Молочная корка
1
Мгновение, скинуты нули. Вряд ли единица будет дольше. Времени нет… ни на что. Всё тонет в Лете, и кто-то, терпя муки, делает засечки на дереве жизни. Падает ”Заводной апельсин” 2011-1962. Фильму стукнул ”сорокет”, книге вот-вот, и полтинник.
28-летний Малкольм Макдауэлл в роли мальчика Алекса – не иначе как прозрение в современность. Да, игра – это серьёзно. Морщины, пыль… пустяк. Мало, кто повзрослел с тех пор: инфантилизм тотален как старина капитализм.
Энтони Берджесс довёл эстетику зла до гротеска. Дальше некуда! Он столкнул идеи Шарля Бодлера, Фридриха Ницше, Оскара Уайльда… с насущной действительностью. Высек искру, в которой наглядно прояснилось, что секс и насилие обрекают людей на вечное детство. Наслаждение и боль превращают в бессловесных тварей: ”нынче ведь все так скоро меняется, забывается прямо на глазах, всем plevatt, даже газет нынче толком никто не читает”. В молчании масс ничто не может измениться, когда литература признаётся только на грани крика.
Сначала Алекс - ребёнок, потом - подонок. Его компания как зеркало отражает реалии страны. Нормальные дети играют, и легко переходят из негодяев в malltshi-palltshikov. Клуб, где молодежь убивается молоком-плюс – это первое условие, заданное системой.
Издевательство над пьяным стариком наводит на мысль, кто позволил ему лежать на дороге? Где Дом призрения? Избиение книгочея или писателя, чуть ли не последнее место, где Слово обретает значение. Герои романа уже не смогли бы и не стали понимать своего создателя.
Корка за коркой на тела ложится ледяная жесть. Государство – автомат без аромата. И ничто не заводит в нём, кроме чистого ”старого доброго ультранасилия”, сбросившего с себя идеологические конфетти либерализма, фашизма, коммунизма. Кровавая иллюзия свободы.
”ДЬЯВОЛ ПРИХОДИТ ИЗВНЕ, извне он внедряется в наших невинных юношей, а ответственность за это несет мир взрослых - войны, бомбы и всякий прочий kal”, – то, что присуще нам изнутри, то имеет начало истинного роста.
Я такой и всё тут – вполне естественная установка не только Алекса, но и любого дитя. Так меня задумал творец, нельзя изменить мою натуру внешним способом. Будет хуже.
После лечения в больнице парня одолевает Тошнота – это шпилька Сартру, у которого существование есть существо, и свобода выбора возникает в пустоте “ничто”. Здесь нет движения вперёд: насилие множит насилие, уходя в дурную бесконечность. Нет большой разницы между добром и злом, поскольку корень их общего мира – одно и тоже безразличие.
Механизм всегда нейтрален, неважно, отчего рвотная реакция, от классики или масскульта. Стенли Кубрик остановился на иронии, что тюрьма и больница, весь технократический аппарат бессилен перед человеческой природой, какой бы она ни была.
Напротив, над словами писателя буквально витает дух Джойса. ”Улисс” вернулся в Итаку зрелым мужем, Алекс, измучившись, пришёл в ”Дом”, где бил райтера.
Похоже, изменить тебя может лишь тот, кто породил тебя. Парень исцелился, придя к тому, что было дано ему изначально. ”В юности каждый из нас похож на такую malennkuju заводную shtutshku”, - со свободой воли начинается взросление. Энтони Берджес отпустил своего героя, когда тот смог сказать: ”Туда, куда я теперь пойду, бллин, я пойду odinoki, вам туда со мной нельзя”, ”найти надо такую kisu, бллин, которая бы стала матерью моему сыну”.
Так ответил английский ученик своему ирландскому учителю. Вместо сына Телемака и отца Одиссея, Гомера и модерна, вместо взгляда вглубь веков - стеб, обращенный в будущее и сын, возжелавший стать отцом.
Малыш с гранатой
2
По волнам российской истории качается бутыль с ”Заводным апельсином”. Развернём свиток. Целое поколение загоняют в стойло менеджеров и продавцов. Гуманитарная сфера убита. Школы, университеты – ”храмы бессмысленного знания” не дают заняться любимым делом, получая на то хлеб.
Наша политическая элита - навоз КПСС. Детки-старпёры. Вместо коммунизма – светлая даль гражданского общества! Не пройдет такой фокус. Рано или поздно они перейдут ту грань бесчинства, после которой последует бунт. Нет перспектив у преемника Дмитрия Медведева. Всколыхнётся толпа, и пробьётся чистое насилие без идейного окраса.
Не зря милицию переименовали. Друг Алекса стал полицаем. Допустим, их боевая организация не распалась, пошла на сближение с другими, то общими усилиями нагрянула бы революция – апогей детства, слетающий в старость. Те, кто приходит на смену зарываются в креслах лучше прежних.
Наш бандитский переворот начала 90-х завершился тем, что воровство узаконилось. Теперь десятилетия либерального порожняка заполняются новой кровью. Вряд ли молодежь засосёт болото. За кордон всем удрать не удастся, а здесь наркотой всех не истребить. Немного тех, кто удобно устроится по блату… арифметика судьбы: большинство приобщится к политике.
Кто видит, как московское правительство делает из провинций колонии, знайте, что есть партия регионов, знайте, что ваша борьба началась. Зачем же писать о мире, если каждое слово звучит как призыв – к оружию?!
Время уйдёт в молоко. Никто не повзрослеет, и всё останется на месте. Важны не только насилие и свержение режима, секс и желание, чтобы на Руси жилось хорошо. Суровый опыт реальности закаляет нас, но оставляет детьми.
Между ребячеством нонконформизма и старчеством конформизма – взрослость. Она приходит с Энтони Бёрджессом, к примеру. Чем ближе мы к Слову, тем больше шансов не завестись… от очередной выходки управленцев.
Терпение, ржавеет механизм. Вместо того, чтобы ответить войной и вновь закрутить карусель насилия, стоит созреть для философии и серьезной литературы. Когда Левиафан глядит на тебя, не узнавая себя, пойми, ты уже не ребёнок.
Читая, мы любовно зачинаем новый порядок. Храня благоразумие, избегаем преждевременных родов. Когда же окрепнет революционный образ жизни, то час настанет освободить Россию от ярма олигархии. В таком случае сменой выступят не инфантильные рвачи, а люди с особым складом характера. Их сметёт уже иное поколение, взращенное иной мыслью. Главное - история высветится из безвременья.
Сейчас бы внутренним усилием нащупать пульс начала… От безволия выбирают наркотик, бегут за границу, кричат ”в бой” или тихо сидят на ”высокой” должности. Свободная воля там, где есть дар перемены. Нас тоже кто-то сочинил, господа! Возможно, Алекс вернётся к своему автору в благодарности. Возможно, и мы скажем ”спасибо” за то, что родились в лихие годы нашего юного Отечества.