На Ямайке, грея спину,
С кружкой рома в головах,
Спит, блаженно рот разинув,
Одноногий Йоган Бах.
С тезкой, сильно знаменитым
Он профессией не схож,
Тот немецкий композитор,
Этот знает только нож.
И давно уже не помнит,
Когда раннею весной
Он, сбежав с каменоломни,
Предпочел морской разбой.
Был на суше конокрадом,
Стал заправским моряком,
Всем соблазнам и наградам
Предпочтет он крепкий ром.
Много лет прошло с той сечи,
Как оставшись без ноги,
Он поднялся искалечен,
И спросил: «Где ром, враги?»
Ромом лечит все болячки,
Ром ему отец и мать,
Средство лучшее от качки –
Баху ль этого не знать.
Бах, что Бахус, к виноделам
Он почтение хранит:
Пьет без счета и без меры –
Все глотает, что горит.
Среди множества историй,
Что про Баха знаю я,
Нету ни одной, в которой,
Бах трезвее, чем свинья.
Но одна других занятней,
Приступаю к ней сейчас:
Пятый день грустят пираты –
Нету ветра в парусах,
Солнце голову калило,
Хоть на плаху, хоть в петлю,
И ругаться нету силы,
И работы нет рулю…
Постучавши деревяшкой,
Бах к штурвалу подошел,
Вынул глиняную фляжку,
И по лбу рукой провел:
- Видно, - молвил капитану, -
Бог морей на нас сердит,
К ночи быть здесь урагану,
Вишь, как солнышко парит.
Усмехнулся предводитель:
- Лучше, пьяница, проспись,
Ты мне в море не учитель,
Камбузом пойди займись,
Да глаза протри – на море
Штиль вокруг, куда ни глянь,
Да, твое какое горе,
Убирайся живо, пьянь!
«Сам ты пьянь, - подумал Йоган, -
Тоже мне корсар-пират,
Мне б здоровую бы ногу,
Так и дал тебе под зад,
Даже юнги понимают –
Шторма тут не избежать,
Вон, и крысы убегают,
Надо вещи собирать».
Вслух же Бах сказал смиренно:
- Слушаюсь, мой капитан.
Тот кивнул ему надменно:
«То-то же, ступай, болван».
Затворив получше дверцу,
Положил в сундук пират
Шесть вещей ему по сердцу,
Большего решил не брать.
Две бутылочки Чинзано,
Альбигойский крепкий Эль,
Две медового отвара,
И одна всего вкусней,
На которой жирным шрифтом
Значилось – Ямайский Ром,
Что там ветры, что там рифы,
Что там молния и гром.
С этой кругленькой подружкой
Йоган Бах готов хоть в ад,
Не нужна ему и кружка,
Он из горлышка пить рад.
Целовать в стеклянный ротик,
Век его бы лобызать,
Гладить выпуклый животик,
И нектар глотать, глотать…
От восторга охмелевший,
Нежно Йоган ром берет,
Аккуратно и неспешно
В сундучок себе кладет.
Положил в карман галеты,
Сыра фунт и хлеба корж,
Сабля, нож и пистолеты –
Вроде больше не возьмешь…
Присмотрел бревно сухое,
Привязал к нему сундук.
«Может статься, что по морю
Повезешь меня, мой друг».
И, похлопав деревяшку,
Усмехнувшись, сел за стол,
Вынул глиняную фляжку,
И, допив, разбил об пол.
Скоро небо потемнело,
Потянуло свежачком,
В вспышках молний между делом
Приближался страшный гром,
И, волна с волною споря,
Силясь до неба достать,
Разрезвились на просторе –
Шхуной начали играть:
То кренятся мачты вправо,
То налево, вверх и вниз,
Океану шторм – забава…
Вал девятый! Берегись!
Эта дьявольская сила
Баха вместе с кораблем,
Как пушинку подхватила,
И швырнула вверх килем.
Не слышны здесь плач и стоны,
Океан ревет, как зверь,
Люди тонут, тонут, тонут…
Где ж герой наш? Верь – не верь,
Уцепившись за полено,
Уцелел лишь он один,
На волнах он то и дело
Вниз ныряет, как дельфин.
То накроет злая пена,
То отпустит моряка,
Видно шторму нету дела,
Как мутузить чудака.
День и ночь волна швыряла
Баха в бездну и назад,
Наконец, она устала
Его бедного терзать.
На бревне, подобно трупу,
Бах лежит ни жив, ни мертв,
Взором мутным смотрит тупо.
Вдруг очнулся: «Что за черт!
Я живой, спокойно море,
Верно спасся, дуралей,
Хоть озяб, да то не горе,
Разогреюсь поживей!
Вот сундук, а вот галеты,
Вот отменное вино,
Да с таким добром, как это,
Встретить смерть не тяжело!»
Через час горланил песни,
Грыз в восторге мокрый корж,
На несчастных, хоть ты тресни,
Бах совсем был не похож,
Лишь одно его взбесило,
Что акула – сатана
С громким хрустом откусила
Весь протез и уплыла.
Разозлившись на воровку,
Бах решил врагов унять,
Показал свою сноровку:
Застрелил акул штук пять.
Не щадил акульей крови,
Саблей плавники кромсал.
В тот же день его на море
Вольный капер подобрал.
С диким хохотом в таверну
Баха пьяного внесли.
«Вы меня не ждали, верно?
Я живой! Где ром, враги?!»
1995г.