Юлия Ванадис
http://www.proza.ru/2011/01/11/1272
– Я ненавижу свою дочь, – бархатный голос чуть дрогнул.
София внимательно посмотрела на сидящую напротив молодую женщину: «Вот оно что». Холеная, элегантная, с обворожительным лицом то ли ангела, то ли демона, эта женщина сразу удивила своим появлением здесь.
«Теперь не спугнуть бы», – София привыкла к странным посетителям.
– Как вас зовут?
– Алика, – женщина перестала мять в руках ремешок дорогой сумочки и бросила, словно вызов: – Я ненавижу свою дочь! Нет, не так. Я не люблю свою дочь и за это ненавижу себя.
«Час от часу не легче…» – София слегка изломила в удивлении бровь – посетителю не показывают эмоции.
– Сколько вашей дочери?
– Шесть.
«Оптимистичное начало».
Работа в реабилитационном центре приучила ничему не удивляться. Нередко приходилось сталкиваться с резким неприятием родителями собственных детей, но там или наркотики, или алкоголь, иногда секты, а тут… шесть лет. Чем провинилась такая кроха?
– Алика, давайте по порядку.
– Давайте… – голос холодней льда.
«Не доверяет мне. Тогда зачем пришла? Очистить совесть?»
– Вы не любите свою дочь. Так?
– Да.
– И не можете себе это простить?
– Да.
– За что конкретно вы ее не любите? С ней много хлопот, она вас не воспринимает, хамит?..
– Настя хамит? Что вы, моя девочка – золотой ребенок, – голос ожил негодованием.
– Но?.. – София терпеливо ждала ответ.
– Она некрасива. Понимаете?
Алика оперлась ладонями о край стола, словно демонстрируя идеальный маникюр, и слегка нагнулась вперед. София вдохнула:
– Нет, не понимаю.
– Сейчас, – женщина полезла в свою сумочку, предоставляя время обдумать дальнейшую тактику.
– Вот, смотрите! Я специально взяла…
На праздничном фото трое: Алика, видимо её муж и девочка. София взяла карточку и внимательно всмотрелась – обычный снимок, который есть в любом семейном альбоме – счастливые, улыбающиеся лица. Присмотрелась к дочке, тоже ничего особого: чуть грузна, черты лица грубоваты, но очень милы, улыбка просто очаровательна… Что не так?
– Вы видите? Видите? – в голосе появились истеричные нотки.
София перевела взгляд с фотографии на оригинал: «Бывают же такие красивые женщины». Сама она была не фотогенична – симпатичная внешность и мягкий взгляд безжалостно превращались камерой в простоватое лицо.
«Зайдем с другой стороны», – София кивнула на фото:
– Это отец Насти?
– Да.
– Очень эффектный мужчина.
Тот и впрямь был хорош, словно с обложки глянца: поджар, ухожен, как барин, но с открытой человечной улыбкой и колючим взглядом.
– Теперь вы меня понимаете? – Алика достала сигареты. – Можно?
– Курите. Что мне надо понять?
– Посмотрите на нас с мужем. У нас должна быть совсем не такая дочь, понимаете! Совсем не такая!
– У вас прекрасная девочка, – София пыталась сдержать сочащуюся злость. – Пусть и непохожая на вас, но не у всех детей ангельские лица.
– Вы ничего не понимаете! Мне стыдно идти за руку с дочкой. На нас оборачиваются, шепчутся за спиной, я вижу, как мои знакомые косятся в сторону Насти… Они смеются! Да, они смеются над тем, что моя дочь уродина. Если бы был мальчик – бог с ним, но девочка…
«Эки у тебя тараканы в голове», – София молча смотрела на дрожащий кончик тонкой сигареты. Она пыталась сдержать себя, чтобы не наговорить лишнего.
– Зачем же вы так, – вздохнула почти спокойно. – Ваша дочь не уродина. Она обычная девочка. Таких миллионы, они прекрасно живут, обычность никак не мешает им быть счастливыми. Иногда даже помогает.
– Моя дочь не имеет права быть обычной. У нее прекрасные гены!
София разозлилась: «Я зря трачу время».
К ней приходили с глубокими проблемами, приносили боль, страх, непонимание. Она пыталась вывести людей из тупиковых лабиринтов. А здесь просто красивая самовлюбленная дура! Но девочка… Девочка не виновата, что у нее такая мать. У Софии больно екнуло в груди: «Ну почему именно сегодня?»
– Вам повезло, – в голосе спокойствие и мягкость. – Вам и вашему мужу. Такая внешность, как у вас – подарок, но природа иногда хочет отдохнуть.
– Но почему на нашей дочери?! – Алика вскочила с места и стала мерить шагами комнату.
Цокот каблучков звонко отскакивал от кафельного пола. София смотрела на грациозное создание, мечущееся, словно зверь в клетке. Природа, безусловно, отдохнула и здесь. Не на внешней стороне – на внутренней.
– Этого никто не знает. Может, присядете?
Женщина нервно затянулась, злобно вдавила бычок в край пепельницы и села.
– А что ваш муж думает по этому поводу?
– Ха! Он обожает Настю, – она засмеялась колким, словно битое стекло, смехом. – Носится с ней, как с принцессой, словно не замечает, что она похожа на гадкого утенка.
«Хоть один нормальный в семье».
– Из гадких утят вырастают прекрасные лебеди.
– Издеваетесь? – Софию прожег злобный взгляд. Алика перешла на шепот: – Я разговаривала с врачами. Они отказываются делать ребенку пластику, говорят – нет показаний. Я в тупике! Я не могу видеть свою дочь, у меня разрывается сердце, когда она неуклюже бежит или спрашивает: «Я, когда вырасту, буду такой же красивой, как ты?» Что я могу ответить? Нет, доченька, ты будешь ни-ка-кой!
– А вы не пробовали ее просто любить? Как ваш муж.
Алика вздрогнула и уставилась в стену.
«В точку!» – София не первый год работала с людьми.
– Вы ведь не из-за дочери пришли, а из-за него.
– Из-за нее тоже…
– Не лгите мне. Я же хочу вам помочь.
– Поймите, я не монстр. Но у меня нервы не железные. Иногда я не выдерживаю, срываюсь…
София смотрела на прекрасное лицо собеседницы и думала, что красота – такое же проклятие, как уродство.
– …могу ударить Настю…
– И ваш муж случайно узнал об этом?..
– Да. Он сказал, еще раз увидит – разведется и заберет дочь.
«Несложно догадаться».
– И что вы намерены делать?
– Не знаю… – Алика всхлипнула. Смешно так, по-детски. – Поэтому и пришла сюда.
– Может, вам завести второго ребенка? Вы будете любить его, а ваш муж – Настю. И все счастливы.
«Что ты несешь? Ты же профессионал!» – София одернула себя. – «Никаких эмоций, ничего личного». Но эта женщина раздражала её все сильней.
– Еще одного? – слезы высохли, не успев появиться, Алика вновь вскочила. – Еще одного я не переживу. А вдруг опять… Кто даст гарантию, что второй ребенок будет нормальным?
«Пора заканчивать».
– Вы пришли ко мне за советом. Вот он – разводитесь. Пусть девочка живет с отцом.
– Что вы себе позволяете? С каким отцом? Я не собираюсь рушить свою жизнь ради этого ребенка!
– Вашего ребенка.
– Плевать!
– Вам на всех плевать, – София чувствовала, как злость тянет руки к ее горлу, выпускает свои липкие щупальца и готовится к бою.
– Как вы смеете? – Алика вскрикнула, как от пощечины. – Вам не понять моего горя. Вы сидите здесь и копаетесь в чужом грязном белье. Вся такая чистенькая и правильная…
– Замолчите!
Крик эхом отскакивал от стен, словно мячик в пинг-понге.
– Не подумаю, – Алика вскочила и сделала новый выпад: – Вы ведь осуждаете меня, я вижу. Ви-ижу по вашим глазам, как вы презираете меня. Вам не понять, что значит уродливый ребенок!
– Мне не понять?
– Да!
София почувствовала, как внутри лопается тормоз, и она с визгом несется под откос:
– Сядьте и помолчите! Моему сыну десять. Когда в роддоме мне сказали, что у него тяжелая форма ДЦП, со мной была истерика – не поверила, потом думала написать отказ, потом решила, что справлюсь. Я понимала, что будет тяжело, но я не знала, что впереди меня ждут вот уже десять лет ада…
Две женщины взглянули друг другу в глаза. Тяжелая, липкая тишина связала их невидимой нитью.
– Вам больно видеть свою дочь? – на побледневшем лице Софии глаза казались бездонными черными впадинами. – Вы просто не знаете, что такое настоящая боль! Вы не представляете, чего стоит видеть, что твой ребенок живет, словно растение, знать, что он никогда не станет хоть чуть-чуть похож на других и, самое страшное, – надеяться, что он умрет раньше тебя, потому что без тебя он ничего не может и никому не нужен... И вы рассказываете мне, как вам плохо?
– Простите, я же не знала… – Алика отвела взгляд.
– Не знали. Да. Каждый видит только свои проблемы… – она вздохнула. – Вы не способны любить свою дочь такой, какая она есть? А вы попробуйте представить, как можно любить беспомощное, уродливое существо, которое даже сказать ничего не может, а лишь мычит и улыбается. А у вас разрывается сердце от страха, отвращения и боли, потому что это ваш ребенок и вы его все равно любите! Каждый день, каждый час, каждую секунду вы наступаете себе на горло, и вам никто не может помочь…
– А отец?.. Его отец, – в шепоте любопытство и страх.
– Мужчины ломаются быстрей… – София, не мигая, смотрела в стену. – Он ушел, когда я наотрез отказалась от второго ребенка.
– А как же вы?
– А я пришла работать в этот центр, чтобы хоть как-то заглушить свою боль, чтобы видеть, что я не одна такая, чтобы помочь другим и стать от этого сильней.
– Стали? – Алика проглотила подступивший к горлу комок.
– Не знаю… Моя жизнь давно принадлежит не мне. – София закрыла ладонями лицо. В голосе металлический хруст: – У вас есть муж, у вас здоровый, хоть и не похожий на вас, ребенок. И вы смеете жаловаться на жизнь!?
Алика привстала, стараясь не смотреть на сидящую за столом женщину, подошла к двери и обернулась у самого порога:
– Спасибо. Спасибо вам за все… Пожалуй, я пойду.
– Идите, – София убрала ладони с глаз, открыв пустоту, поднялась и медленно подошла к окну.
«Какого черта ты все это наговорила?! Нельзя срываться, нельзя!.. Знаю. Просто сегодня такой день…» – вздохнула, словно вскрикнула, и замерла. Она привыкла встречаться со своей болью один на один. Ей некому звонить, некого просить о помощи. Этот бой – только её бой. Она разбила небо, в котором над ней посмеялся Бог, разбила… и осколки никак не собрать.
За окном метель. В день рождения ее сына всегда идет снег… Слез нет. Их давно не стало. С тех самых пор, как десять лет назад она подписала отказ от собственного ребенка.