«Садись! Ах ты сукин сын! Где служил подлец!Рассказывать!»,- орал опять налившись весь краской.
«В местной организации»,-ответил тихо.
«В какой!В какой!Все нужно вытягивать!»,- смотрел на хозяина и ждал ответа.
«А золото, откуда?»,- спросил совершенно спокойно, почти тихо.
«Мой друг, погибший, привез и дал на хранение»,- произнес твердо.
«Ну раз друг и к тому же погибший, ему оно уже не пригодится!
А ты сам заработаешь, вижу, что не пропадешь! А дочь у тебя здоровая и должна рожать, а не сидеть в девках!».
Хозяин стал и спросил разрешения отойти.
Арам кивнул.
После обеда подали местной вишневой водки в маленьких рюмочках.
Запах она имела спелой вишни со слегка терпким привкусом косточек. Сразу одурманивала.
«Ну,что будем делать дальше»,-смотрел на нее улыбаясь, все время все больше представляя себе ее вовсе раздетую.
Она выпила тоже рюмку и смотрела на него не стесняясь уже.
Подвинул стул к ее стулу и положил руку ей на плечо.
Она его руки не отодвигала. Вздохнула тяжело, совсем по-бабски.
Смотрел в противоположную стену и все время перед глазами его мигали какие то картинки, закрыл глаза и картинки пропали.
Забрал руку с ее леча и встал.
«Ну до утра»,- почувствовал, что пьян.
Она встала тоже и подставила ему свое плечо.
Оперся на него и шагнул от стола.
Шли по лестнице, а она всем своим телом прилегала к нему.
Перед дверьми хлопнул ее плечу и сделал фантастический жест рукой в воздухе. Она открыла дверь его комнаты и пропустила его вперед. Вошла сама и, подперев его опять, подвела к кровати.
Сидел и начал расстегивать пиджак мундира. Она присела перед ним и начала ему снимать сапоги.Не сопротивлялся.
Стояла перед ним и смотрела на него и ждала, что же он скажет или сделает. Он снял наконец пиджак и лег на кровать навзничь.
Демин учил его, что когда он чувствует себя пьяным, чтобы опьянение прошло совсем, нужно обязательно перед выпивкой съесть что то жирное, ну и потом обязательно все вырвать.
Встал и отодвинув ее рукой, как вещь, двинулся в ванную, не знал где она, но та услужливо показала ее ему.
Закрыл дверь и уселся на туалет.
Открыл кран и начал пить воду.
Через минут пятнадцать вышел из ванной совершено трезвый, или ему казалось, что он вовсе не пьяный.
Она сидела на кровати и ждала его.
«Ну и что будем делать»,-спросил ее, обращаясь к самому себе.
Она молчала. «Ну, мадмуазель сейчас пойдет к себе, а я должен спать»,- закончил и сел рядом с ней на кровать. Не двигалась.
«Отец мне сказал, что я могу остаться с Вами»,- проговорила.
« А хочешь?»,- спросил ее как можно наглее.
« Нет, не хочу»,- произнесла тихо.
« Ну и хорошо. А я может быть хочу!»,- посмотрел на нее и отодвинулся.
« Нет Вы не хотите!»,- она смотрела на него почти уверенно.
« Я вот хочу только посмотреть на молодую девушку и что там такого, завтра же свадьба у тебя!». Притянул ее к себе.
Отодвинулась, отстраняя его руку. Ну, тогда до завтра»,- проговорил с издевкой.
«Можно, я останусь у Вас на ночь»,-проговорила, стоя перед ним.
«Только никаких интимных вещей»,- он махнул неопределенно рукой,-«А друг твой, он что, к женщинам другим ходит?»
«Не знаю я, у нас тут не очень много таких возможностей»,- она смотрела уже с заинтересованием на него.
«Ты, я вижу женщина умная и в жизни не пропадешь.Но вот скажи мне, если уж мы с тобой одну тайну носим, откуда у отца твоего золото?».
Она стала сразу серьезной и не отвечала ничего.
«Ну не хочешь, не отвечай, только ведь не хорошо сейчас, когда идет война и когда весь народ несет столько жертв, так сохранять у себя дома столько золота!»,- смотрел на нее по-отечески.
«Здесь у каждого по крайней мере столько. Мой отец он вовсе не много имеет».
«Небось у него осталось еще столько же ,не последнее же мне отдал»,- проговорил, внимательно смотря на нее.
«Мой отец не убивал, он не убивал, как другие, он даже помагал, он весь прошлый год помагал»,- смотрела на него с испугом.
«Кому же он помагал?»,-смотрел на нее грозно.
«Ну людям,другим! А Вы тоже, к Вас акцент словянский и я сразу же решила, что Вы тоже такой же, как и они!»,- смотрела на него вызывающе.
«Кто они?»,- смотрел на нее с презрением.
«Ну те, что тут в Италию все время границу переходили! Тут, знают, что граница вся закрыта, тут всех ловят, но некоторые помагают и помагали»,-сидела опустив голову и молчала.
Взял её за подбородок и повернул лицо к себе.
«А ты как акцептируешь то, что делает отец»,- смотрел на нее и криво улыбался.
«Мне все равно, у отца всегда здесь были проблемы с людьми.
Он сам какой то чокнутый, всегда был такой, все делал не так как все. Вся наша семья его недолюбливает, оттого что он назло всем делает. Он раньше, когда я была маленькая, он каждую субботу напивался и с кем-то дрался. Все знают, что вообще то его лучше не трогать.Его в первую войну снаряд задел и он оттого может быть такой. Но дедушка тоже был такой»,- видно было, что акцептирует отца и любит его, хотя боится.
«Ну ладно, если хочешь, раздевайся и ложись, а можешь и не раздеваться, но я тебя трогать не буду. Уже поздно и спать пора»,- он смотрел на нее с какой то задумчивой миной на лице, серьезно.
«А Вы тут остаться можете»,- спросила, внимательно смотря на него,-« Сколько Вам лет?».
« Лет мне уже много, почти скоро будет двадцать восемь»,- внимательно посмотрел на нее и улыбнулся.
«Ну что Вы, для мужчины вовсе не много.А мне двадцать один, но это уже много. А Вы не выглядете вовсе на двадцать восемь. И вообще, мне кажется,что Вы не такой страшный, какого играете.
У Вас какбудто бы что то болело,..... внутри?»,- смотрела на него просто и смело.
«У меня болит все внутри, это точно»,- он махнул рукой и проговорил решительно, -«Ну хватит разговаривать, спать пора, а я тебя тут оставлю и на ключ закрою, а сам с ночевать буду у моего друга в другом номере, а утром прийду и дверь открою»,- встал и посмотрел на нее криво улыбаясь с какой то искоркой пренебрежения во взгляде.
«Я Вас не хотела вовсе обидеть, вовсе»,- она всала вдруг с кровати перед ним,-« Ну пожалуйста, останьтесь, а то у отца ведь ключ и он хитрый и может ночью проверить!».
«Ну тогда мы все втроем переночуем в номере моего друга, а дверь заставим комодом.Комод в каждой комнате, или не в каждой?»,- ему стало весело и он встал, одевая мундир.
В номере Дитриха,где было две кровати, он растолкал того
уже спящего и, забрав у него одну из подушек, улегся по-паризански с ним на одну кровать. Анеля, так звали дочь хозяина лежала на другой кровати и он чувствовал, что она не спит и беспокойно шевелится с боку на бок.
Думалось ему, что всех несчастий мира он не сможет выправить и даже в нем как частичке этого мира нет никакой возможности не делать огром этих несчастий меньше.
Лежал на спине и ему начало казаться, что он взял на себя слишком много и что вопрос Дитриха, откуда у него такая уверенность вовсе не напрасен и что по правде он теперь не сможет уже ему на него ответить.
Перед его глазами вставали какие то люди,как в тумане и пропадали без слова и их лица начали сливаться в одну картину большого огромного круга красного цвета.
«Вставай же наконец»,- Дитрих тормошил его остервенело.
«Хозяин пришел сегодня утром и не застав тебя с Анелей в комнате, начал добираться ко мне. Я конечно же сообщил ему, что я не знаю, где ты. В восемь утра сюда приехали на двух мотоциклах какие то немцы и сейчас еще в гостинице».
«А где Анеля?»,- спросил Арам.
«Утром я ее выпустил, конечно же»,- с нетерпением произнес Дитрих.
Арам встал и несколько минут приходил в себя, сидя не кровати.
Потом умылся и переодевшись в свежее белье, спустился вниз.
В столовой сидело за столом два человека в среднем возрасте, одетых по-цивильному и цедило пиво.
Посмотрели на него взглядом ничего не значащим и Арама сразу же это насторожило. Сидел и ждал, пока прийдет официант. Никто не показывался, а он сидел и ждал терпеливо.
Наконец после десяти минут такого ожидания, в дверях появился хозяин и с радушным возгласом и расспростертыми руками двинулся к незнакомцам.
Те смотрели на него довольно безразлично и, когда он сел за
их столик,начали все трое о чем то тихо разговаривать.
Через еще минут пять появился официант и принял заказ от Арама.
Смотрел на него нахально,без всякого вчерашнего подобострастия.
Завтрак приес быстро и стоял и ждал тут же, когда Арам заплатит ему. И тогда Араму показалось, что он знает что то больше и оттого спешит уже теперь взять отнего оплату за завтрак.
«Ну что, будет сегодня свадьба?»,- спросил он громко на весь зал так, чтобы слышали все тут находившиеся.
«Никак не знаю, мне ничего не известно»,- слегка испуганнным голосом проговорил тот.
Хозяин повернул голову и помотрел на него совершенно безразличным взглядом.
Арам съел спокойно завтрак и поднявшись и одернув мундир и вложив шапку и застегнув пояс с револьвером, направился к выходу. В номере застал Дитриха, собирающего чемодан.
«Знаешь, я думаю, что они сами не знают, что делать с этим фантом, а нам стоит уже ехать»,- произнес он.
« Ты совершенно не прав, пока мы не выясним, что делают эти типы, я с места не сдвинусь»,- он решительно бросил пижаму в чемодан и сел за стол.
«вот тебе кажется, что мы можем ехать,а потом где нибудь на дороге, остановят тебя и начнут угрожать,сейчас же такое время, да кто тут разберет, кто есть кто, сейчас никаких законов нет, особенно сейчас и особенно здесь. Дело, которое ты затеял, нужно довести до конца, это тебе не игра и не театр, сказал, что там расказал и все уже делают то, о чем ты их поросил, как прилежные дети. Да они эти два выглядят мне не служащих криминальной полиции и они все тут знают друг друга и все тут в родстве один с другим и све все знают и никто тебя не выпустит так посто с этим золотом. И какогочерта оно тебе было нужно!». Он совершенно необоснованно обвинял Арама и тот еле сдержался, чтобы не дать ему прямо и теперь в морду.
«Ну и что ты предлагаешь»,- спросил он совершенно спокойно Дитриха.
«Ну что тут предлагать. Ты должен принести теперь вниз этим двум чемодан с этим проклятым слитком и поставить на стол и сказать,что....»,- не докончил фразы замолчал.
«Ну так что же я должен сказать этим двум. Что я вот получил чемодан на хранение от хозяина, или что, возвращаю Вам вот чемодан обратно и до свидания! Так что ли?»,- смеялся и смотрел со злостью на Дитриха.
«Мне принципиально все равно,но помни, что мы должны быть в Берлине не позднее чем через три дня».
«Может быть ему, хозяину что-то другое от тебя нужно!»- рассмеялся вдруг Дитрих.
Арам смотрел на него, ничего не помимая.
«Может быть ты девице понравился, ты об этом не подумал»,- вдруг ни с того ни с сего произнес Дитрих.
Он открыл двери и пошел вниз.
Не было его может быть минут двадцать, модет быть полчаса.
Арам не выходил из комнаты и ждал его возвращения.
Вдруг в дверь постучали. От отозвался и в дверях предстали перед ним два человека, которых он видел утром за завтраком.
Были в пальто и в шляпах, держали руки в карманах и вели себя вызыавающе.
«Преъявите документы»,- произнес один, а другой стоял в дверях.
«Прошу предъявить ваши документы»,- сказал Арам надменно, вставая со стула.
«Комиссар Шлюц, комиссар Ведерих,гестапо Леобен»,- произнес тот, который подошел к столу.
У Арама сразу же в голове проскочила мысль, что этот Леобен находится довольно далеко от места,в котором они сейчас были и что за ночь они не могли приехать сюда, даже если хозяин из вызвал по телефону.
«Алоиз Нольте»,- Арам щелкнул каблуками и произнес традиционное,-«Хейль!»
«Прошу предъявить документы!», - настаивал тот.
Арам вытащил из нагрудного кармана военный билет и прочие документы и передал их Шлюцу.
Тот кивнул другому в дверях и только тогда тот подошел и оба начали рассматривать внимательно документы.
«А по какому поводу Вы были в Италии?»,- спросил вдруг Ведерих и посмотрел на Арама, сощурив один глаз и криво усмехаясь.
«Касательно моего задания и выполнения его господа могут осведомиться в Главном имперском управлении безопасности – РСХА- в отделе айнсацгрупп,касательно группы Ц»,- Арам произнес длинное предложение и не делая почти паузы потребовал от обоих предоставить ему удостоверения для просмотра.
Оба вытащили беззаговорочно свои удостоверения и протянули их почти одновременно Араму.
Рассматривал их со всех сторон и по правде не мог понять, в каком отделе гестапо в этом самом Леобене они были.
«До выяснения личности господ я вынужден буду задержать оба удостоверения»,- произнес жестко и тут же продолжал,-
«А пока предлагаю пройти вниз, может быть найдется для господ комната, где вы сможете провести два часа. Я вынужден господ в этой комнате закрыть»,- сделал шаг вперед ,приглашая их к выходу. Повиновались безприкословно.
Спускались по лестнице молча. В фойе он громко потребовал хозяина и, когда тот появился, потребовал у него ключ от подвального помещения, где есть только одна входная дверь.
Приказал хозяину идти с ним вниз и, разместив обоих среди
полок с запасами продовольствия, закрыл помешение на ключ и предупредил хозяина, что за этих обоих он отвечает лично и притом головой. Хозяин был все время бледнее стены, но все его указания выполнял и не говорил ни слова.
Поднялись наверх и тогда Арам потребовал от него телефонный аппарат.Аппарат с длиннющим шнуром был немедленно принесен
и он приказал всем выйти из помещения столовой.
Набрал номер местного коммутатора и назвав свой номер телефона,
попросил связать его с номером в Штуттгарте. Отложил трубку и ждал. Через минут пять зазвонил телефон и в трубке раздался приятный женский голос. Он представился и попросил женщину дать ему номер телефона мужа. В трубке наступило молчание, а потом она спросила его еще раз его фамилию. Он ответил и в душе чертыхнулся, потом рассмеялся в телефон и сказав ей комплимент, о ее прекрассно звучащем голосе, вдруг прочел ей два версета из
Гете:« Herz,mein Herz,was soll das geben,
Was bedr;nget dich so sehr?
Welch ein fremdes neues Leben-
Ich erkenne dich nicht mehr.
Weg ist alles,was du liebtest,
Weg,worum du dich betr;ebtest,
Weg dein Flei; und deine Ruh-
Ach,wie kamst du nur dazu?»
Она рассмеялась и произнесла совсем тихо:« Да, я все помню и все наши встречи!».
Она попросила у него его телефон и обещала,что в течение часа к нему позвонят из Берлина из РСХА и он сможет спросить у человека, чтобы проверили этих двух типов.
Встал из за стола и стал размеренно прохаживаться по столовой в туда и обратно, держа руки за спиной и размышляя над тем, сколько глаз наблюдают за ним в дверную скважину.
Неожиданно появился хозяин и остановился на расстоянии метра в два перед ним. Стоял, вытянувшись и молчал.
«Ну, говорите, что Вы хотели мне сказать»,- Арам смотрел на него с удивлением.
«Господин штурмбаннфюрер может быть хотел бы что то перекусить?»,- выдавил он.
«Нет, ты вовсе не об этом хочешь меня спросить!», произнес он тихо.
«Вовсе не об этом»,- подтвердил хозяин.
«Так о чем же?»,- Арам саркастически улыбался.
«Дело в том, что у меня есть одно предложение и я сам не могу понять, как я забыл об этом сказать Вам»,- он был небывало бледен.
«Слушаю, говори же наконец»,- смотрел на хозяина и не мог понять отчего он наслал на него этих двоих из гестапо.
«Один из тех, кого Вы закрыли внизу, он, он брат моей жены и вообще он тут в отпуске, а другой вообще то с ним и когда все выйдет наружу.... Я поэтому подумал, может быть господин штурмбаннфюрер хотел бы пройти со мной ко мне домой и я хотел бы показать кое что....».
«После, после разговора с Берлином, тогда мы можем посмотреть это что то»,- проговорил Арам.
«Но дело в том, что мы можем перевести Ваш разговор и ко мне домой»,- перебил тот.
«Ну, если ты так упираешься?»,- Арам соглашательско сделал шаг в его сторону.
Квартира хозяина находилась на самом последнем этаже.
Он завел его в гостинную и куда то скрылся.
Арам ругал себя и тогда вдруг подумал, что тот может подстроить какую нибудь гадость.
Хозяин появился довольно быстро. Попросил его следовать за ним.
Вышли на чердак и тот открыл дверь, туда, где стояли клетки с голубями.Пропустил Арама вперед и закрыл за ним дверь.
«Здесь нас никто не услышит», -проговорил смотря совсем в глаза Араму.
«Я знаю точно, что у Вас акцент словянский и что бы Вы не говорили мне, с Вами что то не так. Но может быть я ошибаюсь. Может быть! Может быть сейчас берут в Вашу организацию и таких! Может быть! Но я не могу допустить, чтобы брата моей жены арестовали! Поэтому мы решили передать Вам все,что мы имеем!»
С этими словами он открыл стоящий на стуле ящик и перед Арамом предстали лежащие двумя стопками по пять в ряду такие же слитки золота, один из которых был ему подарен вчера.
«Знаешь,»,- и тут Арам перешел с ним на ты,-«Знаешь, я вызову сюда местную группу СД и прикажу перевернуть твой дом вверх тормашками и, я думаю, что мы найдем еще больше кое чего!»,- он остервенело пробовал расстегнуть кобуру от револьвера.
«Я вовсе не собираюсь кому то рассказывать о моих предположениях относительно вас. Просто я предлагаю вам выкупит своих родственников»,- тот вдруг и вовсе перестал бояться.
«Ты сдашь все это государству и сегодня же. Я тебе это обещаю!»,- орал Арам.
«Но мы ведь можем договориться»,- сказал тот совершенно спокойно,-«Война кончится и я мог бы держать для Вас все это и после войны, кто знает, может быть я пригожусь Вам больше, чем Вы мне сегодня!»,- смотрел на Арама вызывающе,-«У нас тут не немцы и не австрийцы, у нас тут живут тирольцы и все войны мы переживали, переживем и эту!».
«Ну хорошо, тогда у меня к тебе тоже предложение»,-Арам смотрел хитро на хозяина,-«Или сегодня же я распишусь с твоей дочерью и заберу ее в Берлин с собой, или же я сообщаю по звонку в Берлин имена тех двух в подвале и тогда, думаю, тебе не сдобровать! А золото ты в приданное нам сохранишь у себя до конца войны!».
Сходили они вниз оба как будто бы успокоенные. Арам думал все время, как он объяснит Дитриху свое поведение, последствия которого вовсе непредвиденные и как вообще можно было бы решить весь этот вопрос с вредным и упрямым хозяином. Можно было бы, конечно убить всех троих и ничего бы тоже не случилось и шанс выполнения им задания был бы намного выше, но ему претила по самой сути роль человека – убийцы.
Телефон позвонил ровно через час и человек в трубке представился довольно быстро и спросил Арама, чем он может быть ему полезен.Сообщил также, что звонит из отдела по делам группы Ц и предложил, что мог бы приготовить для него место в гостинице, или даже квартиру в Берлине. Тогда Арам сообщил ему, что он предет в Берлин на два дня позже с молодой женой из Тироля и что ему нужна была бы не дорогая, но приличная квартира на два месяца, а кроме того, он надеется, что тот решит для него все формальности, связанные с временной пропиской в Берлине его жены и со всеми другими делами, такими, как карточки, пропуска и все такое прочее, что необходимо человеку, живущему в столице государства, которое ведет войну не на жизнь, а на смерть.
Человек в трубке был рассудителен и быстро понимал все, о чем ему говорил Арам. Оставил свой телефон и дал также ему телефон и адрес гостиницы в Вене, где можно было бы ему остановиться с женой, по дороге в Берлин.
Когда вернулся в номер и рассказал Дитриху обо всей истории, тот сделался красным как рак и смотрел на Арама, как на человека тяжело больного.
«Я понимаю тебя и даже очень хорошо, но тебя нельзя было посылать на такое задание и конечно не могусейчас что то сообщать англичанам, но я вынужден буду об этом сообщить им при первой же акзии, потому что если наступит провал всей этой операции, вину за все это будешь нести ты, а не я, это же все стоит денег и не малых»,- закончил категорически.
«И конечно же ты не получишь обещанных англичанами денег»,- добавил Арам.
«Конечно не получу, если так дальше все будет развиваться»,- тот смотрел на Арама прямо, со злостью.
«А вот я уверен, что именно может быть благодаря этому событию
вся операция будет успешной»,- закончил тот и махнул рукой.
На другой день Алойз Нольте обвенчался с Анелией Шлитшуе в местном костеле. Хозяин все время был малоразговорчив.
Двоих, которых Арам закрыл в подвале он выпустил и они присутвствовали на его свадьбе.
Через четыре дня Дитрих, Арам с молодой женой въезжали в полдень в Берлин.
Квартира, которую для Арама снял человек из РСХА, выглядела довольно прилично состояла из трех комнат и находилась в одной из вилл в районе Бернау.
На партере в вилле находилась какая-то подозрительная контора, а на верхнем этаже было бюро этой же фирмы.
Весь день к особняку подъзжали какие-то цивильные машины, из которых выходили довольно смазливые женщины в сопровождении уверенных типов, а вечером того же дня по видимому состоялось какое-то торжество, отчего ночью спать было почти нельзя.
Но Арам понимал,что человек, который занимался вопросами прикрытия, знал толк в своем деле и выбор квартиры был удачным. Анела относилась к Араму слегка снисходительно.
В течение первых двух дней выходила из дому только два раза и все время занималась уборкой квартиры и ее обустройством.
Арам в первый же день по настоянию Дитриха явился в отдел Ц лично, где получил задание написать рапорт о своем пребывании на восточном фронте. Он понимал, что без этого рапорта, он не сможет получить нового задания и оттого принялся сначала обдумывать, что же он должен будет в этом рапорте писать. Он не контактировался вообще с Дитрихом, который считал, что их первый контакт в Берлине после приезда должен быть не раннее, чем через два три дня. Получил в отделе документы, разрешенияна пребывание в районе города Берлина без ограничения во времени в течение всех суток и командировочные бумаги, говорящие о том, что он откомандирован в столицу для подготовки документации по делам группы Ц. В квартире был телефон и Арам понимал, что его разговоры с молодой женой прослушиваются.
На втрой день предложил ей проехаться в Берлин, чтобы она могла посмотреть город. Машину, которую ему оставил Дитрих, он зарегистрировал в этом же отделе, сообщив, что он ее купил от одного торговца подержанными машинами в Тироле и, предоставив
документы о покупке.
Чувствовалось, что город наёжился и что, несмотря на отовсюду веявший оптимизм, искусственно поддерживаемый государственной пропагандистской машиной,настроение его жителей вовсе не оптимистическое. Страх, животный страх,когда люди предполагают что то ужасное и когда они эти свои предположения должны глубоко сталкивать, смазывать со своих лиц, поведения,вымазывать из своего языка так, чтобы никто не мог его заметить,этот страх перерождается в людях в такие моменты истории в надмерный оптимизм и радостное видение мира, объявляется фиксацией всех и каждого на вещах вовсе не важных и совершенно отвлеченных от реальных потребностей людей и в конце концов проявляется в некоторых отрешенностью, а у других появляется чрезмерная активность и подозрительность по отношению ко всем и каждому - чтобы тот другой не заметил эту бездну.И тогда очень часто появляется рефлекс первого, кто где то там расскажет, донесет, покажет свою приверженность только для того, чтобы отодвинуть от себя даже не существующее подозрение в чем то крамольном и, в результате такой рефлекс приводит к полной деградации людей и общества, в его стадных реакциях, реакциях, которые объявляются параноидельными решениями и реальными действиями, необъяснимыми и не предполагаемыми ни до того, ни после.
Арам встретился с Дитрихом в том же кафе, где когда то бывал и Нольте и, когда онм сидели уже за малюсеньким столиком с пивом вдруг сказал, что Берлин припоминает ему огромную лабораторию, в которой производится эксперимент на мировом уровне и, что до сего времени он никогда не видел такого количества, как ему казалось, людей, психически больных. Дитрих посмотрел на него внимательно и произнес только одну фразу:«Только никто не знает, где врач, а где пациент».Анеля смотрела на Арама и её зрачки то сужались, то расходились и тогда он почувствовал, что она может быть ненавидит его,может быть у нее появились какие то опасения, может быть она и понимает все, но не может и не в состоянии что то сказать ему.Он посмотрел на нее и улыбнулся:
«А что приедет твой отец сюда, навестить нас?».
Посмотрела на него в недоумении и проговорила, немного погодя:
«Если, то только в феврале». Арам понимал, что его так называемая человечность, как определил ее эту степень страха Дитрих, его человечность может реально погубить и его самого и того, к кому он эту человечность проявлял.
Дитрих смотрел мечтательно на Анелю и вдруг неожиданно сообщил, что он взял билеты на просмотр нового фильма и, наверно ей будет интересно посмотреть что нибудь совсем мирное и вовсе не связанное с войной. Она оживилась и, поджав губы,опустила глаза
И оттого стала вдруг выглядеть как маленький ребенок.
Потом Арам отвез Дитриха до ближайшей станции метро и они вдвоем с Анелей поехали домой.
Через три дня, когда Дитрих вдруг приехал в Управление, где
Араму выделили комнату, в которой он занимался составлением рапорта, сообщил ему, что его старый друг, еще из студенческого товарищества, предложил ему встретиться втроем.
Договорились они с Дитрихом, что в ближайшее воскресенье выберутся на прогулку.
Информацию, на основании которой Арам писал свой рапорт, передал ему человек, который звонил ему в Тироль. Он мельком видел этого служащего,ничем не отличающегося от других в этом ведомстве. Человек этот лично знал главного шефа управления в ранге имперского министра и Арам понимал, что эта связь, налаженная с таким трудом, может в любую минуту оборваться в связи с атмосферой подозрительности, непрерывных проверок и прямой слежки за всеми работниками управления со стороны спецотдела, который занимался исключительно самими высшими членами этого Управления.
На прогулке по заснеженному лесу, которая была организована
как охота, тот сообщил им, что есть глубоко засекреченная организация, члены которой имеют задание убить рейхсканцлера.
В эту организацию входят люди из генерального штаба и,по правде, его отдел, которым он руководит, разработал уже давно
эту организацию, но все документы, которые ему удалось добыть,
спрятаны им и заменены совершенно другими, ничего не значащими.
Его положение потому было очень важно для этой группы людей, работающих для будующего Германии с риском потери своей жизни.
Он вступил сначала в СА, потом сделался членом СС,потом продвигаясь по служебной лестнице,благодаря своей незаурядности и уму, попал в СД и вот уже два года работал в Берлине, куда его стянул по просьбе его дяди, высокого служащего в партийной машине, сам имперский министр.
Он был холост, не имел никаких порочащих его связей и представлял собой тип безупречного и фанатически преданного делу Германии служаки.Ему было тридцать восемь и начал он работать для группы два года назад, когда немецкая армия потерпела первое поражение под Москвой. Его первый отдел контрразведки занимался исключительно вермахтом и он подумывал уже над тем, чтобы подать прошение о переводе его на какое то время в действующую армию, что было бы расценено руководством теперь очень позитивно. Но люди из группы вермахта не соглашались с его планами и, поэтому он искал возможность на какое то время добиться перевода из Берлина так, чтобы это не выглядело подозрительно. Он сообщил также Араму, что в самом руководстве в окружении министра есть группа, подлегающая ему самому, которая занимается исключительно финансовыми операциями, а ее члены очень часто ездят под видом офицеров вермахта в Швейцарию и Италию. В последнее время один из офицеров этой группы все чаще старается навязать с ним дружественные отношения. Дитрих, везде и всюду видящий предательство, смотрел все время на того и молчал. Араму весь его рассказ казался чем то нереальным и граничащим с фантазией.
Но человек этот вел себя адекватно, помог им добраться до Берлина и у него Арама не поводов подозревать того в предательстве. Они договорились,что человек этот будет стараться получить полномочия сопровождать Арама в его миссии по осмотру концентрационных лагерей.
Через два дня утром, когда Арам только собирался в управление, улица пер особняком вдруг наполнилась целой вереницей машин, мотоциклов и униформированных эссесовцев. Дом, в котором он жил был окружен их плотным кордоном и Араму на какое то мгновение сделалось даже жутко. Анеля смотрела испуганным взглядом на него,а он потрепал ее по щеке и, поцеловав в лоб произнес скорее философски, чем практически,что волноваться нечего и,что
по-видимому сюда явится скоро кто-то очень важный из их управления. Рука ее была влажной,она смотрела на него широко расскрытыми глазами и ничего не говорила.
«У нас ведь не было даже послесвадебной ночи»,- произнес Арам вдруг ни с того ни с сего.
Она отпрянула от него,но потом вдруг как заговорщик улыбнулась.
Он потянул ее за руку в спальню.
Телефон звонил надрывно и требовательно. Когда Арам поднял трубку, услышал голос Дитриха, который сообщил ему в завуалированной форме, что он должен немедленно покинуть квартиру, взяв с собой Анелю. Арам рассмеялся и сказал тому, что расхлебывать все, что здесь произойдет он будет сам и что уже поздно что либо предпринимать.
Через час с сиренами к дому подъехало три или четыре мерцедеса и из второй из машин вышел Гиммлер.
Араму пришлось первый раз в жизни увидеть так близко этого человека. Стоял за тяжелой портьерой и наблюдал за происходящим. Его почему то даже забавляла вся ситуация и он чувствовал, что приезд этого человека сюда каким то образомсвязан с ним Арамом.
Теперь раздался звонок и Арам как ни в чем ни бывало подошел к входным дверям. Молча перекрутил ключ в замке. На пороге стояло двое человек, вся лестница, довольно широкая как для виллы была заполнена эссесовцами с двух сторон, стоящих вплотую, один к другому.
«Штурмбаннфюрер Нольте»,- проговорил один из них торжественно,-
«Рейхсканцлер Гиммлер посетит Вас!».
Арам ступил назад в прихожую и пропустил двоих вперед.
Коридор его квартиры заполнился тут же такими же в униформах людьми. Анеля в ночной рубашке и халате стояла молча, белая как стена в дверях спальни.
Арам подошел к ней и притянул ее к себе.
В гостинной комнате его квартиры, довольно мрачной,принадлежавшей до войны какому то богатому еврею, тут же появилась группа операторов, люди с какими то стативами и микрофонами. Они посадили Арама и Анелю на кушетку и примеряли все время свет,кадр и все прочие детали, готовясь к съемке.
Арама действительно только теперь одолел страх.
Наконец в комнату вошел Гиммлер и Арам встал в приветствии стоял так какое время, казавшееся ему бесконечностью.
Тот похлопал Арама по плечу, поцеловал рку Анели и сел в кресло напротив дивана. Потом он махнул рукой кому то невидимому и вмиг появился человек в форме, неся с собой довольно тонкий деревянный ящичек. Гиммлер взял этот предмет из рук человека и передал его Араму со словами благодарности за службу и проявленную отвагу на восточном фронте.
В ящичке был серебряный набор столовых принадлежностей, а наверху было выгравированы поощрительные слова и стояло имя Алойза Нольте. Арам стоял и не садился, пока один из операторов, раздосадованный по-видимому неэффектовностью кадра, приказал выключить наигрывание и гаркнул на Арама, чтобы он наконец сел на диван, поближе к жене.
Гиммлер смотрел через очки на Арама, приглядываясь к нему, как будто бы искал в его лице что то или что то вспоминал.
«Фамилия!»,- проговорил он как будто бы перед ним был какой то предмет. Арам вскочил и вытянувшись представился.
«Я где то должнен был штурмбаннфюрера видеть»,- проговорил он как будто бы мечтательно.
Перед ним появился какой то тип, наклонился к нему и принялся записывать то, что тот ему диктовал. Он начал спрашивать, где он служил, какие были цели операций, которыми он руководил,кто был его непосредственным начальником.
Арам отвечал стоя, выпятив грудь и по правде не чувствуя уже в себе ничего, кроме желания выжить.
Никто не перебивал этого разговора, но все время шла съемка.
И тут в дверях неожиданно появился их знакомый, в мундире и при регалиях, который делал кому то знаки, показывая на часы.
Гиммлер обернулся и махнул рукой, чтобы тот подошел поближе.
«Вы знаете нашего доблестного штурмбаннфюрера»,- спросил он обращаясь к тому совершенно по простацки.
«Видел в Управлении,но лично не знаком»,- произнес тот и презрительно посмотрел на Арама.
«Мы будем готовы через минут десять!»,- тот отвернулся и опять стал внимательно смотреть на Арама.
«Вы припоминаете мне одного иранского дипломата!»,- вдруг почти вскричал он.
«У Вас были в роду иранцы?»,- вдруг выпалил он и все уставились на Арама.
«Никак нет!»,- почти прокричал он.
«Проверить родственников штурмбаннфюрера и доложить мне завтра!»,- он встал и хлопнув Арама по плечу и подняв руку в приветствии, вышел из комнаты.
Группа сопровождения после его выхода вместе с ним исчезла намного быстрее, чем появилась, но впечатление после пребывания ее осталось и Арам начал интенсивно думать над тем, что же ждет его завтра. Позвонил Дитрих и предложил ему, что он приедет и заберет Анелю на прогулку.
Когда Анеля с Дитрихом уехали, через неполных полчаса перед домом остановился автомобиль и из него вышел какой то тип и направился ко входной двери. Через какое то время в дверях раздался звонок и Арам, спросив кто там и, получив ответ «гестапо», тут же открыл дверь.
Тип вошел в комнату и начал разглядываться как у себя дома.
Арам сидел на диване, заложив ногу за ногу и скрестив руки на груди. Тип присел рядом с ним на диван и, наклонив голову и нагнувшись так, что локтями упирался о коленки, вдруг выпрямился и начал говорить:«Для Вас лучше всего сообщить нам все детали Вашей биографии, потому что у нас приказ, в случае если мы не найдем ничего в вашей биографии, говорящего о Ваших корнях в Иране, мы вынуждены будем Вас временно арестовать,я повторяю, временно».
Апам понимал, что так не разговаривают люди из гестапо,которые собираются арестовывать. Тип хотел чего то от него и он спросил его прямо, что он хочет.
Тот вытащил из кармана блокнот и категорически начал:
«Рассказывайте!». Арам посмотрел на него с удивлением и начал выкладывать свои сомнения относительно бабки Нольте, которая была в молодости несколько недель в Африке.
Тип записывал все энергично и не перебивал. Наконец, когда Арам закончил, тот посмотрел на него с узнанием и, встав и хлопнув его по плечу, произнес только:«Все в порядке!».
После него через два часа приехал чиновник из Управления и сообщил ему, что завтра он приглашается на прием не котором будет и райхсканцер и что, наверно он что то бы хотел экстренное, например из одежды, или например для его жены.
Арам поблагодарил и сказал, что он подумает и позвонит ему позже, когда вернется жена.
Все последующие дни прошли так, что потом, когда Арама в Лондоне спрашивали о том, действительно ли он видел всех деятелей фашистской Германии и к тому же с близкого расстояния, он, не осознавая и сам, что его существование тогда висело в прямом смысле этого слова на волоске, отвечал утвердительно и не мог только после понять отчего у него в течение всего времени пребывания в так опаснейшей ситуации никогда не возникало и в мыслях даже представления о том, что он может просто напросто погибнуть. Он вжился тогда в свою роль как не просто как актер, который заучил свою роль наизусть и должен проиграть ее на сцене, эта роль требовала от него не просто изменения по мере продвижения пьесы заученных диалогов, на требовала от него вживания во ситуацию лучше всякого актера таким образом, чтобы не только не быть нерткроевенным или фальшивым, она требовала от него тоже сохранения его как актера живого на этой сцене настоящей жизни. И он думал после, что тогда он действовал неосознанно, в том понимании этого слова, когда люди не надеясь уже на собственный разум полагаются на свою интуицию,единственную советчицу и единственного движущего ими поводыря,как слепые и полные внутренней резигнации и отрешения и готовые на смерть каждое мгновение. После, в Лондоне он смотрел на все свои разговоры, действия в Берлине
с восхищением и боязнью, совсем со стороны уже, понимая, что
повторить все это ему уже не суждено хотя бы потому, что он все это уже один раз пережил и творил и играл всю эту драму и обремененный этими воспоминаниями и опытом может сделать какой то обдуманный шаг, всегда пахнувший фальшью и оттого фальш эа может быть сразу же замечена прожженными сыщиками Управления или еще теми многими, крутящимися вокруг в надежде прислужиться перед режимом и найти то зло, которое угрожает режиму и оттого получить за это вознагрождение, спасая этим самым свое собственное существование.
Эскорта в количестве пяти машин с десятью мотоциклами сопровождения двигалась по одной из главных, довольно провинционально выглядевшой улице Кракова. Наконец вереница
остановилась перед зданием с высокими партером и просторной лестницей,где с обеих сторон входа тут же чуть выше массивных высоких дверей в консольных аляповатых чугунных, прикрепленных прямо к стене здания на три древка оправках с аксесориями режима в виде орла, держащего в когтях свастику, торчало по три флага и оттого всего глыба здания выглядела еще более угрожающе и неопределенно.
Шпалер молодчиков уставился в молчании перед вышедшими из здания людьми, приветствующими поднятыми руками в молчании под звуки работающих моторов автомобилей кого то, кто еще находился в машинах и вовсе не спешил из них выходить. Первым человеком,выедшим из услужливо открытого автомобиля был начальник отдела А управления в Берлине, который, одернув мундир и разминая ноги от долгого сидения и оглядываясь и с узнанием кивая не то тем, которые стояли тут же в приветствии, не то тем, сидящим еще в еще в автомобилях, вместо того, чтобы направиться вперед по лестнице остановился тут же и начал одевать перчатки. Потом он отчего то притопнул и, глянув вбок,
дал знак ординансу,стоящему навытяжку поодаль, который тут же набросил на него шинель. В тот же момент из машин начали выходить как на какой то знак и другие и вся группа с количестве десяти человек собралась вокруг первого и только тогда он начал подниматься по лестнице просто в направлении стоящего на ней в немом раболепии чиновника. Последовала фаза приветствия и рукопожатий и наконец все сообща двинулись к открытым на остеж дверям. Шпалер сомкнулся и через некоторое
время перед домом и лестницей не было уже никого, кроме автомобилей с постоянно работающими моторами и сидящими за рулями шоферов и еще каких то в мундирах людей на передних сидениях автомобилей. Мотоциклисты застыли тоже в ожидании.
Прошло не более получаса и вся группа вылилась опять на лестницу и фаза прощания, похожая как две капли воды на фазу приветствия повторилась вновь, только в обратном порядке.
Разговаоивали громко и звучно, смеялись, хлопали один другого по плечам как будто бы стаоались своим поведением заглушить страх перед ответственностью теперь и в будующем.
Группа отъехала и через какое то время на тротуаре перед зданием на противоположной стороне улицы появился как будто бу ниоткуда взявшийся повоз в две лошади с сидящими в нем людьми.
Человек пять соскочило вниз на мостовую, потом появились тачки и метлы и вся группа принялась усердно мести мостовую от середины улицы к обочине, стараясь не упустить ни малейшей пылинки. Две поперечные улицы дальше на мостовых лежал в гудах мокрый серо-черного цвета снег и никто не потрудился его до сего момента убрать, тут же люди, орудующие метлами, старались показать не только свое усердие, но и можно сказать раболепие к кому то или чему то, чего не было вовсе видно на улице.Прошло еще некоторое время, подъехал автомобиль с людьми в форме СС, один из которых свистнул в как будто бы прилепленный к егг губам свисток и тогда вся группа как по мановению выстроилась перед свистевшим. Метлы стояли на изготовку, как оружие.
Человек в мундире что то почти крича говорил им на немецком языке, держа в руке свернутую нагайку и размахивая ею. Потом от взбежл по лестнице в здание и открыв дверь скрылся в середине.
Группа стояла без движения выстроившись и ожидая чего то. Человека не было минут десять, после чего он появился в дверях. Держа в руке какую то бумажку и, сбежав резво по лестнице, опять стал перед стоявшими с метлами людьми и опять
стал что-то громко говорить им по-немецки размахивая опять нагайкой. Потом человек произнес довольно тихо и очень внятно:« Панове, прошу занять места, следующий объект». Машина удалилась, а люди с метлами уже сидели в повозке. Потом она тронулась и скрылась на первом повороте. Автомобиль с умондированными ехал в направлении Аушвиц, вслед за колонной немцев тоже направляющихся туда.
Группа прикрытия Армии Краевой во главе с хоронжием Малым, выполняла планомерно часть задания по обеспечению безопасности
На трассе продвижения кортежа машин немцев движущихся по направлению к концентрационному лагерю. Повозка проехала еще две параллельные улицы и наконец въеъала в открытые ворота и и они тотчас же за ней закрылись. Во дворе, где на партере была сапожная мастерская, а рядом склад с углем, люди скрылись в дверях склада и через какое то время в дверях появилось человек десять, одетых а мундиры вермахта человек, которые сели в стоящий тут же во дворе грузовик и, минуя открытые ворота отъехали в неизвестном направлении. Приближался вечер и на улицах зажглись фонари и легкий февральский снежок опять начал ни с того нис сего порошить и прикрывать белым налетом мостовые. В это время колонна немцев доехала уже до лагеря и после помпезного приветствия руководством лагеря не менее спектакулярного, чем то перед зданием в городе, уже сидела за длинным, накрытым удивительно белой сктертью столом в здании администрации лагеря на втором этаже и все разговривали оживленно и несколько натянуто, как разговаривают люди после долгого путешествия за столом в ожидании еды. Возле кадого лежал на скатерти вычищенный до блеска серебрянный столовый набор с белоснежными салфетками, скрепленными тоже серебрянными круглыми обручами, прекрасной ювелирной работы, на каждом из которых как и на всех остальных ложках, вилках, ножах,маленьких ложечках для десера, вилочках для тортов и маленьких тарелочках под каждым бокалом или рюмкой были выгравированы такие же аттрибуты власти, как и на консольной оправке под древка с флагами в городе перед зданием генералгубернаторства.
Ожидание доходило до того критического момента, когда гости обычно уже изнуренные ожиданием начинают вести себя менее скованно, что проявляется в насилении громкости голосов, в расслабленности и чем то таким, что всегда замечают хозяева и ждут такого момента, чтобы объявить что то экстренное или внести первое блюдо. Двери зала, отделяющие его часть от другой или от какого то помещения, во всю ширину зала, вдруг начали разъезжать и перед сидящим предстала группа людей в полотняных в полоску одеждах, все с желтыми звездами на одежде, с оголенными головами и с музыкальными инструментами в руках.
Кто то невидимый подал невидимый сигнал и вся группа под руководством невидимого дирижера сначала исподволь и тихо, а потом с почти азартом и с невидимой и невиданной до того энергией начала играть пятую симфонию Бетховена. Музыка лилась струями как из какого то источника, который невидим нашим
Глазам, но которого действие на нас мы ощущаем всеми нашими чувствами кроме этого одного чувства видения.
Сидели только те, кто играл на скрипках и виолончелях, остальные стояли в основном пожилые люди или может быть даже не пожилые, но все как один выглядели изможденными и было от того невероятно видеть как эти люди стояли на ногах и не падали. Вся группа за столом смотрела на музыкантов, некоторые с презрительными улыбками, некоторые с криво натянутыми ртами, некоторые закрыв глаза, чтобы не испортитьвидением звуков музыки, но никто не сидел опустив глаза. Араму стоило неимоверных усилий сидеть прямо и смотреть на этот оркестр.
Начали вносить еду на блюдах:сначала закуску, потом первое, потом второе, а музыка лилась как какое то кощунственное несоответствие между воображаемым и действительностью.
Десера еще не подавали , а уже звучали последние звуки симфонии. Маленький старикашка, стоящий спередиЮ может он и не был вовсе старикашкой с фаготом вдруг начал медленно оседать и тогда скрипач,который сидел рядом с ним на стуле, встал и уступил ему место. При последних залпах аккордов двери закрылись и воцарилась тишина. Потом все начали хлопать, первый хлопал шеф их группы, начальник операционного отдела почти в ранге генерала – Кертнек. Остальные для приличия легкими всплесками рук выражали всое узнание руководству лагеря за такую целенаправленную и действительно нужную работу.
Делились своими впечатлениями о музыке и тогда этот Кертнек спросил, откуда эти люди. Шеф лагеря ответил,что в основном это люди из Варшавы и Вильнюса, но из Вильнюса, кажется, только пару человек. Потом двери опять отворились и перед присутствующими предстал другой оркестр.
Начали вносить десер и тогда оркестр заиграл чардаш. Скрипки заливались и донимали до живого, казалось что находится еще глубже души или ее следа, который каждый из сидящих определенно имел. Группа музыкантов была моложе, но степень изнурения на их лицах и также как и на прежней группе,висящие как на вешалках лагерные одеяния, создавали еще больший контраст и оттого почти все за столом сидели уже с закрытыми глазами. Арам подпер рукой лоб и вдруг, ни стого ни с сего для себя встал и, рубанув кулаком о стол, прокричал «Хейль гитлер», уселся на стул и, опять встав,начал петь немецкий гимн. Двери закрылись на полмелодии и все дружно встали и пели этот немецкий гимн, несколько вразноголосицу и коряво, портя вовсе местами мелодию. Он не мог уже по-просту сидеть и если бы он этого не сделал сейчас, чувствовал, что может совершить что то неописуемое и это что то может погубить и его и всю эту операцию.
Утро выдалось небывало солнечным и морозным. Группа эссесманов из Управления в Берлине в вычищенных с иголочки мундирах, отдохнувшая, накормленная завтраком стояла на внутреннем дворике перед зданием управления лагеря и ждала начальника лагеря, который должен был приехать вот вот. Машина начальника появилась и из нее, как только остановилась выбежал маленький мальчик а за ним вышла в матрона и строго позвала его. Он стоял перед ней со сжатыми губами и, когда она повторила свое:
«Komm sofort zur;ck!», он с сожалением подошел к ней на безопасное расстояние и смотрел что же будет дальше.
Она обратилась к мужу, довольно громко вначале, а потом разговор их стал неслышим. Начальник лагеря махнул рукой шоферу и тот выпрямившись по стойке смирно выслушал приказание довезти его жену в город. Чмокнул жену в щеку и, потрепав по щеке мальчика и натянув перчатку на руку, поднял руку вверх, как бы проверяя то ли направление ветра, то ли еще что то.
Матрона стояла с мальчиком, твердо держа его за руку и, когда он опять повернулся к ней подняв руку в приветствии, по женски, без вытянутой руки и это приветствие было каким то домашним и обыденным, а одновременно глядя со стороны смешным.
Мальчик не говорил ничего и только смотрел на отца из подо лба.
Начальник повернулся и направился к группе из Берлина, а матрона начала садиться в машину, посадив перед этим мальчика на заднее сидение, а шлфер приэтом закрывал старательно дверцу
новенького мерцедеса темно синего цвета.
«Сужба в здесь имеет свои отрицательные стороны, такие как например детский сад или школа»,- произнес он подходя к группе из Берлина и приветствуя ее. Все смотрели внимательно на него
а Кертнек вдруг скривив губы с миной недоумения спросил:
«А что, ведь детский сад есть в городе!».
«Конечно же есть и даже очень хороший и воспитатели из Германии, но ведь каждый день нужно возить ребенка туду и это не всегда удобно и кроме того время сейчас не всегда сопутствует таким поездкам»,- он произнес фразу с оглядкой на
ранг говорившего и вопросительно замолчал ожидая или развития разговора или выполнения желания одного из его непосредственных начальников.
«Но ведь можно устроить филиал и тут»,- проговорил он скорее вопросительно, чем приказывающе.
«Правила и инструкции с 1938 года и поправки с 1940 и с 1941 годов запрещают организвции детских учреждений на территории лагеря»,- произнес начальник голосом служаки и почти выпрямившись по стойке смирно.
«Над этим нужно подумать»,- произнес философски Кертнек, давая понять, что тема детского сада исчерпана.
В сопровождении начальника лагеря, его двух заместителей и еще каких то трех типов в мундирах, вся группа, сев в машины двинулась через открытые ворота в направлении следующих ворот в высоком, с пучками колючей проволоки заборе, отделяющем территорию управления от главной территории лагеря.
Машины ехали рядом с железнодорожным полотном, рядом с перроном. Кертнек, который сидел на заднем сидении рядом с начальником лагеря охвалил постройку этих перронов, которая помагает исправной работе и действительно облегчает работу людям. Арам сидел на переднем сидении в полоборота и ловил каждое слово своего непосредственного начальника. Кивнул на его слова головой и спросил, обращаясь к начальнику лагеря:
«Можно ли выбрать подходящий материал для строительных работ».
Начальник лагеря недоуменно посмотрел на гостя из Берлина, но тот рассмеявшись, произнес громко и требовательно:
«Да, да прошу четко ответить на этот вопрос, вопрос вовсе не академический, он имеет практические корни и прошу ответить конкретно. А вообще то мы вернемся к этому вопросу еще не один раз!». Начальник стал пространно объяснять о том, что доставы продовольствия стали вовсе некудышними и оттого рационы питания не позваляют сохранить нужное количество заключенных.
Берлинский гость перебил его и категорически и в то же время наставительно начал объяснять ему, что продовольствие нужно и должно быть поставляемым от окупационных властей из отдела снабжения по городу. Начальник лагеря саркастически рассмеялся и сообщил с горечью, что если бы он не организовал сам лагерного хозяйства, то он не мог бы представить себе,что ела бы вся охрана лагеря и наверно давно бы уже все поумерали тут. Кертнек похлопал его по плечу и рассмеявшись похвалил его за сноровку и ответственную работу.
Наконец вереница машин остановилась на плацу и ординансы, выскочив предупредительно начали открывать дверцы автомобилей и все постепенно собрались на довольно большом пространстве с убитой землей в окружении штук пятидесяти человек эссесовцев из внутренней охраны с собаками. Чуто поодаль чернела как на параде темная масса людей. Было их может быть тысяча, может быть две тысячи,а может быть больше. Стояли на плацу видимо уже некоторое время и тех, которые падали, молниеносно подбирали и волокли в направлении открытой прицепы к грузовику и как бревна туда, раскачав бросали. Инспекция началась.Арам шл по собственной инициативе между рядов и смотрел на лица людей без возраста и пола, многие из которых были худы до невозможности.
Его коллега из управления некий Хорст Клейн шел рядом с ним и без конца просил его остановиться, чтобы сделать снимок на фоне людей из КЦ.Арам спросил, подойдя обратно к группе, которая стояла рядом с начальником лагеря, что теперь еще покажут, потому что самое важное посмотреть, как работает вся система от начала до конца.
Начальник лагеря ответил, что через пол часа должен прибыть поезд и тогда можно будет посмотреть все от начала до конца, но он не советует смотреть все , так как это может продлиться до вечера и всетаки зима и обед есть обед. Поэтому он предложил дождаться поезда, посмотреть на расфасовку и потом через час посмотреть уже отделение распределения и крематория.
Группа во главе с Кертнеком прошлась тоже коротко по рядам и тогда тот заметил, что вообще то люди выглядят вовсе не так плохо и что только некоторые слишком худы.
Начальник лагеря заметил, что они в последнее время не употребляют специальной чистки и позваляют многим умирать как он выразился «натурально».
Сели опять в автомобили поехали к зданию управления лагеря на обед. Обед был уже без музыкального сопровождения.
В самом конце его вдруг завыли истошно сирены и начальнмк предупредил, что пришел поезд и что если бы кто то хотел посмотреть все с самого начала, то он просит садиться в машины.
Подъехали к рампе. Поезд в вагонов сорок стоял с задраенными вагонными дверьми, все было опять оцеплено эссесовцами с овчарками, ждали людей из инспекции. Коллега Арама, Хорст опять был рядом и попросил Арама сделать ему снимок тоже на фоне поезда и охраны. Арам взял фотоаппарат и выполнил его просьбу.
Рассмеялся и сказл, что в Берлине сможет показать жене, что он не был все это время у любовницы, только занимался своей работой. И вот двери открылись и эссесовцы начали силой выстраивать выходящих людей в колонну. Запах мочи и кала разносился вокрук и был так нестерпим, что Арам приложил носовой пдлаток к носу. Масса людей как огромная змея шевелилась на месте. Потом они увидели, как какой то человек, прорвавшись через оцепление бежит в их направлении. Несколько человек из охраны, из за спины Арама начало стрелять в него, пока он конвульсивно метнувшись тов одну. Тов другую сторону, наконец упал.Человек пять людей из охраны самих заключенных додняли его и положив на специальную телегу, бегом почти удалились в направлении крематория.
Колонна тронулась и Арам спросил сопровождавшего их работника лагеря, куда они теперь идут. Тот ответил, что они идут на сегрегацию или на так называемый отбор и что это продлится, а пока он предлагает посмотреть медицинское экспериментальное
отделение. В специальном меицинском отделении, сразу же за крематорием, огражденным так же от самого лагеря как и управление лагеря им предложили всем надеть халаты. Больные лежали на койках довольно удобных и не так скучено как можно было предполагать. Врач, представившись и отсалютовав шел рядом и объяснял историю болезни каждого пациента. Остановился перед кажется третьей кроватью и подняв одеяло показал ампутированные ноги у одной женщины. Лежала без движения и бредила, бинты были пропитаны кровью и от обрубков ног шел неимоверный запах разлагающегося мяса человека. Прикрыл ноги одеялом и, подойдя к кровать рядом опять поднял одеяло и показал тоже ампутированные ноги, но у этого пациента применялся уже новый но не очищенный препарат пенницилина.
Пациентка была вся в какой то темно красной сыпи, от ран ненесло уже вонью, но она тоже лежала и бредила. Наконец на третьей кровати опять приподнял одеяло и показал ампутированные ноги еще одной женщины, которая принимала уже очищенный пенициллин и ее состояние было удовлетворительным, не имела температуры. Он махнул рукой и направился к следующему отделению, где проводились эксперименты по применению тоже пеннициллина после полостных операций. Хорст и Арам сделали снимки всем пациенткам и пациентам попеременно стоя перед кроватями то один то другой, для того, чтобы подтвердить документальность снимков в управлении. Потом в мужском отделении были продемонстрированы пациенты после операций кастрации, удаления мужских половых органов, удаления ног, частей желудка, удаления рук,операций мозга.Во всех этих случаях оперировано сразу три пациента, а потом применялись к ним три разные метода лечения, для демонстрации применения пенициллина.Такие же опыты были проведены по применению и других препаратов. В отдельном бараке находились пациенты, которым прививались различные заразные болезни и наблюдалось
протекание каждой болезни – без лечения, а также при применении различных препаратов. Прививались такие болезни, как сифилис и другие венерические болезни,туберкулез, холера, коклюш, столбняк, дифтерия. Еще в отдельном бараке проводились эксперименты на детях разного возраста точно также как и на взрослых до летального исхода. Если который из пациентов выздоравливал, на нем проводились следующие опыты, пока такой человек раньше или позже не умирал.
Арам, когда они вышли из детского барака, старался самовнушением предотвратить в себе что то, что сдерживало его в сию секунду, минуту вытащить револьвер и расстрелять всю обойму. Он не мог больше смотреть на шедшего рядом с ним Хорста и для того, чтобы не сотворить что то непредсказуемое остановился вдруг и стал смотреть на небо.
«Мне кажется, что погода должна завтра испортиться»,-
произнес он и посмотрел сбоку на Хорста. Тот стоял рядом, какой то серый и побледневший. Махнул Араму рукой и сделав шаг в сторону, а потом два, отбежал и его начало рвать.
«Ну что Вы такой чувствительный!»,- отозвался Арам.
Тот подошел к нему и, вытирая рот платком, произнес в оправдение:«Я никогда не мог перенести вида любой больницы».
«Любой?»,- спросил Арам.
«Любой»,- ответил тот.
«Но ведь это же не больница»,0 Арам с удивлением смотрел на него,-«Это же лаборатория для проведения исследований на живых людях!»,- он с негодованием смотрел на Хорста.
« Да перестаньте в самом деле»,- тот махнул нв него рукой и пошел вперед.
Когда они подошли к автомобилю с шофером, который терпеливо ждал их, тот сел на заднее сиденье и всю дорогу,какие то пять минут молчал. Преред крематорием шофер остановил машину и они опять вышли из автомобиля, там собралась уже вся группа из Берлина.Начался осмотр крематория, камер предварительной подготовки и газовых камер. Хорст шел за Арамом, ничего не говоря и не задавая вовсе вопросов.Потом, когда им представили процедуру стрижения,раздевания и самого « мытья людей », тот вдруг ни с того ни с сего подошел к Араму и, вытащив револьвер из кобуры, приставил его к груди Арама и начал истошно кричать, обзывая того последним подлецом, сукин сыном, садистом,убийцой. К ним подскочило двое из внутренней охраны лагеря и забрав у Хорста револьвер, вывели его из помещения. Все остальные смотрели с недоумением на Арама и тогда Кертнек, ухмыляясь, спросил Арама, отчего тот в таком состоянии.
Арам махнул рукой и произнес спокойно:« Мне кажется, что для инспекции нужно было бы подобрать соответствующих людей, Хорст слишком берет все к сердцу, молод ешё!».
На этом инсциндент закончился, а эссесовец, который вывел Хорста из помещения, вернулся и что то начал шептать на ухо Кертнеку. Тот сделал большие глаза и ничего не говоря, вышел из помещения перед газовой камерой со стеклянной стеной, через которую можно было наблюдать что происходит в камере, в то
Время, когда туду запускается газ». Арам последовал за Керинеком и перед крематорием, прямо на дорожке увидел лежащего лицом вниз без движения Хорста. Из головы его струилась кровь. Подошел к нему и, присев, повернул его лицом вверх. Глаза имел открытые, с неподвижными зрачками.
«Он просто напросто хотел меня убить!»,- почти крича оправдывался эссесовец из охраны лагеря.
Кертнек потрепал того по плечу и произнес совсем спокойно:
«В этом не было Вашей вины, Вы защищали себя, а этот человек, как его там, он просто напросто, ну может быть был даже наслан к нам и может быть даже был советским шпионом. Вы молодец!»,- закончил патетически и осведомился о фамилии эсссовца.
Арам стоял рядом и с ужасом смотрел на лежащий рядом остывающий труп человека, который еще пару минут тому назад говорил с ним.
«Ну и что же наш молодой друг, с непривычки все это смотреть не очень хорошо действует на психику, но с другой стороны закаляет нервы и нашу волю»,- Кертнек смотрел прямо на Арама и молчал. Молчали оба. «А что бы сделали Вы»,- спросил тот вдруг Арама.
« Я даже не знаю, это так неожиданно»,- произнес оторопело Арам.«Вот именно и поэтому, прошу Вас позаботиться о том, чтобы этот труп в течение скажем , пяти минут, отсюда был забран,Вы сами понимаете, что это не влияет на хорошую атмосферу в нашем кругу»,- подмигнул ему и легко усмехнулся под нос. Направился прямым шагом обратно в смотровую комнату рядом с газовой камерой. Эссесовейц обок все время стоял выпрямившись и тоже смотрел не мигая на них обоих.
Когда тот скрылся в дверях, сообщил Араму, что лучше всего сразу направить его в кематорий, а потом сообщить, что оступился и сломал ногу и что находится в лазарете и чтопиедет через неделю, другую и потом можно будет выслать семье справку о том, что умер от заражения крови.
Арам махнул рукой и тот начал свистеть и чрез минуты три появились двое в лагерных одеждах и тот приказал им погрузить труп на тачку и завезти прямо не раздевая в крематорий. Через еще пять минут на месте, где на дорожке была видна кровь, все было наново посыпано пском и начисто заметено так, что и следа об убийстве не осталось. Арам смотрел сбоку на то, как тот распоряжается и ему пришло на мысль, что здесь все настроено как в настоящей фабрике или на настоящем заводе на продукцию только одного товара:смерти. Вернулся в смотровую комнату и стоял в дверях, далеко от смотрового окна, чтобы не мог увидеть того, что делается в газовой камере. К нему подошел Кертнек и, взяв легко под руку, отвел к противоположной стене:
«Того человека из лагеря, Вы знаете нужно убрать. Он просто много знает и оттого я не смогу для него ничего сделать. И потом, все люди отсюда подлежат карантиннной обработке и мы не можем рисковать, просто неможем рисковать не выполнения приказа фюрера»,- закончил патетически и на его лице появилась мина презрения.
« Я поручаю Вам выполнение этого задания и об инсциденте прошу Вас не говорить ни с кем. Об остальном сможем говорить в Берлине»,- закончил безапеляционно и отошел.
Арам направился к выходу и толкнув дверь,оказался на плацу, где в некотором отдалении копошилась группа узников и что то перекладывала с места на место. Подошел быстрым шагом к ним и тогда заметил, что они начали перекладывать песок из одной такки в другую быстрее. Когда подошел поближе, оба выпрямились и стояли и как будто бы ждали его указаний.
Приказал одному из них найти эссесовца и сказать ему, что господин Нольте ждет его перед крематорием. Человек побежал, а Арам остался стоять и ждал. Другой узник стоял рядом и смотрел на него.
«Работать, работать»,- вдруг хриплым голосом проговорил Арам и тот принялся пересыпать песок.Вытащил нагайку и крутил ею от нечего делать и бил хлыстом о голенищу сапога.
Пришел наконец эссесовец и козырнув сообщил, что вопрос решен и скоро мертвый появится в виде дыма из трубы, рассмеялся.
Арам взял его подруку и попросил показать ему , если таоке есть место, гле производятся экзекуции. Тот согласился и они пошли в направлении вторых ворот из внутреннего лагеря.
Тот смотрел на Арама и ничего не говорил.Потом вдруг отозвался:
«Я умею хранить военную тайну и мне не нужно говорить два раза».
«Дело не в военной тайне, а только в том, что у меня есть приказ»,- Арам смотрел на того холодно с гримассой на губах.
Потом помедлил и произнес еще раз с ударением:«У меня есть приказ».
На площадке довольно большой с боку справа в метрах где то пятидесяти от того места, куда они пришли начинался казалось обрыв и потом виднелось еще дальше поле, покрытое снегом. Перед этим полем вдалеке винелось что то подобие какого то забора с колючей проволокой по верху.
«Ну и что там, овраг или вы там соорудили что то другое»,- спросил Арам того типа следовавшего за ним.
«Так точно овраг, но используется для сбрасывания отходов»,- отрапортовал тот.
Арам полошел к краю этого оврага и тут оказалось, что это просто напросто громадный ров наполовину наполненный чем то не то серым, не то черным,напоминающим шлак, перемешанный с известкой,издающей неимоверно интенсивный запах.
«Это отходы крематория?»,- спросил Арам.
«Только часть.Остальное развозится по полям тоже»,-заметил тот.
«А что нельзя было запланировать как следует организации вывоза отходов»,- спросил Арам.
Тот смотрел на него с удивлением:« Вы из Берлина все лучше знаете, чем другие!»,- проговорил с остервеннием вдруг и в его голосе было столько критики и столько обвинения, что Арам вынужден был задать ему еще один вопрос.
«И вы и мы имеем приказы и исполнение их для всех нас является не только законом, но и честью»,- произнес он.
«Честь!.... Прошу разрешения удалиться»,- произнес тот с расстяжкой и рассмеялся.
«О нет, я вынужден Вас задержать тут, так как мы делаем проверку и это наше задание»,- Арам начальственным тоном произнес фразу и видно было,что не намерен вовсе дискутировать.
«Ну может быть вам лучше переговорить с начальником службы утилизации»,- произнес тот и решительно повернулся, чтобы отойти.
«Я приказываю вам остаться тут и вы можете покинуть это место только с моего разрешения»,- Арам произнес фразу угрожающе и вытащил револьвер.
«Я вынужден буду применить оружие, если вы отсюда без моего разрешения уйдете!»,- грозил ему явно и шел на обострение разговора с ним. Эссесовец выхватил револьвер тоже и смотрел на Арама совершенно враждебно и с полной уверенностью применить оружие немедленно.
Арам выстрелил в него, метя в голову, не беседуя с ним более, добил его и, засунув револьвер в кобуру, пошел обратно, выпрямившись, как ни в чем ни бывало.
Группа из Берлина стояла перед крематорием и шеф концлагеря о чем то оживленно дискутировал с остальными.
Человек из группы сопротивления, который был среди чиновников только мельком с какой то неуловимой миной наигранного безразличия проехался взглядом по его лицу и Арам подумал, что сегодня предстоит еще тяжелый день.Кертнек смотрел на него и не показывал ни одним движением или мимикой или еще чем то желания поговорить с ним, но Арам чувствовал, что его сейчас интересовало только одно: выполнил ли Арам его поручение.
Подошел к группе и тогда Кертнек обратился к Араму со словами:
«Вы хотели что то добавить, но я не видел вас и расскажите ради бога, где вы были».
Арам рассказал, что осматривал ров с отходами из крематория и к сожалению ему явно не понравилос то, что там делается и кроме того некий штурмфюрер, который сопровождал его, неожиданно начал его нецензурно обзывать, не желал отвечать на вопросы, обозвал штабной крысой и прочими инвективами, выхватил револьвер и начал просто напросто грозить.Далее сообщил,чо ему показалось,что человек этот лишился разума и он, Нольте,
вынужден был его пристрелить как крысу на месте.
Козырнул и стоя перед Кертнеком и начальником лагеря ждал их реакции. Кертнек махнул рукой,чтобы тот перестал стоять навытяжку перед ними и, тяжело смотря на Арама произнес:
«Мы вынуждены будем серьезно поговоритьс Вами, Нольте, в Берлине. Можете идти». Арам присоединился к группе, вокруг него было зловещее молчание, наконец отозвался один совершенно блеклый и несколько даже может быть апатичный тип:
«Мы выполняем самые важные задания сейчас, но что будет после победы?»,- смотрел вопросительно на остальных, обводя всех взглядом по очереди. Подошел и похлопал Арама по плечу.
« Я преклоняюсь перед вашей смелостью»,- произнес и предложил Араму пройти с ним вперед.
«Вы знаете, что из почти шести миллионов взятых в плен до сего дня русских солдат только за последний год умерло у нас в лагерях почти три с половиной миллионов оттого, что просто напросто им не давали есть. Мы их разместили в разных лагерях в специальных внутренних лагерях и просто напросто не даем и не давали есть. Так вот там мы наблюдали и наблюдаем людоедство и такие вещи, что по сравнению с этим всем Аушвиц просто рай, здесь просто мы культурно сжигаем заключенных, предварительно их убиваем газом.Но вы должны знать, что насколько эта работа здесь неблагодарна, настолько будет нам потом легче жить. Мы очищаем мир от этих ненужных людей»,- смотрел на Арама с состраданием. Потом продолжал:
«Вы вот я заметил хотя и не говорите ничего, но вы очень честный человек и вам определенно трудно и я это вижу и вижу также то, что вы преданы нашему делу до конца и поэтому я так откровенен с Вами. Но мы ведем можно сказать пионерское дело и за нами последуют и другие. Нас выбрали для того, чтобы мы очистили этот мир от заразы коммунизма и еврейства и ядумаю, что Вы понимаете это лучше каждого, кто тут находится.
Но победа за нами и хотя всякие пораженческие слухи и всякие никчемные люди расспускают всевозможнче слухи, мы победим и для немецкой нации наступит прекрассное время. Через скажем пятьдесят лет никто не будет помнить обо свем этом и безымянные герои, сделавшие эту черную работу...». Его глаза были наполнены слезами и он почти рыдал, обняв ни с того ни с сего Арама. Они вышли из здания крематория и стоялм вдвоем перед задним входом, откуда на тачках, как в ускоренном темпе заключенные вывозили пепел сгоревших людей.
Только теперь и здесь Арам почувствовал и явственно понял, что люди в Лондоне и Вашингтоне прекрасно знали о том, что тут творится и что вся эта война была ими распланирована и расписана и что убийцами этих миллионов и миллонов людей являются в первую очередь британские и американские политики,руководители концернов, наживающие громадные прибыли и личные состояния теперь на войне, на смертях миллонов беззащитных людей. Он понимал также, что убийцы эти не будут никогда осуждены и что судить будут немцев, всех, как нацию, как безвольное жестокое даже не животное, только чудовище те, которрые посылали их и вдохновляли на это убийство. Он начал только тут понимать, что почти все люди, как впрочем и в Англии и в Советском Союзе и в Америке находятся в каком то неописуемом состоянии.Это состояние называлось – жаждой победы.
Но победа может быть только одна. И эта победа должна была быть одна на всех. Он стоял и вдыхал морозный воздух смотрел на небо, побняв голову и был уверен, что Советский Союз эту войну выиграет. Он думал над тем, что все эти люди насыщенные такой ненавистью к его родине не остановятся и будут хотеть реванжа и будут стремиться к реванжу. Убить их всех было бы невозможно. Он думал над тем, что предстоит еще пережить ему и удасться ли ему пережить еще что то в Германии. Вздохнул натруженно, как после тяжелой работы и опустив голову посмотрел на невзрачного человека, который все ще стоял рядом с ним. Не говоря ни слова пошел твердым шагом к машинам.
Сидел спереди в машине рядом с шофером и ждал Кертнека.
Тот явился через какие пол часа и был в прекрасном расположении духа.
« Прошу Вас выйти, мы должны поговорить»,- произнес начальственно. Арам вышел из машины и тот, приблизившись к нему пошел с ним рядом.
«Ваше поведение в действительности заслуживает узнаниe и даже поощрениe. Но мне начало сегодня казаться, что в Вас живет как бы два человека-один человек правильного поведения, а другой расхлябанный хлюпик»,- пренебрежительно смотрел на него.
«Мне кажется, что Вы совершенно не правы и Вы описываете свои чувства, которых у меня нет»,- Арам произнес эту фразу спокойным, зловещим голосом, тихо продолжал:
«Я, как Вы знаете лично знаю Гиммлера и о происшествии тут я вынужден буду ему доложить лично»,- посмотрел на него с презрением, повернулся и пошел обратно к машине.
«Нольте, перед таким необдуманным шагом, Вы должны подумать очень серьезно»,- неслось ему вслед. Он сел опять в автомобиль и погрузился в свои мысли-сны с открытыми глазами.
Так онсидел в машине, аж начало уже темнеть и тогда до него дошлов полной явственности, что свое задание касательно пребывания тут он не выполнил. Делегация из Берлина ходила теперь по лагерю и наверно что то там делала и о чем то осведомлялась и что то советовала руководству лагеря, но его не было там с ними. Как он сможет потом выяснить, что он видел все своими глазами, ведь ему же будут задавать вопросы, детальные вопросы относительно наверно малейших деталей и особенно исполнения этих деталей в действительности таких, о которых может рассказать только человек, который все абсолютно увидел своими глазами. Он зашевелился неспокойно и шофер посмотрел на него внимательно, спросил:«Вы проснулись?».
Ответил ему:« Да, я очень устал». Вышел из машины и, стоя, смотрел на небо уже полное звезд. Идти и искать делегацию ему не хотелось. Вернулся в машину и спросил шофера, где сейчас делегация, как он думает. Шофер скривил губы и ответил, что наверно они осматривают бараки, но скорее всего им показывают работу мастеров поделок из концлагеря, потому что об этом говорил Кертнек ему еще вчера и что что то из этого ремесленного производства обязательно принесут с собой люди из делегации. Арам успокоился внутренне, что он не прозевал чего то там из ряда вон выходящего и только после до него дошло, что эти работы местных ремесленников могут быть ужасны. Молчали оба с шофером, каждый думал о своем. Вскоре показалась делегация с ящиками. «Вот я говорил»,- ухмыльнулся шофер, получили подарки и для Вас наверно тоже что то оставят!».
Вечером был прощальный банкет с шмпанским,музыкой и женщинами.
Откуда здесь были женщины, Арам так и не понял, но женщины были и честью каждого было показать свою мужскую доблесть и если уж не уйти с какойто на пол часа в один из двух отведенных кабинетов,то хотя бы показать свою мужскую галантность и силу в танце с которой то там. Арам выбрал второй вариант, потому как желания занять кабинет на полчаса с однойиз пяти женщин, которые вовсе не выходили из этих аппартаментов и только один за другим исчезали то один то другой работник лагеря или кто то из делегации, а потом вернувшись, каждый из них хлопал выходящего по плечу и желал ему чего то там. Он не мог вообще понять как могут люди дойти до такого содружественного бытия даже в таких совершенно казалось бы личных вещах, когда те, которые уже вернулисьи выпив после пару пив еще пару рюмок шнапса начинали вовсе не вполголоса, а совершенно громко делиться своими впечатлениями и посещении той или иной женщины.
Он не мог себе представить, что же в этом массовом поведении родилось нового, привитого от новой идеологии, а что позаимствовано от прастарых привычек, которые сейчас просто напросто поощрялись. Он вспомнил, как Демин принес ему почитать прект нового указа по Красной Армии, в котором просто напросто поощрялось мужское сексуальное разбоничество и его по причитании этого проекта внутри так покорежило, что он после не мог внутренне прийти в себя месяц или другой, все вспоминая, некоторые пассажи этого указа. Что то нужно было дать распоясавшейся солдатни, голодной, чумной, наполненной идеологией победы любой ценой. Он понимал, что потом пойдут и будут совсем другие песни и история будет сначала исподволь, а потом все больше и больше переделана и потом из убийц и насильников возникнут герои. А тех, кто не мог или не хотел брать участия в этом всем будут и так все остальные подозревать в чем то похожем и ничего не поможет в оправдание, что какой то там человек не делал вовсе ничего похожего. Эти две правда-ложь будут итак просачиваться через уличную пропаганду, через слухи, невесть кем посланные в народ и будут у всех на языках так долго, пока что то из запущенных слухов не начнет жить в народе своей уже «нормальной жизнью». Такой огромный эксперимент власти над народами и был наверно частичкой развития всей истории нашего существования. Сидел за столом совершенно терезвый, уставившись в одну точку, хмурый и неприступный.
К нему подошла довольно миловидная разболтанная блондинка и кивнув кому то за столом сзади,взяла его за руку и потянула к себе. Он встал и тут же сел на место.
«Я предлагаю нашему другу заключительный аккорд сегодняшнего вечера»,- проговорил Кертенк вставая и подняв бокал с шампанским,-« Я предлагаю сделать нашему герою восточного фронта настоящий подарок. Я предлагаю подарить ему на целый час всех наших женщин вместе!»
Все дружно встали и начали петь Лили Марлен и Арам вынужден был тоже встать и петь с ними.Пение умолкло так же как и началось и все смотрели на него в пьяном угаре и может быть зависти или злорадства. «Настоящий мужчина не боится ничего!»,- подбадривал его Кертнек.
Арам смотрел на пьяные орущие глотки и неожиданно для себя согласился. Все дружно подхватили его и понесли вдолькоридора в первый кабинет и, втолкнув его туда, закрыли за ним двери.
Он вошел в комнату через маленький коридорчик и увидел на трех кроватях сидящих двух женщин, двое сидело за столом, пятая была в туалете ванной и там струилась без передышки вода.
Он указал пальцем на двери ванной и спросил, что делает там пятая и тогда поднялась совершенно здоровенная баба и подойдя к нему, совершенно серьезно сообщила, что та пятая так всем остальным понравилась, что сейчас кровавит и что проку от нее никакого и вообще, та в ванной жидовка и если что, то можно привести и ее сюда. Она громко позвала ту пятую и в дверях появилось маленькое личико, почти как у девочки,стояла голая часть туловища, всего в синюшных пятнах была заслонена косяком двери, из нее вытекала кровь, струясь по ногам и падала на кафельный пол, глаза были наполнены таким ужасом и страхом загнанного умирающего животного, что он понял, что он должен сейчас и немедленно и не теряя просто времени сделать что то, чтобы прервать это безумие.
Он отвернулся от нее и, засмеявшись, хлопнул в ладоши как какой то пацан и произнес совершенно тихо, приложив палец к губам и, приглашая всех подойти к нему. Женщины приблизились и он, приложив палец к губам, повел их всех к кровати, дальше всего стоявшей от дверей, сел на нее и начал что то, жестикулируя, объяснять.
Сначала рассмеялась одна из женщин, потом другая, а потом смеялись все. И тогда он начал раздеваться, вешая на поручень стула аккуртно свой мундир и прочие части гардероба. Наконец остался в одних трусах. Тогда каждая из них сняла с себя какую то часть гардероба и так собрался целый комплект для еще одной женщины. Арам уселся на стуле и та, которая первая предложила ему пойти с ней начала подкрашивать ему глаза, наводить румянец на щеки и красить губы. Нашелся какой то шелковый здоровенный платок, из которого Арам смастерил на голову себе невероятное накрытие. Он натянул на себя чулки, одел комбинацию, потом платье и наконец нагромоздил на голову головной убор. Не было туфель. Тогда эта здоровенная тетка отдала ему свои туфли, которые были почти впору. Он направился в ванную, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Вышел в комнату и тогда предложил всем вместе прорепетировать несколько движений для совместного танца. Остальное было импровизацией. Он постучал в дверь, прошло уже более часа и в дверях повернулся ключ. На пороге стоял тот невзрачный эссесовец, который рассказал ему о русских военнопленных. Смотрел на него и пьяно смеялся.
Арам вместе с женщинами вышел из кабинета и все пошлив зал, где раздавались неслаженные пьяные голоса.
Появился в дверях первый, прошелся вдоль сидевших за столом и, подойдя к торцу стола вдруг одним рывком стянул скатерть со всеми стоящими на ней приборами, тарелками, едой. Все это частично попадало на смдевших, частично на пол, но стол был пуст, длинный стол, сделанный из прочного дубового дерева.
Он махнул кому то невидимому и женщины подошли к нему. Сзади, там где стоял обычно обозовый оркестр, сейчас не было никого.
Он громко приознес, что без музыки он не может и тогда раздался всеобщий хохот. Он в середине с четырмя женщинами стоял и ждал, пока появятся музыканты. Наконец появился циганский ансамбль и он махнул рукой и скрипки начали трагичекий эпилог к его выступлению. Браво били три раза и в конце концов, двое из группы разделись почти догола и вместе с ним танцевали на столе. Арам чувствовал, что он находится в каком то состоянии близком помешательства, когда человек уже не понимает сам и не в состоянии контролировать настолько свои чувства, что выполняет только одни и те же движения только для того, чтобы сохранить последними силами воли контроль над тем, что же он скажет в каждую последующую минуту.