Нас, первокурсников, вместо занятий 1-го сентября отправили в колхоз, где мы и
пробыли почти полтора месяца. Наша группа, сформированная из студентов всего курса,
жила, предоставленная самой себе, вдали от остальных, днём работая в поле, а вечером
развлекаясь. Нам было весело. Однажды мальчишки вынесли во двор магнитофон, включили его
на полную мощность, образовав танцплощадку под луной. Я рискнула пригласить на белый
танец понравившегося мальчика, он воспринял это с радостью, и позже часами простаивали
мы напротив друг друга, подпирая стену нашего жилища. Какое-то время мне было интересно
смотреть в Димины глаза, но кроме этого ничего не происходило, ни внутри меня, ни
снаружи, и мне быстро наскучило такое занятие. Но я не стала рвать с ним - все вокруг
играли в любовь, и мне хотелось, случись такое, томно закатив глаза, поддержать девичий
разговор на эту тему. Когда мы вернулись в город, первое же свидание с Димой ввергло
меня в скуку и тоску, чего нельзя было сказать о нём: влюбившись по-настоящему, он
раскрыл мне планы на будущее:
- Повстречаемся пару лет, а на третьем курсе поженимся! - Зря он это сказал, зря. Мало
того, что, насилуя себя, я прохаживаюсь с ним теперь, так ещё должна буду за него и
замуж выходить?! Мне захотелось прекратить тягостные встречи немедленно, но сказать
парню в лоб роковые слова духу не хватило, я только смогла пролепетать про желательный
(длиною в месяц!) перерыв в наших свиданиях. Дима вроде бы согласился, но уже через
пару дней пришёл и взялся меня уговаривать – будем, мол, встречаться и молчать. Час от
часу не легче, думаю, это для меня уже пройденный этап, когда в колхозе мы молчали,
глядя в глаза друг другу. И, сказав честно, что хочу расстаться с ним друзьями,
я услышала целый водопад обвинений в свой адрес: что испортила ему первую весну, что
теперь не имею никакого права в кого-то влюбляться, дабы не доставить другому человеку
страдания, испытываемые им сейчас. И много чего подобного выслушала я по дороге к
общежитию, а когда мы дошли, он сильно огорчился, так как пришлось ему закончить свою
обвинительную речь. В свою очередь, я всё время старалась молчать, чтобы не подпитывать
его гнев, и была очень рада окончанию пути и отношений.
За пять лет учёбы я не смотрела в сторону Димы - не тот это человек,
который мне нужен, но на выпускном вечере в ресторане я, слегка нетрезвая, бездумно
согласилась выпить с ним на брудершафт. Зря я это сделала: опять провожал он меня до
общежития, всю дорогу допытываясь, неужели правда то, что он никак мне не нравится. Ему
не верилось в это, потому как, оказывается, он всё время надеялся, что я одумаюсь и
вернусь в его объятья. А я удивлялась, слушая его: за годы учёбы у меня было несколько
влюблённостей, про него я не вспоминала вовсе. Но я отвечала ему крайне осторожно, дабы
не вызвать у него ненароком гнев, да и чувство вины меня мучило: ну зачем выпила я с
ним, да ещё и целовалась?!
Теперь, вспоминая того или другого, когда-то дорогого мне человека, я
вдруг ощущаю укол в самое сердце при мысли: неужели он не вспоминает меня с нежностью,
хоть иногда? Так хотелось бы оставить светлую память о себе в чужой душе, и
предположение, что в ней по отношению ко мне, возможно, то же самое, что у меня по
отношению к Диме – полное равнодушие – больно ранит.