Чайки кричат. Море сегодня неспокойное… Бурлит, пенится, будто сказать чего-то хочет, плачет о чем-то своем. На высоком утесе над морем стоит дом. Маленький, двухэтажный, сделанный из розового кирпича, и покрытый алой черепицей. И окна у него витражные, а на подоконниках растут фиалки. А на самой крыше флюгер в виде кота, что за нитку ловит луну с неба. Издалека дом казался похожим на сказочный “пряничный домик”, и дети из небольшой деревеньки, близ которой он находился, смеялись и выдумывали, что в доме живет таинственный человек-пряник, и уж обязательно водится пара-тройка приведений.
На крыльце, на самых ступеньках, сидел, ежась от холода и подобрав под себя худые ноги, мальчик. В старой потрепанной куртке и дырявых брюках, босиком. На голове ее величественно покоилась длиннополая шляпа. Мальчик что-то читал. Спустя какое-то время, он зевнул, отложил книгу в сторону и, звонко шлепая босыми пятками по ступенькам, выбежал в сад, а затем помчался куда-то в сторону моря.
Остановившись у самого края утеса и с восхищением взглянув в холодную бурлящую бездну, он широко раскинул руки, будто пытаясь взлететь, и что есть мочи крикнул:
- Я люблю тебя, море!
В этот же миг ветер накинулся на мальчишку и с силой сорвал с его головы шляпу, унеся вниз на волны, словно забирая положенную дань. Но он так и не насытился и теперь трепал светлые волосы мальчика, обдавая солеными брызгами воды.
- Что ж ты шляпу проворонил, растяпа? – кто-то коснулся его плеча.
Мальчик оглянулся. Рядом с ним стоял седой старик, одетый в черный балахон, с холщовой сумкой за плечом.
- Это не я. Это ветер! – пожаловался мальчик, но старик лишь улыбнулся глазами.
- Да? А что, разве не ты смел нарушить морской покой, да, тем более, в такой момент?!
- В какой момент?
Старик теперь уже улыбался, не смущаясь.
- О, разве ты не видишь? Грядет буря. Недовольно море, волнуется.
- Вы так говорите, будто оно живое!
- Запомни, на свете нет ничего мертвого. Живо все.
Мальчик удивился.
- Даже камни? У них что, есть мысли?
- Даже камни. А мыслят они просто по-другому, этого не понять человеку.
- Научите, как это, дедушка!
Но старик улыбнулся еще раз, потрепал мальчишку по волосам и отступил на шаг, потом еще на два, затем неспешно пошел вдаль по дороге прочь. И сколько мальчик не силился его догнать, не смог приблизиться и на метр.
***
Спустя 3 года.
- Алешка!
Тишина.
- Алешка! Ветров, выходи гулять!
Без ответа.
Толпа детей самых разных возрастов столпилась у пряничного дома, пытаясь вытащить друга на улицу, но тот, видимо, не спешил показываться на глаза.
- Да что вы к нему прицепились? Без него тоже интересно! Думаете, если ему четырнадцать лет, значит он самый главный, да?! – возмутился одни худенький мальчишка лет восьми.
Но другие дети его высказывание проигнорировали и лишь, вздохнув, разбежались по своим делам.
Алешка и правда был лидером среди местных детей. Во-первых, обладал он каким-то свойством убеждения что ли, чем вызывал неоспоримый авторитет. Во-вторых, он действительно был самым старшим, поэтому ему доверяли не только дети, но и их родители. А, следовательно, большинство шалостей становилось легальным, не нужно было прятаться от всех, врать родным, что уходишь в магазин, а самим убегать кататься на лодке вдоль берегов. И, в-третьих, Алешка Ветров всегда мог придумать что-нибудь интересное и забавное на весь день, а без него становилось сразу скучно и неинтересно.
Другое дело, что характер у Алешки был не сахар, и пусть уважение он мог вызывать у кого угодно, только не у собственной матери, с которой жил. Вот и сейчас, в очередной раз, разругавшись с утра пораньше с ней, Алешка заперся у себя в комнате, под самой крышей, с книгой в руках и, утирая редкие злые слезы, пытался вчитываться в расплывающиеся строчки. Ничего толкового из этого не выходило. Лишь раздражение накатывало с новой силой. В голову полезли ненужные воспоминания.
Весь год, после встречи с тем таинственным стариком, Алешка пытался искать жизнь во всем, что видел. Он олицетворял и книги, и камни, и даже письменный стол, за которым делал домашнее задание, чем немало злил мать, которая, не выдержав, пригласила из города к сыну известного доктора. Врач покачал головой, сказав, что у мальчика сильное нервное расстройство, и выписал дорогие таблетки, после чего посчитал свой врачебный долг исполненным и испарился в неизвестном направлении. Алексей честно принимал таблетки, выплевывая их, пока мать не видела, в горшок с фиалками, что в скором времени завяли и сдохли. О том, что весь мир живой, мальчик больше не заикался. Мать решила, что помогли чудодейственные таблетки, однако Алешка стал просто умнее, решил, что распространяться о своих знаниях не стоит. Образ же старика, что явился к нему тогда у моря, настолько врезался ему в память, что он ни о чем больше и думать не мог. Первая мысль была, разыскать старика. Но как? Судя по всему, он был великим странником, повидавшим другие миры, ведь за плечом у него была сумка. Мысль о том, что это просто мог быть дед из соседней деревни, пришедший в магазин за хлебом, просто не приходила мальчику в голову. Старик стал для него олицетворением света, знаний и истинной мудрости.
Но вскоре время взяло свое, мальчик рос, воспоминание вытеснялось более яркими событиями, и вот, три года спустя, он сидел у себя в комнате и пытался читать.
Прошел час, Алешка постепенно успокоился и стал прислушиваться к тому, что происходило внизу. Но там была лишь тишина. “Странно… - подумал мальчик, - мать всегда чем-то занята на кухне, неужели она спит?”. Вздохнув, он спустился по шаткой лестнице вниз.
- Мам! – крикнул он, но никто ему не ответил.
Тогда он позвал еще раз и еще… Потом заглянул на кухню, в комнату, но так никого и не увидел.
“Ушла к соседке”, - решил Алеша. Но мать не вернулась. Ни через час, ни вечером, ни следующим утром. Она вообще никогда больше не вернулась.
Поговаривали, будто ее загрызли волки в лесу, что за рекой. Последний раз ее видели плачущей именно там.
Это был первый переломный момент в его жизни. На всю жизнь ему врезался в память этот день. Вся вина, по его мнению, была только на нем. Если бы он не поссорился с ней тогда! Если бы не заставил плакать!
Неделю Алешка кое-как жил дома, питаясь тем, что приносили соседи. Вечером закрывал в доме все двери, не ленился и ставил на окна ставни, а сам запирался у себя в комнате под крышей и, забившись в угол, тихо выл, до кровавых следов царапая стену. Но никогда больше не плакал. Он вообще возненавидел слезы как явление. Днем приходил к морю и со скалы смотрел на морскую гладь, слушал чаек и ветра пение, обжигал глаза, пытаясь рассмотреть солнце.
Так бы и продолжались его дни, если бы спустя неделю к нему в дом не постучался достаточно молодой человек, с небольшой бородкой, в дорожном плаще, и не попросил бокал вина.
Алексей ответил, что в доме вина нет. Странник очень огорчился и прошел внутрь дома.
- Что ж, раз нет вина, не предложишь ли ты мне хотя бы стакан воды с дороги?
Мальчик принес воды и спросил, что нужно путнику в его доме.
Странник только рассмеялся.
- Пошли. Твой путь очень круто повернул. Теперь твой дом не здесь, - сказал он и протянул Алешке жилистую руку.
С тех пор в этих местах их больше никто не видел.
Каких только легенд местные жители не насочиняли! И то, что дом этот необычный и проклятый, что люди там пропадают! И то, что Алешкина мать водила дружбу с нечистой силой, вот и накликала беду сначала на себя, а потом и на сына. Даже что-то про инопланетные корабли наплели. Только все это не правда. Мать и вправду ушла в лес, да там и сгинула, а вот Алешка ушел с самым обычным человеком ( ну, не совсем обычным, но об этом потом).
***
- Кто ты? – спросил Алешка у странника, как только его деревня скрылась из виду.
Незнакомец пожал плечами.
- У меня много имен, но если тебе так хочется меня как-нибудь называть, то называй просто – Ри.
- Ри? – что же это за имя такое? – удивился Алешка, а странник мечтательно вздохнул и присел у одного из придорожных деревьев отдохнуть, пригласив мальчика присесть рядом с ним.
- Хочешь, я расскажу тебе сказку? А ты подумаешь и, может быть, поймешь почему меня так зовут, а заодно и отдохнешь.
Алешка кивнул и принялся слушать.
- В общем, давным-давно…
Жила в маленьком сумрачном городе серая тень. Выходила гулять по вечерам, любуясь бликами призрачной луны, светом звезд, скользя по темным улочкам. Нравилось ей наблюдать, как в свете фонарей играются друг с дружкой мотыльки, беспокойно шурша маленькими крыльями. Кто-то сказал однажды тени, что мотыльки заранее знают, где находится их половинка, чувствуют ее за тысячи километров и летят к ней...
"Интересно, а может быть половинка у обычной серой тени?" - думалось ей, и от этого становилось как-то неуютно и грустно.
Как-то, в очередной раз смотря на танец мотыльков в свете мутного фонаря, тень решилась уйти. Скажем так, побродить по миру и найти ее, половинку. А если не половинку, то хотя бы хорошего друга. Надежного, того, кто не обидит. Придет, когда будет трудно, погладит по голове, успокоит.
Не то чтобы тень очень тяготило одиночество. Вокруг было множество других теней, но все они были другие, непохожие на нее, злые. Когда она собралась уходить, они сказали ей: "Глупая! Сними розовые очки! Все то, что ты хочешь найти - несбыточно. Не существует его! Нет! Ты лишь потратишь зря время!"
Но тень не послушала и ушла. Она стала тенью одной птицы, чайки... Весь вечер она летела за ней, а потом устала и ночью осталась одна в огромном темном лесу. И стало ей впервые в жизни очень страшно. Нет, не леса... Ни его таинственности, шорохов, нет... Ей стало страшно, что она никогда больше не вернется в свой серый город.
" А что, если все это ошибка? И те, другие тени, правы? Я лишь глупенькая маленькая тень...Потерявшаяся во времени, в собственных чувствах. Что, если я уже никогда не смогу вернуться? Погибну, исчезну?"
Но следующим вечером эти мысли ушли, и тень полетела дальше, отражаясь от деревьев, бесконечных трав и скалистых берегов, пока не оказалась у огромного моря.
"Ах! Если бы я могла обрести такую свободу и познать ее в море! Вот это счастье быть маленькой составляющей этой огромной стихии!"
Решилась тогда она и стала тенью на огромном корабле, который отправлялся в путь. Первые дни она и думать забыла о своем прошлом одиночестве, она восторженно слушала плеск волн о старые борта, скрип палубных досок, шуршание истертых парусов... Смотрела вдаль на бесконечность звездного неба, любовалась закатом и рассветом, наблюдала за дельфинами, что резвились в морских пенных водах.
Но прошло время и помимо плеска волн, стала слышать тень людские склоки и ссоры, узнала их грубость и жестокость, узнала их зависть и злобу, ненависть ко всему живому и мелочность... И их совсем не волновали ни закат, ни звезды... Тогда решила тень покинуть корабль, но испугалась, так и не сумев этого сделать. Ведь в море нет ничего, кроме воды... И там практически нет теней, там просто не от чего отражаться.
Тогда вздохнула тень, забралась на шаткую мачту и несколько день просидела там, размышляя о своей нелегкой судьбе, и так бы там и осталась, если бы в один момент ее кто-то не окликнул.
- Как тебя зовут? - спросил кто-то.
Тень очень удивилась и осмотрелась вокруг, но так никого и не увидела.
- Не знаю. У меня нет имени, но если хочешь, можешь звать меня просто тень.
Кто-то тяжело вздохнул.
- У каждого существа на свете должно быть свое имя. Если хочешь, мы можем придумать его вместе. Меня, например, зовут Ри.
- Ри? Что же это за имя? И что оно означает?
- Была такая девушка, Лариса. Ее имя означало чайка. А я, знаешь ли, очень люблю чаек. Она была моим другом. Самым лучшим, понимающим.
- Другом? Я думала, ты ее любил.
- Да. Любил. Но не такой пошлой любовью, которой любят люди. Она была мне и сестрой, и матерью, и дочерью. Она была мне солнцем и небом, она была мне воздухом, путеводной звездой, сердцебиением... Я не представлял своей жизни без нее, мне было жаль каждую минуту, что я проводил не с ней. Но море забрало ее у меня. И я стал самым несчастным существом в этом мире. С тех пор я ненавижу море и люблю. Потому что где-то там, в его водах моя Лариса. Но хватит об этом, какое бы имя ты хотела себе, тень?
Тень задумалась. Раньше ей казалось, что имена - это привилегия людей.
- Я бы хотела что-нибудь необычное и совсем не серое...
- Аделаида, Долорес, Джорджиана, Варвара?
Тень лишь покачала головой.
- Все то, что ты перечислил - грязное и избитое, людское и совсем не необычное.
- Что ж, раз так, я буду звать тебя...
- Нет, постой, - остановила его тень, - зови меня просто - Соль. Я слышала, у людей есть такая нота, самая красивая... Она будет напоминать мне о свободе.
- Ладно. Пусть будет по-твоему. Прости, Соль, но мне пора! - сказал кто-то, но тень его остановила.
- Подожди. Кто ты?
Кто-то засмеялся.
- Я? Я ветер...Всего-лишь ветер...
И он исчез, а через некоторое время появился снова. Они долго общались, глядя на радугу после дождя, любуясь звездным небом, высматривая на нем созвездие лебедя, играли в прятки с лунными бликами, слушали музыку старых парусов, ждали чего-то... Тень поняла, что обрела самого надежного друга на всем свете. Того, о ком мечтала... Кто не предаст и не оставит... Но вот как-то ветер спросил ее...
- Соль, скажи мне...
- Да?
- Если бы я тебя позвал с собой, в свой дом, ты бы согласилась уйти со мной?
Тень улыбнулась.
- В свой дом? Мне казалось, что ты, ветер, - вечный странник и у тебя нет дома.
Ветер лишь засмеялся.
- Так ты бы согласилась?
- С радостью. Но вот только это несбыточно. - Ответила она.
- Почему?
- Я не могу отойти от корабля даже на пару метров, мне не от чего отражаться. Ведь здесь нет ничего, кроме воды. А если ты устал, Ри, от морской свободы, то что ж... Я не буду держать тебя - уходи.
С этих пор они больше не разговаривали. Соль думала о том, что неправильно поступила, уйдя из своего города.
"Если бы я тогда послушала тех, злых теней. Они ведь говорили мне, чтобы я сняла розовые очки! Того, кого я искала, не существует. А то, что ветер оставил меня, узнав, что я не могу отойти от корабля - лишь подтверждение этому!
А ветер размышлял о своей Ларисе. Казалось ему, что он вновь загорелся к ней пламенной любовью, что нет на свете больше такого же существа, и что жить он без нее больше не может.
"Лариса, Лариса! Если бы ты сейчас была со мной. Ты была живая, задорная, настоящая! С тобой мне было весело, с тобой все казалось другим и необыкновенным! А эта тень... Соль... это ошибка. Лишь жалкая ошибка! Она меланхолична, скучна, но в то же время противоречива, я никак не могу подстроиться под нее. Она не похожа на тебя! И зачем я позвал ее с собой, в свой дом... Если она и этого не может!"
И решил тогда ветер сказать Соль все то, о чем думал. О том, что она не то существо, о том, что он ошибся, о том, что до сих пор любит Ларису и ничего с этим поделать не может. Но однажды позвав ее, чтобы навсегда покинуть, он не нашел ее.
- Соль!
Тишина.
- Соль, отзовись, мне нужно с тобой поговорить!
Но лишь шум разбивающихся о борт волн был ему ответом.
Тогда испугался ветер, что больше никогда не увидит свою Соль, не услышит ее голоса, и стал звать все громче и громче, стал искать ее по всему кораблю, звать, но она не откликалась.
- Соль, тень, пожалуйста, отзовись! Я люблю тебя, Соль.
И понял тогда ветер, что не может он и даже помыслить о своей жизни без маленькой тени, что все то, о чем он думал раньше, что хотел ей сейчас сказать - ничтожно. Но Соль нигде не было, и ветер заплакал, завыл, а с неба полетели холодные капли дождя.
- Ах, Соль... Если бы ты знала, какой я идиот! Я все себе придумал! Я не могу без тебя... Пожалуйста, тень... Пожалуйста, ответь мне хоть что-нибудь....
Но она не слышала его плача, не слышала его просьб, забившись в трюме в угол одной из кают. Соль тихо спала, и снился ей дом, и сказочный сад, и они с Ри, и их счастье. Ей снились фиолетовые бабочки и мотыльки, снились спелые груши на раскидистых летних деревьях, снился камин и тепло огня. Счастье снилось. Несбыточное, особенное.
Ри закончил рассказывать и печально вздохнул.
- Интересная история. А Соль – это настоящая девушка, или ты ее придумал?
- Это практически точная копия истории меня и моей жены. Она ждет меня дома.
Мальчик загорелся любопытством.
- Дома, это туда, куда мы идем, верно?
- Да.
- А куда мы идем?
- К моему учителю. Его зовут Антоний.
Но Ветров не унимался.
- Это тот, которого я видел три года назад, да? Ну скажи, это он?
Ри лишь отмахивался от мальчишки как мог, отвечая, что ничего сам не знает и лишь исполняет волю учителя – привести Алексея к нему.
За время дороги Ри многое рассказал о себе, о своей жене. О том, как жил до того, как повстречался с учителем. Но ни слова о том, как жил после, куда они идут и кто же этот загадочный Антоний. “Сам все увидишь”, – отвечал он.
Можно было бы долго рассказывать о той дороге в неизвестность, но это отдельная история, к тому же, не стоящая внимания и уж тем более того времени, что потратит читатель.
Скажу лишь то, что дули ветра, сменялись дни, светил убывающий месяц, лились дожди, больно хлестал по лицу мелкий град, а слух ласкал треск сверкающих искр от костра, путники шли, одежда их покрывалась пылью, кожа сгорала на солнце… Но не прошло и нескольких месяцев, как они поравнялись с высокими горами, на вершинах которых величественно покоились снежные шапки, а у подножия их раскинулись синие прозрачные озера и бескрайние цветущие луга. Чем дальше Алешка шел следом за Ри, тем больше понимал, что это место нравится ему все больше и больше. Запах луговых цветов сводил с ума, а бескрайние просторы напоминали родное море, пусть и не такое хмурое и безжалостное.
- Долго ли нам еще идти? – спросил как-то Алешка, втайне надеясь, что эти места ему не придется покидать никогда.
Ри лишь усмехнулся и махнул рукой вдаль.
- Видишь ту маленькую черную точку вдали?
Алеша Ветров всмотрелся вдаль. Чуть-чуть левее самой высокой горы на горизонте, внизу, что-то было.
- Это дом моего учителя. И твой отныне, надеюсь. Тебе, я уверен, там понравится.
Больше слов сказано не было. Так они прошли еще один день и немного другого. Под вечер они оказались у дома.
Алешка замер около него и не мог поверить своим глазам – все его надежды на что-либо необычное рухнули в одну секунду. Ему казалось, что дом “волшебника” должен выглядеть как-то иначе. Пока он шел вместе с Ри, ему представлялся огромный замок с тяжелыми воротами или, на худой конец, старая пещера. Да даже простой домик, с весьма причудливым орнаментом на стенах и черепичной крышей – и то хлеб. Но то, что это окажется обычный грубый сруб, скатанный из полусгнивших деревянных бревен и укрытый старым шифером?
- Что? Не так себе представлял “дом чародея”?
Алешка ничего не сказал и только, тяжело вздохнув, решительно направился к двери.
Он сделал шаг, затем еще. И с каждым новым движением сердце его, то замирало, то начинало бешено колотиться, вырываясь из груди на свободу. Еще один шаг. И вот уже кровь стучала в висках, а пальцы от напряжения сжались в кулаки. Алешка знал, что в нескольких метрах от него стоял Ри, можно было окликнуть его, чтобы он провел в дом, но Алешка не мог оторвать взгляда от заветной двери. Еще немного и кровь хлынула из носа, заливая пропылившуюся рубашку алыми каплями.
“Да что со мной такое?” – думал он, но отгонял эти мысли и все равно рвался идти вперед. И каждый вдох теперь давался ему с огромным усилием, а неловкое движение отзывалось режущей болью в сердце, как будто дом этот являлся чем-то, что могло его убить, что имело власть над ним и его, Алешкиной, жизнью.
Но вот боль ушла, воздух вновь наполнил легкие, а дрожащие пальцы коснулись прохладной проржавевшей ручки. Ветров потянул дверь на себя, и та со скрипом отворилась, обдавая путника сыростью и запахом каких-то сладковатых пряностей.
***
Было темно, лишь в углу горел маленький огонек, от которого по небольшой комнатке разбегались паутиной зловещие тени.
- Кто ты? – спросил кто-то.
Алешка пригляделся и понял, что “огонек” – это небольшой светильник, который находился в руках у седого старика, удобно устроившегося в плетеном кресле в углу комнаты.
- Я? Алешка. То есть, я хотел сказать, Алексей Ветров.
Старик засмеялся. Светильник в его руках затрясся, а тени затанцевали на стенах.
- А чего это у тебя твоя рубашка краской заляпана? Неужто ты художник? Нарисуешь хоть старика перед смертью, а то, глядишь, потомки так ничего обо мне и не узнают.
- Вы ошибаетесь. Я не художник, - перебил его мальчик. – И это не краска, это – кровь. Ваш дом меня не пускал!
- Ах, вот оно что! Дом! – воскликнул старик и даже слегка приподнялся со своего кресла, но тут дверь заскрипела, и в следующий миг Алешка узнал голос Ри.
- Учитель, я привел к тебе его, как ты и велел мне.
Старик кивнул.
- Спасибо, Ри. Ты останешься у нас сегодня?
Но он лишь покачал головой.
- Я бы с радостью, но меня ждет моя Соль. Ты знаешь, мне еще подниматься в горы.
- Что ж, тогда иди.
Алешка хотел было вмешаться в разговор, ему не хотелось, чтобы Ри, который стал ему настоящим другом за все это время, так просто взял и ушел, доставив его к этому старику, как какую-то посылку. Он хотел было уже обидеться, но Ри не дал ему это сделать.
Алешка надолго запомнил и этот момент. Людям всегда почему-то запоминаются именно такие, яркие моменты.
Ри подошел к нему и крепко обнял, прижав к себе, как тряпичную куклу.
- Знай, Алексей, где бы ты ни был, и где бы ни был я, в какие бы невзгоды не окунала нас судьба, ты стал для меня настоящим другом и останешься им навсегда. Я многое узнал о тебе в пути и немало рассказал о себе, я познал твое добро и твою злобу. Прости меня, если чем обидел, и спасибо за то, что сделал для меня. Я ухожу, но надеюсь на встречу с тобой. Мой дом находится высоко в горах и, я думаю, что когда ты немного подрастешь, то сможешь навестить меня. Я познакомлю тебя с Соль. А теперь – прощай.
С этими словами он исчез, а для Алешки Ветрова началась новая жизнь. Не раз он вспоминал Ри, не раз размышлял о нем по ночам, уткнувшись носом в подушку или наблюдая закат, всегда в его сердце было тепло, стоило лишь ему подумать о своем настоящем и единственном друге.
Едва за Ри захлопнулась дверь, старик, наконец, поднялся со своего кресла.
- Говоришь, тебя дом не пускал? – подозрительно прищурившись, спросил он.
Алешка кивнул.
- А скажи-ка мне, отрок, ты к дому с каким мыслями шел?
Мальчик не понял.
- Что значит “с какими”? С обычными! – заявил он, а старик только засмеялся в седую бороду.
- Обычных мыслей не бывает. А вот, ежели ты думал чего нехорошее про меня или, может, про дом, то это другой разговор.
Алешке стало стыдно.
- Думал, дедушка. Про дом. Вы не обижайтесь, но он какой-то грубый что ли…
Старик закашлялся.
- Ну, во-первых, умоляю тебя, не называй меня “дедушкой”. Это, как бы тебе помягче сказать, попахивает какой-то пренебрежительностью к моему опыту и мудрости, к тому же “дедушка” – это ласковое название, а я, знаешь ли, совсем не добряк, старость сделала меня вредным и ворчливым. Если хочешь, можешь за спиной называть “старым хрычом” или “мерзкой старикашкой”, но “дедушка” – это перебор. Я бы предпочитал, чтобы ты называл меня просто - отец Антоний. А во-вторых, дом мой не простой, чувствует все, а значится – живой. А если он кажется тебе грубым, что ж, ты его и переделаешь. Можешь браться за работу прямо сейчас. Кисти, краска – там, в дальнем углу, за столиком.
- Но как же, де…то есть, отец Антоний! А где я буду спать? А покормить с дороги? Да Вы даже имени моего не спросили!
Отец Антоний тяжко вздохнул и поставил светильник, что прежде так и продолжал держать в руках, на маленький письменный стол у дальней стены.
- Ишь! Какая хилая молодежь пошла, да наглая! Покорми их, напои их, да спать уложи… Я что, нянька тебе?! Сам ничего сделать не сможешь?! А по поводу имени, так ты сам назвался, когда в дом прошел. Забыл что ли? Да оно мне, кстати, имя твое, и не нужно. Храни его и оберегай и, главное, не затаскивай, да сделай так, чтобы его уважали.
- Но как Вы меня тогда звать будете? – удивился Алешка.
Старик только хмыкнул. Ехидно так.
- А чегось тебя звать-то, да выдумывать? Художник, он и в Африке художник.
Ветров хотел было возмутиться, он ведь и кисточки никогда в руках не держал, а тут “художником” вдруг стал. Но увидев взгляд старика, решил смириться. Какая, в сущности, разница? Хоть горшком назови, только в печь не ставь.
С этими словами старик вышел вон из дома, небрежно кинув мальчику, что если тот очень хочет, то может спать на лавке, за печкой, а продукты в погребе.
В доме отца Антония уснуть Алешке было нелегко. Во-первых, возмущался голодный желудок. В погреб за продуктами он спускаться не стал, побоялся (А вдруг там крысы?!), выпил молока из крынки, что нашел на столе. Во-вторых, все было чужое, неприятное, холодное. На жесткой лавке быстро затекла спина. Всю ночь он проворочался, пытаясь устроиться поудобней, до тех пор, пока не пришел отец Антоний и, сжалившись, не достал мальчишке с чердака лишнюю подушку с одеялом.
И снились Алешке сны. Чудесные, удивительные, таинственные… Снился кот белый, ласковый и очень пушистый. Небо снилось и поле ромашковое…. Кто-то сказал ему давно, что ромашки – это особенные цветы, они желания исполняют, нужно лишь загадать и в самом сердце желание держать. И смотрит Алешка на это поле, а самому хочется ворваться в его беспечность и утонуть в луговом аромате, упасть на спину, широко раскинув руки, чтобы ромашки нос щекотали, и смотреть на вечное небо… Но потом вдруг резко потемнело вокруг, набежали тучи, раздался оглушительный гром, сверкнула пара-тройка молний, а сверху на лицо и распахнутую грудь полились противные ледяные струи дождя. А потом Алешка проснулся.
***
Дождь отчего-то не закончился, ледяная вода продолжала заливать лицо и тело. Алешка с силой разлепил глаза и приподнялся на жесткой лавке.
Отец Антоний поливал мальчишку сверху водой из вчерашней крынки, где хранилось ранее молоко.
- Отец Антоний! Вы чего?! Я же спал?! Зачем водой-то? – подскочил Алешка, выжимая мокрую рубашку и стряхивая ледяные капли с лица.
Антоний поставил уже пустую крынку на дощатый пол и, прищурившись, оглядел Алешку при свете дня.
- А как же ж, ежели ты петуха не услышал, рассвет проспал, я тебя будить пришел, так ты в меня подушкой запустил. Я с тобой возиться не буду! В следующий раз кипятком полью, коли не проснешься. Весь день проспал, лодырь!
С этими словами старик повернулся к Алеше спиной и подошел к печи. Наклонившись, вытащил оттуда небольшой горшок, накрытый полотенцем, и поставил на стол.
- Умыться можешь во дворе, там колодец, твой завтрак на столе. Я ушел на озеро, сети у меня там, и, будь любезен, покрась наличники у дома, краска, как я уже говорил, в углу.
Делать нечего, Алешка потащился на улицу к колодцу. Вода из него была ледяная, еще пуще той, которой отец Антоний его с утра поливал. От былого сна не осталось и следа. Кое-как утеревшись рукавом и так залитой рубахи, Алешка прошел в дом, подозрительно покосившись перед этим на наличники, которые ему предстояло покрасить. В горшочке на столе остывала гречка. Наевшись, Алешка нашел в углу кисти и краску непонятного цвета и, выйдя на улицу, принялся за работу.
Наличники были старые, прогнившие. По-хорошему, их следовало бы вообще поменять, но Алешка решил отцу Антонию об этом даже не заикаться, догадываясь, на чьи плечи ляжет работа по их замене.
В итоге краска оказалась темно-серой и если хоть как-то и украшала дом, то только тем, что скрывала под собой сгнившую древесину.
Справившись с работой, Алешка сел у двери на крылечке, блаженно прислонившись спиной к стене и отскребая краску с ладоней. Вечерело. Солнце неспешно опускалось за горные вершины, ослепляя глаза своим сиянием и окрашивая небо в малиновый цвет.
“Странный закат… Я привык видеть, как солнце тонет в море. Каждый день, я видел именно эту картину. Его лучи заливали все вокруг, скользили по серым отвесным скалам, искрились на воде. И я слышал крики чаек, изо дня в день наблюдал их танцы над водой. А сейчас… Сейчас я вижу нечто прямо противоположное… Тишина вокруг, редко когда прокричит какая-нибудь горная птица, солнце заходит за горы, запах совсем другой, цветущими травами и ветер… Вечный ветер. Интересно, как там поживает Ри? Встретился ли он со своей Соль? Он рассказывал, что она не хотела его отпускать, боялась, что он не вернется. Дождалась ли она?” – размышлял мальчик, пока кто-то не коснулся его плеча.
- Ага. Отдыхаем, значит!
Алешка поднял голову и лицезрел нависшего над ним отца Антония со свертком в руках, который очень пах рыбой и отчего-то болотной тиной.
- Да. Но я все сделал, то, что Вы мне велели.
Старик внимательно оглядел перекрашенные наличники.
- Что-то мне цвет не нравится… Залезь в погреб, возьми другую краску и перекрась.
- Но цвет нормальный! Я устал за сегодня! – попытался возразить Алешка, но Антоний был неумолим.
- А я сказал, перекрась! Тоже мне, Художник! – хмыкнул он и ушел в дом. А через минуту принес новую банку с краской.
Алешка вздохнул, взял вновь в руки кисть и открыл банку. Краска была ярко зеленой. Ужаснувшись про себя, Алешка хотел было попросить у старика другую, но побоялся, списав все на странный вкус отца Антония.
Уже совсем стемнело, когда он закончил работу. Уставшая рука ныла, будто бы Алешка ей пудовые гири поднимал. Когда он зашел в дом, Антоний лежал на печи и что-то читал при свете старой керосиновой лампы. На столе стояла тарелка с уже остывшей ухой.
- Что-то ты долго возился! – ворчливо проскрипел старик, но Алеша благоразумно промолчал, накинувшись на еду. Отец Антоний только хмыкнул и продолжил чтение.
Поев, Алешка улегся спать. С жесткой лавкой он уже смирился, только вот в голову лезли различные мысли, мешающие спать. Вспомнилась мать, вспомнились давние ссоры, дом, друзья и море… Чайки на берегу, запах рыбы и соленые пенные брызги. А еще вспомнился тот день… С которого все началось… С которого все изменилось.
- Отец Антоний! – шепотом позвал он.
- Ну чего тебе? – ворчливо донеслось с печки.
- Скажите, а это Вы тогда меня у моря нашли?
В комнате воцарилось молчание, однако, Алешка отчего-то точно знал, что старик улыбается.
- Ну, скажите, Вы или нет?
Отец Антоний ничего не ответил, лишь беспокойно вздохнул и провалился в сон, а вслед за ним и Алеша.
***
- Ты чего же это натворил, ирод?!
Цепкая рука в одно мгновение стащила с мальчишки одеяло. Алешка Ветров распахнул глаза и первое время пытался понять, где он находится и что происходит. Но быстро опомнился и, припомнив вчерашнюю ледяную воду, быстрее вскочил с лавки и вопросительно уставился на отца Антония. Тот в гневе был особенно страшен. Седые патлы растрепались, нечесаная борода стояла дыбом, а ветхий черный балахон был изрядно помят. Лицо же его выражало настолько разнообразную гамму чувств, что было непонятно, сердится ли он или просто в ярости.
-Да что Вы на меня накинулись? Что не так?
- Не так?! Не ТАК?! Ты еще смеешь спрашивать?! – заорал старик, потрясая тяжелым кулаком, – Ты, Художник, какой краской наличники покрасил?!
Алешка вспомнил ярко-зеленую краску, в цвет молодой весенней травы, и тяжело вздохнул.
- Как это “какой”? Той, которую Вы дали! Я думал, Вам этот цвет нравится!
- А у тебя что, своих глаз нет?! Я в темноте в погребе ничего не вижу! Понадеялся на тебя, решил тебе свободы немного дать, возможность проявить себя, а ты! Тебе что, лень было три метра в дом пройти и переспросить?
Алешка молчал и боялся слово лишнее сказать, поеживаясь от холода раннего утра. Похоже, солнце только поднялось из-за далеких горных хребтов, слегка разукрасив небо розовой зарей. И птицы что-то раскричались. Алешка подумал о том, что он в этих местах уже второй день и ни разу не отошел и на пару метров от дома. Было бы неплохо прогуляться где-нибудь на закате. Только сперва, он разберется с этими уже надоевшими наличниками!
Завтрака Алешка не получил. Лишь только умылся во дворе. Отец Антоний молча передал ему ведерко с кистями и новую банку, с уже, слава Богу, нормальным цветом.
“Вредный старик, - думал Алешка, - все ему не то, и как его Ри терпел?! Странно, друг рассказывал о неслыханной мудрости отца Антония, о том, сколько историй он может рассказать и знаний передать. Но пока только за первые два дня Алешка Ветров от Антония ничего кроме ледяной воды да вечных понуканий не видел”. Красить в третий раз одни и те же наличники было лень, очень хотелось спать, а солнце, вставая из-за гор, щекотало нос и щеки, отчего очень хотелось чихать. Желудок первые десять минут робко напоминал о себе, но через полчаса его начало буквально сводить от голода. Алешка смотрел на то, как кисть с краской лениво ползает вверх – вниз, смотрел на окружающую красоту, видел через окно, как отец Антоний в доме намазывает толстым слоем на хлеб масло и отчего-то ему становилось очень тоскливо.
“И чего он на меня взъелся? Из-за того, что я его дом грубым тогда назвал? Так это правда, а на правду не обижаются! И вообще, рассказал бы что-нибудь интересное что ли, а то прицепился со своей краской! И называет по странному, Художник… Да он рисовать даже не умеет, а тут так сразу…” – но додумать он не успел.
- Ну что, Художник, вижу, получается у тебя неплохо! Красота! Сразу дом светлее да чище стал! Вот теперь молодец, ничего худого не скажу.
Алешка даже кисточку выронил от удивления. Чтобы от отца Антония похвалу услышать?!
- Ну чего молчишь? Засмущался от скромности?
- Если честно, то я не ожидал, что Вы меня похвалите, - признался мальчик, а отец Антоний засмеялся.
- Ну, это правильно, что не ожидал. А то нехорошо получается, когда наоборот – люди ждут одной похвалы и воспринимают ее как должное. А чуть что не так, так им слова не скажи. Считай, что это особая наука против гордыни. Смирение называется. А ты, Алешка, эту науку вчера только познавать начал, и, кстати, хорошо у тебя дело это пошло, вон, как дом преобразился сразу! За это, так и быть, я тебя отблагодарю, возьму сегодня с собой на озеро, места красивые покажу, да удочку выделю. Да только перед этим позавтракай ,как следует, а то голодный ты далеко не уйдешь!
Алешка просиял и кинулся в дом.
Дорога до озера была длинной. Идти пришлось долго, узкая тропинка шла по крутым горным склонам. Алешка шел след вслед за отцом Антонием и боялся лишний раз оступиться, чтобы не упасть в глубокую пропасть. И всюду тянулись отвесные каменные стены, поросшие зеленым мхом. Казалось, что еще немного и каменная мощь вытеснит Алешку и поглотит в своей черной горной вечности.
Через пару часов дорога выровнялась, и путники очутились в поистине удивительном месте. Горы здесь образовывали нечто вроде кольца, напоминая огромную каменную чашу. На самом ее дне покоилось холодное синее озеро.
Чем ближе Алешка подходил к озеру, тем больше ему казалось, что он попал в какую-то особенную, чудесную сказку, рассказанную неизвестным писателем. Здесь все цвело, кустарники, мелкие горные цветочки, деревья были наполнены жизненной свежестью, птицы пели так, что перехватывало дыханье и хотелось закрыть глаза и слушать их, слушать… Чтобы сердце билось в такт их прекрасному пению…
- Ну что, нравится тебе мое озеро? – с улыбкой спросил отец Антоний, пробираясь сквозь заросли колючего кустарника к каменистому берегу.
- Ага… - восхищенно протянул Алешка. - А почему оно Ваше?
- Так кому оно кроме меня нужно? К тому же, природа – это не вещь. Ее нельзя купить или украсть. Ее лишь можно понять. Тогда она навек станет твоей неотъемлемой частью. Это нечто большее, чем обычная человеческая дружба. Это – вечность.
- Значит, это озеро стало Вашей частью?
Старик ничего не ответил. К этому времени они оказались на скалистом берегу. Внизу расстилалась кристально-чистая водная гладь, сквозь которую было видно и кудрявые водоросли и редко проплывающую рыбу.
- Как удочку-то держать, надеюсь, знаешь?
Алешка, все детство проживший у моря, лишь молча принял из рук у отца Антония рыболовную снасть и, удобно установив ее на двух рогатых веточках, сел рядом, созерцая красоту вокруг. Старик сам удить не стал и, подстелив на камни старое покрывало, улегся на него и, блаженно прикрыв глаза, задремал.
“Как красив этот мир… Все, что находится в нем, каждое его творение. И как мало он нужен людям. Правду говорит отец Антоний про озеро. Оно ведь такое красивое, молчаливое и прекрасное, и ведь знают люди, что есть на свете такая красота и такой желанный покой, но им оно не нужно. Им лишь нужны “материальные блага”, как они выражаются. Но что их временная материальность по сравнению с этим бескрайним богатством, которое невозможно описать словами”, - размышлял Алешка, изредка поглядывая на поплавок.
Не прошло и пары часов, как небольшое жестяное ведерко наполнилось плескающейся рыбой.
- Отец Антоний! – позвал Алешка и легонько коснулся его плеча.
Старик открыл глаза, поглядел на Алешкин улов и только лишь покачал головой.
- Дай-ка сюда свое ведерко!
И с этими словами он взял его в руки, подошел к самому краю воды и выпустил половину рыбы.
- Вы что?! – закричал Алешка, который очень гордился своей работой.
- Как это что? А дать рыбе шанс пожить еще? – засмеялся старик, возвращая мальчишке ополовиненный улов.
- Какой шанс?! Я же два часа сидел, боялся шевельнуться! – возмутился Алеша Ветров.
- Ох, все Вам, неучам, разъяснять приходится! Много этой рыбы нам, всю мы ее за один вечер не съедим вдвоем, лишь пропадет зря! А этого количества нам вполне достаточно. Всякой твари нужно дать шанс прожить подольше, если он возможен. Вот так.
Старик потянулся, размял затекшие косточки и неспешно пошел в обратную сторону.
***
На следующее утро Алешка проснулся самостоятельно, хотя, обещанного отцом Антонием петуха так и не услышал. Самого старика нигде не было. Алеша немного полежал, а затем встал со своей лавки, откинув тонкое одеяло, и лениво прошелся по комнате, звонко шлепая по дощатому полу босыми ногами. Затем заглянул в печь, нашел там уже приготовленную кашу и только собирался позавтракать, как дверь в дом со скрипом отворилась, и на пороге появился хмурый отец Антоний в истертых сапогах и легкой куртке, перепачканной илом и землей.
- Ага, проснулся, дармоед!
Алешка, уже понадеявшийся, что вчерашнее благодушное настроение останется с отцом Антонием подольше, снова тяжело вздохнул.
- Чего вздыхаешь? Гляжу, завтрак ты нашел, да вот только прежде поди на улицу, там ведерко стоит. Так ты в него воды с колодца набери и меня позови.
Алешка вышел на улицу, набрал полное ведро ледяной воды, как велел старик, и крикнул его.
Отец Антоний вышел из дома и, поравнявшись с Алешкой, оглядел с ног до головы и велел снимать рубаху.
- Зачем? – удивился мальчик, но под тяжелым взглядом старика повиновался.
- Меньше спрашивай. Буду из тебя настоящего человека делать. А то доходяга какой-то! Одни ребра торчат. Мне тут хилые да болезные не нужны!
И прежде чем Алешка успел понять, что сейчас произойдет, отец Антоний словно пушинку поднял полное ведро воды и опрокинул его на мальчишку.
- Ну вот теперь, доброе утро, Художник! – заулыбался старик и даже слегка похлопал по плечу стучащего зубами от холода мокрого Алешку.
- За что Вы так со мной? Мне же холодно! Я простужусь, заболею воспалением легких и умру. Вы меня убить хотите, да, отец Антоний? – жалобно протянул Алеша, а отец Антоний, кажется, от этих слов еще больше развеселился.
- Ах, холодно тебе! Бедненький! Сейчас вокруг дома семнадцать кругов пробежишь и согреешься!
Алешка попытался отмахнуться от старика и убежать в дом, но тот начал сердиться.
- Давай-давай! Пробежишь – можешь идти завтракать. А нет – ходи весь день голодный. Выбор за тобой.
Завтракать Алешка пришел с заплетающимися ногами и, не глядя на отца Антония, молча рухнул за стол. Сил не хватало даже на то, чтобы поднять в руках ложку.
- Даа… - протянул старик, глядя на изможденного мальчишку. – Совсем ты плох. А я хотел тебе сегодня интересную работу подкинуть, думал, поможешь мне…
Алешка заинтересованно посмотрел на отца Антония.
- Там у озера, где мы вчера были, я лодку старую нашел. Да вот только течет она. Если хочешь, могу выделить тебе инструменты – починишь, подлатаешь, да можешь себе забирать. Управляться, надеюсь, с ней умеешь?
Алешка, влюбленный в море, воду и все детство убегающий покататься на лодке с друзьями, оживился.
- Могу забирать себе?! А Вам она не нужна?
Отец Антоний пожал плечами.
- Да на что она мне? У меня своя спрятана, особенная, с секретом. А с этой делай что хочешь! Дорогу-то до озера найдешь?
- Найду! - ответил Алешка и, кое-как доковыряв свою кашу, кинулся собираться на озеро.
Когда он уходил, солнце било прямо в глаза, и он щурился, пытаясь разобрать дорогу. Странно, когда он шел вслед за отцом Антонием, ему казалось, что прошла целая вечность. А теперь он с легкостью добрался до озера всего за полчаса, легко и быстро. И каменные стены уже не казались угрожающе-страшными и ущелья и пропасти не столько пугали, сколько настораживали. Лодку Алешка нашел сразу. Она лежала на берегу на том самом месте, куда отец Антоний вчера приводил Алешку. Лодка была старая, с облупившейся синей краской, с отчетливой пробоиной в носовой части. Мальчишка сел возле нее и провел рукой по влажному дереву. Сразу вспомнились веселые дни, что он проводил с друзьями, вспомнился плеск волн о старые борта и скрип весел в уключинах.
Залатал Алешка лодку быстро, не прошло и часа. Еще полчаса стаскивал ее на воду, отчаянно толкая слабыми руками к озеру и оставляя на влажной земле, перемешанной с камнями, рыхлые следы. Когда же усилия его увенчались успехом, Алешка понял, что совершенно устал. День постепенно клонился к вечеру, с озера дул прохладный ветер. Алешка немного толкнул лодку вперед и с легкостью запрыгнул внутрь. Заскрипели весла, а Алешка с наслаждением закрыл глаза, вдыхая влажный озерный воздух, пахнущий рыбой и водорослями. С каждым новым гребком лодка все отдалялась от берега, плавно следуя по безупречной водной глади.
“Интересно, что там, на той стороне озера? – думал Алеша. – Может, там особенный загадочный город или сказочные неизведанные земли?”
Но чем ближе мальчик подплывал к противоположному берегу, тем больше его охватывало разочарование. Никакой сказки там не было, лишь немного относительно ровной поверхности по берегу, а позади все бесконечные горные хребты, припорошенные сверху седым снегом.
Причалив к берегу, Алешка спрыгнул на землю и огляделся. Берег как берег. Вода, ил и камни, небольшие деревца и кустарники. На этом вся “сказочность” заканчивалась. Лишь какие-то птицы кричали вдалеке, да ветер выл под вечер.
Еще немного постояв, мальчишка заскучал и отправился в обратный путь. Лодку он спрятал в зарослях ивового кустарника, и уже на закате пришел домой.
Старик сидел на узкой лавочке у дома и что-то вырезал из дерева острым маленьким ножичком, периодически кашляя и бормоча себе что-то под нос. На Алешку он даже не обернулся, бросив что-то вроде: “Явился, не запылился! Ужин на столе”.
Алеша лишь пожал плечами, уже привыкнув к такому тону, и мрачно сел за стол. Было скучно. В перспективе маячили несколько лет проживания со стариком, с его вечными окриками и заскоками. Еще ладно бы, если бы помимо старика кто-нибудь в доме был, так нет! Куда там! Ни одной живой души в радиусе нескольких километров. Одна отрада – лодка, да только что толку в ней, если озеро небольшое, далеко все равно не уплывешь.
- Ну как там мое озеро поживает? – сухо поинтересовался отец Антоний, еле слышно прошмыгнув в дом.
- Нормально. – Буркнул в ответ Алешка, продолжая в красках представлять себе несколько лет жизни в подобном одиночестве и скуке.
- Что-то не нравишься ты мне сегодня, Художник. Не случилось ли чего?
- Нет, все нормально.
- Ну что ж, нормально так нормально. А я тут пришел тебе рассказать об одном удивительном месте на озере, думал, ты заскучал. А раз у тебя все хорошо, я тогда пошел… - протянул старик, хитро поглядывая за реакцией мальчишки.
Алешка, услышав про “удивительное” место, тут же ожил.
- Отец Антоний, умоляю, расскажите!
- Хорошо. Но с условием, что завтра ты туда не пойдешь, ты мне будешь нужен здесь в доме.
Алеша Ветров кивнул и с любопытством уставился на старика.
- Ты ведь сегодня на озере был? Так вот. Озеро то, не простое. С берега кажется, будто лужа лужей, да вот только слыхал я, что где-то с дальнего его края, у скал, соединяется оно с пещерой, проходя через которую, вода попадает в уже совсем иные места. Это что-то особенное, необыкновенное… Что-то вроде моря, образованного в самой каменной толще. Люди об этом чуде природы ничего не знают, да и я толком не видел. А вот друг твой, Ри, его вдоль и поперек исплавал. Говорил даже, что где-то в этой пещере клад свой зарыл, особенный, для потомков.
Алешка слушал раскрыв рот, уже прокручивая в мыслях, как вплывает в горную пещеру, попадая в прозрачное море, разыскивает таинственный клад Ри и…
- Так вот. Если хочешь, чтобы я указал тебе, где точно находится пещера, завтра прополешь мне весь огород, согласен?
Алешка лишь счастливо закивал головой и побыстрее отправился спать, лишь бы только поскорее наступило “завтра”.
Весь следующий день Алешка трудился не покладая рук. И траву вокруг дома скосил, и небольшой огородик за домом обиходил, рыбу с озера принес , ни минуты не присел, все мотался по поручениям отца Антония. Лишь к вечеру тот соизволил вальяжно развалиться на печи и начать свой рассказ о таинственной пещере.
- Значится так… Находится эта пещера у дальнего края озера. Если прямо идти к нему той дорогой, что я тебе показал, то, как раз, окажешься у того места, где скалы видны. До них доплывешь на лодке, займет это у тебя около полутора часа. Дальше поплывешь вдоль каменной стены, увидишь небольшой грот. Если к веслам с детства приучен, то для тебя не составит труда забраться внутрь. Только ты вот что, далеко не заплывай, а то сгинешь там, и никто тебя не отыщет. Если решишь все-таки завтра туда наведаться, то учти, к восьми вечера если дома не будешь, можешь больше не приходить, обозлюсь на тебя.
Но Алешка слушал отца Антония рассеянно и невнимательно, голова его была забита совсем другими мыслями.
“Старик говорил, что в пещере Ри запрятал какой-то свой, особенный клад. Что бы это могло быть? Зная друга, можно гарантировать, что это не золото и не дорогие каменья… Но что же это тогда? И почему именно эта пещера стала для него надежным убежищем тайн?”
- Отец Антонииий! – протянул Алешка.
Старик лишь презрительно хмыкнул, догадавшись, что половину рассказа Алешка благополучно пропустил.
- Чего тебе, Художник?
- А Ри далеко живет?
Антоний тяжко вздохнул и заворочался на печи, пытаясь устроиться поудобнее.
- Далековато. Слишком высоко забрался в горы. Он у нас птица гордая, вольная. Все бы ему поближе к солнцу, к ветру, чтобы все с высоты видеть. Не только высоты материальной, но и духовной. Сколько помню его, всегда ко мне с расспросами приставал, учиться желал моей особой науке. И ведь выучился!
- О какой такой науке Вы говорите?
- О, это всем наукам наука. Некоторые неграмотные или же просто не очень умные люди, называют это магией, хотя это разительно от нее отличается. Магия – грязь и взывание к нечистым силам для того, чтобы насытить свою гордыню и жадность. Я же всего лишь умею несколько больше остальных, да и то, только потому, что веду отшельнический образ жизни, да природу понимаю и знаю лучше других.
- Странно. Я никогда не видел, чтобы Вы, отец Антоний, творили что-нибудь необыкновенное, волшебное. ..
Старик лишь только еле слышно засмеялся, ответил, что раз не видел, значит, не положено было, и мирно уснул, погрузившись в сладкую пелену призрачных грез.
***
Старая лодка покачивалась на небольших озерных волнах, ветер трепал влажные волосы, а скрип весел в уключинах убаюкивал лучше всякой колыбельной. Перед Алешкой неприступной стеной возвышались серые скалы. Вода то с плеском захлестывала каменные глыбы, то осторожно ласкала их своей озерной нежностью…
Мальчик все никак не мог найти вход в таинственную пещеру.
“Неужели отец Антоний меня обманул, посмеяться решил! Или опять смирению поучить, мало ему!” – думал Алешка, а горло сдавливала обида и горечь разочарования. Он уже около получаса исплавал всю каменную стену, но никакого грота и пещеры там не нашел. И вот, в тот момент, когда Алеша уже решил поворачивать к дому, он заметил, что вода в одном месте куда-то уходит, словно просачиваясь сквозь камень. Подплыв же ближе, мальчик увидел то, что скрывало озеро от посторонних глаз уже не одну сотню лет…
- Вот оно.. . – шепнул сам себе Алешка, утопая в темной вечности.
Это было чудо природы. В плотном каменном мешке, укутанном ровным сиянием, плескалась кристально-чистая вода, отражая в себе тяжелые выросты сталактитов и сталагмитов, где-то на каменном дне плавала какая-то мелкая рыбешка, блестя чешуей, прохлада укутывала тело мальчика. Тихий скрип весел, плеск воды многогранное эхо увеличивало в тысячи раз, наводя какой-то особый, чуть ли не священный ужас. Это было действительно необычно и восхитительно, так, что у Алешки перехватило дыхание, а сердце то замирало в груди, то начинало бешено колотиться.
- Я здесь, Ри! Слышишь? Я в твоей пещере! – неизвестно зачем крикнул Алешка, а эхо подхватило его звучный голос, искажая его и растягивая…
- Это я! Художник!
“Худооооожнииииик” - словно откликнулась на его слова пещера.
Алешка увидел в дальнем углу небольшой каменный выступ и подплыл к нему, осторожно переступая на сырой скользкий камень из лодки.
Отсюда вид открывался гораздо лучше. Если бы от восторга можно бы было умереть, то Алешка, наверное, уже минут десять был бы без сознания. Но он был жив и продолжал оглядываться по сторонам, открывая в пещере все новые чудеса и грани.
Внезапно под сапогом у мальчика что-то противно хрустнуло, взгляд его упал вниз на камень и Алешка с удивлением поднял из сырости серебряный кулон на замке на длинной толстой цепочке. Открыть его практически не составило труда. Внутри, ничуть не пострадав от грязи и вечной влаги, покоилась маленькая фотография очень юной девушки, с наивными и очень нежными чертами лица, которые словно подчеркивали ее хрупкость и изящество. Внизу очень мелким почерком была сделана приписка: “Ри, вечному страннику. С надеждой на встречу, Соль”.
- Вот я и нашел твой клад, Ри. Как все просто… Ведь самое дорогое для тебя спрятано в твоем сердце.
Алешка спрятал кулон в карман куртки и, вновь спрыгнув в лодку, поплыл к выходу из пещеры.
К восьми домой он не успел.
***
Дверь старик не открыл. На жалобные стоны и стук в стекло не отвечал и лишь молча задвинул изнутри дома тяжелые шторы.
“Обиделся” – решил Алешка, еще пару раз постучал в дверь, но, так и не дождавшись ответа, устроился на ночлег на крыльце, подложив под голову худую бледную руку и долго думая, перед тем как уснуть, о Ри и Соль, о том, какой была их судьба. И сможет ли он, Алешка, хоть как-то приблизить к ним свою никчемную жизнь.
Настала ночь, укрыв своим одеялом все вокруг, холод начал пробираться под куртку, отчего мальчик во сне ежился и пытался свернуться как мартовский кот, клубком, лишь бы не отдавать даже малую частичку своего тепла ночи. Проспал он недолго, когда проснулся, луна висла мутным диском, а звезды почти потухли. Вдалеке медленно выползал из-за горных вершин первый лучик утреннего света. Прошло еще некоторое время, Алешка заворожено лицезрел рассвет, но как только небо покрылось розовой краской, с окружающим миром начало что-то происходить.
Где-то робко подала голос какая-то ранняя птичка, вслед за ней раздалась еще одна неуверенная трель, потом еще… Уже через полчаса поляну заливала многоголосая утренняя мелодия певчих птиц, нежная и тревожная, как только что выпавшая роса. Алешка с удивлением обнаружил, что все птицы слетаются к дому отца Антония, забиваются на крыши, устаиваются на высоких деревьях и раскидистых кустарниках.
Прошло время, птиц становилось все больше и больше, на какой-то миг Алешке показалось, что если их число не убавится, то вскоре они облепят весь дом.
- Ну что разгалделись, глупые! Хлеба моего хотите?
Дверь скрипнула, отец Антоний вышел на крыльцо, а затем спустился вниз, с презрением переступив через лежащего на крыльце Алешку.
- Кушайте, хорошие мои, только Вы то меня и любите…
Птицы слетались к отцу Антонию отовсюду, они садились к нему на плечи, на старые худые руки и склевывали накрошенный хлеб из протянутых ладоней. Казалось, что птицы будто считают старика своим неопровержимым правителем и царем, любя при этом и безмерно доверяя. Никогда ранее мальчик не видел такого чуда, чтобы дикие птицы сами в ладони садились…
Через минут пятнадцать отец Антоний подошел к Алешке и велел ему убираться в дом – завтракать.
Алешка уныло поплелся в дом, не ожидая ничего хорошего.
Отец Антоний был сердит, на Алешку он даже не взглянул, молча поставив перед ним кувшин с молоком и хлеб с маслом. Сам старик устроился в кресле с какой-то книжецей и долго пытался вчитаться, однако, книга не шла, и вскоре отец Антоний сменил гнев на милость и даже подсел рядом с Алешкой за стол.
- Ну как, нашел пещеру?
Алешка кивнул, откусывая бутерброд с маслом.
- Нашел. Вы бы знали как там красиво!
- Я и получше места видал!
Мальчик удивился. Его воображение было не в состоянии представить, что же может быть еще лучше.
- Получше?
- Да.
- Но что же может быть лучше, отец Антоний? Я видел и цветущие горные луга и кристальную воду озер, я видел это чудо вчера, в пещере! А Вы утверждаете, что видели еще нечто более прекрасное и удивительное!
- Как тебе живая человеческая душа, ум? Что скажешь, художник? Глядел когда-нибудь чью-нибудь душу?
Алешка неуверенно замотал головой.
- Но это же невозможно… К тому же, как можно сопоставить человеческую душу и прелести природы! Чушь!
Отец Антоний только улыбнулся в седую бороду.
- Ты, художник, жуй лучше хлеб! А при случае я покажу тебе душу. Только вот увидишь ты не все. А если слушаться меня будешь, то и научу кое-чему. Огорчил ты меня вчера… Так я это дело поправлю!
- Простите, отец Антоний…. – начал было Алеша, но старик его перебил.
- Никаких “простите”! Думаешь, если сделаешь наивные глаза и пропищишь себе под нос что-то жалобно, то это с твоей души пятно смоет? Ну уж нет! Ты мне скажи лучше, ты читать умеешь?
Мальчишка кивнул.
- Что ж, замечательно! Возьмешь книгу, что у меня на кресле лежит, прочитаешь, а к вечеру мне перескажешь, с подробностями!
С этими словами отец Антоний противно усмехнулся и вышел вон из дома. А Алешка лениво подошел к креслу и взял книгу в желтой обложке, полистал и тут же подавил в себе зевок. Книга являла собой обыкновенный и самый заурядный травник. Алешка сел в кресло, открыл первую страницу и принялся читать.
Потекли минуты, затем часы. Алешка уже пролистывал страницы через одну, а в голове смешались донник, болиголов и хна, айва, барбарис. Казалось, что еще чуть-чуть и Алешку просто разорвет от всех этих лекарственных растений.
Старик пришел под вечер, волоча за спиной тяжелую сумку с продуктами, видимо, ходил в деревню. Поставив свою ношу на стол, он первым делом подошел к Алешке, убрал из его рук травник и достал из-за пазухи какие-то три тонких стебелька с блеклыми цветочками.
- Скажи-ка мне, художник, что из этих трех растений по твоему мнению ядовито, а?
Алешка вгляделся в зачахшие растения и попытался вытащить из всей травяной каши в голове хоть что-нибудь похожее. Ехидный взгляд отца Антония не давал сосредоточиться, однако, сказать нужно было хоть что-то, и Алешка наобум вытащил первый попавшийся стебель из рук старика.
- Вот это… Болиголов крапчатый.. . Только не знаю где Вы его достали, он вроде на болотах растет.
Старик усмехнулся и растения убрал.
- Верно! Ишь, умник… Где взял… В деревне, что у подножия гор. Весь день проходил, устал как собака, но зато еду принес…
- Отец Антоний, а почему Вы…кхм...”отец” ? Так же вроде священников зовут. А я ни разу не видел, как Вы молитесь.
Старик улыбнулся.
- Это долгая история… А то, что не видишь, так значит плохо смотришь! Дрыхнуть надо меньше, вот что!
- Отец Антонииий! – не успокоился Алешка.
- Ну чего тебе? – ответил тот, с ворчанием забираясь на печь.
- Вы обещали душу показать.
- Вот прицепился-то! Ладно, ложись на лавку, закрой глаза, да слушай, что я тебе скажу!
Алешка с готовностью улегся на узкую постель и крепко зажмурил глаза.
- Да не так, неуч! Сделай вдох, расслабь все мышцы своего тела, представь чистое голубое небо и ветер в лицо… Представил?
- Угу.
- Так. Теперь подумай обо мне.
Алешка в красках представил ворчливого отца Антония, выливающего на него ведро ледяной воды.
- Без эмоций представь, в спокойном состоянии, слышишь! Эмоции отвлекают! – продолжал старик, словно читая мысли Алешки.
- Угу. – откликнулся мальчик, хотя представить спокойного отца Антония было сложно.
- Теперь снова небо…
- Ну.
- А теперь вспомни то чувство, что испытал, представив меня, и как бы наложи его на светлое небо. Получается?
- Нет. Только небо и все.
- Расслабься. Еще один вдох. Вот перед тобой небо, без облаков, просто чистое и синевато-голубое. Ветер в лицо. А теперь ты чувствуешь меня. Просто представь чувство и отпусти его…
Алешка вспомнил все свои чувства, которые вызывал у него отец Антоний и попытался разукрасить ими бесконечно синий холст чистого неба в своем воображении. Здесь были и неприязнь и холодность, и его ворчливость, но были и теплота и еще какое-то очень странное чувство, вызывающее у Алешки безграничное уважение к старику и тоску по дому. Может, та самая мудрость, о которой ему рассказывал Ри?
И в этот момент небо начало окрашиваться в серый цвет, словно затянувшись мутной пеленой, и Алешка словно провалился в небытие. Тучи на небе сгущались, где-то кричала дикая птица, тоскливо так, что щемило сердце, вскоре небо перед глазами исчезло, а в воображении рос каменный замок с витражными окнами, вокруг которого был огромный ров с плескающейся в нем раскаленной, пышущей жаром, лавой. Через ров не было ни единого моста, ни переправы, все было наглухо закрыто. Сколько Алешка не крутил замок в своем сознании, попасть внутрь он не смог.
Из грез его вырвало сухое покашливание отца Антония.
- Ну как? Что увидел?
Алешка рассказал о замке и рве с лавой, а так же о том, что не смог попасть внутрь.
Старик только хмыкнул.
- Многие видят замок, но не видят, что за ним. Кстати, ров заполнен не лавой, а обычной водой. Лаву тебе пририсовало воображение. Каждый, кто заглядывает в душу, должен четко понимать, где граница чувств и его собственного сумасшествия. К тому же, это не так просто, как кажется. У многих вместо прекрасного мира ты увидишь лишь гниль и болота.
Алешка хотел еще что-то спросить, но отец Антоний уже заворочался на печи и вскоре крепко заснул.
***
Потекли дни, затем недели, месяцы… Большую часть времени Алешка проводил на озере, либо в пещере Ри. Иногда выбирался прогуляться в горах, в какие только дебри не забирался. Однажды даже построил на вершине одной невысокой горы нечто вроде собственной хижины и вечерами подолгу сидел там, любуясь на закат и спокойное ледяное озеро. Каждое утро начиналось как и раньше – с ведра ледяной воды, а затем пробежки вокруг дома. В свободное от своих, особых дел, время отец Антоний рассказывал Алешке различные случаи из жизни, учил понимать природу, чувства птиц и даже иногда позволял Алешке заглянуть еще немного в собственную душу. Однако, ничего кроме глухой стены, мальчишка так и не мог разглядеть.
Алешка рос, становился крепче, смелее, во взгляде появился блеск и что-то вроде некой искры мудрости и жажды знания.
И вот, в день его восемнадцатилетия, отец Антоний принес ему небольшую деревянную шкатулку, с резными жар-птицами на крышке.
- Открой! – велел он.
Алешка послушно открыл крышку. Внутри лежала узкая черная лента.
- Что это? – юноша осторожно достал подарок. Просто лента.
Старик как-то нехорошо усмехнулся.
- Это последние сорок семь лет твоей жизни, Художник. Увы, мне дано видеть несколько больше, чем всем остальным, но, заглядывая в будущее, я надеюсь, ты оценишь мой подарок. А пока спрячь его и достань в тот момент, когда тебе станет особенно трудно.
Как только крышка шкатулки захлопнулась, в дверь постучали. Отец Антоний, ворча, пошел открывать.
- Скажите, не здесь ли живет Алексей Ветров? – спросил человек ,появившийся на пороге.
Старик пожал плечами.
- Это не мое имя точно. Если Вас интересует мой ученик, то я обращаюсь к нему иначе.
Алешка подался вперед.
- Я. Это мое имя.
Незнакомец улыбнулся и протянул сухую крепкую руку.
- Один наш общий знакомый велел передать Вам это. – незнакомец протянул Алексею небольшую смятую записку.
“Алешка, мы не виделись несколько лет, хотя я обещал тебе скорую встречу. Умоляю, иди с этим человеком, и он приведет тебя ко мне. Надеюсь, отец Антоний в добром здравии и отпустит тебя. С уважением и теплом, твой друг Ри”.
С этой минуты в жизни Алешки, вернее, уже Алексея Ветрова произошел ряд перемен, стремительно влекущих юношу вдаль по дороге судьбы.