И все-таки, неразгаданные загадки бабы Клавы, а главное то, что убийца ее до сих пор находится на свободе, не давало мне покоя. Каждый день с двадцати двух до часа ночи я добросовестно продолжала нести дежурство у наблюдательного пункта номер один. Мне даже стало казаться, что мой правый глаз, которым я прилипала к дверному глазку, стал шире левого, а объект не появлялся. После случая на кладбище он словно испарился в воздухе. Вероятнее всего выжидал время, и мне ничего не оставалось, как тоже ждать. Долгие два месяца я прислушивалась к каждому шороху в подъезде, и вот однажды, уже, потерявшая всякую надежду, в очередной раз приложив свой правый глаз к отверстию в двери, чуть не умерла от страха. С той стороны дверного глазка на меня смотрел, увеличенный в размерах раз в десять, чей-то глаз. Едва сдерживая крик ужаса, я отпрянула от линзы. Глаз с той стороны тоже отодвинулся, а вместо него появилось нечто непонятное, зияющее черной дырой, и стало темно. Наверное, пальцем дыру заткнул, подумала я, но когда показалось нечто, похожее на пельмень, я поняла, что это ухо. Но чье это было ухо, мне разглядеть не удалось, потому что вскоре объект залепил глазок жвачкой. И мне ничего не оставалось, как прильнуть ухом к двери. Я ждала, когда он начнет звякать ключами, открывая дверь бабы Клавы, но вопреки моему ожиданию, он загремел лестницей, ведущей на чердак. После того, как творило чердака закрылось, я кинулась к телефону звонить Пашке с Юркой.
На улице стояла чудесная майская погода, из открытой балконной двери доносился аромат сирени, мои мужчины уехали на рыбалку и в квартире мы оставались вдвоем с моим преданным псом Ником.
Мне, почему-то, стало страшно, и я решила на всякий случай вооружиться сковородой. Пока я в темноте доставала сковороду, ту, что потяжелее, в комнате раздался дикий лай собаки.
Я бросилась туда, успокаивая пса, но Ник продолжал надрываться. В это время из темноты проема балконной двери мне на встречу шагнул мужской силуэт. Теперь уже я кричала громче собаки, размахивая впереди себя чугунной сковородой.
-Тише, дура, не ори, - услышала я мужской голос.
В это время во входную дверь стали ломиться оперативники.
-Меньшова, быстро открывай.
Но мы с Ником выли в два голоса, и непонятно, кто громче я или он. И тут, вырвав с потрохами щеколду на входной двери, ворвался ОМОН.
-Стой, стрелять будем.
Я схватила собаку и упала на пол, прикрыв голову той самой сковородой.
-Вяжи его, - кричал кто-то.
Вскоре мужчина уже со скрученными за спиной руками лежал на полу.
-Ну, что попался голубчик, - радостно сказал Пашка.
-Вы, че, совсем озверели, - разбитыми губами, трясясь от страха, произнес мужчина. И только тут я разглядела, что это не Алешенька, то есть не Евгений Прошкин.
-А где Прошкин? - Спросила я.
-Какой еще, Прошкин, вашу мать? – Матерился мужчина.
-Ты кто? – спросил Юрка.
-Борис, - ответил мужик.
-Скажи спасибо, Борис, что мы тебя не пристрелили, а то бы узнал, как по ночам по чужим балконам лазить.
-Меньшова, ты его знаешь? Может это твой хахаль?
Меня трясло всю от ужаса, поэтому Пашкина шутка показалась неуместной. И тут из рации донеслось:
-Первый, первый, я второй, вижу на крыше силуэт мужчины.
-Так, тихо, гасите свет, - скомандовал Пашка, - Меньшова, забери свою собаку и уйди от греха подальше.
-Что вы хотите сказать, что этот тоже ко мне?
-К тебе, к тебе, ты у нас популярная сегодня, мужики так и лезут во все щели, как тараканы, и откуда, только пронюхали, что муж на рыбалке, а, Меньшова, ты объявление в газету случайно не давала?
-Кончай издеваться, Пантелеев.
Вскоре на полу в наручниках лежал еще один.
-Меньшова, выходи на опознание, он?
-Да он, - испуганно произнесла я.
-Второй, второй, я – первый, объект взят, посмотри там, на крыше никого больше нет? – Трещал Пашка в рацию, ехидно глядя в мою сторону. – Ну, Меньшова, ты нам чуть всю операцию вместе вот с этим Боренькой не сорвала. И откуда ты только взялся, показывая ему кулак, - произнес Пашка.
Борис оказался всего лишь на всего неудачливым любовником моей соседки из второго подъезда, у которой, как в том анекдоте, муж неожиданно вернулся из командировки. Вот Борис и шмыгнул через спаренный балкон к нам в квартиру.
-А если бы она тебя сковородой прибила, - глядя на Бориса, продолжал издеваться над горе-любовником Пашка.
Борис, к этому времени немного пришедший в себя, попытался пошутить в ответ.
-Да, обидно было бы получить по балде чугунной сковородой от бабы, пардон женщины.
-Ладно, проедешь с нами для выяснения обстоятельств. Вот если Любка твоя подтвердит, что ты был у нее, тогда отпустим, а пока заночуешь у нас, вот вместе с этим.
Когда, наконец, шумная толпа покинула мою квартиру, я с облегчением вздохнула, слава Богу, эта ночь ужасов закончилась.
Утром уже весь дом знал, что на моем балконе поймали двух любовников.
-Ну, ты мать даешь, хоть бы очередность установила, не много ли сразу, - улыбаясь, язвил муж, - стоит мужику на рыбалку с ночевкой уехать, как любовники штабелями с неба падают. Спасибо Пашке с Юркой, засаду устроили.
-Да, уж, спасибо, наделали шуму, теперь стыдно во дворе показаться. Небось Любка, от мужа которой, любовник скрылся на нашем балконе, и та надо мной потешается.
***
Бедная баба Клава так и не узнала, что в ту злополучную ночь ее Костик подарил ей ни одного, а сразу двух сыновей. Только в отличие от Алексея, Евгению повезло меньше. Вместо одной у него было три матери. О существовании первой Женька ничего не знал, вторую не помнил, а с третьей ему просто не повезло. Может быть, Женька так и не узнал бы ничего о своем прошлом, если бы, не случай на кладбище. Когда Евгений Прошкин обнаружил на одном из памятников фотографию, с которой на него смотрело его лицо, он пришел в ярость и ужас одновременно. Сначала он подумал, что это приколы его братков, но когда те перепуганные поклялись мамой, он отправился к своей. Дома Женька устроил Вальке Прошкиной настоящий допрос с пристрастием, и пьяная Валька созналась, что действительно родила его не она, тогда - то он и решил отыскать свою настоящую мать. Узнать адрес Клавдии Петровны, а заодно и Анастасии Прохоровой – жены Алексея, для Женьки не составило большого труда, и было лишь делом времени. В их поиске Прошкин проделал тот же путь, что и я, только чуть раньше. Сначала он нашел Маргариту Сергеевну Мясницкую, а когда та отказалась в качестве возмещения морального вреда завещать ему свою квартиру, безжалостно отправил ее на тот свет, прихватив семейные драгоценности.
Со своей настоящей матерью Женька решил действовать иначе. Он не стал объяснять, что приходится ей вторым сыном и братом Алексея, а выдал себя за самого, якобы воскресшего, Алексея. Напуганная одинокая женщина, безумно любившая своего сына, поверила ему и была согласна на все. Вот только Женьке не нужно было всего, ему достаточно было ее квартиры. Для Насти же Прошкин придумал другую историю. Понимая, что молодая женщина вряд ли поверит в сказку о воскрешении, он сообщает, что тогда разбился вовсе не он, а другой летчик, он же все эти годы находился в больнице. К нему долго не возвращалась память, и вот теперь, когда она к нему, наконец, вернулась, ему приходится доказывать всем, что он жив. Вспомнив сильно изуродованное тело, узнать в котором Алексея, было действительно трудно, Настя с радостью поверила. В результате женщины отписывают ему одна – квартиру, другая – машину. А уж переделать паспорт на имя Прохорова Алексея Петровича, для видавшего виды Жеки не составило большого труда. Оставалось только подождать когда баба Клава отойдет в мир иной и вступить в наследство. Но страдавшая гипертонией баба Клава не заставила себя долго ждать, и, приняв на ночь, привезенные «Алексеем» лекарства, однажды просто не проснулась. И все бы ничего, да вот только досужая соседка бабы Клавы Людмила Меньшова устроила за ним слежку, подключив к этому своих знакомых оперативников. Она постоянно наступала ему на пятки. Тогда то Жека и решился избавиться от троицы, подложив взрывное устройство, но и тут ему не повезло, опять помешала я.
Пока я охотилась за Евгением Прошкиным, сотрудники оперативного розыска города Уральска совместно с Пашкой и Юркой охотились за мной, используя меня как живца, зная, что рано или поздно Прошкин клюнет на наживку. И они не просчитались, и как всегда оказались в нужное время в нужном месте.
***
В понедельник меня вызвал к себе Виктор Семенович.
Обеспокоенная этим неожиданным вызовом, я, как и всякий раз, когда шла в кабинет начальника, думала о том, что могла натворить и готовилась к худшему.
-Заходи Меньшова, ну вот что, голубушка, пиши рапорт и сдавай дела.
Ошарашенная его заявлением, я стояла как вкопанная и не знала, что сказать, а на глаза уже навернулись слезы.
-Ну и чего ты ревешь, дурочка? С завтрашнего дня перевожу тебя в оперативный отдел старшим уполномоченным по уголовным делам, ты же сама просилась или уже передумала? Смотри, а то другого назначу.
-Ну, вот и вы туда же, - сказала я ему сквозь слезы, только бы смеяться всем над бедной женщиной.
-Ну-ка, ну-ка, расскажи, кто над тобой смеется?
-Да нет, это я так, - не стала я закладывать Пашку с Юркой.
-Небось, Пантелеев с Тарасовым, - лукаво улыбаясь, продолжал Виктор Семенович. Вот завтра мы посмотрим, как они смеяться будут. Так что давай, выполняй приказ.
-Есть, - ответила я, и, повернувшись кругом, направилась к выходу.
Надо было видеть рожи Пашки и Юрки, когда утром следующего дня я появилась в их отделе. На их перекошенных лицах застыла такая гримаса, что они стали напоминать мне двух верзил из интерната «Солнышко» для умственно отсталых детей.
А еще через неделю, наш беременный таракан подал в отставку и ушел на пенсию, вместо него назначили Пашку Пантелеева, мы были искренне рады за него, вот только жаль, что теперь к нему придется обращаться не иначе, как Павел Васильевич и уже не позвонишь лишний раз, и не скажешь:
-Пашка, миленький, приезжай, мне нужна твоя помощь.