VIII. ЛЕКАРСТВО ОТ ПРОСТУДЫ
1
– По местам стоять к погружению. Удифферентовать подводную лодку для погрузки торпед в носовые торпедные аппараты. – Отдав команду по переговорному устройству, коренастый крепкого телосложения командир Б-224 капитан второго ранга Чуйков занял своё место на правом крыле мостика. Краем глаза, заметив поднимающегося наверх старпома, продолжил отдавать указания уже для него, – Юрий Михайлович, дифферентуй лодку на корму, под нижние аппараты. Выбросим сначала боевые, потом практику загрузим. Минёр говорит, кислородные торпеды готовы. На транспорте лежат. Ждут, потеют, не дождутся нас. Всё понятно?
– Так точно. Чего же здесь не понять. Всё как всегда…
– Вот и ладно, а я спущусь вниз, подпишу требование на маленькие в корму. Пусть Хомичев дует на торпедную базу да везёт их скорее. Утром опять в море выходим.
– Утром? Мне не послышалось, а сейчас что, день? – в сердцах переспросил даже не у командира, а, скорее, у себя самого Манишевич.
– Сейчас, Юрий Михайлович, самый разгар работы, – командир взглянул на часы, – два часа тридцать шесть минут. Всё! Я пошёл. Не ворчи.
– Да я и не ворчу. Просто у нас всё как в сказке про Буратино получается: «Зашло солнце, и в стране дураков начался рабочий день», – ёжась от пронизывающего осеннего ветра, прокомментировал услышанную новость старпом.
На пирсе, возле щита с номером сорок семь, выстроилась торпедо-погрузочная партия. Командир минно-торпедной боевой части стал проверять личный состав. Поодаль приютилась на перекур горстка «ничейных» матросов.
– Чьи вы хлопцы будете? – вглядываясь в темноту с высоты ходового мостика, поинтересовался Манишевич.
Из темени на свет прожекторов вышел командир отделения штурманских электриков, высокий, немного сутуловатый старшина второй статьи Дятьков:
– Мы, товарищ капитан третьего ранга, выделены на перевозку торпед, ждём лейтенанта Дербенёва.
Старший помощник прильнул к переговорному устройству:
– Штурман, Башмакин, групмана наверх, шмелём.
– Пошёл уже Дербенёв наверх, только не шмелём, а куколкой, – доложил штурман.
– Не понял? Что значит куколкой?
– Да он еле на ногах стоит…
– Как еле стоит, он что кривой? – чуть не поперхнулся от гнева и удивления Манишевич, – или белены объелся?
– Никак нет, Юрий Михайлович. Просто у младшего штурмана температура за сорок. Наверное, с непривычки…
– Стакан на грудь, и температуры нет. Ты разве не знаешь, как лечить надо?
– Но я …
– Башмакин, я тебя не узнаю, – прервал штурмана старпом.
Манишевич лукавил, откровенно удивляясь нерасторопности штурмана, но на это у него были свои причины.
2
Обычно, очень осторожный со спиртным, Башмакин, перед последним выходом в море, буквально завалил отчёт по ракетной стрельбе. И как-то сразу упал в глазах и командира, и старшего помощника, до этого всецело доверявших своему штурману. Не зря говорят, что все проблемы случаются не от спиртного, а от его количества.
Несколько дней назад Башмакин получил у старпома пол-литра спирта и даже намеревался выделить часть на технические нужды штурманских электриков. Но, по велению рока, дойти в тот день до лодки ему было не суждено.
Мысль о незаконченном отчёте наводила тоску, а предчувствие бессонной ночи подсказывало штурману, что перед погружением в труды праведные можно немного и расслабиться. Душа, согретая фляжкой в боковом кармане, требовала праздника.
Заглянув в комнату отдыха офицеров в поисках ценителей «шила», Башмакин обнаружил, что остался один. Все остальные разошлись по домам. Посчитав, что праздник, о котором мечтала душа, ни в коем случае откладывать нельзя, штурман плеснул в стакан немного спирта. Разбавил содержимое водой. Выпил. Добавил ещё…
После очередной порции Башмакин вдруг открыл для себя важную новость: оказалось, что закуска в данном помещении начисто отсутствует. Он осмотрелся по сторонам и сделал ещё одно выдающееся открытие: на столе сиротливо дожидались окончания «праздника» девственно чистые бланки отчёта по ракетной стрельбе.
«Успеется, впереди ещё целая ночь», – подумал штурман и пододвинул стакан ближе к себе.
Когда, далеко за полночь, в комнату вошёл дежурный мичман, чтобы выключить свет, Башмакин даже имени своего не помнил.
Утро, как всегда, наступило с рассветом. Вот-вот должна была произойти развязка событий, а заодно и расплата. Командир построил экипаж и объявил внезапный выход в море на контрольную проверку по задачам…
Позорную ситуацию спас, как всегда, случай. Вместе с первыми лучами солнца на гавань лёг туман, да такой мощный, что не только Башмакин успел проспаться, но даже командующий флотом запретил все выходы в море кораблей и полёты авиации.
Воздушные массы из далёких приполярных широт холодным фронтом заняли всю юго-восточную часть Балтики. До улучшения гидрометеоусловий флот оставался в пунктах базирования.
Отчёт, естественно, был закончен, но неприятный осадок у старпома, да и у штурмана остался до сих пор.
3
Дербенёв хорохорясь, как мог поднялся наверх, где его ждали матросы и ставшее за короткое время привычным дело – доставка торпед. Ему действительно нездоровилось. Кружилась голова, сильный озноб бил по всем частям молодого организма. Хотелось зарыться в тёплые одежды, а ещё лучше погрузиться в горячую ванну или оказаться, хотя бы ненадолго в обыкновенной русской бане.
– Товарищ командир. – К Чуйкову, стоявшему на причале и руководившему погрузкой, подошёл корабельный врач – майор медицинской службы Кленус Юрий Алексеевич.
– Чего тебе, док?
– У нас проблема…
– По твоей части?
– Так точно.
– Вот ты её и решай, а остального даже слушать не хочу. – Командир закрыл рукой зажигалку, и наклонился, чтобы прикурить сигарету. Порывистый ветер то и дело срывал пламя, мешая командиру не только курить, но и грузить торпеды.
– Но без вашего волевого решения мне вряд ли удастся разрулить эту проблему.
После многократных попыток Чуйкову всё же удалось прикурить. Он выпрямился и посмотрел на врача.
– И что там за вселенская проблема без руля?
– Дербенёв болен.
– Лечи.
– Легко сказать... – Увидев колючий командирский взгляд, Кленус запнулся. – У командира ЭНГ температура высокая. В течение сегодняшнего дня сбить её не удалось. Все симптомы указывают на острую респираторно-вирусную инфекцию, в сложившихся условиях может развиться пневмония. Нужна срочная госпитализация.
– Чего, чего тебе нужно, госпиталь? Сейчас. Вот только тапочки обую на ноги, вместо сапог и побегу сразу направление подписывать. А в семь тридцать утра ты вместо штурманёнка к прокладчику встанешь, и во время атаки кораблей торпедные треугольники тоже ты рассчитывать будешь? Молчишь? Вот что я тебе скажу, дорогой ты мой эскулап – Ибн-Сина хренов, ты деньги за что получаешь?
– Но …
– Без всяких но. За должность начальника медицинской службы, денежки тебе государство советское отстёгивает. Вот и занимайся своим делом. Лечи, понимаешь, хоть до самой диареи… И чтобы к утру все были здоровы. Иди, иди, Юрий Алексеевич, не мешай.
– Владимир Артемьевич, я делаю всё, что в моих силах, но без госпитализации мы можем не только офицера, но человека потерять.
– Какая к чёрту госпитализация, – Чуйков откровенно вышел из себя, – ты понимаешь своей башкой, что я не смогу до утра найти штурманёнку замену?
– А человеку?
– Знаешь, что? Не стращай. Ни в какой госпиталь Дербенёв не поедет, точка! Лечи на месте, и чтобы к выходу лейтенант был как штык! Самое большое, что я могу тебе позволить, это отправить его в санчасть дивизии.
– Товарищ командир, вы, очевидно, шутите? Что от этого проку? Что там, что в казарме или на лодке ; условия одни и те же. Это не выход. Нужна госпитализация, причём немедленная…
– Значит так. Я кому представление на должность начальника медсанчасти эскадры подписал? Тебе? Вот и докажи, что ты достоин этого назначения. Или я отзову представление к чёртовой матери.
– Да хоть увольте вообще. Товарищ командир, мы же не на арабском рынке, что ж мы торгуемся человеческой жизнью.
– Слушай, умник, уйди с глаз моих. Я всё сказал.
– Не уйду! Хоть стреляйте, пока не примете решение в пользу больного…
Истина в этом споре явно не желала рождаться.
Спорившие, будто глухари на току, доказывали друг другу свою правоту, даже не пытаясь выслушать оппонента. А Дербенёв тем временем продолжал возить торпеды. Когда у борта лодки было уложено ровно шесть, старпом разрешил передохнуть.
Спускаться на лодку не хотелось. Дербенёв сел на фальшборт пирса. Ноги гудели от усталости. По спине, между лопаток, текли струйки пота. Губы пересохли. На лбу выступила испарина.
– Сань, чего мучаешься? Подойди к командиру. – Из темноты появился Хомичев, прибывший с очередной партией торпед, на сей раз противолодочных, для погрузки в кормовые торпедные аппараты.
– Да не могу я...
– А через не могу?
– И через «не могу» не смогу. Просто нелепица получается какая-то: сам виноват в том, что простыл, сам значит, пренебрёг своим здоровьем. А на деле выходит, что у командира должна голова болеть, за меня любимого. Не-е-ет, это неправильно. Не стану я к нему обращаться. Стыдно.
4
Взведённый доводами врача до самого упора, как часовая пружина, Чуйков хотел было перейти на ненормативную лексику, но вдруг его взгляд упал на пирс, на сидевшего неподалёку Дербенёва.
Штурманёнок скукожился, прячась от вездесущего ветра за электрощитом. Весь его вид напоминал сейчас не боевого офицера, а какую-то мокрую курицу, или даже воробья, который не знает, где укрыться от назойливой слякоти. Командир перевёл взгляд на врача, потом ещё раз на Дербенёва и абсолютно спокойно спросил:
– Слушай док, ты не подскажешь, где куют такую сопливую гвардию?
– Товарищ командир, но это же, как всегда: стране нужны герои, а женщины рожают кого попало…
– Ты, очевидно, хотел сказать от кого попало? Давай сюда своего пациента. Но предупреждаю – никаких госпиталей. Максимум, на что я могу пойти, это отпустить его домой на ночь. Может жена вылечит, если ты не можешь?
– Нет у него сейчас жены. Уехала на сессию, экзамены сдавать.
– Тогда может одинокая соседка согреет, на ноги поставит молодого бойца?
– И соседка не поможет, там одни старухи по соседству проживают. Хозяйка квартиры и та – Герой Великой Отечественной…
– Док, а ты откуда знаешь такие интимные подробности? – повеселел командир.
– Владимир Артемьевич, я же врач, и в мои обязанности входит знать условия проживания экипажа…
– Короче. В семь утра Дербенёв должен быть на борту. В восемь выход. Всё!
5
В каюте врача было тепло, уютно и немного душно. От электрической грелки исходил специфический кисловатый запах. Перемешанный с запахом лекарств и ароматом поливитаминов, льющимся из большой открытой банки, он казался густым и пьянящим. То ли эта специфическая смесь и полумрак каюты, то ли усталость и высокая температура усыпляюще действовали на Дербенёва, но как только он разместился в кресле, сразу же захотелось вздремнуть. Веки налились свинцом и стали закрываться.
– Николаевич, не спи, – подбадривал своего пациента Кленус. – Слушай меня внимательно: приедешь домой, всё, что есть тёплого из одежды, уложи на постель, сооруди себе подобие медвежьей берлоги. Набери полную ванну горячей воды, брось туда пачку поваренной соли и полезай сам. Сидеть тебе там, пока вода не остынет до температуры тела. Понял?
Дербенёв утвердительно, но очень вяло кивнул головой.
– Да не спи ты, Сань! – врач наклонился и достал из стола двухсотграммовую пузатенькую бутылочку тёмного стекла с какой-то надписью по латыни на белой этикетке. – Теперь самое главное: вот эту микстуру предварительно вылей в стакан. Когда выйдешь из ванной выпей всё залпом, не принюхиваясь.
Слабеющее сознание Дербенёва всё же зафиксировало последнее указание врача.
– Она что, вонючая? – настороженно уточнил Александр.
Врач подчёркнуто строго посмотрел на больного.
– Самая обыкновенная.
– Может её разбавить чем?
– Ни в коем случае.
– А чем можно? – машинально переспросил больной.
– Только водой, – сдался почти без сопротивления доктор.
– А в какой пропорции?
– Три капли воды на двести граммов жидкости и ни каплей больше. Понял, Менделеев? – процедил сквозь зубы Кленус.
– Понял. Ну, я пошёл?
– Иди, лечись и не забудь, что в семь тридцать ты должен быть на борту.
6
Добравшись домой на случайном такси, Дербенёв констатировал, что холодной воды нет и в помине, зато есть сколько угодно горячей.
«Оно и к лучшему», – подумал Александр, – «доктор велел именно горячую воду заливать».
Осматривая кухню в поисках соли, Дербенёв нашёл мерный стакан с делениями и вылил в него содержимое пузатой бутылочки. Оказалось ровно двести пятнадцать миллилитров.
«Теперь самое главное найти холодную воду. Но где? – Дербенёв ещё раз осмотрелся по сторонам. – Эврика! В трубе должна остаться хоть малая толика»
Александр медленно повернул вентиль. Из трубы донеслось тихое шипение, похожее на свист.
«Странно?» – удивился Дербенёв и открыл вентиль до упора. Шипение прекратилось, труба немного вздрогнула, внутри что-то заурчало и на самом кончике крана появилась капелька воды. Александр быстро ухватил стакан с целебным средством и подставил его под капельку уже сорвавшуюся вниз.
«Одна», – начал счёт Дербенёв.
Вторая капля не заставила себя ждать и очень живо прыгнула в стакан.
«Две», – продолжил страждущий больной.
Третья капелька выкатывалась с трудом. Кран вместе с трубопроводом вздрогнул ещё раз, словно чихнул и затих.
«Три», – обрадовался Дербенёв.
Водопроводный кран, как бы осознавая всю ответственность сложившейся ситуации, напрягся из последних сил и отдал последнее, что у него было на благо своего заболевшего квартиранта…
7
Соль оказалась менее дефицитным товаром, чем холодная вода, и поэтому Дербенёв, не жалея, бухнул в кипяток ванной сразу две пачки. Попытка размешать содержимое рукой не увенчалась успехом. В обжигающий кипяток даже палец окунуть не удалось. Тогда Александр использовал для этой цели деревянные бельевые щипцы, висевшие здесь же над стиральной машиной.
Пока вода остывала, Дербенёв устраивал себе «берлогу» в дальней комнате. Достав из шкафов свои и некоторые хозяйские зимние одежды, он уложил всё поверх одеяла. Получился толстый и довольно пёстрый слоёный пирог.
Чтобы не проспать ранний подъём Александр пододвинул к подушкам два стула, установив на каждый по кастрюле с монетами мелкого достоинства и взведёнными на шесть тридцать будильниками. Для пущей верности на подоконник, ближе к изголовью, подтянул телефон, позвонил оператору и заказал услугу будильника на то же время. Чувствуя упадок сил, присел на кровать. Голова по-прежнему раскалывалась, сильно знобило, нос вовсе не дышал, жутко хотелось рухнуть на постель и забыться.
Дербенёв поднял голову. На шкафу одиноко скучал давно молчавший трофейный хронометр. Александр, снял его и огорчился – на старом немецком механизме отсутствовала функция будильника. С тыльной стороны хронометра был прикреплён небольшой крестообразный бронзовый ключик. Дербенёв машинально вставил его в небольшую нишу и провернул. Механизм немного напрягся, но потом всё же поддался настойчивости до боли знакомого ключа. Александр сделал ещё один оборот и прислушался. Старый хронометр ещё мгновение думал, потом, очевидно в благодарность, что его вспомнили, чем-то малиново звякнул изнутри и очень ровно, уверенно, как и много лет назад, зашагал по дороге времени: «цок-цок, цок-цок…»
«Приятный звук, но на что он похож?» – промелькнуло в подсознании слабеющего Дербенёва. – На женские каблучки по старой брусчатке в предрассветную пору» – осенило вдруг Александра.
«Цок-цок, цок-цок… Да вы больны, мой господин не телом, а сердечной болезнью. Везде вам девушки мерещатся, даже в моём мерном ходе», – словно обиделся старый хронометр в ответ.
Дербенёв очнулся, взглянул на хронометр, который по-прежнему был у него в руках. Прошло сорок минут.
«Что это я, уснул? У меня же ванная… И вода, очевидно, остыла?» – Александр поставил хронометр на место и направился в ванную комнату.
Купель была по-прежнему горячей, но Дербенёву всё же хватило выдержки погрузиться в пучину крутого рассола.
Кровь прильнула к лицу, в ушах зазвенело. Пульсирующие молоточки ударили по вискам. Стало необыкновенно легко и бестелесно. Внезапно наступил покой и умиротворение. Александр закрыл глаза и… потерял сознание.
8
Вода, в которую Дербенёв погрузился почти целиком, теперь ласкала прохладными объятиями. Сколько он пробыл в беспамятстве, Александр не знал, да это и не главное. Озноб больше не донимал, правда слабость по-прежнему властвовала над телом. Ужасно хотелось спать. В полудрёме или в полусознании, с трудом выбравшись из ванной, Александр направился на кухню к приготовленной микстуре.
Не чувствуя запаха заложенным носом, равнодушно, буквально одним глотком опрокинул Дербенёв содержимое стакана в себя и только тогда понял, что всё ужасное, но уже пережитое до сего момента не стоит и части тех ощущений, которые сейчас взорвались где-то внутри. Горло сначала обожгла шаровая молния. Затем, когда ненасытный прожигающий всё на своём пути комок огня провалился прямо в желудок, а оттуда, взорвавшись, устремился по всему организму, заполняя собой каждую жилочку, каждую клеточку от головы до пят, перехватило дыхание. Да так, что Дербенёв мог дышать только ушами и, пожалуй, глазами, причём последние должны были вот-вот вывалиться из орбит.
Первая мысль – «Яд», сменилась более спокойной, но не менее отчаянной – «Чистый медицинский спирт» и, только третьим в голову пришёл извечный русский вопрос: «Что делать?»
Не чувствуя ног Александр бросился к водопроводному крану, который мирно дремал на кухне тоскливо свесив свой латунный и давно обсохший носик над раковиной. Годами свыкшийся с мыслью, что раньше шести утра воду в трубопровод не подают, этот водяной трудяга даже не подозревал, что может кому-нибудь понадобиться раньше срока. Тем более, что последние свои капли он честно отдал накануне. Но не тут-то было. Дербенёв отчаянно крутанул вентилем на полный оборот, а в ответ тишина. Страждущий, как иссохшая в засуху земля, лейтенант обхватил кран обеими руками и сильно встряхнул его, но кроме слабого шипения ничего не услышал. Беззвучно шевеля губами как рыба, выброшенная на песок штормовой волной, причём камбала с глазами навыкат, Александр застыл над раковиной. Ему казалось, ещё мгновение и всё тело разорвётся на части от вакуума, образовавшегося в лёгких. Но, эврика! Внезапно спохватившись, он как влюблённый юнец взасос припал губами к носику любимого крана. Спазм почему-то отпустил и лёгкие со страшной силой потянули в себя столь необходимый воздух из трубопровода. Где-то, глубоко в самом подвале, что-то заклокотало, забулькало, трубы затряслись и по ним, прямо на второй этаж, точнее в рот Дербенёву хлынула спасительная влага.
Вдоволь напившись и потушив внутренний пожар, Александр отпустил из горячих объятий спасительный кран. В трубопроводе опять, что-то заурчало, и засвистело. Вода с шумом уходила вниз, а латунный спаситель укоризненно качал своим повлажневшим носиком.
«Неплохо было бы, что-нибудь, съесть», – промелькнула мысль. Александр потянул дверцу холодильника на себя. Увы, там его не ждали. К великой радости больного в хлебнице, в самом дальнем её уголке, нашёлся маленький чёрный сухарик, слаще и желаннее которого сейчас ничего не было.
9
Проснулся Дербенёв от какого-то страшного шума, заполнившего всю комнату. Справа от него грохотала кастрюля с монетами, в которой из последних сил надрывался электронный будильник, благо батарейка ещё не села. Его механический собрат давно затих, израсходовав весь завод пружины. На подоконнике всеми фибрами своей электронно-механической души завывал телефон. Кто-то отчаянно звонил и бился в дверь. Где-то под окнами шумели люди, бросая в окна камнями. Александр приподнял голову и взглянул на часы.
«Ужас?! Ровно семь тридцать. Я же должен быть давным-давно на борту». В мгновение ока Александр оделся и выскочил на лестничную площадку, а оттуда на улицу. Во дворе собралось как минимум трое матросов-оповестителей и еще несколько моторизованных членов экипажа. Кто на машинах, кто на мотоциклах, бурными овациями встретили они наконец-то проснувшегося товарища. А ещё через полчаса, успешно миновав южные ворота Новой гавани, лодка вышла в море.
Когда в штурманскую рубку вошёл корабельный врач, Дербенёв, привычно склонившись над планшетом узкости, вёл прокладку в точку погружения.
– Как самочувствие? – поинтересовался Кленус.
– В смысле? – удивился Александр.
– Вижу, микстура подействовала? – лукаво улыбнулся доктор.
И только сейчас Дербенёв понял, что он абсолютно здоров. «Ай, да доктор, ай, да Айболит».