Только мы в очередной раз разлили водку по стаканам, не успели даже чокнуться, как прибежала дежурная с первого этажа и огорошила нас новостью:
- Звонили из милиции, спрашивали, правда ли, что ваш Веденеев проживает здесь в общежитии. Я подтвердила. Видно, забрали его, а документов при себе у него нет.
- А за что его? - спросил кто-то из нас.
- Да, говорят, милиционера избил в ресторане. Вы уж кто-нибудь
сходите, узнайте, в чём там дело. А то пришлют бумагу и выгонят парня.
Мы мысленно ахнули. Вот это тихоня. Всегда сидел на своей кровати и ни во что не вмешивался, только слушал и улыбался. И на тебе - отмутузил милиционера. А милиционеров я всегда представлял себе высокими и толстыми, как же он, думаю, с ним справился. Сам наш сосед был худеньким и невысоким.
Мы с Вовой Гондурасом растерялись, сидим и не знаем, что делать, а никогда не унывающий сосед Веденеева по койке, другой Вова, водитель КРАЗа из Краснокаменска, тут же вспомнил что-то и начал рассказывать очередную свою байку:
- Ну и Тумбаликитум! Не даёт нам скучать, невозможно спокойно выпить и отдохнуть после тяжёлой учёбы. Вот, помню, у нас на руднике был похожий случай. Прислали к нам как-то нового милиционера в охрану...
И понёс, и поехал. Но никто его уже не слушал. Два наших аксакала из соседней комнаты, мужики за пятьдесят, молча выпили свою порцию водки, закусили и пошли одеваться. Нам велели ждать их прихода из милиции. Первое правило командированных уже начало действовать - в чужом городе, как на фронте, в беде своих не бросают. Ну, а мы, поохав и почесав затылки, всё-таки пропустили по стаканчику за успех их миссии, а дальше, как отрезало - пропал весь настрой на праздник и веселье. Сидели и вспоминали нашего немногословного соседа по кличке Тумбаликитум.
Самое интересное, что час назад, он вместе с нами сидел за этим же столом и пил водку. Когда же кончилась очередная партия бутылок и, послали гонца за добавкой, он тихо вышел и растворился где-то в сумерках маленького украинского городка Жёлтые Воды, куда мы приехали на месяц в ЦИПК для повышения квалификации. Был январь 1986 года. Снега почти не было, зато было много грязи и воды. В моей группе учились ребята из Краснокаменска Читинской области - шофера, бригадиры, мастера, инженеры. Жили мы в двухэтажном общежитии при институте повышения квалификации. Первым, кого я встретил, войдя в свою комнату, был тот самый тихоня Витя Веденеев из Казахстана. Он весь день так и просидел на койке, пока я бегал по общежитию, знакомился с соседями и выяснял, куда поселили самых красивых девушек. Витя был неразговорчив, но когда злился или опаздывал, у него частенько вырывалось слово-паразит - тумбаликитум. Что это значит, он нам объяснить не смог и ребята тут же прилепили это слово ему вместо клички. Так же, как другого моего соседа по койке, двухметрового мастера с уранового рудника, страшного лентяя и любителя поспать, окрестили Гондурасом, стоило только ему один раз сказать за столом общеизвестный тост: "Лучше колымитъ в Гондурасе, чем гондурасить на Колыме!"
Коллектив у нас подобрался весёлый, как говорится, молью ещё не побитый, и поэтому каждый вечер у нас что-нибудь да случалось. А если ничего не случалось, то тот, кто проиграл в карты, просто бежал в магазин, покупал вина или водки - и сразу, как в сказке, в комнату набивалась уйма народу, все пили, рассказывали истории, случаи из жизни. Денег с собой горняки привезли много и тратили их, не считая - вынимали из карманов пачками и бросали на стол. Вот так незаметно пролетали вечера и ночи. А днём мы ходили на лекции в ЦИПК и отсыпались там.
В этот вечер особого веселья не было. Всё-таки товарищ попал в беду и чем всё кончится, было пока неизвестно, может, затаскают и нас по судам, как соседей по комнате. Чтобы скоротать время, каждый занялся своим делом. Маленький весельчак Вова-шофёр, очень похожий на артиста Леонова, сдвинул закуски и сел на углу стола писать письмо жене. Он долго пыхтел, кряхтел, чесался от волнения, глубоко вздыхал, наконец, не выдержал и обратился к нам за помощью:
- Ребята, подскажите, как хоть письма пишут? Я первый раз, не знаю
даже слов таких.
- Да брось ты! - отмахнулись мы, думая, что он в очередной раз разыгрывает нас. Мужику за сорок лет, трое детей, а он жену в письме поцеловать не может.
- Чего брось! - обиделся Вова. - Я как женился, никуда один не ездил. На море были вместе, у тёщи вместе. Кому писать-то? К любовницам я на КРАЗе своём ездил. Так что, давайте, каждый по строчке и напишем вместе. Ждёт же моя ягодка там, скучает, наверное. Вспоминайте, кто, что своим жёнам писал и диктуйте мне, только не быстро.
Следующий час мы все вместе рожали первое в жизни письмо любимой супруге от мужа Вовы. Все, кто забегал в нашу комнату, тоже присоединялись и диктовали свои фирменные признания в любви, вспоминали письма, какие сами получали от любимых. Наконец, Вова исписал два листа с двух сторон, в конце попросил выслать ещё денег и с гордостью перечитал нам вслух то, что вышло из-под его шариковой авторучки. Заканчивалось послание фразой, которую Вова дописал лично от себя: "Целую в рот!" Меня, как дипломированного филолога, немного смутило это выражение своей двусмысленностью. Как будто в то время можно было целовать нашу женщину ещё куда-нибудь. Жёсткое немецкое порно тогда никто из нас ещё не видел. И всё же я посоветовал Вове зачеркнуть слово рот и написать помягче, политературнее: целую в алые губки или в твой нежный ротик. Он долго смотрел в бумагу, шевелил губами, перечитывая последнюю строчку, и отказался зачёркивать:
- Нет. Пусть так останется. Во-первых, пачкать не хочу, уж больно красиво написано. А во-вторых, ротик это у маленьких детей, а у моей жены
настоящий большой рот. Пусть читает и вспоминает, как я её в этот рот столько раз целовал!
С этими словами он запечатал письмо и понёс его на первый этаж в почтовый ящик. Вскоре пришли наши аксакалы и рассказали печальную повесть про Витю. Они сделали вывод, что ему пить вообще нельзя, а если будем угощать его, то надо следить за ним или привязывать верёвками к кровати. Он от нас зачем-то пошёл в ресторан, у входа сцепился с двумя местными милиционерами и полчаса возился с ними на клумбе в чернозёме. Все трое сидели в отделении грязные, как поросята. Ребята дали там денег, дело замяли, но до утра Витю оставили ночевать в милиции. Мы грустно выпили за здоровье Тумбаликитума и легли спать.
Рано утром Витя пришёл, тихонько разделся и пошёл в душ стирать перепачканные в ядрёном украинском чернозёме свои вещи. Я ему не завидовал, так как сам ежедневно чистил ботинки от этой чёрной жижи, а у него и брюки, и куртка, и даже пиджак - все были в засохшей чёрной корочке, не говоря уже о ботинках. Кстати, когда я только подлетал к Днепропетровску на самолёте "Як - 40", то с удивлением наблюдал многокилометровые жёлтые шлейфы дыма. В Москве я и раньше видел, как дымят заводы, но такое безобразие наблюдал впервые. Даже расхотелось снижаться и дышать этой гадостью. Мало того, через неделю нас повезли на экскурсию в Кривой Рог, а там вообще всё было засыпано красной пылью - и трава, и заборы, и дома. Подошёл к киоску купить газет, гляжу - и газеты на открытой витрине все были в красной пыльце, сыпавшейся с неба. Хорошо, что мы быстро уехали оттуда, вечером выпили водочки и забыли о тех несчастных, что годами дышат этой пылью. Зато в один из вечеров, мы с ужасом узнали, что рядом с Жёлтыми Водами находятся выработанные урановые рудники, а породу из отвалов использовали при отсыпке дорог в городе и в строительных материалах. С этого вечера я стал ходить, высоко поднимая ноги, чтобы меньше их облучать, кровать отодвинул на метр от стены, а в календаре на стене отмечал, сколько дней осталось до отъезда из этого страшного места.
Витю Тумбаликитума мы больше за стол не звали по вечерам, да он и сам смущённо отказывался, мол, что-то не хочется. Даже когда пошли в ресторан на прощальный ужин по поводу отъезда, его оставили охранять комнату. Гуляли ребята широко и весело. Большинство из них получили из дома денежные переводы на обратную дорогу. Каждую вторую песню предваряли какие-нибудь посвящения. Сердце замирало от гордости, когда солист ансамбля объявлял на весь ресторан: "- А сейчас, для наших московских друзей Саши и Виталия, от горняков Краснокаменска, звучит эта песня!" Или для местных девушек, с которыми мы сидели за одним столом и прощались навеки: " - Следующая песня посвящается самым красивым девушкам в этом зале - Зое и Ире! Эту мелодию дарят вам наши гости - горняки из далёкого города Краснокаменска!" И мы тут же приглашали на медленный танец, этих самых девушек, тающих от такого внимания к себе. Бегал к музыкантам заказывать песни в основном я, так как был самым трезвым и безденежным. Каждая песня стоила двадцать пять рублей, а под конец вечера и все пятьдесят. А у меня оклад был в СМУ-5 в то время всего 120 рублей в месяц.
Вернувшись в Дубну, я продолжил читать лекции солдатам в строительном полку, обучая их строительным профессиям. В каждой казарме я теперь искал казахов или прибывших из Казахстана русских, и у всех пытался узнать, что же означает любимое слово моего товарища по Жёлтым Водам. Но никто так и не смог перевести на русский язык любимую присказку Вити: "Тумбаликитум, вашу мать!"