В память о семье Игнатьевых

В.П. Молчанов















В память о семье Игнатьевых























Санкт-Петербург

2009








«Человек умирает, только когда его забывают».
 (М. Анчаров).

«Воздух уносит слова – бумага их держит».
( О. Хайям)








Введение


    Неудержимо движение жизни в Завтрашний день. Время уносит с собою судьбы людей, стирая память о них. Многие из них забываются навсегда: будто их не было вообще! А ведь они когда-то дышали полной грудью, любовались голубым небом, радовались солнечному теплу, любили, страдали, о чём-то мечтали, к чему-то стремились.
   Только тот, кто сегодня жив, способен сохранить память о своих современниках. Мы связаны с ними либо родством, либо поступками и делами.   
  Поведать о семье Игнатьевых – мой личный долг. Игнатьевы – дорогие для меня люди. Они искорки, ещё горящие в уходящем от нас Прошлом. Их судьбы не ординарны. Им довелось жить в эпоху социальных революций, беспощадных войн и репрессий. В те годы многие семьи канули в небытиё, а память о них навсегда затерялась в бесконечности времени.
   Стремясь помешать духовному забвению Игнатьевых, я положил на бумагу вехи жизни трёх поколений этой семьи: Елены Васильевны, её мужа Василия Семёновича, их сына - Вадима и тех, с кем были связаны их судьбы (Семёна Дмитриевича – деда Вадима, Ольги Николаевны – неродной бабки брата и некоторых других).
  К сожалению, при реализации этого замысла у меня возникли серьёзные трудности. После смерти моей тётки (Елены Васильевны), в моём распоряжении оказалось очень мало документов, подтверждающих реальность тех или иных фактов из жизни Игнатьевых. Бедность архива Игнатьевых – защитная реакция людей на те условия и угрозы, в которых они пребывали долгие годы. В этой связи, многое в моём повествовании носит характер догадок и предположений. Без них я не сумел бы проследить все линии жизненного пути членов этой семьи и увязать их между собой.
   Основным подспорьем в работе стали сохранившиеся фотографии, в том числе, сделанные Василием Семёновичем на зимовках, старинные альбомы, доставшиеся Вадиму от неродной бабки, с яркими, красочными открытками (многие с красноречивыми посланиями на обороте), а также воспоминания родных и мои собственные об этой семье.
   В качестве косвенного обоснования моих предположений и догадок были использованы некоторые материалы публикаций о событиях, участниками или свидетелями которых оказались Игнатьевы.
 
   Во все времена люди, рано или поздно, оказывались перед выбором своего жизненного пути. Первые шаги в своей жизни они обычно делают под руководством родителей, но потом, как правило, выбирают собственную дорогу.
   Старший Игнатьев (Семён Дмитриевич) уже в молодые годы стал преуспевающим лесопромышленником. Естественно, что во время и после Революции он попал в категорию «классовых врагов». Вследствие этого, жизнь его семьи в годы Советской власти стала складываться далеко непросто. На всех Игнатьевых была брошена тень не пролетарского происхождения. Политическая власть в государстве рассматривала их как потенциально опасных членов общества. В подобном положении любой человек становится весьма уязвимым. Он легко может стать объектом пристального внимания, а и потом жертвой устремлений нечистоплотных (корыстолюбивых, подлых, чванных, фанатичных) людей. Таких людей при любой власти предостаточно. Именно это обстоятельство стало причиной гибели сына Семёна Дмитриевича. Конфликт с помполитом (помощником по политической части) судна был истолкован как «антисоветская агитация». На основании ложного обвинения суд военного трибунала осудил В.С. Игнатьева по 58 (политической) статье. Он получил 7 лет исправительно-трудовых лагерей НКВД, где вскоре погиб от болезней и недоедания.
  Трагическая судьба Василия Семёновича далёким эхом отразилась и на судьбе его сына.  Мой брат Вадим, выросший в семье «врага народа», утратил веру в людей и справедливость. Он добровольно порвал с жизнью в возрасте 37 лет.
   Последней в семье Игнатьевых ушла из жизни моя тётка Елена Васильевна. Она пережила трагедию мужа и сына. Но многочисленные удары судьбы подорвали её настрадавшееся сердце.
   
   Я старался объективно показать жизнь трёх поколений Игнатьевых, не приукрашивая и не умоляя их поступков и решений.
   Драма семьи Игнатьевых порождена суровыми законами, нравами и порядками смутного времени. Игнатьевы – невинные жертвы обстоятельств и нечистоплотных людей. Каждый из моих героев по-своему отстаивал право на своё достоинство и доброе имя в условиях аморальной идеологии общества.
  Игнатьевы, выражаясь старомодным языком, несмотря на все превратности судьбы, до конца дней своих оставались людьми достойными (порядочными). Они по праву заслуживают долгой памяти и доброго слова. Родством и знакомством с ними можно только гордиться.












 «Человек отражается в своих поступках». (Ф. Шиллер)

  «Характер состоит в энергичном стремлении к достижению целей, которые каждый себе указывает».
 (В. Гёте)





Семён Дмитриевич Игнатьев
   

   Игнатьев Семён Дмитриевич, до Революции был успешным лесоторговцем. Об этом упоминали моя мать и тётки. Как бы в подтверждение этих слов, я обнаружил в архиве тётки Елены старую почтовую открытку, полученную С.Д. Игнатьевым 12 января 1912 г. из Хельсингфорса. Была она от компаньона (или заказчика) с пожеланием отметить Новый год «…многими грузами…и большими деньгами…». Там же указывался адрес, по которому жил тогда Семён Дмитриевич: Санкт-Петербург, Васильевский остров, 10-я линия, дом 15, кв. 39.
  Сохранилась в архиве и фотография молодого Семёна Дмитриевича. Она, по-видимому, относится к тому же периоду времени (фото.1). Разглядывая фотографию, моя тётка Екатерина Васильевна с уважением заметила: «Хваткий был человек - ворочал большими деньгами».
   Репутацию хваткого человека Семён Дмитриевич блестяще подтвердил, легко расставшись с нажитым до 1917 года добром. Он решил при новой власти стать дворником. Это позволило ему, не только красноречиво показать свою лояльность к новой власти, но и сохранить для своей семьи пару комнат в собственной квартире по адресу: Васильевский остров, 5-я линия, дом № 8, кв. 5. Квартира была большой и располагалась на 3-м этаже, показанного на фотографии дома (фото.2).

 

Фото.1. Семён Дмитриевич Игнатьев (фотография без каких – либо надписей)

  Окна угловых комнат, оставленных бывшему владельцу экспроприированной квартиры (2 окна со стороны переулка и 4 – с пятой линии), хорошо видны на снимке.




 

Фото.2. Дом, в котором жили Игнатьевы (1952 г.).
 

  Я не располагаю сведениями о дате рождения С.Д. Игнатьева. По-видимому, подтверждающие это документы были уничтожены им сразу же после ареста сына. Если предположить, что на приведенной фотографии Семёну Дмитриевичу 30 – 35 лет и сделана она в 1905 – 1910 гг., то время его рождения приходится на период 1870 – 1880 гг.
  Где жили и чем занимались родители Семёна Дмитриевича? Об этом можно лишь догадываться. Мне кажется, что он имел купеческие корни, начало которых, следует искать в северных губерниях России и, в частности, Олонецкой. В исторических очерках о промышленном развитии этой губернии есть упоминание о купце А.П. Игнатьеве, который  жил в городе Вытегре во второй половине 19 века.

   Примечание – В ту пору основным богатством Олонецкой губернии был промышленный лес. Особо ценилась северная сосна, превосходящая по крепости, плотности и прочности многие древесные породы. Соседство с Санкт-Петербургом, наличие удобного сплавного пути и отмена крепостного права положили начало бурному росту лесного промысла. Он стал чрезвычайно выгодным, ибо давал прибыль от 50 до 75 копеек на рубль.
  Лесным промыслом в Олонецкой губернии активно занимались местные и иногородние купцы, а также крестьяне. Лес сплавлялся к Балтийскому порту (в Санкт-Петербург и Кронштадт), в Новгородскую губернию и др. места. Заготовкой древесины занимались купцы Шаров, Щляхтин, Оленев, Кошелев и другие. Центром лесоторговли был город Вытегра.
  В Вытегре получил известность купец второй гильдии А.П. Игнатьев. Он избрался городским головой (1882 г.), церковным старостой Стретенской церкви. В 1886 году его заслуги были отмечены золотой медалью «За усердие» на Владимирской ленте.
Почему бы не предположить, что между А.П. Игнатьевым и С.Д. Игнатьевым имелось кровное родство?

  Не утверждая, что С.Д. Игнатьев – уроженец города Вытегра, рассмотрим некоторые факты его биографии.
 
  Семён Дмитриевич был трижды женат. О первых двух жёнах мало что известно. В архиве Елены Васильевны, я обнаружил несколько женских фотографий начала 20-го века. Прокомментировала их мне тётка Екатерина Васильевна.
  На (фото.3) – первая жена Семёна Дмитриевича. Она родила С.Д. Игнатьеву сына (Василия). Это событие произошло в Санкт-Петербурге 12 августа 1905 года.






 

Фото.3. Первая жена С.Д. Игнатьева.
 
  На (фото.4) - маленький Вася. Судьба не благоволила мальчику: он рано лишился матери.  Семён Дмитриевич остался без жены с малолетним ребёнком.

 

Фото.4. Василий Семёнович в младенческом возрасте
 
  О второй жене Семёна Дмитриевича (фото.5), моя тётушка Екатерина Васильевна отозвалась с какой-то брезгливостью.  Она называла её «Катькой». По её утверждению Катька «была хозяйкой одного (или нескольких) публичных домов».

 

Фото.5. Вторая жена Семёна Дмитриевича («Катька»). Рядом с мачехой её пасынок - юный Василий Семёнович.

  Я думаю, что в основу второго брака был положен трезвый расчёт: Семён Дмитриевич обрёл в «Катьке» приёмную мать для малолетнего сына и попутно увеличил свои капиталы, а Катька получила, в его лице, положение и богатого покровителя.

  Брачный союз Семёна Дмитриевича и Катьки продолжался все годы детства и отрочества Василия Семёновича. Он распался по неизвестной мне причине где-то в конце 20-х начале 30-х годов прошлого века. Примечательно, что в архиве Игнатьевых отсутствуют документы или письма, в которых упоминалась бы вторая жена С.Д. Игнатьева. Похоже, что в семье Игнатьева от них избавились сразу же после её ухода.
   Последнюю жену С.Д. Игнатьева звали Ольгой Николаевной. Её девичья фамилия Квашенинникова, а по первому мужу - Торпова. Каким образом Она, по происхождению дворянка.  Каким образом в начале 30-х годов она стала женой дворника, можно лишь гадать. Тогда Ольге Николаевне шёл пятый десяток, а Семёну Дмитриевичу – было около 60-ти лет.
  На мой взгляд, в силу особенностей характера и привычек Ольга Николаевна в этом браке нуждалась в большей мере, чем Семен Дмитриевич. После смерти дяди и первого мужа (за которыми она была «как за стеной») она искала покровителя в лице сильного по характеру мужчины, который смог приспособиться к новым условиям жизни. Таковым был Семён Дмитриевич. Впрочем, он ещё раз подтвердил репутацию хваткого человека!
  Ольгу Николаевну, я видел, находясь с матерью в гостях у Елены Васильевны в 1934 году. Она и Семён Дмитриевич жили в смежной комнате, связанной дверью с комнатой, в которой жила семья Василия Семёновича. Сам Семён Дмитриевич не общался с нами, предоставив это невестке и жене. В ту пору я был 6-летним мальчишкой и воспринимал Ольгу Николаевну как маленькую, суетливую «старушку». (В ту пору ей было не больше 55 – 60 лет). Мне хорошо запомнились её тонкий, как у птички, голосок, восторженность при общении и какая-то трогательная беззащитность (воздушность).
  Сохранилась любительская фотография (фото.6), относящаяся к более позднему времени (наверное, 1935 – 1936 гг.). На ней запечатлены Ольга Николаевна в роли любящей, но не родной, бабушки. Рядом с ней маленький Вадим (в возрасте 3 – 4 лет) и Семён Дмитриевич (родной дед моего брата).
 

 

Фото.6. Семён Дмитриевич Игнатьев и Ольга Николаевна (Квашенинникова -  Трунова - Игнатьева) с внуком

 
 Доподлинно, биография Ольги Николаевны мне неизвестна. Однако наиболее важные события и факты её сознательной жизни (1903 – 1952 гг.) удалось восстановить по содержанию, адресованных ей, открыток. (Старинные альбомы с красочными открытками бережливо сохранялись моим братом).
 С юных лет она и её брат Сергей, жили на попечении дяди, Бориса Николаевича Трунова (надо полагать, родного брата их матери).
  Ольга Николаевна была образованной женщиной (возможно, училась в Смольном Институте, а может быть педагогическом). В молодости обучала грамоте девочек в приходской школе. Об этом свидетельствуют многочисленные поздравительные открытки от благодарных учениц, присланные в период 1903 – 1913 гг. В более поздний период она выполняла функции администратора какого-то учительского сообщества, относящегося к частным учебным заведениям (упоминаются школы Теряева и Унгера).
  По форме обращения к ней («Её Высокородию…»), можно заключить, что кто-то из её ближайших родственников имел чин статского советника (имел пятый (весьма высокий) класс в «Табели о рангах»).
  Родные и подруги, с которыми она вела обширную переписку, называли Ольгу Николаевну Лёлей (Лёличкой).
  Обширна география мест отдыха Ольги Николаевны (курорты Крыма и Кавказа, Финляндия, пригороды Санкт-Петербурга). Большую часть своей жизни она провела в Санкт-Петербурге (Петрограде, Ленинграде). В молодости почему-то часто меняла места проживания в городе:
- Набережная Карповки, дом 25, кв. 10 (1903, 1912 – 1914 гг.);
- Улица Милосердия, дом 15, кв.51 (1903, 1905, 1915, 1917. 1918 гг.);
- Басков переулок, дом 15, кв.44 (1911, 1912 гг.);
- Улица Большая Спасская, дом 21. Кв.46 (1908, 1911 гг.);
- Греческий переулок, дом 17, кв.13 (1907-1909, 1911.1913 гг.);
- Улица Теряева, дом 12, кв.28 (1927 г.)
- 5 линия Васильевского острова, дом 8, кв. 5 (после 1927 г.). 
Столь частая смена квартир, по-видимому, была связана с ее работой и служебной деятельностью Труновых.
  В 1913 году Ольга Николаевна вышла замуж за Николая Николаевича Трунова. Предполагаю, что он был братом (по отцу) её опекуна, Бориса Николаевича Трунова.
  Брак с Н.Н. Труновым был недолговечен. Об этом свидетельствуют послания от знакомых и подруг. В открытке 1 января 1917 г. поздравления адресуются дяде (Борису Николаевичу) и мужу (Николаю Николаевичу); в открытке от 19 апреля 1919 г. – только мужу, а  7 декабря 1919 г. открытка обращена лишь к Ольге Николаевне Квашенинниковой. Что произошло с Труновыми в 1918 – 1919 гг. из переписки не следует.
    В 1927 г. Ольга Николаевна жила на Петроградской стороне (улица Теряева, дом 12, кв.28), а спустя несколько лет  - уже на Васильевском острове (5 линия, дом 8, кв. 5), т.е. в квартире С.Д. Игнатьева.
  Как познакомились, а потом стали жить совместно, С.Д. Игнатьев и О.Н. Квашенинникова - Трунова установить не удалось. Возможно, они давно были знакомы или знали друг о друге через общих знакомых. Так, например, на фотооткрытке, присланной М. Гавриловой (1913 – 1914 гг.), показана панорама строительства небольшого завода в каком-то степном селении.
  Автор (с моими сокращениями) пишет: «Дорогая Ольга Николаевна! Поздравляю с днём Ангела…Коля (?) тоже желает всего хорошего…Следующее жалование Вы мне не высылайте, а сохраните у себя до моего приезда…Неприятности продолжаются. Постройка завода очень затянулась. Крестом отметила наш дом…Ещё раз, на случай, пишу адрес: железная Южная дорога, Нью – Уорк (?), школа Унгера…Привет Николаю Николаевичу и Борису Николаевичу…».
  Поставщиком лесоматериалов при строительстве, указанного выше, завода вполне мог быть и С.Д. Игнатьев.
Примечание – Любопытна открытка от племянника Лёни (вероятно, сына Сергея Николаевича Квашенинникова), мобилизованного в Царскую армию. Отправлена она в адрес Ольги Николаевны из Гороховца 4 августа 1916 г.
  Племянник сообщает, что скоро будет в Рязани. Служит в 208 пехотном запасном полку 10-ой пехотной запасной бригады. Находится в команде инструкторов по борьбе с удушающими газами! (Мой коллега по специальности!).
 
 Умер Семён Дмитриевич в 1942 году от голода в блокадном Ленинграде. Ему было чуть больше (или меньше) 70 лет.
  Ольга Николаевна прожила без мужа 10 лет. Схранилась её открытка, отправленная моему брату в 1952 г. в Токсово, где он проходил воинскую службу. Умерла Ольга Николаевна, в 1953 году, приблизительно, в том же возрасте, что и Семён Дмитриевич.
    Таково, начало «лебединой песни» семьи Игнатьевых. Семён Дмитриевич сумел выжить в водовороте человеческих страстей, поднятых Революцией, но был сломлен физически в годы блокады, оставив после себя сына и внука.



«Человеческая природа до такой степени богата, сильна и эластична, что она может сохранять свою свежесть и свою красоту посреди самого гнетущего безобразия окружающей обстановки».
 (Д. Писарев)

«Быть верным долгу в несчастье – великое дело».
(Демокрит)
 
«Честного человека можно подвергнуть преследованию, но не обесчестить». (Вольтер)







Василий Семёнович Игнатьев
   

    Научно-технический прогресс и сопутствующие ему исторические события изменили не только среду обитания, но и природу самих людей, прежде всего, их духовную составляющую.
  Люди, родившиеся 30 – 40 лет назад или позже, воспринимают окружающий мир совсем не так, как это делало, например, поколение, родившееся в 20 – 30-е годы прошлого столетья.
  Типичный представитель новых поколений, в большинстве своём, - прагматик. Он исповедует эгоцентризм («всё для ублажения себя - любимого»). Он неустанен в удовлетворении этой «эмоциональной потребности», подчас, принося на её алтарь родственные и дружеские отношения, любовь, честь и, даже,  заботу о собственном здоровье (физическом и нравственном).
  Как правило, современного человека трудно чем-либо удивить. Он нечувствителен к чужой беде, стыду и раскаянию, зато постоянно работает над своим имиджем. Он стремится быть не тем, кем является по существу, а тем каким хочет казаться окружающим. И чем сильнее его способность «не быть, а казаться», тем успешнее человек в жизни (тем скорее он добивается признания или высокого положения в обществе).
   Одним словом, публичный идеал современного человека лишён нацело или утратил в значительной мере многие уникальные (истинно человеческие) черты, которые «были закреплены» в коллективной памяти прошлых поколений. Я имею в виду такие наклонности и чувства как долг, честь, доброта, способность сопереживать, раскаяние, стыд, снисходительность к чужим ошибкам и т.п. От этого люди не стали лучше или хуже. Они стали иными.
   Увы, этот процесс объективен (это - своеобразная дань техническому прогрессу).
   Современный человек стал обходиться, в большей мере, своими чувствами и желаниями и, в меньшей мере, контролирует их своим разумом. В массе своей он не хочет, а, подчас, не умеет думать. Он бездумно уходит в мир собственных чувств и эмоций, поэтому постепенно утрачивает интерес к многообразию внешнего мира, к происходящим в нём событиям. Живущему ныне, пересыщенному информацией и своими эмоциями среднестатистическому человеку, всё это приелось и вообще безразлично. Его волнуют, и то не всегда, скандальные истории из жизни звёзд и сильных мира сего, «рекорды» суперменов и экстремалов (по продолжительности поцелуя, количеству съеденной пищи) и т.п.
   В 30 годы прошлого века, в ходу были другие ценности. Умами и душами людей владели, в основном, события, выходящие за пределы интересов отдельной личности. Тогда люди умели сопереживать сообща и меньше заботились о «себе любимом», что объединяло их и делало намного сильнее. Поэтому они легче переносили собственные неудачи и невзгоды. Благодаря этой животворящей особенности они смогли вынести те тяжкие испытания, которые выпали на их долю в годы Великой Отечественной Войны. В послевоенные годы, не смотря на трудную жизнь, они пережили многих представителей последующих поколений.
  Будучи мальчишкой, я застал довоенный период времени. С каким искренним сочувствием (почти, как к родственникам) относились тогда люди к полярникам с парохода «Челюскин», затёртого льдами в Чукотском море! Как восторженно воспринимались полёты лётчиков, снимавших «челюскинцев» с дрейфующей льдины! Как внимательно следили за героическим  ледовым дрейфом станции «Северный полюс один» и восхищались героическими делами зимовщиков Заполярья!
 

 Примечание – В далёком детстве в городе Медвежьегорске я оказался свидетелем, характерного для тех дней, события.
  Неподалёку от нашего дома моё внимание привлекла необычная процессия.
  В центре всеобщего внимания был невысокий крепыш, обутый в унты. На голове его красовался поношенный лётный шлём, а на плечах - небрежно наброшенная, кожанка. Он невозмутимо шествовал по каким-то своим делам.
  В отдалении, за «объектом обожания» следовала группа любопытных и поклонников, состоящая из взрослых и детей. По разговорам из толпы, можно было понять, что этот молодой человек был полярным лётчиком таким-то (его фамилию я не запомнил). Подумать только! Отношение людей к этому человеку определялось лишь тем, что он был лётчиком, да к тому же, полярным!
  Увы! Современную толпу интересуют раскрученные рекламой и «кажущиеся» от этого знаменитыми и интересными всякие поп – звёзды, топ – модели, королевы красоты, секс - бомбы и подобные им «эмоциональные порождения времени».
 
   Отдав словесную дань «наболевшему», возвращаюсь к повествованию о жизни Василия Семёновича Игнатьева. Он был типичным представителем своей эпохи, в которой воспитывались люди сильные духом, способные переносить большие трудности, заряженные на подвиг во имя общей цели.
  Игнатьев Василий Семёнович родился в Ленинграде 12 августа 1905 года. 
 Как отмечалось выше, в раннем детстве судьба маленького  Васи (фото.4) была омрачена преждевременной смертью его матери (фото.3). Мальчика воспитывать мачеха, судя по всему, женщина властная и суровая (фото.5).
  Есть ещё одна фотография детских лет Василия Семёновича (фото.7). На ней мальчик Вася держит за руку девочку. Кто эта девочка? Может быть, родственница Васиного отца или его второй жены? О наличии у Василия Семёновича сестры (по отцу), я ничего не слышал. Судя по доверчивому выражению лица девочки, она и Вася хорошо знакомы.

 

Фото.7. Вася Игнатьев с неизвестной девочкой.
 
    Неизвестно в каком учебном заведении обучался Вася в подростковом возрасте. Без сомнения, состоятельный отец постарался дать ему достойное, по тем временам, образование.
   В возрасте 16-и лет, видимо, сразу же после окончания гимназии (или школы) юный Василий Семёнович покидает стены отцовского дома и начинает самостоятельную жизнь. Он решил стать моряком и с 1921 г. начал плавать на судах, осваивая эту профессию с самых низов. В первое плавание он ушёл камбузным рабочим, потом стал кочегаром.
  В семейном архиве Игнатьевых, отсутствуют какие либо официальные документы, принадлежащие Василию Семёновичу (трудовая книжка, военный билет, свидетельства об окончании учебных заведений, автобиография и т.п.). Видимо, они были изъяты у него при аресте в 1942 году и остались в архивах органов КГБ. Мало что знал мой брат, а тётя не любила говорить на эту тему. В этой связи мне трудно восстановить хронологию жизненного пути В.С. Игнатьева и, в частности, этапы его профессиональной деятельности.  Поэтому многое пришлось домысливать, руководствуясь здравым смыслом и косвенными свидетельствами о тех или иных событиях.
   Судя по сохранившимся фотографиям и запискам моего брата, на отрезке времени с 1922 по 1933 гг. в жизни Василия Семёновича имели место ряд важных для его судьбы событий.
    Какое-то время он служил в рядах Красной Армии (видимо, по призыву), где приобрёл воинскую специальность. Сохранился групповой снимок военных (фото.8), среди которых очень молодой Василий Семёнович (второй ряд, крайний справа). На этой фотографии сохранилась трудно различимая дарственная надпись: «Отличному красноармейцу тов. Игнатьеву Василию Семёновичу Рабоче-крестьянской Красной Армии. Командир дивизиона (Прокофьев). Председатель ФЗК*) мастерских им. тов. Энгельса (Омельченко)». От печати остался оттиск: «Отдельный артиллерийский дивизион 6…».

 


 

Фото.8. Дарственная фотография отличному красноармейцу Игнатьеву В.С.

    На снимке, наряду с рядовыми запечатлён и командный состав дивизиона (в первом ряду третий и второй справа, соответственно, командир и помощник командира дивизиона, а в последнем ряду крайний слева – старшина дивизиона).
  К сожалению, дата и географическое место этого события на фотографии не указаны.
  Тем не менее, по дарственной надписи, знакам различия и форме одежды можно определить род войск, а также предполагаемый период службы Василия Семёновича в рядах РККА.
    Факт службы В.С. Игнатьева в артиллерии у меня не вызывает сомнений. Достаточно рассмотреть печать на фотографии и эмблемы на петлицах шинелей красноармейцев.


  Скорей всего, дивизион, в котором служил Василий Семёнович, относился к «артиллерии особого назначения» (АОН)*).
 Примечание: - Организационно АОН сводилась в отдельные дивизионы (тяжелые, артиллерийские, миномётные, автомобильные, противосамолётные). В состав АОН входили также отдельные железнодорожные батареи и артиллерийские группы тяжёлой артиллерии.
   Части АОН находилась в подчинении Главкома РККА и предназначалась для усиления фронтов, армий, действовавших на главных стратегических направлениях.

   Поскольку в АОН техника была сравнительно сложной, постольку она периодически нуждалась в заводском обслуживании. Только так можно объяснить наличие на фотографии (фото. 8) подписи председателя  фабрично-заводского комитета (ФЗК).
   По форме одежды военнослужащих можно ориентировочно определить годы службы В.С. Игнатьева в РККА.
   На снимке красноармейцы и командиры одеты в форму одежды времён Гражданской войны. Посредством Интернета удалось выяснить, что в 1922 году в РККА стала вводиться новая форма одежды (Приказ Революционного Военного Совета СССР № 322 от 31 января 1922 г.). Она существенно отличалась от формы одежды на снимке. Донашивать одежду прежних образцов было разрешено лишь до 1923 г. На этом основании, можно заключить, что военная служба Василия Семёновича и, в частности сам факт фотографирования, имели место в период 1922 – 1923 гг.
  Наиболее вероятным местом военной службы Василия Семёновича являются Петроград или его пригороды. Именно здесь, были сосредоточены основные части артиллерия особого назначения.

  В записках моего брата упоминается, что его отец имел гражданскую специальность «Штурман – гидролог дальнего плавания». В каком учебном учреждении и когда В.С. Игнатьев получил эту специальности мне неизвестно.
   Из записок брата следует, что с 1933 года Василий Семёнович работал в системе Главного Управления Северного Морского Пути (ГУ СМП). Шесть лет (1933 – 1939 гг.), с небольшими перерывами на отдых, он провёл на зимовках в бухтах Тикси и Проведения, а в период навигации работал на гидрографических судах в качестве штурмана – гидролога.
  Полагая, что службу в рядах РККА В.С. Игнатьев завершил в 1923 году, а в 1933 г. был уже дипломированным штурманом – гидрологом, можно определить возможный год окончания техникума (при 3-х летнем сроке обучения). Он приходится на период времени с 1926 по 1932 гг.
  Нельзя ответить однозначно в каком техникуме проходило обучение. В начале 20-х годов прошлого столетия в европейской части СССР было три «мореходки»:
- Петроградский техникум морских сообщений (с 26 января 1924 г. - Ленинградский морской техникум);
- Архангельский техникум водных путей сообщения;
- Одесский техникум водных путей сообщения.
-
 В каком техникуме и когда учился Василий Семёнович можно лишь гадать. Мне кажется, что он учился в течение трёх лет в Архангельском техникуме водных путей сообщения. Это могло быть в 1930 – 1932 гг. Так можно объяснить знакомство В.С. Игнатьева с моей тётей Надеждиной Еленой Васильевной, которая жила до 1932 года в Архангельске в семье моего отца. Здесь же 12 ноября 1931 года состоялось их бракосочетание, что подтверждается свидетельством о браке.
   Впрочем, возможны и другие версии жизни Василия Семёновича в период 1923 – 1933 гг. Так, например, сохранились поздравительная открытка и фотография его знакомой по имени Ольга (фото.9).
 







 
Фото.9. Ольга. На обороте фотографии надпись: «На добрую память хорошему другу Васе. От Ольги.10 декабря 1926 г.».

   Открытка написана 29 декабря 1926 года, отправлена через Одесскую таможню 30 декабря 1926 года в Ростов на Дону в Управление Морского Торгового Порта со странным адресом: «Ледокол «Сталин». Василию Семёновичу Игнатьеву». Лаконичен текст открытки: «Милого и славного Васю! Поздравляю с Новым годом, и от души желаю всего наилучшего. Ольга». В этом письменном свидетельстве очень много необъяснимого.
  Во-первых, в 1927 году в составе ледокольного флота ледокол «Иосиф Сталин» не числился. К его постройке приступили лишь спустя восемь лет!
Примечание – 17 декабря 1932 года Совнарком СССР образовал Главное управление по Северному морскому пути (ГУСМП). Одной из его обязанностей являлась разработка типов ледокола для Арктических морей.
  В июле 1934 года правительство возложило на Наркомтяжпром постройку четырёх паровых ледоколов типа «Красин» (в том числе, ледокола «Иосиф Сталин») и двух дизель-электрических.
  Ледокол «Иосиф Сталин» был заложен 23 октября 1935 г. в Ленинграде на стапеле завода им. «С. Орджоникидзе». Спуск судна на воду для ходовых испытаний произошёл 29 апреля 1937г. Официальная передача ледокола в ведение ГУ СМП состоялась 23 августа 1938 г. Капитаном судна был назначен капитан дальнего плавания В.И. Воронин

  Таким образом, в 1927 г. В.С. Игнатьев служить на ледоколе «Иосиф Сталин» не мог. Тем не менее, открытка нашла своего адресата (попала в семейный архив). Всё это можно объяснить следующим образом. На трассе Северного морского пути в те годы эксплуатировался пароход с похожим названием - «Товарищ Сталин». Ольга по незнанию посчитала пароход ледоколом.
  В действительности, В.С. Игнатьев мог быть либо в команде парохода «Товарищ Сталин», либо, как курсант техникума, проходил практику на нём.
  Во-вторых, кто такая Ольга (фото. 9), пославшая из Одессы открытку? Может быть, так выросла девочка с фото.7?
    В архиве Игнатьевых сохранился фотопортрет молодой женщины фото.10), похожей на девочку с фото.7.
 

Фото.10. Портрет знакомой Василия Семёновича, похожей на подругу детства.

  Возможно, что все три фотографии представляют одного и того же человека (Ольгу), но в различном возрасте? Очевидно, что с Ольгой В.С. Игнатьев переписывался (или встречался), иначе, от кого бы она узнала о месте его службы и название парохода.
  В третьих, достоверно известно, что Василий Семёнович в 1928 году посетил Одессу. В архиве сохранилась его фотография, сделанная в этом городе в 1928 году (Фото.11).

 

Фото.11. Василий Семёнович Игнатьев в возрасте 23 лет. Фотография имеет подтверждение, что сделана в Одессе. На обороте надпись: «На память от сына. В. Игнатьев. 6 апреля 1928 г.».

   Каким образом В.С. Игнатьев оказался в Одессе? Пришёл в порт на судне, на котором служил? Был курсантом Одесской мореходки или проходил практику на судах Черноморского бассейна в качестве курсанта Ленинградского или Архангельского мореходного училища? Встречался ли там с Ольгой? На эти вопросы нет однозначного ответа.
  О других, достоверных фактах из жизни В.С. Игнатьева известно немного. В ноябре 1931 года он находился в Архангельске, ибо здесь женился. В 1933 году, имея  «в кармане» диплом штурмана – гидролога дальнего плавания, стал работать в экспедициях, организуемых Управлением Главсевморпути.
   С 1933 по 1939 гг. он принимает участие в зимовках на полярных станциях Тикси и Провидения.
   Этот трудный, но интересный период  жизни Василия Семёновича следует рассмотреть подробнее.
    В архиве Игнатьевых я обнаружил два альбома с небольшими («фэдовскими») фотографиями без каких либо подписей и пояснений. Судя по сюжетам, на них запечатлён Крайний Север (пейзажи, люди, в том числе, Василий Семёнович, речные и морские суда, местные жители и т.п.) Безусловно, они относятся к периоду его жизни, проведенному на зимовках.
   В альбомах сохранились фотопортреты его коллег - участников экспедиций.  Здесь же – многочисленные видовые снимки, снимки с сюжетами важных событий, сценки из жизни коренных народностей Севера и др.
   Каждая фотография это – мгновенный оттиск окружавшей Василия Семёновича суровой действительности. Собранные вместе они позволяют воссоздать увлекательную панораму героического освоения Северного Морского Пути, характеризуют незаурядное мужество, причастных к этому людей, в том числе, и самого Василия Семёновича.   К сожалению, эти фотографии «тронуты временем». С момента их появления на свет прошло более 70-и лет. Кроме того, отсутствует поясняющий их текст. Эту задачу пришлось выполнять автору. Поскольку я располагал довольно скудной информацией, постольку подписи под фотографиями носят, как правило, общий характер. Не исключается возможность их несоответствия реальным событиям.
Пытаясь «разговорить» этих молчаливых свидетелей жизни Василия Семёновича на Севере, я познакомился в ИНТЕРНЕТе с историей возникновения полярных станций и морских портов в бухтах Тикси и Проведения.
  Моё внимание привлёк  очерк Б.М. Михайлова «Рождение порта Тикси» (2008 г.). Автор в 1933 – 1934 гг. возглавлял, так называемую, Лено-Хатангскую экспедицию (ЛХЭ), которой предстояло освоить самый трудный участок Северного морского пути, простирающийся вдоль побережья моря Лаптевых.
   Сопоставляя материалы воспоминаний Б.М. Михайлова с фотографиями из альбомов В.С. Игнатьева, я пришёл к твёрдому убеждению, что Василий Семёнович был участником ЛХЭ.
   Следует отметить, что в очерке Б.М. Михайлова о Лено-Хатангской экспедиции, фамилия Игнатьева В.С.  не упоминается. Этому есть приемлемое объяснение. Экспедиция была самой многочисленной, в истории  ГУ СМП. В ней участвовало 220 человек! Поэтому автор ограничивался  упоминанием в тексте, главным образом, фамилий начальников отрядов и групп.
  Чтобы представить жизнь Василия Семёновича в 1933 – 1935 гг., потребовалось рассмотреть основные вехи проведения этой необычной экспедиции
    На ЛХЭ были возложены портовые изыскания в дельте реки Лена, гидрографическое и топографическое описание побережья от устья Лены до устья реки Хатанги и геологическое обследование прилегающих районов.
   Конечной целью экспедиции было оборудование морского порта в дельте реки Лена, который должен был стать главной перевалочной базой Якутии.
  Экспедиция состояла из нескольких специализированных отрядов (гидрографического, портоизыскательского, геологического, лоцмейстерского, охотоведческого, строительного). Для её бесперебойной работы были сформированы также транспортно-энергетическая группа, радиостанции «Тикси» и «Дунай», центральная экспедиционная база, включающая склады, бухгалтерию, фотолабораторию и амбулаторию. Для проведения работ на акватории экспедиции были приданы морские шхуны «Темп», «Прончищев», «Дмитрий Лаптев» и «Челюскин». 
  Принимая во внимание профессиональную подготовку Василия Семёновича, следует предположить, что он состоял в одном из отрядов (гидрографическом, портоизыскательском, лоцмейстерском), либо - в экипаже одной из приданных экспедиции морских шхун. В данном случае, точный ответ на этот вопрос не имеет принципиального значения, ибо ему пришлось испытать на себе все трудности и лишения, которые выпали на долю всей экспедиции. В этой связи, сопоставляя ключевые события в ходе Лено-Хатангской экспедиции с фотографиями Василия Семёновича, можно представить себе характер его деятельности на Севере.
  Основная часть экспедиции (все сезонные группы, большая часть зимовочных отрядов и часть работников вспомогательных служб), должна была следовать по Лене через Якутск (более 3000 км). Судя по фотодокументам, этим путём прибыл в Тикси и Василий Семёнович.
   Примечание - Другая группа участников ЛХЭ вместе с основными грузами (большая часть продовольствия, оборудование мастерских, одежда, радиооборудование и пр.) доставлялась в Тикси из Архангельска на судах первой Ленской морской транспортной экспедиции. Прибытие морских судов в Тикси ожидалось в июле 1933.
 
  С конца февраля 1933 г. из Ленинграда на Иркутск началась отправка снаряжения для изыскательских работ в низовьях Лены, которые необходимо было перевезти до прихода морских судов. С 15 марта в Иркутск начали прибывать первые участники экспедиции.
  К маю месяцу первая группа экспедиции сосредоточилась в Иркутске и палаточном лагере у посёлка Качуг на берегу Лены.
  В Кучуг предполагалось переправить снаряжение и оборудование экспедиции для дальнейшей транспортировки на речных судах до Якутска.
  Однако, планы экспедиции были нарушены неблагоприятными погодными условиями. Проливные дожди настолько размыли дорогу в Качуг, что на какое-то время этот тракт стал непроходимым. Лишь к концу мая с величайшим трудом удалось доставить в Качуг гужевым транспортом шлюпки, малые катера, кунгасы и полевое экспедиционное снаряжение. В то же время, горючее, большие катера, тракторы, значительная часть продовольствия надолго застряли в Иркутске. Только глубокой осенью их смогли переправить в Якутск.
 Для транспортировки людей и грузов по реке у Ленского параходства была арендована металлическая стотонная баржа «Олёкма». В конце мая баржу перегнали в Киренский затон для дооборудования. На её палубе была установлена жилая надстройка с каютами и камбузом. Затем, самодельная плавбаза, шлюпки, катера и кунгасы, с размещёнными на них участниками экспедиции, были отбуксированы попутным пароходом в Якутск.
  Свободных тягловых средств, для буксировки в низовья Лены барж с личным составом и грузами экспедиции в Якутске не оказалось. Однако удалось договориться с капитаном П.Г. Миловзоровым, начальником экспедиции Дальстроя, перегонявшей караван судов вниз по Лене, что он возьмёт в состав своего каравана «Олёкму», катера, кунгасы, шлюпки, а также лошадей и коров экспедиции. Вопрос о перевозке построек, горючего и других экспедиционных грузов в низовье Лены остался открытым.
 










С большим опозданием (лишь в июле месяце) караван Дальстроя начал движение вниз по Лене (фото. 12 и 13).



 

Фото.12. Из фотоальбома Василия Семёновича - Пароход буксировщик тянет караван речных судов. Снимок сделан с борта буксируемого судна в июле 1933 г.*)
   
 Примечание - *) Здесь и далее хронология событий при проведении Лено-Хатангской экспедиции указывается в соответствии с материалами из очерка Б.М. Михайлова.


  С опозданием на месяц караван судов достиг устья Лены. В посёлке Булун на берег высадилась часть геологического отряда.
   4 августа караван судов прибыл к острову «Отстой барж». К берегу была пришвартованы брандвахта, а к ней - все катера, шлюпки и кунгасы. На берег сошли работники портоизыскательского, гидрографического и лоцмейстерского отрядов и спешно приступили к работе.
  Остальная часть экспедиции на барже «Олёкма» проследовала в бухту Тикси.





 

Фото.13. Из фотоальбома Василия Семёновича - Караван речных судов на Лене. В центре каравана (предположительно) плавбаза «Олёкма». (Июль 1933 г.).





 

Фото.14. Из фотоальбома Василия Семёновича - Правый берег Лены в Быковской протоке. (Предполагается, что снимок сделан с борта «Олёкмы» в начале августа 1933 г.).




 

Фото.15. Из фотоальбома Василия Семёновича – Караван речных судов в море Лаптевых. На траверзе Быков мыс. (Снимок сделан с буксируемых судов в первых числах августа 1933 г.).

 
 Первые результаты работы экспедиционных отрядов позволили определить наиболее приемлемый вариант доставки грузов в Якутию по Северному Морскому Пути.
   По ряду причин строительство морского порта в протоках реки Лены было признано нецелесообразным. Портовые сооружения решили строить в бухте Тикси*), находящейся в заливе Булункан. Здесь можно было организовать безопасный заход и стоянку морских судов, приёмку грузов и их перевалку на речные суда. Однако порт имел существенный недостаток. Из-за особенностей его расположения, речные суда вынуждены были выходить в море Лаптевых и совершать 50 – километровой морской переход из Тикси в Быковскую протоку (и обратно). Далее грузы могли беспрепятственно транспортироваться по Лене и её притокам в пункты назначения.
Примечание – *) Название «Тикси» в переводе с якутского языка означает «пристань». И хотя в бухту Тикси иногда заходили морские суда, её огромная акватория и подходы к ней из залива Булункан оставались практически не исследованными, а берег необорудованным. Были неизвестны глубины у побережья, характер дна в бухте и другие необходимые для организации порта сведения. Единственное относительно крупное судно – лёдокольный пароход «Сибиряков», входившее в бухту Тикси в 1932 г., вставало на якорь в большом отдалении от берега.
   С 1932 г. акваторию бухты Тикси стали называть Усть – Ленским портом. Появление этого названия связано со 2-ым Международным полярным годом. Тогда в 1932 г. зимовщики – строители под руководством Е.Н. Фрейберга, прибывшие на пароходе «Лена», построили в Тикси метеостанцию.
 
   В результате напряжённой, почти круглосуточной работы удалось выявить четыре пункта на побережье бухты Тикси наиболее пригодные для строительства портовых сооружений. В конце концов, было принято решение производить перевалку грузов с морских судов на баржи и выгрузку последних на берег со стороны залива Булункан. Там же было решено возводить и основную базу экспедиции. Всю акваторию залива и подходы к нему промерили галсами с катеров и нанесли на карту, копии которой подготовили для капитанов судов. Думаю, что в этой работе участвовал и В.С. Игнатьев.
  В Якутске к концу августа были построены, разобраны и подготовлены к отправке в Тикси необходимые для зимовки дома. У Дальстроя была арендована 1000-тонная баржа-понтон, на которую и погрузили все строительные материалы, разобранные и замаркированные срубы зданий. На ней же устроились рабочие стройотряда во главе с его начальником инженером Я.С. Бановичем.
  Для буксировки баржи выделили пароход «Кальвиц» при условии, что Ленскому речному пароходству предоставят 50% грузоподъемности этой баржи. По этой причине на берегу остались запасные пиломатериалы, часть построек и тракторы экспедиции.
  Кунгас с 35 тоннами топлива и смазочных материалов взяла на буксир шхуна «Дмитрий Лаптев», отправлявшаяся в Тикси.
  Только в конце августа все отряды экспедиции, за исключением геологов, выгрузившихся в посёлке Булун, и строителей, находившихся в пути (на барже с разобранными домами), были собраны в бухте Тикси. Сразу же возникли проблемы с размещением большого количества людей.
  Кроме двух домиков полярной станции (метеостанции) в заливе Сого, никаких строений в Тикси не было. К одному из этих домиков из собранного на берегу плавника была сделана пристройка, в которой смогли разместиться 30 человек. Были уплотнены жилые помещения команд на шхунах, и всё же около 100 человек пришлось устроить в палатках летнего типа.
  Наступил сентябрь - последний месяц безопасного плавания судов в районе бухты Тикси*).
Примечание -  *) В устье реки Лены и в бухте Тикси навигация возможна со второй половины июля до конца сентября. Остальное время года море Лаптевых покрыто слоем льда, толщиной 1,5 – 2 и более метров.

    У берегов стала появляться шуга, предвестник тяжёлых льдов. Капитаны речных судов, не дожидаясь прихода морских судов (из Архангельска) спешно покинули залив Булункан, оставив на его рейде лишь несколько барж с углём для пароходов. Все буксиры ушли на Лену, торопясь поспеть в Якутск до лёдостава. Это создало большие трудности при разгрузке прибывших из Архангельска морских судов.
  Спустя несколько дней пришли пароходы «Володарский» и «товарищ Сталин». На рейд Булункана они были проведены лоцмейстерами экспедиции, встретившими суда у острова Мостах. И здесь не обошлось без происшествий. Пароход «Товарищ Сталин» (фото. 16) прибыл с горящим углём в трюмах. Положение осложнялось тем, что палуба парохода была загромождена грузами, в том числе бочками с бензином, керосином, маслами, аммоналом. В одном из горящих трюмов находился ящик с детонаторами и порохом, но никто не мог сказать, где именно он лежит и как близко от очага пожара. Поэтому судно могло взорваться в любой момент. Справиться с огнём своими средствами экипажу не удалось. Выяснив у портоизыскателей, что под килём парохода только около одного метра воды, а далее четыре метра мягкого ила, начальник первой Ленской экспедиции Т.В. Лавров во избежание катастрофы решил заполнить горящие трюмы водой и посадить судно на грунт.


 
Фото.16. Пароход «Товарищ Сталин» на рейде в заливе Булункан (сентябрь 1933 г.). Снимок из альбома В.С. Игнатьева.


  Разгрузку имущества и оборудования экспедиции на баржи начали с первого дня прибытия морских судов. Некоторые баржи подводили к берегу и там их разгружали. Никаких причалов ещё не существовало, буксиров не было.
  Безвыходное положение заставило мобилизовать всех сотрудников экспедиции на разгрузку судов. Баржи буксировали к берегу слабосильными экспедиционными катерами, изношенными предыдущей работой. Приходилось впрягать по два катера в каждую баржу. На осенней штормовой волне это удавалось ценой огромных усилий.
  Приход 12 сентября в Тикси буксирного теплохода «Первая пятилетка» с лихтером сильно облегчило положение. Много грузов принял лихтер, много рейдовых работ проделал теплоход.
  16 сентября разгрузка морских судов была закончена.  Пароходы, погрузив уголь для себя и ледокола, самолёт Линделя, запас продовольствия на случай возможной зимовки, ушли на запад к проливу Вилькицкого.
  В это же время, стало известно, что пароход «Кальвиц» довёл баржу со стройотрядом и строительными материалами только до острова Столб, откуда расходятся все протоки Лены и, опасаясь приближения зимы, оставил её там и ушёл обратно в Якутск.
   Учитывая создавшуюся обстановку, руководство экспедиции решило довести до сведения всех участников о создавшемся положении и разрешить выезд в центр тем, кто в сложившихся обстоятельствах не уверен в своих силах.
  Все были предупреждены, что независимо от работы по специальности, каждый должен работать грузчиком и строителем, чтобы создать более или менее сносные условия для зимовки и дальнейшей работы.
  Основная часть сотрудников зимовочной партии (85 %) приняла решение: «Бросать работу позорно, портовые изыскания и другие задания экспедиции должны быть выполнены, несмотря на создавшиеся условия».
  Вскоре после ухода морских судов из Тикси в Якутск отправился и последний речной караван, ведомый мощным теплоходом «Первая пятилетка». С этим караваном выехали все работники сезонных групп и те из зимовочных отрядов, кто не рискнул остаться в Тикси и продолжить работу. Захватив по пути у острова Столб баржу со строительными рабочими и домами для экспедиции, теплоход ушёл в верховья Лены. Таким образом, оставшиеся в Тикси, участники экспедиции лишились последней надежды на нормальную зимовку.
  Положение действительно создавалось сложное. Наступала арктическая зима. Жилья для большей части людей кроме летних палаток не было.
  Продовольствие, тёплая одежда и другое экспедиционное снаряжение с парохода «Товарищ Сталин» было беспорядочно складировано на берегу и лежало в почерневшей от копоти, обугленной таре. Требовалась немедленная разборка и перетаривание этих грузов. В ближайшие 2-3 недели груз мог смёрзнуться. Его могло занести снегом. И тогда уже не определить, что имеется в наличии, чего нет. А ведь экспедиция должна не только перезимовать, но и успеть выполнить до будущей навигации очень большую работу.
   Очевидец этих событий Б.М. Михайлов вспоминает: «Теперь единственная надежда была на то, что мы сами сумеем построить дома из плавника, выброшенного морем на берег (фото.17). Плавника было много, но находился он на отмелях, недоступных для катеров. Брёвна надо было выбирать из завалов, вытаскивать их по методу «раз – два - ухнем!» и при этом не прерывать неотложных работ по изысканиям и наблюдениям, совершенно необходимых, как задел для зимних камеральных работ*). Одновременно подготавливали складские площадки, сооружали палаточные склады, разбирали, учитывали, штабелевали грузы, хаотически сваленные на берегу во время спешной разгрузки судов. Заготавливали и дрова на зиму, складывая их в «костры» такой высоты, чтобы никакие сугробы их не закрывали.




 

Фото.17. Строительство жилья для зимовщиков в бухте Тикси (октябрь 1933 г.). Из альбома В.С. Игнатьева.

  В центре стройплощадки построили из смолёной фанеры будку размером 3,5 ; 2,0 м, стены, пол и потолок которой утеплили двухслойным войлоком. В этой будке смонтировали агрегат постоянного тока и оборудовали примитивную слесарную мастерскую, где изготавливали уголки, дверные навески, скобы и т.д. На строящиеся объекты дали электрическое освещение, а в середине площадки поставили прожектор, чтобы строительные работы вести и в тёмное время суток».
 Примечание *) - Камеральные работы – научная обработка в условиях кабинета (лаборатории) материалов, которые были получены в результате полевых (экспедиционных) научно-исследовательских и технических (геологических, топографических и т.п.) работ.

  «К 7 ноября из плавника и бруса, привезённого из Архангельска, были построены двухэтажная пристройка к дому полярной станции в Сого, скотный двор, баня, помещение клуба с жилой пристройкой, дом для кухни – столовой, амбулатории и пекарни, жилой дом для инженерно – технического персонала, общежитие для рабочихт (фото.18). Это стало возможным только благодаря энтузиазму всех зимовщиков. Работали по 14 – 16 часов в день.



   

Фото.18. Бухта Тикси покрытая льдом. Видны шхуны экспедиции. За ними рукотворный посёлок зимовщиков ЛХЭ. Из фотоальбома В.С. Игнатьева.
 

  Все постройки были сделаны достаточно добротно и хорошо держали тепло, но жилой площади не хватало. Спальные места пришлось размещать в два и даже в три яруса. Ради экономии места стали делать складные двери, столы и койки, поднимающиеся к потолку или убирающиеся к стене, и тому подобное. Во все жилые и рабочие помещения поставили телефоны и провели электричество. По столбам электропередачи протянули стальные тросы (леера), позволявшие передвигаться из дома в дом даже в свирепую пургу. Особенно много сделали для электрификации инженер А.А. Варшавский и техник Л.К. Мержвинский. В трюме небольшой деревянной баржи оборудовали механическую мастерскую и электросиловую установку. Эта работа была проведена параллельно со строительством домов и закончена вскоре после ноябрьских праздников. Приступили к камеральным работам».   
   Геологическая группа, оставленная в районе посёлка Булун также самостоятельно решала проблему зимнего жилья. Геологами разведывалось угольное месторождение, расположенное на берегу Лены вблизи устья речки Огонер-Юрях. Здесь были найдены обнажения угольного пласта. Возможно на фото. 19 приводится снимок этого места.
Для строительства дома для зимовки была использована древесина маломерных лиственниц. Это самый северный в Якутии лесной массив.

 


Фото.19. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Обнажение угольного пласта на берегу Лены.

     Зима 1933/34 г. выдалась вьюжная. Пурга повторялась часто и длилась по трое-четверо суток, скорость ветра достигала 40 м в секунду при морозах 20 – 25 градусов. Однако все отряды не прекращали работы. Особенно тяжело пришлось в это время транспортно-энергетической группе. Баржа, в трюме которой находилась мастерская , оказалась в зоне приливно-отливных колебаний льда. Когда она начала вмерзать, в трюм стала поступать вода. Баржа сильно накренилась. Силовая установка бездействовала, работать на станках стало невозможно, среди зимы пришлось демонтировать всё оборудование и перенести его в помещение клуба.
   В январе 1934 г. все подразделения экспедиции закончили отчёты. В Москву со сводным отчётом о работе экспедиции в 1933 г. выехал начальник портоизыскательского отряда А.В. Светаков. О трудностях жизни на Севере в те годы можно судить хотя бы по способам путешествия Светакова до Москвы. От Тикси до Булуна он добирался на собаках, от Булуна до Вилюя – на оленях, далее по Якутии до железной дороги – на лошадях. Это – не менее 3 000 км, причём, в условиях суровой зимы и бездорожья!
  В марте 1934 г. коллегия Главсевморпути утвердила новое наименование Усть – Ленского порта. Он стал называться Тиксинским арктическим морским портом. До прибытия новой смены полярников без освобождения от своих обязанностей были утверждены: начальником порта – Б.М. Михайлов, главным инженером порта – А.В. Балицкий и капитаном порта – М.А. Никитин.
   В феврале 1934 г. с появлением солнца над горизонтом в посёлке Тикси стало возможным почти вдвое увеличить продолжительность работ на открытом воздухе. Планы зимовщиков были обширными.
   Портоизыскательский отряд, возглавляемый после отъезда Светакова его заместителем М.К. Фёдоровым, приступил к подробным промерам глубин по всей акватории предполагаемого расположения порта и подходов к бухте. Для наблюдения за колебаниями уровней воды на перешейке Колычева с речной и морской стороны были установлены водомерные посты. Результаты исследований подтвердили правильность сделанного ранее выбора – строить порт в заливе Булункан.
Примечание – Вариант строительства порта на перешейке Колычева был очень заманчив. Он избавил бы речные суда от необходимости совершать переход морем и от риска штормовых повреждений. Для этого нужно было через перешеек прорыть канал, который соединил бы залив Неёлова с бухтой Тикси.
Однако при анализе обоих вариантов чаша весов склонилась в пользу Булунканского маршрута. Дело в том, что Лена в своём нижнем течении несёт огромное количество взвешенных частиц грунта, и наличие канала могло привести к заносу бухты Тикси и акватории будущего порта.

  Началась подготовка к приёму судов в навигацию 1934 г. Опыт разгрузки судов в 1933 г. показал, что самой трудоёмкой операцией была разгрузка с барж на берег. Отмели не позволяли даже небольшим баржам подходить к берегу ближе, чем на 15 м, поэтому приходилось строить мостки на козлах и по ним перетаскивать груз. Это был тяжёлый и опасный труд, а главное, терялось много времени. К началу навигации было решено соорудить из местных материалов (плавник и камень) причал для катеров и барж с осадкой до трёх метров. В июне строительная группа закончила заготовку брёвен и начала заготовку и доставку камня к мысу залива Булункан. Камень (сланец) заготавливался взрывами на берегу в 300 м от уреза воды. Для его транспортировки к месту строительства причала была подведена узкоколейка. Причальное сооружение началось от берега до глубины 2 м каменной отсыпкой в виде мола с естественными откосами, а заканчивалось на глубинах 4 м (при полной воде) ряжевой конструкцией, заполненной тем же рваным камнем. Эти нехитрые устройства значительно облегчили разгрузку судов в навигацию 1934 г.
   При заходе в бухту Тикси суда должны были огибать остров Мостах, от юго-восточной оконечности которого отходила подводная коса. Чтобы обеспечить безопасный проход судов, на наиболее возвышенной точке острова из брёвен плавника построили 26-метровую ажурную башню, на верхней площадке которой установили прожектор. Луч прожектора был направлен на оконечность подводной косы, где уже начинались большие глубины. У подножья башни для смотрителя маяка построили домик, состоящий из жилой комнаты и помещения для силовой установки – бензинового двигателя с динамо.
  До начала навигации 1934 г. на всех мысах и на подходах к порту установили навигационные знаки.
  В посёлке Булункан оборудовали ледник.
  На перешейке Колычева возвели жилой домик (25 кв. м) для портоизыскателей.
  В альбомах В.С. Игнатьева сохранились фотографии со сходной тематикой.
  Весной 1934 г. интенсивно развернулись работы по ремонту судов. Всё, начиная от выжигания угля для кузницы и кончая изготовлением самых разнообразных приспособлений, приходилось делать своими силами. Судя по многочисленным фотографиям (фото. 20 – 24), в этих работах участвовал и Василий Семёнович.
   



 

Фото.20. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Весенняя подготовка шхуны «Челюскин» к навигации 1934 г.









 

Фото.21. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Шхуны, подготовленные для осмотра и ремонта днища и ходовой части (весна 1934 г.).









 

Фото.22. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Подготовка к транспортировке шхуны на воду. (Весна 1934 г.).






















 

Фото.23. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича –Приспособления (вертлюги) для спуска шхун с берега в акваторию Тикси (весна 1934 г.).













 

Фото.24. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Рукотворный слип для спуска шхуны «Харитон Лаптев» на акваторию бухты Тикси (весна 1934 г.).





 

Фото.25. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Спуск шхуны «Харитон Лаптев» на акваторию бухты Тикси (весна 1934 г.).



   К началу навигации все четыре шхуны и все катера были наплаву и в рабочем состоянии.
   К середине июля бухта Тикси очистилась ото льда.
   Первыми в порт Тикси прибыли из Иркутска на шхуне «Пионер» работники гидрографического управления, возглавляемые Ю.П. Чирихиным. Они занялись проверкой существующих и установкой новых навигационных знаков. Второго августа 1934 г. шхуна ушла в район Новосибирских островов для выполнения очередных гидрографических работ.
   Экспедиционные шхуны «Прончищев» и «Х. Лаптев» готовились к каботажным рейсам с грузами, завезёнными морскими судами в 1933 г. и не доставленными в местные якутские организации из-за наступления зимы.
   4 августа 1934 г. только что созданный морской порт посетило и первое морское судно, совершавшее сквозной переход по Северному морскому пути с востока на запад. Это был лёдорез «Литке» (фото. 26).





 

Фото.26. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Первое судно - лёдорез «Литке» на  акватории нового морского порта (август 1934 г.).

 
  5 августа 1934 г. в Тикси прибыл пароход «Лена». Он привёл баржи с углём для бункировки «Литке». Вскоре после ухода «Литке» в порт пришёл караван речных судов с грузами для Колымы (фото.27).
     В середине августа в Тикси прибыли морские суда второй Ленской экспедиции (пароходы «Сакко», «Володарский», «Михаил Томский» (фото. 28) и др.), где их дожидался караван барж, приведенный из Якутска теплоходом "Перва« пятилетка». Прибыл с Енисея, оставленный там в 1933 г., буксир «Партизан Щетинкин».
 
   В конце августа 1934 г. Лено-Хатангская экспедиция, выполнив возложенные на неё задачи, официально прекратила своё существование. Созданный её усилиями морской порт Тикси начал функционировать самостоятельно.




 

Фото.27. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Приход в Тикси каравана речных судов, следующих к устью Колымы (август 1934 г.).

 

  31 августа 1934 г. пароход «Володарский», приняв с барж уголь в свои трюмы для бункировки ожидавших его у пролива Вилькицкого ледоколов, вышел в обратный рейс на запад. На борту парохода находились 26 человек из портоизыскательского отряда экспедиции со всем снаряжением и продовольствием на случай вынужденной зимовки. Остальной состав ЛХЭ из-за тяжелых ледовых условий на трассе СМП вынужден был возвращаться на речных судах (по Лене до Киренска). От Киренска до Тулуна участники экспедиции добирались на перекладных гужевым транспортом, а далее по железной дороге. В Москву они прибыли только спустя четыре месяца (в конце декабря).



 


Фото.28. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Пароход «Михаил Томский» на рейде залива Булункан.

   


  Судя по двум фотографиям и карандашным надписям на них, Василий Семёнович в 1934 г. не уехал из Тикси. Он остался в группе зимовщиков, обслуживающих порт. Летом он занимался навигационным оборудованием Северного Морского Пути в районах, обслуживаемых портом. Летом 1934 г. он плавал на морских шхунах порта, о чём свидетельствуют сюжеты фотоснимков.
  Одна из фотографий датирована сентябрём 1934 г. На обороте надпись: «Остров Встречный». Снимок, скорей всего, сделан при посещении В.С. Игнатьевым островов в дельте Лены (фото. 29). Именно здесь в августе – сентябре расположены основные лёжбища лаптевских моржей. На снимке показан заключительный эпизод охоты на моржа.

 











 

Фото.29. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Главный трофей охоты на моржа – его клыки (сентябрь 1934 г.). Сам Василий Семёнович за кадром (фотограф).

Примечание – Елена Васильевна хранила, как память о муже, привезённые им с зимовки клыки моржа. Может быть, именно эти клыки (как охотничий трофей Василия Семёновича) теперь находятся у меня.
 
  Предполагаю, что на острове Встречный сделаны и другие снимки лёжбища моржей (фото. 30 – 32).











 


Фото.30. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Моржи на лёжбище.



 

Фото.31. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Моржи на лёжбище.





 


Фото.32. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Моржи на лёжбище.



   Одна из фотографий в альбоме помечена датой (фото.33). Она, по-видимому,  сделана в помещении мастерской или в дизельном отсеке шхуны. На обороте надпись: «Сырчин и Васильев. Декабрь 1934 г.».
   Если исходить из предположения, что все фотографии в альбомах Василия Семёновича сделаны им самим (или в его присутствии) и принять во внимание, помеченное на снимках время фотографирования (сентябрь и декабрь 1934 г.), то можно придти к выводу, что В.С. Игнатьев остался в Тикси на повторную зимовку. Причём, зиму 1934/35 г. он, скорей всего, провёл в порту, как наиболее вероятном месте его работы на побережье моря Лаптевых.

 

Фото.33. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – В.С. Игнатьев на борту шхуны.



   О жизни Василия Семёновича, в период с 1935 по 1939 гг., я не располагаю какими – либо подробностями. Невозможно установить, когда он покинул Тикси после второй зимовки? Когда возвратился в порт ещё раз? Каким образом оказался в бухте Проведения? Зимовал ли там? В какие годы находился в многомесячном отпуске, предоставляемом полярнику? Поэтому, освящая этот период времени, я вынужден делать, не подкреплённые фактами, различные предположения.
   Как мне представляется, профессиональная деятельность Василия Семёновича в 1935 – 1939 гг. непосредственно связана с портом Тикси. В этот период времени порт был основной базой небольших экспедиционных отрядов, изучающих условия судоходства по Северному морскому пути, прежде всего, в восточном направлении. Они проводили гидрографические, портоизыскательские, геологические и др. работы не только на побережье моря Лаптевых, но и на побережье Восточно-Сибирского, Чукотского и Берингова морей. С этой целью во многих случаях использовались морские шхуны, посылаемые во всех направлениях из порта Тикси.
   Шхуны могли удаляться от порта за сотни, а то и тысячи миль и несколько месяцев, находиться в автономном плавании. При необходимости (например, из-за ледовой обстановки) экспедиционные отряды весте с приданными судами зимовали на необорудованном побережье. Как мне представляется, именно, в такой обстановке жил и трудился Василий Семёнович все эти годы.  Об этом молчаливо рассказывают многочисленные фотографии из его фотоальбомов.
    Как видно из фотоматериалов, он плавал на различных шхунах, приписанных к порту Тикси. Причём, на шхуне «Х. Лаптев» вместе с её экипажем и другими участниками экспедиционного отряда где-то зимовал вдали от базы. Поскольку установить место и время отснятых сюжетов в настоящее время не представляется возможным, постольку их пришлось объединить в отдельные группы по общности тематики и рассматривать не в связи с конкретными событиями, а как свидетельство образа жизни полярников.
   Фото. 33 – 40 как бы подтверждают причастность Василия Семёновича к эксплуатации шхун порта Тикси.

 

Фото.34. Игнатьев В.С. на борту шхуны. Фото из альбома Василия Семёновича.











 

Фото.35. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Во время коллективного отдыха на борту шхуны (крайний слева В.С. Игнатьев).



















 

Фото. 36.Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – В.С. Игнатьев на борту шхуны «Прончищев» (крайний справа).




 




 


Фото.37. Подготовка шхуны к автономному плаванию. Погрузка экспедиционных грузов. Из фотоальбома Василия Семёновича.












 

Фото.38. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Шхуна «Темп» уходит в плавание.



 

Фото.39. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Палуба экспедиционной шхуны на переходе морем (на переднем плане – ездовые собаки).

 

Фото.40. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича. Экспедиционные грузы на палубе шхуны.







 

Фото.41. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича –  Шхуна
«Х. Лаптев» во льдах.

   К сожалению в фотоальбомах Василия Семёновича я не нашёл каких - либо серьёзных подтверждений факта его зимовки в бухте Проведения.
  При помощи  Интернета мне удалось выяснить, что в 1935 году экспедиционным отрядом Главсевморпути в бухте Проведения была построена полярная метеостанция, а в 1936 году в посёлке Проведения введён в действие морской порт. Возможно, Василий Семёнович работал в районе бухты Проведения, но не заходил на судне в бухту и, тем более, не зимовал в посёлке (порту) Проведения. Похоже, что мой брат внёс неточность в биографию своего отца. Судя по современной фотографии для порта Проведения характерен гористый берег (фото. 42). Он тянется вплоть до мыса Дежнева (фото. 43). Похожих фотографий в фотоальбомах Василия Семёновича нет.




 

Фото.42. Вид современного посёлка и порта в бухте Проведения (из Интернета).




 



 
Фото.43. Берег у мыса Дежнева (из Интернета).

   
   В одном из альбомов Василия Семёновича помещены два не очень качественных, но, видимо, памятных для него фотоснимка (фото. 44). Запечатлённый на них берег отдалённо, напоминает район мыса Дежнева и бухты Проведения.






























 


 

Фото.44. Снимки из фотоальбома Василия Семёновича – Гористый берег. Вид с борта судна. Возможно, это побережье Охотского (или Восточно-сибирского) моря. На нижнем снимке (слева) - экспедиционная группа, провожающая судно, а справа стойбище местных жителей.


 
Ниже приводятся некоторые, наиболее интересные (по мнению автора) снимки (фото. 45 – 54) характеризующие фото-взгляд Василия Семёновича на те или иные события в местах его пребывания на трассе Северного морского пути. Они дают некоторое представление о жизни В.С. Игнатьева и его товарищей в суровых условиях Заполярья.




 


Фото.45. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Групповой снимок экспедиционного отряда. Во втором ряду (стоит, четвёртый справа) В.С. Игнатьев.















 

Фото.46. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – В.С. Игнатьев с коренным жителем (Чукотки).




 


Фото.47. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Коренные жители побережья Ледовитого океана (предположительно, чукчи).



 

Фото.48. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – стойбище чукчей.



 

Фото.49. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – семья чукчей.







 


 

Фото.50. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – на строительной площадке зимовья.





 
Фото.51. Снимки из фотоальбома Василия Семёновича – Местный транспорт – оленьи упряжки.


 
Фото.52. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Шхуна «Х. Лаптев» вмерзшая в лёд.



 
Фото.53. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Обколка льда вокруг шхуны.


 

Фото.54. Снимок из фотоальбома Василия Семёновича – Вытягивание шхуны «Х. Лаптев» на берег подручными средствами

 
  Говоря о жизни В.С. Игнатьева в период 1935 – 1939 гг., я сознательно обошёл молчанием время его отпусков. Наверняка, в этот период времени он 2-3 раза был в продолжительном отпуске и, без сомнения, проводил его дома (в Ленинграде) в кругу своей семьи.
   В 1940 году Василий Семёнович назначается вторым помощником на ледокол «Таймыр», который находился на ремонте в Ленинграде. Вскоре он получает новое весьма престижное назначение на ледокол «Иосиф Сталин», который базировался в порту Мурманск. Этот ледокол являлся флагманом  Арктического флота СССР.

 

Фото. 55. В.С. Игнатьев - второй помощник капитана.
На борту ледокола «Иосиф Сталин» (1941 г.).


   Великая Отечественная война застала Василия Семёновича на ледоколе «Иосиф Сталин». Судно поступило в распоряжение военного ведомства, став боевой единицей Беломорской флотилии. На палубе ледокола были установлены артиллерийские орудия. Оно приобрело статус сторожевого корабля (фото. 56), а все члены его экипажа стали военнослужащими.



 
Фото.56. Ледокол «Иосиф Сталин» - сторожевой корабль Беломорской флотилии.


   В начале 1942 году переписка Василия Семёновича с семьёй внезапно прервалась. Его жена и малолетний сын, находящиеся в блокадном Ленинграде, перестали получать от него деньги, переводимые по денежному аттестату. Тогда ещё никто не знал, что в 1942 году жизнь Василия Семёновича приобрела драматический характер и оборвалась, когда ему только что исполнилось 37 лет. Трагедия состояла в том, что он погиб не на поле брани (шла война), а был унижен и обречён на смерть своими же соотечественниками.
  Как мне поведала его жена, Елена Васильевна Игнатьева, у мужа сложились ненормальные отношения с помполитом судна – человеком, который представлял на ледоколе существующий политический режим. Ссылаясь на рассказы сослуживцев мужа, она упоминала о постоянном вмешательстве помполита в служебные дела Василия Семёновича. Последний, как второй помощник капитана, отвечал за использование артиллерийских установок судна, в том числе, во время налётов немецких самолётов на морской порт Мурманска. Василий Семёнович, в силу своего прямого характера, давал решительный отпор этому вмешательству. Очевидно, что служебные разногласия, постепенно переросли в личную неприязнь, которая толкнула помполита на аморальный поступок. Вероятнее всего, он «подловил» Василия Семёновича на слове и, руководствуясь какими-то низменными чувствами (ущемлённое самолюбие, месть, фанатизм и т.п.) написал донос в КГБ. Суд был скорым (шла война). Военным трибуналом города Архангельска В.С. Игнатьев за антисоветскую пропаганду был приговорён к семи годам лишения свободы с отбыванием срока в лагерях на Воркуте.
Примечание – Исправительные лагеря для политических ссыльных находились в ведении НКВД. Это ведомство славилось своим хозяйским подходом к использованию «арестованной рабочей силы», что проявилось и в данном случае.
   В.С. Игнатьева, как бывшего полярника, вначале определили в Воркуту (на строительство металлургического комбината), но потом, как бывшего моряка, направили, в Ягринский исправительно – трудовой лагерь (строительство 203 НКВД). Узники Ягринлага возводили под Архангельском новый город и судостроительный завод под литерным номером 402.

    Подорванное во время зимовок здоровье Василия Семёновича не выдержало условий Ягринлага (болота, холод, голод).
  Сломленный физически, униженный морально Василий Семёнович смог прожить в лагере всего лишь несколько месяцев. По официальной версии, указанной в свидетельстве о смерти, он умер 9 ноября 1942 г. в городе Молотовске Архангельской области в результате пеллагры. Вся его короткая жизнь осталась ярким примером честной борьбы с трудностями и лишениями во имя благородной задачи – освоения (для России) Северного Морского Пути. Он ушёл из жизни в ореоле мученика и как мученик, как жертва политических репрессий снискал себе долгую память в последующих поколениях россиян. Он один из тех, кому поставлен памятник - мемориал на главном месте захоронения узников Ягринлага. Мемориал (фото. 61.), расположенный  под Северодвинском (по Кудемскому шоссе в районе дачного посёлка «Три сосны»).


 
Фото.57. Памятник жертвам Ягринлага.


   В заключение рассказа о трагической судьбе Василия Семёновича Игнатьева с горечью констатирую, что людские молва и деяния стремятся воскресить память о безвинно павших собратьях. Но почему-то она обходит стороной тех, кто этому способствовал не по неведенью или принуждению, а осознанно творил зло, преследуя личные, корыстные цели и интересы. Такие нелюди - подлецы продолжают жить среди нас, не получая должного осуждения обществом. Многие из них числятся (по формальным соображениям) участниками Великой Отечественной войны, тружениками великих строек, людьми с героическим прошлым, добропорядочными обывателями и т.п. Они успели вырастить своих детей и растят себе подобных внуков. А ведь такие люди смертельно опасны для окружающих. Они как ядовитая, разъедающая плесень. Пример тому, безжалостная «расправа» с Василием Семёновичем и многими тысячами других, репрессированных по доносу неугодных им людей.





























«Скорбь безгранична, радость имеет пределы».
(О. Бальзак)








Елена Васильевна Игнатьева


   Моей тёте Елене Васильевне Игнатьевой (Надеждиной) выпала не легкая судьба. В детстве она познала горечь сиротства, а в юности – незавидную долю приживалки в семье сестры. Замужество обернулось для неё постоянной разлукой с любимым человеком, а затем внезапно оборвалось в результате его трагической гибели. Даже радость материнства была для неё кратковременной. Вместе с малолетним сыном ей пришлось вынести долгие месяцы испытаний голодом и холодом в блокадном Ленинграде, а в послевоенные годы пройти нелёгкую дорогу матери одиночки. В зрелые годы она пережила новую драму. Не справившись с судьбой, порвал с жизнью её сын. В старости не миновали мою тётю долгие годы одиночества. 
  Однако до последнего дня жизни она пыталась сохранять оптимизм и радость бытия. И только те, кто хорошо знал Елену Васильевну, могли заметить в её взгляде глубоко упрятанную скорбь. Это, давали о себе знать, душевные раны прошедших лет.
   Родилась Елена Васильевна 24 июля 1911 г. в Санкт-Петербурге. Её отец, Василий Надеждин (отчества не знаю), был священником в церкви при Обуховской больнице.
Примечание – Церковь БОЖИЕЙ  МАТЕРИ  «ВСЕХ  СКОРБЯЩИХ  РАДОСТИ» при Обуховской больнице открылась по инициативе Императрицы Марии Фёдоровны в 1828 г. и находилась под покровительством Императорского Дома.

    Мать Елены Васильевны (мою бабушку) звали Надеждой. Несмотря на слабое здоровье, она родила пять дочерей. Первой появилась на свет Александра (1897 – 1899 гг.), в 1902 г. родилась Елизавета (моя мама), в 1911 г. – Елена, а в 1914 г. - Екатерина. В период 1903 – 1909 гг. родилась и умерла еще одна девочка.
Приложение – Более подробную информацию о родителях Елены Васильевны можно найти в моём очерке «Мать».
 
   Родители Елены Васильевны рано ушли из жизни. Первым умер её отец, заразившись тифом при исполнении своих обязанностей (исповедуя больных и отпевая умёрших). Это случилось в 1913 – 1914 гг. На руках часто болевшей вдовы остались три несовершеннолетние дочери. Елизавете было 15 – 16 лет, Елене – 7 – 8, а Екатерине – 2 – 4 года.
Примечание – Сестра Александра рано вышла замуж за богатого человека и, после замужества, не обременяла себя заботами о больной матери и маленьких сёстрах.

   Предположительно, через 3 года после смерти отца (в 1916 – 1917 гг.), от сердечного приступа скончалась мать Елены Васильевны. Тёте тогда было 6 – 7 лет. После смерти матери младших девочек (Елену и Екатерину) определили в приют, а Елизавету приютили родственники.
  В июле 1922 г. сестра Елизавета вышла замуж за моего отца Молчанова Павла Никитича, который вскоре взял на иждивение её сестру Елену. В этом же году одиннадцатилетняя Елена переехала на жительство в город Архангельск.
   В упомянутом выше очерке «Мать» имеются фотографии девочки Лены, относящиеся к периоду её жизни в семье отца. Её воспитанием занималась мама. Она была старше своей сестры на 9 лет. По рассказам моей няни, мамино воспитание было достаточно жёстким. Одной из обязанностей девочки был надзор за моей маленькой сестрой, которая в детстве отличалась капризным, вздорным характером. Из-за этого бедной Лене приходилось сносить, не всегда справедливые, колотушки от старшей сестры.

   Учёба в школе для Елены Васильевны закончилась где-то в 1926/27 гг. Чем она занималась последующие несколько лет (до замужества в 1931 г.) я не знаю. Возможно, она помогала моей матери растить малолетних детей (мою сестру, родившуюся в 1925 году, и меня, появившегося на свет в 1927 г.). В пользу этой версии говорит тот факт, что в 1929 г. моя мать начала постоянно работать, сначала в Краевом Финансовом Управлении, а затем в Институте повышения квалификации кадров народного образования.
 Ниже приводятся фотографии Елены Васильевны того периода времени (1926 – 1931 гг.). Судя по манере исполнения, фотографии сделаны моим отцом.
   























 

Фото.58. Елене Васильевне 15 – 16 лет. (Архангельск).







 

Фото.59. Елене Васильевне 16 – 17 лет. (Архангельск).

 


Фото.60. Елене Васильевне 19 лет. На обороте надпись: «Архангельск. 15 сентября 1930 г.».


 

Фото.61. Елене Васильевне 20 лет. На обороте надпись: «Архангельск. 26 марта 1931 г.». Эта фотография сделана перед замужеством.







 
Фото.62. Архангельск. Берег Северной Двины. (Возможное место встреч полюбивших друг друга Лены и Василия).




   
  В моих воспоминаниях о раннем детстве в городе Архангельске, как не стараюсь, не могу воскресить образ тётки Лены в девичестве. Я знаю, что в первые годы моей жизни она помогала нянчить меня и даже стала моей крёстной матерью. Однако основным субъектом её забот была моя сестра Нина.
   Когда мне исполнилось 3 – 4 года, тёте было уже 19 – 20 лет. В памяти моей сохранились какие-то размытые воспоминания, связанные с её именем, а вот вспомнить её облик, как на фото. 58 – 61, я не в состоянии. Помниться, что в какой-то период времени я оказался свидетелем радостного оживления жизни родных и соседей, каких-то важных, приятных приготовлений, связанных с именем тёти Лены. В разговорах моей матери и няни часто звучали непонятные слова: «свадьба», «замужество», «невеста», «жених». Думаю, что вся эта суета была связана с предстоящим замужеством моей молоденькой тётки. Официально это событие произошло 12 ноября 1931 г. в городе Архангельске.
   Как она познакомилась с будущим супругом, я не знаю. Этому, безусловно, способствовали следующие обстоятельства.
   Во-первых, Архангельск – город моряков, а,  во-вторых, мы жили в доме капитана дальнего плавания Карамышева, гостями которого были преимущественно мореходы. Его дочь Вера Карамышева была очень дружна с моей тётей. Она могла познакомить стеснительную подругу с молодым моряком Василием Игнатьевым.
   Схожесть судеб (раннее сиротство, трудные детские годы, борьба за выживание в юности и стремление к самостоятельности) объединяли молодых людей. Их любовные отношения легли на прочный фундамент опыта жизни и взаимного доверия. Они действительно были красивой, во всех отношениях, супружеской парой (фото. 63).
    Постоянным местом жительства новой семьи стал Ленинград, где Василий Семёнович имел свою жилплощадь (отдельную комнату), в когда-то собственной, а теперь коммунальной, квартире отца. О больших переменах в жизни Елены Васильевны после замужества красноречиво свидетельствуют сохранившиеся фотографии.
   На первой из них (фото. 64) моя тётя представлена в новом амплуа – она независимая женщина, и не кто-нибудь, а жена моряка - полярника.
  На второй фотографии (фото. 65) – она «дома». Рядом с ней любящий муж (похоже, что тётя ждёт ребёнка).



 
Фото.63. Елена Васильевна и Василий Семёнович Игнатьевы. Предположительно, Архангельск 1931 г.
 

 
Фото.64. Елена Васильевна Игнатьева - жена моряка – полярника. (Предположительно, Ленинград, 1932 г.).
   



 

Фото.65. Елена Васильевна готовится стать матерью. Рядом Василий Семёнович. Ленинград, предположительно, апрель – май 1932 г.




 На одной из фотографии (фото. 66) тётя в парке у Академии Художеств за рукодельем. Я бы назвал эту фотографию «В ожидании ребёнка».

Примечание – Моя тётя с детства любила вышивать. Выйдя замуж, она не бросила это занятие, а в течение последующих лет постоянно совершенствовалась в этом умении (у кого-то стала брать уроки художественной вышивки, приобрела специальную швейную машину, упорно практиковалась, следила за новинками и т.п.).
    В трудные годы (после смерти Василия Семёновича) она брала частные заказы (вышивала) и на полученные деньги жила с малолетним сыном.
  До последних дней жизни Елены Васильевны около неё увивались «посредницы», перепродающие (с выгодой для себя) её художественные изделия.
































 


Фото.66. Елена Васильевна в парке у Академии Художеств за рукоделием. Ленинград. Весна 1932 г.

   

6 июля 1932 г. у Елены Васильевны родился сын, которому дали имя Вадим (фото. 67).


 
Фото.67. Вадим Игнатьев. На обороте надпись: «Дорогим бабушке и дедушке от внука!! Год и 1 месяц. 12 августа 1933 г. Ленинград».
 
  Мое первое (осознанное) знакомство с тётей произошло в Медвежьегорске летом 1933 года. Она приехала на летний отдых с маленьким Вадимом по приглашению моих родителей.
  Помню, как тётя Лена с моим братом Вадиком, Пашенька (моя няня), Нина (моя сестра) и я, загорали на берегу реки Вички, отделённой от  Онежского озера песчаной косой. Я, от нечего делать, нашёл себе занятие - разбегался по песку и прыгал в речку на мелководье. Мне хотелось поразить тётю своей ловкостью. Быстротекущая вода была тёплой и прозрачной. На песчаном дне, покрытом причудливым песчаным узором, играли солнечные зайчики. На мою беду, в донном песке затаилась вскрытая консервная банка с острыми, рваными краями. О них я основательно поранил босую ногу. Было много крови, моих воплей, суеты и причитаний. Пытаясь остановить кровотечение, перепуганная тётка перепачкала кровью все пелёнки моего двоюродного брата. Этим происшествием была ознаменована моя первая встреча с тёткой Леной и братом Вадимом.
   Копаясь в архиве, я обнаружил фотографию семьи молодого Игнатьева. Он фотографировался с женой и сыном в конце 1932 начале 1933 года, т.е. до убытия в бухту Тикси, а готовая фотография была послана ему женой уже на зимовку (фото. 68). В этот же период времени сделана и фотография Елены Васильевны в форменной фуражке мужа, на фоне рукодельных занавесок на окнах (фото. 69).
   Памятна для меня и вторая встреча с тётей. Это произошло в 1935 г. Мать привезла меня в Ленинград, чтобы показать опытному педиатру. Мы остановились у Елены Васильевны. В непривычных в городских условиях я чувствовал себя неуверенно и поэтому отчаянно стеснялся.
  Тетка с сыном (моим маленьким двоюродным братом) и я с мамой жили тогда в большой тёткиной комнате. Здесь было всё необычно. Красивая мебель, блестящий паркетный пол, мягкий диван и, раскиданные по углам, необычные игрушки брата Вадима. Всякий раз, мои попытки поиграть с ними он пресекал сердитыми воплями или рёвом. Поэтому мне постоянно казалось, что тётке не нравится моё поведение.



 

Фото.68. Семья Игнатьевых. На обороте надпись, сделанная рукой Елены Васильевны: «Дорогому папочке от мамы и Вадика. 9 мая 1934 г. Ленинград».


    Из окон тётиной комнаты открывался вид на Академию  Художеств, к которой примыкал большой парк, были видны соседние дома, улица, переулок и даже кусочек набережной Невы.
   На мой детский взгляд тётка и её сын жили хорошо и ни в чём себе не отказывали. Для меня были в новинку ванная комната (общая для всех жильцов), водопровод, тёплый туалет, дверные звонки, чарующий запах от кожуры апельсинов, хрустящий шоколад конфет «Мишка на Севере» и слоёная сладость пирожного «Наполеон» из Елисеевского магазина.
  Мне очень нравились долгие чаепития за круглым тёткиным столом, покрытым красивой, вышитой ею, скатертью. Сёстры, предавшись воспоминаниям, смеялись, плакали и говорили, говорили, забыв об окружающих.
  Как мне казалось тогда, старшая сестра (моя мама) чуть-чуть завидовала младшей, «прочно вставшей на ноги» после замужества.



 

Фото.69. Елена Васильевна в форменной фуражке мужа на фоне вышитых ею оконных занавесей. Ленинград (приблизительно, 1932 - 1933 г.)

 
 

Фото.70. Елене Васильевне 25 лет. На обороте надпись: «На память от Лены. 9 мая 1936 г.».

 В годы длительных зимовок мужа (1933 – 1939 гг.) Елена Васильевна научилась терпеливо ждать встречи с дорогим человеком. Это закалило её характер. Радость общения с ним была сконцентрирована в письмах, фотографиях, редких, но незабываемых отпусках. Всегда рядом был сын и она не чувствовала себя одинокой (фото. 71, 72). Ожидание встречи с мужем всегда было радостным. 
    В 1939 году наступает новый этап в жизни семьи Игнатьевых. Василий Семёнович переводится в плавсостав и начинает плавать на судах ледокольного флота (ледоколы «Ермак», затем – «Иосиф Сталин»). Теперь встречи с мужем становятся для Елены Васильевны более регулярными, а его нелёгкая работа более понятной.
  Спустя много лет после войны я слышал, как она рассказывала моей матери, о незабываемых поездках к мужу в Мурманск. Можно себе представить, что могла чувствовать молодая женщина (тёте было 28 – 29 лет), оказавшись на борту могучего ледокола. Даже судовые порядки (у трапа её встретил вахтенный и сопроводил в каюту мужа) она воспринимала как знак уважения к своему супругу и к себе. А сколько было романтики в нескольких днях жизни, проведенных ею, на борту прославленного ледокола! Какими глазами она должна была смотреть на мужа, который принимал участие в управлении этим ледовым монстром и, в то же время, нежно и преданно любил её. Без сомнения, жизнь казалась ей прекрасной! На фото. 73 и без комментариев понятно, насколько нежными и трогательными были взаимоотношения супругов в те годы.












 

Фото.71. Елена Васильевна с сыном. Ленинград. (1934 – 1935 гг.).

   

 


Фото.72. Елена Васильевна с сыном, который уже научился читать. Ленинград. Предположительно, 1937 – 1938 гг.




 


Фото.73. Василий Семёнович и Елена Васильевна у себя дома. (Предположительно, 1939 – 1940 гг.).

 

  Мне кажется, что это последний (так и хочется сказать, прощальный) снимок четы Игнатьевых. О чём думали они тогда? Вряд ли они могли подумать о том, что их ожидает через несколько лет.
 
  Война 1941 – 1945 гг. была общей трагедией. Однако семья Игнатьевых пострадала не столько от немцев, сколько от недоброго глаза и политиканства  окружающих их людей.
  В зиму 1941/42 года Елена Васильевна с сыном, Семён Дмитриевич и его жена, как и все ленинградцы, оказались в смертельном кольце вражеской блокады.
  Начались бомбёжки и артобстрелы города. Дом, в котором жили Игнатьевы уцелел, но взрывом немецкой бомбы было разрушено соседнее здание*).
Примечание *) – В разрушенном доме находился большой универмаг. Я был в нём во время поездки с мамой в Ленинград. Тогда меня всерьёз напугал огромный медведь. Его чучело стояло во весь рост, в вестибюле, встречая входящих.

   Более страшными для жителей города оказались голод и холод. В зиму 1942 года от недоедания умер отец мужа - Семён Дмитриевич.
  В 1942 году положение Елены Васильевны с сыном стало почти безвыходным, т.к. внезапно прекратилась выплата денег по денежному аттестату. Не было вестей и от самого Василия Семёновича. Стало очевидным, что в сложившейся обстановке, пережить следующую голодную зиму в Ленинграде тёте с сыном не удастся. Мои родители уговорили её покинуть Ленинград. Елена Васильевна с сыном вырвались из кольца блокады на судах Ладожской флотилии. Летом 1942 г. они добрались к нам в посёлок Переборы под Рыбинском.
 Тётю с сыном, как эвакуированных ленинградцев, временно разместили в том же доме, где жили мои родители. Помниться, что тётя была очень подавленной, неразговорчивой, сторонилась людей, а мой 9-летний брат всё время стремился съесть больше, чем позволял ему желудок.
  Из разговоров взрослых я понимал, что вестей от мужа тётя не получала и оставалась в неведении относительно его судьбы. Отец и мать старались всячески поддерживать Елену Васильевну морально и материально, но жизнь развивалась по своему сценарию. Через знакомых стали доходить слухи об аресте Василия Семёновича. К чести отца и матери, они не изменили своего отношения к Игнатьевым.
  Можно себе представить, что творилось в душе у моей тётушки, вырвавшейся из голодающего и замерзающего города на Большую земле, где она нашла защиту от общего врага, но, в одночасье, приобрела статус жены «врага народа». Несмотря на молодость (ей был 31 год), впереди Елену Васильевну ждало горькое одиночество – без мужа, без профессии, без средств существования. На руках малолетний сын, а вокруг зловещая тень, наброшенная судьбой на доброе имя мужа и отца ребёнка.
 Вскоре после снятия блокады (январь 1943 г.) Елена Васильевна с сыном вернулись в Ленинград. Здесь надо было строить новую жизнь, рассчитывая только на собственные силы. В октябре 1945 г. она устраивается на работу в 34 отделение связи, где выполняет обязанности экспедитора, а, спустя какое-то время, кассира. Серьёзным подспорьем в её нелегкой жизни (в материальном и моральном отношении) становится прежнее увлечение художественной вышивкой. Мой двоюродный брат возобновил занятия в школе, навёрстывая, упущенное в блокаду, время.
   Одновременно, не жалея сил и времени, тётя пыталась узнать о судьбе арестованного мужа и как-то облегчить его участь. Она обращается в различные инстанции. Пишет письма бывшим друзьям Василия Семёновича, его начальникам с просьбой сообщить ей что-либо о муже и причинах его ареста*).

Примечание - *) Среди этих адресатов - Архангельское Управление МГБ, Комиссариат Внутренних Дел города Архангельска, начальник ГУСМП И.Д. Папанин, капитан ледокола «Иосиф Сталин» В.И. Воронин и другие.
   Учитывая щекотливость дела, прямые начальники Василия Семёновича от переписки с женой осуждённого уклонились (своя рубашка ближе к телу), а ответы друзей и знакомых содержали слишком мало информации.
 
  Увы, Елена Васильевна не знала, что герой-полярник И.Д. Папанин, на помощь которого она так надеялась, в годы Гражданской войны был «убеждённым» чекистом и, надо полагать, много раз карал людей «за всякое». А ведь, именно он мог реально помочь В.С. Игнатьеву. В годы Великой Отечественной войны Папанин не только возглавлял ГУ СМП, но и одновременно являлся уполномоченным Государственного комитета обороны в г. Архангельске. По-видимому, сердце бывшего чекиста не дрогнуло и на этот раз. Против ареста своего подчинённого (В.С. Игнатьева) он не стал возражать и его не защитил.

   От лиц плававших в 1942 году на ледоколе «Сталин» Елене Васильевне удалось узнать, что её муж был осуждён военным трибуналом города Архангельска сроком на 7 лет по 58 (политической) статье.
   В течение нескольких лет Елена Васильевна жила надеждой дождаться возвращения мужа. Но судьба распорядилась иначе. В феврале 1947 г. через бюро ЗАГС (по месту прописки мужа) она узнала о его смерти. Вдове вручили «Свидетельство о смерти» № 84 (клочок бумаги, размером 12,5x14,5 см), в котором сообщалось, что осуждённый Игнатьев Василий Семёнович умер 9 ноября 1942 г. Причиной смерти В.С. Игнатьева была названа пеллагра, которой он «болел» в исправительном лагере («Ярлинглаге») в городе Молотовске Архангельской области.
   Таков финал романтической истории недолгой любви двух славных людей. Они прожили в браке 11 недолгих лет.
 Примечание – Спустя несколько лет, в числе многих тысяч узников сталинских лагерей, Василий Семёнович был посмертно реабилитирован. С его доброго имени сняли судимость. Семье были переведены деньги, как  я помню, 760 рублей, полагающиеся по денежному аттестату за период ареста и ссылки Василия Семёновича.

   Никто не знает, сколько слёз было пролито моей тётей после этих событий, сколько ей понадобилось сил, чтобы осознать своё горе и нести по жизни душевную скорбь! Тётя была женщиной скрытной и не откровенничала даже с родными сёстрами. На протяжении последующих лет «печать печали на лице» становится характерной её чертой. Это хорошо видно на двух фотографиях, дошедших до нас, из того периода времени (фото. 74 - 75).
















 

Фото.74. Елена Васильевна со старшей сестрой Молчановой Ликой Ефимовной. Усть – Нарва. Приблизительно, 1948/49 г.










 


Фото.76. Елена Васильевна 10 марта 1953 г. Ленинград.


  По окончании школы сын Елены Васильевны устраивается рабочим на завод им. Казицкого, но, в скором времени, был призван на военную службу (1952 г.). Тётя на два года осталась в одиночестве.
   К этому периоду её жизни относится важное, для последующих взаимоотношений с сыном, событие. О нём стало известно из уст любопытных и болтливых соседок Елены Васильевны. В отсутствие сына, к ней неоднократно приезжал и останавливался кто-то из иногородних знакомых Василия Семёновича.
   Честь и хвала этому человеку, который не оставил в беде семью своего умершего друга! Я почти уверен, что он и до этого систематически интересовался жизнью Елены Васильевны и её сына. Здесь вряд ли уместны те или иные интерпретации их отношений. Никто не вправе вмешиваться и тем более осуждать личную жизнь Елены Васильевны. На её женскую долю так мало пришлось мужского внимания!
   Об этом факте я не стал бы вообще упоминать. Однако он послужил поводом к болезненному (на всю жизнь!) конфликту между сыном и матерью. По возвращении Вадима из армии между ним и матерью возникло отчуждение, постоянно отравлявшее их совместную жизнь. Мой двоюродный брат по молодости и глупому эгоизму осудил свою, мать, посчитав её «поведение» чуть ли не «изменой» любимому отцу.
   Чувство «вины» перед сыном и мёртвым мужем терзало душу Елены Васильевны все последующие годы. Утратив доверие сына, она не сумела, хотя и очень старалась, помочь ему, в годы его душевного разлада, приведшего, в конце концов, к неприятию самой жизни.  Женитьба моего брата и совместная жизнь с молодой строптивой невесткой в одной комнате окончательно испортили отношения матери и сына.
  В 1966 г. в возрасте 55 лет Елена Васильевна ушла на пенсию. Вадим в это время работал на заводе им. Казицкого.
  Брак Вадима оказался недолговечным. Его избранница, некая Женя, оказалась человеком корыстолюбивым и высокомерным, что никак не соответствовало нравственным устоям моего брата и Елены Васильевны. В семье начался разлад. Не помогло терпенье Елены Васильевны и покладистость Вадима. Последовал развод.
   Неустроенность личной жизни, безадресная «обида» за судьбу отца, отказ в приёме в мореходное училище (по зрению), нежелание учиться какой-либо другой профессии, пагубное влияние среды (он устроился работать грузчиком) – всё это надломило его волю. Он ожесточился. У него появились депрессия и стремление глушить душевную боль вином. Ни Елена Васильевна, ни мы, его родственники не знали, как ему помочь выйти из этого состояния. Трудно представить себе, что должна чувствовать мать, понимающая своё бессилие помочь сыну!
   28 июня 1970 г. мой брат, в минуту отчаяния, сознательно оборвал свою жизнь. «Механическая асфиксия – повешение» - так пишется об этом в официальном Свидетельстве о его смерти. Я думаю, что такой исход Елена Васильевна предчувствовала. У Вадима уже были попытки самоубийства.
  На похоронах она не плакала, но её помертвевшее лицо и застывшее отчаяние в глазах говорили об испытываемых ею страданиях. Никто никогда не узнает как она «казнила» себя до конца своих дней. Родные и знакомые безуспешно пытались убедить её, что в смерти сына она не виновата. У неё, по-видимому, было другое мнение.
   Моя тётя выдержала и этот очередной удар судьбы. Она не сломалась, не сникла, а противопоставила своим несчастьям маленькие радости в жизни. Она по-прежнему дружит и встречается с молодыми сотрудницами отделения связи, в котором ранее работала. Они её «заряжали» оптимизмом. Тётя, подолгу и всерьёз, занимается рукоделием (машинной вышивкой), а летом и осенью совершает оздоровительные походы в лес (фото. 76 - 78).












 

Фото.76. Елена Васильевна на автобусной остановке в компании знакомых (грибников). Ленинград. Васильевский остров. 1975 – 1985 гг.















 

Фото.77. Елена Васильевна в компании грибников в лесу на отдыхе под Ленинградом. 1975 – 1985 гг.







 

Фото.78. Отдых на полянке с ромашками. Пригород Ленинграда. 1975 – 1985 гг.

 

  На какое-то время в судьбе Елены Васильевны наметилась спокойная полоса. Она ведёт размеренную, рациональную жизнь. Однако впереди её ожидали новые испытания. Будучи очень волевым человеком, она не позволяла себе расслабляться, и как часто бывает, переоценила возможности своего организма. Он не вынес моральный и физический гнёт пережитых лет. В конце 80-х начале 90-х годов у тёти случился обширный инфаркт.
  Подлечившись, она не отказалась от активного образа жизни. Ей почти 80 лет, но она ежедневно занимается рукодельем (вышивкой), выполняя сторонние заказы, много читает, регулярно посещает могилу сына на кладбище, собственноручно делает косметический ремонт в комнате, сама занимается очередной уборкой общих мест в коммунальной квартире и т. д. Одним словом, всячески стремится подчеркнуть свою независимость и дееспособность.
   В этот период времени, помогая тёте по мелочам («мужские работы») я сблизился со своей крёстной матерью. Я уважал её одиночество и старался быть деликатным в словах и поступках. Может быть поэтому, она стала доверять мне, часто спрашивала совета и, как мне кажется, искала моральной поддержки. К своему удивлению, я обнаружил, что в тёте, несмотря на её возраст и удары судьбы, сохранилась ребячливость, свойственная юности. Она могла вдруг стать озорной, старалась радоваться и шутить, соприкасаясь с реалиями жизни. Так, например, тётя с большим юмором поведала мне, как привела в шоковое состояние молодого художника, работающего на кладбище. Он оформлял памятник сыну. Она попросила его выбить на гранитном надгробии следующую надпись: «Вадим Васильевич Игнатьев. 6 июля 1932 г. – 28 июня 1970 г.  Елена Васильевна Игнатьева. 24 июля 1911 г. - ………19..г.». Парень оторопел и не знал, как реагировать на экстравагантный поступок пожилой дамы. Она с большим трудом убедила его, что это всерьёз (так, на всякий случай!). Таким способом тётя хотела «утереть нос» своей немилосердной судьбе.
   Во второй половине 1992 г. у тёти случился повторный инфаркт. По словам соседок по палате, готовясь к выписке из Покровской больницы, Елена Васильевна увлечённо рассказывала о планах на ближайшее время, говорила, что очень соскучилась по дому. Смерть тёти наступила внезапно. Её израненное сердце остановилось 21 декабря 1992 г. в день выписки из больницы.
  Урна с прахом моей тётушки, дождавшись весны, со второго мая 1993 г. покоится на могиле её сына. У них общий «адрес»: Северное кладбище, участок №6, ряд 20а, могила №8. Теперь Вадим и Елена Васильевна рядом. Между ними - вечный мир и согласие.












































 «Главная трагедия в жизни – прекращение борьбы».
(Н. Островский)

«Нет такого коня, на котором от самого себя ускакать можно».
(М. Горький)
 
«Без пользы жить – безвременная смерть…».
 (В. Гёте)

«Жизнь человеческая подобна железу. Если употреблять его в дело, оно истирается; если не употреблять, ржавчина его съедает».
(Катон Старший)







Вадим Васильевич Игнатьев
 

    Мой двоюродный брат появился на свет 6 июля 1932 г. в городе Ленинграде. С первых дней жизни близкие люди окружили его трогательной заботой. Кроме любящих родителей, о нём заботился дед и неродная бабка, принявшая его как родного внука. Одним словом, от недостатка любви маленький Вадик не страдал. Он рос нежным и ласковым ребёнком.  (Фото. 79 и 80).
   На обороте второй фотографии рукой Елены Васильевны сделана надпись: «Дорогому Папочке! От любящего Вадимчика! Постараюсь сняться сама и хорошо выйти и пришлю тебе. Хотела бы иметь твою карточку тоже, чтобы ты прислал мне. Целую тебя крепко, приедешь, так расцелую по настоящему. Любящая тебя Лена».







 

Фото.79. Вадим Игнатьев. На первый году жизни. Ленинград. 1933 г.


 
Фото.80. Вадим Игнатьев в возрасте 2 лет. Ленинград. 30 июля 1934 г.
   
   В силу характера и привычек Елены Васильевны (замкнутость, недоверчивость, стремление к независимости и др.) мой брат рос «комнатным» ребёнком. Он до школы практически не имел контактов с другими детьми, не научился общению в детских коллективах, был лишён положительных уроков улицы. Впоследствии, всё это пагубно отразилось на формировании его характера и породило неадекватную реакцию на вызовы окружающей среды.
  Под крылом любящих людей маленький Вадим рос доверчивым, покладистым мальчиком. При постоянном общении с мамой (дедушкой и бабушкой) и обилии дорогостоящих, интересных игрушек (Фото. 81) он не привык к шумным играм, шалостям, беготне - ему было хорошо и одному. Он рано научился читать и писать. В предшествующих этому очерках уже приводились фотографии, дающее представление об окружении моего двоюродного брата в детские годы (фото. 6, 68, 71, 72).


 

Фото.81. Игрушки Вадима. На обороте детской рукой сделана надпись: «Ленинград. Армия под командованьем генерала Игнатьева Вадима». Предположительно, снимок сделан в 1937 – 1939 гг.


   В архиве имеются любительские фотографии, на которых Вадик в возрасте 4 – 5 лет (фото. 82 – 85).

 
Фото.82. Вадик с мамой. Ленинград. Приблизительно, 1935 – 1936 гг.

 
Фото.83. Вадик с дедушкой. Ленинград. Приблизительно, 1936 – 1937 гг.





 

Фото.84. Вадик гуляет в парке перед Академией Художеств. Приблизительно, зима 1936 – 1937 гг.







 

Фото.85. Вадик гуляет в парке перед Академией Художеств. Приблизительно, весна - лето 1936 – 1937 гг.
   Безусловно, очень болезненный след в душе семилетнего мальчика оставила война (испытание блокадой). Разве могут быть им забыты тревожные звуки сигнала «Воздушная тревога», ужас от приближающихся взрывов бомб, постоянные муки голода и отчаянный зимний холод? Позже пришло осознание непрочности окружающего мира, бессилия взрослых (матери, дедушки, бабушки) защитить тебя от этого вселенского зла.
  Окончание войны не принесло семье Игнатьевых полного ощущения радости от Победы. Официально они считались родственниками «врага народа». Можно ли было объяснить подростку, почему его любимый отец арестован в годы войны, осуждён  и сослан в исправительный лагерь?
   Мой двоюродный брат боготворил своего отца и его осуждение воспринял очень болезненно. Он категорически не хотел принимать официальную версию, рассматривая её как чудовищную ошибку и акт несправедливости. Именно, здесь следует искать корни его конфликта с обществом, которому он не простил трагическую гибель любимого человека.
  О школьных годах Вадима Игнатьева я знаю очень немного. Из разговоров матери с отцом (мать переписывалась с Еленой Васильевной) можно было понять, что у брата в школе были какие-то проблемы. Учился он средне и неохотно. В архиве я обнаружил лишь две фотографии брата, приходящиеся на период обучения в 7-8 классе (фото. 86 и 87).











 

Фото.86. Вадим Игнатьев в школьные годы. Ленинград. Предположительно, 1946 – 1947 гг.












 

Фото.87. Вадим Игнатьев в школьные годы. Ленинград. Предположительно, 1946 – 1947 гг.

 

 Брат сразу же бросил учиться, получив аттестат о неполном среднем образовании, и устроился разнорабочим на завод им. Казицкого.

Примечание – Уход Вадима из школы был продиктован, не только стремление материально помочь матери, но и нежеланием учиться с подростками, которые были моложе его на 2-3 года.
   На заводе им. Казицкого Вадим продолжил учёбу в вечерней школе, в которой получил аттестат о среднем образовании.
 
   






   К этому времени Вадим приобрёл облик невысокого молодого человека с доверчивым мечтательным взглядом (Фото. 88, 89). Его движения были порывисты, но слегка неуклюжи. Такой же была и его походка. Он быстро краснел, слегка щурился (близорукость). В общении старался быть предупредительным, даже услужливым, однако новых знакомств подсознательно избегал. Обладая мягким, уступчивым характером, Вадим находил понимание преимущественно у лиц прекрасной половины человеческого общества. Они, независимо от возраста, относились к нему с большим доверием, как к подруге, что, по-видимому, не могло не задевать его мужского самолюбия. По моим воспоминаниям, Вадим Игнатьев в 1949 – 1950 гг. смотрелся как не очень уверенный в себе юноша, воспитанный в традициях довоенной ленинградской семьи. Ко мне он относился с большим доверием и не тяготился моим лидерством (тогда он был очень уязвим и постоянно нуждался в поддержке).
   
  Не могу не упомянуть о странном переплетении судеб моей будущей жены (Фотеичевой Нины Николаевны), тёти (Елены Васильевны) и двоюродного брата Вадима. Их знакомство состоялось в сентябре 1949, когда г. Нина (в качестве телеграфистки) была переведена в 34 почтовое отделение, в котором работала Елена Васильевна. Мой брат почти ежедневно навещал мать на работе, в силу чего, стал «своим человеком» среди служащих телеграфа.











 

Фото.88. Вадим Игнатьев в возрасте 16 – 17 лет.

 

 Фото.89. Вадим Игнатьев у решётки Румянцевского сада. Ленинград. Предположительно, 1948 – 1949 гг.

   Сразу же после знакомства между Еленой Васильевной, Вадимом и Ниной возникли дружеские, доверительные отношения. В архиве Игнатьевых я обнаружил две любительские фотографии того времени (фото. 90, 91).


 

Фото.90. Вадим Игнатьев с сотрудниками 34 отделения связи на Университетской набережной Невы. (Стоят: слева направо Елена Васильевна и Вадим; сидит: первая слева – Нина Фотеичева). Ленинград. 1949 г.





 


Фото.91. Вадим Игнатьев и Нина Фотеичева в Румянцевском саду. Ленинград. 1949 г.

    В начале 1952 г. Вадим был призван на военную службу. Непосредственно перед призывом он прислал мне в Севастополь, где я служил, свою фотографию, написав на обороте: «Другу и брату на память от брата-солдата. 16 января 1952 г.» (фото. 92).

 
Фото.92. Вадим Игнатьев перед призывом в армию. Ленинград, 1952 г.

  Служил брат в войсках связи под Ленинградом (посёлок Токсово). Служба давалась ему непросто. Сказывались изъяны в его воспитании, прежде всего, неумение постоять за себя в мужском коллективе. О времени, проведённом в армии, брат вспоминал неохотно. Судя по всему, у него о военной службе остались весьма негативные воспоминания. В отличие от своего отца, он не стал образцовым военнослужащим. О воинском периоде жизни Вадима можно получить представление по сохранившимся у него фотографиям (фото. 93 – 96).


 
Фото.93. Вадим Игнатьев – военнослужащий. Токсово. 1952 г.







 

Фото.94. Рядовой Вадим Игнатьев (в центре) с сослуживцами. На обороте снимка приписка: «Три мушкетёра». Токсово. 20 апреля 1952 г. Здесь есть над чем посмеяться».

Примечание – Похоже, что брат, одетый в военную форму, чувствовал себя очень некомфортно (считал себя неуклюжим, смешным).







 


Фото.95. Экипаж «машины боевой». Крайний справа Вадим Игнатьев. Посёлок Токсово. 1952/53 гг.


 

Фото.96. Фотография на память о службе в армии. Вадим Игнатьев сидит на полу во втором ряду (в центре). Посёлок Токсово. 1953 г.

   По возвращении из армии (1954 г.) Вадим продолжил работу на заводе им. Казицкого. Перед ним сразу же встали серьёзные жизненные проблемы. Ему требовалась профессиональная подготовка. Для этого нужно было учиться, а это ему не нравилось. Кроме того, планы Вадима носили, в основном, абстрактный характер и не отвечали его физическим возможностям. Больше всего он хотел пойти по стопам отца, т.е. приобрести какую-нибудь морскую специальность. Однако в мореходку дорога для него была закрыта (по зрению). Одним словом, вопрос выбора профессии постоянно обсуждался, но решение его затягивалось из-за отсутствия внутренней готовности к этому. Ссылаясь на те или иные причины, мой брат не торопился «взяться за ум». Единственным его достижением в этом области можно считать окончание десятилетки в вечерней школе (фото. 97, 98).

   
 


Фото.97. Выпускники вечерней школы с учителями. Вадим во втором ряду (крайний слева). Ленинград. Предположительно, 1956 – 1957 гг.



 

Фото.98. Ученики вечерней школы завода им. Казицкого на первомайском гулянии (В. Игнатьев – крайний справа). Ленинград. 1 мая 1956 г.
 

   Откладывая «на потом» решение вопроса о выборе профессии, Вадим продолжал жить сию минутными интересами. Свободное от работы время он полностью отдавал приятной житейской суете (знакомствам, встречам, экскурсионным поездкам и т.п.). А в душе у него уже начинают зреть первые побеги будущего конфликта с окружающим миром. Конфликта, возникающего из-за того, что человеку не хватает воли и желания  побороться и найти своё место в жизни.
  Стараясь отвлечься от тревожных мыслей, Вадим стал увлекаться лёгкой (эстрадной) музыкой, коллекционирует записи известных исполнителей, много занимается звуковоспроизводящей  аппаратурой (фото. 99).




 


Фото.99. В. Игнатьев. Дома на отдыхе. «В любимом уголке».


  Мой брат приобретает фотоаппарат и пытается заниматься фотографией.
  Одним из главных его увлечений стали экскурсионные поездки. Любимый маршрут поездка на теплоходе до острова Валаам (фото. 100). Он их совершал неоднократно. Может быть, так он создавал иллюзию своей причастности к судам и морскому делу.














 


Фото.100. Вадим в салоне экскурсионного теплохода, следующего на остров Валаам.








   Во время одного из отпусков, брат совершил поездку на автобусе до города Курска. Об этом событии упоминается в черновике письма к Зое*).
Примечание*) – Об этой женщине я знаю очень мало. Как мне кажется, она внучка Сергея Николаевича Квашенинникова (брата Ольги Николаевны -  неродной бабушки Вадима).
   Зоя познакомилась с Игнатьевыми в связи со смертью Ольги Николаевны.
  Она жительница города Курска. Старше Вадима На 2 – 3 года старше Вадима. Незамужняя.
  Зоя производила впечатление образованного человека (филолог со степенью кандидата наук, преподаватель Университета). Я её видел в гостях у Елены Васильевны (уверенная в себе, склонная к полноте молодая женщина, за общительностью и весёлостью которой прятались расчётливость и практичность).
  Её общение с Игнатьевыми было весьма кратковременным и диктовалось, по-моему, сугубо меркантильными соображениями. Ей нужно было выяснить, что осталось «в наследство» от Ольги Николаевны (золото, антиквариат и т.п.). Последующее отчуждение этой «родственницы» Вадим воспринял очень болезненно.

 Ниже приводится фрагмент черновика упомянутого выше письма.
   
«…Поездка мне понравилась. Подобный способ передвижения по мне. Гораздо более богатая картина проходит перед глазами. Но для особ менее любопытных, предпочитающих продрыхнуть всю дорогу, этот способ передвижения едва ли подходит. Я не спал всю ночь, но не потому, что это невозможно или неудобно, нет, просто я хотел по - больше увидеть, ощутить эту стремительную скорость езды. Дорога всё время перепрыгивает с горы на гору, поэтому всё время то проваливаешься вниз, то взлетаешь вверх.
  В Москву прибыл в 6 утра. Подождал, пока откроется камера хранения, а потом пошёл наугад, запомнив название улицы, с которой ушёл. Первым этапом моего пути был Мавзолей, но впуска в него в этот день не было (это понедельник) и, пройдясь вдоль кремлёвской стены, я двинулся по знаменитому Арбату в поисках театральной кассы, в которой продают билеты в Оружейную палату. Но билетов, конечно, не оказалось. Самая «знаменитая» улица выглядит жалким убожеством, даже перед линиями нашего Васильевского острова.
  После этого я решил отправиться на Сельскохозяйственную выставку. Эта часть, конечно, заслуживает внимания, но меня гораздо больше интересовала промышленная выставка, которая в этом году расположена там же. Конечно, всю выставку я не успел осмотреть, т.к. впереди у меня было мало времени, автобус на Ленинград уходил в 6.30».
   
   Несмотря на мягкий, нерешительный характер, мой брат проявлял завидную приверженность «правдолюбию». Это стремление, не подкреплённое жизненным опытом, со всеми доводами и аргументами выглядело со стороны удивительно наивным.
   Среди немногочисленных бумаг брата сохранились черновики писем, написанных им в канцелярию Главного прокурора СССР и в редакцию газеты «Комсомольская правда».
  В первом письме брат обращается к Главному Прокурору Союза ССР.
«Уважаемый, гражданин прокурор! Обращаясь к Вам с этим письмом, я таю;  надежду, что, наконец, сумею с Вашей помощью получить ответ на вопрос кровно меня интересующий, т.к. речь идёт о гибели моего отца, причины которой столь долгое время остаются для меня волнующей тайной…». Далее даётся краткое описание жизненного пути отца. За тем приводятся результаты запросов матери о судьбе мужа. Трогательно, но не убедительно звучит финальная часть письма.
  «…Из неофициальных источников, от лиц плававших в этот период на ледоколе «Сталин» моей матери и мне удалось узнать, что мой отец был осуждён военным трибуналом города Архангельска сроком на 7 лет по политическим мотивам. Замечу, что в своём последнем письме он вскользь говорил о больших неладах с помполитом судна, что, как мне удалось узнать, и послужило поводом к дальнейшему аресту.
  В 1946 году через бюро ЗАГС Василеостровского района города Ленинграда, где проживал мой отец, а также и мы, был сделан запрос в Архангельск. В ответ, на который было вручено свидетельство о смерти Игнатьева Василия Семёновича, последовавшей  9 ноября 1942 года в городе Молотовске Архангельской области в результате пеллагры. 
  Точных данных о причине его ареста и последовавшей в результате этого смерти я не имею.
  Я обратился к начальнику Главного Управления Северного Морского  Пути с письмом, в котором просил расследовать дело моего отца. В присланном ответе мне указали, что я должен обратиться в Ваш адрес, с подробным изложением всех известных об отце сведений.
   Может быть, конечно, мне следовало обратиться к Вам с официальным заявлением, излагающим мою просьбу, но я написал обыкновенное письмо и думаю, что это не меняет дело. Ведь то, что случилось с моим отцом это трагедия нашей семьи и её трудно излагать в рамках официальности.
  Я хорошо помню своего отца. Я бывал неоднократно на судах, где он работал и теперь, оглядываясь на дни своего детства, думаю: нет, не мог этот человек, требовательный к себе и другим, пользующийся уважением сослуживцев, совершить преступление. Я думаю, что не покажется смешным, что скажу об этом. Мне можно сказать, что в ту пору я был 9 -летним ребёнком, но то что мы видим и слышим в детстве, часто вспоминаем и анализируем в детстве. В моём распоряжении письма отца, которые накопились за долгие годы работы вдали от дома и они говорят мне о том, что мой отец не мог быть подлым человеком.
  Я прошу простить меня за то, что я распространяю здесь свои мысли, но я сын человека, которого я любил и уважал, которому стремился подражать. Не следует объяснять, что случившееся во многом повлияло на мою жизнь, когда кончилось детство.
  Я очень прошу Вас пересмотреть дело моего отца и, если это возможно, посмертно реабилитировать его, чтобы восстановить в моих глазах его имя…».
   Вряд ли это письмо читал сам прокурор и, тем более, написал брату ответ. Не стал бы он на основании такого письма (таких «фактов») разбираться по существу обвинений предъявленных Василию Семёновичу. 
   В конце концов, отец Вадима был оправдан на основании общего политического решения о реабилитации сотен тысяч осуждённых по 58 статье в годы сталинских репрессий.
   
  Мой брат любил и коллекционировал записи легкой (эстрадной) музыки. Поэтому он бурно реагировал на фельетон «Звезда на Волге» (о похождениях эстрадного певца Марка Бернеса). Фельетон был опубликован в одном из номеров газеты «Комсомольская правда».
  Свидетельством большой наивности моего брата является его обращение в эту газету. Мне кажется, он в тайне мечтал стать нештатным корреспондентом какого-нибудь печатного издания. Перед отправкой письма в редакцию он советовался со мной. Мой скептический взгляд на эту затею его не остановил. Своё «гневное» письмо, в порядке обсуждения фельетона, он всё же отправил адресату. Увы, его старание газетчики не оценили: ответа на своё письмо он не получил. Что же написал мой брат?
     «Уважаемая редакция»! Я с возмущением читал в Вашей газете фельетон «Звезда на Волге». Я аплодирую его автору. Именно так нужно стирать фальшивый блеск с, зазнавшихся и слишком вознесённых, «звёзд». Человек, к которому обращены сердца и взоры народа, должен уважать и ценить этот народ, как народ ценит его.
  Я не артист, не звезда. Я – простой рабочий, но, по-моему, для каждого из нас, советских людей, наивысшей наградой является любовь и уважение народа. Тот, кто не дорожит этой любовью, кто грубо попирает элементарные законы нашего общежития должен быть строго наказан. Но, к сожалению, не всегда бывает гладко с наказанием «звёзд», очень часто спасают ранги и заслуги. А некоторые, как Бернес, это, как видно, неплохо усвоили, прикрывая талантом хулиганство на улицах.
  На мой взгляд, именно с таких людей, надо спрашивать во много раз больше и строже. Это же передовые люди нашего общества, создающие его культуру и искусство.  Их смотрят в кино и слушают за рубежом. Партия и народ создают для их работы и отдыха все условия, окружают их любовью и заботой, но, как показал Бернес, не все понимают и ценят эту заботу. Большое удовольствие послушать хорошую песню, которую, как говорят, «поют с душой», но слушать хулигана что-то не хочется.
  Очень часто на страницах «Комсомольской правды» молодёжь в своих письмах обсуждает недостойные поступки людей, сбившихся с пути, помогая им найти правильный курс в жизни. Я думаю, что моё письмо по поводу фельетона едва ли единственное. Уж очень горячо вокруг обсуждали фельетон. Почему бы, не помочь, подобным образом, товарищу Бернесу, разучившемуся жить в обществе? Впрочем, может быть, он и не умел, да этого не замечали, или старались не замечать те, кто работает рядом с ним? И так бывает.
  Хочется прочитать в газете, как же поплатилась «звезда» за бесчинства. Или отделалась лёгким испугом?».
  Это было очередное разочарование моего, мало повидавшего в жизни, брата. Он разуверился в справедливости общества вообще и пользе общественного мнения, создаваемого прессой, в частности. Поблекли в  его глазах сами «звёзды» эстрадного мира, которыми он искренне восхищался.
   В 1958/59 году мой брат женился. Его избранницей была монтажница, работающая на заводе им. Казицкого. Звали её Женя.
   Это была худосочная, желчная, корыстолюбивая девица. К Вадиму она относилась «снисходительно» (как бы разрешала любить себя).
   На производстве Женю ценили за «быстрые руки». Соответственно, ей больше платили, чем Вадиму, что позволяло ей наносить болезненные уколы самолюбию мужа. Поскольку умом и воспитанием Женя не блистала, постольку её интересовали лишь материальные стороны жизни. На этой почве между супругами сразу же начались конфликты.
  Не имея профессии, Вадим был вынужден искать более высоко оплачиваемую работу. Это желание совпало с увольнением, под которое он попал на заводе им. Казицкого. Он устроился работать грузчиком на табачных складах города.
   О своих впечатлениях по этому поводу Вадим отзывается*) следующим образом:
    «… уже пять дней отработал на новом месте. Конечно, не могу сказать, что я в восторге от этой работы. Холодно, сыро, грязно и от всего этого ужасно тоскливо.
     Я не могу сказать того, что жалею 224 завод, но и, разумеется, не могу сказать, что здесь прекрасно.
   Какое-то тревожное чувство уже очень давно не покидает моё сердце. Прожито уже немало, но ничего нет позади, как и ничего -  впереди».

Примечание*) – Этот текст я нашёл в измятой, в несколько листиков тетради. В ней Вадим пытался вести «дневниковые записи».

   Предчувствие, которое испытывал брат на новой работе, его не обмануло. Он оказался в среде таких же, как и он, неустроенных в жизни людей. Среди грузчиков, кроме лиц, желающих временно подработать, было не мало людей, ставших, по тем или иным причинам, «лишними» в человеческом сообществе. Здесь был своеобразный отстойник человеческих судеб, со своей психологией, иерархией и порядком.
   Мне очень трудно представить своего брата в этой «обиженной жизнью» среде. Основная для него беда состояла в том, что каждая рабочая смена завершалась коллективной выпивкой («чтобы почувствовать себя человеком»). Через год два такой жизни даже бывшие трезвенники становились заядлыми алкоголиками. Вадим стал давать жене больше денег, но постепенно привыкал к выпивке, что, в конце концов, и погубило его.
   Я не хочу сказать, что Вадим на работе был окружён какими-то недостойными людьми. По его рассказам в бригаде были люди, в основном порядочные, но сплошь неудачники. Его бригадира я видел лично и он мне понравился (фото. 101). Спустя два года после этой встречи этот молодой человек погиб (суицид).

 

Фото.101. В. Игнатьев с другом по работе. Друг - бригадир грузчиков. Ленинград. 1959/60 гг.


     В конце 60-х годов брак Вадима и Жени окончательно распался. Расстались они, испытывая, друг к другу открытую неприязнь и разочарование.
   С подругами жизни моему брату хронически не везло. Какое-то время, Вадим выбрал в качестве доверенного лица свою «родственницу» Зою, но та, каким-то образом, погасила его желание исповедываться перед ней. Мною обнаружены неоконченные наброски писем Вадима к Зое. От них веет безысходностью и отчаянным одиночеством.
   
• «Здравствуй, Зоя! Нет сомнения в том, что молчать столь долго, тем более после отъезда от вас, это с моей стороны непомерное свинство. Но я не буду рассыпаться в пустых и никому не нужных извинениях, ибо это, как правило, неискренняя и едва ли кому нужная словесная мишура.
  Моё долгое молчание объяснимо чрезвычайно просто: пустота в душе, в сердце, в мыслях и во всём окружающем и соответственное отсутствие желания что-либо делать, в том числе, писать письма.
  Вот уже год не покидает меня ни на минуту это инертное состояние и страшно то, что чувство тревоги по этому поводу совершенно чуждо мне. Словно, у меня какое-то тяжёлое психическое расстройство. Впрочем, это может быть, в какой-то степени, так и есть…».
 
• «Дорогая Зоя! После молчания, продолжавшегося вечность и не имевшего для себя никакой причины. Я начал второе или третье письмо для тебя, хотя и не уверен, что доведу его до конца.
  Я не могу ответить тебе, почему я молчал столь долго, ибо я сам вовсе не знаю этого. По крайней мере, причин значительных или незначительных для моего молчания не было и нет. Просто, за последнее время я превратился в совершенно чёрствую корку. Каковы причины? Я этого также не знаю.
  Перестал ли я дорожить тобой? Нет, несомненно, нет! Просто, я думаю что тебе я стал, а может быть и был, безразличен.
  Мне довелось слышать, что ты, если и вспоминаешь обо мне, то только с раздражением и это привело меня к мысли, что мне надлежит скрыться в тени. Но в том, что в тебе поселилась неприязнь ко мне, я совершенно уверен и предполагаю возможную причину. Что ж мне возражать нечего.
  Ну, а пока поздравляю тебя с Женским днём и желаю тебе всяких благ и радостей, хотя в наше светлое время это бывает нечасто. Думаю, что у тебя было время убедиться в этом. Я же убеждаюсь в однообразии и пасмурности всё больше. Хотя и было у нас с тобой много разнообразных споров на широкие темы, однако, мнения и взгляды мои укрепляются всё больше и я не сомневаюсь в их правильности.
  В настоящее время я не живу, а влачу какое-то существование и наступает ещё ухудшение, т.к. меня сокращают с работы*)».
Примечание: *) - Вадим имеет в виду работу на заводе Казицкого.

• «Милая, Зоя! Сегодня я решил продолжить своё послание, не возвращаясь к его началу, не перечитывая даже.
  На улице холодный осенний ленинградский дождь. Время неизменно ведёт свой счёт. Вот уже прошёл год с твоей осенней поездки в Ленинград.
  Как не странно, но на моих двадцати шести летних висках появились отдельные седые волосы.
  Как не смешно, но не заметишь, что подошла старость, и будешь сомневаться в том - была ли молодость?
  Вероятно, письмо моё следовало бы начать с извинений за долгое молчание, да что в них толку в извинениях. Только скажу, что никаких «особых причин» к моему молчанию не было и нет, просто сам не знаю что. Полнейшая пустота во всех, даже самых отдалённых закоулках моего существа…
  Если интересно, чем занимаюсь, то трясусь в кузовах грузовых машин, временами, похожий на чёрта. Думаю иногда на отвлечённые, иногда на конкретные темы, но это лишь во время передвижения во всё остальное время думать некогда, оно и к лучшему. Говоря по секрету, настроение далеко не всегда бодрое. Прежняя работа подобного содержания по сравнению с этой была детской забавой.
  Трудно, конечно, сказать, сколько ещё продолжений будет у этого письма, но ясно одно, что сегодня я его не кончу. Немыми остаются и мои записи.
  Я признаться не думал, что моя открытка вызовет в тебе столь быструю реакцию. Это на тебя вообще похоже очень мало. Получив письмо, я был удивлён и обрадован. Хочу сказать, что очень часто, идя по улице на работу, или во время оной, мысли мои страстно сплетаются в письма к тебе и содержание этих мысленных писем часто бывает очень интересным, но вот, когда берёшься за перо, то в черепе – полнейшая, звонкая пустота».

• «Дорогая моя, пропавшая душа! Весна стоит вокруг свежая, зелёная, душистая, хотя и не тёплая, но это нормальное явление для Ленинграда. Но какой бы ни была эта весна, она неизменно напоминает мне о тебе, о наших неповторимых беседах и моём неповторимом доверии к тебе. Я не случайно отметил о «моём» а не о нашем т.к. я верю тебе, но не знаю, платишь ли ты мне тем же? Я же не верю никому и ничему на свете, это – моё правило, а ты из него исключение, хотя и то, неполное.
  Но я пока отложу это лирическое вступление и перейду к собственно письму. Хочу заметить, что сейчас после столь долгого перерыва это должно быть не письмо, а целая повесть, нужно говорить и говорить, но на это вероятно, как всегда, не хватит моего терпения.
  Небольшим сроком кажется год, но если тщательно поворошить все события каждого минувшего года, то их набирается обычно больше, чем достаточно. Сейчас я буду говорить о том годе, который прошёл от мая прошлого года до мая, который сейчас подходит. Этот период был для меня периодом разнообразных встрясок. От некоторых из них я ещё не сумел освободиться.
  Кажется, за весь этот срок я послал тебе одно или два письма, первая цифра кажется достовернее. Но количество писем полученных от тебя мною равно нулю. Я не пытаюсь искать этому особых причин и надеюсь. Что почтовое охлаждение было взаимным и временным. Я не думаю, что с твоей стороны, к этому появились особые причины или, точнее, особая причина, т.к. такая причина действительно может быть одна. (Я исключаю научную работу). Но оставим причины и гипотезы, надеюсь, что ты не будешь скрывать причины, и не очень верю, что ты слишком резко изменила ко мне свои отношения, если эти отношения не были плодом моей  фантазии.
   У меня имеется в наличии несколько писем, начатых для тебя и небольшое, одно из последних, поздравление с 8 марта, вероятно, оно пригодится мне на будущий год».

  В 70-х годах Вадим начал встречаться с Тамарой. Кто она такая и как он познакомился с ней, я не знаю. Как-то они были у нас в гостях. На первый взгляд, Тамара производила положительное впечатление: спокойная, молчаливая, побывавшая замужем, стремящаяся к стабильной жизни мать одиночка (фото. 102). У неё была дочь, которая училась в первом или втором классе школы.

















 

Фото.102. Вадим и Тамара. Ленинград. 1965/67 гг.
 

     Все тогда наивно полагали, что Тамара поможет вытащить Вадима из алкогольной трясины. Увы, знакомство с ней подтолкнуло его не в ту сторону. Да и сам Вадим не захотел, а может быть не смог, начать новую жизнь. Это можно понять из черновика письма, по-видимому, адресованного Тамаре.

    «Прошу прощения за назойливость, но  я ещё раз обращаюсь к тебе при помощи бумаги. Не написать я не могу.
  Пускай я буду глупее ещё в тысячу раз, для меня это не ново. Много раз облитому грязью, много раз униженному до предела, много раз осмеянному в разных видах (и зло с издёвкой, и с презрительностью, лишающей всех человеческих достоинств) не так уж страшно ещё раз прочувствовать всё это.
  Болезнь не страшна, или, по крайней мере, протекает легче, когда сделана прививка. Мне она сделана, сделана «мастерски», ибо сделана тобою.
  Я вовсе не хочу сказать тебе что-либо едкое, обидное, неприятное, нет…Я не назвал бы любовью то чувство, которое меня влекло к тебе – это, скорее, привязанность или ещё что. Любовь неизмеримо больше, чем, то копеечное внимание, которое мне так хотелось проявлять по отношению к тебе, именно, хотелось проявлять. Но что я мог осуществить из того, что мне так хотелось осуществить? Сдохнуть? А кому это надо, что даёт? Может быть, я бы даже и сдох, если это могло бы принести тебе большую пользу. Но это только «может быть», я это не утверждаю. Но кто я, что я могу? Ты хорошо знаешь это сама.
  Но как бы мизерны по отношению к тебе ни были мои стремления, они всегда были искренни и откровенны. В них никогда не было другого смысла. Я говорил тебе об этом и когда не был трезв, когда язык мой приобретал  большую  уверенность и смелость. Сейчас я пробую писать об этом, и уверяю, что я совершенно трезв и пока ещё в полном и здравом рассудке.
  Ждал ли я от тебя какого-нибудь особого внимания к себе, и мог ли ждать? Нет. Нет, я понимал и не перестал понимать, что здесь внимания быть не может. Но я надеялся на доверие мне, ведь это не так много, когда платят тем же, не задумываясь. Но я ошибся. И эта ошибка довольно горькая пилюля.
  Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что я вовсе не заслуживаю лжи, лжи мелкой, подчас,  ненужной. Ложь это самая звонкая пощёчина, самая горькая обида. Разве стоило лгать, когда тебе нужны были деньги при аресте мужа? Разве стоило лгать, когда тебе они понадобились чтобы послать ему? Разве нужна была ложь, когда умер друг, и было, и без того, больно сердцу? Зачем, наконец, говорить о возможной болезни на завтрашний день, когда ты уже договорилась о выходном? Это и обидно и неприятно. Я знал, что тебя не будет на следующий день, но думал, что ты об этом скажешь сама.
  Я индивидуалист по натуре своей и поэтому среди людей я чувствую себя очень неестественно и поэтому часто смешон в общении. Это далеко не всегда приятно.
  Мне прекрасно понятно, что я не мог рассчитывать на какое-либо внимание с твоей стороны. Это выглядело бы абсурдно, смешно и компрометировало тебя. По этим причинам моё желание быть, в какой-то мере, близким тебе, выглядит смешным.
  Слухи ходят. Но они очень слабы. На меня они впечатления не производят. Я Ничего плохого, как мне кажется ничего, не делал и делать не собираюсь при любых обстоятельствах. Никогда и ни от кого я не жду ничего хорошего, ни на что хорошее не надеюсь. Мне наплевать на мнения о тебе (ты знаешь, каковы они), мне наплевать на то, что говорят люди, а иногда факты.
  Я знаю о тебе много, гораздо больше, чем ты можешь располагать. Скажу прямо – больше плохого, но мне безразлично и это.
 
  Не сегодня я начал это письмо, не сегодня его вероятно кончу. Но мне бы хотелось, чтобы оно было последней вехой в моём влечении к тебе, но наперёд знаю, что этого, к сожалению, не произойдёт. Хоть тебе это и безразлично, но всё же скажу, что мне очень и очень грустно. Конечно, пройдёт грусть, время вылечит душу, но когда это будет? Когда?
  Когда я тебя жду, мне всегда неспокойно на душе. Успокоить меня может лишь твой приход, и, если ты не приходишь – это ещё одна царапина на сердце.
  Я так немного прошу от тебя, всего два – три часа из твоего свободного времени. А это так немного!».
 
   Как видно из этого неоконченного письма не сложились отношения Вадима и с Тамарой. Да и она не оправдала его и наших надежд: оказалась, в некоторых случаях, нечистоплотной в своих поступках, расчётливой женщиной.
   В 1966 году, стремясь каким-то образом оградить сына от пагубной привычки (к алкоголю) Елена Васильевна ушла на пенсию. Но и она не смогла заставить Вадима изменить образ жизни. Он всё сильнее погружается в свои безутешные мысли, взирая на окружающий мир как на помеху.
   Подчас, мой брат делал слабые попытки выйти из этого состояния. Он стремится «обрести себя» в письменном творчестве. То он пытается усовершенствовать труд грузчиков, то выражает эмоциональный протест против «рабской» зависимости человека от современного производства. В этих записях нет каких-либо конкретных предложений. Складывается впечатление, что Вадим начинает замыкаться в собственном мире и постепенно утрачивает чувство реальности. Ниже приводятся фрагменты «странных» записей брата.

«О работе грузчиком. В настоящее время я работаю грузчиком на складе, который занимается отправкой табачных изделий в другие города нашей страны и за её пределы. Вся работа грузчиков сводится к тому, что они разгружают товар с машин в склад, а затем, при подаче железнодорожных вагонов погружают этот товар. Таким образом, вся работа сводится к приёму и отправке товара. Все мы похожи на механизмы, выполняющие ежедневно одну и ту же функцию».

«Наше хозяйство, каким я его себе представляю.
1. Недостатки в снабжении предприятий:
 а) отсутствие равномерности подачи материала.
 б) простои.
2. Рационализация, как стимул и тормоз производства».

«Дневниковые записи. 1-ое октября (?). Среда. Потерял где-то, начатую мною, тетрадь и вот пришлось начать вторую.
…За эти дни путешествий по заводам, по складам с отходами металла, я порой с жалостью, а порой с ужасом смотрел на то, как мал и ничтожен человечишка среди этого дымного марева, копоти, грязи и грохота. Все мы – букашки, жизнь которых ничего не стоит, т.к. если умрёт один, то двое или трое увидят в тот же миг свет. Жизнь наша похожа на дребезжание перетянутой струны, готовой в любой миг лопнуть.
  Человек придумал за долгие годы своего существования на Земле много благ для своей жизни, но блага эти вероятно составляют пропорцию со злом, рождённым самим же человеком умышленно или стихийно.
  Говорят, что на всякий яд есть и противоядие, но, вероятно, и наоборот.
  Множество станков неустанно трудится на человека, принося пользу, помогая жить, но если вдуматься, то каждый из них, вероятно и вреден нам в какой-то мере. Один страшно гремит, другой дымит, третий делает ещё что-либо. Хорошо бы посчитать всю механизацию на Земле, сопоставив между собой всю приносимую ими пользу и вред, и посмотреть, что получится?
  За последнее время люди на Земле словно взбесились, мечутся в какой-то неистовой гонке, зачастую, не видя цели или не думая о ней, и столь же стремительно умирают, прожив значительно меньше отведённого природой срока, так и не поняв, зачем жили? Другой раз так и подмывает сказать «Глупцы! Куда мы несёмся очертя голову, не глядя по сторонам, не ведая ничего вокруг, а вокруг есть на что посмотреть, но ведь времени нам дано для этого так мало! Смотрите же!». Но первое, что теперь можно услышать в ответ на это: «Когда же смотреть?». Действительно, когда же смотреть, если мы без устали, как заведённые машины создаём то, чего сами никогда не увидим».

   Нет сомнения, что при таком восприятии окружающего мира, брат постоянно испытывал тяжелый психологический гнёт, который ещё больше усиливался под воздействием алкоголя. Вместе с тем, определить тогдашнее состояние брата по его внешнему виду, для меня было трудно. При встречах, как и раньше, он был приветливым, предупредительным, к себе относился нарочито небрежно (как бы принижал себя). Свои обиды и негативные эмоции на неуважительное отношение к себе он старательно прятал за маской добродушного согласия.
   Вадим продолжал любить домашние посиделки в кругу лиц, которых он хорошо знал и которым доверял. Наверное, такие встречи будили в нём воспоминания детства, когда из далёкой зимовки возвращался отец, когда дом наполнялся радостью и любовью.
   С физиономии брата во время таких встреч не сходила счастливая улыбка (фото. 104). Он искренне радовался происходящему, стремился угодить каждому гостю, «включал» самую любимую музыку, много танцевал с дамами, не стесняясь своей неуклюжести и небольшого роста.
При этом он был, по-прежнему, очень ранимым человеком, не способным ответить должным образом на обиду или несправедливость. До сих пор не могу забыть несчастное выражение его лица, когда под влиянием спиртного я глупо обидел Вадима. Не поняв назначение толстого слоя бумаги в туфлях брата, я публично спросил его об этом. Он промолчал, но на глазах его появились слёзы. От меня он такого не ожидал! А я не догадался сам, что таким образом он старался быть выше ростом. Ещё раз прости меня, брат, за недостойное поведение!




 
Фото.103. «Тёплое» застолье в семье Игнатьевых. Предположительно, 1965/67 гг.
 
 
  Последние годы жизни Вадим пребывал в состоянии душевного одиночества. Он, как и прежде, общался с нами, говорил на привычные темы, но никому не доверял своих потаённых дум. Он начинал жить в своём иллюзорном мире, порывая с реальным миром, последние связующие нити. Он перестал испытывать радость бытия.





 


Фото.104. Вадим Васильевич Игнатьев (один из последних снимков). В минуту покоя. Ленинград. 1968/69 гг.
 
  Свою последнюю исповедь Вадим доверил только  бумаге и перу. Трагично звучат строки его последнего стихотворения, в котором он, полный отчаяния,  отказывается от своей искалеченной жизни.
  «Никогда мне так не было грустно.
Болью так не терзала тоска.
И впервые – так остро и гнусно.
Всё покончить хочу навсегда!
Нету сил больше с жизнью бороться,
Продолжать свой неведомый путь,
Слышать вслед, как любой посмеётся,
Страшной болью, взрывая мне грудь.
Может старость ещё и далёко.
Может смерть не спешит по пятам.
Может чей-нибудь ласковый шёпот
Бог пошлёт моим жарким губам».

   28 июня 1970 года Вадима не стало. Он, как и его отец, ушёл из жизни в возрасте 37 лет, не найдя в ней своего места.
   Мой брат был неординарной, с нераскрытыми возможностями личностью. Как знать, если бы он не питал патологического отвращения к учёбе, из него бы вышел толковый филолог. Его грустные, наивные мысли, обращённые в слово, всё ещё «дышат» неподдельным чувством и способны «трогать» душу читающего их человека.
   Однако судьба распорядилась иначе. И на Вадиме оборвалась передача «эстафеты жизни» в роду Игнатьевых.
    Кто виноват в его смерти? Общество, родные и близкие, он сам? Это очень трудный вопрос и на него нет определённого ответа. Но как бы там ни было, смерть Вадима – закономерный итог страданий и унижений, перенесённых его родителями и им самим.
    Слаб человек перед Судьбой и Обществом! А они ему не прощают инакомыслия, ошибок и слабости.
    Судьба - итог совершённых поступков, а жизнь - борьба не только с негативом внешнего мира, но за собственный душевный покой.
   Мой бедный брат эту истину  так и не сумел постигнуть!






















Жизнь – не те дни, что прошли, а те, что запомнились».
(П. Павленко)


 «Каждый человек – это мир, который с ним рождается и с ним умирает». (В. Гейне)




П о с л е с л о в и е

    Что можно сказать, подводя общий итог этому повествованию.
   Я долго искал  подходящую словесную формулировку, характеризующую жизненный путь каждого члена семьи Игнатьевых.
   На мой взгляд, жизнь Василия Дмитриевича следует рассматривать как пример выживания человека в условиях общественных катаклизмов. Его жизнь – школа выживания при частой смене политической власти.
   Жизнь его сына (Василия Семёновича), без сомнения, является школой мужества и чести.
  Жизнь Елены Васильевны воспринимается мною как школа терпенья, надежд и ожидания счастья.
   В отличие от жизнеутверждающих дорог деда и родителей, Вадим Игнатьев повернул свою жизнь на тропинку, ведущую в сторону от бытия. Он выбрал дорогу в никуда. Это он сделал по доброй воле, став жертвой постигших его разочарований и болезненных конфликтов с реальностью и собственным «Я». Он не сумел приспособиться к жизни как дед, не проявил твёрдость характера при встречах с трудностями как отец, не воспринял от матери мудрости терпеливого ожидания счастья.
 

    Всех Игнатьевых объединяет одно - все они стали жертвами политических амбиций руководителей общества, в котором им пришлось жить.
   
   Издревле, правители России славились своим равнодушием к населяющему её народу, а то и призирали его. «Вожди» в годы Советской власти не были исключением. Каких-то 60 – 70 лет назад железной рукой воплощалась в жизнь бредовая установка вождя «всех народов» Сталина по искоренению врагов советского общества. Не думая о многочисленных жертвах среди невинных людей, он, оправдывал кровожадные действия НКВД, цинично провозглашая с трибуны съезда партии: «Лес рубят, щепки летят».
   
   Как же трудно было сохранить жизнь тем, кто под давлением обстоятельств вынужден был сыграть роль «сталинской щепки»! Вспомним о сотнях тысяч безвинно преследуемых, в угоду политической власти или корысти отдельных людей.
   В рядах этой огромной, молчаливой толпы – навечно остались дорогие мне Игнатьевы.
 




В. Молчанов



































Содержание







Введение…………………………………………………………………………….2

1. Семён Дмитриевич Игнатьев………………………………………………….5

2. Василий Семёнович Игнатьев……………………………………………….16

3. Елена Васильевна Игнатьева ……………………………………………....83

4. Вадим Васильевич Игнатьев ………………………………………………118

Послесловие……………………………………………………………………..161