До слёз обидно, что не всё записал, - казалось, уж совсем завирается шофер Витя Лёвочкин, с которым в чудовищную стужу свела меня судьба - больше тридцати лет назад, между Алонкой и Чегдомыном.
Где он сейчас?
Жив ли?
Не знаю.
Но вот что сохранилось в случайно найденном при переезде блокноте.
х х х
СПОР
на небе звёзды, на траве - бутылки,
на совести -
свинцовость пустоты;
храпят друг другу в ватные затылки
два тела,
перешедшие на "ты"
АНДРЕЙ ЧЕРНЕНКО
1.
Заспорил пo пьянке Дениска Прончик с Гришкой Агаевым: мол, жена у него такая порядочная и так любит его, что никогда и никому не даст: «Ящик ставлю».
Гришка в ответ только плечами пожал.
"Старку" пили. Водку пили. На спирте техническом, который Гришка принес, сломались. Когда пришли в себя, о споре никто и не помнил.
А через неделю Гришка Агаев приносит бутылку: "У меня праздничек, - говорит он после первого стакана Прончику, - я твоей жене на зад клеймо второго мясокомбината поставил. Она и не заметила... "
Прончик побледнел. И - домой.
- Ящик водки с тебя! - Крикнул ему Гришка в след.
А мы сидим. Еще выпили. Ждем, что Гришка расскажет о жене Прончика..
Но Гришка молчит. И, по всему видно, что не по себе ему.
2.
Через час Прончик возвращается и сразу же с молотком на Гришку.
- Гад, - плачет, слезы с соляркой смешивает, - гад! Ты мне жизнь исковеркал... Гад.
Всё же успокоили. Правда, связали – брючными ремнями.
Уложили рядом. Дали выпить.
Лежит и плачет.
Бригадир наш, из старых, по слухам, зэков, вроде как успокаивает Дениску: "Сам виноват. Нечего спорить на такое. Нет, Прончик, баб, которых, при желании, не обработаешь. Главное - терпение. Его нашему брату не хватает. А это первое дело. Говори женщине с неделю, что красивей ее нету, а, главное, - что она сама себе цены не знает… Вторую неделю похнычь, но с достоинством, - мол, житья теперь тебе нет. Хоть в прорубь!"
Короче, весь гарнитур нам обрисовал, а потом добавил:
- Вот так, Дениска...
Но это не для тебя. Таким, как ты, свое добро нужно тихо хранить.
Не хвастаться.
А как похвастался - знай, упрут. Охотничков - вона, сколько. Север!
3.
А Прончик лежит и плачет.
- Я, - говорит мне жена, - тебе верна, - говорит. Иуда! - Снимаю ей трусы, а там, у самой этой… Клеймо. Всё верно! - и рвется, - убью гада!
Тут наш бригадир и говорит:
- Ты, оказывается, Прончик, дурак.
Что бы на твоем месте сделал умный человек? Он бы вернулся из дома и сказал Гришке, мол, « шутник ты, Агаев, мол, я ,чуть было, не поверил тебе...
А ты?
Теперь и тебе позор, и бабе твоей позор.
Ты дурак, и мне тебя не жалко.
4.
Ты думаешь они развелись?
Ничего подобного. Она ему доказала, что они с Гришкой решили над ним пошутить. Что клеймо она сама себе поставила.
Ну, и что он?
А что - поверил.
...Поумнел.
НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА
Ты говоришь, так не бывает!? Чудик, слушай сюда.
Работал в нашем парке Серега Смык.
Серьезный такой мужчина - мог взять на грудь с тысячу граммов, а по нему не заметишь. Ну... просто человек чуть выпимши... Да... Так вот: умер он под ноябрьские - праздник всем расстроил.
Но не в том дело. Лежит себе Серега в морге 2-й горбольницы, а к нашему профбоссу Ерофееву приходит серегина жена.
Видная такая бабенция, самоуверенная.Хотя, вроде бы, и придавило ее чуток.И, значит, просит она у Ерофеева: "Помогите с похоронами. Двое ребятишек. Одна, как перст." Ну и так далее.
- Что за разговор, - отвечает Ерофеев, а сам уже прикидывает в уме, во сколько обойдется профкассе его доброта. Дело в том, что месяц у нас выпал какой-то гиблый. Что ни день - то разбился кто-то, то втихую, дома, помер. В профсоюзной кассе -шаром покати.
- Вы тут посидите, - а сам, к нам, к шоферне.
Ну, сбросились мы по пятерке, да и дело с концом.
А тут - верь не верь... Заходит в ерофеевский закуток еще одна бабонька - и сразу отмечу, что женщина тоже видная. И тоже:
- Траур у меня.
Оказывается, женщина эта - тоже Сереге Смыку жена!
Первая хвать свою сумочку и влицо: "Авантюристка!"
Мол, вот и свидетельство о браке, о рождении двух детишек от Сергея Михайловича Смыка.
Вторая, нимало не смущаясь, вытаскивает из своей сумочки такие же свидетельства о браке и о рождении, представь себе, двух пацанят. И, соответственно, тоже помощи требует.
Да...
Обалдевший Ерофеев не знает, что и поделать. Документы-то в порядке!
Но пока он раздумывает, - как быть, женщины эти тихонечко стервизмом остервенелым наливаются, как алкаши красненьким.
Да...
Так вот, говорит Ерофеев сидевшей тут же бухгалтерше нашего таксопарка: "Тонечка, Сергей Михалыч пил?" У той бровки - уголками: мол, кто ж из наших не пьет?
- С кем якшался?
Она перечисляет ему, с кем. Ерофеев вызывает их (и меня, между прочим).
- Кто у Смыка дома бывал?
- Я, - отвечает Агаев Гриша..
- Кого из этих женщин признаешь?
- Вот эту... Хорошая хозяйка...
А Дениска Прончик вдруг говорит:
- И я у него дома был. Жена у него мировая. Вот эта женщина.
И - показывает на другую...
Короче говоря, выясняется: одни гуляли в Пригородном у Клавы. Другие - на улице Розы Люксембург, у Ани.
И та, и другая ходили у него в законных женах и о своем, так сказать, родстве не ведали. А мы и подавно не догадывались.
Да...
Спрашивает Ерофеев:
- Деньги муж приносил?!
Отвечают обе:
- Приносил. Бывало, по три сотни в месяц...
А ты говоришь, не бывает. ъ
Вот тебе и не бывает.
В нашем же автопарке. Серега Смык...
Две семьи. И в каждой он хозяин, что надо. Работал сутками, а им что-то плел - не знаю что. Ну, работа такая - через день...
К слову сказать, быстро они, его законные жены, сориентировались:
- Будь он проклят, кобель, - это они хором. - Гад! Мерзавец...
И начали его честить-костерить.
Он уже мертвый, в морге, во 2-й горбольнице, а они злобой истекают. И обе:
- Сами его и хороните. Оскорбил он меня (хором) на всю жизнь.
И - за дверь
- А первая-то хитрей оказалась. - хмыкнул Валерка Юдин.
- Чем?
- А деньги, что мы собрали, она унесла.
Да...
И, верь не верь, когда хоронили его, многие плакали.
Один как перст лежит мужик - ни детишек рядом, ни родни какой. Хоть и под сорок ему, а что ни на есть - сирота...
Слышу, одна мойщица говорит другой.
-Суки какие! Он их обувал, одевал. Детишек растил. А они его даже проводить не пришли.
Вторая отвечает:
- Я у моего одна - а толку? Пусть бы я и десятая была, лишь бы трезвым приходил да деньги приносил. Что с его, деревяшки, я имею? Синяки да стирку!"
Я слушал их, парень, и думал - а какой с меня моей Ленке прок? И не знал, что себе ответить. А тут праздники на носу. Напился я до размягчения позвоночника. И все никак не могу Серегу из башки прогнать. Что-то он переиначил во мне. Что? Убей меня, не могу додуматься.
Да...
Вот и завербовался сюда, за деньгой, понятное дело.
А ты говоришь, не бывает.
1976 г.