ДЕВОЧКА ИЗ ПРОВИНЦИИ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ, НО КОТОРАЯ СЛУЧИЛАСЬ РАНЬШЕ ЧАСТИ ПЕРВОЙ, ПОЭТОМУ С НЕЁ И НАЧИНАЕТСЯ ПОВЕСТЬ
После штурма баллов не хватило
Закончилось всё же такое безалаберное время абитуриентства. С одной стороны – какая-то беззаботность: ведь к самостоятельной жизни ещё не приучена, к тому же и пьянящее чувство свободы, ощущение взрослости. Делай, что хочешь: ты взрослый самостоятельный человек. С другой стороны – постоянная тревога: я же видела и знала, что мне не хватит знаний. Надеялась только на бесконечное везение. Но его, увы, не случилось. Хотя свою программу-минимум я здесь выполнила. Весь процесс поступления на факультет журналистики МГУ я «отрепетировала».
Дело в том, что на факультет журналистики старались принимать зрелых, вполне сформировавшихся морально, молодых людей. Тогда факультет считался партийным. Как-никак, а здесь «ковались» идеологические кадры: агитаторы, пропагандисты и проч., и проч. Требовалось: быть «мужеска полу», членом КПСС, стажником, то есть с двумя годами работы на производстве. Это были идеальные кандидаты. К сожалению, у них не у всех хватало ума и аналитических способностей. Соответственно и получались журналистские кадры. Во второй волне нужны были стажники, уже не важно, какого пола, не важно с партийной ли принадлежностью или без. В третьей волне шли «школьники» – те, у кого не было стажа. У них и конкурс был особый, самый строгий и самый большой. При этом, здесь не очень жаловали некоторые национальности, хотя об этом никогда не говорилось ни шёпотом, ни в голос. Опять же, диссиденты не привечались. Ну, и важно было, чтобы у всех был пройден творческий конкурс. Это конкурс публикаций и характеристик.
Тогда даже в профессиональном издании «Журналист» ежегодно объявлялся конкурс, который назывался «Проходной балл». Я на него очень надеялась: все, кто его прошёл, зачислялись на первый курс журфака МГУ едва ли не автоматически. Можно было не заботиться о сложившемся на факультете проходном балле. И я следила за этим конкурсом два года. Но на третий год – облом!
Из дневника.
«10 февраля 1972 г. Глубокие трагизмы! «Проходного балла» нет. …Всё-таки – МГУ. Даже, если потеряю год…».
Как объясняли в журнале, многие абитуриенты, заболев «звёздной болезнью», сдавали экзамены слабо. Нечего таиться, я ведь на это тоже надеялась. Я не сомневалась, что смогу иметь призовое место в конкурсе. Но, как говорят в народе, «дурак думкой богатеет». Меня мои планы тоже согревали и вселяли уверенность. А получился такой пролёт. Конкурс отменили.
Ну, и какие же у меня шансы? Только за творческий конкурс я была спокойна: столько публикаций и в таких местах одновременно («Пионерская зорька», «Ровесники») мало кто имел.
Начались экзамены. Нас неплохо натаскивали на подготовительных курсах, которые, кстати сказать, были вполне по карману даже таким девочкам, как я, жившей в семье с очень скромными средствами. Тут главное было набраться храбрости и запастись терпением. Мне хватило и того и другого. Например, я шла в потоке со школьниками. Требования максимальные: должны быть все пятёрки и только одна могла быть четвёрка за сочинение. Плюс, очень высокий средний балл в аттестате. Тогда только-только ввели этот средний балл. Тогда же отменили серебряные медали, а начали выдавать грамоты по особым предметам. Мой средний балл аттестата был 4,75. Это хорошая цифра, но недостаточная для успеха на журфаке.
Некоторые, слабонервные, получали первую тройку по сочинению и шли в приёмную комиссию забирать документы. Я же не видела смысла в этом «отступничестве»: надо было пройти весь путь. Нам рассказывали, что на тот момент за всю историю журфака за сочинение было всего две «пятёрки». «Четвёрка» считалась лучшей оценкой, а «трояк» был тоже учитываем, поскольку это не «двойка».
Мне не повезло в том, что таких школьниц, как я, из провинции было очень мало. Я шла в группе с москвичами. Я запомнила, что со мной в группе была Наташа Хмелик – это дочь главного редактора журнала «Ералаш», она имела публикации в журнале «Юность». Я читала её рассказики, следила за ней из своей провинции. Мне было интересно её увидеть, ведь заочно я её знала. Она была очень раскована, отчаянно дымила сигаретой (все школьницы-москвички тогда это мастерски делали). Когда узнала о своём отличном результате, подпрыгивала высоко и не очень изящно, но вполне радостно. Она была после московской спецшколы. Это значит, что их английский был идеальным для поступления в МГУ.
Я же выглядела на фоне москвичей очень бледно. Что можно было сказать о моём английском? Я уже всё о нём сказала в своей повести «Повспоминаем, сынок». Это было некое недоразумение, а не язык. Но, тем не менее, я его сдала. На «тройку». Потом шла история, на которой я путано отвечала на вопросы, была косноязыка и всё время себя понукала: ну, ну. Когда я закончила отвечать, вслед за мной из кабинета вышел аспирант, который помогал преподавателю принимать экзамен, и сказал мне по-доброму:
– Девушка, я бы вам советовал обратить внимание на свою речь. Разве можно с таким обилием словесных сорняков излагать материал.
Я готова была провалиться со стыда. Но аспирант это предвидел, и говорил мне полушепотом, отведя меня в сторонку от остальных абитуриентов.
Из дневника.
«13 августа. …Послезавтра у меня последний экзамен. Живые, считайте меня не прошедшей по конкурсу.
А в Москве сейчас дождь. «Скоро осень. За окнами август». Люблю дожди, осенние жёлтые дождички».
Кстати о погоде. Лето 1972 года в Москве было жаркое и дымное – горели торфяники. Ещё 10 августа мне пришлось провожать друзей на вокзал ранним утром на такси. Голубоватый дымок окутывал улицы и проспекты, запах гари витал в воздухе. Поэтому дождика ждали все
Все мои замыслы о поступлении трещали по швам. Я шла сдавать последний экзамен по русскому языку устно потому, что решила не отступать. И тут мне бесконечно повезло. Вряд ли когда и кому так могло везти на вступительных экзаменах! Ерунда, что результат не повлиял на всю картину. Здесь было другое!
Экзамен по русскому языку у меня принимал – ой, держитесь – сам профессор Дитмар Эльяшевич Розенталь! Я думаю, что даже не у всех студентов было такое счастье общаться с ним на экзамене. А мне, абитуриентке, удалось! Ради этого стоило вытерпеть все свои тройки, все разочарования. При этом я совсем не помню, куда же делась литература, ведь русский устно сдаётся в паре с литературой устно. Сочинение – это письменно и русский, и литература. Во всяком случае, я не помню, чтобы профессор Розенталь что-то у меня по литературе спрашивал. Хотя не исключено, что я отвечала на оба вопроса по билету.
Кто такой Розенталь? О нём в Советском энциклопедическом словаре есть сведения: «Розенталь Дитмар Эльяшевич (р. 1900), сов. языковед, методист рус. яз., проф.». Да, это автор учебников по русскому языку и для старшеклассников, и для студентов. Видный учёный. Для меня это было особенно важно: ведь я видела живого автора учебника, по которому я готовилась в университет. Тогда ему было уже 72 года, но он держался очень бодро. Когда он вошёл, кто-то из экзаменаторов сказал, что пришёл профессор Розенталь. Мы-то его не знали, даже не догадывались, что он может прийти.
Далее пойдут строки, ради которых тоже было затеяно такое длинное повествование о девочке из провинции. Это было первое моё приобщение к знаменитым людям, с которыми удалось встретиться в моей жизни.
Дитмар Эльяшевич пришёл уже, когда я вытащила свой билет и писала на него ответ. Наверное, он просто зашёл проверить, кто же стремится поступить на факультет. Возможно, даже хотел посмотреть по моему ответу уровень знаний русского языка в провинции. Ведь не зря же о нём на факультете складывали анекдоты. Например, такой мне очень запомнился.
Решил как-то профессор Розенталь проверить, правильно ли студенты употребляют слово «кофе». Для этого он пошёл в буфет и стал в очередь. Прислушался. Каждый, кто подходил к стойке просил:
– Мне одно кофе.
– Мне одно кофе…
«Надо же, никто не говорит правильно», – подумал профессор Розенталь. Но тут подошла очередь чернокожего студента, который выразительно попросил:
– Мне один кофе…
«Вот, – обрадовался профессор Розенталь, – хотя и негр, а русский язык знает хорошо!». А чернокожий студент между тем продолжил свою просьбу:
– И один булочка!
Я, наверное, играла роль этого негра. Профессор Розенталь подошёл ко мне, увидел, что я лихорадочно записываю на листке для ответов все правила русского языка, какие я знала. (Я это делала, чтобы при ответе не сбиться). Дитмар Эльяшевич добродушно сказал мне:
– И что вы так много пишете? Будете писать, когда над диссертацией начнёте работать. Идите отвечать!
Хотя время не вышло, и я не всё написала, что знала, я села перед профессором. Он так меня расположил к себе, что я ему выложила всё, что знала по его учебнику русского языка. Профессор поставил мне твёрдую «четвёрку». Я этой оценкой горжусь до сих пор.
Из дневника.
«15 августа. Сдала все экзамены. Набрала 13 баллов. Не прошла по конкурсу. 18-го уезжаю домой. Наконец-то увижу всех».
Я уехала домой в Калач, не взяв своих документов из приёмной комиссии. Мои рассуждения были простенькими и наивными: кто-то откажется от своего места, или кто-то вылетит после первой сессии. И ещё какие-то причудливые надежды меня одолевали. Вроде недобора. Чего в те времена быть никак не могло.