Самсоновские маршруты

СОДЕРЖАНИЕ

ЗНАКОМСТВО
ГРОЗА В ЛЕСУ
ОДИНОКИЕ СТРАНСТВИЯ
ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА



                Посвящается
                моим сыновьям
                Евгению и Дмитрию,
                которые столько раз вместе со мной
                ходили этими заповедными тропами


                САМСОНОВСКИЕ  МАРШРУТЫ

                Когда один, в минуты размышленья,
                С природой я беседую в тиши, -
                Я верю: есть святое провиденье
                И кроткий мир для сердца и души.
                (И.С. Никитин)


                ЗНАКОМСТВО

Мне кажется, что я слышал об этой деревне (Самсоново) с первых летних сезонов, проводимых в Иванове, - начавшихся в 1972 году. Наши лесные семейные маршруты проходили тогда через деревни Голяково, Горшково и Якимово. Тогда же мы начали заглядывать и в леса по направлению к деревне Стромихино, чаще всего, выходя в них по полюбившейся нам просеке Якимово - Дворишки. Правда, деревни Дворишки в то время уже не существовало. На её месте осталось широкое поле, до которого мы доходили очень редко.

О существовании Самсонова мы узнали от одного пенсионера, который часто встречался нам на этой просеке. Мужичку было далеко за семьдесят, но выглядел он значительно моложе своего возраста и был ещё достаточно крепок и бодр, чтобы брать не только грибы, но и ягоды. Высокий, сухощавый, жилистый, по виду бывший спортсмен, он тогда, казалось, мог с утра и до вечера ходить по лесам, не испытывая никакой усталости.

Он страшно любил эти места. Это были леса его детства, которые он исколесил пешком и на велосипеде вдоль и поперёк до последней тропинки и просеки. Он видел их рождение, детство, юность и возмужание. Видел и преждевременную гибель некоторых из них. Был свидетелем образования многочисленных здешних просек и вырубок. Знал основные грибные и ягодные районы этого лесного массива - от Дворишек до Якимова и в перпендикулярном направлении - до Самсонова, и щедро делился с нами своими знаниями. Рассказывал о них с увлечением - о Дворишках, о Самсонове, о зимней лыжне по так называемому Золотому кольцу - от Иванова через Андреево, Самсоново, Стромихино, Якимово, Горшково и обратно. Рассказывал и о велосипедных маршрутах, проложенных им некогда в этих краях. Именно он открыл для нас грибные районы в окрестностях Самсонова, куда сам уже давно не ходил.

Несколько раз мы встречали его вместе с его женой. Это была маленькая полная старушка с очень добрым лицом и постоянно улыбающимися глазами. Она уже с трудом добиралась сюда и, в основном, отдыхала, греясь на солнышке, или же тихонько прогуливалась по опушке леса. Чувствовалось, что она любила природу и наслаждалась встречами с нею. Но, судя по её состоянию, это были уже последние визиты в любимые места. Впечатление было такое, будто она прощалась с ними, зная, что на следующее лето сил для таких прогулок не хватит, и придётся довольствоваться отдыхом где-нибудь на лавочке рядом с домом, или же на огородном участке.

Мы всегда были рады встречам с ними. Останавливались, подолгу разговаривали, радовались их стариковскому счастью и сами наслаждались тишиной и покоем этого отдаленного лесного уголка. Старички тоже приветливо встречали нас. Рассказывали о своей жизни, о детях, внуках, которым почему-то не передалась их безграничная любовь к природе, и которые предпочитали проводить время в шумных и пыльных городских кварталах.

Первые годы мы не доходили до Самсонова, расположенного несколько в стороне от наших дорог. Но неоднократно видели эту деревню через широкое поле, когда, плутая по многокилометровому лесному массиву, случайно выходили в эту часть незнакомого пока нам леса. Собственно говоря, видели всего три-четыре крыши деревенских домиков да несколько высоких деревьев между ними.
Со стороны нашей просеки леса, примыкавшие к Самсонову, были, в основном, достаточно молодыми. Там тогда только начинали попадаться первые грибы и ягоды. Встречались порой и старые, хорошо прореженные участки леса, но, сколько мы не бродили по ним, не могли найти в них ни грибов, ни ягод. Кругом росла высокая, густая трава, в которой красовались величественные мухоморы, да редко-редко краснели хрупкие сыроежки. Поэтому чаще всего мы путешествовали ещё дальше, забираясь в якимово-стромихинские дебри, где грибной красоты было значительно больше.

Несмотря на довольно частые посещения этих обширных дальних районов, мы не скоро освоились с местными лесами и довольно часто плутали по ним, особенно в бессолнечную погоду. Однажды мы со старшим сыном (тринадцати лет) довольно долго крутились в обширном молодом березняке, собирая там белые. В прилегающих к березняку лесах белых в то время не было, и мы старались прочесать этот березняк во всех направлениях: то выходя к самому самсоновскому полю, то углубляясь в лесные дебри.

Как часто случается в наших краях в летнюю пору, во второй половине дня небо заволокло тучами, предвещавшими временное ненастье. У нас с собой были хорошие плащи, и мы не опасались подобных осложнений. Заранее выбрали ель погуще, не выделявшуюся на фоне общего леса, и спрятались под неё, подготовив местечко поудобнее.




                ГРОЗА В ЛЕСУ

Сначала надвигающаяся туча сама по себе не предвещала ничего необычного. Непривычно было лишь полное безветрие и глубокая тишина, окутавшая, казалось, весь окружающий нас лес. И из дальней деревни уже давно не доносилось ни звука. Пошёл дождь, вовсю сверкала молния, со всех сторон гремело, а ветра всё не было.

Постепенно дождь стал усиливаться, но дерево пока нас спасало. Так просидели мы в своём укрытии минут тридцать-сорок. Но не было никаких признаков прекращения непогоды и хотя бы временного просветления. Наоборот, становилось всё темнее и темнее. Над нами тучи как бы наползали одна на другую, спускаясь всё ниже и ниже. Гром гремел почти непрерывно и, казалось, что прямо над нашими головами. Раскаты его становились всё яростней, и вдруг так загремело, что стало даже жутковато. Когда же, думаем, все это кончится? А всё только ещё начиналось.

После ужасного громового раската хлынул такой ливень, что ближайшие от нас деревья почти скрылись из виду, как будто всё вокруг стало окутанным сплошной стеной воды, безостановочно льющейся с разверзнутых небес. Наша защитница сразу же дала течь во многих местах, и целые потоки холодной влаги хлынули на наши головы. Мы укрылись с головой моей плащ-накидкой, развернув её руками в стороны, чтобы хоть немного защитить уже промокшие наполовину ноги. На первых порах это нам удавалось. Но стоять неподвижно в такой вынужденной позе было довольно трудно.

Мы продержались ещё минут тридцать - и того уже более часа. Кругом нас по-прежнему сплошная вода - сверху, с боков, снизу - так как зелёная до того лужайка вскоре превратилась в сплошной заливной луг. Вдруг ещё раз особенно ярко сверкнуло, и сразу же вслед за этим будто бомба взорвалась у нас над головами. Явно, куда-то угодила, окаянная! Хорошо ещё, что мы находились в густом лесу и под средних размеров деревом. А то, не ровен час, и самим могло бы достаться, И сразу же вслед за этим ужасным ударом нам на головы обрушился град. Градины, величиной с крупную горошину и больше, летели сплошной стеной, как и ливший до этого дождь. Всё вокруг загудело, затрещало ещё сильнее. Белый холодный горох так и барабанил по нашему плащу, насквозь пробивая ветки. Через какой-нибудь десяток минут трава стала белой от снега, сразу стало холодно, а хляби небесные извергались всё с той же неистовой силой.

Мы уже наполовину промокли и стали зябнуть. Стоим вот так уже почти полтора часа. А в такой позе не разомнёшься. Моя спина начала деревенеть; да и сын дрожит мелкой дрожью. Надо что-то предпринимать. Решили бежать. Но куда?! Дорог-то не знаем. Да, к тому же, и в самую глушь, видимо, забрались. Можно напрямую к деревне - она где-то километрах в двух-трех от нас. Ну, а дальше? Дома такой переполох будет, если задержимся надолго! А если бежать прямо к Ломам, через незнакомый лесной массив? Тут можно значительно сократить расстояние. Но можно крутить и крутить по этим непролазным чащобам. Выдержим ли? Как поведёт себя при этом моя спина? Насколько хватит пороху сыну? Одно дело бегать кругами по стадиону, и совсем другое - по лесу, да ещё в таких экстремальных условиях.

Но в данный момент иного выбора у нас не было. Вижу, Женя не падает духом. Главное сейчас - правильно выбрать направление и во что бы то ни стало не отклониться от избранного маршрута в этом потоке воды и снега. И ещё - не встретить на пути неожиданных препятствий в виде какого-нибудь незнакомого болота. Надо выдержать! Надо не только выдержать, но и не заболеть в последующем. Ведь бежать предстояло в ледяной воде с насквозь промокшими ногами. Да, в подобных ситуациях и проявляется закалка и воля человека...

Ну, а теперь вперёд к Ломам! Вперёд и только вперёд! Не останавливаясь и не обращая внимания на всю эту холодную снежную слякоть, в которую по щиколотку и глубже погружаются наши ноги, на завалы из веток и гниющих стволов, на непролазные буреломы, покрытые сейчас скользким ледяным месивом, на траву по пояс высотой, на кусты и ветки, с которых потоками сыплются на нас снег и вода, на непрерывное громыхание и гул вокруг от всё ещё бушующей стихии...

И мы бежим. Бежим обычным своим размеренным шагом, рассчитанным на длительные испытания, укрывшись плащами, с сумками и пакетами в руках. Несёмся по этому чавкающему и хлюпающему бездорожью, почти ничего не видя перед собой из-за залепленных снегом очков, не слыша - из-за непрерывного гудения продолжающейся бури. Бежим, не разбирая дороги, не встречая своих прежних ориентиров. Да и как их теперь увидеть в этом слепящем ледяном хаосе.

А снег всё валит и валит. Ноги непрерывно проваливаются почти по колено в какие-то ямы, погружаясь в снежно-ледяную массу. Но холода уже не ощущаешь. Да, хорошо, что мы оба были в ту пору достаточно тренированы, чтобы выдержать этот утомительный кросс с препятствиями... Бежим уже минут пятнадцать-двадцать. Лес по-прежнему густой, временами непролазный. Продираемся сквозь сплошной ельник, не видя ничего перед собой... Через какое-то время появились, как в тумане, огромные деревья. Ноги стали уходить в снежное месиво ещё глубже. Неужели, всё-таки влетели в болото?! Но что это тогда за местность? В тех краях больших болот мы не знали. Неужели, совсем заблудились?..

Впереди показалась, вроде бы, какая-то просека, сплошь залитая водой. Местность неузнаваемая. Ландшафт всё ещё скрыт дождём. Выбежали на просеку, остановились для ориентировки. Просека широкая, как наша, знакомая. Другой такой здесь быть не может. Значит, бежать следует только вправо. Вперёд! И мы вновь понеслись, уже по просеке, проваливаясь временами по колено и глубже, но вскоре болото осталось позади. Выбрались на относительно сухое место. Оба держимся. Даже жарко стало. Сын молодец! Не зря тренировался. Способен и дальше бежать. И мы уже спокойнее, но всё ещё сомневаясь, бежим в направлении Ломов. Град к этому времени прекратился (а, может, мы просто выбежали из зоны его поражения), но дождик всё ещё продолжается, хотя уже и не такой сильный. На нас, несмотря на плащи, сухой нитки нет.

Вдруг видим, вдалеке, на просеке стоит машина. Подбегаем поближе - точно, пожарная. Нас спрашивают, как проехать в Самсоново. Там пожар. Молния ударила. Дорогу туда мы не знали. Пожарные хотели, было, двигаться по нашей просеке, но мы сразу отговорили их, объяснив, что дальше будет сплошное болото, которое даже на тракторе сейчас не преодолеешь... Не знаю, помогли бы пожарные деревенским потерпевшим (ведь с момента удара молнии прошло уже более часа), но нам они, безусловно, помогли, захватив нас, насквозь промокших, с собой и доставив до самого автовокзала.

Выехали на трассу, а там абсолютно сухо. Никакой грозы, никакого дождя там и в помине не было. Не было дождя и в Ломах. Только слышно было, как временами вдалеке погромыхивало. Досталось, значит, одному лишь Самсонову и соседнему участку леса. Но досталось, говорят, основательно. Молния сожгла сарай, огромный стог сена и ещё что-то, пока эта злосчастная туча кружилась над этой зоной. Градом хлеба все побило, с деревьев посбивало яблоки, сливы, вишни...

Через несколько дней, когда я, уже один, вернулся в эти места, так нашёл там несколько белых грибов, насквозь изрешечённых градинами. А новый грибной слой после этих катаклизмов почему-то здесь не пошёл. Может быть, холодом грибницу прихватило, а, возможно, и в чём другом была причина. Во всяком случае, под такие тучи лучше не попадаться. А то крутится, крутится на одном месте, полыхает, громыхает, а потом вдруг как раскрутится в виде бешеного смерча, как случилось у нас в 1984 году, и пойдёт громить всю округу! Тогда ни ёлки, ни ноги уже не помогут...

Однажды мы втроём (вместе с сыновьями) возвращались домой после очередного похода в район Якимова. Грибов в тот раз собрали не очень много - корзины были заполнены не больше, чем наполовину. Идём дорогой от Стромихина, чтобы потом свернуть через поле к дому. С обеих сторон высится смешанный лес. В него мы раньше не заходили, не надеясь найти грибы вблизи деревни. В лесу слышались голоса. Видим, под ближайшей ёлкой стоит парнишка и чистит гриб. Интересуюсь у него, что здесь растёт.

- Да белые кругом, - отвечает. - Небольшие, но везде выглядывают. Вот зашёл случайно и штук тридцать уже набрал.
Поблагодарили его за радостную информацию и тоже залезли в густой ельник поблизости от паренька. После солнечной дороги под ёлками казалось темным-темно. Под ногами влажный мох, хвоя; земля кажется утоптанной и перерытой. Неужели, здесь может что-то расти, по крайней мере, остаться после такого людского паломничества?!

Прошли немного в глубь леса, и вдруг Димыч радостно сообщает:
- Уже нашёл!
За ним и Женька нашёл сразу парочку маленьких. Через какое-то время и я увидел беленькую головку, выглядывающую из мха, совсем рядом с моими ногами. Минут через пятнадцать в корзинах было уже более двадцати белоголовых крепышей с удлиненными крепкими ножками и плотными шляпками, ещё не успевшими потемнеть после появления на свет божий.

Уткнулись в какую-то заросшую травой дорогу, перешли на другую сторону. Лес сразу стал гуще, а грибов здесь почти не было. Прошли метров триста в сторону Стромихина и упёрлись в заросли сплошного ельника. Там тоже всё было пусто. Решили вернуться обратно, и пошли краем леса параллельно нашей дороге. Нашли ещё несколько беленьких; но вскоре грибы кончились… Вышли на дорогу и направились в сторону дома.

До остановки автобуса было километров шесть - часа полтора хода с поклажей, и я решил зайти в деревню, чтобы отдохнуть, напиться колодезной водицы, а заодно и познакомиться с деревушкой поближе. До этого мы постоянно обходили её стороной, проходя через поле, расположенное на небольшой возвышенности на правом берегу небольшой речушки (скорее ручейка), названия которой мы узнали позднее – Страданка.

Самсоново оказалось совсем небольшой деревушкой - домов десять-двенадцать, расположенных на возвышенности и вытянувшихся вдоль протекающей в низине речки. Где-то в середине этой, если можно так сказать, улочки, расположился и колодец с чистейшей, холоднющей водой, доставившей нам огромное удовольствие после длительных скитаний по лесам и залитых солнцем окололесным дорогам.

Разговорились с двумя старичками. Те поинтересовались, откуда и куда мы путь держим. Узнав о нашем стремлении познакомиться с местными лесами поближе, они рассказали о грибных угодьях, располагавшихся и в берёзовой роще, где-то по направлению к деревне Полуниха, и в старых ельниках, ближе к Стромихину. Их сын, тоже заядлый грибник, носил оттуда целые корзины белых.

- Да он вам сам обо всём расскажет, - сказал дед.
Сын - Володя - оказался моим коллегой, врачом-хирургом, работавшим в одной из ивановских больниц. Ездил на работу на мотоцикле, что было, в целом, не очень удобно, особенно после дождей, в условиях местных бездорожных хлябей. Сейчас он проводил в деревне свой отпуск, помогая родителям по огороду, а по утрам успевал и за грибами податься.

Увидев наши белые, Володя сразу определил место сбора:
- Так это же в нашем "треугольнике" - между двумя дорогами по направлению к Стромихину. Там уже три года белые целое лето растут, не переставая. Соседние леса тоже богаты, но это место какое-то особенное. Сколько ни бери, а через день их снова полным-полно! Корзинами можно брать, хотя треугольник совсем небольшой - метров триста в длину и шириной в основании не более пятидесяти. - И он объяснил нам, как не заплутаться там в многочисленных лесных тропинках.

Поблагодарив приветливых хозяев, мы не стали сегодня искушать судьбу новыми поисками, а пошли к дому, решив в скором времени обязательно посетить все эти таинственные лесные районы. По дороге встретили двух мужичков, тоже промышлявших в этих местах, но вправо (к северу) от деревни. Их корзины также были заполнены белыми, но только крупными, уже переросшими, и наша добыча вызвала у них нескрываемую зависть:
- Во дают! Ё-кэ-лэ-мэ-нэ! Где такие набрали? Все молоденькие! На место, видать, напали… А мы… одних только…

В целом, из их достаточно длинной речи моим юным и не просвещенным в местных лесных диалектах слушателям далеко не всё было понятно, и они, раскрыв рты, то и дело поглядывали на меня - для перевода. Маленький Димыч, уже начавший изучать со мной французский, даже посетовал мне на ухо, что они говорят "на не- адаптированном иностранном" (к адаптированной французской речи он уже несколько приспособился). Поскольку дословный перевод истинно русских идиоматических оборотов, как известно, совершенно невозможен (это признавали даже гении отечественной словесности!), мне оставалось только подтвердить Димино предположение, признав, что местного уровня знаний нам вряд ли когда удастся достигнуть…

Проведя следующий день на огороде и как следует отдохнув, через день мы с раннего утра вновь устремились в самсоновские края. Когда подошли к полю, солнце ещё только поднималось над лесом, освещая тусклым светом вершины деревьев и центральную часть открытого пространства, по которому пробегали расплывчатые контуры многочисленных удлиненных теней. Цветущая лужайка при входе на поле была мокрой от утренней росы и хорошо освежила нас, пока мы переходили её по узенькой тропинке. Над полем и деревней клочьями висел белесый туман, сквозь который уже начинало просвечивать светло-голубое небо. Из деревни слышался крик петухов. Откуда-то издалека, из-за леса, доносились хлопанье пастушьего кнута и еле различимые характерные команды двуногого предводителя деревенского стада.

Мы прошли середину поля и подошли к берёзовым колкам, идущим ровными рядами с двух сторон от тропинки. Поддавшись искушению, заглянули под довольно высокие деревья и даже прошлись по широкой травянистой канаве, несмотря на росу. И были вознаграждены за свои старания первыми чудесными грибами: мальчишки нашли здесь пять или шесть белых, я же довольствовался несколькими подберёзовиками, правда довольно крепкими и совершенно чистыми. Выйдя на дорогу, ведущую к Стромихину, почти сразу углубились в лес и стали проверять подъёлочное пространство в надежде и там обнаружить желанные трофеи.

Лес в этом месте был порядном вытоптан. По всей видимости, этой дорогой частенько выгуливалось деревенское стадо. В таком случае трудно было рассчитывать на грибы, однако отдельные, не замеченные никем красавцы, всё же попадались, обнаруживаемые зоркими глазами юных искателей.

Выйдя к первой поперечной лесной дороге, мы сразу сориентировались и, перейдя её, с сердечным трепетом вошли в заветный "треугольник". Что ждёт нас тут сегодня? Ведь таких, как мы, жаждущих грибной красоты, немало и среди местных деревенских старожилов.

Подошли к знакомому нам месту и сразу обнаружили здесь несколько белоголовиков, вытянувшихся кверху на длинных белых ножках. Значит, по крайней мере, сегодня здесь никого до нас не было. И это очень обрадовало нашу команду. И было чему радоваться! Беленькие то и дело попадались: то видимые издалека, белеющие на тёмно-зелёном фоне мха, то высовывающиеся коричневатыми шляпками из-под иголок, рассыпанных сплошным серым ковром под еловым шатром, то вдруг появлялись в высокой траве на небольших лужайках между редкими сосенками.

Пройдя ещё леса метров триста и собрав по ходу с полсотни белых, мы увидели и вторую дорожку, сходящуюся с первой под очень острым углом. Так вот каков он, этот треугольник! Совсем небольшой по размерам. А сколько в нём оказалось богатства! Решили пройтись и дальше, по совсем сузившейся части, у самой "вершины" треугольника, где ещё были деревья, и не ошиблись. Грибы здесь были чуть не под каждой ёлочкой, и значительно больших размеров. Видимо, их тут не беспокоили уже достаточно долго.

С этого места можно было продолжать поиски и дальше, но мы решили дальние края оставить на потом, а пройтись опушкой, по направлению к Самсонову... Вне треугольника лес был почти такой же - густой, еловый, с редкими небольшими полянками. Но почему-то грибов в нём было несравненно меньше - как у дороги, так и в глубину на сто-двести метров. Попадались лисички, подберёзовики, сыроежки, многочисленные мухоморы и лишь изредка радовали белые.

Побродив здесь около часа, всё же стали углубляться в сторону от основной дороги, рискуя в очередной раз закрутиться в многокилометровых дебрях. Хотя мы уже несколько раз и плутали тут, но я до сих пор не нашёл там надёжных ориентиров, и, даже выходя по солнцу, тратил уйму времени на обнаружение ведущей к дому дороги.

Лес в этом месте был достаточно редкий. Отдельные высокие сосны и ели не создавали сплошной тени, и почва густо заросла травой, в которой обнаруживались порой лишь отдельные сыроежки и многочисленные поганки. Метров через шестьсот-семьсот лес снова становился густым, и продираться через него не было никакого желания. Поэтому мы решили вернуться на самсоновское поле и отдохнуть на берегу Страданки. Оно оказалось совсем рядом, и мы вскоре увидели просветы между деревьями.

Сейчас поле было залито солнцем и колыхалось жёлтыми волнами, будто широкая река, уносящая свои воды куда-то вдаль, на северо-восток, по направлению к деревне. Ближе к лесу поле переходило в зеленую лужайку с густой сочной травой, сверкающую жёлтыми, очень крупными головками львиного зева, синими колокольчиками, какими-то розовыми и красными цветочками, всевозможными метёлочками и васильками. Последние особенно радовали глаз своим ярким оттенком, разливаясь сине-голубыми вкраплениями по всей ширине поля и придавая пейзажу какой-то особенный колорит. Ещё более оживляли картину два ровных ряда берёз, подымавшихся над жёлтым ковром частоколом белых стволов и зеленью сливающихся крон. И над всей этой красотой висело высокое голубое небо с ярко-белыми как бы светящимися облачками, медленно передвигающимися в вышине в залитом солнцем пространстве. Окружённое почти со всех сторон лесом, это светлое, живописное пространство казалось как бы заключённым в тёмно-зелёную рамку, дополняющую своими контурами красоту этого истинно русского пейзажа.

Всё вокруг дышало звенящим зноем. Воздух на самом деле звенел от бесчисленных насекомых, снующих вокруг нас во всех направлениях. Над нами беспрерывно проносились вездесущие слепни, мелькая, будто чёрные молнии и устремляясь куда-то вдаль. Повсюду летали многочисленные мушки, мошки и даже комары, потерявшие в жару свою утреннюю активность. Вокруг цветов вились шмели, пчёлы, бабочки. Со всех сторон весело стрекотали кузнечики. Случайно спугнутые нами, некоторые из них устремлялись в воздух, сверкая на солнце своим ярко-красным внутренним одеяньем. Высоко над нами летали красавицы-стрекозы, ловя в восходящих потоках воздуха свою добычу.

Колышущиеся потоки нагретого воздуха создавали впечатление оживающего пейзажа. И цветы, и колосья, и деревья как бы пульсировали на фоне неба. Колыхалось и само небо. Движущейся казалась и дальняя деревня с её крышами домов, печными трубами и кронами деревьев, растущих вдоль улицы... Пульсировало всё окружающее нас пространство, создавая картину вечного движения, истинного круговорота веществ и энергии, видимого сейчас наяву...

Дойти через поле до речки было делом пятнадцати-двадцати минут, и вскоре мы уже наслаждались отдыхом на солнечной поляне, утонув в густой траве и вдыхая терпкий аромат богатой пойменной растительности... Было всего около часа дня, но идти куда-то в новые лесные районы уже не хотелось. Да и почти полные корзины у нас с Женей существенно затрудняли движение. Решили исследовать левобережье Страданки в следующий раз, а сегодня возвращаться уже знакомыми тропами.

Леса левобережья, к северу от Самсонова, тоже сильно манили нас. Они располагались по ту сторону широкого поля, засеянного пшеницей. Мы направились к ним дня через два, перейдя речку, не доходя до деревни. Вокруг поля шла окружная дорога. В одном месте она сворачивала в лес, опускаясь в овраг, и мы пошли по ней, находя по краям неплохие грибы. Постепенно лес становился всё гуще, и в такой темноте надеяться на что-то хорошее было бессмысленно. Поэтому решили взять правее и прошли лесной тропой около километра, не влезая в густой еловый подлесок, не сулящий нам никакой радости.

Понемногу лес стал редеть, и впереди показалась берёзовая роща, уже немолодая, почти без подлеска, с редко расположенными деревьями. Кругом росла густая трава, чередующаяся с зарослями высокого папоротника. Решили пройтись по ней, хотя и не надеялись на большую удачу.

Прошли по роще с полкилометра на северо-восток. Картина не менялась. Берёзовый лес окружал нас со всех сторон, и, если бы не солнце, разобраться в направлении движения было бы просто невозможно. Не было ни одной тропинки, ни иных ориентиров – только трава, папоротник да высокие стволы берёз, сливавшиеся в почти сплошную белизну в отдалении. Кроны деревьев не соприкасались друг с другом, оставляя значительные просветы для солнца, и яркие блики освещённых мест слепили глаза.

Неожиданно стали попадаться белые. Высокие, на длинных, толстых ножках, они высовывались из травы широкими, точно сковорода, коричневыми шляпками, порой ещё издали привлекая к себе наше внимание. Видно было, что они уже давно стоят здесь в полном уединении, наслаждаясь спокойствием и красотой своего чудесного лесного дома. Мы привыкли ходить в березняках по многочисленным тропам, проложенным до нас десятками лесных старателей. Здесь же трава была совершенно не примятой, и всё местное грибное богатство принадлежало сейчас только нам.

Конечно, мы сразу устремились к нему, хватая всё подряд и удивляясь, как быстро наполняются наши корзины. То и дело слышались восторженные возгласы мальчишек, радующихся всё новым и новым находкам. Среди перезрелых великанов попадались и менее старые и даже совсем молоденькие грибочки, полностью скрытые в траве, найти которые можно было только случайно, оказавшись совсем рядом с ними… Через какие-нибудь тридцать минут наши ёмкости были наполнены с верхом, и мы поняли, что куда целесообразней брать только самые лучшие грибы. Частично отбраковали собранное и стали искать только молоденькие и чистые.

За время первого охотничье-грибного порыва мы прошли, наверное, не менее километра, но картина леса не менялась: роща, казалось, тянулась до самой Кохмы. Как оказалось потом, это моё предположение было недалеко от истины, и, продолжай мы свой путь в том же направлении, через несколько километров на самом деле вышли бы к окраинам этого города, либо к деревне Полуниха, расположенной километрах в четырёх к западу от Самсонова. Однако резко возросшая тяжесть нашей ноши уже существенно сдерживала наши порывы, и следовало подумать о возвращении.
Обратный путь из леса мне показался значительно короче. Правда, вышли мы на поле в самом дальнем его конце и пыхтели со своими корзинами до Страданки ещё добрых минут тридцать. В целом же, были очень довольны: мы всё более познавали местные леса и находили в них весьма и весьма красивые и богатые местечки. Теперь можно было идти в лес уже с целевым назначением.

Красота этого необранного берёзового леса, конечно, глубоко запала у нас в памяти, и, несмотря на удаленность района, мы ещё несколько раз делали попытки проникнуть в эту заповедную рощу. Однако наши поиски так и не увенчались успехом - лес бесследно исчез, будто заколдованный, и, сколько мы не бороздили этот район, выйти на рощу так и не смогли.

Это обстоятельство, в общем, не очень расстроило нас, так как оставалось много других чудесных грибных местечек, и, прежде всего, "заветный треугольник". На нём мы каждый раз собирали свой урожай, когда бы туда не приходили. Это обстоятельство немало удивляло меня, поскольку он располагался у самой дороги, вблизи двух деревень, и его, безусловно, отлично знали местные старожилы. И почти каждый раз мы встречали здесь других любителей грибного промысла. Удивляло и то, что соседние с ним участки леса, близкие по характеру и отделённые только старыми дорогами, были несравненно беднее. Не могли ответить на эти вопросы и наши самсоновские знакомые. Но факт оставался фактом, и мы только радовались счастью встречи с этим лесным таинством.

Обычно знатоки леса редко раскрывают перед другими тайны заповедных территорий. Вспоминается весьма характерный в этом плане разговор, услышанный как-то мной в ломовском автобусе, возвращавшемся в город. Недалеко от меня сидел мужичок с полной корзиной молодых опят; поблизости стояли две бабуси и рассуждали про мужика с грибами:
- Во, мужик, сколь набрал грибов-то! Небось, места знает…
- Знает да не скажет!
- А ты спроси, может и скажет.
Бабуся спрашивает:
- Где грибы-то набрал?
- Где, - в лесу!
- А где, в лесу-то?
- На пнях!
- Знаю, что на пнях, а где?
- На сече...
- На какой сече-то?
- На какой, - на старой!
- Во, хрен старый! Тебя поймёшь!.. Конечно, не скажет, чего я говорила!
Бабуси замолчали, а мужик отвернулся к окну и всю дорогу больше ни с кем не разговаривал...

Мы же рассказали о чудо-треугольнике одному нашему знакомому, в какой-то степени жившему лесом, лесными заготовками. Нарисовали ему картину уже на вокзале, в момент отъезда. И он потом сообщал в письмах о баснословных сборах с этого участка - уже в сентябре: по сто пятьдесят-двести грибов за поход и более. Точнее, он ездил туда на мотоцикле, так что доставка этих фантастических для нас трофеев не составляла для него особого труда.

Почему-то в семидесятые годы я ходил с ребятами, в основном, за грибами. Возможно, потому, что приезжали мы в отпуск уже в августе, когда ягодная пора подходила к завершению, а брусничных и клюквенных мест мы тогда ещё и не знали. Так или иначе, но эти грибные походы доставили нам много радости. Может быть, ещё не окрепшие физически мальчишки (шестьдесят первого и шестьдесят третьего годов рождения) и испытывали во время много-километровых переходов определённый дискомфорт, но виду не показывали. И мне казалось, что они тоже, как и я, получают радость от общения с местной природой, её растительным и животным миром, что они всё более приобщаются к тихой охоте, испытывая от всего этого душевное удовлетворение.

Правда, ребята были хорошо подготовлены к таким путешествиям, подготовлены многолетними систематическими тренировками у нас, в Приморье: в наших лесах на бухте Патрокл и купаньем в море, а также постоянной работой над собой дома. Поэтому даже первые наши странствия по совершенно незнакомым местам не были для них серьёзным испытанием. Скорее, испытанию подвергался, в первую очередь, я, мучаясь с больной спиной и стремясь перебороть недуг подобным способом. В конце концов, среднерусская природа стала ребятам такой же любимой и близкой, как и родное Приморье.

Ходили за грибами мы не только к Самсонову. Другим любимым маршрутом было направление к Якимову. С этой деревней мы встретились несколько раньше, после знакомства с деревней Горшково и сторожкой, расположенной на самом краю горшковского поля. Направили нас туда вездесущие и всезнающие горшковские мальчишки, с которыми мы подружились в самый первый свой приезд в Иваново. Толик и Санька Бурковы, Юрка, Колька - были почти ровесниками моих ребят, и наше неожиданное появление в их краях существенно разнообразило их игровую деятельность.

С горшковскими ребятами мы подружились как-то сразу. Они рассказали нам о прилегающих к деревне лесах, открыв все грибные и ягодные тайны. Потом все вместе мы купались в холоднющей Востре, ныряя на дальность и плавая наперегонки. Даже устроили игру в подводные ловишки, стоя по грудь в воде и стараясь унырнуть от водящего в неожиданном направлении. Река тогда, в 1972 году, была ещё довольно глубокой и позволяла плавать даже взрослому человеку. В местах же, где были оборудованы мостки для стирки белья, глубина была и совсем "с головкой". Там старший из деревенских ребят Толик учил моих нырять и плавать. У него это упражнение получалось уже здорово, чего нельзя было сказать о наших мальчишках... - "Опять носом!" - то и дело слышался его восторженный возглас по поводу Женькиного приводнения. Скорее, это было не "носом", а "пузом" - по-настоящему ныряние у сына пока не получалось. Димыч и остальные маленькие ребята в тот год воздерживались от подобных испытаний.

В деревне мы помогали убирать сено для Толиной коровы, складывали его в стога, забрасывали вилами на сеновал. Сено заготавливали на большом заливном лугу перед домом, а также в молодом, очень редком сосновом бору, где вместе с травой росли и грибы, в первую очередь, отличные, крепкие коричневоголовые маслята. Их здесь деревенские брали чуть ли не ежедневно по утрам, дополняя белыми и подберёзовиками, растущими в лесу, чуть подальше.

В одну из первых встреч Толик сводил нас за черникой и земляникой. Черники что-то было немного, а вот земляничкой удалось полакомиться в берёзовом колке, далеко вдающимся в горшковское поле. Оттуда мы вышли прямо к лесной сторожке, где нас ждало ещё одно развлечение - игра в мяч, привязанный на длинной верёвке к верхушке высокого шеста. Кто закрутит верёвку на шест до самого конца, тот и победил. Игра для нас была в диковинку, и выиграть мальчишкам в тот раз не удалось. Постоянными же победителями были Толик и его сверстник - мальчик из сторожки, то ли Саша, то ли Серёжа, запомнившийся мне по белому локону на светлой шевелюре.

Я много фотографировал ребят, в том числе и из Большого Горшкова. Но вот отдал потом карточки далеко не всем. Себе же на память оставил прекрасные виды самой деревни, Востры, деревенской бани, пасущихся коров на лугу и великолепных берёз на краю горшковского поля.

От Горшкова до Якимова достаточно далеко - около полутора часов ходьбы лесом. Правда, горшковцы утверждали, что можно дойти куда быстрее, но нам этого никогда не удавалось. Леса в районе Якимова тоже были прекрасны и тоже богаты грибами. И мы частенько собирали там хорошие урожаи. Позднее мы нашли оттуда дорогу домой и через Стромихино и делали огромный крюк, километров в двенадцать-пятнадцать: Горшково - Якимово - Стромихино - Самсоново - Ломы, обходя по пути основные известные нам грибные районы. В какой-то период этот маршрут стал основным в наших лес¬ных походах.

В 1974 году свой последний поход по этому маршруту мы совершили даже в день отъезда во Владивосток. Решили просто пройтись с прощальным визитом по знакомым местам, давшим нам столько радости в этом сезоне. Даже не захватили с собой корзины, ограничившись парой небольших, целлофановых пакетов.

Пошли по своему обычному кругу, желая в Горшкове проститься с мальчишками. К сожалению, всех не увидели и, главное, не встретили Толю Буркова, с которым ребята сблизились особенно тесно. Передали через его родителей прощальный привет и пошли обычной дорогой. Прошли километра три, вдруг видим - за нами мчится велосипедист. Оказался Толик, всё-таки успевший нас догнать и проводить до места, где мы углубились в лес.

Не доходя до Якимова километра полтора, мы свернули в знакомый густой ельник, островками примыкавший к дороге, и вскоре начали находить там грибы. На удивление, их оказалось достаточно много, так что пакеты стали быстро наполняться. Некоторое неудобство вызывала необходимость пробираться чуть ли не ползком в хитросплетениях еловых стволов и веток, но это с лихвой компенсировалось богатой добычей. Так что к моменту, когда мы вышли через лес к заветному лесному треугольнику, тара была почти полной отборными грибами.

Хотя времени у нас оставалось немного, было бы кощунством не заглянуть сюда и ещё раз не убедиться в его поразительном богатстве. Так оно и случилось. И мы уже не знали, куда помещать всё новых и новых длинноногих красавцев, однако всё брали и брали их, переполняя пакеты, терзаемые какой-то неудержимой страстью сбора, так хорошо знакомой каждому грибнику. Часам к четырём разум всё-таки возобладал над чувствами, и мы поспешили прямой дорогой к автобусу.




                ОДИНОКИЕ СТРАНСТВИЯ

В восьмидесятые годы я приезжал в Иваново чаще один и в одиночестве бродил по полюбившимся лесам. Заглядывал порой и в самсоновские места, однако былой радости они уже не доставляли. Внешне они почти не изменились, разве что заросли немного кустарником и иным подлеском. Однако прежние богатства их куда-то исчезли. В районе треугольника я собирал, в основном, лисички и редко-редко находил белые. Посетил пару раз и деревню. Встречался со знакомыми старичками, заходил к ним на чашку чая.

Старички уже с трудом вели своё скудное деревенское хозяйство. Помогал сын. Но и он однажды надолго вышел из строя, серьезно повредив ногу при очередной поездке на мотоцикле. Встрече со мной они обрадовались, приглашали заходить почаще. Однако мои лесные маршруты стали постепенно сдвигаться в сторону якимовско-дворишеской просеки, да и спина делеко не всегда позволяла уходить на дальние расстояния. Сейчас меня всё более интересовали ягодные угодья. И их стало достаточно много в ближних лесах, расположенных километрах в трёх от Самсонова.

По обе стороны от просеки Дворишки - Якимово сейчас разросся густой черничник, год от года дававший всё большие урожаи. Первое время я собирал ягоды ближе к Стромихину и Якимову, в окрестностях расположенного там небольшого болота. Черника росла здесь повсюду, и особенно хороша была на недавних вырубках. Её мы начинали брать с ребятами ещё в конце семидесятых. В последующем вырубки стали зарастать малинником, и я получал удовольствие от сбора и этой чудесной ягоды.

Заросли малинника простирались там на многие сотни метров, и в отдельные годы кусты были просто красными от ягод. Вид малинового изобилия вдохновлял меня и, несмотря на всё ухудшающееся состояние, я проводил там многие часы, наполняя пакеты и бидоны.

Собирать малину уже тогда мне было непросто. Я привык работать, стоя на коленках, или даже лёжа (при сборе черники и земляники). Тут же приходилось большую часть времени находиться в выпрямленном (вертикальном) положении. Приспосабливался, опираясь на ветви кустарников, молодых деревьев, прислоняясь к ним спиной и даже ложась под особенно богатыми кустами, хрустя сухими сосновыми ветками и погружаясь всем телом в прелые прошлогодние листья.

Порой малина росла на самых низкорослых кустиках, и тогда страдания мои несколько уменьшались. Не забуду одну ярко-красную малиновую лужайку с маленькими веточками малины, на которых красовались налившиеся на солнышке крупные - не хуже садовых, ягоды. Не меньшее впечатление производил и вид обычных кустов, сплошь увешанных уже целыми гроздьями ягод, сыпящихся от своей спелости при самом лёгком прикосновении. В таких местах я испробовал и совсем оригинальный способ сбора - подстилая под кустами плащ и стряхивая в него ягоды с веток.

Залитые солнцем, вырубки дышали жаром. Кругом стоял специфический малиновый аромат - от кустов, от рук, от переполненного бидона. Повсюду летали многочисленные насекомые, тоже радующиеся спелой ягоде, - прежде всего осы. Порой осиные гнёзда находились прямо в малиннике - висели на ветках кустов, скрывались в дуплах деревьев, пней или даже просто на земле. Приходилось быть внимательным, чтобы случайно не сорвать ягоду вместе с находящейся на ней свирепой обжорой. В таком случае расплата за невнимание была гарантирована, и не знаю, насколько бы упала моя производительность после возмездия такой разгневанной фурии.

Ещё более опасным было пребывание в непосредственной близости от осиного логова. Осы сами предупреждали об этом, начиная сердито жужжать, затем легонько жалить для первого случая. Надо сказать, что эти первые уколы на самом деле были не очень сильными и не входили ни в какое сравнение с их безжалостными укусами при безвыходном положении. Получив один, или несколько подобных уколов, сразу соображаешь, что это уже не комары или слепни, и несёшься, сломя голову, подальше от опасного места.

При определённом внимании большое осиное гнездо всегда можно обнаружить, ещё на безопасном расстоянии по характерному жужжанию и предупреждающему кружению вокруг тебя нескольких бдительных охранников. В таких случаях дальше лучше не соваться со своим любопытством - догонят в любом случае. Облепят со всех сторон и уже не отпустят, пока не воткнут своё жало в твои незащищенные (или даже защищенные одеждой) телеса. А потом ещё покружат рядом, удовлетворенно гудя при виде твоих корчей.

Не каждый из нас может выдержать эти осиные атаки. Бывали и смертельные случаи - при повышенной чувствительности к их яду. Радости особо тесного общения с ними я, к счастью, не испытывал. А два-три одновременных предупреждающих укола переносил достаточно легко. От большего меня обычно спасали ноги - возникающая вдруг повышенная ретивость. Сам удивляюсь, как я мог осуществлять подобнее спринтерские ускорения при обычном отсутствии каких-либо скоростных возможностей, и даже с моими помощницами-палками (правда, в те годы я ходил по лесам ещё без них). Несёшься, уже не соображая ничего и побросав все свои пожитки. А через несколько секунд даже не знаешь, где ты их оставил!

Конечно, многолетний опыт хождений по лесам привил мне определённую сноровку и внимательность. Однако порой ягодный азарт был настолько силён, что я полностью терял бдительность, забывая обо всем на свете. Тут и целого медведя можно не заметить в малиннике - если бы те ещё обитали в наших краях.

Такое случается не только со мной. Частенько выходишь на ягодниках на таких же, как и ты, сборщиков, - те "сидят на ягодах", не видя и не слыша ничего вокруг: поодиночке, вдвоём, а то и целой артелью. Завидев тебя уже совсем рядом, или услышав твой неожиданный вопрос (чтобы дать о себе знать), они (в основном, бабуси) вскакивают от неожиданности, раскрывают рот и поднимают такой визг, что уши приходится затыкать. А то и пускаются наутёк, бросая и бидоны, и корзины от страха - почище, чем от осиного роя! Поэтому, чтобы избежать подобных "несчастных случаев", при виде таких бабусь, стараешься обходить их стороной, или же предупредить о своём появлении издали - сломанной веткой, или шорохом. Но и в этих случаях их порой охватывает панический ужас.

Да, эти обширные леса в 70-х и 80-х годах давали мне и моим сыновьям много "грибного" и "ягодного" счастья. И просто бродить по незнакомым местам было одно удовольствие. Может показаться странным, но даже в начале восьмидесятых я не обследовал ещё все закоулки этого большого района и продолжал делать всё новые открытия вплоть до того момента, когда состояние моей поясницы окончательно лишило меня этой возможности. Одно из самых замечательных открытий я сделал здесь в 1981 году, в части леса, спрятавшейся в самой глубине лесного массива, километрах в трёх от деревни Стромихино.

В тот год я приехал в Иваново уже в новом качестве - демобилизовавшись и уйдя с работы с военной кафедры медицинского института. Приехал надолго - на всё лето, чтобы попытаться поправить своё здоровье, а там - будь что будет. О новой работе я пока не думал - с такой спиной работать было невозможно. На Иваново я сейчас надеялся, как никогда ранее. Родные края должны были мне помочь, как бывало почти каждый год до этого момента. Здесь за один-два месяца отдыха спина моя заметно укреплялась и позволяла затем держаться на работе какое-то время. И я не ошибся в расчётах.

С первых же дней пребывания здесь я мог ходить, а через неделю - в состоянии был уже путешествовать по лесам и даже кое-что делать на огороде. Да, вот что могут делать родные края. Только прилетаешь сюда, только вылезаешь из самолета в Москве, как уже ощущаешь совершенно иное состояние. Спина сразу становится крепче. Ты уже можешь "без скрипа" нести свой портфель и даже не опираться на свою верную и постоянную спутницу - инвалидную палку. Да и сам весь сразу становишься каким-то другим, ощущая родной запах соседних лесов, аромат трав, видя наше родное небо, пусть даже покрытое тучами (нашими тучами).

Да, до середины восьмидесятых годов, включая и все семидесятые, было именно так. И я ехал сюда с полной уверенностью, что в любом случае встану вновь на ноги после бесконечных обострений там, на Востоке. Потом что-то случилось, и всё стало наоборот. Это произошло в 1984 году после встречи со смерчем, а может быть, и само по себе. Всё как бы сдвинулось в моём состоянии на 180°, стало терпимее там, в Приморье, и совсем плохо здесь, на родине... Но тогда, в 1981 году, всё было здесь прекрасно, и не было никаких предчувствий о скорой перемене к худшему. И я, приехав сюда в начале июня, наслаждался сначала прогулками по заломовскому бездорожью, а с началом ягодной и грибной страды переключился целиком на поисково-заготовительную деятельность.

Основной район моих ягодных промыслов оставался в лесах, расположенных восточнее Горшкова, по обеим сторонам просеки Якимово - Дворишки. Я хаживал туда частенько - два, три раза в неделю, находя всё новые и новые богатые места и целые лесные массивы. Брал с собой свою сумку, бидон, несколько пакетов и отправлялся на весь день, до самого вечера.

Несмотря на значительное расстояние от Ломов, народ забирался и в эти края. В основном, это были бабуси, собирающиеся группами по пять-шесть человек и больше. Встречались и мужички, ищущие здесь своей грибной отрады. Удовольствия на всех хватало, хотя нельзя сказать, что ягод здесь было уж очень много. Для десятка человек - достаточно. Когда же появлялись целые бабьи артели, протраливавшие всю округу, то делать здесь было практически нечего. Надо было либо успевать приходить на место первым, либо искать новые угодья.

К моей большой радости, встретил я однажды здесь и хорошо знакомого нам пенсионера, с которым подружились еще в семидесятых, - того, кто рассказал нам об этих краях.
Жена его уже почти не ходила. Всё больше сидела дома и лишь изредка, с помощью мужа спускалась со второго этажа на лавочку подышать воздухом и поговорить со своими более молодыми подружками из подъезда. Дети навещали, но не часто - у них было много своих семейных забот. В общем, доживали век вдвоём. Вспоминали прошлое, в том числе и чудесные совместные прогулки по этим местам. Помнили и о встречах с нами. Им обоим понравились и наши ребята, с их такой ранней увлеченностью лесом, понравилась и жена, с которой старушка оба раза долго говорила о житье-бытье. Удивлялись они и нашим общесемейным выходам на такие дальние расстояния: "Редко встретишь в лесу таких вот увлеченных природой семей, всё больше пожилых да стариков встречаешь…"

- А вы приходите к нам в гости, - сказал он, прощаясь. - Жене приятно будет... Да и жалко, если больше увидеться не придётся.
К сожалению, записать адрес было нечем, и я постарался его запомнить... Хотя и не думал, что в своей собственной суете выберу для этого время.

Мы простились! И я пошёл на разведку дальше. Прошёл вдоль по просеке через уже знакомое болото (в котором мы застряли с сыном при бегстве от стихии в 1974 году). Дошёл до какой-то неизвестной поперечной просеки и наугад свернул налево - по направлению к Самсонову. Слева от меня оставалось болото. Справа подымался смешанный лес, заросший густым подлеском и заваленный буреломом. Под ногами всё время чавкала вода. Я вначале пытался перебираться по кочкам, но потом, поняв, что это бесполезно, пошёл прямиком по воде, проваливаясь временами почти по колено в болотистую жижу. Прошёл так с километр. Слева осталась большая вырубка, сменившаяся густым кустарником. Дорога становилась посуше.

Километра через полтора-два на сравнительно сухом участке слева от дороги появились молодые сосновые посадки, сменяющиеся вдалеке молодым берёзовым лесом. Справа стоял всё тот же старый лес, но уже более редкий, с еловым подлеском и с многочисленными зелёными лужайками на прогалинах. Повсюду виднелась доцветающая земляника, отдельные розово-белые ягоды которой кое-где уже высовывались из-под листьев. Я вошёл в сосновый лесок и прошёлся по нему метров двести.

Лес тянулся перпендикулярно просеке до самого болота, охватывающего его также и слева, и располагался огромным треугольником, уходящим своим основанием куда-то вдаль по направлению к Самсонову. В этом я убедился уже позднее, исследуя эти места в перерывах между сбором ягод. По-видимому, именно здесь, в одном из его берёзовых лоскутков, попали мы с Женей в ту страшную грозу, доставившую нам обоим столько волнений.

С первого взгляда было видно, что весь этот огромный участок был земляничным. Везде на открытых полянках между деревьями, из-под травы, из-под кустов черничника высовывались стебельки цветущей земляники. Надо было обязательно запомнить это место и не потерять его ориентиры. А пока здесь делать в смысле сбора было нечего. Первые ягоды можно было ожидать не раньше, чем через пять-шесть дней. Поэтому я вначале прошёлся дальше по той же просеке ещё километра полтора-два и определил, что она выходит на какое-то широкое поле (по ориентирам, стромихинское).

Теперь предстояло уточнить, куда ведёт просека в противоположном направлении. И я пошёл по ней обратно. Перешёл уже знакомое болото, вновь промокнув по колено, и теперь пытался обнаружить место пересечения с большой перпендикулярной просекой, по которой я и пришёл сюда. Но обнаружить её оказалось не так-то просто. Как раз в месте пересечения она заросла густым молодым ельником, почти сливающимся с лесом по обеим её сторонам, и вместо неё оставалась лишь узенькая тропинка, выныривающая из-под сосен. На это обстоятельство я, к сожалению, ранее не обратил внимания.

Не обнаружив просеку, я пошёл дальше в надежде выйти к знакомой сторожке в районе деревни Горшково. Просека постепенно расширялась, но была совершенно нехоженой, и вся заросла высокой, по пояс, травой. Идти по ней было трудно. Вдобавок пошёл мелкий и нудный дождь, так что пришлось надеть свой легкий плащ, который я всегда брал теперь в такие походы взамен старой обветшавшей и тяжёлой плащ-накидки. Этот плащ слабо защищал от воды, протекая где-то сверху, и я вскоре стал мокрым с ног до головы. Но это обстоятельство меня сейчас не пугало. Главное, держалась спина, а всё остальное было уже мелочью жизни.

Да, хорошо чувствовать себя здоровым - когда ничего не болит, когда ты можешь идти долго по тяжёлой дороге, перелезать через упавшие деревья, проваливаться в полные водой ямы, мокнуть под дождём и совершенно не опасаться неприятных последствий. Хорошо, когда ты свободен в своём поведении и не ограничен сковывающими болями. Когда можешь удалиться от дома на многие километры и не опасаться "заклинивания" со стороны спины. Когда можешь ускорять свой ход вплоть до бега и выполнять любую (почти) физическую работу. Это и есть настоящая жизнь, наслаждаться которой и ценить которую мы зачастую не умеем.

Я же прекрасно знал ей цену и потому упивался этими столь короткими для меня мгновениями почти полной физической свободы, которые приходили ко мне в последние годы всё реже и реже. И потому сейчас я весело шагал по просёлочному бездорожью, путаясь в траве, проваливаясь в ямы, перекатываясь через стволы поваленных деревьев, загромождавших временами просеку. Шёл, насвистывая какие-то мелодии, в полном безмолвии окружающего меня и поливаемого дождем леса. Для меня же дождь сейчас не был помехой. Я был уверен в себе, и дождь даже придавал настроение в длительной и нелёгкой прогулке.

Примерно через час преодоления всех этих препятствий я вышел на знакомую мне развилку из трёх перекрещивающихся просек. Теперь я полностью ориентировался в пространстве. Это была просека, рядом с которой мы с ребятами когда-то в семидесятых годах собирали первые для себя белые грибы и чернику на свежей вырубке.

Но как же всё изменилось за эти пять-шесть лет! Лес стал совсем пустой - без грибов и без ягод. Это я сразу понял, зайдя в него пару раз по пути. И это не было результатом нашей, человеческой алчности, результатом затаптывания и выдергивания ягодников и порчи грибницы. Ягодник не затопчешь, сколько бы по нему не ходили в большом лесу. Просто сил для этого не хватит. А вырвать с корнем многие тысячи кустиков черники - тоже далеко не просто. Дело всё, конечно же, в другом. Просто лес непрерывно меняется, и меняется довольно быстро. Три-четыре года хорошего урожая земляники или черники на прореженных участках - и всё кончено. Выросла густая трава, разрослись кроны деревьев, поднялась после вырубки молодая поросль, и уже нет ни грибов, ни ягод. Ищите себе новые угодья.

Почему, к примеру, в лесу у самых Ломов ягоды не переводятся уже более двух десятилетий? Да потому, что лес здесь постоянно прочищается, прореживается; по нему ходит масса народу, затаптывая траву и мелкий кустарник. Но ведь черника и землянина-то растут! И урожаи их зависят, прежде всего, от погодных условий. А уже в километре от этого района, в некогда богатых ягодами лесах после их прочистки в середине семидесятых годов, сейчас, кроме травы да подлеска, ничего больше не сыщешь!

Вот о чём думал я, направляясь домой по дороге, минуя сторожку и Горшково. Всё время шёл под дождём. Мокрым ехал в автобусе. Мокрым прибыл домой. В общей сложности был в таком состоянии не менее четырёх часов. А ноги, по сути дела, были постоянно мокрыми: утром - от утренней росы, затем - от хождения по болотам, потом - от дождя. И хотя бы в одной ноздре засвербило!

Когда закалён и тренирован, подобные осложнения не страшны. Главное - суметь подвести себя к этому состоянию, состоянию почти полного здоровья. Да, оно прекрасно! И работа над собой ради этого, как говорят, стоит свеч. Затраты времени на эту работу с лихвой окупаются последующим ощущением силы, уверенности в себе, полного физического комфорта, так желаемого нами во время болезней. И в тот период отдыха я наслаждался этим состоянием целых три месяца. За всё это время не было ни одного срыва, ни одного намёка на возможность ухудшения, несмотря на частые встречи с непогодой и значительные физические нагрузки.

Последующие несколько дней я не посещал те места, пропадая либо на огороде, либо в районе речки Бурдихи, где в том году обилия ягод, к сожалению, не было. Через пять дней я вновь отправился в разведанный лесок. Всю дорогу шёл в одиночестве. Ни на просеке, ни в лесу сегодня никого не было. Тишину нарушали одни лишь птичьи голоса. Было около десяти часов, когда я свернул на боковую просеку. На этот раз я хорошенько заметил место поворота. Запомнил густое скопление ёлок, загораживающих проход на главную "аллею", и теперь уже был уверен, что найду её на обратном пути сразу. Быстро миновал болотистый участок и минут через двадцать-тридцать вышел к молодым посадкам.

Солнце уже высоко поднялось над лесом, освещая густую, совершенно не тронутую никем траву. В траве, между посадками и болотом, которое я только что миновал, красовались цветы - мои любимые ночные фиалки и кукушкины слёзы. Они стояли сейчас в полной своей красе, ярко сверкая в солнечных лучах и распространяя вокруг легкий, нежный аромат, так хорошо знакомый мне с детства. Их здесь было много, очень много. Они росли и на просеке, и на лужайке рядом с болотистым участком, - красовались повсюду между кустами то в виде крупных скоплений, то в одиночку. Они были ещё мокры от утренней росы, и чистейшая влага искрилась бисеринками жемчужин между листочками и стеблем растений.

Я вдоволь налюбовался видом моих любимцев, погладил рукой нежные белые и розовые соцветия и пошёл к молодому лесу. Ожидания не обманули меня. Всё вокруг было усыпано земляникой. Она только-только начала поспевать. В лесу, между деревьями со всех сторон на меня как бы с любопытством поглядывали ярко-красные и бело-розовые, ещё недостаточно крупные ягоды, то ли удивляясь, то ли радуясь появлению нежданного гостя.

Да, их уже вполне можно было собирать, и я принялся за работу. Прошёлся по одному междурядью с полкилометра - собрал около стакана. Дальше было уже темнее, и росла густая трава, в которой ягоды были ещё совсем зелёными. Прошёлся обратно по второму. Затем стал перебегать с одной полосы на другую за более крупными и спелыми ягодами, и часа за полтора собрал около трети бидона.

Устав, вышел отдохнуть на залитую солнцем лужайку на противоположной стороне просеки. Присел на траву и был поражён обилием спеющих ягод и в этом месте. Нет, здесь их было несравненно больше, чем в лесу. Я насчитал по пять-семь земляничных стеблей на квадратном дециметре этого участка лужайки. И вся она желтела, белела и розовела поспевающими ягодами, висящими по пять-восемь и даже десять штук на каждом стебельке. Такого обилия земляники я ещё никогда не встречал и не предполагал встретить. Обилия не на маленькой лесной поляне, а на огромном пространстве леса - в несколько квадратных километров, не менее.

Собирать ягоды в густой траве было пока ещё рановато. Поэтому, отдохнув и перекусив, я снова устремился в посадки, где заметно пополнил свой четырёхлитровый бидон. Затем, для отдыха, решил просто пройтись и определить размеры ягодного участка. Метров через пятьсот сосновый лес сменялся на молодой березняк с довольно густой травой, в которой тоже скрывалась земляника. Но ещё больше её было на трёх или четырёх нешироких вырубках, пересекающих часть засаженного участка.

Вырубки начинались с края болота и почему-то тупо заканчивались в глубине леса. Здесь, защищённые от ветров и со всех сторон припекаемые солнцем, ягоды уже налились и сверкали тёмными и розово-красными рубинами из-под ярко-зелёной листвы и травы. Тут уж я поработал в полное удовольствие и не ушёл с этого места до тех пор, пока не наполнил бидон доверху. Но спина и ноги уже гудели. Пора было и остановиться. Тем более что пока никого вокруг меня не было, и можно было хотя бы на ближайшее время не опасаться конкуренции.

Отдохнув и вдоволь насладившись удивительным зрелищем ягодного изобилия, я возвратился той же дорогой в Ломы, а затем спокойно доехал до дому. Как я жалел тогда, что семья не смогла в том году приехать со мной и разделить в полной мере мои радость и удовольствие. Наслаждаться земляничным вареньем - это, конечно, хорошо, но собирать ягоды в таких местах - наслаждение несравненно большее! По крайней мере, для тех, кто по-настоящему любит лес.

С этого дня я ходил в тот лесок ежедневно в течение целой недели, и за это время не встретил там ни одной живой души, наслаждаясь всей этой красотой в полном одиночестве. А красота всё прибывала и прибывала. С каждым днём ягоды поспевали всё быстрее. Теперь уже не только вырубки, но и лес, и покрытые травой поляны краснели земляникой. Особенно быстро поспевала она в помятой мною траве. На этих участках я постоянно собирал самые крупные, ароматные и вкусные ягоды, причём, не горсточками, а целыми стаканами.

Чтобы разнообразить удовольствие от сбора, я переходил из леса на поляны, затем обратно, отдыхал в густой траве, любовал¬ся этим невиданным, сказочным царством и вновь возвращался к ягодам. День ото дня мои трофеи всё увеличивались. Я уже приносил домой по шесть-восемь литров отборной земляники, затрачивая на сбор намного меньше времени, чем в самом начале этой эпопеи. Иногда ходил и в дальнюю разведку. И везде находил одну и ту же картину. Только в зависимости от густоты леса ягоды везде были разной степени зрелости. Однако мне почему-то казалось, что впервые обнаруженный мною участок был наиболее привлекательным.

К концу недели ягоды стали уже выглядывать и поверх густой травы, высоко подымаясь на своих тоненьких стебельках. И любо было прийти на ещё не обранный ранее участок той же самой поляны и увидеть густой зелёный ковёр, сплошь усыпанный рубинами и перламутрами. А стоило прилечь и посмотреть сквозь траву, как взору представлялось кажущееся бесконечным пространство, усыпанное красными, розовыми, тёмно-вишневого цвета точками и скоплениями.

На каждом квадратном метре такого участка можно было собрать не один полноценный стакан чудесных ягод. Но собирать их в траве было всё же сложнее, чем под соснами, на покрытой хвоей земле. Нелегко было вытаскивать ягоды из-за многочисленных травяных стеблей, которые кололись, резали пальцы, и просто мешали быстрому сбору. И хоть пальцы мои и были тренированы для подобного рода мелкой работы, всё же скорость сбора здесь заметно снижалась. Хорошо было лишь то, что тут можно было собирать, не сходя с места - сидя и даже лёжа. Под соснами же приходилось всё время перескакивать с места на место, что быстро утомляло и ноги, и спину.

В некоторых местах лужайка, помимо ягод, была усыпана ещё и полевыми цветами. Картина тогда становилась вообще неописуемой. Такие участки я специально оставлял нетронутыми, чтобы любоваться ими во время отдыха. Красоту дополняли многочисленные бабочки и шмели, перелетавшие с цветка на цветок. Но что удивительно, - здесь почти не было комаров, слепней, мух и других кровососущих тварей, которыми просто кишело расположенное по соседству болото. Всё это делало данный уголок действительно сказочным и неповторимым.

Погода всё время стояла чудесная. Всю первую половину дня ярко светило солнце. К полудню небо покрывалось небольшими бело¬снежными облачками, дающими возможность немножко отдохнуть от жары, от которой мне во второй половине дня уже приходилось прятаться в тени берёзовой листвы. В такую погоду быстро начала поспевать и черника, и я для разнообразия брал и её – вместе с растущей тут же ярко-красной красавицей.

Прошло шесть или семь таких сказочных дней, но мне казалось, что я живу в этом раю уже целую вечность. Живу в полном одиночестве, как настоящий Робинзон Крузо на своём необитаемом острове. И ничто не нарушало покой этого тихого лесного уголка. За это время я так привык быть с ним наедине, что считал его уже своим добрым другом, готовым постоянно делиться со мной своей красотой и богатством.

Когда я приходил сюда поутру, лесок был уже залит солнцем и как бы весь улыбался навстречу мне, радуясь моему прибытию. Я никогда сразу не устремлялся за ягодами. Всегда вначале садился на освещённое солнцем место и любовался особенной, утренней красотой этого лесного уголка. Ещё стояла роса; трава, цветы и ягоды на лужайке были покрыты мельчайшими капельками прозрачной, как бы хрустальной, влаги. Умытые росой цветы и ягоды, освещённые косыми лучами солнца, искрились удивительно чистыми и яркими красками. Нетронутый мною участок поляны переливался голубыми, фиолетовыми, красными, жёлтыми, белыми и рубиновыми огоньками, с какой бы стороны я на него не смотрел. Кругом распространялся приятный запах хвои и берёзы. Были слышны весёлые голоса радующихся утру пичужек, снующих в листве и хвое деревьев. И никаких других посторонних звуков. Сюда не доносился пугающий всё живое громоподобный рёв взлетающих в аэропорту авиалайнеров. Не слышно было ни ломовских, ни самсоновских петухов - ничего! Не было и комариного писка, и гудения кровожадных слепней, постоянно сопровождавших меня на лесных дорогах.

Я входил в лесок, и деревья освежали меня прохладной росой, стряхиваемой со своих веток. Они меня уже хорошо знали. Привыкли ко мне и полностью доверяли мне. И я старался не нарушить их покой, не загубить эту красоту своими неосторожными действиями, не изменять нормального течения жизни этого сложного симбиоза деревьев, растений и животных, так удачно сложившегося в этом уединенном уголке леса. И зелёное царство как бы чувствовало это, открывая мне свои тайны и предлагая свои дары. Ягоды земляники уже не прятались от меня под широкими листьями. Сосны не кололи меня, как в первые дни, своими колючими ветками, а нежные веточки берёз, легонько прикасаясь к моему лицу, как бы ласкались и приглашали отдохнуть в полуденный зной в тени своего изумрудного полога. Даже семейство ежей, обитавших под деревом на краю одной из вырубок, перестало меня бояться и не обращало внимания на моё постоянное присутствие во время своих утренних прогулок. Одни лишь рыжие муравьи из расположенных по соседству муравейников не хотели примириться с моим вторжением, оберегая свои владения от любого постороннего вмешательства, и больно покусывали, если я неосторожно приближался к их жилищу.

В утреннюю прохладу я всегда находил тёплый, уже согретый солнцем уголок на поляне, или на вырубке, где всегда мог прилечь отдохнуть на тёплую, покрытую хвоей землю. Иногда я отдыхал и стоя, прислонившись спиной к белоснежному стволу молодой берёзки и держась за её нежные свисающие ветви. Тогда я ощущал, как её живительное тепло расслабляет мою натруженную работой спину, постепенно снимая боль и тяжесть, и быстро возвращает мне утраченные силы. Сосна тоже помогала отдохнуть, но меньше. Возможно, причиной этому были прозаические сучки от обломанных снизу веток, мешающие принять удобную позу.

Да, всё для меня здесь было, как в сказочном сне - радостно и поразительно спокойно: от присутствия рядом с тобой такого удивительного, хотя и бессловесного, друга. Я восхищался им, и не только его внешней красотой, а какой-то внутренней собранностью, цельностью, глубокой сосредоточенностью, скрытым спокойствием, которое передавалось и мне самому в его присутствии. Я любил наблюдать со стороны за всем происходящим в этом тихом мире и поражался всеобщему согласию и гармонии, царящими здесь повсюду. Возвращаясь домой, я всегда прощался со своим любимцем и благодарил за доставленную мне радость, как бы одухотворяя его, объединяя в единое целое всё это многообразное царство жизни во всех бесчисленных формах и проявлениях. Я дарил ему свою любовь, и лес отвечал мне тем же.

За время пребывания здесь я разведал и другую дорогу к Ломам, даже более удобную, чем первую, хотя и более длинную - с выходом на самсоновское поле. Вначале это была чуть заметная тропинка, петляющая в глубине леса на протяжении полутора или двух километров. При выходе на поле она переходила в проезжую дорогу, ведущую от Самсонова к Ломам. Я периодически стал возвращаться и по ней, если не хотел снова мочить ноги в болоте. Теперь я понял, почему этот лес был до сих пор "необитаемым" - до него не так-то просто было добраться как от Самсонова, так и от Стромихина, не говоря уже о Ломах. Да и кто мог тогда подумать, что в самой лесной глуши может быть обилие ягод, да ещё в такое довольно позднее для земляники время, когда эта ягода уже отходила во всех остальных районах. Все эти обстоятельства и ещё случай позволили мне оставаться целую неделю единственным хозяином этого уникального лесного угодья и в полной мере насладиться его сказочной, неописуемой красотой.

Интересно отметить, что во всей остальной ломовской округе ягод в этом году было сравнительно немного. Сборщики несли обычно по бидону черники с земляникой - не больше. И это был уже урожай, которым вполне можно было хвастаться перед другими в автобусе. У многих и того не было. Я же о своих достижениях не распространялся. И лишь однажды показал два полных бидона группе бабусек, идущих по дороге из леса, чем привёл их в полное смятение, сменившееся вдруг бурным негодованием, и они обрушили на меня целый град проклятий: "Как это я, мужик, смог собрать весь их урожай! Уж не пограбил ли кого?!" Подобные намёки окончательно отбили у меня всякую охоту делиться с кем-либо своими впечатлениями.

Однако, напряженная, хотя и очень приятная для меня работа начинала давать о себе знать. Постепенно накапливалась усталость. Для полного восстановления уже не хватало ночного отдыха. Ноги по утрам гудели. Трудно было наклониться, чтобы надеть обувь. Начинала ныть и ломить спина. Во время ходьбы боли несколько уменьшались, но в период сбора многократно усиливались. Пора было дать телу отдых. К тому же, за это время я собрал достаточно первосортных ягод, которые заполнили весь наш маленький холодильник и позволили сварить килограмм двадцать изумительного земляничного варенья. Это был уже солидный задел в наших заготовках на зиму. И я сделал небольшой перерыв.

Отдохнув денёк, я с новыми силами направился на свидание с моим другом. По дороге, на просеке, вновь встретил знакомого старичка-велосипедиста. Он в очередной раз приехал сюда в надежде набрать черники (земляники здесь уже совсем не было). Я сказал ему, что пойду через болото, и предложил ему свою компанию. Но он не захотел с велосипедом лезть через мокрые дебри. Тогда я посоветовал ему подождать меня здесь часика четыре и, собрав достаточно ягод, вернулся в назначенное время.

Он ждал меня в условленном месте, успев собрать за это время всего стаканов шесть черники. Я отсыпал ему из пакета до полного бидона заранее приготовленной первосортной земляники. Он был так удивлён и обрадован, что даже и отказываться не стал, только поблагодарил, сказав: "Вот старушка обрадуется!" И снова настойчиво приглашал меня к себе, повторив несколько раз свой адрес.

Я поблагодарил его, передал наилучшие пожелания его супруге и попрощался в надежде ещё раз как-нибудь встретиться здесь. Догадывался ли я тогда, что это будет наша последняя встреча? Наверное, просто не думал об этом. В то время я радовался своей сравнительной молодости, ещё сохраняющейся силе, способности к самовосстановлению, возможности наслаждаться жизнью вместе со своей семьёй, и не задумывался над судьбой людей, уходящих из жизни или приближающихся к этой черте.

Да, эти старички нравились мне. Нравились своей добротой, открытостью, непосредственностью, доброжелательностью. Нравились любовью к природе, к красоте, к людям, к жизни. Почему я не пришёл тогда к ним, когда они так настойчиво звали меня?! Им, конечно, приятно было бы встретить кого-либо, кто смог бы хоть немного разнообразить их жизнь в замкнутом мире, переключить на время их мысли от своих болезней и житейских трудностей на что-то более приятное. Я этого не сделал, будучи погружён в свою собственную жизнь, в свои радости и заботы. Так или иначе, но этот мой привет оказался для них прощальным. Больше, в том числе и в последующие годы, этого старичка я не встречал на моих лесных тропинках. Возможно, мы просто расходились с ним по времени и направлениям. А, может быть, и силы постепенно стали покидать его дряхлеющее тело, и он вынужден был довольствоваться меньшим. Если ему удалось дожить до настоящего времени, ему должно быть уже давно за девяносто. Хорошо бы, чтобы это было так!

А я в ту пору всё продолжал и продолжал ходить в заветное место и наслаждался его красотой ещё несколько дней в полном одиночестве. Но такая благодать не могла продолжаться до бесконечности. Рано или поздно, но этот огромный лесной участок должен был быть обнаружен. Так оно и случилось. Сначала где-то вдалеке стал раздаваться гул мотоциклетных моторов, потом - отдельные крики, ауканье. И через несколько дней страждущие добрались и до моего местопребывания. И каждый день сюда прибывало всё больше и больше народу.

И всё вокруг моментально изменилось: наполнилось криком, стуком, свистом, звоном бидонов, шелестом пакетов. На деревьях повисли заметные издали газеты, тряпки, сумки. Повсюду оборудовались временные бивуаки и даже устанавливались палатки. Лес трещал, стонал сломанными стволами и ветками, как бы оплакивая свою судьбу. Уже через два-три дня нашествия кругом на земле валялись ветки, сучья, выдернутый с корнем черничник, букетики увядших цветов. Целые стволы молодых деревьев использовались для оборудования шалашей. Кем-то были расшвыряны муравейники, и из них торчали палки и горлышки бутылок из-под столичной. Вся трава в округе в считанные дни была вытоптана, в том числе, и на оставленных мною нетронутыми лужайках с цветами. Видно было, что в этих местах работа велась особенно активно. И через несколько дней от первозданной красоты остались лишь воспоминания.

Весь лесочек превратился в настоящий соревновательный полигон, по которому мчались в разных направлениях, ползали, ходили десятки людей, прочёсывающих каждый метр этого заповедного уголка, не оставляя после себя уже ни одной ягодки. Лес сразу стал другим - угрюмым, поникшим. Куда-то сразу исчезли все птицы, по крайней мере, их теперь не было слышно. Исчезли с потрепанных и помятых лужаек бабочки, улетели шмели. Надёжно спрятался знакомый мне ёж со своим потомством. Одни лишь рыжие муравьи встревожено сновали в округе, восстанавливая разрушенные жилища и пытаясь помешать вероломному вторжению в их муравейники безжало¬стного агрессора.

И для меня эта местность, превратившаяся в плацдарм для соревнований в выносливости и мастерстве, сразу потеряла свою привлекательность. Кругом то и дело слышалось:
- Ванька! Беги сюда, здесь больше!..
- Нинка, бери! Бери скорее. Ленивая! Вон мужик уже сколько набрал!..
Это вещала сердобольная мамаша девятилетней дочурке, никак не желавшей соревноваться со мной и отправлявшей ягоды горсть за горстью в свой, уже почерневший от черники, ротик...
Работали здесь и семейные артели. Они обычно устраивались основательно, организуя свой бивуак где-нибудь в центре хорошего участка и вешая на дерево какую-либо светлую материю, чтобы случайно не закрутиться. Здесь было много молодых парней, приезжавших на мопедах, на мотоциклах, велосипедах, А вот девчонок этого возраста я почти не встречал.

Как-то, возвращаясь домой самсоновской тропой, застал сидящую на ягодах парочку мальчишек. Оставили машины прямо на тропе, рюкзаки на траву побросали. Сами же довольно резво ползают по лужайке в погоне за ещё оставшимися ягодами. "...ёще пару стаканчиков... и по бидону будет", - провозглашает один. "...а до дому... аж все тридцать километров будет!" - вторит ему другой.

Да, откуда только сюда не собирался народ. Из Иванова через Ломы добирался. Из Кохмы - через Стромихино на автобусе. Последний в то время ходил в деревню два раза в неделю, выезжая в пять утра и возвращаясь обратно под самый вечер. Ехали из Кохмы и своим ходом. Застал я здесь однажды даже двоих шуян, приехавших на мотоциклах. Очевидно, сюда ходили и жители соседних деревень - Самсонова и Стромихина. По крайней мере, я иногда поутру встречал там молодых бабёнок, возвращавшихся из леса с корзинами, уже полными ягод.

Так всегда было, есть и будет в наших лесах в грибную и ягодную пору. Страда - есть страда! Для того и лес существует. И его богатства, безусловно, надо использовать. Но используем мы почему-то только его материальные блага. А ведь лес обладает и духовным богатством, как всякое живое существо. И, возможно, для человека оно имеет не меньшую ценность! Обогатить же нашу душу может только красивый, здоровый и радостный лес со всем своим многообразием растительного и животного мира. Ведь никакого наслаждения не доставит нам вид буреломов, лесных пожарищ, сплошных вырубок, пустующих просек и т.д. Поэтому мне было очень жаль видеть те мгновенные метаморфозы, которые произошли на моих глазах с молодым, богатым жизнью лесом, безжалостно истерзанным алчными сборщицами в ответ на его щедрые дары людям. Истерзанным только за то, что в данный момент он был удивительно богат, по сравнению со всем остальным окружающим его лесным пространством.

К счастью, после всего произошедшего этот лес не погиб окончательно - не сгорел от непотушенного костра и не был до основания вырублен. Он выжил, и даже давал урожаи и в последующие годы. Но в нём уже не было той удивительной внутренней гармонии, которая поразила меня при наших первых встречах. И в этом были повинны только мы - беспощадные, бесчувственные и безжалостные потребители, не задумывающиеся о своём будущем. И моя бесконечная радость от испытанного вначале счастья сменилась глубокой печалью по утерянной красоте и наполовину загубленной жизни этого лесного сообщества. Скрепя сердцем, я продолжал периодически ходить сюда, но не испытывал радости от собранного урожая. Разговаривать и общаться с лесом, как прежде, было уже бесполезно. Он больше не откликался на мои ласки, стоял хмурый и насупившийся, терзаясь нанесёнными ему ранами и глубоко затаив обиду на всех нас, так безжалостно обошедшихся с его красотой.

Таким же замкнутым и отчужденным оставался он и в последующие годы, когда я вновь навещал его во время моего отпуска. В 1983 году я побывал здесь даже с сыном, показав ему всё, что осталось от его былой красоты. Лес был ещё сравнительно богат на ягоды, однако таких урожаев, как два года назад, здесь уже не было. Но самое главное - была нарушена его тишина. Сейчас повсюду было полно народу; было много шума и грязи – всё, как обычно в ягодную страду.

1984-ый и 1985-ый годы не позволили мне побывать в этих местах. В этот период началась полоса резкого ухудшения моего состояния, и я большую часть отпуска проводил в горизонтальном положении, "наслаждаясь" полным одиночеством, но уже дома, на койке. И только через пять лет сумел-таки добраться до этого, заветного для меня места. Шёл с большим трудом и опасениями - как буду возвращаться обратно. Но мне так хотелось взглянуть хоть ещё разок на этот, некогда милый сердцу уголок.

Пришёл... и почти не узнал его. Нет, тропинки все остались на своём месте. Лес тоже сохранился. Но он был сейчас совершенно другим, неузнаваемым и по-прежнему отчуждённым. Деревья казались намного выше, чем прежде. Кругом стоял глубокий полумрак от теней, отбрасываемых ветвистыми кронами. Земля под деревьями всюду была покрыта густой травой, в которой кое-где виднелись лишь скудные кустики черничника. Ещё более заросли все вырубки и просека, и никакого намека на землянику! Нигде не мог увидеть ни одной ягодки, хотя была самая земляничная пора.

Я побродил по этому с первого взгляда пустому лесу и нашёл всего несколько щупленьких сыроежек. Зато здесь теперь было обилие цветов, в том числе и моих любимых. Повсюду из травы выглядывали головки лесных фиалок, много было кукушкиных слёз. А поближе к болоту росли целые поляны белых, похожих на ландыши цветочков, распространявших вокруг себя терпкий, но довольно приятный аромат.

Лес жил теперь совершенно иной, не похожей на прежнюю, жизнью. Это был уже не мальчик, подающий надежды, а юноша, набирающийся сил, новой красоты и новых интересов. Здесь пели уже другие птицы, ползали новые муравьи из вновь построенных, но уже в других местах, муравейников; росла совсем иная растительность. Иная жизнь - иные законы.

И мне показалось, что я здесь стал совершенно лишним, мешающим этой новой жизни, нарушающим своим присутствием вновь созданную гармонию природы. Как будто именно об этом говорили мне сейчас берёзы, мерно покачивая на ветру своими вершинами. Об этом же напоминали и сосны, протягивая в мою сторону свои колючие лапы. Об этом тихо шептала трава, в которой путались мои уставшие ноги. И даже сухие ветки, казалось, чаще обычного хватали меня, прогоняя отсюда, чтобы я как-нибудь ненароком не нарушил устоявшейся здесь тишины и покоя. Неужели, лес так и не узнал меня, забыл окончательно наши уединённые встречи и тихие бессловесные беседы, которые вели наши души?

Я попытался, как и раньше, заговорить с ним. Подошёл к знакомым, но уже таким большим деревьям на краю просеки, под которыми я любил когда-то сидеть, отдыхая, и любоваться окружающей меня природой. Погладил густую листву берёз, потрогал колючие ветви сосен. Затем прислонился спиной к стволу особенно красивой берёзки в надежде испытать облегчение - так, как я делал это раньше. Но сейчас всё было напрасно. Лес не принимал меня. Я стал для него чужим. Стал таким же, как и все остальные люди, так безжалостно обошедшиеся с ним почти десятилетие назад. И это было его полное право. И бесполезно было сейчас просить у него проще¬ние за совершённые людьми проступки.

Я тяжело опустился на сухую траву, чтобы немножко отдохнуть перед тем, как тронуться в обратный путь. Сидел и смотрел на этот обновленный и одновременно повзрослевший лес с его новой жизнью и своеобразной, и тоже новой для меня красотой. Полюбовался на пышный ковёр цветов на некогда земляничной поляне с порхающими над ними бабочками. И, к радостному своему удивлению, заметил, что этот красочный симбиоз стал здесь даже богаче, чем прежде. Прислушался к весёлым голосам птиц и убедился, что их сообщество отнюдь не убавилось, а даже обогатилось. По количеству ползающих по мне муравьев сразу понял, что их жизнь в лесу определённо не нарушена и что они не забыли, чем им следует заниматься в своих владениях. Да, лес жил, и, безусловно, вновь радовался жизни. И от этой мысли на душе у меня постепенно становилось спокойнее и теплее. И я тоже радовался за него, за его настоящее и будущее. Радовался за всех его обитателей, нашедших под его защитой свой дом и своё счастье.

Я хотел, было, уже подыматься и трогаться в путь, как вдруг услышал невдалеке от себя, в густом кустарнике, какой-то неясный шорох. Прислушался, - шорох повторился. Я посмотрел в том направлении и увидел в кустах, почти рядом со мной, огромную голову с большими изогнутыми рогами. А сзади виднелись ещё и ещё такие же. Целое стадо коров двигалось в моём направлении и, видимо, обнаружив меня, вдруг остановилось в нерешительности. Как тихо они подошли. Как незаметно приблизились. Я привык видеть всегда спешащие стада - бегущие то на пастбище, то обратно, на ночной отдых. Вероятно, здесь коровы отдыхали в послеполуденное время. Здесь им было полное раздолье. Травы на несколько таких стад хватило бы. Чьё бы оно могло быть? Только не горшковское. Оттуда уж очень далеко. И не самсоновское - там всего-то около десятка домов. Очевидно, стромихинское.

Между тем наше противостояние продолжалось. Однако задние ряды постепенно напирали. Последовал характерный щелчок кнута, как обычно сопровождаемый отборным набором междометий, смысл которых понятен был, очевидно, одним коровам.
- Ну, безмозглая!.. !.. Чего зенки вылупила! ...! Ну, погоди, растуды тебя туда!.. ..!
Пришлось срочно отойти с их дороги, чтобы не навлечь дополнительный гнев на ни в чём не повинных бурёнок - таких тихих, покорных и послушных. Стадо прошло мимо, а я отправился в обратный путь.

Перед тем, как свернуть на тропинку, я ещё раз обернулся, чтобы в последний раз посмотреть, уже со стороны, на моего бывшего друга. И мне показалось, что лес улыбнулся доброй улыбкой в ярком свете солнечных лучей и кивнул мне напоследок: "До новой встречи..." А может быть, это просто ветер наклонил легонько верхушки деревьев в мою сторону?..

Я пошел прямой дорогой домой. В лес больше заходить не хотелось. На душе было немного грустно и вместе с тем радостно. Грустно, оттого что почувствовал себя здесь на время одиноким, потеряв такого доброго друга, который за эти годы вырос, возмужал и приобрёл себе новых друзей в лице своих обитателей. Но ведь иначе и быть не могло. Жизнь не стоит на месте. Умом я это, безусловно, понимал, но вот сердце не воспринимало эти перемены и сожалело о них. Сожалело так, как мы всегда грустим о прошедших  детстве и юности, о быстро уходящей жизни - обо всём том, чего уже не вернуть. Но вместе с тем я был рад, что мой друг сумел выстоять в тяжёлой борьбе с судьбой, не склонился, не поник окончательно, а создал внутри себя новую жизнь, такую же полноценную и яркую, как и прежде, но только уже совсем иную. Каким станет он ещё через десяток лет, и сумею ли я увидеть это? Но как бы хотелось встретиться с ним в период его полного возмужания и расцвета!..

Бывали у меня в этих краях и более неожиданные встречи. Как-то я забрёл в один из малопосещаемых людьми участков густого леса километрах в четырёх от деревни Самсоново. Лет семь назад в окрестностях проводились выборочные вырубки крупных деревьев, и кое-где ещё сохранились развившиеся на открытых пространствах ягодники: земляника, черника, потом малина. Вырубки чередовались с густыми зарослями. Я прошёлся по знакомым, ранее богатым местам, не обнаружив сейчас ничего, достойного внимания, и решил отправиться к дому. В какой-то момент, выходя из густого леса на открытое пространство, поросшее кустами, я услышал невдалеке предупредительный лай. Удивился - откуда здесь может быть собака. Грибники на такую даль обычно с собаками не ходят. А праздных гуляк здесь вообще быть не могло. Продолжаю идти в том же направлении. Лай повторился, но уже значительно ближе и, кажется, с другой стороны от меня. Но и это меня сильно не насторожило - мало ли какая собака может бродяжничать.

Преодолев заросли кустарника, я вышел на открытое пространство и замер от неожиданности. Передо мной, метрах в десяти, ровным полукругом расположилась собачья стая. Она состояла, наверное, из доброй дюжины псов разной величины и масти, среди которых выделялись три могучих кобеля непонятной породы. Все они неподвижно стояли, повернув головы в мою сторону, не выказывая никакой боязни перед человеком, ни испуга от неожиданной встречи.

Таких свор я ещё никогда не встречал. Попадавшиеся мне раньше собачьи стаи на Патрокле (во Владивостоке) были в те годы куда меньших размеров и состояли из средней величины дворняжек, которые, к тому же, сразу убегали при моём приближении. В подобной ситуации я ещё никогда не находился, но знал, что от таких собак всегда можно ждать неожиданных действий. Если набросятся, то не сдобровать! И палка не поможет.

Как нарочно, вокруг не было ни одного хорошего дерева, на которое можно было бы взобраться. Кругом росли лишь огромные сосны в два обхвата, да густые кусты между ними. Понимаю, что стоять так нельзя, надо что-то срочно предпринимать и ни в коем случае не показывать страха или нерешительности.

Пробую применить действия, которых обычно боятся собаки - наклоняюсь к земле, не сводя с них взгляда, показывая, что беру палку - не реагируют, стоят, как вкопанные. Тогда я внезапно громко кричу, замахиваясь палкой в их сторону - они вновь ни с места. Делаю угрожающий шаг вперёд - только ещё больше напружинились. Что за чертовщина! Неожиданно попал в ситуацию! Но что-то же надо делать, не давая им инициативы. Ни назад, ни в сторону уходить нельзя. Идти через них - неизвестно, чем это кончится. Этот вариант надо было делать сразу, без остановки и выжидания... Дать им свой завтрак - так подумают опять-таки о моей слабости. Это не тот случай. Но должны же они хоть немного уважать, либо бояться людей! Тем более что среди всей этой собачьей братии вижу несколько породистых бродяг, правда, потрёпанных и грязных. Есть даже маленькая болонка. Как она-то попала в такую глушь?!

Да, сейчас явно необходимо нестандартное решение. Я бросаю на землю сумку, хватаю обеими руками палку, поднимаю её к правому плечу на уровне глаз, наводя на самого большого громилу, и тут, не дожидаясь моих дальнейших действий (перечень которых был уже существенно ограничен обстоятельствами), вся свора бросилась наутёк во главе со своим предводителем. Только треск стоял от ломающихся веток кустарников. И сразу же затрещало справа и слева от меня и понеслось в том же направлении. Неужели, я уже был окружён псами со всех сторон? Или это было их боевое охранение, предупреждавшее лаем о моём приближении?

Вот это ситуация! Вот так стая! Такой и большого зверя под силу взять, что они, по-видимому, и делают. Возможно, огромные кости и черепа - это их рук (то есть челюстей) дело?! Не может быть, чтобы они вот так просто собирались здесь для увеселительных прогулок. Да ещё в самую глушь прятались... Однако человека всё-таки опасаются, и знакомы с охотничьими приёмами, и, по-видимому, на людей всё же не нападают. Иначе, разговоров на эту тему было бы предостаточно... А в общём-то, сегодняшняя ситуация была не из приятных, учитывая её неожиданность. У меня после этой встречи ещё долго поджилки тряслись от возбуждения. И я уже шёл по лесу с надлежащей осмотрительностью.

Я шёл и думал о том, что проблема одичавших собак, безусловно, существует, и хотя она пока не представляет серьёзной опасности, но может перерасти в настоящее бедствие. Собаки вполне могут заполнить нишу, оставшуюся в наших лесах после уничтожения волков, и будут причинять не меньший вред и лесу, и человеку. Пока что их в лесах ещё немного, и они полностью не адаптированы к новому образу жизни. Но приспособление произойдет очень быстро. Через несколько лет они размножатся и пополнят свои ряды новыми партиями беглецов. Тогда держитесь лесные обитатели! Имеемой сейчас в лесах пищи для образующихся стай скоро не хватит. Естественно, собаки ринутся в деревни и на городские окраины. А могут и в центр города забраться. Кто их там отличит от обычных городских бродяг?!

Да, одичавшие собаки могут стать пострашнее волков в своей силе и в знании человека. Среди них уже сейчас встречаются настоящие волкодавы. А вполне могут присоединиться и представители тех страшных пород, которые даже в домашних условиях порой грызут насмерть своих хозяев. Присоединиться, будучи покинутыми хозяевами, либо убежав от их грубости и жестокости. Объединённые в крупные стаи, с их знанием человеческих обычаев и нашей психологии, они могут стать не только бедой, но и серьёзной угрозой для общества. Об этом стоит подумать уже сейчас, пока ещё не поздно. Подумать и не допустить их превращения в наших одичавших недругов и конкурентов.

Вторая половика восьмидесятых и начало девяностых годов была для меня тем периодом, когда моя двигательная активность всё более ограничивалась, и когда я постепенно лишался основных своих жизненных стимулов. В это время отпускные периоды я больше проводил на садовом участке, пытаясь хоть там не потерять столь необходимого мне общения с живой природой. Походы же по лесам ограничивались, в основном, местами, прилегающими непосредственно к Ломам, не дальше Ломовского болота; хотя в отдельные (относительно светлые для меня) промежутки времени я делал попытки добраться и до своих заповедных районов.

В один из таких походов всё же дошёл до Самсонова. Чрезмерно устав, заходить к старичкам не стал. Решил отдохнуть, а затем пересечь большое поле (засаженное в этом году картошкой), чтобы добраться до знакомого леса с той, памятной берёзовой рощей. Прилёг на прогретую землю под высокой развесистой рябиной, росшей за околицей, и какое-то время лежал в изнеможении, наслаждаясь постепенным уменьшением боли и возвращением возможности более свободно двигаться.

Отдохнув, решил отведать уже красные, поспевающие ягоды, которыми было обвешано дерево, и взобрался на нижние ветви. Ягоды показались мне достаточно вкусными (вполне возможно, что это был невеженский сорт), и я решил собрать пакетик, чтобы хоть что-то принести сегодня из леса. Вспомнив давнее детство, даже залез на самую вершину этого рябинового великана, откуда всё равно ничего нового не увидел ни в сторону ближнего леса, ни в направлении Стромихина. Как ни странно, спина позволила мне выполнить эту достаточно необычную для моего возраста и, особенно, состояния операцию - не подвели и руки, и ноги, несколько отвыкшие за сорок с лишним лет от таких упражнений.

Вкусив вновь это завораживающее чувство высоты и покачавшись вдобавок на верхних тонких ветках, я побросал вниз самые крупные и спелые грозди и минут через пятнадцать спустился вниз. Собрал ягоды и направился прямиком через поле к лесу. Кругом не было ни души, и я надеялся, что меня не примут здесь за незаконного сборщика (картофеля).

Идти пришлось более километра, и я четверть часа ковылял по картофельным междурядьям, выискивая более легкую дорогу. Картофельная ботва была высокой и сочной, цветы уже отцвели, и на их месте гроздьями висели зелёные плоды-"бубенчики". Давненько я их не видел. На огороде мы обходились без картошки. По другим картофельным полям в это время года я не ходил. И теперь вид этих невзрачных зелёных "яблочек" вновь напомнил мне детство, когда мы с мальчишками собирали их на участках перед домом, кидались ими или бросали на дальность с помощью упругого прутика. Летели они высоко, как из рогатки, намного выше наших стрел, выпущенных из самодельных луков, порой даже скрывались из вида и приводили в изумление ворон и галок, пролетавших в это время над нашими участками... Хотелось и сейчас сделать нечто подобное, и я собрал в карман с десяток особо крупных шариков, чтобы у леса послать их в обратном направлении изобретённым нами - мальчишками способом.

Преодолев, наконец, картофельную преграду, я вышел к опушке леса. Спина вновь ломила, ноги с трудом передвигались по ухабам поля. Прилёг на краю, у можжевеловых кустов, и какое-то время вновь наслаждался отдыхом и покоем. Пора было и перекусить. Я так и сделал, а потом сломал несколько прутиков и попытался забросить с их помощью зелёные шарики подальше, в картофельное поле… Бросать приходилось только одной рукой, без включения туловища и поясницы... И ничего не получилось. Бубенчики еле соскальзывали с прутика и падали совсем близко. Во избежание неприятностей со стороны спины, пришлось прекратить эту детскую забаву.

Заходить глубоко в лес сегодня было просто опасно, и я прошёлся только опушкой, не узнав старые места и не найдя ни одного хорошего гриба. В какой-то момент с высоты крутого берега увидел Страданку. Это место я отлично помнил с прежних времен - широкий заболоченный участок, может быть, даже и перегороженный здесь бобровыми постройками.

Чтобы перейти речушку, следовало спуститься немного вниз по ручью и там найти подходящую переправу в виде брода. Метров через сто от заболоченного места речка была уже совсем мелкой, и мне не составило труда перейти на противоположный берег и выйти на хорошо знакомую дорогу.

Ещё один мой визит в этот район Страданки состоялся уже в начале девяностых. Не найдя грибов на правобережье речки, я надеялся увидеть их в лесах напротив, которые в общем-то всегда были малопосещаемыми. Перебрался с большим трудом и порядком промок в своих кедах. Пойма речки в этом месте была сильно заболочена, и пришлось утопать в чёрной грязи вплоть до возвышенного противоположного берега.

Берег был истоптан и полностью разрыт - по всей видимости, кабанами. Это удивило меня. До сих пор о кабанах в этом районе я не слышал и следов их нигде не встречал. Откуда они могли сюда забраться? Правда, болот кругом много, да и местность какая-то дикая, нехоженая - чего бы им не появляться в округе! Точно так же, как и стаям одичавших собак, промышлявших тут в последнее время.

Но сколько же их тут было! Огромное стадо, судя по оставленным следам. Не отстреливают их здесь, что ли? Хотя животные эти очень пугливы и редко попадаются на глаза человеку, и выследить их, тем более, приблизиться к ним весьма непросто. Лосей вот в окрестностях почти не стало. С ними, видимо, разобраться куда проще. В семидесятых и восьмидесятых свободно по всем лесам разгуливали, на автострады выходили. Один такой даже с автобусом в районе ГАИ столкнулся - не желал уступать дорогу. Лежал потом целый день в канаве, - огромный, поверженный. Рядом автобус стоял - тому тоже крепко досталось, своим ходом до автобазы уже не дотягивал. Так и не узнал я потом, который из них быстрей оправился…

Два раза я столкнулся с лосем лицом к лицу. Один раз это случилось на лесной тропинке, второй - на болоте. Прошли совсем рядом - огромные, величественные. Хоть с виду и мирные, но опасаться приходилось, особенно там, на болоте, на совсем узкой дамбе, когда и сойти-то некуда было. Отошёл к самому краю, схватился за стволик сосны и жду, а поджилки трясутся от страха. Стоит великану пнуть меня разок - сразу в канаве очутишься, да еще с переломами всякими. Силища такая, что передним копытом медведю башку проламывает!.. Тогда обошлось, смилостивился властелин. Только посмотрел на меня краем глаза. Глаз огромный, коричневый, а взгляд совсем мирный. Хотя к сентябрю дело двигалось - опасное время. Кровь кипит, может и напасть.

Вспомнился тогда случай, о котором совсем давно прочитал в какой-то газете. Велосипедист на лесной дороге с таким же великаном повстречался. Что уж тогда послужило причиной раздора - то ли сам велосипед, то ли его хозяин, сказавший властелину пару ласковых, когда тот не захотел уступать дорогу. Но рогатый вдруг ткнул ногой не свернувшего в сторону бедолагу. Тот кубарем со своего "коня" покатился; велосипед же почему-то остался стоять на месте, и разгневанный хозяин лесов принялся молотить его уже обеими передними ногами, проверяя конструкцию на прочность. Пришедший вскоре в себя потерпевший вполне разумно рассудил, что спасение материальной части сейчас неуместно, и поспешил покинуть место баталии и взобраться на дерево для большей безопасности. Конечно, потом он долго проклинал твёрдокопытного злодея, обнаружив на тропинке вместо машины груду металло¬лома...

Нет, подобных встреч с кабанами в дневное время у жителей нашей средней полосы за последние годы не наблюдалось. Так что мне можно было особенно не опасаться на этот счёт. Однако было немного не по себе, когда я забирался в лесную чащобу, начинавшуюся здесь почти сразу, у речки. На крутом берегу и дальше рос невысокий, но сплошной ельник, в котором в жаркую погоду вполне могли скрываться грибы.

Зайдя в эту колючую еловую глушь, я не сразу освоился после яркого света и почти ничего не видел, а только чувствовал много-численные еловые ветки, хватавшие меня со всех сторон - цеплявшиеся то за голову, то за руки, то за одежду. Пришлось в прямом смысле слова прямо-таки продираться сквозь частокол стволов, торчащих во все стороны обломков веток и расположенных повыше игольчатых еловых лап, сыпящих сухую хвою мне за шиворот.

После нескольких минут невероятных усилий, вспотев от напряжения и окончательно потеряв видимость по причине запотевших очков и паутины, прилипшей к лицу и стёклам, я признал себя побеждённым и стал искать пути к отступлению. Встречавшиеся под этой хвойной завесой трухлявые сыроежки, мухоморы и всякие иные поганки меня совершенно не вдохновляли на продолжение дальнейших страданий. Идти же дальше, в полную неизвестность, с надеждой на "светлое будущее" не было оправдано моим теперешним состоянием.

Пришлось и в этот раз оставить дальнейший поход на потом, а возвращаться кратчайшим путем обратно к реке. Слава богу, что эта дорога не оказалась долгой, и ещё через десяток минут испытаний я, наконец, "пролез" на свободу с карманами и сумкой, полными колючками, палками и даже сухими шишками… Нет, подобные путешествия в последующем совершенно не вдохновляли меня, и я оставил их для других - более крепких и настойчивых.

Хотелось мне в девяностые годы добраться и до заветного "грибного треугольника", хотя я понимал, что и там всё должно было измениться в худшую сторону, Не может же лес, каким бы он ни был богатым и "заповедным", непрерывно выдерживать безжалостные людские набеги. Однажды всё же добрался до южного самсоновского поля (через которое мы ходили к треугольнику) и был поражён совершенно изменившейся здесь картиной.

Поле, вместо колосящейся на нём ржи, или цветущей гречихи, теперь сплошь заросло сорной травой, было заставлено срубами недостроенных домиков, огорожено со всех сторон железобетонными столбами, на которых в отдельных местах висела колючая проволока. "Цивилизация" перестройки коснулась и этого заповедного уголка, нарушила ещё одну экологически чистую до этого зону, сразу сделав её непривлекательной и опустошённой. Уже не видно было здесь и берёзовых колков, некогда так радовавших нас в центре поля, ни цветущих лужаек по краям его, ни быстрокрылых насекомых, снующих некогда в несметных количествах над этой цветущей лесной возвышенностью... Идти дальше было уже незачем, хотя проход в ограде был, и тропинка через поле сохранилась. Ясно было, что "переселенцы" добрались и до всех окружающих участок лесов.

С этого края поля сравнительно недалеко было и до земляничного царства. Конечно, земляники уже давно не было (да и вообще она там уже не существовала), но так хотелось ещё раз встретиться со своим другом! И я пошёл краем поля, ища знакомую тропинку... Нашёл просеку, уходящую отсюда в глубину лесного массива, и пошёл по ней, подминая нетоптаную траву. Тропинка, как таковая, исчезла - видимо, в последние годы ходить по ней не было никакой надобности. Вправо и влево от выбранной мной дороги отходили перпендикулярно идущие старые вырубки, чередующиеся с обширными полянами среди редкого высокого леса. Все они густо заросли травой и не представляли интереса с точки зрения грибов и ягод.

Я пробирался через траву по кочкам и ухабам, оставленным некогда колесами тяжёлого транспорта, углубляясь всё дальше и дальше в смешанный лес, так хорошо знакомый мне раньше. Сейчас же местность казалась неузнаваемой, и просека вела, вроде бы, совсем не в нужном мне направлении. Может, это другая просека? Уже должен бы появиться просвет на болото, расположенное вправо от меня и тянущееся на несколько километров, вплоть до самого земляничного царства. Вполне возможно, я мог и ошибиться сейчас в этом хитросплетении старых дорог и просек и иду невесть куда. А если и вовсе закручусь в этих лесах, то лишние пять-шесть километров пути мне будут обеспечены, - как пить дать!

Пройдя ещё с полкилометра и по-прежнему не узнавая леса, я не решился испытывать далее свою судьбу и с грустью повернул обратно, глубоко сожалея о несостоявшейся встрече. Когда ещё я решусь на такой подвиг? Когда вновь соберусь с силами для дальнего похода? Что ж, в любом случае буду надеяться на следующие годы...

Скрипя и стеная, я вышел, наконец, на своих "ходулях" к полю. Отдохнул на краю его, не занятом садовым хозяйством, погрустил о таких, нерадостных для меня переменах и поскрипел в обратном направлении, к остановке. В этот раз я возвращался совершенно пустой - без грибов и ягод. И это придавало настроению ещё более минорный оттенок. Что ж, и такое бывает. Главное, - выдержал поход, повидался с некоторыми любимыми краями. И это уже здорово. Большего в моём положении ждать не приходится. Это - моя судьба, и от неё не уйдешь. Теперь - не следует сворачивать со своего курса, чрезмерно перенапрягаться, пытаться делать невозможное... Это удел молодых и здоровых. Мне же остаётся только помнить о былом счастье - счастье физической свободы, дарящем радость и возвращающем силу жизни...

Да, подобные походы в ту пору давались мне с огромным трудом. Еле добравшись, наконец, до автобусной остановки, я без сил повалился на землю у облюбованной мною сосны, рядом с каменным забором санатория "Зелёный городок", и в течение двадцати-тридцати минут приводил себя в чувство...

Как это хорошо - вот так лежать на спине, смотреть вверх и ни о чём не думать: ни о болезнях, ни о домашних заботах, ни об иных тяготах жизни. Только лежать и дышать всей этой красотой, сотворенной окружающим миром... Вечернее солнце уже не печёт, однако приятно греет, не давая охлаждаться разогретому ходьбой телу. Надо мной светло-голубое небо, покрытое легкими перистыми облачками, ярко светящимися в лучах заходящего солнца. Кругом высятся деревья, в основном, корабельные сосны: с гладкими ровными стволами и шапками из ветвей и хвои на вершинах.

Мне особенно приглянулась одна такая красавица, удивительно стройная и элегантная: с ровным, тонким стволом без единого сучочка до самых верхних веток и без какого-либо намёка на дефекты, или даже изгибы. Таких идеальных, безупречных творений здесь больше не видно. Хотя и все остальные также прекрасны в своем роде. Рядом с ней стоят две другие - срослись у основания и, раздвоившись на высоте четырех-пяти метров от земли, растут в разные стороны, как два близнеца, абсолютно похожих друг на друга.

Чуть подальше, у дороги, прямо напротив меня - уже совершенно иное дерево: с густой, широкой кроной и изогнутыми, торчащими в разные стороны ветвями - совсем как на одном из этюдов Шишкина. Другие сосны, потолще стволами, но такой же высоты, стоят довольно редко друг от друга, не закрывая своей хвоей великолепной лужайки, которую не успевают измять многочисленные отдыхающие и любители лесных прогулок.

У самой остановки высятся, не уступая соснам в размерах, несколько развесистных берёз - с широкой кроной и густой блестящей листвой. А дальше, на той стороне дороги, у самой речки, густой зеленью темнеет ракитник. В листве и хвое повсюду резвятся и верещат какие-то мелкие пичужки, оживляя своим щебетаньем тишину этого уголка.

Вокруг каждой сосны разрослась мелкая поросль рябинника и березняка, подымающаяся на высоту шести-семи метров. Вот и около той, под которой лежу я, тоже поднимается вверх с десяток тонких стволов, в которых я обычно прячу свою прогулочную палку. Сливаясь с живыми ветвями, она стоит практически у всех на виду, но все время остается незамеченной, и я каждый раз приезжаю сюда с уверенностью, что она и на этот раз облегчит мне путь по лесам и болотам.

За речкой, на левом возвышенном берегу её, расположился посёлок Ломы. Оттуда временами слышатся крик петухов, кудахтанье кур, отдалённый женский говор и весёлые голоса ребят. Деревенские мальчишки периодически заезжают и сюда, к остановке, на своих мопедах и велосипедах, нарушая здешнюю тишину криками и треском моторов. Иногда доносится сюда и далёкий рёв авиалайнеров с расположенного километрах в десяти аэродрома. Он разместился как раз на месте верховых болот, питавших ранее своими водами некогда полноводную Востру, сейчас порядком обмелевшую и во многом потерявшую свою былую прелесть. Но речка ещё течёт. Она совсем рядом. Её весёлое журчанье в тишине порой слышится и с моего места. И на её берегу я тоже люблю проводить эти непродолжительные минуты ожидания. Там уже иная красота, рождающая иные чувства и ощущения, но столь же дорогая мне, как вся бесконечно любимая мной природа.

Бывали у меня здесь, в месте моего отдыха, и интересные встречи. Однажды я познакомился с девочками (четырёх-восьми лет), отдыхавшими в санатории вместе со своими родителями. Я обратил на них внимание, когда те играли "в домик" вблизи от остановки автобуса. Натянули на кустах под большой сосной тент, развесили кругом разноцветные тряпочки, внизу смастерили что-то наподобие столика со стульями и играли там в куклы. Я лежу и наблюдаю за ними. Девчонки такого возраста мне всегда нравились. У них всё одинаково и всё основательно. Нет непрерывной мелкой суеты, постоянных ссор и стычек по любому поводу, как у мальчишек. Вот и эти - сидят, что-то делают и о чём-то мирно беседуют.

Я смотрю на них и вспоминаю игры моей любимой внучки, у нас во Владивостоке, с её подружками - Лёлей, Аней, Женей и Катей. Всё точно так же: наряжают куклы, кормят их, укладывают спать, играют в школу, в магазин, шьют для своих подопечных подушечки, одеяла, платьица, делают всякие украшения... Как бы я хотел сейчас её увидеть. Чтобы она была совсем рядом - как те девчата. Возилась бы, вертелась, шумела, играла у меня на гла¬зах. Пусть и капризничала бы иногда. В этом их жизнь. И как всё это прекрасно!

Почему некоторые взрослые не выносят шума и крика малых ребят! Неужели, это может мешать кому-либо?! Для меня же нет большего счастья, чем слышать их песни, крики, топот, возню и даже мелкие перебранки по пустякам, видеть их весёлые лица, чувствовать восторженную непосредственность их душевных порывов и радоваться вместе с ними...

Одна из девочек, самая младшая, неожиданно отошла в мою сторону и стала искать последние ягоды малины в густом невысоком малиннике, разросшемся поблизости. Ягод тут уже почти и не было - всё было собрано жаждущими витаминов отдыхающими.

Я спросил у неё, хочет ли она ягодок - у меня сегодня был неплохой сбор: брусника, малина, немножко голубики, и мне хотелось поделиться с девчатами этими деликатесами. Она с детской непосредственностью подставила мне обе ладошки, и я стал наполнять их вначале гонобобелем, а затем и малиной. Но ладошки оказались слишком маленькими, и ягоды вскоре стали высыпаться наружу. У меня, как нарочно, не было с собой ни бумаги, ни лишнего пакета. Поэтому я сказал, что, если понравится, то пусть приходит ещё - до автобуса у меня оставалось достаточно времени.

Девочка поблагодарила меня и поспешила к своим подружкам. А я снова прилег, радуясь, что нахожусь на сухой, прогретой солнцем, траве и могу хоть немного отдохнуть и обсохнуть после длительного ползания по мокрому болоту... Минут через пять вижу - вся девичья компания дружно подымается и направляется в мою сторону. Значит, понравилось моё угощение - идут за следующей порцией.

Девочки подошли к малиннику и встали с противоположной стороны, не решаясь подойти поближе. Я облегчаю им задачу, спрашиваю:
- Ну, как, понравилось?
- Да, понравилось, - отвечают. - А мы тоже здесь малину собираем. И землянику даже, - добавляет одна из них.
Действительно, отдельные земляничинки я и сам здесь находил - рядом со своим местом. Интересуюсь у них, как их зовут и где они проживают. Звали их Настей, Наташей, Мариной и Олей. А жили они вместе с родителями в санатории.
- Если понравилось, то подходите поближе, - приглашаю я. - У меня на всех ягод хватит.

Первой подошла самая старшая. Ладошки у неё оказались побольше, и в них вместилось с полстакана ягод. Я вначале начал наполнять их спелой брусникой, тоже очень сладкой и вкусной, но девочка сразу поблагодарила меня и попросила "синеньких", которых я давал её подружке. Голубики у меня было немножко - всего на донышке бидона. Поэтому я добавил к нему хорошую порцию малины, которая стала пересыпаться из ладошек через край. Девочка хотела, было, положить ягоды в карман, но я сразу отговорил её от этого, чтобы не испачкать платьице. Подошли по очереди и остальные и, довольные, пошли продолжать свои игры.

На следующий день примерно в то же время я вновь возвращался из леса с ещё большей добычей. Девочки играли на том же месте, только их сегодня было трое - без маленькой Наташи.
- Здравствуйте, девочки! Идемте ягоды пробовать, - приглашаю я их. Те немного замялись, но пошли за мной.

- Что так невесело? - спрашиваю. Молчат. Насыпаю всем по полной пригоршне. Те говорят спасибо и быстро уходят к себе в домик. Наверное, рассказали родителям, а те запретили впредь пользоваться подобными угощениями от "всяких незнакомых дядей". Разумно, конечно, - сейчас всякое может случиться. Чего только не принесла нам перестройка. Убивать, калечить друг друга стали, детей похищать, даже игрушки со взрывчаткой подбрасывать. Вот до чего дошло человеческое безумие! Дальше уже некуда. Правда, в последнее время таких невероятных случаев стало поменьше... Но где узнаешь, кто добрый, а кто просто прикидывается таким. Поэтому и боишься всего, даже доброты человеческой.

Нашей бабуле как-то в этом году один прохожий ни с того ни с сего подарил вдруг килограмма два помидор. Вроде, дал от доброго сердца, когда бабуля у дома с палкой прогуливалась. Та была страшно довольна - ведь только ей одной выпала такая удача. Гордая пришла домой и хвасталась своим подарком. Помидоры отличные, сочные, мы такие деликатесы в этом сезоне ещё и не пробовали. Я же на всякий случай отсоветовал даже пробовать это угощение - мало ли что! Сын мой был такого же мнения...

Да, как быстро отвыкли мы от доброты и порядочности; стали бояться друг друга, перестали доверять незнакомым людям. А жаль, что жизнь такая настала, - когда добро друг другу сделать нельзя. Сколько радости это приносит каждому, в том числе, и самому дарящему. Добро и любовь, переполняющие душу человека, должны иметь выход. Должны устремляться навстречу другим людям, чтобы наполнять и их сердца такими же чувствами, делать их теплее и добродетельнее. Как этого сейчас не хватает всем нам в жизни!

В тот день я не был удовлетворён общением с малышками. Мне хотелось сделать для них ещё что-то. Но они ко мне больше не подходили. Вдруг, незадолго до прибытия автобуса, я увидел со¬всем маленькую девочку, вышедшую из санатория на остановку вместе со своим папой. Сначала она весело каталась на его плечах, направляя движение в нужную сторону. Потом они вместе пошли собирать ягоды в том же малиннике. О чём-то переговаривались, советовались друг с другом. Папа любовно поправлял на девочке одежду, очищая с платьица приставшие колючки, нежно гладил её по головке.

Когда они немного приблизились ко мне, я подозвал малышку:
- Хочешь, я дам тебе ягодок?
- Ну, зачем? Не надо её баловать!.. - сказал папа, но не запретил подойти ко мне за подарком. Я стал насыпать ягоды в её пакет. Но тут как раз подошёл автобус, и мы заспешили на посадку. Сели недалеко друг от друга. Поехали. Смотрю, девочка всё чаще засовывает ручку в пакет, доставая оттуда то бруснику, то гонобобель. Подхожу к ним и подсыпаю ей новую порцию.
- Ну, не надо, - повторяет папа. - Хватит её баловать. Спасибо большое!.. А как вас зовут? - спрашивает.
- Виталий Всеволодович, - отвечаю.
- Ага, значит Виталий.
- А вас?
- Евгений. А дочку - Оленькой. Вот и познакомились!
На выходе из автобуса попрощались. Я пожелал малышке расти здоровой, быть доброй и умненькой. Папа поблагодарил меня "за доброту душевную" и сказал, что дочка запомнила меня - дядя Виталий!
- Мы вас помянем!..

Только теперь я обратил внимание на внешность собеседника. Несомненно, это был человек духовного сана. Внешность, причёска, манера говорить и… доброта, как бы льющаяся из его души наружу, - всё подтверждало это. И я был рад за его дочурку. В семье она будет видеть только добро и душевную близость родителей. А чего большего можно пожелать нашим детям!..




                ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА

Последующие девяносто третий и девяносто четвертый годы я уже не в силах был ходить на дальние дистанции, а с девяносто пятого и вовсе лишился возможности двигаться. Начался период тяжёлой борьбы хотя бы за частичное восстановление. О лесе в данной ситуации приходилось только мечтать. Но мечты не покидали меня. Вид леса преследовал меня во сне и наяву, заряжая неукротимым желанием встречи с любимым другом.

И вот мечта сбылась. В девяносто седьмом году я впервые после вынужденного перерыва сумел добраться до ближайших черничных участков, а в следующем году - уже преодолевал на двух палках и расстояние до самой Пежи. Самсоновское направление казалось мне (да и было на самом деле) менее перспективным. Однако память о прошлых походах, о любимых лесах часто тревожила моё воображение...

Двухтысячный год был небогат на чернику. После двух недель непрерывных сборов бабусь-одиночек и артелей ивановских старателей, ягод в прилегающих к Ломам районах вообще не осталось. Исследовав все ближние леса и убедившись, что найти здесь ягоду вряд ли возможно, я решился на поход в сторону Стромихина в надежде на обширные черничники этого района. Прошёл знакомыми лесами до якимовской просеки. Затем - по ней в направлении Якимова, но всё было тщетно. Черничник был повсюду, однако ягод в нём практически не было. Возможно, её и побрали, но тогда сколько должно было пройти здесь народу, чтобы обчистить целые километры леса! Скорее всего, ягода в этих местах просто не уродилась в этом году в связи с майскими заморозками; или же черничник отдыхал, что тоже вполне закономерно после предыдущих лет активного плодоношения... Оставалась последняя, хотя и весьма малая надежда, на местечко у самого болота, где мы чаще всего собирали чернику в семидесятые годы.

Вот и обширная вырубка в районе болота. Это сюда мы выскочили с сыном в 1974 году, спасаясь от страшной грозы... Те же штабеля гниющих брёвен по краям просеки. Та же перпендикулярная дорога, ведущая через лесные дебри к дальнему горшковскому полю. И рядом с ней тот же муравейник. Только сейчас он не огорожен защитной деревянной решёткой. Залитая солнцем просека упирается в густые ели. Это уже новая поросль, которая двадцать пять лет назад только начинала развиваться... Нет, те края не для меня сегодня. Дай бог, обследовать эту часть леса.

Хотя боль и не давала спокойно двигаться, но я не выдержал и сразу углубился вправо. Картина леса не порадовала меня. Густой высокий черничник, покрывавший сплошным ковром землю, был измят и почти пуст. Где-где чернели отдельные ягодки. Чувствовалось, что эти места хорошо знакомы сборщикам и были многократно пройдены вдоль и поперёк. Легко можно было догадаться, что та же участь постигла и противоположную часть леса. Но всё же следовало в этом убедиться, и я перешёл просеку.

Этот лес раньше представлял собой пространство, пересечённое многочисленными вырубками и дорожками, идущими в самых различных направлениях. Как уж это не запутывались в них лесорубы, углубляясь далеко за болото, понять было трудно. Я в них постоянно плутал, правда, в конце концов, всегда выходил в нужную точку. Вот и сейчас, у самой просеки попал на развилку двух дорог, идущих в разных направлениях, в сторону болота. Выбрал юго-восточное - к Стромихину, а потом пошёл параллельно широкой, заросшей малинником вырубки.

Картина леса с давних пор изменилась мало. Если я не помнил основные ориентиры, то лес в целом казался мне знакомым. Как и прежде, ягодник был повсюду. Ягод же, в отличие от других лесов, здесь было намного больше, хотя следы былых набегов на них виднелись вполне отчетливо. Я стал останавливаться у отдельных кустиков, а вскоре засел на полянке, где было много поспевающей ягоды, спрятавшейся в глубине молодого, густого черничника.

Собрав здесь стаканов пять и наткнувшись на осиное гнездо, замаскированное под маленькой ёлочкой, я оставил этот участок сердитым кусакам, а сам перешёл на противоположную сторону малинника. И сразу же напал на чернику. Она стала попадаться отдельными необранными кустиками, что позволило перейти к моему обычному способу сбора - "лёжа" и "на коленках". Двигаясь так от куста к кусту, я вскоре вышел на совершенно необранное местечко с недавно налившейся ягодой, что меня удивило и обрадовало одновременно.

Черничник в этом месте был молодой, высокий. Зелёные кусты были сплошь увешаны крупными голубоватого цвета ягодами, и собирать их тут было одно удовольствие. Радовало ещё и одиночество. По крайней мере, здесь не было слышно ни разговоров, ни крика, ни треска ломающихся веток - как обычно бывает на хорошем месте в разгар ягодной страды. Возможно, кто и скрывался где-то за тем же занятием, но только не в этом ягодном месте. Можно было собирать без спешки, щадя свою поясницу.

Часам к четырём бидон был полон. Хотелось немного походить в этих местах кругами, чтобы поближе познакомиться с черничником - размерами ягодника, наиболее богатыми участками (на будущее). Но всё же решил оставить разведку до следующего раза и поспешил на шестичасовой автобус, чтобы не томиться в полуторачасовом ожидании до половины восьмого. Два часа времени на шесть километров пути было дня меня вполне достаточно, даже с учетом моих непременных остановок и сильной жары, серьёзно осложнявшей перемещение по открытым участкам местности. Радующее меня сегодняшнее "открытие" прибавляло сил, и самый тяжёлый (обратный) участок пути я преодолел без чрезмерного напряжения.

В следующую неделю я ещё три раза сходил в эти края, и каждый раз набирал свою "бидонную" норму, дважды даже превысив её на один-два литра. Черники по-прежнему было много повсюду, но попадались и особенно богатые полянки. Видимо, ягода спела здесь не везде одновременно, и сборщики оставили её на будущее, либо для других искателей. Однако все эти четыре дня моих походов в этих местах я не встретил ни одного любителя ягод.

Правда, по дороге в лес дважды встречались грибники, ищущие здесь грибные богатства. Но изобилия грибов не было. В этот период тут росли, в основном, лисички, но и те попадались далеко не во всех окрестных лесах.

Одного мужичка я встретил в первый день своих скитаний, когда отдыхал на старой вырубке, уже на якимовской просеке. Ещё издали услышал какие-то необычные дребезжащие звуки. Они были явно не лесного происхождения и, скорее всего, издавались то ли тачкой, то ли какой иной легкоподвижной колёсной техникой, ибо любая тяжёлая сюда вряд ли могла добраться, учитывая колеи, ухабы, коряги и целые стволы деревьев, лежащие поперёк проезжей части дороги.

Я с интересом стал ждать и минут через пять увидел мужичка, изо всех сил толкавшего перед собой велосипед с моторчиком, весь от руля до багажника обвешанный корзинами, пакетами, рюкзаками и прочим скарбом любителя лесной охоты. Мужичок направлялся в сторону Якимова и, видимо, не знал об основных дорожных трудностях, ожидавших его уже через сто-двести метров. Налегая на руль и багажник, он с трудом продвигал своего двухколесного иноходца через ухабы и даже не заметил меня, сидящего несколько в стороне от дороги.

Моё приветствие оказалось для него столь неожиданным, что он чуть не повалился вместе со своими пожитками в очередную колею, наполненную водой, правда, чистой. Справившись с колеей и вновь приняв вертикальное положение, он поинтересовался, "каким чёртом меня сюда занесло" и "много ещё тута водится таких крикунов".

Узнав, что крикунов больше "нету", но зато есть "петушки с лисичками", он обрадовался и расспросил меня подробнее о "лисьих норах" и "петушиных насестах", а потом и о дороге в сторону Якимова. Он знал, что просека ведёт "куда-то далеко", но вот "куда" - "мозги запамятовали". Поверив мне, что мучиться так дальше не стоит, он решил побродить по указанным мною местам здесь, поблизости.

- Да как вы с такой тягой ходить в лесу будете? - спрашиваю.
- Колёса на просеке оставлю, - кому нужны-то! - отвечает.
- И по просеке ведь нелегко вот так двигаться!
- Да нет, дальше мотор включу, и до "самова городу" можно ехать. Не раз так вот сюда добирался... правда, дальше "этова" не ходил...
- А каким путём в город едете?
- Через Андреево. Там хороша дорога. Оттоль и в сады самсоновские можно доехать...
И мужичок поскрипел в обратном направлении, а его пустая поклажа ещё долго гремела вдали, нарушая тишину и покой елового бора.

Другого мужичка я встретил в следующий свой поход сюда, когда уже целенаправленно шёл за черникой. Встреча произошла на этой же просеке, но уже вблизи от "моего" места. Смотрю, метрах в двадцати от меня дорогу резво перебегает кто-то с корзиной. Кто, - понять не могу: на голове платок, рот и нос замотаны какой-то тряпкой. Перешёл и пошёл вглубь по перпендикулярной вырубке.
- Как успехи? - приветствую я его.

Он резко оборачивается (конечно, в своих "противочумных" доспехах меня и не увидел) и вдруг узнает:
- Так это ты здесь крутишься на своих ходулях! И подумать не мог, что сюда заходишь!
Теперь и я его узнал. Недели две назад мы разговаривали на остановке в ожидании автобуса. Тогда он с полкорзины лисичек нёс, а я ходил, в основном, за ягодами.
- Значит, правильно я вам тогда координаты указал, - маршрут ваш понял.
- Нет, я и поверить не мог, что в эти леса заходите! Тяжело ведь на костылях-то!
- Зато, какие леса! Да и народу здесь нет - тихо, спокойно. И ягоды кое-где остались.
- А где ягоды? Я тоже здесь места знаю.
- Да по обеим сторонам просеки, больше слева.
- И много?
- Пока по бидону набираю.
- Эх, ты! Давайте, я с вами пойду. Давно хочу эти места узнать.
- Да я еле скриплю, всё с остановками. Со мной никто ходить не может.
- А вы посидите, пока я грибы здесь соберу, потом вместе пойдем. Я быстро собираю.
Такой вариант меня совершенно не устраивал. Остановки делаю, когда это мне надо. А так, по заказу, и чтобы он собирал, а я лежал... Нет, не хочу.
- Спасибо, но я уж один поплетусь. Удовольствия со мной вам мало будет. Да я и сам не знаю, куда пойду - по состоянию... А ягоды уже совсем рядом. Будете собирать грибы на этой стороне и до ягод дойдёте. Только вглубь не заходите - там болото непролазное…
Мы пожелали друг другу удачи и пошли каждый своей дорогой.

Ну, а третьего, уже совсем "заблудшего" лесного следопыта, и тоже на велосипеде, я встретил во время моего предпоследнего похода в эти края. Тот поход был особенно удачен. Тогда мне удалось найти на небольшой просеке, заросшей малиной, светлую полянку с совершенно не собранной черникой. Отдельные веточки прямо-таки синели от только что налившихся ягод. Ползать по этому голубоватому ковру было истинное удовольствие. От вида усыпанных крупными ягодами кустов прямо-таки дух захватывало. Не знаешь, к какому и ползти в первую очередь. Хочешь, собирай на открытой полянке, там невысокие кустики. Но стоит приподнять веточку, снизу она сплошь синяя, или чёрная, - в зависимости от сорта ягод. Хоть горстями её бери. Хочешь, к кустам подайся. Там высокий молодой черничник. Ягоды на нём крупные, чуть ли не со смородину величиной, хотя и не столь обильные. Раздвигай черничник и вытягивай из глубины сразу с десяток удивительно сладких ягод... Встанешь отдохнуть, посмотришь вокруг, а ягоды со всех сторон красуются, чем дальше, тем, кажется, в ещё больших количествах.

Люблю брать такую ягоду - не надо бегать от места к месту, от куста к кусту, от ягоды к ягодке. Сиди себе в удобной позе и только поворачивайся в разные стороны. Здесь и лёжа можно устроиться, и сидя, и на коленках. Правда, потом все штаны, да и рубашка черничными пятнами покрываются. Но я на это уже не обращаю внимания, да и другие лесовики тоже. Лишь в черте города на твою одежду заглядываются, и молодежь в том числе. Джинсы - с заплатами на коленках, кое-где с новыми дырами, какой-то особенной краской измазаны, потрепаны основательно, - может, новая мода какая?! Может, и перенять её поскорей следует! (?).

...Часам к двенадцати начали нависать тучи, вдалеке легонько погромыхивало. Но ветра совсем не было, и тучи почти не двигались. Можно было рассчитывать ещё минут на тридцать-сорок ползания. Но!.. Почему-то перед дождем страшно усиливается активность всякой лесной кусачей мерзости. Слепней в это время становилось уже меньше, зато вместе с комарами появились какие-то мелкие мошки, облепившие мне лицо и руки, залезающие в глаза, в рот, нос, уши, особенно за стёкла и дужки очков. Вроде бы, и кусались они не очень сильно, но в массе своей создавали такой эффект, что открытые участки тела горели и разбухали от их общих усилий. Особенно страдали глаза, вытащить мошкару из которых из-за очков не было никакой возможности.

Собирать ягоду в таких условиях было самоистязанием. Однако выручил накомарник, который я, к счастью, захватил с собой. Хоть в нём и потели очки и ухудшался обзор, но надсадных кровососов на лице заметно поубавилось. И за час-полтора я сумел вчерне почистить эту полянку с прилегающими к ней ягодными участками... На удивление, соседний черничник был почти пустой - помят и обобран. Видно было, что по нему хорошо прошлись любители ягод. И как хорошо, что Всевышний отвёл их от доставшейся мне полянки.

Хотя вдалеке частенько погромыхивало, и вокруг меня со всех сторон висели тучи, дождя так и не было. Часа через два тучи рассеялись, и небо просветлело. Я надеялся, что атаки мелких кровопийц в этих условиях прекратятся, чтобы снять накомарник, но не тут-то было - активность их ни на секунду не ослабевала. Часам к трём я уже настолько устал и от ползания на карачках, и от борьбы с ними, что никакие положительные эмоциональные воздействия не в состоянии были заставить меня искать другие аналогичные черничные местечки.

Отдохнув, насколько это было возможно в создавшихся условиях, на сухих черничных кочках, я снял с себя лишнюю амуницию, поудобнее укомплектовал перемётную сумку и тронулся в обратный путь, завершая сегодняшнюю лесную эпопею. Сумка порядком тянула книзу (собрать удалось около шести литров ягод), так что приходилось прилагать определённые усилия для преодоления обратных километров. В движении мошкара досаждала не так остервенело, зато солнце на просеке жгло немилосердно, и с самого начала я был насквозь мокрым от пота.

Сделав пару непродолжительных остановок для отдыха, прошёл половину просечной дистанции. Вдалеке увидел мужчину, остановившегося на краю вырубки, - там, где я обычно делаю очередную остановку. До неё ещё метров триста-четыреста. Иду медленно. Здесь как раз просека суживается, и можно чуть-чуть отдохнуть от солнца в тени подходящих к самой тропинке елей. Мужчина не уходит, видимо, ждёт меня, а, может быть, тоже отдыхает, наклоняясь, очевидно, к воде, застоявшейся в колее.

Велосипедист действительно ждал меня, запутавшись в хитросплетениях местных просек. Измученный, с распухшим от укусов лицом, насквозь мокрый, он стоял посреди довольно глубокой лужи и обливал себя ещё чистой водой, которая пропитала не только рубашку, но и брюки. Оказалось, что он уже несколько часов колесит по здешним тропинкам, полностью потеряв ориентиры и совер¬шенно не зная, в каком направлении двигаться.

- Хоть бы, какой населённый пункт найти, - с тоской вымолвил он, отвечая на моё приветствие.
Да, не зная здешних краёв, можно и на велосипеде плутать часами, тем более, что большинство местных просек непроходимо даже для такого транспорта. Естественно, он очень обрадовался, узнав от меня дорогу к Ломам (хотя приехал сюда через Андреево), и тут же пустился в путь, не желая больше заглядывать ни в какие леса - ни за грибами, ни за ягодами.

В этот черничный период в лесу развелось особенно много всякой кусачей нечисти (помимо мошки, начался новый выплод комаров), и спастись от неё можно было только в накомарнике. Даже привыкшие к испытаниям бабуси и те не выдерживали мошко-комариного пресса - убегали от ягод с распухшими лицами, отёками и синяками под глазами: "Пропади пропадом, эти ягоды! Зажрали бестии до невозможности!" В автобусе разговоров больше было о комарах и мошках, чем о чернике.

Несколько раз я возвращался со своих черничных полян у якимовской просеки дорогой через сторожку и Горшково. Хотелось ещё раз пройтись той просекой, которой я первый раз шёл от земляничного леса под непрестанным дождём, и рядом с которой мы с ребятами тоже собирали грибы и ягоды ещё в начале семидесятых. Заходил по пути и в хорошо знакомые горшковские леса, где совершенно неожиданно нашёл ещё оставшуюся ягоду. По какой-то причине в те последние походы я перестал брать накомарник, и теперь во время сбора приходилось вести ожесточенную войну с этой кровососущей мерзостью.

Однажды в этом районе у меня произошла ещё одна интересная встреча. Комары в тот день особенно усердствовали, одолевая со всех сторон. Терзали и лицо, и шею, и руки, норовили забраться и в глаза, и в нос, и в рот. Приходилось работать, как в исступлении. Перебегаешь на хороший участок и быстро собираешь одну горсть, вторую, третью. Лупишь облепившую тебя нечисть, вновь собираешь; отплёвываешься от залетевшего в рот создания; протираешь запотевшие очки, вытаскиваешь из глаза очередного олуха, застрявшего под веком на свою погибель и мстящего жутким жжением. Беспрерывно бьёшь себя по рукам, рассыпая ягоды, вновь наполняешь пригоршню, и, потеряв терпение, бежишь спасаться в папоротники.

Но комары достают и там. Они сидят, кажется, под каждым листком, на каждой веточке и взмывают в воздух, потревоженные твоим приближением. Точно выбирают нужное направление и облепляют тебя десятками и сотнями, стараясь проткнуть одежду своими тонкими хоботками. Измучившись от этого беспрерывного насилия, я ложусь под папоротниками, запихивая руки в пакеты и закрывая голову и лицо густым веником из травы и веток. Укусы на время прекращаются. Только слышится непрерывный надсадный писк десятков кровососов, перевозбужденных моим присутствием и выискивающих бреши в моей одежде.

Смотрю сквозь защитный веник на ветки папоротника. А они почти сплошь облеплены этими тварями. Сидят, прицепившись к листку вверх тормашками, и отдыхают, сил набираются, - чтобы снова на меня устремиться. Тут по соседству устроились и мухи, и слепни, но в меньших количествах. Сколько же здесь всей этой нечисти! Ясно, почему не спасают наши "противокомариные маневры", когда резко меняешь место расположения, отбегая на пять-десять метров в сторону. Тут тебя уже новая гвардия встречает - обитатели этой новой лужайки. И ведь даже яркое солнце от них не спасает. Сам ходишь, насквозь мокрый от пота, а им, бестиям, хоть бы хны! - Носятся над тобой на самом солнцепёке, и ничего! Начинаешь лупить их, нагромождая вокруг себя горы трупов, а они, кажется, уже всем своим войском собираются из близлежащих районов. Нет, от них не спастись! Остаётся только терпеть, максимально уменьшив область собственной досягаемости.

И я терплю, кручусь во все стороны, отбиваюсь от наседающей на меня комариной армады. И вдруг вижу - выходит из кустов на открытое пространство мужичок с бидоном и пакетом в руках. Мужички в этих краях встречались частенько, и в этом не было ничего удивительного. В последнее время они не хуже бабусек стали ягоды промышлять. Однако вид его был совершенно необычен для лесной обстановки, и я даже рот раскрыл от удивления. Он был без головного убора и без рубашки - голый до пояса. Такого дива я в ту пору в лесу ещё не видел. В этих местах раздетых можно было встретить только на берегу Востры, или на опушке леса в осеннее время года, когда гнуса становилось заметно меньше. А этот идёт совершенно спокойно, периодически наклоняется за ягодами и даже от комаров не отмахивается! С какой стати он себе такое истязание выдумал? Может быть, волю свою закаляет, а, может, новый метод лечения использует? - Слышал я уже о подобном. А, может, грехи свои искупает, за неимением возможности камни в горы тягать... В любом случае интересно!

Подхожу поближе. Смотрю, а на нём ни одного комара нет! Один или два вьются вокруг, но сесть не решаются. Неужели, средство такое достал, чтобы всех сразу отпугивать?! Но ведь опасно такую большую площадь ядами смазывать - самому отравиться недолго! Любой яд в кожу всасывается, пусть и в небольших количествах. А если царапины появятся - тем более. Спрашиваю его о секрете. Он удивленно смотрит на меня и отвечает, что не переносит эту химическую заразу точно так же, как и сами комары. И никогда её не употребляет.

- Так, почему же они вас не трогают?
- Да, не знаю, почему, - отвечает. - Но вот только садятся на мою шкуру, так сразу и улетают обратно. А уж если какой и запустит свой хобот поглубже, то на месте коньки отбрасывает.
Я с недоверием слушаю и с любопытством подхожу ближе, в тайной надежде, что он и моих сегодняшних комаров уморит. Действительно, ни одного укуса не видно, ни один комар не сидит ни на одной части его тела. Несколько комаров, летавших поблизости, учуяв меня, сразу ко мне ринулись, и тут же впились без раздумий. Но эти тоже упали замертво, так как я сильно на них обиделся.

- А слепни, - спрашиваю, - и другие кусачие мухи как?
- Да тоже опасаются. Есть, правда, одна какая-то тварь, что нападает. Но уж не знаю, дохнет ли потом, или жива остаётся. Здесь её нету, всё больше у рек да у прудов обитает.
- А как с этой способностью у других ваших родственников, у детей, в частности? (Меня сразу заинтересовала эта проблема).
- Тех жрут немилосердно, как и жену тоже. Рядом со мной по лесам и ходить не могут. Говорят, что я на них весь этот гнус от себя натравливаю... Да и запаха моего потного не переносят.
- А что, запах, действительно, неприятный?
- Да самому тошно! Вот и рубашку поэтому снимаю.

Я принюхался и на самом деле уловил этот весьма специфический аромат, явно не вписывающийся в благоухающую палитру запахов соснового бора. По всему чувствовалось, что это была уникальная химическая смесь, выделяющаяся в достаточно большой концентрации. И этот окружающий его химический ореол, по-видимому, создавал непроницаемую завесу для летающей и ползающей членистоногой нечисти.

- А когда обнаружили-то у себя эту способность?
- Да всю жизнь было так. С самого детства помню. Правда, по лесам я тогда не часто ходил. Да и внимания на всё это не обращал.
- А врачам говорили о вашей способности?
- А на что им это? Исследовать что ли будут? Нужны они мне!
- Да вы же уникум! С вашей помощью весь этот гнус уничтожить можно! По крайней мере, человека от него обезопасить. Выделят вещество, создадут препарат, назовут вашим именем. Сколько денег получите!
- ...Получу! Всё себе заграбастают. С нашими-то жуликами! Знаю я их! Да ещё заобследуют до смерти - только отдайся им в руки. Как-то у меня пузырь через ... смотрели. Так всё нутро разворотили до крови. Еле очухался. Сам притом, уже без ихней помощи. - Диагностика, мол, нужна! А толку-то что? Всё равно лечить не умеют. Бабки деревенские и то больше пользы дают!

Да, его уже не убедить! Попался раз в руки медиков по-серьёзному, больше сам не пойдет. Я попытался на всякий случай взять его координаты в надежде заинтересовать со временем кого-либо из ивановских эскулапов. Но он категорически воспротивился...

Здорово я тогда позавидовал этому мужику. Как много теряем мы в наших лесах из-за всякого гнуса! Бывают периоды, что тут невозможно ни ходить, ни отдыхать, ни фотографировать. Какое уж тут наслаждение! И вместе с тем, как становится хорошо, когда все эти твари исчезают! Уничтожить бы их всех, избавив человека и скотину от страданий!? Но тогда нарушится пищевая цепочка. Чем будут питаться рыбы, лягушки, мелкие птицы, насекомые? В мире всё взаимосвязано и взаимозависимо. Надо изыскивать либо чисто биологические, естественные методы борьбы с ними, либо совершенную и безвредную индивидуальную защиту. Такую, например, как у этого мужичка, не желающего делиться своим секретом с окружающими.

Безусловно, секрет связан с какими-то очень редкими индивидуальными особенностями его обменных процессов и накоплением в крови и в поте повышенных концентраций каких-то вредных для насекомых веществ... Вонь, конечно, специфическая! Но ведь всё это будет наноситься на кожу только на время прогулок. Во всяком случае, следовало бы серьёзно заняться проблемой. И не только медикам, но и биологам, и энтомологам, да и просто химикам. Но кому сейчас до всего этого дело?! Мало кого интересуют длительные исследования. Все стремятся к быстрой наживе... Да и сам этот товарищ мог бы представлять интерес для врачей-исследователей, с точки зрения биохимии, физиологии, патологии, диетологии... О многом бы следовало мне его расспросить. Да разве в лесу обо всем спросишь?!. А всё же следовало! И сейчас я очень сожалею, что не познакомился с ним поближе!

Как закон "парности случаев", была у меня здесь и ещё одна встреча, но уже дней через пять после описанной. Произошла она у самой сторожки, под вечер, когда я направлялся в обратный путь, к остановке.

Идя по лесу недалеко от опушки, я обратил внимание на маленькую, сгорбленную, но очень шуструю бабусю, легко, как бы порхая, двигавшуюся по черничнику в поисках оставшихся ещё ягод. Но самое поразительное было то, что она шла по лесу босиком. Шла совершенно спокойно по веткам, колючкам, сосновым шишкам, не оступаясь и не пригибаясь от боли. Большой палец на левой ноге у неё был загнут поперёк ступни, на правой - смотрел куда-то вверх. Ноги же были жилистые и крепкие, как и она сама.

Лёгкость её движений и своеобразная манера ходьбы удивили меня. Я подошёл к ней, поздоровался и спросил, как это ей удается так свободно двигаться по корягам и веткам без обуви.
- Эх, мил человек, я с измальства ничего на ноги летом не обувала. Лучше своей обувки ничего не сыщешь. Ни палок, ни шишек не боюсь. Да и по снегу зимой хожу. Вот разве что железки да стеклянки всякие сейчас по дорогам и в лесу понабросаны. Раньше такого добра в лесу не бывало. Всё чисто было.
- Неужели, всё время так и ходите?
- Без обувки-то сподручнее будет. И по болоту, и по росе - да где угодно. Через ноги я и сама крепче стала. Не болею пока.
- Так уж ничем и не болели? Сейчас почти все болеют и не в таком-то возрасте.
- Болезни, конечно, бывали. Девчонкой малой скарлатиной болела. Потом корова на ногу наступила. Спину работой надорвала - аж согнуло всю. Но хожу помаленьку, да и дело делать могу. А годов-то уже восемьдесят четыре будет. Да ещё поживу, пока бегаю-то. Весь день в работе. Утром хозяйством занимаюсь, а к вечеру вот и за ягодами можно сходить.
- Да ягод-то уже совсем нет.
- Мало их, ягод-то. С лесом что-то сталося. Повывелись и грибы, и ягоды. То ли коровы погубили, то ли мы сами...
- А, может, лес сам изменился? Зарос, потемнел...
- Может, и так. Да вот раньше, в былые-то годы всегда полон ягод был. И народу немало хаживало. Попортили мы в нём что-то. Порубили, потравили... Душу его надломили. Вот и ягод нет. И птиц совсем не слышно стало. Даже кукушка редко-редко кукует. Одно воронье по опушкам мечется.
И это действительно была правда. В семидесятые-восьмидесятые годы лес почему-то совсем тихим стал: ни птиц не слышно было, ни зверей. Муравейников заметно поубавилось. Какими яркими и весёлыми, по сравнению с ними, казались мне наши шуйские леса времён сороковых-пятидесятых годов! Они были полны жизни и радости.
- Но удается всё же собрать ягоды-то? - продолжаю я разговор.
- Да собираю. На зиму хватает. То по баночке, а то и по бидону беру. Городские-то первую ягоду обирают. А мне и оставшегося хватает. Я быстро с детства беру.
- Так и выросли здесь?
- Всю жизнь здесь прожила. Раньше тут тихо было. Леса высоченные кругом стояли, богатые. И зверья всякого много бывало. Речка наша глубокой текла. В ней аж коней купали. Вся деревня рыбу ловила… Хозяйство своё было: корова, козы, свиньи, гуси, куры. Огород большой. А как одна осталась, так многое оставить пришлось.
- Ну, а дети, не помогают?
- Да кто умер, а кто далеко. Всё одна да одна.
- Соседи, наверное, помогают?
- Помогают помаленьку. Да мне и не надо. Сама справляюсь, пока силы есть...
Я попрощался с бабусей, пожелал ей здоровья и удачи.
- Дай бог, - сказала она. - Он даёт, он и берёт. А я делаю, что мне положено. И рада этому!
И она поспешила дальше своей легкой походкой, тихо и неслышно, как истинный обитатель этого леса. Пошла делать то, что ей просто "было положено жизнью".

А я позавидовал ей. Сохраниться такой в восемьдесят четыре года - не каждому дано! Мои знакомые городские бабуси в свои семьдесят лет, хоть и активны, но далеко не такие прыткие. А нам, уже следующему поколению, дано и того меньше! Вроде, и трусцой бегаешь, и закаляешься, и разумный образ жизни ведёшь. А всё не то - уже далеко от нормы, от полного здоровья. И спина не держит, и лёгкие не в порядке, и желудок сдаёт. И это уже в сорок-то лет и даже раньше!

Но, неужели, наша жизнь была тяжелее, чем у них, у этих деревенских бабусь, перенесших и гражданскую разруху, и колхозную неразбериху, и войну, и голод, да и личные невзгоды. И всё время непрерывный труд, труд с рассвета и до заката, и многочисленные ограничения: в питании, в отдыхе, в развлечениях. Так что же сохранило их тогда такими, что дало им силы для преодоления всех этих жизненных невзгод и трудностей? - Деревенский уклад? Природа и слияние с нею? Физический труд? Ограничение потребностей и довольствование малым, имеемым? Отсутствие зависти и корысти, злобы и ненависти друг к другу, соблюдение основных христианских заповедей - в общем, чистые души, не запятнанные теперешними бесчисленными пороками?..

Вполне возможно, что и то, и другое, и третье... Но сегодня в деревне живут уже по-другому, уже ближе к городской цивилизации... И тоже... умирают, как и мы, городские и порочные, в пятьдесят-шестьдесят лет - от тех же инфарктов, инсультов, от той же онкологии. Хотя кое-что из прежнего деревенского уклада здесь и осталось.

Так что же тогда лучше: сохранять ли прежнее, или стремиться к новому, более совершенному? Бессмысленный вопрос - к прежнему уже никогда не вернуться. Надо думать о будущем. Но не забывать и о пороках, которые лишают нас счастья долгой и здоровой жизни... Если, конечно, мы желаем этого, и ещё - надо всегда оставаться самим собой. Не перенимать подряд всё непривычное, а то и просто чуждое нашему русскому образу жизни, не нарушать целиком наш многовековой русский уклад. Как говорила та бабуся, ходить надо - "...в своей собственной обувке" - по лесам, по болотам, и по всей нашей жизни. Тогда и жизнь будет своя собственная - долгая и счастливая.

Побывав несколько раз в отдаленных стромихинских краях и почувствовав, что в состоянии ходить на такие дальние расстояния, я испытывал всё большее желание посетить и некогда земляничный лесок, до которого от этих мест было уже недалеко. Именно отсюда я в 1981 году случайно вышел на него краем болота.

В один из последних походов сюда я сделал попытку пройти в этот лес через болото. Километра два шёл в предполагаемом направлении, но совершенно не узнавал леса и, боясь окончательно запутаться в болотных дебрях, решил вернуться назад.

Когда ягода в этих краях уже кончалась (в основном, благодаря моим неуёмным стараниям), пошёл сюда уже целевым назначением - с желанием обязательно выйти в этот лес известным мне маршрутом. Нужную перпендикулярную просеку нашёл сразу. Пошёл по ней влево, с трудом узнавая отдельные былые ориентиры.

Сейчас просека была узенькая, почти нехоженая, в некоторых местах полностью заросшая кустарником и даже невысокими деревцами. В какой-то момент я немного углубился в лес, желая заодно разведать и его, и тут же потерял ориентировку. Минут десять кружился в сплошном кустарнике и только по солнцу, с большим трудом выбрался, наконец, на чуть заметную тропинку - всё, что оставалось в этом месте от былой достаточно широкой просеки. Обрадованный, пошёл уже строго по ней, лавируя между кустами и елями, переходя болотистые участки, и вскоре вышел на сухое место.

Да, это и должен был быть тот лес, как раз в этом месте, на выходе из болота. Но какой он большой! Сосны устремили свои вершины высоко в голубое небо. Они стоят тихо, величественно, свысока обозревая окружающее пространство. Кора их уже не отливает яркой желтизной, как двадцать лет назад. И почему-то в этом лесу я сейчас не заметил былой стройности, тех ровных рядов деревьев, среди которых я собирал землянику. Внизу, на земле по-прежнему было светло. Только земляничник теперь сменили заросли сплошного черничника. Судя по степени его утоптанности, здесь тоже было обилие ягод. Но выбраны они были настолько основательно, что надежды найти хоть один хороший кустик или даже веточку с ягодами, совершенно не оставалось.

Очень хотелось пройтись по лесу дальше, заглянуть в его уголки с вырубками, дойти до берёзового лесочка, посмотреть на их теперешнее богатство, однако спина уже так сильно ломила, что подобная затея казалась невыполнимой. Да и вряд ли можно было увидеть тут что-либо особенное - лес был выхожен вдоль и поперёк, как в те далекие времена земляничного изобилия.

Я прилёг на краю просеки и какое-то время наслаждался отдыхом. Где же мои нежные берёзки, на краю соснового бора, - под которыми я чаще всего отдыхал в былые времена? Их тут было немало, а под какими сидел, так и не вспомнил. Теперь все они стали совсем большими. Развесистые на краю леса, они раскинули свои пышные кроны чуть ли не через всю просеку, будто пытаясь перекинуться на её противоположною сторону и побрататься с растущими там своими собратьями.

На той стороне просеки лес был наполовину вырублен, а все светлые места сплошь заросли высоким папоротником, однообразный, грустный вид которого сейчас заменил радовавшую глаз картину цветущей, ягодной поляны. Может, сходить в тот лес, по этим вырубкам? Ведь раньше здесь было так много лисичек, подберёзовиков, белых. Неужели, сейчас и там ничего не осталось?!

Пробираюсь зарослями папоротника, скрываясь в них по пояс. Заросли густые: ни спереди, ни под ногами ничего не видно. Натыкаюсь на коряги, груды гниющих веток, пни и целые стволы оставленных на вырубке деревьев. Ни ягодника, ни грибов в такой густоте нет. Хотя порой в других местах находил в папоротнике и прекрасную чернику, и лисички, и опята... До опушки довольно далеко - зачем туда помчался!.. Хоть бы малинником вокруг заросло - всё больше пользы бы было. А тут одни кусты и папоротник. И никто по нему до меня не ходил - ни одной тропинки не видно. Значит, и там, дальше ничего путного ожидать не приходится; иначе добрались бы!..

Наконец, добрался! Углубился от вырубки вправо. В лесу черничник, и тоже без ягод. Стал искать другие места - везде аналогичная картина. И грибов совсем нет, одни сыроежки да болотные какие-то попадаются. Прочесал весь этот участок леса до самой якимовской просеки. Кругом пусто, хотя ягодник есть повсюду. Та же картина и на другой стороне центральной просеки. Здесь тоже побывал народ... Почему же ягоды сохранились на моём месте? Может быть, болото мешает со стороны Стромихина прийти? Хотя до места совсем недалеко. Видимо, все идут прямо, не желая утопать в мокром мху.

Хорошо, что эти плантации ещё не иссякли. Сколько в этом году собрал - четыре-пять четырёхлитровых бидонов? Солидный вклад в мою ягодную копилку сделал... Земляничный же лес уже совсем другой - чужой и незнакомый. Да и принадлежит сейчас со своим черничным изобилием уже иным любителям. Сейчас доехать сюда из Кохмы намного проще - ежедневно автобус оттуда в Стромихино ходит, а не раз в неделю, как раньше. И асфальтовая трасса до Стромихина проложена, а, возможно, уже и до самого Якимова. Так что кохомчанам сюда дорога открыта. Да ещё дачники активно помогают: целое поле у Самсонова застроено! А в самом Стромихине и в соседнем Пальмицыно?!. По крайней мере, выяснил обстановку и повидался с моим давним любимцем... Теперь в этих краях почти всё повидал, что хотел; осталось одно Самсоново. Уже целых десять лет там не был. Что-то стало с соседними лесами?..

Выбрав солнечный день (тоже важно, чтобы, ко всему, и не заплутаться, вдобавок), я отправился самсоновской просекой в те дальние края. Пересёк якимовскую дорогу, миновал большой сосновый бор, в котором в былые годы мы тоже собирали чернику, и пошёл краем леса прямо, не сворачивая на дорогу, ведущую в "грибной треугольник" и к самой деревне. В Самсоново и хотелось бы зайти, но это был крюк километра в три, и на всё у меня, конечно, не хватило бы сегодня сил.

Иду незнакомой мне тропинкой среди густого старого леса и неожиданно минут через пять выхожу прямо на берег Страданки. Берег высокий, крутой. На нём небольшая полянка. Следы костров, два поваленных сосновых ствола. Трава сильно вытоптана. Значит, знают это место лесные туристы. Крутой спуск по песчаному косогору ведёт к импровизированной переправе в виде двух параллельно лежащих, довольно толстых брёвен. Следовательно, отсюда совершаются набеги и на ту сторону...

Я присел отдохнуть на близлежащий сосновый ствол, прислонившись спиной к крепким сухим ветвям дерева. В нескольких метрах от меня красуются кусты низкорослой рябины, розовеют плоды шиповника. Пахнет сосной, таволгой, ещё какими-то травами. Противоположный берег зарос высоким ельником. За ним недалеко должно быть и самсоновское поле.

Минут через пятнадцать я был уже на том берегу. Взобрался по крутому косогору, взглянул вниз и сразу узнал это место, именно здесь была некогда большая запруда, по которой я ориентировался, бродя по этим лесам. Иду прямо на солнце. Уже видны просветы между деревьями, и скоро я выхожу на опушку. Передо мной хорошо знакомое поле. За ним виднеются крыши самсоновских домов. Между ними высятся густые, широкие кроны деревьев. Одно из них - та рябина, с которой я десять лет назад рвал ещё недоспелые ягоды.

Хотя я и не устал, но хотелось полежать здесь, на краю леса, и полюбоваться хорошо знакомой картиной. Поле широкое, в несколько километров, почти квадратное. Где-то там, слева, скрывается наша таинственная берёзовая роща, которую мне так и не удалось найти. Сколько же до неё? Когда шли с мальчишками лесом при встрече с ней, крутились довольно долго, и вышли где-то в конце поля, в километре отсюда. Если идти краем, а потом углубиться в лес? Но это долго. Попробую пройти лесом в этом направлении... Но войти надо по старой, известной дороге. Она где-то здесь, неподалёку.

Отдохнув на сухой траве рядом с зарослями можжевельника, я пошёл искать эту лесную тропинку. Иду краем леса и не узнаю его. Вместо прежних раскидистых елей на опушке, кругом торчат пни, валяются ветки, стволы деревьев. А вот и настоящие завалы: берёзы, сосны, ели выворочены с корнем и лежат друг на друге, делая этот участок совершенно непроходимым. Видимо шквал (или смерч?) прошёл здесь не так давно, иначе бы деревья успели убрать... Что-то в этом году часто приходится встречаться с подобными лесоповалами. С природой явно творится что-то неладное. Она как бы довершает опустошающую деятельность человека, валя лес в местах вырубок, просек - там, где он становится редким и теряет свою устойчивость, даёт вихрю возможность разогнаться, разгуляться и творить своё чёрное дело.
Обойдя этот участок и затратив на это уйму сил и времени, снова вышел к полю и пошёл краем леса. Повсюду следы коровьего стада, давние и совсем свежие. Где же их основное пастбище? Не в лесу же! Возможно, и на этом поле, засеянном клевером, В лесу, как помнится, нет ни больших просек, ни полян. К тому же, он густой, почти без травы. Тут не накормишься.

А вот и дорога, уходящая в лес. Точно, она самая. Сразу спускается в неглубокий овраг. Заросла травой. Загромождена поваленными деревьями. Да, именно по ней мы уходили в лес, и уже с этого места, по краям оврага, брали первые грибы. Сейчас грибов здесь и в помине нет, даже сыроежек... Можно было и дальше идти по дорожке, но мне хотелось всё же пройтись в направлении заветной рощи, и я свернул на чуть заметную тропинку, уходящую вправо, - в том направлении.

Кругом густой еловый лес. Темно - ни грибов, ни ягод. Иду минут двадцать. Это около полутора километров. Характер леса не меняется. Миную небольшое сухое болотце. За ним всё та же невзрачная картина. В лесу совершенно пусто. Тем временем тропинка окончательно теряется из виду, уступив место сплошным еловым зарослям.

Продираться через них в неизвестном направлении было нецелесообразно. Может, и рощи-то никакой уже не осталось, да и сил почти нет. Хорошо, что солнце постоянно дорогу указывает. И пока оно не скрылось за надвигающимися облаками, я решил по-скорее выбраться в знакомый район. Страданка не должна была быть далеко, и я пошёл напрямик по направлению к ней.

Дорога в реке оказалась не очень длинной. Однако вначале пришлось помучиться в еловых дебрях. Потом вышел на узенькую тропинку, ведущую точно в нужном направлении. Вскоре тропинка углубилась в овраг, а через полкилометра вышла на берег долгожданной речушки.

Я спустился к довольно широкой пойме, заросшей таволгой, осокой и мелким кустарником, и неожиданно увидел деревянный сруб, с какими я уже не раз встречался в других местах леса. Готовый каркас, сооруженный из свежевыструганных балок, дощатый пол, две стены, сколоченные из тех же досок, половина покатой крыши... Рядом дымится костёр, валяются несколько закопчённых вёдер, бидонов, тряпки; на верёвке сушится ветхая одежда. В лежащее на земле бревно воткнут топор. Рядом чернеют кружки, котелок, ложки...

Памятуя о различных лесных приключениях, рассказанных очевидцами, я не стал искать встречи с хозяевами этого, по всему чувствовалось, долговременного сооружения, и поспешил подняться на противоположный берег. Этот участок правобережья оказался мне хорошо знакомым по старым походам, и я пошёл напрямик к дороге, ведущей от Дворишек к Самсонову. Пересек её и вошёл в лес, из которого недалеко было и до Ломовского болота.

Этот лес мне всегда очень нравился. Он был во многих местах хорошо разрежен; просеки заросли черничником, малинником, я некогда брал тут и грибы, и ягоды. И сейчас, стоило только зайти под высокие ели, как стали попадаться опята. Должен сказать, что опят в этом году было немного. В местах, где я набирал в предыдущие годы целые пакеты, их сейчас вообще не было. Вот и сегодня, столько лесов прошёл, хоть бы один опёнок попался! А тут вдруг они предстали передо мной то скоплениями широких шляпок у основания молоденьких ёлочек, то гроздями совсем юных созданий. А между ними из полусгнившей хвои со всех сторон выглядывали зеленовато-чёрные головки груздей. Большие, маленькие, только зародившиеся, уже перезрелые, они виднелись повсюду, и даже страшно было передвигаться по этому грибному ковру из опасений раздавить, повредить эти чудесные творения природы. Грузди в этом году я не собирал, поскольку все прошлогодние соленья остались у нас не использованными, и были розданы знакомым. А вот опята приятно обрадовали меня, не надеявшегося уже увидеть в лесу что-либо путное.

К сожалению, грибное пространство было невелико, вернее, соседние участки леса были уже обраны. Всё же пакетик набрать удалось, и я направился в сторону болота, чтобы испытать счастье в поисках подберёзовиков и моховиков. Вскоре вышел на знакомую, поперечно идущую дорогу, ведущую на дальние лесоразработки. А рядом были уже родные леса. Пошёл напрямик через сечу, где я прошлые годы брал малину. В этом году малинник почему-то вдруг выродился, причём повсеместно, и просеки, радиально ведущие к центру сечи, стояли наполовину голыми.

Выхожу на хорошо знакомое место. Никаких признаков бывшей малины. Виднеется лишь юная малиновая поросль да отдельные старые сухие стебли. Зато между кустов зеленеет земляничник. Это уже открытие. Эта ягода последние два года здесь не родилась, а весной я даже листьев земляничных не мог обнаружить. Следовательно, на будущий год можно ждать урожая, если, конечно, не произойдёт какого-нибудь нового природного катаклизма, типа майских заморозков, как случилось в этом году.

Вот так и происходят лесные ягодные метаморфозы: то ягод много, то вдруг исчезают безо всякой видимой причины, потом вновь появляются на прежнем месте "будто из ничего"... Через год-два на этом месте снова возродится малина (пока ещё не разросся кустарник), и тогда земляника вновь исчезнет, возможно, уже навсегда. Если бы вырубить набирающее силу сорные кусты, да засадить просеки саженцами сосны или ели, тогда надолго бы ягодное богатство сохранилось...

Надо отдохнуть на солнышке. Рядом, в завале старых сосновых стволов - тёплое местечко, совсем без травы. Подхожу к нему и удивляюсь новому открытию. Всё свободное от травы пространство усеяно грибами. Похожи на летние опята: жёлто-коричневые шляпки, тоненькие ножки. Эти грибы я никогда не брал, но знал, что они очень вкусны и в жарёхе, и в маринаде. Сорвал несколько штучек - червивые. Значит, уже не поганки, и не ложные опята. Запах же очень приятный, даже приятнее, чем у осенних опят, лежащих у меня в сумке. Попробовал на вкус - сладкие. Стоит ли собирать? Грибы далеко не мясистые. Зато вон их сколько! Прошёлся вокруг, а они везде красуются: и переспелые, с тёмно-коричневыми шляпками, уже полусухие и почти все червивые, и совсем молоденькие - желтоголовые. Некоторые тоже портиться начинают (червивеют с ножки), но шляпки у многих грибов совсем чистые.

Вначале решил всё же отдохнуть. Времени было ещё немного - где-то около двух часов, до дому же часа полтора моей ходьбы с остановками. Устроился поудобнее на сухой сосновой коре, закрыл глаза и некоторое время блаженствовал после утомительного перехода. Уже почти нет кусачих кровососов - конец августа, и больше выплодов их не будет. Греет солнышко - тепло, уютно. Кто-то шуршит в коре - возможно, жук, или ящерица. Изредка перекликаются пичуги. Вот дробно забарабанил дятел. Где-то вдалеке ему ответил другой. Перестук парочки повторился несколько раз, затем всё стихло.

Я собрался вставать и приниматься за дело, как вдруг услышал отдаленные голоса в противоположной части вырубки, за деревьями. Грибники, очевидно. Но что они здесь делают? Неужели, какие хорошие грибы нашли? Хоть и не хотелось, пошёл тихонько в направлении голосов. Прошёл небольшой перелесок и на радиальной вырубке увидел мужчину и женщину, склонившихся над травой, будто над ягодами. Конечно, опята берут.

Посмотрел под ноги и обнаружил такую же картину, как и на моей части сечи - везде точно такие же грибы. Большими, малыми скоплениями, на открытых участках, в траве, перезрелые и молодые, - они красовались повсюду, заполняя всё пространство сечи жёлто-коричневым ковром. Настоящее грибное изобилие! Безусловно, они берут их. Плохие грибы брать не будут!.. На самом деле, как на ягодах сидят. Да иначе их и не соберёшь. Это как раз моя любимая работа - становись на четвереньки и ползай, от кучки к кучке, только срезай... Решено - буду брать!

Не стал я беспокоить эту парочку. Пусть думают, что одни, без конкурентов, - это всегда приятнее. Одиночество даёт особую радость общения с лесной красотой, его богатством... Прошёл на своё место и принялся за дело. Вначале брал всё подряд, лишь бы были не червивые. Потом понял, что надо выбирать только самые лучшие. Лучшие же оказались в траве. Снаружи их и не видно. Но стоит раздвинуть траву, сразу шляпки обнаруживаешь. Молоденькие, крепенькие, тугие, влажно-липкие и совсем не червивые!

За час собрал целый пакет. Устал, как при сборе ягод. Сумка сразу сильно потяжелела. Однако нести можно, раньше и не такие носил - по четыре-пять пакетов сразу. Решил брать ещё, и после непродолжительного отдыха собрал почти столько же. Но некоторые сомнения меня всё же одолевали - вдруг не те грибы?! Тогда весь труд мой напрасен!

Время подходило к четырём. В принципе, можно было и завтра сюда наведаться, - грибной слой в самом расцвете. На всякий случай обошёл близлежащие вырубки. Везде была аналогичная картина - пространство сечи было прямо-таки переполнено грибами. Стоило только раздвинуть траву, так взору открывалась радующая глаз картина стоящих рядами, либо широкими скоплениями жёлто-коричневатых шляпок, а руки ощущали слизистую влагу только что появившихся на свет малышей. И где бы ты ни встал, где бы ни присел, сразу наталкивался на новые грибные легионы... Да, такое изобилие встретишь не часто, и, видимо, грибники ещё не знают о его существовании. А, может, и знают, но не берут? Однако трава везде не тронутая, не примята, как после сбора черники, - значит, это место не было посещаемым.

Пора было торопиться, и я поспешил к автобусу. Нельзя сказать, что сумка казалась мне достаточно лёгкой - пришлось прогнуться под её тяжестью. Сотни, если не тысячи плотных, спрессованных в двух пакетах шляпок тянули килограмм на шесть. Да ещё пакет с осенними опятами! Однако за час двадцать дошёл с пятью остановками. И вдобавок нашёл под самый конец чудесный белый гриб (единственный сегодня). И нашёл его почти на дороге - у ствола сосны, у которого обычно отлёживался на середине дистанции.

На остановке проконсультировался у грибников. Знатоки в один голос утверждали, что сомнений нет никаких - "одни из лучших грибов, нежные, сладкие". Только в августе они сильно червивые бывают, не то, что в первые летние месяцы. Поинтересовались, где я собрал столько. Как мог, объяснил координаты вырубки. Да разве доберёшься туда, не зная местности - через болото, по болотным тропам?!.

Дома бабуле новые грибы очень понравились - прежде всего, своим приятным, сладковатым запахом. Но переработать такую массу мы были не в состоянии. Предложили знакомым, как раз пришедшим проведать нас к вечеру. Однако те в один голос утверждали, что это поганки! Посмотрели по грибному справочнику. Очень похожи на опята - и на картинке, и по описанию. Однако отдельные детали смущали, в частности, характер окраски шляпок... Знакомые не взяли даже мои осенние опята, - но уже под другим предлогом.

Стал предлагать соседям. Ни Петровне, ни Лизе, ни Тане грибы оказались не нужны! Вот объелись в этом году все грибами! Даже бесплатно не берут! А на базаре их недёшево продают сейчас...
Пригласил главного подъездного грибного знатока Калю. Та сразу определила, что это летние опята, и даже не отказалась взять себе для переработки. На следующий день, правда, испугалась - сварила, попробовала и... выбросила на помойку! Мало ли что! - ведь не сама же собирала.

Ну, а осенние опята мы нашей старой знакомой Гале отдали. Позвонили ей на следующее утро, та сразу и приехала. Потом благодарила - на несколько жарёх хватило... Да, не везёт мне с опятами! То в деревне сгноят, или пережарят, то вот теперь уже сразу выбрасывают... Жалко, конечно... Самим всё делать надо, тогда и жалеть не придется. Были бы силы…

Этим походом и закончились мои встречи с Самсоновскими краями. Хоть в этот сезон и не удалось там найти что-либо особо существенное, но воспоминания о походах остались… Порадовали меня мои старые друзья-приятели: и черникой, и добрыми воспоминаниями. Надеюсь и дальше встречаться с ними. Что-то будет ещё через десяток лет?..

1997 год