AVE MARIA
Много лет назад царский наместник построил себе особняк в Мервском оазисе. Не особняк даже, а целый дворец, вокруг которого высадил огромный ботанический сад.
Советская власть превратила дворец наместника в санаторий для граждан со слабыми почками.
В ботаническом саду граждане со слабыми почками вёдрами пили зеленый чай, ели арбузы и потели, потели…
Молодой человек по имени Максим прибыл в санаторий утром. Ему показали место для обитания: кровать и тумбочку на балконе дворца. Максим переоделся и пошёл в парк.
По всему парку были расставлены топчаны, кое-где - маленькие столики. Практически голые немолодые женщины ели арбузы. Мужчин, как обычно и как везде, было меньше. Скорее всего часть мужчин лечила почки водкой в местах своего официального обитания.
Максим слегка подивился тому, что никто из персонала санатория не указал ему его личный топчан и не предложил чаю. И ещё. Было жарко. Сухой воздух обдирал горло. И ещё. Максим очень хотел дать своим почкам кусок арбуза.
Это не три танка выскочили на пригорок и завертели башнями, целясь в неприятеля. Это трое молодых, спортивного вида красавцев в шортах, разрисованных под набедренные повязки, вломились в парк, покрутили стрижеными головами и подвалили к трём топчанам, расставленным треугольником вокруг уютного столика. За столиком полулежали три зрелые матроны в макияже и в... бикини.
- В чём дело, барышни? Почему вы здесь?
В ответ прозвучало что-то, похожее на гул водопада.
- Вам нужно лечиться, барышни. Вам туда. Туда, где больше солнышка. Потеть, барышни, потеть.
- Вы обязаны облегчать работу своим почкам. Нам так жалко вас.
Гул водопада сменился визгом тормозов.
- Вот щас я им что-то покажу, - растягивая слова, пропел один красавец и стал стягивать шорты.
Словно ураган сдул матрон с удобных топчанов. Со столов исчезло всё, что можно было прихватить, пролетая мимо, верхом на урагане.
Спортсмены сняли шорты, открыли канистру и разлили… самодельное вино в стеклянные ребристые кружки.
- Больные почками лечатся вином? - громко спросил Максим.
Улыбаясь красивыми зубами, спортсмены уставились на Максима.
- Они не больные. Они - местные принцы. А пьют молодое виноградное вино, - негромко сказал крепенький мальчик с большой шапкой кудрявых каштановых волос.
- Здесь водятся принцы пустыни?
- Сын первого секретаря, сын председателя горисполкома. Это двое. А третьего все зовут Уйгур, хотя, я знаю, мать у него русская. Он самый страшный.
- Чем же?
- Пройдём вглубь парка. Принцы уже рассматривают нас. А это не хорошо.
В юности сразу становятся друзьями. Юрка - так звали нового друга - рассказал, что эти принцы забирают у больных виноград и арбузы, едят(бесплатно) в столовой вместе с больными, а на вечерних санаторских танцах устраивают дебоши. Главный врач санатория здоровается с принцами за руку. Про милицию и говорить не хочется. Милиция им честь отдаёт.
На санаторские танцы, что происходят ежевечерне на площадке позади дворца, друзья собирались пойти вместе. Но Юрки нигде не было, и Максим пошёл на танцы один.
Максим пригласил на танец школьницу туркменку, которую сразу приметил потому, что она была хороша собой и беспрерывно смеялась. Гюзель перешла в десятый класс и уже третий сезон лечилась в санатории. Молодые люди почувствовали друг к другу симпатию. Много говорили и много смеялись. Гюзель танцевала неважно и Максим постоянно спотыкался об её левую ногу. С такой партнёршей лучше всего было топтаться на месте и разговаривать.
Вдруг Максим увидел Юрку и сразу подошёл к нему. Юрка крутил шеей и подпрыгивал на месте. Глаза его сверкали.
- Ей 18 лет, весит 35 кг или меньше. Высокая. Фигура, как у ребёнка, но лицо, лицо, - захлебывался от восторга Юрка. - Глаза синие, огромные. Поначалу кроме глаз ничего и не видно. Шея, как у Нефертити. А овал лица… Овал лица всё рассказывает о своей хозяйке. Добра. Доверчива. Ну, просто Дева Мария. Такое лицо нельзя фотографировать. Его можно только рисовать.
- Да когда же ты её рассмотрел? - рассмеялся Максим.
- Час назад гуляла здесь с какой-то дуэньей. Я думал, она на танцы пришла.
Ребята быстро проинспектировали всю танцплощадку и её окрестности. Незнакомки нигде не было.
На следующий день после завтрака ребята снова бросились на поиски. Искали по всему санаторию.
И нашли. Две девочки сидели в шезлонгах возле цветочной клумбы, от которой, смягчая обдирающую горло сухость, струилась живительная влажность. Это были незнакомка и Гюзель.
- Тебе повезло, - сказал Максим, - я хорошо знаю дуэнью. Зовут её Гюзель, ей 16 лет.
Ребята сняли свои пропитанные потом, твёрдые, как из дерева, рубашки и поставили их на асфальт. Рубашки под южным ветерком, словно истуканы с острова Пасхи, двинулись вперёд, размахивая короткими рукавами. Девчонки стали хохотать. Сначала тихонько, а потом, как дети, в голос.
Максим подошёл к шезлонгам.
- Как тебя зовут?
- Маша.
Маша, действительно, была чудо как хороша.
В юности сразу становятся друзьями.
После обеда Юрка уже рисовал Машу. Он рисовал на большом розовом листе бумаги углём и мелом. На рисунке Маша была очень красива. В прозрачном греческом одеянии. И сама вся прозрачная. Под одеянием угадывалась грудь, которой у Маши не было. На портрете была красавица.
А в жизни Маша была ещё краше.
Маша не каждый день выходила в парк. Но, когда выходила, ребята и Гюзель находили её, и друзья гуляли по санаторскому парку. И говорили, и говорили... Подростки стремятся рассказать друг другу всё, что знают. И уж, конечно, всё рассказать о себе.
Отец Гюзели был… ну, очень большой туркменский начальник, и каждый день некий чиновник приносил Гюзель спелый арбуз и кисти винограда элитных сортов.
Тот же чиновник принёс Гюзель разноцветный мяч. Мяч был большой и лёгкий. Он не летал, а парил в воздухе, как дирижабль. Молодые люди, разбившись на пары: Юрка с Гюзелью и Максим с Машей - играли на бадминтонной площадке.
Максим, получив мяч, не посылал его сразу через сетку, а мягко пасовал его Маше. И если Маше удавалось перекинуть мяч через сетку, она заливалась счастливым смехом.
Юрка и Гюзель старались вовсю, но спортивный Максим обычно приводил игру к заключительному результату 11 - 10 в свою пользу.
Маша всё понимала, но светилась от счастья, когда Максим громко объявлял, что победила команда Маша-Максим.
Маша рассказала, что её отец служит на Севере. Мама Маши давно умерла, и Маша всю жизнь прожила с отцом среди военных. На Севере хорошие люди, только зимой холодно. А не зимой - либо дожди, либо очень холодный ветер. А Маша любит тепло. Если бы она жила здесь, то и болезнь её прошла бы.
- Давай останемся здесь жить, - покраснев от собственной храбрости, сказал Юрка.
- Какой ты смешной, Юрка, - засмущалась Маша, - а кушать что будешь?
- Буду писать портреты. Сто рублей портрет. 10 портретов в день. Я могу быть очень богатым.
- Юрка, - тихонько сказал Максим. - Ты сошёл с ума? Ведь она ребёнок. Маша может подумать, что ты серьёзно.
- Я серьёзен как никогда, - с пафосом прошептал Юрка.
Время шло. И вот однажды во время завтрака по санаторию пронеслась страшная весть - трое спортсменов, трое наследных принцев города изнасиловали Машу, а потом беспамятную привезли и бросили у входа в городскую больницу.
- Что ж там насиловать? - плакал Юрка.
После завтрака бурлящая толпа санаторских собралась у Доски Объявлений. Самые резвые уже сбегали в больницу: Маша лежит в палате одна, а вход в больницу охраняет наряд милиции. Никого не пускают. Никого.
Бывший пограничник, который знал много юридических терминов, пошёл в прокуратуру, но оттуда его вытолкали и сообщили, что без него разберутся. На обратном пути пограничник получил удар кирпичом по затылку, но тренированность помогла ему добраться до санаторского медпункта.
Вскоре к главврачу санатория пришёл строгий человек из горисполкома и, напирая на враждебное окружения мирового капитализма, заявил, что Маша... накануне... этого печального события сидела с этими самыми ребятами в городском ресторане и пила ликёр. Две официанки ресторана уже подтвердили это в письменных показаниях. Вывод: Никакие собрания не допустимы.
Санаторская общественность снарядила в прокуратуру ещё одного правдолюбца, но там ему показали много бумажек, однозначно подтверждающих желание и добровольность со стороны Маши. Прокуроры напирали на неоспоримый факт, что Маше уже 18 лет. На обратном пути и этот правдолюбец получил кирпичом по затылку.
К Маше в больницу никого не пускали. Нянечка тайком вышла из больницы и, плача, рассказала, что Маша не в себе. Как всегда, улыбается, но на простые вопросы отвечает невпопад. И ничего не ест.
- Слава богу, Машенька не понимает, не помнит, что с ней случилось, - плакала нянечка.
Старшая медсестра, выйдя за ворота больницы, цокала языком и
говорила толпившимся у ворот санаторским:
- Вот ведь какие хорошие мальчики… не бросили её, где попало. Привезли. Положили прямо у входа в больницу.
Прилетел отец Маши. Майор. Был всё время пьян. Сильно пьян. Просился к Маше, но его не пустили. Никто не стал объяснять майору, что нужно что-то делать. Все уже знали, что сделать ничего нельзя. Майор пил и всё спрашивал санаторских: «Вы не знаете, Маша жива?»
Ночевал майор в парке. На топчане. А днём вместе с принцами на трёх топчанах, расставленных треугольником вокруг уютного столика, пил водку. Принцы пили молодое виноградное вино.
О чём они говорили? Бог знает. Но дружба этих четверых угнетала всех, даже главврача санатория. Он прекратил свои ежедневные обходы больных в парке.
Этой вести страшились. Эту весть ждали. Так и случилось. Маша умерла.
Возле Доски Объявлений собирались люди. Хмурые. Растерянные.
Уйгур, обнимая майора за плечи, подошёл к Максиму и стал совать ему пачку денег.
- Надо оформить перевоз тела.
Максим повёл себя, как состоявшийся мужчина. Он взял для майора денег ровно на железнодорожный билет и сказал:
- Машу похороним на санаторском кладбище. Все её друзья либо уже лежат там, либо будут лежать.
Какая-то женщина заголосила. Самый молодой и самый весёлый из принцев, улыбаясь своими красивыми зубами, вдруг сказал:
- Врачи говорили, что она всё равно должна была умереть. А она успела… Попробовала... Во какая девочка! - принц поднял большой палец.
Максим понял, что сейчас он судья, он вождь этой толпы. Он с сожалением подумал, что руки у него не сильные, и изо всех сил ударил весёлого принца ногой в живот.
Принц завопил. Санаторские, что толпились у Доски Объявлений, угрожающе загудели. Приятели принца стушевались, схватили кричащего приятеля под руки и потащили к выходу.
Машу похоронили. Майор сразу уехал на поезде.
На Доске Объявлений Максим повесил поясной портрет Маши, нарисованный Юркой. Портрет висел до конца смены. Люди несли к нему цветы. На портрете венцом вокруг головы было написано «Ave, Maria».
Юрка вылепил из глины бюст Маши. Геологи, что неподалёку жарили браконьерского джейрана, научили ребят, как обжигать бюст, чтобы он сохранился навечно. Юрка раскрасил бюст и установил его на могиле Маши.
На другой день Юрка уехал. Через два дня уезжал и Максим. Перед самым отъездом он пошёл на кладбище, к Маше. На могиле бюста не было. Рядом валялись черепки обожжённой глины. Бюст был прочный, и чья-то сильная рука долго била по каменному портрету железным ломом.
Ave Maria!
УЙГУР И ШАХМАТЫ
Максим, студент Московского Университета, что на Воробьёвых Горах, ехал в поезде. Ехал в Туркмению в почечный санаторий. Перед отъездом студент расспрашивал врача о микробах. О тех самых злобных микробах, что в нём, в студенте, живут, его, студента, грызут, и главное, тщательно скрывают, как же от них, от злодеев, избавиться.
- Живут они там, - врач показал, где находится это «там», и захохотал. - А в почки пробираются по мочевому каналу.
А на повторный вопрос, каков же способ избавления от этих злодеев, врач сказал: «Обрезание», - И опять захохотал. Хохотал долго.
Максим приуныл и с того дня всё думал и думал, как же ему провернуть это деликатное дельце.
В одном купе с Максимом сидел некрупный мужичок с недобрым лицом средиземноморского типа и сурово молчал.
- Кто этот мужичок? Было бы здорово, если бы он оказался иудеем или мусульманином? - Эта мысль родилась у Максима из мысли о злобных микробах,
Максим напрягся и спросил попутчика, что он знает о процедуре обрезания. Где это делают взрослым людям, и насколько болезненна эта операция.
- Ты еврей или татарин? - спросил мужичок.
Максим задержался с ответом. Не угадаешь с ответом и получишь недружелюбного попутчика на всё оставшееся время. А ехать ещё долго. Очень долго. Мужичок ждал.
- По паспорту я русский, - сказал Максим и полез на верхнюю полку.
По непонятной странности ответ попутчику понравился. Не торопясь, он рассказал, что зовут его Иакоб, что он едет на почечный курорт в Туркмению, и что он, Иакоб, курит, но курит, не затягиваясь. Не хочет портить здоровье. Стратегическая цель его курения в том, чтобы девушки уловили важную деталь. Зубы у Иакоба жёлтые не потому, что вставные, а только потому, что в никотине.
У Иакоба было два чемодана, но как-то так получилось, что по
дороге от вокзала до санатория Иакоб нёс один чемодан, а Максим -
два. Когда заполнили санаторные бумаги, выяснилось, что платить за питание, лечение и проживание надо немедленно. Иакоб сделал вид,
что очень удивился. Иакоб сделал вид, что оскорбился.
- Мне деньги переведут завтра… или послезавтра, - притворно
горячился он. - Где же мне жить теперь? А что мне кушать?
Женщине - администратору всё это совсем не нравилось. Она стала
кричать громче Иакоба. На шум пришёл главврач санатория. Он
встретился глазами с Иакобом. Максим отчетливо увидел, что эти люди хорошо знают друг друга, но вовсе не хотят, чтобы другие знали, что
они знают друг друга.
- Оформи его, - только и сказал главврач женщине-администратору.
Максима и Иакоба поселили вдвоём на маленьком балкончике над
козырьком бокового входа в главный корпус. По пути на место
обитания Иакоб вытащил из кармана солидную пачку денег и с пафосом сказал: « Запомни, Максим. Деньги только тогда деньги, когда
они у тебя в кармане.»
- Похоже надо мной берут шефство, - подумал Максим..
Через несколько дней в санатории появился узкоглазый плосколицыйдавний враг Максима, которого почему-то звали Уйгур. Уйгур был
местным злодеем. Мать его, красивая натуральная блондинка, была
гражданской женой высокого милицейского чина. Уйгур же болтался по санаторию, питался в столовой вместе с больными и терроризировал
всех, кто попадался ему на глаза.
По утрам Уйгур играл в бильярд с больными на « интерес» -десять рублей партия. Всегда выигрывал.
- Слушай правило, - сказал он подошедшему Максиму. - Проигравший платит 10 рублей. Проигравший имеет право на реванш, но уже по 100 рублей.
Стали играть. Максим выиграл со счетом 8:6. Уйгур забивал
проблемные шары, а простые шары после его ударов бились о борта
довольно далеко от лузы. Максим понял, что Уйгур проиграл только
потому, что очень хотел проиграть.
- Реванш по 100 рублей, - сказал Уйгур, отдавая Максиму
10 рублей.
- Поищи дурака в другом месте. Или придумай что-нибудь
похитрее, - пряча деньги в карман, засмеялся Максим.
- Такое правило. Я ж тебе сказал правило, - волновался Уйгур,
цепляя себе на руку красивый анодированный кастет.
- Не переживай! Дурак дурака всегда найдёт. Иди ищи, - дразнясь и отступая, смеялся Максим.
Так они шли и прошли почти всю территорию санатория. Впереди
Максим, поминутно оглядываясь, готовый сорваться в спринт. Сзади,
размахивая анодированным кастетом, Уйгур. В самом пустынном месте
санатория, на углу пристройки к главному корпусу Максима ждала
засада. Весёлой паре встретился друг Уйгура - ещё один злодей,
который тоже паразитировал на теле санатория.
Думать было некогда. Цепляясь за какие-то уступы, трубы и сетки
на окнах, Максим, как кот от собак, взлетел на крышу пристройки,
сел на край крыши и, болтая ногами, насмешливо смотрел на злодеев.
Но Максиму целый день не везло. Эта пристройка оказалась
санаторской баней. В крыше бани было большое квадратное отверстие
для выхода пара. Всем санаторским было известно, что через этот
квадрат мальчишки подглядывали за моющимися женщинами. Злодеи стали громко хохотать, хватать себя за бока и показывать на Максима
пальцами.
Мало того. Из бани вышли четыре девицы, которые
помылись и находились в самом благодушном настроении.
- Максим, спускайся к нам. Мы сами тебе всё покажем. Всё покажем, - вселились девицы.
Максим плюнул с досады и отвернулся. Хуже всего было то, что
среди этих девиц была Гюзель, отношения которой с Максимом
уверенно перевалили рубеж первых поцелуев.
После этого случая Максим и Уйгур довольно долго виделись
только издали. Вторая встреча произошла, когда Уйгур давал сеанс
одновременной игры в шахматы. Каждый участник сеанса отдавал
Уйгуру 10 рублей с договоренностью, что получит 20, если выиграет, и вернёт свои 10, если сыграет вничью.
Уйгур, увидев Максима, приветливо сказал:
- Садись.
- Я по 10 рублей не играю.
- Давай по 100.
- Давай.
Уйгур быстренько закончил сеанс. С двоими согласился на ничью,
двоим поставил мат, а оставшимся двоим сказал, что они играть не
умеют и что на 10 рублей он уже поучил их шахматам.
Взяли комплект с крупными фигурами. При розыгрыше цвета Уйгурсжульничал и получил белый цвет. Максим заметил и только улыбнулся.
Дело в том, что Максим еще в 9-ом классе школы получил звание
кандидата в мастера по шахматам.
Шансов у Уйгура не было. Максим разыграл сицилианскую
защиту, сфианкеттировал королевского слона и разменял королевского
коня на чернопольного слона белых. После этого позиция белых стала
постепенно рассыпаться, как сухая земля при землетрясении. Уйгур
видел, что ему очень плохо, но не мог понять, почему. Любой его ход
вёл к проигрышу.
- Ещё одну, - сказал Уйгур и снова взял себе белые. Пошёл пешкой
от королевского слона на два хода. Максим - пешкой от короля на
два хода. Уйгур срубил. Максим пошёл пешкой от ферзя на один ход.
Уйгур снова срубил. Максим срубил слоном. На ход королевского коня Уйгура Максим ответил движением пешки королевского коня на два хода. И на движение на один ход пешки королевской ладьи Уйгур
получил мат. На пятом ходу.
Уйгур зачарованно смотрел на чернопольного слона черных, который своим клинком упёрся в сердце его короля. Потрясение было
такое, что Максим стал для Уйгура кумиром. Уйгур был чемпионом
Байрам-Али и глубоким шахматным фанатом.
Когда потрясение от «спёртого» мата на пятом ходу слегка рассосалось, Уйгур перенёс из санаторской библиотеки в дальний
угол сада шахматный столик и два кресла. Сидя за столиком и передвигая фигуры, Уйгур часами дожидался Максима.
В самом начале новые приятели сыграли две партии на «интерес», после чего всё стало ясно, и дальше уже пошла
шахматная учёба. Максим показывал Уйгуру дебют, а потом на этот
дебют они играли несколько партий до получения преимущества.
Нельзя сказать, что Максим сдружился с Уйгуром, Уйгур был злодеем. Максим помнил это, но восхищение шахматами подкупало. Сидя за шахматным столиком у глинобитной стены, Уйгур раз за разом повторял показанную ему Максимом партию Киезерицкого, которую
в шахматном мире называют «бессмертной».
Максим стал проводить за шахматным столиком довольно много
времени к откровенному неудовольствию Гюзели . Часто во время
интересной партии раздавался её звонкий голос.
- Максим, я разрезала арбуз, красный - красный.
Гюзель была дочерью туркменского министра финансов, и ей
почти каждый день приносили арбуз с элитной бахчи. Девушка
подходила к играющим, брала Максима за руку и уводила. Уйгур
молчал. Уйгур понимал, что за любую грубость, за косой взгляд в сторону Гюзели туркмены с него живого снимут кожу. И Уйгур
терпел.
За шахматами Уйгур предлагал Максиму остаться жить здесь, в
Байрам-Али. Жить, потеть и лечить свои почки. Есть человек - Уйгур
почтительно звал его Хозяином - который даёт работу и хорошо
платит.
Что за работа? Вертолёт сбрасывает в пустыне тюк с
разноцветными, из тонкой шерсти, костюмами, шарфами, пуловерами. Этот тюк надо отвезти в Мары. Где Мары? Всего 7км от Байрам-Али. Одна остановка на поезде. Отвезти в Мары и отдать тюки в магазин. Хозяин платит на всех целый кусок.
- Кусок?
- Ты понял.
И вот однажды Уйгур сказал: « Есть работа. Завтра пойдем.»
- Кто пойдет?
- Ты и я.
- Ты пойдешь, это понятно, но почему пойду я?
- Так хочет Хозяин.
- Он меня знает?
- Ага. Он тебя видел.
- А если я откажусь?
- Нельзя. Совсем нельзя. Хозяина нужно слушать. Он опасен. Мне
говорили, на его душе несколько мертвяков. Здесь не Россия. Здесь
пустыня.
Пустыня начиналась сразу за стеной санатория. Уйгур и
Максим идут по песку. Барханы не велики, но довольно скоро
санаторий пропадает из виду.
Максим не понимает, куда они идут. Уйгур ориентируется по
собственной тени.
Шли долго. Там, где остановились, не было ничего, похожего на ориентир.
Уйгур сказал: «Стой здесь», а сам прошёл еще метров триста. Вертолёт подлетел с солнечной стороны. Они услышали шум мотора,
увидели, как тюки приземлились в песок. Пилот явно целил тюками
им в головы. И вот уже от вертолёта остался только негромкий
стук.
Тюки и тяжелые, и неудобные. Нести лучше на спине, согнувшись. Хочется пить. Страшно хочется пить. Хотя перед походом Максим,
как и положено, попил подсоленной водички и взял с собой четыре
бутылки воды. Бутылок уже нет. Вместе с потом уходит сила. Максим
бросает свой тюк. Оба тюка то на согнутых руках, то на спине несет
Уйгур. Максим падает. Уйгур относит мешки на 50 шагов вперед,
потом возвращается, даёт Максиму выпить два глотка из своей фляги.
И хотя вся вода тут же выходит потом, Максим может идти. Но очень
скоро он вновь падает. Так продолжается целую вечность.
Санаторий оказался справа. Уйгур слегка заблудился. Но вновь два
глотка, и Максим идёт. Потом Уйгур несёт Максима на плече. Идти
до ворот санатория сил нет. Стали перелезать через стену. Уйгур
перекинул тюки. Затем перекинул Максима и перелез сам. Пошли в главный корпус. Свой тюк Максим оставил у стены.
Дома их ждал Иакоб. Максим выпил целый графин воды и
свалился на кровать. Он всё видел, многое понимал, но не хотел
думать и не осознавал себя, как личность.
- Где второй мешок? - орал Иакоб.
- У стены оставили, Хозяин.
- Снаружи?
- Внутри.
- Если пропадет, здесь же убью. Обоих.
- Не пропадет, Хозяин
- Я что тебе велел? Оставить его в песках. Зачем ты его приволок?
- Он сам шёл.
- Врёшь. Сам он не мог вернуться.
Уйгур на заплетающихся ногах пошел за тюком. Максим
равнодушно смотрел на Иакоба. Хозяин. Ну, пусть будет Хозяин. Иакоб вывалил содержимое тюка на пол и стал что-то искать. И не
находил. И все говорил:
- Убью вас, собаки.
Но Уйгур принес второй тюк, и в этом тюке оказался столь
желанный для Хозяина пакет. Иакоб слегка успокоился. Внятно и раздельно сказал: «Уйгур, собери костюмы. Завтра с Вахидом
отвезешь тюки в Мары. А ты, Максим, раз уже ты вернулся,
завтра рано утром пойдешь со мной на вокзал. Прокатимся до
Ташкента и назад. У тебя будет чемоданчик, а я буду в соседнем
купе. И без фокусов».
Иакоб ушел. Максим побрёл на ужин. В столовой он вдруг очнулся и осознал ситуацию. А тут ещё в столовой к нему бросилась Гюзель.
Максиму не пришлось думать, идти на вокзал к Иакобу или нет.
Соседка Гюзели уехала в Ашхабад, комната была свободна, и он с
Гюзелью не расставался до позднего утра.
Ночью была страшная жара и сухость. Максим и Гюзель валились
на пол, обливались водой, которая тут же высыхала, понемногу
снимали с себя одежду, обнимались и смотрели друг на друга
влюбленными глазами.
Выйдя из столовой после завтрака, Максим увидел Уйгура, который странно жестикулировал. Максим понял, что Уйгур зовет его к задней стене, к шахматному столику. Не хотел Максим идти, он знал, что не надо идти, но уж очень беспокойным был Уйгур.
Фигуры не были расставлены на шахматным столиком. Уйгур сидел
за столом и сразу cпросил:
- Почему не был утром на вокзале?
- Спал.
- Спал? Теперь будешь долго спать. Тебя уберут. Понимаешь, тебя
убьют. Тебе конец.
У него тряслись губы, тряслись руки. Его смуглое лицо было
красным.
- Что случилось?
- Хозяина взяли. Взяли с поличным. С тем чемоданчиком, который
должен был везти ты до Ташкента. Такого Хозяин не прощает.
- Но его же посадили. Ты же сказал, что его посадили. Посадили
или нет Иакоба?
- Ага, посадили, но Хозяин откупится. Он выкрутится. А вот мы…
А вот ты… Я сам слышал, как он сказал одному своему мюриду,
чтобы тебя убрали.
- За что?
- Хозяин уверен, что это ты настучал на него. В милицию. Потому и взяли Хозяина. Потому ты и не пришёл на вокзал.
Уйгур то привставал в кресле, то садился. Он весь дрожал.
- Почему ты это рассказываешь?
- Ага. Рассказываю.
- Скажи, Уйгур, это тебе поручили убрать меня?
- Ага, мне. Не поручили. Приказали. Не боишься?
- Не очень. Мне осталось мало жить. Почки уже не очищают кровь от шлаков. - Максим сделал вид, что поднимается с кресла. Уйгур
вскочил. На руке блеснул кастет.
- Сиди, сиди, - засмеялся Максим. - Я пока не ухожу.
- Ты не уйдёшь. Ага, ты не уйдешь.
- Я часто думал, как это произойдет? Расскажи, - спокойно сказал
Максим.
- Как… как… Кастетом по голове. Вот так. Потом, сонного - ножом в сердце.
- Скажи, Уйгур, это ведь ты настучал на Хозяина?
- Ага. Это я. Я настучал. А что мне было делать?
- Ты-то в чем провинился?
- Я свидетель. И ещё. Хозяина не послушал. Он велел тебя
оставить в песках, а я не послушал. Он велел тебя убрать.
Уйгур стал понемногу успокаиваться. Он вытащил острый нож,
с силой воткнул его в шахматную доску и привстал с кресла.
- Зачем портишь стол, - сказал Максим.
Это были бы. . . его последние слова, но тут, как в восточной сказке, совсем рядом раздался звонкий голос:
- Максим, я разрезала арбуз. Красный - красный.
- Гюзель, Уйгур хочет меня зарезать. Уйгур хочет меня зарезать.
Уйгур хочет меня зарезать…
Максим кричал громко, не останавливаясь, на высокой ноте, раз заразом повторяя эти три необычных слова.
Пронзительный звук его голоса на четверть минуты парализовал
Уйгура. А этого было достаточно. Из кустов выскочила бесстрашная
Гюзель и припечатала чёрными глазами Уйгура к его креслу. Схватила Максима за руку, и они, не оглядываясь, помчались туда, где было
много людей и где можно было спокойно съесть красный-красный арбуз.
Сразу после этого разговора Уйгур пропал. Среди санаторских бродил устойчивый слух, что Уйгура убили.
С кем он теперь играет в шахматы… Там…
ГЮЗЕЛЬ
Поезд Москва-Ашхабад на ж.д. станции Байрам-Али стоит одну минуту. Пассажиры - почечные больные. Совсем близко от станции почечный
санаторий.
Главное здание санатория - это дворец из белого камня. Бывшая резиденция царского наместника. Вокруг дворца - великолепный ботанический сад.
Совсем юные двое юношей и девушка шли по пустыне. Дети смеялись, толкались, отнимали друг у друга огромную бутыль кваса.
Дети забрались на бархан, увидели впереди юрту и направились к ней.
- Смушки есть? - крикнула Гюзель по-туркменски.
Из юрты вылезли все. Старая туркменка прижимала к груди пять
смушек - серебристых шкурок 4-дневных ягнят. Сторговались за 30 рублей.
За это время Юрка, раскрыв свой мольберт, поглядывал на
молоденькую девушку и рисовал её портрет. Рисовал Юрка хорошо
и быстро. Углем и мелом на серой бумаге .
- Три шкурки, - сказал Юрка.
- Нет, - сказал хозяин.
Девочка залилась слезами. Бабка полезла в юрту и вынесла три шкурки.
- Рисуй меня тоже, - строго сказал хозяин.
Юрка нарисовал портрет. Старик дал. . . две смушки. Становилось жарко.
Юрка с мольбертом, Максим со смушками и приплясывающая
Гюзель двинулись в сторону санатория, залезли на песчаную гору и
несколько в стороне увидели богатую юрту.
Смеясь и соревнуясь в остроумии, дети подошли к юрте.
Из юрты выполз дед и две собаки. Дед сразу начал орать. Хотя онскорее пел, чем кричал, ребята сразу дали дёру. Гюзель во время
паузы монотонной песни деда вставила резкую фразу по-туркменски и помчалась к мальчикам.
- Ну и что? Что он орал? - спросили мальчики. - Уж больно страшный дед.
- Он увидел, что мы санаторские.
- Ну и что? Что в этом плохого?
Гюзель говорила через силу.
- Кровь шайтана состоит из крови и мочи. Наша кровь засорена
мочой. Старик это видит и считает нас шайтанами.
- Как интересно. Мы - шайтаны.
- А пел он о чём?
- Пел легенду. Старую легенду. Когда больной умирает от избытка мочевины в крови, он становится шайтаном.
- И что?
- И любит гулять по кладбищу.
- Я слышал эту легенду, - сказал Юрка. - Кто-то говорит, что
эти шайтаны - из хрусталя, кто-то - что из белого дыма.
- И кто-нибудь видел этих… беспокойных. . . этих. . . кладбищенских шайтанчиков ? - спросил Максим.
- Их многие видели, - спокойно сказала Гюзель. - Они прозрачные.
Они не злые.
Дети подошли к воротам санатория, и Гюзель сказала:
- Ребята, бегом марш. . . Это Дамир .
К воротам подъезжал красивый перс на красивом коне. Дамир, конечно, был туркмен, но туркмены почему-то любят, чтобы их считали персами.
Не оглядываясь, Максим пошёл к своему корпусу. Юрка - в
магазин.
Из магазина Юрка принес огромный куль переспелых персиков по
четыре копейки за килограмм, плётки из сушеной дыни и заорал:
- Максим, завтра Гюзель пойдет с нами купаться на Распределитель.
- Сама сказала ?
- Нет, нет, я вычислил. Дамир купил два купальника разных цветов
и забросил их на веранду Гюзель.
- А может, Дамир пойдет на Распределитель с Гюзелью?
- Перс считает себя красивым только на красивом коне, - засмеялся Юрка. - Но главное в другом. Мусульманин получит много проблем, если пригласит мусульманскую девушку в кино или на Распределитель.
Распределитель - это рукотворное озеро, в которое вливаются горные речки, каналы, и из которого арыки наполняют водой.
Сначала ребята столкнули Гюзель в воду, прыгнули в воду сами и стали брызгаться. Затем Гюзель и Юрка улеглись на матрасиках и уплыли на глубокое место, а Максим кружил вокруг них, подныривал под матрасики. Юрку он просто сталкивал с матрасика. Под матрас Гюзели он подныривал и делал вид, что хочет ее обнять. Потом
Максим нырял с трёхметровой вышки, но Гюзель при этом всегда
закрывала глаза. Потом все устали и бросились на матрасики под тентом. Потом Юрка рисовал Гюзель.
- Гюзель, ты такая красивая. Портрет не отражает... Не отражает,-кокетливо сокрушался Юрка.
- Портрет гораздо красивее, - кокетливо смеялась Гюзель.
- Гюзель, выходи за меня замуж.
- Я бы рада, Юрочка. Но что мы будем делать с Максимом?
- Мы его прогоним.
- Максим, ты будешь плакать?
- Я вам отомщу, - говорил Максим. - Я развешу ваши портреты
во всех туалетах санатория.
- Ух ты, какая реклама.
Наступили жаркие дни августа. Отец Гюзель (министр финансов
Туркмении) много времени стал проводить в санатории. Чаще всего в беседке с прозрачными стенами из вьющихся листьев и цветов.
Министр финансов, директор санатория и Дамир соревновались в
знании Корана и ели. Много ели, На стол вываливалось мясо, Затем
дыни, арбузы и фрукты, фрукты… Однажды Максим увидел жареную
картошку, хотя в Туркмении картофель не разводят.
Один конец стола беседки занимали мужчины, а другой конец -Гюзель в национальной одежде. Мужчины откладывали ей лучшие куски с туркменскими комплиментами. И при всем при этом Гюзель и еду брала сама и явно прислуживала мужчинам.
Максим с Юркой старались не появляться в просматриваемых из
беседки местах, но быстро примелькались, и когда оказывались рядом, мужчины-мусульмане встречали их дружным хохотом, а Гюзель хмурилась.
Однажды после обеда, когда мужчины уже засыпали за столом,
Максим подкараулил Гюзель внутри Дворца. Понятливая Гюзель
опустила какой-то сверток на пол. Максим обнял её за талию и
поцеловал. Гюзель обняла его за шею и прижалась всем телом.
- Вот мы и поцеловались, - сказал Максим.
- Первый раз, - улыбнулась Гюзель.
- Каждый раз, как первый.
- Сходи на веранду, посмотри, есть ли ветер, - почему-то шепотом
сказала Гюзель.
Максим сходил на веранду. Ветер был.
- Когда ветер - те трое, что сидят в беседке, обычно спят. Обычно спят, - рассудил Максим, входя в комнату Гюзель.
- Ветер?
- Ветер.
Его подруга стояла возле кровати и глазами полными слёз смотрела
в сторону. Одежды на ней не было.
Медленно, как завороженный, Максим снял с себя то немногое, что на нём было, подошёл к Гюзели совсем близко, обнял её и опустил на кровать.
И хотя ни у него, ни у неё опыта не было, у них сразу всё
получилось.
Потом они лежали на кровати, молчали и смотрели в потолок,
потрясённые случившимся.
Час прошёл или минута они не знали. Максим осторожно положил руку ей на грудь. Гюзель радостно вздохнула, но вдруг вскочила,
бросила ему его нехитрую одежду и зашептала
- Уходи. Если кто-то зайдёт, меня убъют.
- Как это убьют?
- По закону, Максим, по закону. Но и тебя убьют тоже, - засмеялась она, становясь прежней Гюзель.
- Посмотри, что там в беседке?
Максим медленно прошёл мимо домика в цветах. Из беседки
струилась арабская речь.
Через день министр уехал в свой Ашхабад, и дружная троица вздохнула свободно. Они выбиралась на волю через заднюю, глинобитную стену санатория и бродили по пустыне. С внутренней
стороны глинобитной стены Юрка сделал удобные ступеньки, а с
наружной стороны в этом же месте, используя стену санатория,
построил себе уютную студию.
Первые 200 метров по раскаленному песку ребята преодолевали
скачками, но зато потом, не торопясь, шли вниз по течению арыка,
наслаждаясь свежестью растительности и своей юностью. Для цветов и деревьев Гюзель придумывала смешные названия. Мальчики на
дальность прыгали в арык. Нырнув в арык, Максим долго прятался под водой, а потом подплывал прямо к ногам и без того встревоженной
Гюзель и обливал её водой. Одежда на ребятах была минимальной и
сохла мгновенно.
Была тема, на которую они не говорили, но от которой страдали всетрое. Максим был студентом МГУ, и 1 сентября он должен был быть в
Москве.
В Москве Максим получил от друзей только два письма. Гюзель
писала, что Юрка все время её рисует. Юрка писал, что очень любит
недожаренное мясо джейранов.
Максим учился с удовольствием в своем Университете. Досрочно
сдал весеннюю сессию, сел на поезд Москва-Ашхабад и приехал в
Байрам-Али.
Максим сразу пошел в сад. Отдыхающие, демонстрируя не успевшую загореть наготу, валялись на топчанах, пили чай,
виноградный сок, потели, очищали свою кровь и выглядели
счастливыми. Вот только Гюзель нигде не было. Юрки нигде не было
тоже
Костя Петров - здоровый носатый студент из МАИ - помахал рукой. Максим подошел, и … все мысли вылетели у него из головы.
Костя предлагал расписать пулю в преферанс, где третьим партнером
будет … Дамир.
Костя и Максим были парой, то есть всегда играли в один карман. Они изобрели целую серию запрещённых приемов, изловить которые
было весьма и весьма затруднительно. Сейчас они, конечно, сильно
обыграют Дамира. Но у Дамира на красивой штанине сверкает красивый ножик.
Дамир играл тщательно, но осторожно. При такой игре обнаружить
заготовки ребят было немыслимо. Максим выиграл 50 рублей, а Костя -30 рублей.
Дамир встал, достал 100 рублей, потом посмотрел на ребят, засмеялся, положил сотенную в портмоне.
- Вы же играете в один карман?
- Как вы могли так подумать?
Дамир достал две пятидесятки и бросил их на стол.
- Так вам будет удобнее.
В лице Дамира было что-то располагающее, и Максим спросил:
- Вы Гюзель не видели?
Дамир медленно подошел к Максиму и погладил его по голове. Из глаз перса текли слезы.
- Ты увидишь свою Гюзель. Увидишь. Скоро.
Дамир ушёл.
- Что он плачет? Жалко денег? Давай отдадим ему деньги, - неуверенно предложил Максим.
Костя не стал развивать предложенную Максимом тему о деньгах, взял пятьдесят рублей и быстро ушёл.
Весь день Максим лечился: ел виноград, арбузы, пил зелёный чай, потел. После ужина пошёл на площадку, что за Дворцом, где обычно
собирались отдыхающие, и где всегда были танцы.
Сначала Максим играл на пианино молодежные шлягеры. Потом здоровые силы санаторного общества восторжествовали, и все больные
стали танцевать под пластинки. Максим обошёл дворец. Раз, другой. Прошёл уютные скамейки и игровые столы. И вдруг…
- Максим, иди к нам чай пить.
Этот голос нельзя было спутать. Среди цветов в глубине сада стоят два шезлонга .
- Гюзель, рядом c тобой я готов пить даже хлористый кальций.
- Так иди же. Я соскучилась.
От её голоса можно было сойти с ума. Максим подошёл сзади к её шезлонгу, прижался щекой к ее щеке, а потом руками обхватил её прекрасные груди.
Через несколько секунд ласки Гюзель задышала, заволновалась и
неожиданно для Максима сказала:
- Максим, уезжай в Москву.
- Зачем? Я только приехал.
Максим обошёл шезлонг и встал на колени перед Гюзель .
На него смотрело смешливое, родное и, как прежде, прекрасное лицо.
- Максим, возьми шезлонг.
Максим встал, осмотрелся. Не было никаких шезлонгов. Нигде. Максим повернулся назад.
Гюзель и её соседка исчезли вместе с шезлонгами. Максим повертел-повертел головой и, ничего не понимая, опустился на землю.
Подошла Люська. Симпатичная, маленькая и худенькая. Лет через пятнадцать она станет чемпионкой СCCР по шахматам.
- Максим, привет, когда ты приехал? Пошли на танцы.
- Слушай, Люська . - Десять минут назад здесь сидела Гюзель. Я
отвернулся на секунду, и она пропала.
- Ой, Максим, что ты говоришь? Мне страшно. - Люська
попыталась убежать, но Максим уже держал её за руку.
- Что за страхи? Ты сегодня видела Гюзель?
- Максим, отпусти меня, - заплакала Люська.
- Что ты плачешь?
- Гюзель давно умерла, - пытаясь освободиться, теперь и Люська
села на землю.
- Что ты мелешь. . . Я её только что видел.
Максим бросил Люську и пошёл на танцы. Увидел Костю Петрова.
- Костя, сегодня на танцах ты Гюзель видел?
Костя обнял Максима за плечи.
- Послушай, Максим. Я надеялся, что эту грустную весть ты узнаешь не от меня. . . Твоя Гюзель умерла. Умерла в прошлом году через месяц после твоего отъезда. . . Она умерла красивой. Не было у неё нашей ужасной уремии. . .
После длинной-длинной паузы Максим спросил:
- Что же Юрка мне ничего не написал?
- Сначала Юра Литвинов не хотел тебя расстраивать. . . Ну, а потом...
а потом. . . В конце прошлой осени умер наш друг Юрочка Литвинов.
Максим отрешённо шёл по санаторию. Нигде никого не было. Он был один в санатории, один на земле. Ноги привели его к лазу,
который Юрка устроил в задней, глинобитной стене санатория.
Внутри Юркиной студии был песок. Много песка и запустение. Полузасыпанные песком картины. Со многих картин улыбалась Гюзель.Мысли оставили Максима. Он разгребал песок. Рассматривал картины. На одной из картин он увидел кладбище.
Максим пошел на кладбище. Над некоторыми могилами светились белые дымки. Максим сидел на камне и, глотая слёзы, смотрел на могилу Гюзель. Стеклянные куски воздуха сталкивались и растворялись друг в друге.
- Гюзель, где ты? Ты же видишь меня. Поговори со мной. Появись.
И она появилась. Казалось, что она создана из прозрачного хрусталя.И она сказала:
- Максим, уезжай в Москву. Там тебя вылечат.
А потом опять была пустота. Максим вернулся в студию. Снова сидел на песке, перебирая картины. Затем несколько картин свернул в
трубочку и засунул себе под рубашку.
Поезд Ашхабад-Москва остановился в Байрам-Али на одну минуту. В вагон вошёл молодой человек.
Шел 1966 год.
В этом году в Институте Трансплантологии Органов в Москве впервые в СССР была сделана успешная пересадка почки.
БАЙКЕРЫ
Она считала себя уродкой. Хотя у неё была прекрасная фигура и белые зубы. Чёрные распущенные волосы закрывали лопатки. Но вот нос. . . Нос был курносый. Настолько курносый, что дырочки носа смотрели собеседнику прямо в глаза. Она требовала, чтобы её называли Кэт.
Кэт вошла в Институт Трансплантологии.
В коридоре Института болтались два брата-близнеца лет 13-ти. Увидев столь необычное лицо, близнецы, как намагниченные, потянулись за Кэт.
- Вы привезли нам почки? Вы привезли нам почки? - затараторили близнецы.
- Ну конечно. Я привезла вам две прекрасные почки, - невесело сказала Кэт. - А как вы догадались?
- Нам нужны две одинаковые почки. Одинаковые. От одного и того же человека.
Кэт усмехнулась и вошла в дверь кабинета Зав. Отделом по пересадке почек.
Прфессор, похожий на борца-тяжеловеса, сидел за столом и перебирал бумаги.
- Что привело вас к нам?
- Желание пересадить почки.
- Так-так. Приносите выписку из вашей больницы, вас внесут в Лист ожидания и будете раз в месяц сдавать кровь на анализ.
- Выписку? Из какой больницы?
- Не из районной же. Из той, где вы на гемодиализе.
- Я не на гемодиализе.
- Вы ищете место для гемодиализа? В нашем институте свободных мест нет.
- Вы меня не поняли. Я хочу отдать свои почки.
- Продать? Но это статья. Тюрьма.
- Не продать, а отдать.
- Кому?
- Ну хотя бы этим мальчикам-близнецам, что за дверью.
- Вы им родственница?
- Я первый раз их увидела здесь. Им нужны две почки от одного человека.
- Первый раз увидели и сразу захотели отдать им обе свои почки?
- Что здесь плохого?
- Так-так. А теперь, милая, негромко, но внятно скажите правду. Чего вы хотите?
- Хорошо. Пусть будет по-вашему. Я подозреваю, что скоро погибну.
И мне жалко, что такое добро пропадёт.
- Вот как. Добро пропадает. Так я вызываю санитаров?
- Санитаров? Зачем?
- Чтобы они отвезли вас в психиатрическую лечебницу.
Зав вылез из-за стола, распахнул дверь кабинета, и из него вышла понурая Кэт.
А близнецы уже забыли про Кэт. Близнецы стояли у раскрытого окна, что напротив кабинета Зава, и громко пели, раз за разом повторяя одну фразу:
- Байкер, привези нам почки.
Песня явно заинтересовала Кэт.
- Почему вы просите байкера, чтобы он привёз вам почки?
- Байкер разобьётся , а почки достанутся нам, - объяснил один.
- Нам нужны две одинаковые трупные почки, - объяснил другой.
Кэт подошла к окну, выглянула. Ноги у неё подкосились, и она едва не упала.
Напротив окна, сверкая хромом, стоял повелитель дорог Харлей. А рядом с Харлеем в косухе - кожаной куртке с замком наискосок, в тёмном пиратском платке стоял Он. Борода, усы, очки, фигура… Как Он оказался здесь? Как Он сумел найти её?
Кэт рванулась на улицу. Бежала по запутанным коридорам больницы, чуть не сломала каблуки, но всё равно не успела. Байкер уже сидел за рулём и тихонько набирал скорость. Но неожиданно он повернулся, улыбнулся и помахал Кэт рукой.
Это был Он. Готовый сорваться с губ крик ”Максим!” парализовала ясная мысль:
Максим слишком далеко, чтобы… а Харлей Максима лежит в её, Кэт, собственной квартире в разобранном состоянии.
Кэт совершенно автоматически отметила colors на спине уезжающего байкера, изображение черепа и эмблему клуба.
Байкера, за которым бежала Кэт, действительно, звали Максим. На своём шоссейном тяжеловесе он ехал в свой клуб.
Небольшой подмосковный городок был известен тем, что имел свой клуб байкеров. Члены этого клуба, почти всегда пьяные, презирали цивилов, презирали правила дорожного движения и… московских байкеров. Президента клуба они называли атаманом, а road captain - комиссаром. Устраивали в своем городке погромы и скандалы. Не брезговали рэкетом. И хотя атаман группировки Федя имел тяжелое уголовное прошлое, милиция тайно гордилась клубом своего города.
Объединяла членов группировки лишь любовь к мотоциклу. Байкеры целыми днями перебирали, чистили и меняли прокладки в своих любимцах.
И, конечно, главным смыслом их убогой жизни были выезды.
Максим запомнил девушку, которая выскочила из больницы и пыталась запрыгнуть к нему на мотоцикл. И когда дня через три-четыре во время напряжённого выезда по шоссе, в их банду ворвалась девушка без шлема, в пиратском платке с распущенными волосами, он узнал её.
Стильная, на солидном “навороченном” Харлее без коляски, она сразу была замечена членами клуба. Незнакомка помчалась впереди группировки.
Федя не мог этого допустить и рванулся за ней. Максим не пытался достать незнакомку. Обгонять Федю на шоссе было опасно.
Вся банда долго носилась по шоссе, и почти всё время впереди была она.
Удивительно, но эти пьяные и жестокие люди сразу полюбили незнакомку. Сразу захотели принять её в свою банду. На первой же остановке ей устроили экзамен.
- Где находятся приборы управления?
- Какие нах. . . приборы. Это чё - самолёт?
- Нужно ли соблюдать правила движения?
- Можна, конешна, если эти дурацкие правила не помешают мне
ехать, как мне хоцца.
- Мешают ли тебе другие участники движения по шоссе?
- Да, мешают. Я об их спотыкаюсь.
- И что же ты с ними делаешь?
- Постоянно отламываю зеркала этим уродам.
Это была первая женщина в их банде, и каждый байкер пытался
рассмотреть её поближе. Но она не сняла очков. Чудных очков, которые прикрывали её нос каким-то корытцем.
Федя был уже не молод, не женат и сразу понял, что это судьба, что эта женщина для него. Сразу стал ухаживать, как умел. Хватать за плечи и заглядывать в глаза.
Кэт раскатисто хохотала и не противилась объятиям Феди до тех пор, пока не увидела Максима.
Максим был дорожным капитаном, т.е. вторым в иерархии банды. Байкеры считали его студентом Московского Университета, хотя он уже три года там не учился. Находился в академическом отпуске.
Кэт сразу потянулась к Максиму. И на выездах она держалась рядом, и на привалах брала его под руку, прижимаясь своей каменной грудью.
И хотя Кэт не отдавала другим байкерам ни капельки своего тепла, она восхищала своих новых друзей. Кэт не боялась ни ветра, ни скорости, ни риска, ни смерти. Однажды на скорости 120 по городу она пошла в лоб встречному автобусу, и опытный водитель автобуса был вынужден по-черепашьи вскарабкиваться на тротуар.
Все байкеры полюбили Кэт. Все, кроме Феди. Федя не мог забыть унижения. Не мог забыть, что его «кинули».
Кэт и Максим почти всё время мчались рядом на своих тяжёлых шоссейных мотоциклах. Однажды ночью, когда банда неслась по шоссе, пересекающему лес, Кэт и Максим дружно притормозили и свернули в лес. Им хватило минуты, чтобы спрыгнуть с мотоциклов, раздеться и броситься друг другу в объятия. Потом они уселись в коляску мотоцикла. Максим стал гладить ее каменные груди и вдруг неожиданно сдернул с нее очки с нашлепкой на носу.
- Вот это да… - только и сказал Максим, глядя на нос своей подруги, и продолжая теребить её груди.
- Не дразни девушку, - прошептала Кэт.
Они выскочили из коляски, снова предались любви, потом вернулись в коляску. Максим осторожно погладил её по носу.
- У нас все такие курносые, - вздохнула Кэт.
- Где это у вас?
- Там, в будущем. Я ведь прилетела сюда из далёкого будущего. Я - твоя правнучка. А то, чем мы сейчас занимались - это называется кровосмешением.
- Так ты явилась к нам из будущего?
- Из будущего.
- Из далёкого будущего?
- Ну да.
- И поэтому ты такая отчаянная?
- Ну, да. Я же знаю, со мной ничего не случится.
- Знаешь?
- Ну да. Я ничего не могу изменить в вашем мире, но и ваш мир не в состоянии что-либо сотворить со мной.
- А если бы тот водитель автобуса не взлетел, как кот, на тротуар со своим автобусом, ты бы проехала сквозь автобус? - засмеялся Максим, - и с тобой ничего бы не случилось?
- В таком варианте вы бы думали, что я разбилась, а на деле, я бы вернулась к себе. В будущее.
- Будет врать, голубушка, - засмеялся Максим и потянул её за руку, предлагая ещё раз покинуть коляску. - Я же студент технического вуза.
- Интересно, он когда-нибудь насытится? - подумала Кэт.
Потом, когда они снова сидели в коляске, она спросила, зачем он приезжал в Институт Трансплантологии.
- Приезжал сдавать анализы и получать лекарства. Каждый, кому подсадили донорскую почку, обязан принимать специальные лекарства.
А я как раз такой. . . Пересаженный. Кстати, моя новая почка от байкера.
И поэтому ты стал байкером?
- А ты не знала? Верная примета. Если цивилу подсадить почку байкера, тот цивил непременно станет байкером.
- Всё совпадает, - засмеялась Кэт, - но как-то наоборот. Я ведь приезжала в институт, чтобы отдать свои почки какому-никакому цивилу.
- Продать?
- Отдать.
- Обе почки?
- Обе. Я даже нашла мальчишек-близнецов. Им нужны были почки от одного и того же человека.
- Но ведь без почек не живут. Ты не знала? Ты ненормальная?
- Именно это и сказал заведующий по почкам.
- А зачем ты гналась за мной и пыталась запрыгнуть на заднее сиденье?
- Мне показалось, что ты - это Он. Ты так похож на Него. Мне и сейчас кажется, что ты - это Он.
- Кто это Он?
- Мой бывший.
- Почему бывший?
- Бросил он меня.
- Бросил? А что сказал?
- Ничего не сказал. Ни одного слова.
- Ну, и ты брось его.
- Уже бросила.
- Так не вспоминай.
- Иногда он зовёт меня. Громко зовёт. Вот я и собралась к нему. Я уже было совсем собралась к нему, да вот появился ты.
В то самое время, когда Кэт и Максим максимально приятным образом транжирили своё драгоценное время, отряд подмосковных байкеров так разогнался по шоссе, так поздно заметил. . . Навстречу им мчались московские Night Wolves MG.
Кувыркаясь и обдирая бока своих любимых коней, байкеры подмосковного городка свалили с шоссе. Ночные Волки с гордостью и со страшным грохотом промчались мимо. Подмосковные байкеры стали подсчитывать убытки. Два человека, что всегда смотрели Феде в рот, стали громко высказыватьься:
- Дорожный капитан неправильно организовал маршрут.
- Он сам из Москвы.
- Максим за волков.
- Он знал, где пойдут Волки. Потому и слинял.
- И козу свою увёл. Чтобы ей ж. . . не зашибли, ха – ха.
- Мы их накажем, - торжественно вскричал Федор.
За что наказывать Максима, это вроде понятно. Ну, а Кэт? За что её наказывать? За то, что она разлюбила Федю, - переговаривались между собой члены группировки. Кэт была для них иконой.
На следующем выезде Федя объявил:
- Максим и Кэт наказаны. Они должны пройти испытание. Нужно разогнаться до ста и прыгнуть через трамплин.
В темноте еле угадывались две доски, на метр приподнятые с дальнего края.
- Кэт! Ты - первая, - заорал Федя.
Кэт будто ждала этого. Она рванула на старт, развернулась, соскочила с сиденья, быстренько осмотрела мотоцикл, и вот она уже на мотоцикле. Но в этот момент наперерез ей выскочил Максим на своем мотоцикле. Подъехал к Кэт и негромко сказал:
- Это смерть.
- Уйди с дороги, - заорал Федя и вразвалку направился к Максиму. Вслед за ним шли две верные его шестёрки.
Максим слез с мотоцикла и, тоже не спеша, вытащил из сиденья нож. Длинный, тонкий, заточенный, как меч, нож с рукояткой. Совершенное орудие убийства. Уже начинало светать, и нож Максима увидели все.
Федя дрогнул. Он остановился, повертел головой. Вся его дружная банда, кроме двух шестёрок, демонстративно копалась в моторах своих мотоциклов.
Разрядила обстановку Кэт. Рявкнув своим мотором, она стартовала с заднего колеса, свернула с дороги и помчалась по бездорожью к однополосной дороге, что пробегала в сотне метров от их стоянки.
Байкеры смотрели ей вслед.
Федя не шевелился. Он думал, что делать. Принять вызов сейчас или дождаться выгодного момента. При своём громадном опыте в драках Федя сумел бы без забот столкнуть сверкающий Харлей с Максимом в пропасть. . .
Когда Кэт взлетела на дорогу и повернула направо, Максим с криком: «Куда? Ненормальная!» - бросился по полю в погоню.
Кэт и Максим мчались по узкой дороге. К счастью, встречки не было. Дорога медленно поднималась в гору.
Кэт играла с Максимом в кошки-мышки. Она подпускала его метров на 15, а потом резко уходила вперед. Её Харлей был модифицирован опытными руками большого мастера.
Максим пытался кричать, хотя прекрасно понимал, что Кэт не может его услышать. Вдруг Кэт остановилась. Максим подлетел к ней.
- Чего тебе? - грубо спросила Кэт.
За этим косогором опасное место, - затараторил Максим. - Очень опасное. Наклон дороги вправо, а справа пропасть. На дороге
песок. Сцепление с колёсами слабое. Там разбился байкер. Там похоронен байкер. Там крест. Сейчас ты его увидишь.
- Это все? - с недоброй усмешкой спросила Кэт и медленно поехала
вперед. Максим поехал за ней.
Подъехали к повороту. Остановились.
На середине косогора выделялась ровная площадка, и на ней стояли два креста.
- Два байкера, - вместе сказали Кэт и Максим. Съехали с дороги и
полезли на косогор. Кэт добралась до площадки гораздо быстрее Максима. Когда Максим, цепляясь руками за кусты и камни, наконец, забрался на площадку, Кэт уже подметала с одной могилы пыль сорванными кустами полыни.
На кресте могилы было написано: «Максим». И ничего больше .
- Это кто? - спросил Максим.
- Муж, - просто ответила Кэт.
- Он был байкер?
- Он был известный байкер.
Кэт помолчала. Потом сказала:
- Максим говорил: ”Байкер - стиль жизни”.
Кэт достала из сумки крупную красную розу и положила у могилы.
Затем достала платок и стала вытирать крест.
- Я приносила сюда пшено, чтобы птички прилетали, и ему не
было скучно. Но птички гадят прямо на крест.
- Его звали Максим?
- Его звали Максим. Да.
- Что ещё скажешь?
- Уходи. Я хочу побыть одна. С ним.
- Мы еще увидимся?
- Зачем? Я не люблю тебя.
«Не люблю» понимается либо как отсутствие любви, либо как ненависть. В обоих случаях слышать это обидно. Максим побрёл вниз.
- Не злись. Он позвал меня.
Максим решил восстановиться в Университете. И хотя он пропустил целых три года, его восстановили, поскольку в его зачетке почти сплошь были пятёрки.
После большого перерыва учиться было трудно, и Максим с головой ушел в учёбу. Даже в зимние каникулы он не отдыхал, Сдавал “хвосты”. И только в конце июня, сдав последний экзамен, Максим приехал в подмосковный городок, где жил его дед и где зимовал его Харлей.
Целый день он копался в мотоцикле, менял прокладки, начищал хромированные части. Разбирал мотоцикл на куски и собирал вновь. Целый день к нему приходили местные мотоциклисты, которые называли себя байкерами. Они не понимали слова “байкер”, но мотоцикл был смыслом их жизни.
Как-то между прочим байкеры сообщили Максиму, что Федя в тюрьме и что он, Максим, их президент.
Целый день и полночи байкеры готовились. Чистили своих коней. К полночи собрались и рванули в свой первый после зимы выезд.
Они носились по Подмосковью, с восторгом вспоминая старые и обретая новые маршруты.
Уже было светло, когда вся группировка подкатила к косогору. Максим поднял руку, и вся команда поехала шагом. На повороте, между косогором и пропастью, колонна остановилась. Все смотрели на кресты. Их было три.
Три байкера. Ребята сняли платки и шлемы.
- По домам, - скомандовал Максим и полез на косогор.
Колонна уехала. Только Валёк и Вовик полезли вслед за Максимом. На третьем кресте было написано “Катя”. И больше ничего. У подножья креста стояла фотография. Фотограф заснял Кэт сверху, и её уродливые ноздри превратились в симпатичные ямочки. Казалось, что Кэт изо всех сил сдерживается, чтобы не расхохотаться.
- Это же Кэт, - хором закричали Валёк и Вовик, - а мы-то думали-думали, где она?
Максим положил к портрету Кэт крупную красную розу, смочил платок водкой из фляги и стал протирать её крест.
Максима колотило. Он еле сдерживался, чтобы не зарыдать.
- Валёк, ты будешь президентом, а ты, Вовик, road captain. Это
мой приказ. Прощайте, - с трудом сдерживаясь, произнёс Максим.
Валёк и Вовик спустились с косогора и уехали.
Максим сидел, прижавшись спиной к кресту, что на могиле Кэт, целовал её портрет и плакал, повторяя раз за разом:
- Ну, скажи, что тебя нет в этой могиле. Скажи, что ты улетела в своё прекрасное далёко. Я специально для тебя проживу до ста лет. Я дождусь, когда ты родишься. Я буду тебя воспитывать. Я тебе всё расскажу. . .
- Вдруг Максим почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Он медленно, не вставая, повернулся, касаясь спиной креста.
Максим никого не увидел. Но он точно знал, что Оно стоит прямо перед ним. Воздух ломался на куски и двигался. Видимость была, как сквозь хрустальное стекло.
- Он позвал меня, - тихо сказало Оно.
Кровь бросилось в голову Максима. Волосы встали дыбом. По спине побежали холодные судороги.
- Протяни руку, - ещё тише сказало Оно.
Максим прижал обе руки к своей груди.
- Не злись. Я не люблю тебя, - внятно сказало Оно и исчезло.
Оно ушло. Почему-то Максиму это было понятно.
Весь мокрый и трясущийся, но уже спокойный, Максим поднялся, щепоткой поднял портрет Кэт, аккуратно приставил к кресту и стал спускаться с косогора.
Максим сел на мотоцикл и, не торопясь, поехал в Москву. Он сразу нашёл нужный магазин и выставил своего Харлея на продажу.