Жил был колодец. Жил уже очень давно. Был у него хозяин, хороший, умный, деловой мужик. Колодец сделал еще отец этого мужика. И у колодца с мужиком все было справно: и инструмент, и дом, и поле, и лошадь с телегами, санями и плугом. Колодец был в порядке, это уж обязательно. Лучшего колодца во всей округе нельзя было сыскать. Вода чистая-чистая, необыкновенная, вкусная. Бывало, принесут соседние старики воду в дом, много ли им надо? Стоит вода не один день, а все такая же чистая, вкусная. Остаток воды курам выльют, хоть бы одна пылинка, хоть бы какой мелкий подонок остался. Чистое дно у ведра, а ведра-то деревянного. Вот какая вода была.
Хороший колодец отец справил. Только вырыть соседи помогали, остальное сам с сыном сделал. Хорошую крышку пристроили, мудреной формы, чтобы ничто в колодец не попало, ни пылинки, ни жабы. Стенки у колодца сухие, чистые, только там, у воды один венец мокроват, но это так положено. Журавель стоит, высокий, высокий, и ведро к нему большущее цепью приковано. Это, чтобы никто своим туда, вниз не лазил, но всякому, во всякое ведро воды хватало. Ведро дорогое, из какого-то другого железа сделанное, без ржавчины и какого-либо темного пятнышка. Серебром блестит. Годами белое.
Когда соседи первый раз по воду пришли, отец мужика им сказал: "Вода Божия, берите, сколько надо, только закрывайте хорошо". И правда, какая бы засуха на дворе не стояла, всем всегда воды хватало, еще и оставалась. Слово какое-то отец знал. Это точно.
Все в округе ходили набрать воды к этому колодцу. У каждого во дворе стоял свой, скотину попоить, огород полить, стирку сделать. Но пить и готовить воду брали только у этого. Даже в церковном все же не такая вода была. Старался поп: крестил воду, крест святой в нее опускал, молебны служил, лучших людей села нанимал церковный чистить, не то. Вкусная вода, чистая, лечит людей тоже, а всё не такая, как у хозяина.
Поп, хоть виду не подавал, слова обидного не говорил, но немного сердился, а люди тишком говорили: "Уж не святой ли сосед наш, вода то какая!" Оно, и вправду, честный мужик был, за дурным делом никто не видел: ни соврать, ни схитрить, ни церкву минуть. И жена у него хорошая, добрая, светлая, рукодельная. В хоре пела так, как будто благость с небес спускается. С детками, правда было не очень, двое всего. Девочка хорошая, шустрая, только сильно худая. А с мальчиком было плохо. Какая-то злая собака его сильно напугала, покусала так, что еле отбили. Черная собака, чужая. Ни до, ни после ее в селе никто не видел. Отболел Степа и стал тихим, молчаливым. А еще, наверное, жадным, никто ни разу не видел, чтобы мальчик с кем-то поделился сладостью ли, хлебом ли, яблочком. Он не лазил с другой детворой по чужим огородам, ничего чужого не брал, но и своего никому, ничего не давал. И не показывал, прятал.
Так и рос мальчик Степа, пока не стал парубком. А и парубок все такой же тихий, молчаливый, работящий. Но им с отцом было хорошо. Работали быстро, ловко. Один раз так же работали по жаре вдалеке от дома. Было жарко, так жарко, что очень хотелось пить. Под конец дня припал хозяин к роднику и так пил жадно, долго, что и оторваться не мог. А потом зачерпнул воды полным ведром и окатился весь. А тут и ветерок холодный потянул. Дело то в августе было, за половину августа. Вечером привезли дальние снопы домой, скинули у риги. "Что-то заморился - сказал отец, - лягу". А как лег, так и не встал. Полежал под жаркой шубой ночь да день. Еще ночь поспал, а наутро стал сыну наказы давать, что с полем ближним делать, что с дальним, каким добром и как распорядиться. А про колодец только и сказал: "Береги колодец". Хороший был мужик.
Остались Степа с матерью да сестрицей. Все, вроде не сильно изменилось. Землицы, правда, меньше стало, но и силы пятнадцатилетние не те, что у взрослого мужика. Земли меньше, да работа та же: с утра дотемна. Аленку скоро замуж отдали, приданое отец да матушка давно набрали. Дом такой же, колодец тот же, крепкий, добрый. И надо же было Степе вспомнить слова отца про колодец, что беречь надо. Думал, думал, что это значит, как быть. "А может, надо, чтобы люди около него меньше толклись? Журавель, опять же трется, крышка портится, когда на нее воду часто плещут, да и вода не казенная". Повесил у колодца кружку, на цепочке, чтоб не унесли, а над цепочкой копеечку, мол не задаром все. Один только раз увидел на донышке Степа полушку, проходил мимо дома один чужой из казацкого стану, да еще и записку написал. Спросил Степа у одного грамотея, что написано, а там: "Дорого берешь". Рассердился Степа, вовсе на засов колодец закрыл, а соседям наказал чтоб все кроме Фрола и Петра воду только на праздник брали. А Петр и Фрол тоже брать не стали, обиделись. "И лучше, - подумал Степан, - все целее будет". Вовсе колодец на замок закрыл.
Долго ли, коротко ли так было, но один раз Степа на дворе грибной запах учуял. Пошел, по двору, там поглядел, сям понюхал и дошел до колодца. Открыл крышку, присмотрелся, а там грибы растут, а шляпки такие красивые, осенние. Сшиб Степа грибы ведром, ведром же и повыловил, вынул. На солнышке разложил, понюхал, запах вкусный. Несёт Степа матушке грибы, хвастает: вот нашел, жарить будем. Расстроилась та, что ж это такое, по срубу грибы пошли. Недобро это. Другой раз маманя по воду пошла, а там, на крышке жаба здоровенная сидит. Выгнала она ее, на другой день ужика, хорошо не гадюку, из самого колодца выловили. А дальше и вовсе погань завелась, то комары, то черви. А потом и дух от колодца дурной пошел. Степа потуже замок запирает, а дела все хуже: то в поле недород, то корова яловеет.
Не выдержала матушка обиды, хватит, говорит, испортил ты все жадностью своей. С колодца начал, курами и закончишь. Продадим дом и добро тяжелое, поедем искать новое место, без злобы-нечисти. Ан, и продать никак не получается. Соседи знаться не ходят, а дальние, с другого края села тоже о недобром знают, покупать не хотят. Спасибо, чужой дед взял дом на сруб без двора и добра, и колодца, там сруб и поставил. Печку кирпичами тоже туда увез. Остальное добро так пропало. Уехал Степа с маманей счастья искать. Лошаденка с тележонкой, да скарбишка полсундучонка.
А как уехал жадный Степа, так крышку с колодца что-то оторвало и унесло невесть куда. Да молния в журавель попала, покосился. Ведро белое украли проезжие. И сруб завалился прямо в колодец. А так все стало тихо, ни гада не видать, ни жабы не слыхать. Пустошь, бурьян да ветер. Люди говорили, что кто-то там вечером самого покойного хозяина видел. Стоит, такой прозрачный, головой качает: не уберег парень, не уберег. Мальчишки тайком приходили к колодцу, но глянув вниз, быстро убегали, болезнью пахнет.
Но случилось. Был праздничный день, теплый, светлый. А солнце на небе так играло. Как в велик день. Люди нарядные по улице идут, бабки в церкву торопятся. И - звук с пустыря, тихий, светлый. Не жалобно, радостно, не то что кто-то смеется, а, как будто, полегоньку поет. Люди глаза к пустырю поворачивают, и видят, что там мужик, на хозяина колодца похожий. Стоит радостный-радостный, тело под рубахой играет, и свет от него, что солнце. Воду пьет. Попил, попил, опять за топор, сруб ладить. Один венец поднял, опять землю копать. Спустился, ведро само из земли вылетает и высыпается рядом с колодцем. Спустился сруб на один венец, мужик опять вверху, новый венец ставит. И все так быстро, глаза не успевают проследить. И тут из церквы как грянет "Свете тихий" - и колокола. И мужик исчез. Кое кому не до службы, сторожко начали подходить к пустырю. Стоит колодец. Ведро с веревкой на земле. Набрали воду. Мутновата. Решили подождать до нового утра.
А утром пошли, сговорившись. Новой воды набрали, разглядывали, нюхали. Вроде хорошая. Один самый смелый решил попробовать Все одно, сказал, болею, кашель, да и болячки по спине пошли. Как припал к воде, так и оторваться не мог. Мужики смотрят, а у него лицо розовеет, спина выпрямляется, чудо. Оторвался Федор от воды, смотрит на удивленных мужиков и говорит: "Лучше той, что раньше была". А тем и слов не надо, сами все видят.
Каждый попробовал, похвалили все и следом сговорились: новый журавель поставить, сруб немного поднять и шатер над ним. А еще скинуться и то самое правильное ведро, белое, как у хозяина колодца было достать, и привесить. И сговорились пред тот престол, что вчера был, каждый год чистить колодец. Беречь его, и всем бабам наказать, чтобы на щи да питье воду только из него брали. Чтобы колодец и сам свежел.
Вот такой был колодец. Да и сейчас он там стоит. И никто в том селе не болеет. Правда уж, когда черед настает... Да вечно жить не будешь.