* * *
18 декабря в присутствии герцога Анжуйского, графа де Вертю и Бернара д Арманьяк договор о помолвке Шарля Валуа, герцога Пуатье и Мари Анжуйской был торжественно подписан. За безумного короля подпись поставил его старший сын - дофин Луи, герцог де Гиень.
Все отметили, что королева в этот день была особенно хороша весела и доброжелательна.
А на следующий день под искристым морозным снежком через ворота Сент-Антуанской заставы сначала проскакала внушительная кавалькада всадников во главе с герцогом Анжуйским, а затем выехала большая дорожная карета с одним лишь скромным гербом на дверце. За каретой как подвязанный хвост тянулась вереница крытых возков с челядью и широких телег, груженных сундуками, конской упряжью и завернутой в холсты дорожной мебелью. Сопровождал этот поезд до зубов вооруженный отряд из двадцати пяти верховых рыцарей и сорока лучников на мулах, к седлам которых были привязаны плоские деревянные лопаты на случай снежных заносов.
Мадам Иоланда возвращалась домой обстоятельно, и никаких задержек иметь в пути не желала.
На прошедшем вчера скромном, теперь уже почти семейном приеме благодарная во всех отношениях королева поднесла герцогине свой подарок – двенадцать золотых кубков с гербами Арагона. И принимая их, мадам Иоланда, которая уже успела заметить в толпе придворных наряженного свыше всех своих финансовых возможностей шевалье де Бурдона, искренне пожелала её величеству всяческого счастья. В ответ Изабо вздохнула, довольно фальшиво заметила, что полностью счастлива будет только после выздоровления «дорогого мужа» и, обращаясь к герцогу Анжуйскому, мимоходом сообщила, что его просьба относительно мессира дю Шастель полностью удовлетворена.
Герцог, который уже успел благополучно забыть о договоренности с женой, что вместе с Шарлем приедет и управляющий его двора, недоуменно захлопал глазами. Но супруга, рассыпавшись в благодарностях перед королевой, незаметно сжала его руку.
- Все в порядке, друг мой, - сказала она, как только Изабо от них отошла. – Господин дю Шастель единственный человек, которого юный Шарль не считает своим недругом. И коль уж мы устроили этот брак с дальним прицелом, то должны с этим считаться. От вашего имени я предложила мессиру должность и жалованье и уверена - жалеть вам не придется.
- Надеюсь, - пожал плечами герцог.
За последние дни он слышал имя дю Шастель несколько раз то от Бурбонов, то от графа д'Арманьяк и всегда в связи с именем жены. Любой другой супруг, ей Богу, заподозрил бы существование тайной связи, но его светлость стоял выше подозрений. Будучи прекрасно осведомленым о масштабных планах супруги и не вникая при этом в мелкие нюансы, он предпочитал принимать все на веру и слушаться. Поэтому ни слова не сказал даже сегодня утром, когда мадам Иоланда решила, что герцог должен ехать вперед, чтобы все подготовить к их прибытию, а сама она поедет с Шарлем и мессиром Танги, которому по дороге объяснит все тонкости его новых обязанностей.
- Ах, мадам, желал бы я быть самой политикой, - только и попенял герцог, усаживая жену в карету и целуя ей на прощание руки. – Вы тогда любили бы меня больше всего на свете.
- Какое счастье, что вы не политика, сударь, - в тон ему ответила герцогиня. – Иначе мне пришлось бы ненавидеть вас всей душой.
Париж остался позади, и Танги дю Шастель облегченно откинулся на спинку своего сиденья.
- Ну, вот и всё! – выдохнул он. – Я очень рад, герцогиня, что все ваши дела благополучно устроились.
- Наши дела, мессир, наши, - поправила мадам Иоланда. – Вы теперь мое доверенное лицо и должны хорошо понимать, что дела у нас теперь общие, и что это далеко еще не все. Впереди заботы более сложные. Мне понадобятся и ваша храбрость, и ваше благородство.
- И моя безграничная преданность вашей светлости, - посерьезнев лицом, добавил дю Шастель.
Он готов был горы свернуть, лишь бы выразить глубочайшую признательность за доверие, новую должность и, как ни странно бы это прозвучало с точки зрения расчетливого королевского двора, за своего воспитанника.
Сознание Шарля в эти дни словно раздвоилось: с одной стороны, уехать из Парижа и из Лувра было очень даже неплохо, с другой - кто может сказать, что за жизнь ожидает его в Анжере? Танги на герцогиню только что не молится, но он - вассал, ему так и положено. Сам же Шарль слишком мало общался с будущей тещей, чтобы хоть что-то о ней понять. Вроде высокомерна и неприступна - даже с его матерью говорила немного свысока, на него внимания обратила не больше, чем все вокруг, и мальчик совсем уж было решил, что меняет одно тягостное положение на другое. Но сегодня утром, когда принц вышел к карете, все анжуйские рыцари приветствовали его по меньшей мере как дофина.
К подобным почестям Шарль приучен не был, поэтому слегка замешкался и даже оглянулся: уж не случилось ли чудо, и не вышел ли его проводить старший братец Луи или, спаси Господи, отец?!
- Идите сюда, сын мой, - ласково позвала стоявшая у кареты мадам Иоланда. – Я позволила себе пригласить к нам в попутчики господина дю Шастель. Официально он вам больше не слуга, но если ваше высочество полагает такое соседство для себя нежелательным, господина дю Шастель уже ждет оседланная лошадь.
Выходило так, будто герцогиня с ним советуется. И это было сказано громко, при всех, и без тени насмешки!
Совершенно не готовый к чему-либо подобному, Шарль повел себя совсем глупо: зачем-то нахмурился, раздул щеки, буркнул что-то невразумительное, потом полез в карету, поскользнулся и обязательно бы упал, не подхвати его стоявший возле дверцы дю Шастель.
«Вот теперь все точно начнут смеяться», - подумал мальчик в отчаянии. Он забился в самый угол кареты и обреченно ждал нравоучений или порицания, которыми его мать давно бы уже разразилась. Но снаружи слышались только обычные предотъездные возгласы, герцогиня и Дю Шастель вели себя так, будто вообще ничего не случилось, а потом кто-то скомандовал отправление, и они поехали, медленно пробираясь по узким парижским улочкам.
От сладостей, предложенных мадам Иоландой Шарль отказался, но сладкого вина выпил. На вопрос тепло ли ему только молча кивнул, и так же молчаливо подтвердил догадку герцогини о том, что «мальчик просто не выспался». Карету немедленно остановили, отдали необходимые распоряжения, и уже через минуту Шарль был со всех сторон заботливо обложен подушками и укрыт меховой полостью.
- Настоящий воин никогда не упустит возможности хорошо поспать, - подбодрил воспитанника дю Шастель, когда они поехали дальше. – Отдохните, сударь, последние дни были для вас слишком тяжелы.
Мальчик послушно закрыл глаза.
Да, волнений за последние дни накопилось слишком много. Хоть и повзрослевший прежде времени, но еще не крепкий детский мозг требовал отдыха и разрядки. И каким бы туманным ни представлялось будущее, мерное покачивание кареты быстро сделало свое дело, убаюкав переволновавшегося Шарля не хуже детской колыбели. Щека его утонула в теплом мехе воротника, голова затылком ткнулась в большую волосяную подушку за спиной, а перед глазами поплыли видения.
Сначала это был портрет немного надменной девочки с золотой сеткой на волосах, а потом он вдруг слился с полузабытым образом доброй женщины, ухаживающей за ним в ту пору, когда Шарль был совсем маленьким и думал, что у него есть мать...
- Смотрите, сударь, кажется наш принц заснул, - заметила мадам Иоланда.
Она наклонилась вперед, чтобы снять съехавшую на лоб мальчика шапку, и внимательно всмотрелась в его лицо. Во сне оно стало совсем детским, открытым и очень несчастным.
- Он не слишком чувствителен?
Дю Шастель ласково взглянул на недавнего воспитанника.
- С ним не лучшим образом обращались, мадам.
- И вас это задевало?
- Да... Я рыцарь, ваша светлость. И рыцарские обеты произносил, как все, перед аналоем. Теперь это мои молитвы, одна из которых гласит, что щит рыцаря должен быть прибежищем слабого и угнетенного.
- Впервые слышу, чтобы королевского сына называли слабым и угнетенным.
Герцогиня откинулась на спинку своего сиденья.
За окном тряско двигалось обширное поле с черными точками ворон. Не так давно расцветившееся восходом небо нежно румянилось, обещая день ясный и солнечный. Рядом с уснувшим принцем, вся эта езда показалась герцогине покойной и умиротворяющей.
- Да…, королевский сын, - медленно повторила мадам Иоланда.
Было слышно как снаружи начальник стражи что-то громко крикнул своим лучникам, которые, спустя мгновение, проскакали вперед – видимо расчищать дорогу.
- Этот мальчик через несколько лет должен будет стать нашим королем, - произнесла герцогиня, словно говоря сама с собой. – Королем, способным остановить эту глупую войну не перемириями, не уступками, а полной и окончательной победой Франции, чтобы в глазах потомков заслужить прозвище «Победоносный»…
Карета остановилась, и мадам Иоланда замолчала, опасаясь, что проснется Шарль. Но, как только двинулись дальше, и мальчик, сонно повозившись, затих, она снова заговорила.
- Я вовсе не призываю вас, мессир, забыть свои рыцарские принципы, но думаю, вам следует пересмотреть отношение к принцу.
- Оно и так будет пересмотрено, мадам, - заметил дю Шастель, - я ведь больше не служу ему.
- Да, конечно, вы больше не будете следить за его обедами и сном и застегивать на нем камзол по утрам, но любить-то вы его будете, как прежде – как «слабого и угнетенного», а мне этого не надо. Шарлю отныне не следует искать утешения за вашим щитом. Теперь он должен учиться чувствовать за собой все рыцарские щиты Франции, а вы должны его этому учить, вне зависимости от того, кому с этой поры служите.
- Я вас понял, мадам, - склонил голову дю Шастель.
Он хотел было и руку к груди приложить, но в этот момент полость, укрывавшая мальчика, поползла вниз, и рыцарь кинулся ее заботливо поправлять.
Мадам Иоланда улыбнулась, однако тут же прогнала улыбку, чтобы мессир Дю Шастель не усмотрел в этом поощрения своей заботе.
- Мы пока в самом начале пути, - сказала она озабоченно. - Девочка, что растёт в Лотарингии, слишком мала. Шарлю требуется время, чтобы осознать свое предназначение, а война может начаться в любую минуту. Английский король сел на свой трон бесправно и удержать на голове корону может только весомыми завоеваниями. А что может быть весомее для Англии, чем французские земли? Причем, желательно - все! И за поводом далеко ходить не надо! Я даже знаю, что он потребует в первую очередь: Прованс и Анжу – свое якобы французское наследство, к которому, говоря по совести, ни он, ни его отец отношения не имеют. Но почему бы и не потребовать, раз уж англичане того желают! Естественно, ни один француз, даже безумный, на такое требование согласием не ответит – вот вам и повод обратиться в парламент за средствами и полномочиями. Ирландией или Нормандией рот противникам все равно не заткнешь, как и мелкими стычками по нашему побережью, а под французское наследство дадут всё – и войско, и деньги, и на правомочность носить корону глаза закроют…
Мадам Иоланда посмотрела за окно с таким выражением, словно вся округа уже принадлежала англичанам.
- Нет, Генри Монмуту нужна только победоносная полноценная война за французскую корону, и выжидать долго он не станет, что, впрочем, и правильно. Вот вы, мессир, человек военный, скажите, можно ли выбрать другой такой удобный момент для завоеваний, чем тот, что сложился сейчас?
- Не знаю, - пожал плечами дю Шастель, - по моему разумению, при Жане Бургундском дела наши выглядели плачевнее. Будь он всё ещё у власти и разразись война, я бы сказал, что шансов на победу у Франции нет. Но граф Арманьякский взялся за дело очень толково. И хотя не все его методы я готов принять, все же людей на ключевые посты он расставил по достоинствам.
- Но он слишком открыто пренебрегает королевой, - заметила мадам Иоланда, – чего нельзя делать, не имея на руках гарантированной возможности свести её влияние к нулю… Что вы там говорили о Бурбонах? Пытаются составить оппозицию против мадам Изабо?
- Мне так показалось.
- Глупцы! Совершать два раза одну и ту же ошибку! Будь я на месте королевы, я бы и ждать не стала, когда у них что-то получится. Сама бы нашла главаря для заговорщиков, чтобы этот гнойник поскорее созрел, и сама же его бы и вскрыла: с шумом и криком, чтобы даже до больного короля дошло, какое злодейство готовилось! А потом вернула бы в Париж герцога Бургундского, при котором не так уж плохо жилось. Или, что было бы совсем правильно - правила бы сама… Беда в том, что я не королева. А как герцогиня Анжуйская не могу допустить ни того, ни другого.
Дю Шастель понимающе улыбнулся.
- Будем надеяться, что у её величества нет вашего ума, мадам, и она до таких мер вряд ли додумается.
- Теперь уже нет, - обронила герцогиня.
Не будь поставлено на карту так много, она бы, наверное, даже посмеялась сейчас, вспоминая, как неуклюже изображала перед ней Изабо своё безразличие к шевалье де Бурдону. Даже не потрудилась сделать вид, будто забыла его имя, когда сообщала о том, что судьба шевалье устроена. Разумеется, это никого бы не обмануло, но выглядеть могло достойнее. Ей Богу, граф де Вертю - этот новый герцог Орлеанский - и тот держался с большим соответствием, когда позволил «подарить» шевалье вместе с подношениями для Шарля. «Делайте с ним что хотите, мадам. Я мало что потеряю. К тому же этаких шевалье от молодых жен, действительно, лучше держать подальше»… Умный мальчик – отца, пожалуй, переплюнет. Надо постараться удержать его на своей стороне как можно дольше. Сразу сообразил, что красавчика де Бурдона «подарят» не просто так. И герцогиня ни минуты не сомневалась: вечером того же дня, когда ей был отдан шевалье, граф де Вертю поставил в известность обо всем своего тестя.
- Теперь, если граф Арманьякский не упустит момента, - вслух добавила она, - нужда в заговорах отпадет сама собой, и её величество собственными руками даст им не один повод свергнуть себя.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2011/02/13/1681