Шаганэ

   
                Не знаю, была ли у Есенина на самом деле любимая по имени Шаганэ или он её только выдумал, глядя на горы в сторону Персии. Пусть над этим ломают головы биографы поэта. А я горжусь тем, что у меня тоже была своя Шаганэ, ничуть не хуже, чем у Сергея Александровича и я ей тоже посвящал стихи, не спал из-за неё ночами, сколько адских мук принял, пока жизнь не развела нас, как корабли в море.
                Конечно, Шаганэ её звали только подружки по техникуму, да я, а в жизни она была Мариной Шагиной. Но в моей памяти она осталась только как Шаганэ, настоящая южная красавица, стройная, с соблазнительной фигуркой, темноволосая, со жгучими чёрными глазами, озорно блестящими из-под длинных, загнутых ресниц. Я влюбился в неё с первого взгляда. Да и сама природа способствовала тогда этому.
                Дело было в сентябре 1971 года. Как обычно осенью началась битва за урожай и весь наш Конаковский техникум вывезли на уборку картошки и прочих овощей. Наша группа в 30 человек состояла из одних парней и жила в двух деревенских заброшенных домах в Юренево. Рядом в деревнях жили другие группы, но мы сначала, для адаптации к сельской жизни, бегали только в местный клуб, хотя там прятались по углам всего две диких аборигенки, а нас было 30 орлов, съехавшихся почти со всего Союза - были ребята из Череповца, Туапсе, Вышнего Волочка, Тулы, с Урала, с Украины. И вот через неделю, когда мы совсем одичали без женского общества, наш бригадир, парень, отслуживший армию, сам из параллельной группы, принес радостную весть. В соседних деревнях полно студенток нашего техникума и они умирают от скуки. Мало того, они тоже ночуют в отдельных избах и спят одетые вперемежку с парнями на полу на матрасах. Мы, бывшие школьные комсомольцы, активисты и хулиганы, отказывались этому верить, это было круче всех наших самых смелых фантазий. Сразу же на стихийном собрании группы было принято решение - пойти и посмотреть своими глазами, так ли это на самом деле.
                За эту неделю среди нас появилось несколько ярких лидеров в разных направлениях деятельности. Одним из них по праву стал я. Без меня не обходилось ни одно громкое мероприятие - будь то рядовая выпивка, дикое орание песен ночью под окнами спящих колхозников или  набеги  в сады за яблоками. Ребята даже придумали мне уважительную кличку - Батя. То есть я за всё в ответе и всегда на всё готов. Как  батяня-комбат  у  Коли  Расторгуева  в  песне.
                Поэтому я первый бросил клич в массы - мужики мы или нет, пора показать прекрасной половине, которую мы толком не успели даже разглядеть за три дня занятий перед картошкой, кто есть кто в этом провинциальном техникуме. Особую гордость нам придавало то, что наша группа была экспериментальной, впервые в истории техникума нас освободили от службы в армии на весь период учебы. Другие группы были смешанные: и парни, и девчонки, и те, кто отслужил в армии, и молодые, после восьми классов. А мы  даже в официальных документах значились, как  спецгруппа.  Звучало  очень  солидно. Даже тогда, когда наш бригадир Валентин Попов в семь утра орал нам: " - Спецгруппа! Подъём! Вы будете вставать или нет?  Бездельники  и  лодыри!  Подъём,  мать вашу!?"
                Для начала со мной вызвались идти шесть добровольцев. Трое самых отъявленных ловеласов, изводившие всех по вечерам рассказами о своих любовных похождениях, на 90 процентов, наверняка, тут же ими и придуманными, и трое скромных с виду маменьких сынков, вырвавшихся, наконец-то, из под опеки и мечтавших дорваться до дармового женского тела, которого, по слухам, там было много. Их всех и повел я на встречу с неизведанным. Пришли мы как раз в разгар танцев в клубе, так что все потенциальные невесты предстали перед нами во всей красе. Земляки и знакомые ребята быстренько дали нам необходимые сведения о каждой из танцующих или о стоящих у стенки красоток. С непривычки, глаза разбегались в разные стороны и не могли никак остановиться ни на одной из девчонок. После ежедневного мелькания перед глазами тридцати небритых рож (мы все отращивали бороды для солидности), смотреть на эти ангельские личики было верхом блаженства. А больше смотреть было не на что, так как из-за холодной погоды все девчата были в фуфайках, толстых куртках, в брюках и в сапогах - не май месяц все-таки. Почва там была, сплошная глина, пропитанная ежедневными сентябрьскими дождями. Поэтому и танцевали все тоже в резиновых сапогах.
                Пока мои ребята приходили в себя и привыкали к женскому обществу, я, мучимый каким-то неясным предчувствием, вышел на крыльцо покурить. И сразу же был ранен проказником Купидоном прямо в сердце. Там стояла, только что подошедшая компания, в которой были мои земляки, представившие меня остальным: " - А это тот самый, знаменитый Батя!" Оказывается, ещё днём, наш бригадир успел здесь всем рассказать о моих подвигах, сделав меня героем в глазах скучающих в этой глуши девчонок. Он даже постращал их, мол, подождите, доберётся наш Батя и до вас - устроит вам тут весёленькую жизнь, как мне там, в Юренево. Поэтому все с любопытством стали разглядывать меня. А я, почувствовав, как зачесались лопатки, верный признак того, что режутся крылья, начал разбег для очередного взлета. Правда, для полного куража не хватало пару фужеров шампанского, но молодость есть молодость - она берёт своё не одним, так другим. Наклонив голову и щелкнув по-гусарски резиновыми сапогами 43 размера, я стал целовать ручки всем присутствующим дамам. И вдруг слышу, как самую красивую из них подруги называют чудным именем - Шаганэ. Меня сразу поразили её огромные чёрные глазищи, а, услышав, как её зовут, я понял, что погиб. С этой минуты для меня всё отошло на второй план, кроме одного желания - не упускать из вида эту красоту, быть всегда рядом с ней.  До  этого  я уже два раза влюблялся с первого взгляда и по опыту знал, старая жизнь закончилась, началась новая. До тех пор, пока меня не бросят или я сам не влюблюсь в ещё более красивую. Народная мудрость на эту тему гласит, что чужая невеста всегда красивее. А баловники французы  еще  и  добавляют:   se  la vi.
                Все свои силы и  почерпнутые из книг знания  я бросил на покорение знойной красавицы. План мой был примитивен и прост, как оглобля, но действовал всегда безотказно. Всю ночь я не отходил от Шаганэ ни на шаг, заливался  соловьем,   твердо  помня,   что  кто-то  из мудрецов изрек:  женщина любит ушами. Под утро, глядя в её сияющие от счастья глаза, я безошибочно в них читал, что она тоже без меня жить не может. Ей теперь всю жизнь будет не хватать моих шуток, рассказов и прочих причуд, сотни которых за эту ночь я обрушил ей на голову. Я отлично понимал, что сейчас творится в её душе - она была удивлена, шокирована и сражена наповал моим суворовским натиском. На бледном фоне её  бывших поселковых и конаковских ухажёров, я смотрелся как барон  Мюнхгаузен  и  Гулливер вместе  взятые, среди  глухонемых  лилипутов.
                До рассвета мы простояли обнявшись на крыльце клуба. Почти все давно спали, изредка только где-нибудь захихикает смешливая студентка - и опять тишина. Наговорившись, накурившись и нацеловавшись до одури, мы еле-еле отлипли друг от друга и разошлись в разные стороны выполнять свой долг перед Родиной на Богом забытых колхозных полях, тогда ещё Калининской области. Для нас теперь самым страшным испытанием стала разлука до следующего вечера. От такой ужасной жизненной несправедливости хотелось завыть  по-волчьи и покусать  кого-нибудь.
                Зато у себя на поле, мы, семеро лазутчиков в соседнюю деревню, были в центре внимания всей группы, расписывая в цветных  красках наши похождения и прелести молодых студенток, которые, по нашим словам, чуть не на коленях умоляли нас привести им ещё свежих женихов, так как свои давно надоели за время учёбы. Не ходившие с нами, от таких рассказов начинали тяжело дышать, глотали слюну и чуть не кусали себе локти, от мысли, что так лопухнулись вчера и теперь им на всех красавиц не хватит. Не мудрено, что вечером, сразу после ужина, они, как молодые жеребцы, бегали и стучали копытами, требуя вести их скорее туда, где умирают со скуки их будущие невесты. Во второй вечер, я вёл за собой уже больше двадцати своих друзей, жаждущих  романтических  приключений  и  экзотики.
                А для меня спокойная жизнь с этого дня закончилась. Если раньше я хотел всё время есть, то теперь главной моей целью на работе был поиск укромного местечка, где можно было бы прикорнуть в тепле и подремать, чтобы к вечеру быть в форме и бежать в Верханово, навстречу с моей Шаганэ. Ей было немного легче, так как по ночам она часто дремала,  положив голову мне на плечо или на грудь, когда я гладил её  и рассказывал  очередную байку. Нам казалось, что счастливее  нас  нет никого  вокруг.
                Как один миг пролетели два месяца в ударном труде днём и любовном угаре по ночам. Вернувшись в Конаково, мы стали видеться почему-то всё реже и реже. Вроде бы и рядом были, но наедине посидеть не получалось: днём на уроках, вечером у неё подруги в комнате, у меня - мои орлы, на улице стало холодно и в 23-00 закрывали все двери в общежитии. Строгости в то время были большие, вплоть до лишения стипендии и отчисления из техникума. Да и стеснялись мы друг друга при свете, наверное, оттого, что наша любовь началась и продолжалась всё больше в темноте, по ночам. Так  незаметно  и  растаяла  она,  как  Снегурочка  на  солнце.
                На следующую осень группу Шаганэ загнали  в какой-то медвежий угол и нам пришлось  из  Юренева бегать  в  Верханово  уже  к  другим  девчонкам.