В 2002 году умерла моя мама. Насколько это трагичное для меня было испытание, описывать не буду: кто терял неожиданно близкого человека, тот меня поймёт. А смерть, какая бы она ни была, всегда неожиданно приходит.
Пока я проливала слёзы, пока прощалась с мамой, всё было столь незначительно и ничтожно, что и обращать внимание ни на что не следовало. Кто-то приезжал, кто-то хлопотал, что-то искали, куда-то за чем-то и за кем-то посылали. Но меня всё это не касалось. Мою мамочку нельзя было пробудить и упросить встать с её одра…
После кладбища были устроены поминки. В доме хозяйничали чужие люди – добрые соседи, почти все хлопоты взявшие на себя в память о матушке.
Когда прошло девять дней, и мы с моей тётушкой, маминой сестрой, стали приходить в себя, всплыли в памяти такие детали, которые я восприняла с некоторой долей мистики.
Например, непонятно откуда в день смерти мамы во дворе появилась кошка, которую до этого никто и никогда не видел. Она была странно облезшая с виду и не робкая в поступках. Такой уродины ни раньше, ни после мы никогда не видели. Кажется, она имела намерение пробраться в дом, где лежала покойница, но кошебу вовремя прогнали. Тут не без основания приходят мысли о ведьме, принявшей облик этой кошки.
Или ещё пример, отец, безутешный вдовец, решил скосить сорняки вокруг дома, которые росли сразу же за забором, огораживающим двор. Как только он наклонился над валком срезанной травы, чтобы его убрать, ему в глаза, будто кто что-то впрыснул. Да так, что пришлось вызывать «скорую помощь», поскольку безутешный вдовец на некоторое время ослеп, и зрение ему вернули только после недельного пребывания в районной больнице.
– Я сначала увидел, как будто глаза Мариины сверкнули из травы, – рассказывал после отец. – Она будто недовольна была чем. А потом и плюнула мне в очи...
И совсем меня убило то, что в мамином «тайнике», в духовке печки, которой давно перестали пользоваться, потому, что провели паровое отопление, я обнаружила колоду карт. Мама часто «ворожила»: раскладывала пасьянсы и гадания. Колода лежала «рубашкой» вверх. Когда я перевернула карты, то сверху лежал пиковый туз, за ним – такой же масти шестёрка, а за ней десятка и той же, пиковой масти. Три «ударные» – гробовые карты. Мама их так и называла: ударные – ударяться, печалиться, убиваться, скорбеть…
И тут мне стал ясен смысл рассказа моей тётушки. За несколько минут до смерти мама собралась идти на рынок. Но она вела себя обречённо: перед выходом из дому перекрестилась, сотворила молитву и заплакала; выйдя за порог, поклонилась дому, словно живому человеку. Далеко дойти они с отцом не смогли, на полпути к автобусной остановке мамочка умерла.
С маминой смертью и связан сон, мною виденный на её сороковины. При этом прошло уже много лет, но я ни до, ни после того дня чётко её во сне не видела. А на сороковины она приснилась мне спокойная и здоровая. Вошла во двор своего дома, идёт по дорожке, которую всегда обрамляли цветы, ею посаженные – так и в яви, так и во сне мне привиделся дом с дорожкой и цветами. На ней было ситцевое пёстрое платье, но не то, в котором она умерла и не то в котором её хоронили. И она мне сказала всего несколько фраз, одну из которых я запомнила дословно:
– Да здесь всё точно так же, как и там у вас.
Проснувшись утром, я рассказала свой сон близким и почему-то добавила:
– Теперь наша мама в раю.