История публикации Буква Я

Кенга
 Читать пред. главу http://proza.ru/2011/02/08/547               



Глава из книги "Заходер и все-все-все" Галины Заходер. Изд. "Захаров" 2003 год.

                История публикации сказки «Буква Я»

У Бориса Владимировича есть заметки о том, как он начал свою литературную деятельность, преодолев с огромным трудом собственное недовольство собой и препятствия, чинимые ему властью. Я хотела поместить эти заметки полностью, но, подумав, решила, что лучше перескажу, слегка сократив, а при случае опубликую отдельно, вместе с другими.
Перепробовав ряд всевозможных способов добычи средств к существованию, пришел к выводу, что, имея как-никак диплом литературного работника, да еще с отличием, надо начать писать. И по зрелом размышлении решил: «Буду писать для детей».
Нет, без его заметок не обойтись. Так, как он, - не пересказать:

"Что касается литературы для детей – тут и до войны и после царил тезис Горького, что для детей надо писать так же, как и для взрослых, только лучше. Мысль эта мне нравилась: мне хотелось писать лучше, чем для взрослых.
Общий ход мыслей моих тогда был приблизительно такой: раз уж вся литература у нас делается словно бы для детей, – то лучше непосредственно адресоваться к детям. Тут есть возможность как-то примирить свои понятия о том, что такое литература, – и редакторские требования.

Готовился к работе серьезно. Перечитал предшественников, писавших для детей. Увлекся фольклором. Прочел замечательный английский сборник «Mother Goose» ("Матушка Гусыня"0, в летнем лагере сам собрал коллекцию, как он назвал, «маленьких жемчужин» - считалок. Помните, с детства знакомые строчки: «На златом крыльце сидели: Царь, Царевич, Король, Королевич, Сапожник, Портной… Кто ты будешь такой?» Много лет спустя Борис написал свою, как мне кажется, жемчужину - «Считалию», работу над которой начал уже при мне, в 1969, а опубликовал в 1979 году."
………………
А вот Крылечко
Золотое,
Горячим солнцем
залитое
И днем и ночью.
А на нем, набегавшись,
сидят рядком,
Сидят, обнявшись,
как родные,
Цари, Сапожники,
Портные…
А кем ты будешь?
Выбирай!
……………….
Страна чудес!
Чудесный край!

Возвращаюсь к его записям:

"Я был совершенно очарован этими прелестными созданиями. Их полной естественностью, совершенной безыскусственностью. Далеко не сразу понял я, что в этом и проявилось высочайшее – без преувеличения! – мастерство.
Определение такого мастерства я обнаружил в удивительном китайском наставлении живописцам.
Мастерство там, где не видно мастерства.
Высшая цель – так овладеть методом, чтобы казалось, что его нет."

Мне кажется, Борис Заходер постиг и овладел этим методом настолько совершенно, что, читая его стихи, ловишь себя на мысли: «Да это же очень просто так написать, я и сам бы мог».
Словно льется сама собой сказка «Буква Я», которую он написал в 1947 году и которая промаялась в ожидании публикации вместе с ее автором целых восемь лет!

Всем известно:
Буква «Я»
В азбуке
Последняя.
А известно ли кому,
Отчего и почему?
- Неизвестно?
- Неизвестно.
- Интересно?
- Интересно! –
Ну, так слушайте рассказ.

А ведь чтобы стать «писателем», то есть работать в литературе, надо было опубликовать минимум одну книжку, а лучше две или хоть небольшой сборничек! Без этого могли посчитать тунеядцем.
Некоторое подобие легализации «пишущей братии», как вспоминает Борис Владимирович, давали так называемые «группкомы литераторов», о закрытии (по политическим соображениям) одного из которых он рассказывает. Большой соблазн поместить эту историю полностью, от чего я и не отказываюсь.

"Такие группкомы существовали при разных издательствах, но числились они профсоюзными организациями и при профсоюзе работников полиграфии. К одному из них – при издательстве «Молодая гвардия» - прибился и я. Там находили пристанище и журналисты-внештатники, вплоть до бывших спецкоров «Правды», изгнанных ради страха иудейского (помню А. Дунаевского), и многообещающие молодые деятели, вроде С. Баруздина, впоследствии – редактора журнала «Дружба народов», и какие-то тихие старушки неизвестного назначения. В группкоме шла обычная жизнь советского учреждения - с неизбежной имитацией «идеологической работы», в том числе на агитпунктах, с не менее неизбежными собраниями, с собиранием членских взносов и т.п.
И вдруг вся эта тихая жизнь оказалась под угрозой. Было созвано экстренное собрание, - прибыли руководители ЦК профсоюза, которые и объявили, что принято решение – закрыть наш группком. Приводились даже какие-то смехотворные объяснения. Разумеется, о подлинной причине, – о том, что в группкоме было немало «инвалидов 5-й группы», т. е. людей, у которых в 5-й графе паспорта стояло ужасное слово «еврей», - с обычным советским лицемерием не было сказано ни слова.
Что тут началось! Какие речи произносили члены группкома! Особенно журналисты – в первую очередь, бывшие правдисты, среди которых были подлинные мастера демагогии.
Где члены группкома займутся политическим самообразованием?! Кто будет его контролировать?! Разве можно пускать большое, налаженное дело на самотек? Что же будет с агитационной работой среди избирателей подшефного участка! А кто станет читать лекции, которые так ценят трудящиеся?
И, наконец, как ultima ratio – последовал сокрушительный довод: «Как же можно распускать действующую партийную организацию!»
Профсоюзное начальство, казалось, несколько растерялось под таким напором. Члены комиссии сидели молча, понурясь, не отвечая на пламенные речи ни словом, ни жестом.
И тут поднялся, сверкая черными глазами, прежде совершенно незаметный член групп-кома – фамилию его забыл, кажется, Якубов, – и заговорил с сильным среднеазиатским (узбекским, а может, и таджикским акцентом), обращаясь то ли к предыдущему оратору, то ли ко всему собранию:
-Что ты с ним разговариваешь? Ты посмотри на его мордам (он указал смуглой рукой на председателя комиссии). У него на мордам написано: - Ты мне что хочешь, говори – я тебя все равно закрою.
Все оторопели. А неожиданный оратор, нимало не смутившись, продолжал:
- Это как у нас в Средней Азии. Сидит в кишлаке председатель колхоза Ташамбет. Приехал уполномоченный заготхлопок. Говорит:
- Ташамбет! Ты должен делат это, это и это! Понял?
Ташамбет говорит:«Хоп» – по-нашему это значит «хорошо».
Заготхлопок уехал. Приехал заготзерно. Говорит:
- Ташамбет, Ты должен делат это, это и это! А это, это и это – не делат.
Ташамбет опять говорит: «Хоп», - по-нашему это значит «хорошо».
Заготзерно уехал. Приехал заготскот.
- Ташамбет! Ты должен делат это, это и это! Понял? А это, это и это - не смей!
Ташамбет опять говорит «Хоп» – по нашему это значит «хорошо».
Рассказчик сделал маленькую паузу и заключил:
- И делает все по-своему! Так и он! – И он, с торжеством махнув рукой в сторону комиссии, поднялся и ушел.
Это драматическое событие было, увы, последним в истории группкома…"

Первая попытка напечатать «Букву Я» в «Детиздате» (впоследствии - издательство «Детская литература»), после того как пролежала там восемь месяцев, - была отвергнута со слова-ми: «Стихи на книжечку никак не тянут. Стихи показали Самуилу Яковлевичу… Он сам пишет на эту тему». И это, несмотря на положительный отзыв Л.А. Кассиля, где он написал: «Эти стихи все дети будут охотно читать и учить наизусть».
Отчаявшись и совершенно уже не надеясь на удачу, Борис послал стихи в редакцию «Нового мира», главным редактором которого был в то время Твардовский. Снова шли месяцы. Наконец звонок из редакции: «Вас приглашает Твардовский». Появилась надежда, что стихи приняты. Ведь для отказа совершенно незачем вызывать к самому главному, достаточно и простого редактора.
Борис так и не понял, зачем его тогда пригласил Александр Трифонович. Во время беседы прозвучали такие слова: «Ваши стихи у нас не пойдут… они, может быть, и неплохие, но не для нас. Это не "Новый мир"». И добавил: «И не в том дело, что у вас фамилия некруглая…Совсем не в этом дело… Просто вашим стихам, как говорится, девяти гривен до рубля не хватает». В конце беседы посоветовал показать стихи С.Я.Маршаку.
Покидая кабинет главного редактора, совершенно подавленный, Борис даже не вспомнил, что рукопись осталась в редакции.
Стараясь забыть о печальном опыте заочной встречи с Самуилом Яковлевичем, в один из безнадежных зимних дней отправил стихи Маршаку. И снова долгое ожидание. Дозвониться до Маршака не удавалось, так как секретарша всегда отвечала: «Самуил Яковлевич нездоров» или «Маршак в Шотландии», «Маршак в отъезде», или что-нибудь в этом роде. Смысл был один: поговорить с Маршаком невозможно.
Из воспоминаний Бориса:

"Незаметно настало лето. И тут в «Литературке» - помнится, в начале июля - появились новые стихи Маршака, и среди них весьма назидательное сочинение, которое начиналось так:

«Ежели вы вежливы
В душе, а не для виду,
В троллейбус вы поможете
Забраться инвалиду.
И, ежели вы вежливы
И к совести не глухи,
Вы место
Без протеста уступите старухе».

Я сел за машинку и единым духом написал:

«Уважаемый Самуил Яковлевич!
Ежели вы вежливы
И к совести не глухи –
(Хотя о Вас, признаться,
Иные ходят слухи),

Но, ежели Вы вежливы,
Как пишет «Литгазета», -
То я от Вас,
В конце концов,
Еще дождусь ответа;

И, ежели Вы вежливы
В душе, а не для виду,
То Вы мое послание
Не примете в обиду:

Ведь как-никак,
При всем при том,
При всем при том, при этом –
Я обратился к Вам зимой,
А жду ответа летом…»

Положил в конверт и отправил - по хорошо мне знакомому адресу.
Разумеется, я сознавал, что совершил грубость. И, тем не менее, вышеупомянутая совесть меня не мучила.
Можете себе представить, в каком отчаянном состоянии я пребывал, если вместо укоров совести я ощущал некоторое злорадное удовольствие."

После этого послания ответ пришел сразу. Борису была назначена встреча на 7 утра. Он явился минута в минуту. Дверь долго не открывали. Войдя, Борис произнес: «Вы уж меня из-вините, Самуил Яковлевич, что я так громко постучал в Вашу дверь, - но она была больно уж плотно заперта». Он рассчитывал, что подобная форма извинения будет принята и на этом «инцидент» будет исчерпан. Однако хозяин явно был разобижен и весь дальнейший разговор периодически прерывал примерно такой фразой: «Ну как же вы могли мне такое написать…» Или: «Ну как же вы, голубчик, могли мне такое написать!»
Разговор, который длился не меньше часа, закончился пожеланием успеха. Напоследок Борис услышал: «Вы - это целый мир. И у вас будет все то же, что у меня».
Визит не принес ожидаемого результата…
Пролежав в «Новом мире» без движения годы, «Буква Я» наконец была напечатана - уже при Константине Симонове. Правда, Заходеру предварительно посоветовали сменить фамилию на псевдоним. Секретарша Симонова передала ему слова шефа: «Он так и сказал: если это оскорбляет его еврейское самолюбие, пусть подписывается Рабинович, - но только не Заходер».
В кабинете редактора вновь возникла тема фамилии. Вот как пишет об этом Заходер:

- Что вы строптивитесь, - приятно картавя, сказал Симонов, - вас от этого не убудет! Поверьте мне, писать для детей под фамилией Заходер – это совершенно невозможно!

Борис понимал, что, отказываясь от предложения Константина Михайловича, он подписывает себе приговор: его сказку не напечатают. Однако Симонов только пожал плечами. «Ну, как хотите», - сказал он. И вскоре в 4-м номере журнала за 1955 год многострадальная сказка увидела свет.
Это было уже нечто вроде признания. К тому же его начали к этому времени печатать в «Пионере», «Пионерской правде». «Букву Я» передали по радио. И, вступив в Союз писателей в 1958 году, он перестал бояться как милиционеров, так и дворников.

               След глава http://www.proza.ru/2011/02/17/742