Витя-чайник
Привела его к нам на квартиру мамочка. Почти за ручку, такой он был тихий и скромный. И, правда, первые две недели мы нового постояльца почти не видели и не слышали. Он только что пришёл из армии, ещё не привык к штатской жизни и даже на работу в леспромхоз ходил строевым шагом, весь в зелёной солдатской одежде.
Узнав, что он служил в десантных войсках, я его настойчиво про¬сил показать мне пяток приёмов, чтобы в случае чего применить их на танцплощадке. Но он скромно отнекивался, мол, потом как-нибудь. А парень он был крепко сбитый, весь какой-то квадратный, что спереди, что сбоку.
Наша весёлая жизнь началась в день его первого аванса. Я как раз сидел дома и читал. Вдруг слышу, как с другого конца улицы приближается какой-то подозрительный шум - доносятся лихие припевки и молодецкий свист. За два года в этой глуши я успел навидаться вся¬кого и поэтому устал удивляться причудам местных аборигенов. Мало ли какие праздники бывают. Тем более, что время было застойное, богатое на выпивку и закуску.
Но для бабы Наташи, моей квартирной хозяйки, не умевшей толком читать и писать, главной целью в жизни было следить за событиями на улице. Они заменяли ей и телевизор, и газеты, и радио, которых у неё в доме не было.
С утра она занимала свой пост и, переходя от окна к окну, коммен-тировала для нас, жильцов, кто, куда и в чём одетый пошёл. Я подбегал к окну только в тех случаях, когда мимо проходили красивые девушки, так как по молодости лет имел к ним определённый интерес. И баба Наташа всячески поощряла моё хобби, дополняя своими советами только что увиденную картину. Так что о местных красавицах я знал много интересного ещё до того, как они попадались мне живьём на танцах в клубе.
И вот я начал слушать интереснейший репортаж о развёртывающихся событиях в исполнении бабы Наташи. Оказывается, уже пьяный новый постоялец Витя привёл к нашей лавочке у палисадника ещё пять таких же орлов. Они принесли с собой несколько трёхлитровых банок портвейна и тут же начали пить его железными кружками. Ахая и охая, баба Наташа пыталась сосчитать, кто сколько выпьет. Но так как они все шатались, да ещё пытались чокаться, переходя с места на место, то из этой её затеи ничего не вышло. Да к тому же мешали ей и любопытные, толпящиеся вокруг. В это время народ как раз возвращался с работы и, привлечённый весёлым шумом, собирался под нашими окнами.
Своей кульминации гулянка достигла после того, как третий наш постоялец Боря вынес на улицу гармонь и упорядочил все крики и прыжки вприсядку. Баба Наташа только качала головой и подсчитывала убытки - вытоптанную траву, помятые цветы, расшатанный забор палисадника и заплёванные окурками дорожки. Витя, надо отдать должное его широкой натуре, несколько раз врывался в избу и, пьяно брызгая слюной, радостно улыбаясь, тащил нас за руки танцевать и этим отметить его первый аванс, почти целиком ушедший на организацию этого подоконного мероприятия. Мы с бабой Наташей смущённо, но твёрдо отказывались, так как она по старости, а я из принципа не употребляли креплёных вин. Тем более в таких количествах. Мы ограничились пассивной ролью наблюдателей.
И всё же через некоторое время я не удержался и вышел посмотреть, как вблизи выглядит этот сабантуй. Ко мне тут же бросился кто-то из соседей с кружкой, расплескивая на землю вино. Чтобы не сильно выделяться своей интеллигентностью, мне пришлось взять кружку и так стоять с ней в уже довольно поредевшей толпе.
Картина гульбы впечатляла своим колоритом и запахом. Пьяный Боря, полусползший с лавочки, растягивал из последних сил меха гармони, положив на неё голову и пуская длинные слюни. Вокруг на земле валялись пустые трёхлитровые банки, кружки, мятые пачки от папирос и окурки. Невдалеке спали у забора два недавних танцора. Ещё одного, с дикими криками и визгом пихала в спину жена, направ¬ляя в сторону дома.
В центре круга, образованного хлопающими в ладоши зрителями, кривлялся пьяный в дым Витя. Танцевать он уже не мог, да, скорее всего и не умел, и поэтому он приседал на корточки и подпрыгивал вверх, что-то хрипя в такт. Наверно, он видел где-нибудь, как тан¬цуют русские танцы и пытался сейчас всё это изобразить в натуре. Зрелище было и отвратительное, и интересное одновременно.
С одной стороны, казалось бы, что интересного в пьяном, рас-христанном мужике, с хищными ужимками обезьяны прыгавшего вверх и в стороны, пытаясь изобразить из себя опытного танцора. Это же не Махмуд Эсамбаев. Хотя если в Махмуда влить столько же краснины, то неизвестно танец какого орла мы увидели бы со сцены. Конечно, если бы он на неё ещё взобрался.
А с другой стороны мне внушала уважение физическая закалка Вити. В течение нескольких часов, почти без перерыва проделывать такие телодвижения и при этом ещё сохранять иногда равновесие - это был почти подвиг Геракла. Благодаря этому, Витя переплясал всех своих собутыльников и скакал бы, может так до следующего утра, если бы вдруг не уснул придавленный гармонью Боря. Мы с бабой Наташей еле затащили его в дом.
Лишившись музыкального сопровождения и сразу остыв к танцам, Витя, цепляясь за стены, потащился за нами.
Наши надежды на заслуженный отдых рухнули сразу. Витя оказал¬ся из той неистребимой породы русских алкашей, которые, выпив, будут колобродить до полного истощения организма.
Вдобавок ко всему, пристально всмотревшись в меня, он вспомнил о моей просьбе показать несколько приёмов из самбо. И тут же принялся обучать меня основам рукопашного боя. Приёмы я ни один не запомнил, так как всю свою смекалку и удаль потратил на то, чтобы не разбить голову о край кровати или о шкаф. Отвязаться от Вити было невозможно. В нём внезапно проснулся очень строгий тренер. Справиться с ним силой я тоже не мог, а баба Наташа забилась в свой угол и давала мне оттуда советы, куда лучше падать. Оставалось надеяться только на то, что борьба ему быстро надоест или я потеряю сознание и перестану его интересовать.
Так и случилось. Задев ногой гармонь, он вспомнил, что сегодня праздник аванса и бросился будить так предательски рано уснувшего гармониста. Он тряс его вместе с кроватью, поднимал за грудки и пытался поставить по стойке смирно, как часового у знамени части. Но у спящего Бори подгибались ноги и он снова и снова падал на пол.
А мы с бабой Наташей, воспользовавшись моментом, на цыпочках выскочили в дверь и закрылись в прирубе, где обычно жили семейные пары. Часа два пришлось нам сидеть там и хихикать от радости, что мы в безопасности, пока Витя рвался в нашу дверь, стремясь полу¬чить свою долю человеческого общения, которого ему так не хватало рядом с бесчувственным телом Бори. В конце концов, он уснул на мосту под нашей дверью. Трогать мы его не стали, так как он нам надоел хуже горькой редьки и его пробуждение нас доканало бы. Накрыв Витька ста¬рыми пальто, чтобы не простыл ненароком, мы тихонечко, босиком про¬скользнули в дом и, закрывшись на все засовы изнутри, моментально уснули.
Не знаю, что снилось бабе Наташе в эту ночь, но я спал как убитый. И только под утро меня сбросили на парашюте во вражеский тыл с группой диверсантов. У каждого из нас на поясе висело по пять трёхлитро¬вых банок с молдавским портвейном. Мы ещё были в воздухе, когда снизу немцы открыли огонь прямо по нашим банкам. Холодное вино из разбитых банок окатило меня всего.
От этой мокроты я и проснулся. На моей кровати сидел Боря и улыбаясь щербатым ртом плескал воду из кружки мне в лицо. У меня после всего пережитого за вечер даже не было сил приподняться и дать ему в ухо. Я только заскрипел зубами и отвернулся к стене. А настырный Боря всё пытался выудить из меня секретные данные, не осталось ли где на дне в баночке красненького - им с Витей похмелиться. В конце концов, чтобы только они отвязались, и я смог досмотреть этот странный сон, пришлось дать им червонец. Они тут же растворились в направлении станционного буфета.
Трудно сказать, сколько процентов плана давал Витя на пилораме в леспромхозе, но все следующие дни он приползал домой на бровях.
Жизнь началась - хоть из дома беги. Каждый вечер дым стоял коромыслом, как пишут в милицейских протоколах. Осталось загадкой и то, за чей счёт он пил и ел. Мы все свои продукты и деньги попрятали.
На пятую ночь и случилась эта история с чайником, о которой потом, когда весь этот кошмар закончился, баба Наташа вспоминала всегда с удовольствием, при этом мелко хихикая и потирая ладошки. Вспоминала и о том, как превратилась в сову - спала урывками днём, а ночью лежала и следила, чтобы Витя не спалил дом или не перерезал нам всем глотки, так как у него появились первые признаки белой горячки.
Совершенно естественно, что в пьяной вечерней суете, Витя забывал об ужине. Но по ночам молодой организм, видимо, требовал своего. А так как совесть он ещё не успел пропить до конца, то ему ничего не оставалось, как в темноте шарить по нашим кастрюлям, в поисках чего-нибудь съедобного.
- Лежу я, значит, - рассказывала нам потом баба Наташа, - слушаю, как мыши под обоями в стенах бегают, да поезда на станции пересвистываются, вдруг полы заскрипели - Витя на кухню крадётся. В одних трусах и боси¬ком. Я занавески чуть раздвинула, наблюдаю за ним. Он пошарил как обычно по кастрюлям, погремел крышками, что-то попил в темноте, а потом встал у окна, достал своё хозяйство и в мой жёлтый чайник, стоящий на лавке, садит. Нацедил, подлец, полчайника и спокойненько пошёл спать. То ли от голодной злости он это учудил, то ли и правда у него мозги набекрень съехали. Я притихла, затаилась, аж дышать боюсь от страха - вдруг услышит, что я не сплю, да ещё прибьёт под горячую руку. Еле утра дождалась, чайник осторожно вынесла и в канаву на огороде выбросила.
Вечером баба Наташа Витю не пустила в дом - вынесла его вещи на крыльцо и показала от ворот поворот. А совсем новый эмалированный чайник через неделю всё же выкинула на помойку. Каждый день кипятила его с содой, но так и не смогла побороть свою брезгливость.
А ещё через месяц, на привокзальной площади я случайно услышал, как одна женщина сказала другой: - Смотри-ка, Витя-Чайник опять на бровях домой идёт.
Оглянувшись, увидел невдалеке моего бывшего соседа, выделывав¬шего ногами замысловатые кренделя. И ещё меня удивило, как быстро народная молва присваивает клички. Да такие, от которых теперь не отмыться ни самому Вите, ни его будущим детям и внукам. Если, конечно, они у него появятся при такой интересной и насыщенной праздниками жизни.