Сериал ГАНУШКИНО
БОЛТЛИВЫЙ СТАРИК
Членораздельно говорить Трубецкой-старший разучился давно, после пятого или шестого инсульта, а уж после девятого ему осталось только мычать и дико таращить глаза. Понимал его только младший брат, но он был на процедурах, когда немой вдруг нахмурился и заорал:
– У-у-у-у!
Петров, не отрывая взгляда от журнала «Рыболов-спортсмен», согласился со стариком:
– Да. Уже утро…
– У-у-у-у! – Ещё громче заголосил Трубецкой.
– Жрать, наверное, хочет, – предположил Сидоров, нагнулся к уху старика и вкрадчиво произнес, – ужин еще не приносили.
– У-у-у-у! –Не унимался инсультник.
– Да, это он утку хочет, – предположил оказавшийся рядом дед Конотопец.
Однако, получив судно, вместо звуков благодарности, переживший полтора десятка войн и революций Старик, как мчащейся вперёд паровоз продолжил пронзительно орать:
– У-у-у-у!
С полчаса товарищи сгрудившись над больным, одно за другим перебирали слова: «Укол! Улица! Урюк! Утес! Университет!» И даже «Уретра!» Трубецкой, отрицая всё тряс головой, разбрызгивая по сторонам слюни.
– Унитаз! – Орал Сидоров.
– Уха! – перебивал Петров, в мечтательности закатывая глаза.
– Ужас! – Шипел и корчил рожи Конотопец.
В палату заглянул Хаврюшкин:
– Чем это вы тут занимаетесь? В города что ли играете?
– Ублюдок! – Отмахнулся от него Петров.
– Не понял? – Насупился Хаврюшкин. – Кажется я вас, милейший, не оскорблял.
В этот момент Трубецкой вновь протяжно заголосил: «У-у-у-у-у!»
– Это мы угадываем, пояснил Сидоров, – чего старик хочет. Уже все слова на «У» перебрали.
– А! Понятно! – Обрадовался Хаврюшкин. – Тут должно быть не всё так просто. Навряд ли тут сокрыто простое слово. Старикашка-то ваш из интеллигенции, здесь явно подвох и какое-нибудь заковыристое иноземное словечко. Я бы предложил что-нибудь типа: Усурийский утконос…
Трубецкой неожиданно замолчал и удивленно воззрился на Хаврюшкина.
– Гляди, подействовало, – обрадовался тот.
Однако, через секунду раздалось извечное: «У-у-у-у!» И всё началось сначала.
– Устрицы!
В ответ мечтательное движение губами, причмокивание, и снова: «У-у-у-у!»
– Ушастая уругвайская улитка!
«У-у-у!» не надолго переходит в одобрительное «О-о-о» и едва публика начинает расслабляться, снова следует паровозный выдох: «У-у-у-у!»
«Урочище! Урбанизация! Улан-Удэ! Уренгой–Помары–Ужгород!» и «Ух, ты!» никоим образом не заинтересовали старика. После «Унификации!» он сбросил пары, после «Усмирительной рубашки!» на секунду притормозил, а после «Упыря!» пару раз проухал филином: «У-у! У-у!»
– Успение! – Хлопнул себя по лбу Сидоров. – Точно «Успение!»
Трубецкой замолчал и зло уставился на него.
– Ага! – Обрадовался Сидоров. – Старик-то помирать собрался. Сейчас я его порадую на последок: Усыпальница! Усопший! Уснуть на веки!
Инсультник зло захрипел, после чего громче обычного завыл:
– У-у-у-у!
– Усохнуть мне на месте, если я знаю, чего он хочет! – Расстроился Сидоров.
– Утонченная утилитарная утопия, – продолжал изгаляться Хаврюшкин, – или, скажем. Улётное умопомрачительное ущелье…
– У-у-у-у! – Завыл Трубецкой. И по щекам старика потекли слёзы.
– У-у, упёртый какой, – с досадой топнул ногой Петров, – пусть это будет «Удочка!», если ты, старый утконос, со мной согласишься, так и быть, возьму тебя с собой на рыбалку!
Однако Трубецкой в ответ на эти посулы продолжал свирепо ухать и недовольно вращать глазами.
– Может, он дома утюг не выключил? – предположил подошедший Аркашка.
– У него ум увечный, надо за врачом идти, – сдался Хаврюшкин.
Через два часа врач усмотрел устойчивое угасание упорства (теперь паровозное «У-у-у-у!» едва могло угнаться за утечкой воздуха из кислородной подушки) и ушёл убежденно утверждая:
– Уникум, уникальный случай…
У дверей он столкнулся с Трубецким-младшим, который уже уловил удивленным ухом ураганное усердие, установившиеся в учреждении, и, угадав в услышанном из уст упрямца усталость, его уполномоченный умильно улыбнулся, управился с усами, и урезонил убогих:
– Успокойтесь! Он умаялся, уснуть хочет. Вы его утомили.
В ответ старик тихонько чихнул и благодарно посмотрел на брата, после чего выдал:
– У-у-у-у!
20.06.04.