СНОВА РОССИЯ. СТАЛИНГРАД
Никогда не надо отказываться от своего прошлого ради будущего, даже если это прошлое было не таким, как мы этого хотели. Это НАШ опыт! (Моё личное убеждение.)
На Сталинградском вокзале нас встречал папа с букетиком цветов. Увидев меня, выходившую первой из вагона поезда, он подбежал ко мне, обнял меня и сказал: «Как я рад, что ты вернулась домой! Какая ты у меня красивая!» Только папа и говорил мне так. «Твои щёчки, как две розочки» – продолжал ласково говорить со мной папа. Последние слова были услышаны, мамой уже спускавшейся по ступенькам вагона. «Вот-вот! Я тоже обратила на это внимание, что-то уж слишком розовощёкой стала наша дочь!» – озабоченно прокомментировала она.
После окончания строительства Волго-донского канала строительное управление отца было переведено из города Калач на Дону в Сталинград, где и остались жить мои родители. Возвращаться в Украину папа не мог, поскольку строительное управление подчинялось военному ведомству, и там приказы не обсуждались, а выполнялись. К тому же папа на этой работе зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, его ценили, и не хотели терять его, как классного инженера-специалиста по строительству режимных объектов.
Смуглая кожа у меня была от рождения, поэтому моя нынешняя розовощёкость обрадовала папу, но обеспокоила маму. Оказалось, было от чего. Меня обследовали врачи, по настоянию мамы, и вынесли грустный для всех нас диагноз – «очаговый туберкулёз верхушки правого лёгкого».
О дальнейшей учёбе в институте, не могло быть и речи. Я взяла академический отпуск, в связи с болезнью, и мама занялась моим спасением. К весне я стала чувствовать себя лучше.
Из всего курса лечения мне понравилось больше всего пивная пена. Мама каждое утро ходила на пивзавод и приносила оттуда свежую пивную пену, мы её процеживали от включений хмеля и зёрен, и я с наслаждением лечилась.
Постоянное недоедание, отсутствие витаминов в организме, начиная с лета 1953 года, привело к печальным результатам. Однако через месяц, благодаря усиленному питанию, лечению, молодому организму и заботам моих родителей, я практически была здорова, как сказали медики.
*****
В то время, это был 1957 год, город Днепропетровск, как и Сталинград (ныне Волгоград) были стратегически закрытыми городами. Хотя иностранные студенты и учились в таких городах, но выезжать из этих городов и въезжать в них, они могли только по разрешению особых служб, существующих в стране пребывания.
Год 1957 был для Германа, годом окончания занятий в институте, а значит и конца студенческих прав на иностранной для него территории. Как студент, он больше не имел права не только приезжать в какой либо другой город Союза, но обязан был покинуть страну сразу же после защиты дипломной работы.
Производственную практику по защите дипломной работы Герман был обязан пройти на одном из металлургических предприятий Советского Союза. Он был одним из лучших студентов своего факультета, поэтому ему предложили выбрать любой завод, в любом городе Союза, по его желанию.
Среди других престижных городов, включая Москву, Герман, к удивлению деканата, выбрал мало востребованный, Сталинград. Тогда я и получила от Германа телеграмму, что он прибывает в Сталинград, в феврале месяце на преддипломную практику, на завод «Красный Октябрь».
Его приезд в город был не столько для меня неожиданностью, сколько для моей мамы! Комментировать, она ничего не комментировала, а только загадочно сказала: «Посмотрим!». Маме ничего не оставалось, как смириться со свершившимся фактом.
Герман приходил к нам в дом каждый день. Мы с ним гуляли, сколько нам этого хотелось. Всё казалось замечательно, тем более что он постарался убедить моих родителей, в том, что его приезд именно в Сталинград не случаен, и что у него имеются серьёзные намерения в отношении «нашей с Линочкой судьбы».
Заканчивалась преддипломная практика Германа, а посему и его пребывание в городе Сталинграде. В один из вечеров, незадолго до отъезда, Герман, очень волнуясь, попросил моих родителей остаться в комнате, поскольку он хочет сделать «заявление». Так и сказал «заявление».
Мама, почувствовав неладное, резко встала и вышла в кухню. Остались в комнате я и папа. Я знала, о чём пойдёт речь, но не думала, что это затянется так надолго.
Герман от волнения никак не мог выразить свои мысли в словах. Я стояла у окна, а за столом сидели только папа с Германом. Папа тоже понял, о чём пытается говорить Герман, и что он не в состоянии от волнения, говорить связно.
Стараясь ему помочь, отец заговорил первым: «Герман, поверьте мне, что наша дочь не самый удобный человек для совместной жизни. Она своевольна, своенравна, независима, с ней может быть рядом только человек, который очень любит её и может прощать ей всё её «несовершенство». («Наверное, папа говорит про себя и про маму» – подумала я). Хотя в число остальных её качеств, я мог бы добавить и неоправданную наивность, которая, надеюсь, пройдёт с возрастом, её доверчивость, преданность и, что мне уж совсем не нравится, так это присущее ей чувство самоотдачи и самоотречения, если она кого-либо полюбит по-настоящему. К сожалению, она даже не задумывается над тем, стоит или нет, тот, ради кого она готова идти на жертвы. («Наверное, - подумала я – папа вспомнил историю с моим первым женихом»). И я не знаю, любит ли она Вас именно так» - закончил папа свой монолог.
Я стояла у окна и внимательно слушала мнение своего папы о себе. «Зачем он всё это говорит? – спрашивала я себя. - Или он хочет отпугнуть Германа, чтобы тот передумал? Или папа понял мамин выход из комнаты, как своеобразный протест, и решил поддержать её?».
Мне было интересно услышать мнение папы о себе, потому как всё это, мне лично он никогда не говорил.
Во время папиного монолога Герман расслабился и, наконец, заговорил: «Я всё это понял давным-давно. Именно поэтому я оценил все её достоинства, а за недостатки не волнуйтесь, они есть у нас у всех. Я всё исправлю, вот увидите, я всё исправлю! Я перевоспитаю её!» - взволнованно и с благодарность за помощь, произнёс Герман.
– «Час от часу не легче!» – взволнованно слушая их обоих, подумала я. - Как будто происходил какой-то торг! «Вот Вам эта посудина, она раритетная, но у неё есть небольшой дефект, – говорил оценщик, а покупатель, довольный приобретением, уверял, - «Ничего, ничего! Это мелочи, которые я исправлю!».
Вдруг я осознала, что прозвучало предложение, к которому Герман так долго шёл. «Я прошу руки Вашей дочери, и, поверьте, я буду хорошим мужем!» – завершил он трудную для себя миссию. - «Я, думаю, что об этом Вы должны просить мою дочь, - и папа посмотрел на меня, – это она должна решить, а не я».
- «Согласна, согласна!» – ответила я, радуясь, что «торги» закончены. «Ну, что же! Значит, закрепим соглашение сторон, бокалом шампанского!» – подытожил разговор папа и вышел из комнаты. Мама так и не появилась. Она оставалась в кухне, не желая присутствовать при «этой комедии», как она потом выразилась.
Жили мы небогато, но недостатка в самом необходимом для жизни у нас не было. Шампанское мы пили по праздникам, а иногда и по воскресеньям, поэтому в доме его на тот момент не было.
Спустившись, в гастроном, на первом этаже нашего же дома, мы с Гермашкой купили всё, что заказали родители. С мамой мы приготовили праздничный стол. Во время сервировки стола, когда мы с Гермашкой носили из кухни в комнату блюда с едой, Герман пошутил: «Если бы я знал, что меня будут так кормить, как жениха, я бы сделал предложение ещё в начале моего приезда в город».
Конечно, я поняла шутку и даже оценила её, засмеявшись в ответ, но моей романтичной и сентиментальной натуре, хотелось бы услышать после сделанного предложения, если не стихи о любви, то хотя бы какие-нибудь ласково-нежные чепушинки в свой адрес. О еде я как-то не думала!
*****
Через неделю после «помолвки» Герман уехал обратно в Украину, продолжать обучение в институте. Был конец февраля. Я чувствовала себя выздоровевшей, и не в моём характере было сидеть без дела.
Продолжать учёбу после болезни я смогла бы только с сентября месяца. На работу мне помогла устроиться моя новая подруга, а в будущем и коллега по факультету. Работа была интересной, хотя и не совсем по специальности.
Это был военный гарнизон, расположенный за городом. Гражданских сотрудников привозил на работу гарнизонный автобус. Я работала в штабе гарнизона в отделе картографии. В мою обязанность входило составлять карты для военных учений на местности. Работа была засекреченной, поэтому в рабочей комнате никого кроме меня не было, а если кто-либо должен был войти в комнату, он стучался в дверь, и я впускала посетителя, предварительно задёрнув шторку на планшете.
Работать было интересно, ново и работой моей начальник штаба был очень доволен. Он даже разрешал мне ходить вместе с молодыми офицерами на полигон, на стрельбище, где меня научили стрелять из пистолета по цели. Получалось это у меня не плохо, только после «пальбы» у меня закладывало в ушах. Наушников почему-то нам не давали.
Герман почти каждый день присылал мне добрые и нежные письма. Мы ждали с нетерпением окончания занятий в его институте, и его приезда на нашу свадьбу в Сталинград, как было договорено с родителями ещё в феврале месяце.
Наконец-то он защитил дипломную работу на отлично и получил "красный диплом" с отличием. Следующим шагом для него было, купить билет в Сталинград и приехать к своей невесте. Он пошёл в милицию по регистрации иностранцев и попросил дать ему разрешение на поездку в Сталинград. Ему ответили, что он больше не является студентом в нашей стране и не имеет никаких прав на передвижение по её территории, тем более что Сталинград город режимный и на въезд в этот город нужно особое разрешение.
Герман пытался добиться этого разрешения, но у него ничего не получалось. Все иностранцы уже покинули город, разъехавшись по своим странам, в общежитии никого кроме него не осталось, деньги заканчивались. Как он написал мне позже, ему даже пришлось на вещевом рынке продавать кое-какие свои вещи, чтобы выжить.
Конечно, он мог бы нарушить все запреты и просто, купив билет на поезд, приехать в Сталинград, тем более что в то время не требовалось предъявления паспорта при покупке билета, куда бы-то ни было. Но, будучи законопослушным гражданином, он этого не сделал. Боялся, что его арестуют, поэтому на оставшиеся у него деньги Герман купил билет… до Бухареста и сел в поезд, увозивший его, как он думал, не надолго, из Украины.
Герман уже выезжал из Украины, но, доехав до Киева, решил на свой страх и риск, всё-таки нарушить все запреты и из Киева приехать ко мне. Это он объяснил мне в телеграмме и просил, чтобы я выслала ему деньги на билет до Сталинграда, поскольку его стипендии едва хватило на билет до Бухареста.
Семья Германа ему помогать не могла. Мы с мамой выслали деньги на Главпочтамт Киева, но Герман перепутал почтовые отделения и, конечно же, денег не получил. Думая, что я обиделась на него, и не выслала ему денег, он сел на Бухарестский поезд (благо билет был куплен заранее) и уехал в Румынию.
*****
Через два дня я получаю от Германа телеграмму, где он сообщает, что уже находится в Бухаресте, так как не получил от меня денег и поэтому не смог приехать. Однако мне уже было известно, что Герман не востребовал на главпочте высланные ему деньги, так как на почте, куда я обратилась за объяснениями, мне сообщили, что “адресат деньги не востребовал”.
В то время я не знала реальную причину случившегося. Что мой жених не «подлец», как решила моя мама, а просто по жизни он “неумёха”, я узнала об этом значительно позже.
Когда появляются бытовые вопросы, Герман легко путает и улицы, и почтовые отделения, и всё другое, что не относится к его профессиональной деятельности. А в данном конкретном случае он пошёл на первую, попавшуюся ему на пути почту, как он потом объяснил мне « большое и красивое здание», думая, что это Главпочтамт, и потребовал перевод денег на своё имя. Конечно же, ему отказали, он обиделся, подумав, что я не отправила перевод, и уехал. Вот так!
Мы с родителями жили в “коммуналке”, все в одной комнате, когда Герман приехал в Сталинград. По случаю приезда жениха нам разрешили в нише прихожей поставить раскладушку за занавеской. И, если бы он приехал на свадьбу, то ему пришлось бы жить за этой занавеской в прихожей.
Папа был в командировке, когда произошла вся эта история, поэтому он ничего не знал. Когда же отец приехал, то увидел меня безвольно лежащую на раскладушке в прихожей за этой самой занавеской.
Вероятно, мама ему всё рассказала. Папа сел на пол у раскладушки, гладил меня по руке, и я впервые за всю свою жизнь увидела у него слёзы на глазах. Господи! Как же я должна была выглядеть, если мой отец плакал от жалости ко мне?!
(продолжение следует) http://www.proza.ru/2011/02/15/1492