Интернат для одарённых иногородних Юрик Дук
3. Начало новой жизни
В самолёте с тоскливой печалью размышлял я, куда ж мне идти?...Нет, действительно – вот, прилетаю в куйбышевский аэропорт Курумоч. Дальше автобус до Нового города. Автостанция на Революционной улице у третьего комплекса. Понятно. А дальше? Кто и где меня ждёт? Завод ждать устал – полтора месяца прошло. Но объявлений о поиске не давал (шутка). Понятно – надо в управление кадров, там дадут направление в общежитие. Хорошо бы где-то приткнуться до этого. К знакомым по практике подружкам в комплексное общежитие номер два? Кто ж пустит с вещами на вход в женское крыло! Н-да…Крутим мозгом варианты. Гостиницы в Новом городе нет, только в Старом – далеко. Да и не умею я в них жить, никогда не доводилось. Деньги к тому ж туда плати. Сколько не знаю. Дешевле в Курумоч ночевать ездить. Что ещё есть? На практике мы жили на Революционной 2 – обычная жилая девятиэтажка. Два подъезда под общагу. Есть вахта, но нестрогая. Ну, и что? На лестничной площадке куковать? Но уже теплее. Ноябрь в Тольятти – месяц промозглый. Стоп! Предыдущий выпуск МАМИ. Миша Гладкий – ставропольский казак, Гриша Сергеев, тоже из кавказских краёв – они-то как раз и живут в этом доме. Пару раз на практике с ними пиво пили. Лишь бы не женились за это время или в загул не отлучились. День-то сегодня выходной.
Удача нам улыбнулась. Вахтёрша, стареющая кокетка, даже помнит меня в лицо. – Как же, как же! Вы из Москвы же были. Проходите. Сервис – лучше не куда. И паспорта не спросила. Я у двери. Звоню и молю судьбу. Не вопрос. Сезам уверено открылся. Григорий на пороге и без особого удивления, как будто ждал все полтора месяца. – О. Юр! Ну, заходи. Ужинать будешь? Классно так! Жизнь наладилась сразу.
Следующим утром в управление кадров. Кадры опоздание в полтора месяца не заметили. У них кадровый голод. Особенно в производствах. – Слушай, парень! Зачем тебе этот УГК? Давай перепишем мастером в сборочно-кузовное. Очень надо! Скорее и жильё получишь и человеком станешь! К такому развороту я как-то не готов. На конвейере, конечно, интересно…Попытался представить себя в сером халате, вокруг всё дёргается – девки похихикивают, мужики матерятся, машинёшки на подвесках проплывают…А я худенький такой и командовать этим всем пытаюсь. Не смешно. И вдохновения не возникает, а становится скучно. Нет, я не производственник. – Ну, и зря! Пожалеешь ещё…На, иди в свою УГК.
Жалеть потом приходилось. Но только не об этом. А пока - устраиваться с жильём. УГК подождёт ещё денёк. Место дали в четырёхэтажке на Юбилейной за третьим комплексом. Это условно по проекту считалось семейным общежитием. По факту всё смешалось. Семейным давали до получения собственной жилплощади так называемую «малосемейку» - в обычную квартиру вселяли две-три семьи. Комната своя, кухня-ванна-туалет – общие. Крутое достижение развитого социализма – миникомуналка! И какое замечательное слово – «давали»! Сейчас можно над этим иронизировать в свете глобальных достижений цивилизованного мира, к которому Россия всё пытается примкнуть. Но в той поре социального иждивенчества кое-что мне нравится до сих пор. Итак, улица Юбилейная 6. Номер комнаты не помню. В Москве, в общагах МАМИ помню – 35-я на Дубровке, 50-я на 7-ой Парковой. А эту не помню – жил не долго, около месяца. Теперь там крутой отель – гостиница «Юбилейная». В ней останавливались Владимир Теодорович и «Виртуозы Москвы», когда с ними играла Эльвирка на день города в 1994 году. Об этом я пока и догадываться не могу, и не в каком сне не присниться. Поэтому смело занимаю свою койку в комнате на два места. Рядом ещё такая же. Места общего пользования – см. выше в описании «малосемейки». Сосед – инженер-конструктор по двигателям из того же УГК. Нормально. В другой комнате работящие ребятки. Не очень нормально. Это мы скоро поймём. Под вечер. Придут по-свойски знакомиться – «чернила», тара 0,7л типа портвейшка. «Хера, вы тут, каструктара, ёбть!». До драки, слава богу, не дошло. На следующее утро в их глазах - лад и покой. Признали за «своих». Спасибо.
В УГК поехал после обеда. На приём к главному конструктору Г.К.Мирзоеву. С утра Гриша не советовал. Оперативки, совещалки – некогда с молодым специалистом разговаривать. Кабинет на втором этаже двухэтажного корпуса 50. За углом от него переходная галерея в высокий корпус 51. Зашёл в приёмную, представился секретарше. Сам на месте. Секретарша ему доложила. Велел ждать. Время – 14.00 и оно пошло. Приходили и уходили разные мужики. В основном, в пиджаках при галстуках. Хоть в ресторан «ЛАДА», светлая ему память. Говорили громко и уверенно. Время шло. Пару раз выходил-возвращался сам Георгий Константинович. Зыркнет в мою сторону и в кабинет. Время идёт. Около пятнадцати тридцати, изображая достоинство, как Буба Кикабидзе в фильме «Мимино» при заказе песни «Сулико» в оркестре барабанщику, я спросил секретаршу, что, возможно, Георгий Константинович примет меня завтра? Та зашла-вышла: «Велено ждать». За окном смеркалось. Я понял, что меня держат за «чайника». Первая реакция – встать и уйти. А потом? Всё сначала?...К 17.00 все чувства отупели. Рабочий день кончался. Секретарша оделась, заглянула в кабинет попрощаться. Дверь оставила открытой. Я, молча, взглядом спросил её: «И как?». - «Ждите.», - вслух сказала она и удалилась. Георгий Константинович ещё достаточно долго разговаривал по телефону. По характеру разговора я понял, что с женщиной и о личном. Велел себе ни на что не реагировать…И наконец-то! В открытую дверь изрекли: «Зайдите». Прошёл, сел напротив, представился. – Ваши документы. - Вот, пожалуйста – направление, диплом. – Почему так припозднились? – Как припозднился? Я с двух часов жду. – Сегодня ведь не первое октября. – Ах, об этом…Извините, причина весомая приключилась – женился. – Ладно. Поздравляю. А к диплому приложение есть, лист с отметками? Мама родная! Такой конфуз! Была, была бумажка-то… Где оставил – совсем не помню. Может быть, у родителей на Кавказе? - К сожалению, не взял с собой. – А как учились-то? Вопрос, конечно, интересный. Но стесняться нечего. Нормально учился. – Пятёрки, четвёрки. Бывали тройки. Теория автомобиля у Фалькевича – на пять. (козырнул, блин!) – У самого Борис Семёныча? – Да, (скромно потупившись). – А начертательная геометрия? – отлично у Самилкина. – Зав. кафедрой? – Да. Где работать хотите? – А в испытатели можно? – С такими знаниями и машины гонять? Нет, это не серьёзно. К Вихко в проектирование кузова или к Прусову в компоновку. Выбирайте. Кузов-кузов…Большая часть автомобиля, но часть. А хотелось пообщаться с объектом в целом. С тем, что крутится и вертится. – Давайте в компоновку. – Хорошо. К Петру Михайловичу обратитесь. Удачи. – Спасибо. До свиданья.
Отдел компоновки и перспективного проектирования находился на пятом этаже инженерного корпуса №51 в северной стороне общего зала. Столы, кульмана. Столы – кульмана. И так – метров сто вперёд. Пётр Михайлович, невысокий плотного сложения мужик, с блестящей лысиной, обрамлённой сзади и по бокам тёмными волосами, переходящими на висках в модные бакенбарды. Щёточки густых бровей мгновенно в моём сознании почему-то с’ассоциировались с Урфином Джюсом. Познакомились. – Так, Юрий! Можно, эта самое, в бюро перспективных моделей к Карлычу (Миллер Александр Карлович – замечательнейший русский немец!). Но хотелось бы, значит, чтобы ты помог бюро спецкомплектаций. У них, эта самое,… сейчас есть важная тема. Я обалдел – только пред очи явился, а на меня уже надеются. Как тут отказать?! – Хорошо. Я согласен, если надо. – Сходи, значит, в отдел кадров на первый этаж. Скажи, эта самое, - чтобы тебя записали в компоновку. Всё. Контракт заключён - иду в инженеры через кадры.
В кадрах сидела красивая тётка наглого вида. К ней обращались: «Пардовна». Обратился и я вежливо, как Мимино, - «запишите, пожалуйста, меня в отдел компоновки». Отсутствующе глядя в потолок, она неохотно бросила: «У Прусова мест нет». – Как это… самое? Он мне только что сам сказал! – Мало ли, что сказал. Мест в штатном расписании вообще нет. Вы бы ещё к Новому году заявились. – И что делать? – А я откуда знаю… То ли плакать, то ли смеяться. Больше пробивало на смех. С ним пришёл обратно к Прусову. Рассказал. Пётр Михайлович мгновенно надулся, побагровел и заорал: «Ты пойди, скажи, что я ей яйца вырву, если не запишет! Эта самое, значит!...Иди, иди.». И стал набирать телефон. Я понял – лучше уйти, поскольку исполнить указание никак не смогу. Когда повторно заглянул в кадры, Пардовна что-то писала в толстую амбарную книгу. Так же не глядя на меня, кивнула на бумажку с печатью, лежащую на краю её стола: «Иди - пропуск получай». Инцидент исчерпался.
Тема спецкомплектаций была, действительно, офигенной! Для успешного и безопасного проведения игр Олимпиады-80 в городе-герое Москва необходимо разработать автомобили спецназначения на базе «Жигули 2101». Проект «Карат». Заказчик, - весомей не бывает. Сразу вспомнились фильмы «Мёртвый сезон» и «Сатурн почти не виден». Проектом занималась бригада-ух из двух человек. Валерик Георгиевич Кротов – руководитель группы и моей стажировки и Коля Смирнов – МАМИ кругом. С ним я учился в одной группе в своём первом заезде. Вскорости он покинет наш проект и перейдёт в группу омологации, не менее таинственную и туманную. Волжский автомобильный завод выходил на международные просторы. Просторы требовали подтверждения соответствия LADы (слово «Жигули» в международной звуковой транскрипции не «катило» - отдавало пахабщиной) своим правилам безопасности. Группа омологации писала бумаги, из которых это было видно. После испытаний в Париже самих LAD, естественно. Слова Париж и ЮТАК приятно щекотали нервы и вызывали отдалённую зависть. Автомобили же с заводским обозначением 21015 следовало начинить специальной аппаратурой и усилить их тяговые и электрообеспечивающие возможности. Предстояло вычертить документацию, оформить задание на изготовление в экспериментальный цех, курировать сборку и сдачу партии автомобилей представителям Заказчика. Чуть больше года на исполнение – Олимпиада не за горами!
А я скучал по Лильке. Комнату в «малосемейке» обещали, страшно сказать, только к марту. Три месяца одиночества – с ума сойти можно! После работы и в выходные делать было абсолютно нечего. Сосед оказался серьёзным картёжником по преферансу и постоянно куда-то пропадал. Город мог предоставить кино, танцы и хоккей во Дворце спорта. Всё по разу – и уже не интересно. Встряхнул старые по практике знакомства с девчонками: -Ах! Ох! Ну, ты как? – Да вот, женился… Ух – свет в глазах потух. – Ну, не забывай – заходи. В городе назревала скудность снабжения. Близилась развязка социализма, но пока никто не догадывался, что это – она. Тёща присылала посылки, подкармливала, как лётчика дальней авиации. Тушенка, сгущенка, паштеты, шоколад. Это было интересно и вкусно. И ни с кем не хотелось делиться. Без какой-либо тревоги и зазрения зрил в себе эти антисоциалистические всходы. Без Лильки организм глупо воспалялся, не находя выхода. Либидо Клааса и Тиля стучали одновременно в сердце, мозг и далее, то есть ниже. Я решил искать съёмную квартиру. Деньги уже позволяли. Расклейка объявлений ничего не дала – пришло только одно приглашение. Сходил - удосужил. Сдавалась большая комната в большой квартире. Представившаяся хозяйкой, девица импозантно-****ствующего вида с сигаретой в искрашенных губищах отвратила сразу. Комната более чем располагала – натурального дерева мебель, блестящие драпировки, люстра, как в Большом театре. На кухне, грязно матерясь, гудела какая-то кампания. Стало тревожно. Цена добила – полторы моей получки в 120 рублей. Это вертеп из другого мира – понял я. Сказал: «Спасибо, я пешком подумаю» и раскланялся с, презрительно ухмыльнувшейся, владелицей. Выручила Галка, - из старых знакомых на практике. Её сослуживица располагала четырёхкомнатной квартирой, тремя детьми, двое из которых близнецы только начавшие ходить, и изрядно попивающим мужем. «Но люди они добрые и простые, - сказала Галина, - за двадцать пять рублей комнату сдадут». Больше вариантов не возникало. Поехал в десятый квартал на проспект башибузука Степана Разина смотреть жильё. Светка, задрюченная всем на свете, тощая женщина, стеснительно улыбаясь, показала абсолютно пустую с голыми, только ощтукатуренными стенами, комнату. «Мы тут ремонт собирались делать, да, вот, не знаю,…Галя за вас попросила,…если надумаете, мы стены покрасим». Мама, миа! В этом городе пока ничто не вдохновляло. Но надо было как-то жить…Вечером пошёл на почту – звонить в Моздок. Рассказал всё, как есть. Лилик решила вылетать.
Тольятти уже припорошил снег, морозило. И этот противный, всегда в лицо, ветер. Диван я купил, изумрудно-зелёный в чёрную крапинку. Он одиноко скучал у свеже-розовой стены. Для начала хватит. Пришла телеграмма: «Лечу субботу рейс тот же тчк». В Курумоче я был сильно загодя. Не терпелось. Это не помогло… Декабрь на Северном Кавказе – сумрачный месяц. Снег редко в какой сезон. В основном, морось и туманы. Рейс из Мин.Вод не принимался. По тупой совковой привычке каждые два часа объявлялось о невылете самолёта. И так до глубокого вечера, до последнего автобуса в Тольятти. Иду в справочную. – «Нет, ночью не полетит. Мин.Воды обложило». С утра я снова здесь. Ситуация та же – переносы вылета оттуда через каждые два часа. Только теперь и здесь непогода – повалил снег, сделалась метель, мороз крепчал. А я в кепке, туфлях и без крутых лётчицких подштанников. Хотя к вечеру метель в Курумоче улеглась. И, о боже! Объявили вылет из Мин.Вод! Два часа – и мы увидимся!!! Томительно, но пролетели. «Уважаемые встречающие! Рейс Минеральные Воды – Куйбышев совершил посадку». И что?... Ничего. Один за одним выходили южные люди, зябко поёживаясь от неожиданной для них зимы. Лили не было… Я погрузился в отчаяние. У кого и что спрашивать?... Всё - пришла тётка в синей фирменной шинели и закрыла двери. Финиш. Мобильных телефонов тогда не было.
Глубоко за полночь вернулся в Новый город. Завтра, - блин, сегодня! - на работу. В Тольятти дуло, как в аэродинамической трубе. За несколько минут, пока перебежал Революционную и обогнул по глубокому нанесённому снегу многоэтажный третий комплекс, вымерз до костей. Снег набился в туфли, залепил кепку и шарф. Круче всего окоченели в распахе пол пальто мои бедные бёдрышки ног спереди. (Запомним этот момент) В общежитии ждала телеграмма: «Билет сдала поеду поездом»… Водка, чай, два одеяла – к утру отогрелся и успокоился. Кое-как прошёл рабочий день. Вечером ещё телеграмма: «Поезд Кисловодск-Новокузнецк зпт вагон такой-то», естественно в следующую субботу. Почта-междугородка напротив первого комплекса: «Моздок, по вызову – вторая кабина» - Ну, здравствуй, это – я!...А у нас тут совсем зима – одевайся потеплей…
Старый ещё самарский железнодорожный вокзал. Перекрестье путей из Средней Азии на Запад и с Кавказа в Сибирь. Опоздал и поезд, но не на сутки. Но в Тольятти сегодня не уже ничего не пойдёт. Вот и ты в пальто с капюшоном. Далёкая и слегка подзабытая. И всё начинается снова…А вокруг какой-то ералаш. Шушуны-кацавейки, халаты-тюбетейки…Это явь или кинохроника времён гражданской войны? Местов нет. Углы усижены-улёжаны. К батареям отопления очередь без карточек. Пап-па, мио! Куда ты меня привёз? Как же нам скрасить первую самарскую ночь?! Вещи в камеру, мы идём в ресторан! Ресторан на фоне зала ожидания явно ушёл вперёд. Это хроника второй мировой. Шампанского нет, поесть есть только котлеты и салат из квашенной капусты. Работаем до двадцати трёх. Если хотите – коньяк полторы звезды, разлито в Нижнем Сончелееве. – Ну, разлили его там по нечайке, вас-то кто просил эту гадость собирать и за такие деньги предлагать? – Не нравится, идите…Вечер не заладился, торжества не получилось. Оставалось смиренно кемарить возле подоконника – свежо, но можно смело дышать, амбрэ флёр де туркестан обходит стороной.
Утро воскресенья. Старая автостанция. Автобус «Икарус». Ещё два часа дрёмы в редком комфорте кресел. Доехали никакие. Чем нас встретит новый дом? Дома полный бардак-парад выходного дня. Хозяйка Светка не знает, куда себя деть. Муж, слегка поддатый, рад всему, но деньги вперёд. Ванна полна стирки. Близнецы на горшках орут во всё горло. Ну, пустите нас в нашу комнату!...Уф-фф, вот он, милый диван. Окно завешиваем простынёй из привезённых. Наконец-то мы одни…не тут-то было… в дверь ломятся. Кто там? – Это я, не ваш мальчик, весь в соплях и с горшком в руках… Где один, там и второй…давайте знакомиться… а это, что у вас в чемодане? Так начиналась новая жизнь.
Быт не заел. С хозяевами притёрлись и особенно друг другу не досаждали. Мне было легче – я ходил на работу. Возникал вопрос занятости для Лили. Скромные попытки разведки в моём окружении заканчивались ничем – специальность технолога по сахароварению явно не та для машиностроительного флагмана. Начальник отдела из вежливости пообещал что-нибудь где-нибудь прозондировать, но было видно, что это трудно. Все сходились в одном – в стороне от завода есть Промкомзона. Вам туда. Промышленно-коммунальная зона – это кормушка. Молокозавод, мясокомбинат, рыбзавод, пивзавод, комбинат шампанских вин, хлебзавод. Ешь-пей – не хочу. Как попасть туда, хоть в одно из чудо-производств, - никто не знает. Ни у кого нет знакомств в этой сфере. У кого чего болит, тот пусть сам туда и лезет, а потом и ребята подтянутся. Постижение жизни, её реальных устоев пошло. А между тем приближался Новый 1979 год. Декабрь зверел – минус тридцать градусов вольготно хозяйничали на улицах города. Рискнули посетить суперхоккей: «Торпедо» (Тольятти) –ЦСКА!!! Матч товарищеский. Вон Фирсов сидит – тренер теперь. Молодой Александров-забияка всех по бортикам размазывает. «Жми, Борис! Шайбу – шайбу!». Интересно. Пока после на улицу не вышли. Народу полно, все домой скорей хотят. Троллейбусы не резиновые. Ветер дует, мороз жмёт. Уши шапки опусти, капюшон на голову. Помогло, но не очень. Щёки побелели, ноги застыли. К лётчицким подштанникам ещё бы комбинезон и унты. Но тут вам не Ту - девяносто пять. Добраться от Дворца спорта до десятого квартала – задача не стратегического значения, а глубоко местного и личного. С третьей попытки втиснулись в переполненный маршрут №? Уж не помню какой, кажется двенадцатый.
Душа-таки просила праздника. Вот и ресторан «Лада» годом позже. Теперь я в пиджаке и при галстуке, дама в подобающем туалете. Мы молодые специалисты, а не хухры-мухры! Свет люстр нам тепло сияет. Соседи по столику, несмотря на наш нескрываемый скепсис, пытаются убедить, что не всё так плохо в этом ветреном, но солнечном городе. Пройдёт зима и жизнь наладится. В чём проблемы? Работа для девушки? Всё можно найти, вот телефончик – на днях позвоните… Ой, а это кто через соседний столик? Та-акой прибалтийский мужчина… О. это великий гонщик – Статис Брундза! Нам до него далеко. Он в ралли «Тур Европы» марку «Жигули», скьюз ми, «LADA» прославляет. Да, действительно, здесь есть отдельные интересные моменты.
Ночной анализ предложения о работе скорее отторгал. От самих личностей предлагавших необъяснимо сквозило атмосферой первой попытки съёма квартиры – натурального дерева мебель, в глазах дьявольский отсвет сигаретного огонька, а лексика та-акая ка-анкретная… Звонить не решились. Поищем ещё. Крыша, какая-никакая есть, деньги не совсем кончаются.
Я, конечно, не бился лбом о стену в поисках. В будние дни на работе, а в выходные куда обращаться? Лиля сама, на свой страх и риск, отправилась в Промкомзону. Повезло на пивзаводе. Им требовался мастер в солодовню. Работа пыльная и по сменам. А что делать? Где и кто без блата ждёт? Решили согласиться, а там - посмотрим… Начальник цеха с острой фамилией Зубова, главный инженер Никулин – брали с сожалением, - куда ж тебя, такую молодую и красивую, несёт? Да что ж, тебе муж на ВАЗе ничего поприличней найти не может? Тут же места тёмные, особенно, ночью. А люди, - ушлые, аж жуть! А и не может. И деваться куда? Оно бы, лучше – в чистом кибинете с миникюром по бумажке карандашиком чиркать и сводную ведомость составлять. Но не сподобило. Мы нырнули в гущу жизни, жизни, как есть - без прикрас и особых затей. Пивоваренный завод был спроектирован под почти автоматическое производство. Ну, не то, чтобы ни одной живой рабочей души, а только дилектар, главбух и отдел сбыта. Но предполагалось людей по минимуму. При строительстве что-то не доделали, при завозе оборудования на ещё что-то - то ли денег не хватило, то ли - не туда ушло. А город, растущий и молодой, хотел пить. Он изнывал, как в летнюю жару, так и в синдроме пурги. Надо было запускаться в директивные сроки. Такова практика реального социализма. Надо – значит, надо! Недореализованность автоматизма компенсировалась живой творческой мыслью трудовой интеллигенции, золотыми руками народных умельцев и дополнительной рабочей силой с вёдрами и лопатами. На ВАЗе что ли не так? Молоток – подспорье к плану. Три листа под один пресс. Подшаманим – и всё получится. Ну, и что, что на сваренном кузове одна железка до другой на сантиметр не дотянулась или на два перешла. Автомобиль что ли не поедет? Ещё как! Морочиться меньше надо.
В марте нахлынула радость – нам дают комнату в «малосемейке»! Маленькую – десять метров. Но ведь своя! И дом в том же десятом квартале, совсем рядом. Квартира на три комнаты. От нетерпения, избытка энтузиазма и молодой дури по последнему снегу на санках вдвоём потащили изумрудный в крапинку громоздкий диван. Бред, да и только. Санки спёрли, вернее, взяли во временное пользование без предупреждения владельцев. Тогда ещё бытовала наивная привычка оставлять их на лестничных площадках. Но, мы, же не насовсем. С диванчиком только побалуемся и вернём незаметно. А соседи по «малосемейке» - инженера, люди приличные. Детей имеют. У них и комнаты побольше – по семнадцать метров. В одной даже балкон есть. Так и зажили в три семьи. Что была полная идиллия, - так это вряд ли. Всё-таки скученность большая. Отдельные недоразумения при пользовании общими местами порой возникали. С кухней ещё - куда ни шло. Один горшок же и одну ванну употреблять гармонично для всех, когда всех много, несколько сложней. Но это были нормы социалистического общежития, и они были не навсегда. Обострения отношений обитания, слава богу, не происходило.
Работа захватывала не очень. Меня быстро погрузили в проектирование. Это было рутинное дело. На предыдущем этапе бригада-ух, как могла, изобразила компоновки. Не мудрствуя лукаво, брался чертёж части кузова на бумаге-«синьке», копированный с оригинала, разработанного великими итальянцами от ФИАТа. Текст – по-итальянски, цифры – арабские. Всё изображенное на чертежах было в масштабе 1:2, то есть вполовину меньше. Употребляемая технология светокопирования давала некоторое искажение изображения. Тем не менее, на чертёж – «синьку» накладывалась прозрачная плёнка, закупаемая по импорту, и, как бы не пообиднее сказать, перечерчивалась обстановка. Далее на эту, всё-таки, передратую обстановку врисовывался контур специзделия, типа ламповая радиола, также передратый с чертежа поставщика в незабвенном масштабе 1:2. Рядышком подрисовывалось следующее изделие с туманным названием «Блок ЯА-20». Мне поручили выполнить чертежи кузовных панелей с образмеренными местами крепления, вышеуказанным образом разнесённых относительно друг друга, специзделий. Отрабатывая задание, я испытывал смутное беспокойство. Но было некогда. Пора сдавать задание в цех на изготовление. В отмеченных местах в кузовщине просверливались дырки типа «отверстие» и со стороны закрываемой полости приваривались гайки. По срокам успели. В цех привезли из прессового производства серийные панели, надставки, лонжероны и сделали, как велено конструктором, т.е. мной, в чертеже. Неожиданно возникла заминка. Великий Заказчик, очевидно, не сразу понял, что оплату планируемой сварки двух кузовов и сборку с отгрузкой автомобилей из них (кузовов) ждут от него (Заказчика). Ведь на ВАЗе скрупулёзно придерживались финансовой дисциплины… Начальник участка цеха, дяденька Щипакин, велел забросить кузовщину на чердак. К поздней весне оттаяло, и появился Договор, под который можно списывать затраты. Кузовщину сняли с чердака. Пора варить кузов. Где? В экспериментальном цехе это невозможно, ведь всё должно быть сделано по правилам на основном оборудовании. Надо договариваться с СКП! А им это, как заноза в заду. В технологическом потоке глубочайшая узкая специализация. Вот лонжерон задний правый в специальном ложементе сваривается из трех частей. На другом стенде устанавливают его и другие соседствующие узлы, стыкуют, зажимают и сваривают при помощи страшных клещей. Большие узлы на транспортных подвесках отправляют на главную линию сварки кузова. И всё это не в темпе медленного вальса, а иногда очень-очень быстро. И кто будет следить за согласованной загрузкой именно ваших с дырками-гайками частей? У нас план!!! Пасите своих баранов сами! И да поможет вам бог… Если сможет.
Было трудно, но мы пасли. Прикреплённый технолог из ОАЭСП (см. Главу 1) просил начальника соответствующего участка. Тот просил сварщиков помочь ребятам-конструкторам. Сварщики ребят не обидят. – Нате, идите…дальше. Переноска за наш счёт, т.е. нашими руками. На транспортную подвеску никак нельзя, - потеряются. Лонжерон, он небольшой, с ним просто. Передок в сборе уже хуже – только вдвоём. Основание кузова, это весь пол с передком и задком, ва-ще мрак! Вчетвером только в обед, когда линия стоит, руками поднять на высоту около метра и бережно поставить. А теперь – иди и смотри, как добавляются новые и новые части. До самого конца. В брызгах искр при шуме-гаме-лязге. Почти до завершения второй смены. И всё-таки мы сделали это! И ничего нигде не потеряли. Вот они, впервые в истории – оригинальные кузова 21015 двадцать второй комплектации. Вешаем опознавательные бирки из подручного материала, записываем номера конвейерных подвесок. Завтра окраска. Это без нас. Но надо быть к сходу их с линии. Чтобы не ушли не туда.
Далее МСП – механо-сборочное производство, контроль отбора двигателей. Установка второго, не штатного генератора. Организация отвозки к главному конвейеру. Главный конвейер – сборка. Пройдёт – не пройдёт двигатель с двумя генераторами по бокам в моторный отсек? Идёт, подходит – впритык к кузовщине, обдерёт краску! Мужики-сборщики вручную разворачивают чуть наискосок… Есть – вошло! Ух… Всё. Только допасти до конца конвейера и сдать перегонщикам с указанием – гнать на экспортный участок после комплектовки инструментом. Вот теперь-то и узнаем, чем же занимаются в этом аквариуме за стеклом.
В Москву отправили депешу о готовности автомобилей под монтаж оборудования. Приехала команда почтового ящика с сундуками. Все собрались на заветном экспортном участке. Ничего необычного – достаточно просторный зал. По одному краю пара подъёмников. Вдоль стен машины с открытыми капотами. Неспешно и вальяжно автослесаря, очевидно исключительно высшего разряда, чего-то там возятся. После сногосшибательной спешки конвейера это несколько режет глаз. Аристократия рабочая, блин! На тот период осуществлялась отгрузка автомобилей ВАЗ даже в такие капризные страны, как Швеция, Швейцария, Канада, Австралия (попозже)! И даже готовились к экспорту в США!!! А это, прежде всего, высокие требования к токсичности и безопасности. Непосредственно в Советском Союзе штуковин, позволявших эти требования выполнять, не делалось. Ну, и что? Свет велик, капиталисты – народ жадный и ради прибыли, как учили классики мирового пролетариата, готовы продать всё, включая инерционные ремни безопасности, карбюраторы «Вебер», клапаны «Олсон», датчики «Хелла» и гидроотбойники бамперов. Вся эта прелесть и вкраплялась в экспортные комплектации. Тем временем сундуки были открыты. Аппаратуру достали и начали примерять…Скажу честно - не всё пошло гладко. Не каждый из крепёжных винтов рам аппаратов попадал в соответствующую, уже навсегда приваренную, гайку. Отдельные старшие товарищи посмотрели на меня с укоризной – что ж ты, парень, там нарисовал. И мне стало не по себе. Я вспомнил смутное беспокойство периода проектирования. Но анализировать было некогда. Надо было что-то делать. Вальяжные слесаря знали и без нас, что. Они расточили в рамках дырки прохода винтов и всё село, как надо. Но я был уязвлён.
В нашем отделе был служебный автомобиль. Иномарка. Весёленький, зелёненький FIAT 124. Тот самый знаменитый прообраз «копейки». На период контакта с представителями почтового ящика (два радиоспециалиста, тётка и два водителя-перегонщика своим ходом в Москву) FIAT предоставили в наше распоряжение. Вместе с водителем-инженером Юрием Николаевичем. Юрий Николаевич, несмотря на достаточно молодой возраст, уже был очень опытным автомобилистом. Он мне первый объяснил, что значит – «троит» двигатель. К тому же - автоспортсмен, гонщик на багги. И сам себе багги проектировал и собирал. На рамный каркас, сваренный из труб, навешивалось всё, что есть на заводе. Поэтому завод надо было знать – где что лежит, и уметь это взять. Каким-то образом московские товарищи узнали о его возможностях и воспользовались. Когда всё оборудование на уже секретных автомобилях было кое-как (уф-ф-ф!!!) установлено, Юрий Николаевич привёз откуда-то всякую запчастёвую мелочёвку (лампочки-заглушки) и пружины подвески. Мелочёвку упрятали в укромные места багажника за аппараты, задёрнули специальные тряпичные шторки, и ничего не стало видно. С пружинами было сложнее. Их пришлось навивать на каркас подушки заднего сиденья снизу. После этого они тоже стали невидимыми. Водители были готовы прямо сейчас уезжать в Москву – Олимпиада неотвратимо приближалась. Оставалась последняя процедура – пломбировка машин (кроме капота и двери водителя, естественно) и оформление отгрузочных документов. Это осуществлялось в 81-м цехе, у перрона поездов мечты, полных «Жигулей». Автомобили туда уехали, мы пошли пешком. По приходу мы застали спор представителей Заказчика с пломбировщицей. Они хотели, чтобы пломбировщица пломбировала, и для убедительности показывали свои красные книжечки. Пломбировщица же хотела посмотреть, нет ли чего лишнего. Ей неоднократно объяснили, что это секретно. А она не унималась и трындела, что ей положено по службе. Привели начальника. Он подписал отгрузку и велел пломбировщице пломбировать. Она горячо перечила. Начальник плюнул и ушёл. Пришлось раздвигать шторки. Пломбировщица была опытная и знала своё дело. Возникла скандальная ситуация по мелочёвке. Но мы, как конструктора, уже сильно устали за последние дни и существо конфликта нас, опять же, как конструкторов не касалось. Поэтому мы пошли на базу.
Все следующие дни на базе меня мучил вопрос – как же так получилось? С креплением рам аппаратов. Отдельный старший товарищ говорил, чтобы я не морочил себе голову, мол, в производственной жизни всякое бывает. Но пепел конструктора стучал в моё сердце. Заняться пока особо было не чем, и я пошёл к другим старшим товарищам, в соседнее бюро перспективного проектирования, к корифеям компоновки – Карлычу и Холоду Виктору Ивановичу. Миллеру я тогда пока не внушал, и зауважает меня он гораздо позже. Но Виктор Иванович чутко отнёсся к подрастающему поколению и вкратце обрисовал основы теории компонования. По-хорошему надо было изначально в масштабе один к одному с привязкой к координатной сетке нанести, строго соблюдая размеры, кузовную обстановку, учитывая все подштамповки и кривые радиусные поверхности (ох, вот она моя любимая начертательная геометрия!). На отдельном куске прозрачной плёнки импортного производства также аккуратно в масштабе, естественно, 1:1 изобразить объект компонования. И затем подвигать объект по обстановке, чтобы они взаимно удобно расположились и было обеспечено приемлемое прилегание к кузовной поверхности. Проверить прилегание построением поперечных сечений в неясных местах. Найдя оптимум, зафиксировать его и обрисовать объект в этом положении. По такому же алгоритму отработать следующий объект. Только после этого можно образмеривать места крепления. Бригада-ух подобными заморочками не запаривалась и, внешне соблюдая процедуру, оперировала в своём «творчестве» искаженными изображениями объектов и обстановки в уменьшенном масштабе. Какие там поперечные сечения, когда есть молоток, сверло и зубило. Превратность метода не смущала. Но ответственность любезно предложили нести мне.
Я с удовольствием окунулся в переработку. Постепенно из-под моих рук выползала правда. Вот здесь отверстие расположилось на радиусной поверхности, и ось приваренной гайки не могла сойтись с осью крепящего винта, пока ему не придали большей свободы расточкой гнезда в рамке. В другом месте выход из гайки перекрывал невидимый снаружи вваренный усилитель, и винту идти некуда было, вот он и торчал. А вот здесь – не пойму… вроде всё нормально… четыре точки на плоскости и до спинки сиденья зазор… а на практике блок в спинку воткнулся…хотя точки на разных кузовных деталях и выполнялись на них до сварки отдельно… Сомненья снисходительно развеял Карлыч: «Юр, ты знаешь – сейчас в СКП на сварке допуск соединения практически до десяти миллиметров загулял. Оборудованию сколько лет-то уже».
От прозы жизни становилось грустно. Всё ощутимей оказывалась её неподъёмная тяжесть для идеалов сознания. Надо было чем-то отвлечься. Мастер Лилик надоумила: «Слушай-ка, дорогой, у нас на элеваторе та-акие биспарятки! Автоматика совсем скурвилась. Зерно из колонны на всех этажах через щели сыплется. Убирать некому, а надо. Работа пыльная, но сдельная – открываешь люк, берёшь лопату и всё туда. Большого ума не надо, - а семье помощь». И я стал добытчиком. Нашёл напарника из конструкторов по коробкам передач – Мишатку Безгинова, тоже в МАМИ учился. Зерна горы, пылища столбом. Очки, респираторы на морду – и вперёд. Попотеть пришлось. Но и релаксация неплохая после. Пивка не фильтрованного поднесут, в пинг-понг с мужиками погоняешь – смена ночная, кто кроме мастера контролировать будет? А мастер – кто? То-то же.
Я сам мастера проконтролирую. Одно плохо – дома за полночь, а утром на свою работу, за кульманом подремать. В полудрёме и мысли неправильные не посещают. С зерном справились. Деньги мастер получала. Пусть ей в радость. Потом на ВАЗе, у себя, на погрузку составов ходили во вторую смену. Лето – пора отпусков, рабочих не хватало. Надо было загонять машины и крепить их на железнодорожных платформах. Правда, тут больше половины оклада зарабатывать не давали – ведь на ВАЗе строгая финансовая дис-пис-лина!
В трудах незаметно подошла зима. Той зимой мы узнали, что у нас будет дитё!