От единообразного к множественному и обратно
Эта история началась прошлой весной в голове молодого матроса, вернувшегося из кругосветки.
Прекраснодушный ***сос - так называли его турецкие папочки, называли ласково и
с благоговением. В своих продолжительных поездках Лампион больше всего любил мятежный
ветер экваториальных стран и дешевых черных шлюх, всегда доступных в разномастных
клоповниках. Лампион был юным цветком, распустившимся на неблагоприятной для себя почве,
именно поэтому он отчаянно нуждался в щедром черноземе и питательном воздухе, который
давали ему странствия.
В турецких борделях он ошивался пол - года, пока не был депортирован заботливыми властями
в пределы любящей Родины. В имперской Турции он оказался без какого - либо определенного
умысла, просто сошел с торгового корабля и не вернулся. Живя во всех смыслах нелегально,
он заработал небольшой капитальчик, предлагая услуги первой необходимости стареющим
турецким денди. В будущем Лампион хотел перебраться в более цивилизованную страну, где бы
о Родине напоминало меньше вещей и порядков. - Помни, мой мальчик, твой главный враг –
государство! – на мутировавшем английском предостерегал Лампиона заботливый турецкий друг.
Когда в ленивых лучах восходившего солнца Лампиона уводили господа в форме, заботливый
турецкий друг, который к тому же оказался страшным ревнивцем, лишь снисходительно
улыбался. Бывает, даже последний педик берет на себя функцию жандарма, когда расстроены его
избалованные привязанностями чувства.
В преддверии одного убийства
Эта история началась прошлым весной в голове кладбищенского сторожа, вернувшегося со
смены. Гудел Макар Петрович в пространстве пьяного квадратства. Точил ногтями топорище и
бабы голые плясали рядом. Он их, за зады, ухватив, самодовольно клабился в два зуба. Большие
зады – Макар румяный черту – мат! Жевали ****и скатерти квадрат, их рыжестью питалось
пламя. Горел костер, откуда текший спирт располагал чертей взошедших на стакан, граненый
что Рязань. Сдавали карты душ, летели души, что лебеди от солнца к черту. Копытный, проиграв
свой хвост, напутствовал Петра: Макарович, как штык чтоб на вокзале, стоял, когда часы пробьют
час дня, назавтра первого апреля. Держи топор и будь нетрезв.
Дама, пилочка, герань
Эта история началась прошлой весной в голове сероглазой учительницы, потерявшей пилочку
для ногтей.
У Нежитии Целомудровны был маленький садик, где гордые цветы и деревца высокомерно
преобладали над утилитарно – хозяйственными собратьями. Своим алым геронитом герань
как бы читала мораль: Будь бесполезен и красив! – что было вполне аморально. Сама Нежития
блюла свою мораль в маленьком пригородном домике, неподалеку от средней школы номер
четыре. Блюла наедине с седым инвалидом, обездвиженным параличом, и огненно - рыжим
котом Лампом.
Тридцать первого марта, когда часы били час ночи, Нежития осматривала туалетные
принадлежности в поисках оранжевой пилочки. Cедой инвалид стрельбищно похрапывал.
Когда Нежития узрела пилку, лежащую у подножья открытого настежь окна, огненно- рыжий
кот Ламп схватил точилку в острые зубы и прыгнул с ней в полночный чернозем.
Нежития, облекшись клетчатым пальто и окунувшись в тапки, бежала вслед ему в сады.
В саду воздух магически красился фиолетом, и продрогшую Нежитию сковал испуг – в саду
шептались, там за кустами, в фиолете, шел басом разговор.
Нежития перекрестилась дланью и, крадучись, пошла во тьму. Трава предательски
скрипела и сердце билось: Раз! Два! Три! И слушала Нежития басящий голос, и страшно было ей,
как страшно посвященному во зло:
- В час дня. Четыре подели на два. Два подели на два, и будет результат…
- ****ливый демиург!
- Воистину! Так будет. Придет Макар Петрович и принесет топор. А ты… создай бардак…
- ****ливый демиург!
- Воистину! Так будет. На Беловодьевском вокзале мы создадим бардак… и будет результат!
- ****ливый демиург!
- Воистину! Так будет. Первоапрельский дурень сыллюминирует нам Агапэ. Назавтра первого
числа.
- ****ливый демиург!
- Воистину! Так будет. Сейчас исчезнем… расступись земля!
И тишина повисла в фиолете, Нежития от облегченья выпустила: Ох! Стояла, замерев, не в силах
шевельнуть ногами. Мяукнул рыжий кот, и силы возвратились к ней. Она вернулась к мужу в дом,
надумав завтра позвонить в участок. Случится Агапэ!
Господин в погонах
Эта история началась прошлой весной в голове оперуполномоченного Актерова, каменевшего
за рабочим столбищем. О звонке сообщили в час дня, тридцать первого. Оторвали от дремы
полуденного солнца – негодяи! Нет не негодяи – суки! Он, было, посопел шершавым жирным
носом, но ярость обуздал – снаряд в погонах. Звонок проверим, будет. Но как - же много
развелось противоправных лиц! Раз не дают спокойно есть хлеба и деток возводить к
вершинам - отрежем, свяжем, низведем! Готовится отряд, что преградит противоправным путь.
Но благо! Есть в народе совесть, есть бдящие закон! Случится Агапэ!
Курьез – мистерия причала
Эта история закончилась прошлой весной на причале Беловодьевского речного вокзала.
Апрель уродился хмурым. С утра пантеоны туч застлали небосвод, а к часу дня накрапывал
сильней шуршащий по асфальту дождик. В легком тумане здание вокзала представлялось
фортом, что окаймляет горную вершину внутри кольца из облачной гряды. Южные края, гористая
местность, беспокойная вода у причала – незримый эллинский дух витал над черноморским
побережьем.
Вот прибывает теплоход. Двухъярусный и белый как бельмо. Стоит у трапа в ожидании люд,
мужчины теребят во влажных пальцах шляпы, день душный – промакнись платком! По трапу
шествует к пенатам блудный сын, он думает: Меня никто не встретит здесь… ведь я инкогнито,
с повинной, вернусь в ту почву, где пророс и буду силы собирать для новых эскапад.
Вдруг из толпы встречающих выходит сизое лицо, в жилетке клетчатой и с ликом Ильича,
попыхивая папироской, облокотилось о топор и ждет. А рядом с монументом павших Актеров
в штатском тихо каменеет, готовый низвести преступный элемент. Один из шляпы вынимает
пилку для ногтей и ей почесывает шею сторожа Макара. Макар топор ручищей ухватил… и в шею
супостату! Тот наземь телом, головой в кювет, и кровь вином для карнавала льет. Актеров дал
сигнал, и в форме молодцы причал скрутили в узел. А Лампион, пришедший чтоб светить,
с усмешкой саньясина, презрев и кровь, и гам, направился в вертеп, схватил Актерова за стан и
чмокнул в камень щек. В тот миг сыллюминировал причал, был древний карнавал, и было Агапэ.
Молча с Олимпа, взирал на действо пантеон, полнящийся экстатическим удовлетворением.
С губ плотоядных демиурга сорвалось: То, что, красиво, то не бесполезно! – звучит вполне
аморально, не правда ли?
Четырнадцатое февраля, понедельник, пять часов вечера
2011