Память о черной планете храня

Нина Корчагина
Как часто мы слышим: зачем ворошить прошлое? кому нужен очередной «поток грязи» — гак порой называют правду о нашей недавней истории? Нам - поколению, прошедшему половину отпущенного пути с завязанными глазами. Только правду горькую о прошлом Родины мы воспринимаем не как грязь, а как очищение. И нашим детям. Потому что патриота, гражданина, Человека нельзя воспитать на лжи. А нам так долго и так упоительно лгали!
«При Сталине создали мощную индустрию, — твердят тоскующие по кулаку в ежово-бериевской рукавице. — Новостройки росли как грибы: Беломорканал, Днепрогэс, Вишерский комбинат, Магадан... И строили во имя великой цели — социализма».
Только строили — ценой отлучения от жизни тысяч ни в чем не повинных наших граждан.
Да, Магадан — детище тридцатых. Плоть от плоти, кровь от крови. Но города ни судьбы, ни биографии себе не выбирают. Все, что есть в них хорошего и дурного, — творение рук человека.
Сейчас до Магадана — восемь часов лету, а в те времена до места, которому еще предстояло стать столицей Колымы, тысячу раз проклятой «черной планеты», путь лежал через всю страну: до порта Ванино в товарных вагонах, оттуда на баржах — до бухты Нагаева. А дальше — сопки, тайга, сквозь которые — с кайлом и тачкой...
Нет, наверное, на карте нашей Родины ни одного уголка, который не был бы связан «крутым маршрутом» с «черной планетой». Четверть века прибывал сюда этап за этапом, объединяя одной судьбой тысячи людей, вырванных из столичных городов и затерявшихся сел. Эсеры, меньшевики и большевики — трех революций «слава и совесть» - и неграмотные крестьяне, антифашисты и освобожденные из плена, рабочие, интеллигенты... А все вместе — «враги народа». «Здесь было мало виноватых, здесь больше было — без вины», — свидетельствует «последний поэт сталинской Колымы» Анатолий Жигулин.
Вряд ли в 1928 г., высаживаясь в местечке Нюкли, разведывательная экспедиция Ю. Билибина предполагала, что на этой земле, потрясающей сдержанностью красоты, раскинется густая сеть берлагов. («Берлаг», «сексот», «зона», «зэк», «пеллагра», «58-я» — эти слова еще только входили в обиход многоязычной Родины нашей.) Не знал и Эдуард Берзин, легендарный чекист, раскрывший заговор Локкарта и тем самым нарушивший планы иностранных послов свергнуть Советское правительство, убить Ленина, приехавший в этот медвежий край, чтобы дать молодой республике золото, построить город, порт, трассу, что через неполных пять лет будет расстрелян как «руководитель подпольной антисоветской организации, стремившейся отторгнуть Колыму и передать ее империалистической Японии...».
А детище Берзина «Дальстрой» гремел на всю страну. И город строился, и горняцкие поселки, и совхозы. Уходила все глубже в тайгу трасса. И золото республика получила досрочно. Еще бы — во всех лагерях было развернуто социалистическое соревнование! И с энтузиазмом подхвачено стахановское движение.
«Применив не круглое, а четырехгранное кайло, зэк А. Ахмеджанов выполнил в декабре 1935 года план на 228 процентов», — воспевала героизм труда подневольного «Советская Колыма».
Пообещав «вождю всех народов, мудрому и великому», еще один годовой план золотодобычи и получив высочайшее позволение на отпуск, поехал Берзин в Москву, но не доехал — сняли с поезда.
А на 1-м слете стахановцев Колымы, захлебываясь от красноречия, говорили о «новой доле, о новой судьбе людей с необычной романтической биографией»... Словно жили в двух измерениях — под бравурные марши и рапорты, не замечая слез и проклятий.
В глазах следующего поколения судьба людей с «необычной романтической биографией» трансформировалась еще больше. Если верить фотоальбому «Здесь начинается день», выпущенному издательством «Советская Россия» в 1973 г.(!), то «Магадан, как и всякий город, возникающий в тайге, начинался с палаток», а не с этапа. И строили его не согнанные со всех концов страны заключенные, а «добровольцы, молодые энтузиасты»... Ни слова, ни намека на то, что было...
Если отнять у человека память, то, проезжая по Колымской трассе, он обратит внимание только на уровень ее комфортности да строгость северной красоты.
Ни сама дорога, ни сопки, покрытые редким лесом, раскинутые слева и справа, и впереди нее, даже не намекнут, свидетелями какого ужаса они были.
Проезжая по этой дороге и солнечным днем, и под майским снегопадом, я пыталась представить, как ее строили — в непроходимой тайге, в морозы и на ветру, сбивающем с ног. Старожилы говорят, что по уцелевшим пням можно определить, в какое время года деревья рубили: короткие — значит, летом, высокие — зимой, утопая в снегу... Вот на обочине те самые деревца, хвоей которых заключенные пытались спастись от пеллагры...
Не смогла. Потому что невозможно соединить в воображении синеву неба, льющийся от бескрайности просторов покой и насилие — над телом и душой человека.
Явных следов бытия почти не осталось. Уцелевшие лагеря затерялись в тайге, время да ветер сровняли могилы. Осталась Колымская трасса — единственная северная магистраль, соединяющая два океана — Тихий и Ледовитый. Братское кладбище. Потому что для упавшего от голода и непосильного труда зэка не рыли могилу в вечной мерзлоте. Его закладывали валунами, засыпали землей из той самой тачки, которую только что бросили обессилевшие руки, — а дорога еще глубже уходила в тайгу...
Летописцами колымской эпохи поневоле стали поэты и прозаики, и невозможно перечислить их имена, потому что, по выражению Б. Слуцкого, это было время, когда «русская проза пошла в лагеря». Здесь вместе трудились и гонители, и гонимые. Небезызвестный ленинградский чекист Ф. Медведь был начальником Южного горнопромышленного управления, а его сослуживцы по НКВД, арестованные также по делу Кирова, — начальниками приисков. И. Запорожец руководил строительным трестом, строил паромную переправу и мост через Колыму. Говорят, он много сделал для развития овощеводства в этом суровом крае.
Раз в день менял тачку на кисти и выпускник Петербургской академии художеств В. Шукаев. Его картины хранятся в музеях Парижа, Брюсселя, Нью-Йорка, Сиднея, в частных зарубежных коллекциях. В Магадане «бывший шпион» строил трассу и оформлял декорации в Доме культуры.
Спасаясь от набиравшего силу фашизма, прямо из подполья эмигрировала в Союз республик свободных соратница Э. Тельмана Гертруда Рихтер вместе со своим мужем Г. Гюнтером, тоже коммунистом. И оба попали за колючую проволоку...
Но Колыма разделяла людей не только на свободных и заключенных. Она высвечивала в них людское и звериное. Одни, пройдя через все круги ада, оставались «выше и упрямей своей трагической судьбы», другие, почувствовав вкус беспредельной власти, снискали славу подлецов, убийц, садистов. Среди последних С. Гаранин — начальник управления Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей, Ю. Гаупштейн — начальник политотдела «Дальстроя», К. Павлов, ставший хозяином края после ареста Берзина. И эти имена надо знать молодым.
Отмечая пятидесятилетие города, магаданцы буквально перетряхнули свою историю, открыли архивы «Дальстроя» (теперь «Северовосток-золото»), УВД и УКГВ, расспросили тех, кто не по своей воле, но ударными темпами развивал этот край. Для многих из уцелевших в лагерях Ягодного, Верхнего Ях-Уряха, Джелгала, Аркагала, на приисках «Партизан», «Черное озеро» и многих других островках архипелага ГУЛАГ и получивших свободу эта земля так и стала вторым домом.
«Неизвестные страницы истории», «Имя на карте», «Названы их имена», «Хранить вечно», «О памяти и памятниках» — под этими рубриками «Магаданская правда» рассказывала о первооткрывателях Колымы, членах экспедиции Ю. Билибина (а его именем названа атомная электростанция), геологе В. Цареградском, разведчиках С. Раковском и Э. Верзине, астрономе-геодезисте Л. Казанли. И о профессоре А. Болдыреве, внесшем большой вклад в освоение полезных ископаемых на Крайнем Севере, имя которого носит улица Магадана. На Колыму он пришел по этапу, в 1938-м... И ожили названия улиц, и приоткрылись тайны и судьбы людей, над чьим изголовьем «млечный путь когда-то тек не молоком, а кровью».
Альманах «На Севере дальнем» публикует воспоминания реабилитированных. Районная газета «Северная правда» под рубрикой «Мы знаем ваши имена» рассказывает о безвинно пострадавших.
По архивным данным и свидетельствам очевидцев, сейчас устанавливаются места массовых захоронений. Принято решение горисполкома об установке памятников пионерам освоения края, мемориала невинным жертвам репрессий. Общественность спорит — где поставить обелиски, памятники: на месте бывшей «транзитки», в бухте Нагаева или вдоль Колымской трассы? Открыт счет, на который перечисляются пожертвования. Нельзя быть счастливым, если есть кладбища без опознавательных знаков — не важно где: у Донского монастыря ли, в Куропатах ли, на Колыме... Потому стократ прав Сантаяма: «Те, кто не помнят прошлого, осуждены на то, чтобы пережить его вновь»...
Не каждый из увиденных городов остается в сердце. Магадан остался стонущей болью воспоминаний, петербургским ликом центральных проспектов, ветрами, пронизывающими насквозь под майским солнцем. Мужеством угольщиков, энергетиков, геологов. Горделивой красотой природы. И пробужденной памятью.
Значит, не совсем очерствели наши души на марше одуряющих буден, если стало невмоготу жить с отягощенной совестью, виной за то, что так долго были глухи, слепы и немы, если покой и сон тревожат берлаговские некрополи, если появилась потребность вернуть людям забытые имена и поставить кресты на уцелевших могилах.
Может быть, покаянное и оплаканное снимется проклятье с Колымы, тысячеуст произнесенное и увековеченное в песнях: «Будь проклята ты, Колыма...» Земля не может быть виновата...
Пройдет какое-то время, и гостей города будут привозить не только к месту высадки Билибинской экспедиции, где стоит памятная стела, но и к обелискам, поставленным в память о прошлом, которое было и которое не должно повториться.
А пока наш путь — к Нюкле. Это завтра выпадет снег, а сегодня — светит солнце и небо синее-пресинее. Холод Охотского моря ощущается на расстоянии. За полосой отраженного в воде неба окутанные стелющимся туманом горы, точь-в-точь замок Снежной королевы. До них — десятки миль, а кажется, совсем рядом. Дорога прячется за сопку — еще несколько минут, и эта божественная красота станет для меня воспоминанием. И словно на прощание по студеной голубизне моря пробежали, искрясь и переливаясь, солнечные блики... Благословенна каждая точка Земли нашей!
1988 г.