Красный остров

СОДЕРЖАНИЕ

КРАСНЫЙ  ОСТРОВ  (повесть)
Василий  Семёнович  (вместо предисловия)
Красный  Остров.  Знакомство
Новые  встречи
Малиновая  сеча
Последние  поездки
ЕЩЁ  ОДНА  ГРОЗА
ЗА  ЗЕМЛЯНИКОЙ
ЛЕЩИНА






Посвящается
Василию Семёновичу – большому
любителю природы, восторженному
почитателю этого заповедного края

                КРАСНЫЙ  ОСТРОВ

                Окаймлённое кустами
                Молодых ракит,
                Разноцветными огнями
                Озеро блестит…
                (И. Никитин)


                ВАСИЛИЙ СЕМЕНОВИЧ
                (вместо предисловия)

С Василием Семёновичем я познакомился сразу, при первой встрече на огороде. – С ним нельзя было не познакомиться! Весёлый, добродушный, остроумный, жизнерадостный, он всегда с кем-нибудь разговаривал из соседей или знакомых по огороду, и его приятный неторопливый баритон слышался на всех соседних участках. Огород его располагался на соседней улице по диагонали от меня и граничил с участками Коли с Томой и Нины Григорьевны с Василием Петровичем, – тоже моих соседей.

Василий Семёнович был уже в годах – ему давно перевалило за семьдесят, но он выглядел довольно бодрым и частенько навещал свою загородную резиденцию. Помогала ему порой и его дочь Дина. Однако постоянная занятость на работе в какой-то «трудной» школе не оставляла той достаточно времени для огородных занятий и отдыха.

При первых встречах мы беседовали, находясь каждый на своей территории, но вскоре стали заходить друг к другу в гости. Чаще я звал его к себе, поскольку всегда имел возможность угостить соседа ранним урожаем редиски, лука, свёклы, моркови, репы, а потом и огурцов. Я специально выращивал ранние овощи в парнике и дарил «огородные букеты» уже в мае-июне. Вначале это были только лук с редиской, потом к ним присоединялись морковь со свёклой. Ранние огурцы добавлял в виде приложения к букету. Никто из соседей, в том числе и огородных, от таких подарков не отказывался. Не отказывался и Василий Семёнович, у которого созревание подобной продукции происходило значительно позднее.

Участок его был в целом ухожен, хотя, как и мой, не мог сравниться с другими «образцово-показательными», где не было ничего лишнего, на грядках зеленели  ровные всходы, были оборудованы теплицы, цветники, через весь участок вели выложенные гравием дорожки, а осенью всегда собирались богатые урожаи. Нет, наши четыре сотки были совсем иными. Были у нас и грядки, и парнички, росли и плодовые деревья и ягодные кустарники, но оставалось много травы с полевыми и болотными цветами, до которой не успевали доходить наши руки. У меня просто не хватало ограниченного отпускного времени, а в последующем и сил из-за моих позвоночных проблем. У него жизненные силы тоже постепенно иссякали. С другой стороны, и смотрели мы на свои участки, скорее, как на место отдыха, чем на площадь для выращивания стратегических запасов огородных культур.

Мне хватало сил возделывать несколько грядок с овощами и зеленью, ухаживать за клубникой, за кустами смородины, крыжовника. Большей же частью я лежал на специально оборудованном «топчане» из досок под ветвями дикой яблони в попытках как-либо улучшить состояние своей постоянно ноющей и не дающей работать поясницы.

Василий Семёнович отдыхал больше дома, а иногда и в тени деревьев, и тоже, как и я, созерцал окружающую природу. Когда он приходил ко мне, то я выносил ему стул, и мы порой довольно долго обсуждали свои огородные и иные проблемы. На огород он обычно приезжал позже меня и каждый раз приветствовал возгласом: «Виктор Всеволодович! Ты уже тут?.. Чего вскопал сегодня? Как спина? Отдыхать надумаешь – приходи ко мне, интересную историю расскажу…»

Он рассказывал действительно чрезвычайно интересно, перемежая повествование шутками и прибаутками. Речь его текла плавно, гладко, совершенно естественно, без каких-либо грубостей. Его можно было слушать часами. Он обладал безусловным талантом рассказчика – и не только анекдотов, но и историй, и целых повествований. И я слушал его с упоением, особенно когда он говорил о своих похождениях по лесам и о «грибной охоте».

Он страстно любил природу, любил лес и, выйдя на пенсию, посвящал ему значительную часть своего свободного времени. Отлично знал леса Лежневского и Ивановского районов. Часто ездил и в Ломы, и на Рубское озеро, и на «Синюю осоку», но больше всего любил места в районе Красного озера («Красного острова»), о котором я в то время ничего и не слышал. В конце девяностых он уже не в состоянии был совершать такие дальние поездки и настоятельно советовал мне съездить туда, зная, что я тоже большой любитель грибов и ягод.

Рассказал он мне и про само озеро, про плавающие острова, про богатые грибами леса, про деревню и Дом инвалидов, расположенные на берегу озера. В деревне у него было много знакомых, а одна старушка всегда приглашала его к себе отдохнуть, а то и переночевать в случае, когда обратный автобус почему-то задерживался или не приезжал вовсе. Домик её сгорел, и она жила в бане, размещавшейся на краю деревни, чуть ли не в самом лесу, в сторонке от остальных домов. Родственники её жили по соседству в большом доме и тоже крайнем на улице. Василий Семёнович несколько лет не навещал старушку и очень просил меня при случае съездить туда и передать ей привет и наилучшие пожелания. – «Ты сам у неё отдохнёшь, она и тебя приветит! Накормит, напоит. При случае и переночевать сможешь».

Его рассказ об Острове, конечно, заинтересовал меня. Однако решился я на поездку далеко не сразу, не надеясь на свою неокрепшую поясницу. Смущала меня и отдалённость района, а главное то, что транспорт туда ходил всего четыре раза на день – только утром и вечером, и при этом порой «ломался» в дороге. В случае моей задержки, какие волнения были бы для мамы, которая сама в эти годы уже с трудом передвигалась по комнате. Так что весь девяносто восьмой год я только слушал его рассказы об острове и рискнул поехать лишь в девяносто девятом, когда достаточно окреп и приобрёл некоторую уверенность в себе и в своей пояснице.




                КРАСНЫЙ ОСТРОВ. ЗНАКОМСТВО

Конечно, ехать в отдалённый район на целый день в полную неизвестность было рискованно. Но я решился, и в один из июльских дней, когда установилась хорошая солнечная погода, собрался в дорогу. Накануне ещё раз расспросил Василия Семёновича о грибных маршрутах, о тамошних лесах, вырубках, взял координаты его знакомых и даже небольшую записочку для гостеприимной бабуси. С вечера собрал свою неразлучную «стратегическую» сумку, заполнив её всем необходимым (водой, продуктами, плащом, пакетами, двумя бидонами, необходимыми лекарствами для экстренной помощи), завёл будильник на половину пятого, приготовил документы на льготный проезд и пораньше лёг почивать.

Неизвестность всегда волнует, даже такая, желанная. У меня это связано с неуверенностью в себе, в своих силах, возможностях и боязнью непредвиденных ситуаций и пр. Как перенесу часовую дорогу, смогу ли потом идти, найду ли сразу вторую палку (на одной далеко не пройдёшь), а вдруг пойдёт дождь, найду ли знакомых? Эти мысли постоянно крутились у меня в голове, пока я окончательно не уснул.

На удивление спал хорошо. Проснулся за пять минут до звонка будильника. Быстро справился со всеми утренними процедурами и отправился на автовокзал. С билетами проблем не было – получил льготный (бесплатный) с местом в середине салона. Спросил, как брать льготный обратно. Заверили, что проблем не будет.

Автобус прибыл вовремя – и вот мы уже в пути. Народу набилось много, в основном дачники и огородники. Но я успел сесть на своё законное место. Не представляю, как бы я перенёс всю дорогу стоя. А ведь добрая половина пассажиров так и ехала до своих участков.

Проехали Кукарино, затем свернули на Чернцы, и дорога пошла полями. Вот где открылся простор! Поля справа и слева от дороги. Кое-где засеяны овсом, ещё какими-то культурами. Но многие уже пустуют – пустующие поля нашей «перестройки». Сколько их я видел в районе Горшкова, Колянова, за Пежей, у бывших Дворишек! Уже зарастают, превращаясь в сплошные луга, разделённые перелесками. Смотрятся красиво, ничего не скажешь, но вот крестьянин смотреть на них может только с горьким сожалением – сколько земли пропадает! Неужели так по всей стране?! И почему никто не хочет ею воспользоваться, наладить хозяйство, выращивать урожай, продавать, получать прибыль?.. Разводить скотину…

Скотоводческие фермы тоже пустуют. Ни одного коровьего стада во всей округе! Как быстро, почти молниеносно всё произошло. Кто же нас теперь кормит? И чем мы питаемся, если ни ржи, ни пшеницы уже не выращиваем, не выращиваем и овощных культур. Одна картошка да овёс кое-где… Зато как красиво всё смотрится! Поля то белеют сплошным ковром ромашек, то голубеют колокольчиками, то светятся какими-то бордово-розовыми оттенками, возможно, и от клевера. Но кого кормить им?

Встретилось несколько деревень. Огородники все вышли на остановках. Осталось человек десять до Чернцев и до конечной. Разговорился с пожилой женщиной, сидящей напротив. Оказалась дачница – снимает на лето домик у самого озера. И уже не один год всё лето проводит с мужем здесь. Разводят цветы, отдыхают. Немного рассказала мне об этих краях. Влюблена в Остров. За ягодами ходит, за грибами. Только немного их в последние годы стало. Леса вырубают огромными площадями. Остались в основном молодые сосновые посадки да зарастающие сечи. Там ни черники, ни грибов уже нет. Да и земляника что-то с трудом развивается… Зато рядом озеро. Кругом вода. Широкий простор. И острова торфяные плавают. Их всего три. Они то сходятся, то расходятся, то к берегу пристают, то на середину озера уплывают. Все болотной травой и невысокими деревцами заросли – сосёнками и берёзками. На островах сплошной клюквенник – ягоду осенью корзинами можно собирать. Да доспеть не дают. Сейчас уже в сентябре всю обирают, а то и раньше.

…Дом инвалидов уже не работает, развалилась инвалидная система. Всех куда-то перевели. Кто-то приобрел это хозяйство. Для каких целей – пока не ясно. На озере спортивную базу открывать планируют. А пока несколько лодок с рыбаками по нему плавают. Иногда много рыбы попадается… Но больше всего радует красота…

Проехали Чернцы. Большой посёлок. Рядом с ним поля оказались ухоженными. Помнится, даже рожь с пшеницей колосились. За Чернцами дорога круто свернула влево. Проехали ещё одну небольшую деревушку, и минут через пять автобус остановился на конечной остановке – Красный Остров.

Выхожу последним. Оставшиеся пассажиры устремляются кто вправо, к какой-то недалеко расположенной деревне, кто влево – к домам у озера. Туда же идёт и женщина, с которой я разговаривал. Мне же, чтобы двигаться дальше, надо найти вторую палку, да покрепче. Рядом с остановкой высокий лес. Здесь-то я её и найду. Действительно, это не составило труда. И вот я иду по дороге в сторону озера. Оно блестит широкой гладью в полукилометре от меня. Справа – десятка полтора деревенских домиков. За ближним лесом, слева, тоже дома. Крайний домик – моей знакомой. Она ещё на улице. Приглашает заходить в гости. Показывает палисадник с цветами. Действительно очень красиво.

Меня манит красота самого озера и его лесное окружение. Но сначала надо найти старушку, знакомую Василия Семёновича. По ориентирам, вон её дом, последний у самого леса. Но не рано ли спрашивать? Сейчас только начало восьмого. Правда, деревенские жители просыпаются спозаранку… А вон у крыльца какая-то молодая женщина как раз стоит. Спешу к ней. Здороваюсь и спрашиваю:

– А где живет бабушка Серафима? (Конечно, сейчас её имя я уже не помню) Ей записку просили передать – Василий Семёнович.
– Да жила всё время тут, – отвечает. – Вон и банька её стоит у леса… Болела сильно. Здесь лечить трудно. Больница только в посёлке. Вот и поместили её в дом престарелых. Там и лечение, и уход хороший…  А я дочь её, – продолжает. – В этом доме с семьей живём… Если хотите, я вас в её домик сведу…
– А где, в каком доме престарелых? – спросил я на всякий случай. Вдруг Василий Семёнович сможет туда добраться.
Женщина дала мне адрес. Кажется, он размещался в Михалёве. Сказала, что часто навещает мать. Она сейчас чувствует себя неплохо.
Я расспросил её немного о местных лесах. Но она их плохо знала, по крайней мере, в отношении грибов и ягод:
– Всё больше хозяйством приходится заниматься. Вот коза, куры… Семья… Все заботы требуют.
– Ну, здоровья вам всем и успехов в хозяйстве. И наилучшие пожелания бабушке Серафиме! Записочку ей передадите? Скажу Василию Семёновичу, что помнят его здесь.
– Как не помнить! Весёлый старичок, разговорчивый. Шутил всё время… Да вот давно что-то не появлялся, поди уже года три, а то и четыре будет… Тоже привет ему передавайте.

На том мы и расстались. Хозяйка пошла в сени, а я направился по песчаной дороге к дальнему, южному краю озера. Конечно, хотелось искупаться – и где-нибудь подальше от деревенской цивилизации.

Дорога шла параллельно озеру вдоль опушки леса. Лес в этом месте был старый. Огромные развесистые ели  тянулись толстыми стволами высоко в небо. Подлеска здесь почти не было, и пространство просматривалось довольно далеко.

В отдельных местах – и в лесу, и на опушке – виднелись следы костров. Явно, не один я приезжаю сюда на отдых. От кострищ к озеру вели узкие тропинки в виде примятой травы и дощатые настилы, так как ближе к воде начиналась болотная хлябь, перейти которую иначе было вряд ли возможно.

Я прошёл от деревни метров восемьсот и по крайней тропинке спустился ближе к берегу. Здесь тоже был оборудован настил из брёвен для дальнейшего прохода, а несколько толстых стволов было укреплено вместе с досками у самого берега – для удобства купающихся. Значит, и это место порой становится обитаемым. Но в такую рань вряд ли кого можно ожидать в эти края.

Выбрав сухой участок на немятом лугу, решил немного отдохнуть перед разведывательным походом и, естественно, искупаться. Вода всегда манила меня, особенно чистая и прозрачная, какой была и сегодня. В этот ранний час вокруг было удивительно тихо. Ни одной живой души ни у леса, ни на берегу, ни на озере. Одни только одинокие чайки беззвучно скользили по глади воды, временами поднимаясь в воздух. Из деревни не доносилось ни звука. Насекомые тоже ещё не начали свою воздушную карусель и не нарушали звоном и жужжанием царящей вокруг тишины. Трава вся в росе. Капельки её блестят повсюду в лучах подымающегося солнца. Скоро оно совсем пригреет, и придётся уже прятаться от него в густом лесу.

Берег озера зарос высокой осокой и камышом. Камыш ещё не созрел до чёрных «филатиков», но зелёные пирамидки его уже высятся над остальной растительностью. Кое-где по берегу  пристроились невысокие кустики, но нет ни одного деревца. Что и говорить, – болото. А противоположный берег совсем близко – метрах в семидесяти от меня. Что это за выступ такой? Идёт длинной полосой метров на триста под углом к моему (западному) берегу, начинаясь далеко справа. Совершенно не похож на обычный берег. Может, это и есть остров? Точнее, один из трёх больших островов, плавающих по озеру? Какой же он тогда большой! С полкилометра в длину, не меньше. И в ширину далеко уходит. И на нём целый лес вырос из берёзок и сосёнок. Значит, велика толщина торфяника. Поверхность вся зеленью покрыта. Только самый край коричневый – торф сплошной.

Не на этом ли самом острове побывал когда-то Василий Семёнович, когда за клюквой сюда осенью ездил? Не один раз в сентябре навещал он эти острова. Много ягод привозил. Ходил в болотных сапогах. И, когда остров прибивало к берегу, мог спокойно на него перебираться. Так обычно и бывало. Но однажды «попался». В середине сентября дело было. Уже холодно. Но оделся потеплее. Приехал. Зашёл передохнуть к Серафиме. Чайком погрелся и пошёл за ягодами.

Перебрался на островок без осложнений. Клюквы кругом полно, – обобрать всю ещё не успели. Да и немногие деревенские занимаются сейчас этим промыслом. Себе наберут на зиму – и хватит. Всё больше городские за ягодами ездят. Но в холод тоже не каждому захочется… Часа за три собрал чуть не полкорзины. Устал порядком. Собирать внаклонку приходится. Кругом вода хлюпает – ни присесть, ни прилечь для отдыха. Стал к выходу собираться. Подошёл к краю острова – а кругом уже вода! Западный ветер поднялся и начал потихоньку отгонять островок от берега, уже на несколько метров отогнал. А скоро и вообще в центр озера унесёт.

Что делать? Попробовал в своих сапогах топкое место перейти, да куда там. Сразу утонуть можно. Раздеться да «переплыть» водную часть – так опыта осеннего моржевания нет – невесть чем кончиться может. Сломать бы несколько деревьев да бросить на ту сторону, так ничего не получается. Ни сломать, ни выдрать их невозможно – маленький перочинный ножик в этом деле не подмога… Вот влип! Аж жутко стало. И никого нет на том берегу. До деревни с километр, сколько хочешь кричи – не услышат. На всякий случай попробовал: «Ау! Мужики! Беда! Спасите!»…

Кричал минут пять, охрип. А остров тем временем заметно отодвинулся от берега. Хотел уже раздеваться да попытаться голышмя переправиться – будь что будет… На счастье мужик из леса вышел. «Чего орёшь? – спрашивает. А, да ты вон куды запёрся! Теперь поплавать придётся. Лодки все на другом берегу стоят. Пока доберёшься!..» Семёныч взмолился: «Да я тебе клюкву всю отдам, только вытащи меня с этого болота… Ввек больше не полезу…»
– Нужна мне твоя клюква, – мужик отвечает. – Наши бабы её ведрами таскают… Ладно уж, не ори только… Небось, всю деревню переполошил.
И пошёл к лесу.
– Ты куда идёшь, злыдень окаянный?! За лодкой иди!
– К лодкам ты быстрее меня доплывёшь на своём пароме… Жди. Скоро вернусь.
И действительно, минут через пять вернулся  с несколькими длинными берёзовыми стволами, скорее палками. Перекинул их через образовавшуюся между островом и берегом протоку.
– Теперь двигай, – говорит.

А у Семёныча ноги трясутся, ослабел весь. Идти не может. Тогда мужик сам перебрался на тот берег, перенёс вначале корзину с ягодами. Потом за Семёныча принялся. Но «мостик» двоих не выдерживал. Пришлось мужику раздеваться и снизу, из воды, потерпевшего поддерживать. Шагов десять всего-то пришлось сделать, но испытание было серьёзным.

Василий Семёнович как очутился на твёрдой почве, так и бухнулся на землю, идти никуда не может. Руки, ноги дрожат, тело обмякло, сердце колотится, душа в пятки ушла. Во, испытание! Зарёкся с этого момента за клюквой на острова лазить. Уж благодарил мужика, деньги, ягоды предлагал – не взял тот ничего.

– Тащи домой свою корзину. Потом вспоминать нонешний день будешь! – Не сказал даже, откуда и кто он. Только спросил: «Дойдёшь ли?» И когда увидел, что Семёныч поплёлся к деревне, то направился в лес, откуда и вышел, не сказав больше ни слова.

Василий Семёнович рассказывал мне об этом случае, предупреждая о возможных опасностях, связанных с островами. Но сейчас, летом, они не грозили мне ничем, только привлекали своей таинственностью.

…Рядом с островом плавали несколько чаек с выводками. Птенцы, ещё серенькие, довольно резво передвигались по поверхности, порой пропадая в изгибах торфяной береговой полосы, иногда даже влезая на травянистый берег. Никогда раньше не видел их. Плавают все вместе, единой семейной группой, как утята. Только вот нырять, наверное, не умеют.

Я посидел на берегу минут десять, знакомясь с красотой совершенно нового для меня пейзажа. Несмотря на ранний час,  солнце уже сильно пригревало, пора было и искупаться. Как давно я мечтал об этом! Сколько лет я не залезал в воду? Карьеры Ломовского болота и Востра не в счёт. Там не поплаваешь. В болоте даже освежиться нельзя – вода тёплая, как парное молоко. В Востре же, наоборот, – холоднющая, ключевая. Да и пространства для плавания там и так ограничено – мелководьем, травой да бесчисленными корягами. С осторожностью передвигаться приходится. Сначала несколько раз медленно  проплываешь туда-обратно и только потом решаешься плыть в полную силу. Здесь же вон какой простор! До острова почти сотня метров – ещё доплыть надо. Ведь растренирован совсем.

С удовольствием скинул с себя мокрую одежду (уже успел вспотеть за дорогу). Ни комаров, ни слепней пока нет, можно спокойно принимать солнечно-воздушные ванны. Но лучше сразу добраться до берега. Беру палку и босиком по стволам нескольких лежащих деревьев преодолеваю метров десять болотистой топи.

На самом берегу тоже мокро. Но положены две доски, чтобы можно было стоять спокойно. Сел, свесив ноги в воду. Вода тёплая, чистая. У берега уже довольно глубоко, можно и нырнуть с досок… Вокруг по-прежнему тихо и нет никого. Только далеко, у деревни, две женщины идут от домов к озеру… Разоблачился окончательно. Повесил последний элемент одежды на край доски, чтобы издалека было видно, и спустился в воду. Нырять, конечно, уже не могу – спина подобных вольностей не допускает. Всё приходится делать потихоньку, с осторожностью – с оглядкой. И постоянно контролировать себя во всём.

У берега вода по грудь, и дно полого уходит вглубь. Ложусь на воду и медленно плыву брассом, вспоминая давно  забытое прошлое, когда лет сорок – сорок пять назад купался в Тезе (в Шуе), потом в «Озерках» и в «Парке Победы» (под Ленинградом). Поразительное чувство лёгкости и свободы. Пресная вода прекрасно держит на поверхности. Можно полностью вытянуться, расслабиться; делаешь широкий толчок ногами и чувствуешь, как продвигаешься вперёд по накатывающей на тебя волне. Гребок вытянутыми руками и быстрый вдох приоткрытым ртом. Затем фаза расслабления и сильный выдох в воду, и снова движение ногами. Всё отработано до автоматизма, поэтому плывётся легко и довольно быстро. Скорость можно оценить у самого берега, плывя параллельно ему.

А берег острова уже рядом. Торф, коряги, уходящие на значительную глубину, может, нырнуть, проверить её? Нет, сейчас лучше без экспериментов. Но забраться на берег хочется. Он весь в траве. Приходится вползать на сушу, ложась грудью и животом на траву и подтягиваться руками. Покрытый травой торф упруго пружинит под ногами. Хорошо держит. А вон и клюквенник. Но его немного – лишь местами просматривается. Уже отцветает, скоро ягоды будут завязываться. Рядом видны несколько «дохленьких» сыроежек. Кругом болотная трава…

Посмотрел назад. Отлично смотрятся висящие трусы на доске противоположного берега – хороший ориентир, чтобы не заплыть в осоку. Берег пустынен. Но надо в воду спускаться, нечего «высвечиваться», на всякий случай. Метрах в двухстах от берега лес, мало ли кто там может находиться.

Решил немного поплавать, проверить свои возможности. Обратно – брассом, к острову – кролем. Конечно, трудно. Быстро устаю. Дыхания не хватает. Но спина спокойно выдерживает эту нагрузку. Да, в этом положении мышцы спины расслабляются, можно и остальную мускулатуру нагружать. Подсчитал количество гребков туда и обратно. Примерно одинаково, что кролем, что брассом. Так и раньше было. Значит, не потерял навыки.

Остановился у берега, отдыхаю. Вода уже сильно помутнела от множества мельчайших торфяных частичек. Они и на тело налипли. Ещё одна неприятность торфяного болота (озера). Но смываются хорошо. Теперь надо  вылезти. Ноги закинуть вверх не могу. Приходится «выпрыгивать» на руках и сразу садиться на доски. Сделал этот обязательный элемент и стал очищать от торфяного налёта нижнюю часть тела. Начал на ноги подыматься, а спина как не своя. Ослабла и совершенно не держит верхнюю половину туловища. С трудом добрался до сухого места по зыбкому переходу. Теперь можно и массажем заняться, и отлежаться, сколько потребуется. На всё оказалось достаточно десяти минут… С удовольствием остался бы здесь на весь день, но неизвестные дороги тоже манили. Впереди должны быть грибы и ягоды. И целый день удовольствий. А на обратном пути ещё искупаться можно будет.

Как советовал Василий Семёнович, направился вначале строго на запад – по широкой заросшей кустами и небольшими деревцами просеке. По ней была проложена линия электропередач, идущая в деревню – слева, у леса, была тропинка, облегчавшая путь. Впереди, по словам Семёныча, должны были быть хорошие леса, но за несколько лет его отсутствия лесной ландшафт вполне мог измениться, учитывая постоянные лесозаготовки, ведущиеся последние годы и в этой почти заповедной зоне.

Высокий, старый лес был слева. В него временами с просеки отходили боковые тропинки, ведущие в полную для меня неизвестность. Справа располагались почти сплошные вырубки разной давности. Большинство из сеч успели зарасти березняком – так чаще всего бывает у нас при отсутствии специальных последующих лесопосадок. Прошёлся по ним с полкилометра – ничего не обнаружил, кроме густой травы да паутины, развешенной между деревьями.

Прошёл по просеке километра два. Ландшафт кругом не меняется. Решил свернуть в высокий лес налево и посмотреть, что он из себя представляет. Ориентироваться было легко по солнцу, и я запомнил его положение на 9 часов.

Минут двадцать шёл на юг. Вышел на обширную вырубку, на которой работала бригада лесорубов. Эта часть вырубки была совсем свежей, что обещало в будущем развитие здесь земляники и малины. Пока же ни ягод, ни грибов тут не было. Поэтому я решил вернуться в сторону озера.

Вскоре вышел на широкую тропинку, точнее проезжую дорогу, идущую на восток, и пошёл по ней  через небольшой ручеек вверх, по пологому склону небольшого холма. Кругом был старый, хорошо прореженный лес. Небольшие полянки в его глубине привлекли моё внимание. Там могли быть ягоды. И я не ошибся. На первой же я обнаружил земляничник с краснеющими ягодами и принялся их собирать.

Земляника в лесу только начинала поспевать, и её было не очень много. Приходилось бегать от ягодки к ягодке, от кустика к кустику. Пробегав таким образом около полутора часов и обойдя с добрый десяток полянок, я вконец устал и решил выйти к озеру, чтобы сделать перерыв и перекусить. Выбранная мной тропинка привела меня к уже знакомой «высоковольтной» просеке, откуда до озера оставалось не более километра. Вскоре оно уже  блестело впереди своей многокилометровой гладью, и я вышел на спускающуюся к озеру лужайку.

Было уже начало первого, и солнце палило вовсю. Небо только-только начало покрываться лёгкими облачками, отражавшимися на гладкой поверхности воды, и сочетание ярких белых и зелёных оттенков на окружающем меня пространстве создавало радостное настроение, несмотря на усталость и болевые сигналы со стороны спины и поясницы.
Я быстро нашёл своё ложе и устроился на отдых между двумя небольшими холмиками с высокой травой, полностью скрывавшей меня от возможных любопытствующих взоров со стороны леса и тропинки. Трава к этому времени полностью высохла, земля дышала теплом и влагой, и ещё какими-то особыми запахами влажного луга, в которых преобладал аромат клевера и полыни.

Хотелось раздеться и позагорать, но активность местных кусачих мух и слепней не позволила этого сделать. Решился снять только мокрые кеды, чтобы дать отдохнуть уставшим ногам. Но и ноги требовали непрерывной защиты. Несмотря на атаки кусачей нечисти, перекусил с большим удовольствием захваченными с собой бутербродами и брусничным сладковато-кислым напитком, который я чаще всего беру с собой в лесные походы. И какое удовольствие было растянуться потом на траве, укрывшись от жужжащего гнуса, и отдохнуть десяток минут, а потом совершить дневной непродолжительный освежающий заплыв по утреннему маршруту.

Времени до автобуса оставалось почти семь часов, спина немного отдохнула от нагрузок, да и вес сумки поубавился. Вполне логично было совершить ещё один заход в лес. На этот раз выбрал маршрут в южном направлении. Как раз туда вела довольно широкая проезжая дорога, и я пошёл по ней, сразу углубившись в лес. Слева от дороги лес был высокий, мало прореженный, пересекаемый несколькими заросшими просеками. Справа на протяжении не менее двух километров были сравнительно молодые сосновые посадки. Они сразу привлекли моё внимание краснеющей земляникой и зарослями черничника с уже начавшими синеть ягодами.

Земляника росла и по краю просеки. В отдельных местах её было уже довольно много, и я принялся собирать наливающуюся красную ягоду в надежде принести домой хоть половину бидона… Так, с периодическими остановками, прошёл с километр и вышел на большую вырубку, только-только начавшую зарастать мелким кустарником и малинником. Малинник был невысокий, но весь в цвету. И это обещало к августу неплохой урожай. А на свободных участках между рядами кустов вовсю развивалась земляника. Во многих местах она почему-то ещё только цвела, но отдельные ягодки начали наливаться, краснели и розовели со всех сторон. Чувствовалось, что через недельку здесь могут быть неплохие сборы.

Но самые лучшие ягоды я нашёл на северной опушке леса, у объездной дороги. Земляника пряталась в густой траве и пригреваемая с южной стороны солнцем уже  высвечивала яркими красно-бордовыми скоплениями по всему приподнятому с края дороги травяному бордюру. Вот тут-то я и отвёл душу, впервые в этом сезоне вкусив радость земляничного сбора. В отдельных местах этой высокой  лужайки её можно было собирать, не только стоя на коленях, но и лёжа, и я  отправлял пригоршню за пригоршней в широкий четырёхлитровый бидон, который через час сбора наполнился уже на две трети.

В глубину леса земляничник почти не распространялся, но там было много начинающей зреть черники, и я даже попробовал собирать её по ягодке, однако скоро понял, что это напрасный труд. Время её пока не подошло, и следовало заняться земляникой. Конечно, надо было обойти всю вырубку, со всех сторон, обследовать все закоулки, где вполне можно было ожидать ягодного изобилия.

Пошёл к противоположному краю сечи прямо через центр, преодолевая многочисленные перпендикулярно идущие канавы. Видимо, в начале девяностых подобная технология обработки вырубленных лесных площадей ещё имела место, и сечи того времени оставались чистыми от пней, стволов, веток и иного мусора.

К моему разочарованию, центральная часть сечи была без ягод, и даже малинник здесь не начал развиваться. Ягоды появились у объездной дороги, в траве, между кустами и на опушке леса. Вроде бы земляники было и много, но как я ни старался, добрать бидон было выше моих возможностей. Проползав здесь часов до четырёх, я решил возвращаться, чтобы ещё немного покупаться и отдохнуть на берегу озера. Пошёл западной стороной вырубки и уже не наклонялся за отдельными краснеющим в траве ягодами.

 Выйдя к северной части сечи, углубился немного в сосновый лес и на небольшой светлой полянке между редкими сосёнками увидел совсем синие кустики черники. Страшно обрадовался, скинул с плеча сумку, достал второй бидон и спешно стал собирать в него уже почти налившуюся ягоду.

Есть же такие местечки среди леса, где ягода спеет на неделю раньше, чем во всех остальных местах. Защищены от ветра, особенно хорошо прогреваются солнцем. Таких мест в Ломовских лесах я знаю немало: на болоте, у деревни Самсоново, а также за Пежей. Там есть одна вообще «заколдованная» сеча, на которой брусника поспевает даже в конце июля! И поспевает по-настоящему, наливаясь до красно-бордовой кондиции. В середине же августа, несобранная, она начинает сохнуть и чахнуть. Так стоит ли вводить официальные запреты (по регионам) на сбор тех или иных ягод и на сбор грибов, что уже совсем глупо. А ведь додумываются же некоторые областные руководители до подобного абсурда, издавая свои законы в ущерб законам биологического развития. И вместе с тем обходят вниманием главный фактор, который вредит лесу, – его безжалостную повсеместную вырубку и захламление вырубленных площадей…

Вот один из таких чудесных участков удалось найти мне и здесь, в сквозном, хорошо просвечиваемом уголке леса. Был страшно рад первой чернике и сумел за час собрать около половины бидона. Это был уже хороший сбор, даже несмотря на то что возвращался домой без грибов. Пара подберёзовиков и несколько горсточек молоденьких лисичек были не в счёт.

Было уже начало шестого, когда я направил свои отяжелевшие стопы к дому. Две палки, конечно, хорошо, но на одних руках не прошагаешь несколько километров. Пришлось часто отдыхать, забираясь в лес и прячась от всевозможного гнуса. К шести часам был на месте. Купаться больше не решился, ибо сам процесс переодевания в данном состоянии стал почти неразрешимой проблемой. Отлежался, перекусил и около семи поковылял к остановке. Вечернее озеро тоже было великолепно, но у меня не осталось сил даже на созерцание, да и комары с активными ещё слепнями продолжали портить настроение, придавая мне соответствующее ускорение.

За полчаса до подхода автобуса я был у остановки. Спрятал палку и улёгся в лесу, у самой опушки, чтобы  не пропустить случайно транспорт. Если будет пустой, то может и без остановки назад обернуться. Пока ожидающих автобус на остановке не было. И вновь возникли опасения – вдруг не придёт! Тогда ждать до девяти вечера придётся. А если и того не будет, – то искать пристанища у местных жителей?..

Ведь произошел же однажды такой случай с Василием Семёновичем, когда тот опоздал к приходу автобуса. Тогда пешком пришлось до автострады топать с полной корзиной несколько километров. Правда, это на другой остановке было. В тот раз он решил уехать пораньше и пошёл вокруг озера лесом к фабрике, с которой работающих увозили на автобусе. Пошёл малознакомой дорогой и крутанул в отсутствие солнца. Потом чуть не бегом мчался, но всё равно не успел. А другого транспорта больше не было – и до самого утра, когда рабочие приезжали  тем же автобусом. Показали ему дорогу до автострады через Чернцы. Опять-таки пришлось идти незнакомым лесом, но была просека и тропинка, которая и вывела его к дороге, почти у самой остановки. Вскоре и обратный автобус подошёл… Хотел три часа сэкономить, а получилось чуть ли не наоборот – устал, как редко бывает.

…Я устроился под большой берёзой; лежу, от комаров отбиваюсь. К вечеру остервенели, так и лезут со всех сторон. Кругом кустов, травы много, – есть где им прятаться и чем питаться. А тут бесплатное приложение в виде моей персоны. Да ещё всё потом пропахло за десять часов хождения. Вот и насели на дармовщинку, комарихи окаянные! Каждая своё потомство хочет оставить, генетический код сохранить – свой собственный, индивидуальный. Облепили руки, ноги, одежду всё проткнуть пытаются. У некоторых и получается, кто сумел особо длинный «нос» отрастить. И ведь ничего не боятся. Вокруг меня уже горы трупов, а их полчища всё прибывают и прибывают. Будто мстят за своих погибших. Ничего, не долго осталось – минут десять, не больше.

На остановке народ скапливается. Надо и мне подыматься. Поднялся, прошёлся вокруг для разминки. Гляжу, под соседней огромной берёзой семейка лисичек желтеет. А от неё «лисичья» дорожка к другому дереву бежит. И под тем тоже грибы виднеются. Срочно достаю грибной пакет и дополняю его ещё несколькими пригоршнями жёлтых красавиц. Сразу в два раза больше грибов стало. Уже на небольшую жарёху хватит. Значит, сегодня полный комплект даров природы. Об этом и не мечтал. Думал, что больше отдыхать у озера буду… Ну, теперь только бы приехал долгожданный. Время уже подходит.

Последние минуты длительного ожидания были самыми напряжёнными. Наконец со стороны Чернцев послышался шум мотора – и появился автобус; кажется, тот же самый, что был и утром. Поменялась только «творческая бригада» водителя и кондуктора, которые ни в какую не желали везти меня по проездным документам.
– Ждите девятичасового. Наш – дополнительный, платный.
– Но на автовокзале утверждали, что все рейсы для ветеранов и инвалидов бесплатные. Вот и документы об инвалидности, вот и паспорт.
– Ничего не знаем! Вылезайте и ждите!

Пришлось заплатить полную стоимость, целых двадцать четыре рубля! Тогда для нас с бабулей это была существенная сумма, учитывая, что жили мы только на её пенсию, и во всём приходилось экономить. Но как-то умудрялись выходить из положения и даже откладывали понемногу «на чёрный день». С другой стороны, возмущали несправедливость и обман, которому подвергались мы со всех сторон. Вроде положено, а ничего не добьёшься. Скажут одно, а на деле получается совсем противоположное. И так было везде и во всём: в магазинах, киосках, ЖКО, поликлинике, в транспорте, так было с нашими льготами. Сколько сил приложил, чтобы маме после тяжелейшего инфаркта в 84 года дали вторую группу инвалидности!.. Чувство какой-то безысходности, фатальности всего происходящего, полной беспомощности и незащищенности – это было основное душевное состояние, которое испытывали в те годы мы, пенсионеры, оказавшиеся за гранью бедности и неспособные что-либо сделать для облегчения своей судьбы. Для меня отдушиной в этой ситуации была природа – лес, огород, встреча с которыми возрождала мои силы и дарила надежды на будущее. И с этого первого знакомства Красный Остров стал для меня одним из самых желанных мест отдыха, плавательных тренировок и одновременно местом пополнения нашего скудного витаминного рациона.




НОВЫЕ ВСТРЕЧИ

В том году я еще несколько раз съездил на Остров. Вдоволь накупался и насмотрелся на его красоту, разведал новые ягодные места; каждый раз возвращался с полными бидонами черники и земляники. Большого количества грибов, к сожалению, не находил. Максимум, что мог собрать, – это один пакет лисичек, и всего в одном месте – в лесу рядом с «малиновой» вырубкой. Так я стал называть широкую сечу, которая начала зарастать малинником. Дважды прошелся дальше, за вырубку. В лесу кругом была хорошая черника. Еще дальше, за лесом, в небольшом распадке зарождался земляничник. Здесь лес заканчивался, и за ним простиралось огромное невозделанное поле, на котором остались следы от пасшегося стада. Но ни коров, ни пастухов я не видел и не слышал. И вообще в этих местах почти не встречал людей, хотя порой слышал шум от проезжающих где-то в лесу машин и мотоциклов.

Эти леса были полны тропинок и дорог, и видно было, что все они периодически используются по назначению – прежде всего для вывоза леса, заготовка которого проходила, по-моему, непрерывно. Вывозился лес в основном по направлению к Тейкову – туда вели все дороги. В этом я убедился, сориентировавшись потом по карте. Неподалеку от озера располагались несколько деревень – Аладино, Таковец-1, Таковец-2, к которым тоже вели свои дороги.

Вкусив всю красоту этих мест и познакомившись с основными ягодными местами, я не расставался с ними и в последующие годы, посещая их по три-четыре раза за сезон. И каждый год находил там что-то новое, интересное, чем можно было бы поделиться с такими же, как я, любителями природы.

2000 и 2001 годы запомнились мне в тех краях особенно высокими урожаями черники. Черничник разросся по всему молодому сосновому лесу и активно плодоносил не менее трёх лет подряд. Здесь же, в лесу, начала плодоносить и земляника, и я каждый раз приносил домой по два полных бидона синих и красных ягод. Иногда добавлял к ним и полпакетика лисичек, скопления которых попадались в том же лесу. Первые сборы начинались у меня всегда с заветного «черничного» уголка, рядом с малиновой вырубкой, а вскоре и остальные черничные кусты в глубине леса тоже покрывались спелыми ягодами.

К западу этот сосновый лес уходил в глубокий распадок, в котором протекал небольшой ручеёк. Возможно, некогда это была и речка с каким-то названием, но никто в деревне о ней сказать ничего не мог. Ручей убегал из леса дальше, в поле, и далеко прослеживался по зарослям густого кустарника на его берегах. Я несколько раз спускался к нему в районе соснового бора, но ни ягод, ни грибов там не находил.
До созревания черники я ходил в эти края и за земляникой, зная, где она должна быть особенно обильной. Но, как оказалось, эти места знали и другие любители ягод, в частности, тейковские мужички, приезжавшие сюда на велосипедах и чаще всего опережавшие меня в сборах.

Одно из таких земляничных мест находилось на склоне небольшого холма, рядом с обширным полем, где лес совсем недавно стали вырубать. В последующем в этом месте прошёл ещё и лесоповал, так что местность обнажилась и стала зарастать земляничником. На какое-то время земляника успела опередить в росте траву и покрыла значительную часть всей свободной площади.

Я попал на это место в первый год плодоношения и, по-видимому, был здесь в числе первых. Собрал тогда больше половины бидона и надеялся на куда большие сборы в недалеком будущем. Однако будущее предстало в виде одинокого мужичка-велосипедиста, который успел уже наполнить себе бидон отборными ягодами и продолжал ползать между кустов, приступив к наполнению второго. Мне оставалось только сожалеть, что в этот раз я неверно выбрал очередность своих маршрутов и потерял на этом не менее двух часов драгоценного времени. Все же собрал после мужичка стаканов пять уже второсортных ягод и навестил еще несколько соседних ягодных местечек, давших мне в общей сложности около трех литров земляники.

Ходил за земляникой я и на самую первую разведанную мною сечу, которая в 1999 году была ещё совсем «голой». Действительно, земляничник там начал расти и заполнил листвой отдельные канавки и прогалинки между кустами. Но в первый год плодоношения весь цвет здесь погиб от заморозка. На второй год сеча была уже покрыта густой высокой травой, не дававшей возможности разрастись светолюбивой культуре. Отдельные разбросанные по всей вырубке земляничные очажки позволяли собрать всего несколько стаканов ягод. Больше земляники было по краям сечи, у опушки леса. Там она росла среди сосен, а также пряталась в траве, среди поваленных деревьев.

Запомнился мне один из последних походов на эту сечу. В тот раз я немного закрутился, выходя на неё не лесной тропинкой, а через лес. Устал порядком. Да и ягод на сече не оказалось. Немного побрал на опушке и стал возвращаться к озеру. Солнца не было, и я пошёл по старым ориентирам в виде густого ельника, преграждавшего путь к тропинке.

Вышел на неё и уже увереннее топаю в нужном направлении. Скоро должен быть спуск к ручейку и болотистая низина, за ней подъём и выход из леса. Прошёл уже около километра, а нет ни низины, ни болота, ни ручья. Куда же они делись? Другой тропинки тут быть не может. Что это я, неужели пошёл в противоположную сторону? Быть не может, в сторонах света я правильно ориентируюсь…

В неясных случаях всегда лучше вернуться в исходную точку, что я и сделал, потратив на этот крюк более получаса.  Снова вышел на сечу, увидел «свои» деревья – всё правильно. Что за чепуха?! Где и в чём я мог ошибиться? А солнца всё нет, оно дало бы точное направление… Снова углубляюсь в лес. Прохожу завалы и заросли ельника, выхожу на знакомые поляны, вижу те же цветы на них – великолепные лесные фиалки и кукушкины слёзы. Вот и моя тропинка. Может быть, пойти вправо для ориентировки. Там через полкилометра небольшая знакомая вырубка, а вскоре и широкое поле за лесом. Иногда я доходил до этих мест, идя «в разведку».

Так и сделал, благо, идти недалеко, и сразу всё станет ясно. Иду пять, десять минут – уже почти километр прошёл, а просеки всё нет. Да и лес совсем незнакомый. Но просека справа виднеется – возможно, моя «западная»? Прошёл к ней через небольшой перелесок – она, не она, не поймёшь. В этом месте все заросло деревьями и кустарником. Хотел пойти по ней назад, но одумался. Нет, надо снова возвращаться на место. Что-то тут не то,… совсем не то! Заколдованный лес какой-то. Кручусь по нему уже больше часа, а выхода не видно…

Вновь вернулся на сечу. Уже с трудом – усталость навалилась. Пока крутил в надежде выбраться, силы вроде и прибавлялись. Но, верно, много их израсходовал, когда прыти прибавлял. Хорошо ещё, что дождя нет и крутить посуху приходится… Но что же всё-таки происходит со мной сегодня? Редко подобное случается, хотя и бывает. Успокаивает то, что в общем-то недалеко от озера нахожусь,… только бы найти дорогу.

Ещё раз сверил ориентиры. Вон оно, дерево полуповаленное. Рядом с ним заросли кустарника, в котором я пару лет назад землянику брал. Вот дорога через сечу, вот канава поперёк неё – всё своё, знакомое,… а выхода нет. Решил подойти к дереву поближе, – оно ли, уточнить. Иду дорогой. Прохожу немного дальше, смотрю на дерево – оно самое! И смотрится одинаково, как справа, так и слева. Тогда что? Может, я в пылу поиска ягод перешёл в дальнюю часть сечи, а потом сворачивал с неё в противоположную сторону? Тогда всё вполне объяснимо. Однако как же со знакомыми завалами, еловым подлеском, полянами с цветами, с тропинкой – тоже совсем «знакомой»? В любом случае, версию следует проверить. Это последняя надежда на выход. Можно, конечно, теперь и через саму сечу назад двигаться, но это в два раза дальше и в несколько раз тяжелее, чем по тропинке… Да и в какую сторону идти – опять-таки неясно…

Снова перебираюсь через стволы деревьев, иду сквозь густую траву, затем тот же густейший ельник по всей опушке – не обойдёшь. Приходится в глубь его ломиться. Иголки колют руки, лицо, наполняют сумку, карманы брюк (как уж они туда-то попадают, иногда и вместе с палками?)… Кажется, конец скоро. А вот, полянки начинаются, с теми же фиалками и кукушкиными слёзками. Одна, вторая… Снова мелкий лес и вот она тропинка. Такая же самая, что и с другой стороны сечи. Иду влево, как и положено. Сразу просвет в лесу виден, это на «мою» сечу, с которой только что вышел. А вот и спуск, и ручеек, и болотце. Они, родимые! И всего-то 6 минут на дорогу затратил – специально на часы посмотрел. А там целых двадцать минут пёрся! – Во, настойчивый! Видишь, что не туда, и всё равно несёшься, да ещё больше прыти прибавляешь. Закон такой, психологический, когда контроль над собой теряешь и страх появляется. Об этом всегда помнить надо и не терять в лесу рассудка.

Да что говорить! Почти со всеми грибниками такое случается (с ягодниками нет, они на знакомые места обычно ходят). Василий Семёнович, уж на что знаток лесов, с детства по ним привык кружить, и то плутал, бывало, – когда солнца не было. Рассказывал, что поехал однажды в сторону Комсомольска к какой-то деревне, собрал целую корзину белых, подосиновиков, маслят. Зашёл в лес дальше обычного и потерял ориентировку. А солнца нет, плотные облака надвинулись. Компас никогда с собой не брал. Пошёл наугад, по интуиции. Район мало знакомый, редко сюда ездит; леса густые, порой непролазные. Но силы есть, двигался, как всегда быстрым шагом, хотя корзина солидно тянула.

Часа через полтора-два выкрутил наконец на узенькую тропинку. Куда-то же она приведёт! Пошёл по ней в одну сторону, а там непролазный лес начался, и тропинка в нём совсем затерялась. Повернул назад, потеряв на круг более часа. Уже совсем устал. Отдохнул немного, поел, выпил оставшуюся воду и дальше двинулся. Тридцать, сорок минут идёт. Уже темно стало. Неужели ночевать в лесу придётся? Такого ещё с ним не бывало. Ни еды, ни воды, ни спичек нет; один перочинный ножик с собой – малюсенький. Слава Богу, что тропинка не исчезает, и даже понемногу расширяется.

Прошёл ещё несколько километров, уже в сумерках. Вышел на широкую поперечную просеку, идущую с севера на юг. Это по закату определил. Немного сориентировался и пошёл по ней на север. Рано или поздно, на трассу должен выйти. И точно, вышел, уже к десяти вечера! Недалеко малюсенькая избушка стоит. Мужик рядом с ней что-то делает. Обрадовался Семёныч, устремился к нему.
– Где я? Что за дорога? Куда ведёт?
– На Комсомольск. Не так далеко до города осталось.
– А до Иванова?
– Километров двадцать будет.
– А транспорт туда ходит?
– Да уж давненько последний автобус прошёл. Ночь на дворе – чего ты хочешь!
– А как же уехать? Дома, небось, переискались… В первый раз так закрутился.
– Бывает, что поделаешь. Леса-то густые кругом. Да болот много. Как ещё ты в них не попался? Утянул бы леший в свою преисподню…
– Ну разреши, я у тебя до утра переночую. Замерз, рук, ног уже не чувствую. Ни воды, ни еды – ничего нету.

Не пустил мужик: «Нечего в лесу по ночам гулять! Да и кто ты такой, я не знаю. Сам выкручивайся», – и пошёл в хату.
Семёныч сел на ступеньку, дрожит весь, надеть больше нечего. С собой ничего лишнего обычно не берёт… Прислонился к стенке, – чуть полегче и потеплее стало… Ко сну сильно клонило. Не засыпал, думал попутную машину поймать в Иваново. Да не едут по ночам, оказывается… Всё же заснул, опустив голову на грудь и в стену упершись.

Ночью просыпается – мужик его будит:
– Иди в дом. Не то околеешь тут от холода.
Вошёл. Ноги совсем не гнутся. Спина, как деревянная; руки дрожат от усталости – столько километров корзину тянул… Но не бросил! Вместе с ней пропадать решил… Комнатушка теснющая, метра два на два, не больше. Стол стоит и два стула. Сел на один, руки на стол положил и сразу снова заснул, как убитый.

Пробудился, когда чуть светать стало. Посмотрел на часы – около четырёх всего. Холода уже не чувствует, согрелся; да и отдохнул немного. Вышел на улицу, смотрит, а мужик тот на трассе стоит, машину ловит:
– Да скорей тебя домой отправить хочу. А то околеешь тут у меня, что делать буду!..

Машины нет-нет да появляются на горизонте, то в одну, то в другую сторону движутся. Пробует остановить на Иваново, но те мимо проносятся – боятся, видно. Уже перестройка вовсю крутится. Бандитов кругом появилось невесть откуда. Всем от них достаётся, а на дорогах особенно. Свидетелей нет, догоняют, останавливают, машины отбирают, хозяев из них вышвыривают, да ещё поддают как следует в назидание на будущее;… чтобы в следующий раз уже не улепетывали. Вот они и несутся мимо на полной скорости… и правильно делают.

Наконец одна всё же остановилась – фура на Иваново. Смилостивился водитель, взял потерпевшего. Тот и залезть-то в высокую кабину не может. Втянули с двух сторон всё же. Поблагодарил обоих за помощь. Но ни один ни денег, ни грибов не взял. Если уж какой помогает, тому ничего от тебя не надо, от души помощь идёт… Остались среди нас ещё такие люди. Не в пример многим новым. Те на тебя просто внимания не обращают, будто тебя и не существует вообще… Такие никогда не останавливаются,.. почти никогда. Исключения всё же бывают…

Домой вернулся рано утром. А дома переполох стоит. Жена с дочкой все больницы, все отделения милиции, все морги обзвонили… Конечно, можно представить их состояние… Но надо помнить и о подобных случайностях. Бывает, грибники даже по нашим лесам сутками кружат. Ведь от деревни до деревни порой с добрый десяток километров будет. А ты же до них не по прямой, а всё больше кругами добираешься. Лес или леший тебя закручивает, совсем запугать хочет. Да и леса тоже разные бывают: одни одаривают, другие завораживают, третьи вот так пугают. У каждого свой характер, порой далеко не ангельский. Особенно у старых, людьми совсем забытых, у дебрей непролазных – густых и хмурых. Они и солнце-то от тебя скрывают, и свои дары не показывают. Только цепляют со всех сторон колючими ветками да ножки тебе в виде пней и коряг подставляют… А то на пути вдруг болото гиблое выставят. Тут уж совсем страху нагнать могут. Пока обойдёшь, круг километров в десять делаешь. А в болоте всё булькает, хлюпает, лягушки да змеи одни встречаются, никакой иной живности не видишь. Не зря про него столько страшных историй рассказывают… Слава Богу, пока среди них сам я не крутился, да у нас поблизости и нет таких. Правда, наше, Ломовское, тоже порой здорово закручивает…

Досталось тогда грибнику-любителю от самых близких родственников. И даже грибы (белые!) разбирать не стали. Пусть сам с ними мается… Не до грибов всем было. От подобного надолго на душе тяжёлый след остаётся. Сколько такие переживания душевных сил отбирают, даже если всё хорошо кончается. После этого случая сосед мой с большой оглядкой по лесам ходить стал, в дебри глухие уже не забирался… Да и возраст постепенно своё брал, труднее в далёкие места ездить стало. Но всё же продолжал, навещал чаще всего свой любимый Красный Остров…

Обо всём этом я вспомнил, пока выкручивался из сегодняшней, моей собственной западни, и пока шёл по знакомой дороге к озеру. Было уже около часа, а я шёл совершенно пустой, – хоть бы один гриб нашёл. Несколько стаканчиков земляники были, конечно, не в счёт. Я привык носить ягоды бидонами, и только тогда получал от них полное удовлетворение.

Поднявшись немного в гору, решил заглянуть на знакомые светлые «прогалинки», лужайки в высоком ельнике, где порой брал неплохую землянику. В таких лесах травы обычно немного, но и ягода бывает редко. Появляются они лишь на прорубаемых «очищающих» просеках, где ягодник плодоносит три-четыре года. В этом лесу светлые полянки ещё не начали зарастать кустарником, и земляничник мог развиваться в полную силу.

Ягод в этот раз тут оказалось вполне достаточно для сбора, и, обрадованный, я принялся за дело. Под редкими ёлками земляника росла маленькими веточками, по две-три ягодки, но местами её было довольно много, так что можно было не бегать от ягодки к ягодке, а только поворачиваться во все стороны, переползая с участочка на участочек на коленях. И брать ягоду здесь было очень легко – вся она была на виду, правда, порой скрывалась под небольшими зелёными листочками земляничника.

На полянах ягода была заметно крупнее. И на каждой веточке (стебельке) их висело по три, четыре и больше. В отдельных местах они уже поднимались над травой, хотя чаще прятались в листве ягодника или иной траве. Здесь приходилось раздвигать и траву, и листья, чтобы вдруг увидеть под ними розовато-белых и совсем красных красавиц. Особенно много ягод было в сплошном земляничнике, где они только-только начинали наливаться и ещё не выстреливали вверх, на всеобщий обзор на своих тоненьких стебельках-ножках, чтобы радовать глаз каждого проходящего рядом любителя леса. Тогда они будут сплошным бордовым ковром покрывать эти небольшие земляничные прогалинки и надолго запомнятся тем, кто встретится с ними… Однако такого изобилия ягод мы обычно не видим, обирая их на первых стадиях созревания. Часто посещаем подобные знакомые места и каждый раз собираем с них свою законную долю, выстраданную длительными поисками и ожиданиями. Сейчас мне тоже досталась ранняя (первая) ягода, и я был рад этому.

Побродив и проползав по лесу часа два с половиной с двумя небольшими перерывами для отдыха и перекуса, набрал стаканов пятнадцать и решил, что на сегодня хватит и пора идти на отдых к озеру. До него было не более двух километров, и к четырём часам я был на месте.

Обычно я возвращаюсь из леса позднее, – часам к шести, к половине шестого. Оставлять три часа отдыха я считал роскошью, особенно тогда, когда бидоны мои были полупустые. Такое случалось иногда, но чаще всего в самом начале июля, когда я ходил «в разведку». Но и тогда умудрялся собрать несколько стаканов первой земляники. Сегодня же, не в пример традиции, решил посвятить оставшиеся часы отдыху и вдоволь полюбоваться красотой водно-островного пейзажа…

Ещё очень жарко. Солнце, хоть и не в зените, но палит нещадно. Отдельные кучевые облачка ему не помеха. Лужайка вокруг меня дышит зноем. Дальние деревья и кусты как бы колышутся в нём. Воздух звенит голосами тысяч насекомых, снующих вокруг. Среди этого звона отчётливо различается стрекотание ближних и дальних кузнечиков, басовитое жужжание шмелей, обследующих цветы клевера в поисках нектара, гудение оводов, проносящихся рядом, и очень часто возвращающихся обратно; слышен тонкий писк комаров, решивших, несмотря на жару, вылететь на свидание со мной из тени широких листьев конского щавеля. Беззвучно порхают бабочки и стрекозы. Только попав в какую-либо западню (в виде паутины), они начинают усиленно бить крылышками, издавая лёгкий шелест и трепет. Стрекозы носятся вокруг одна за другой. Здесь им раздолье и изобилие. Сколько мушек, слепней, жучков летает вокруг, – только лови на выбор. Это они и делают с превеликим удовольствием. Если бы не они, да не пауки и не пичужки, развелось бы этой нечисти видимо-невидимо. Нам бы житья от них не было.

А как стрекозы красивы в полёте! То неподвижно висят в воздухе, сверкая трепещущими крылышками, то молниеносно устремляются в сторону. Ловят на лету добычу и усаживаются на сухой стебелёк или веточку отдохнуть и полакомиться. Вот тогда-то и удаётся рассмотреть их во всех деталях окраски, рисунка. Так же, как и бабочек. Последние, правда, всё реже попадаются на глаза. Чаше всего капустницы да крапивницы. Редко-редко увидишь адмирала, чёрно-белую берёзовку, перламутровку; совсем исчезли местные махаоны…

Жарко! Хочется раздеться. Но ведь зажрут, окаянные. И так всю одежду облепили. Загорать здесь не удастся. Раздеваться придётся у самого берега, чтобы сразу в воду броситься. Воду эта братия не любит. Там её обязательно кто-нибудь сцапает.

Решил сразу искупаться. Укрыл сумку в высокой траве, скинул куртку, остальное до берега оставил. А то, пока преодолеешь болотную преграду, тебя уже наполовину слопать успеют. Кеды всё-таки снял, чтобы на мокром берегу с ними не мучиться. Доковылял по бревнам до берега, в темпе разделся, успев получить с десяток жгучих укусов, и обычным способом – путём сползания, – соскользнул в воду.

Какая она тёплая в это время и чистая. Видимо, никто сегодня здесь ещё не купался. Ну и хорошо. Одному тоже неплохо. Медленно плыву к острову. Тридцать гребков туда, тридцать обратно. Размялся. А теперь можно и побыстрее вдоль берега поплавать. Уже не та скорость, хотя работаю руками и ногами весьма старательно. В спокойной воде движение почти не ощущаешь. Но подымается ветерок, и уже чувствуешь, как встречная волна набегает на тебя с каждым толчком и гребком. Мне нравятся эти мелкие волны. Они не захлестывают, не утомляют, не заливают нос и уши. Они просто легонько массируют тело, и плавать среди них порой даже приятнее, чем по водной глади… Впереди на воде отдыхают несколько чаек. Плыву к ним; они близко меня не подпускают, быстро уплывают вперёд. Неужели быстрее меня плавают?

Проплавал минут десять. Что-то быстро устал. Надо вылезать. Ополоснулся у берега, взобрался на доски, схватил одежду и поспешил к месту отдыха. Мокрого, охлаждённого, искусать меня сейчас не успели. Даже смог полежать раздетым какое-то время на солнышке. Но вскоре пришлось всё же одеться. Дома, на огороде назагораюсь. Здесь и одетым полежать можно.

Перекусил оставшимся завтраком. Немного воды на потом оставил. Лежу и любуюсь великолепной картиной кучевых облаков, начавших сгущаться на востоке и принимать причудливые очертания. Сразу вспомнилась чья-то картина в Русском музее – «Этюд облаков». Кажется, Боровиковского. Такая же белизна, переходящая в густую синеву. Такие же многоярусные наслоения их друг на друга; такой же широченный простор и озеро, копирующее в зеркальной воде эту величественную красоту. И здесь, наше озеро тоже полно облаков – то чётких, ярких (на водной глади), совсем таких же, как на небе; то размытых и колышущихся – на волнистой поверхности, обдуваемой порывами ветра. Вспоминается Алексей Константинович Толстой с его чудесной лирикой: «Сижу я на камне, висят облака, недвижные в синем просторе; душа безмятежна, душа глубока – сродни ей спокойное море!»…

Сейчас, к вечеру, деревня уже не кажется такой необитаемой, как утром. Оттуда доносятся голоса. Ребятня бежит купаться; с ними две женщины в купальной одежде – одних ребят отпускать нельзя, мелководья поблизости нет… Из-за острова выплыла лодка с одиноким рыбаком. Что, интересно, здесь ловится? Надо будет поговорить со старожилами.

Слышится звук мотоциклетного мотора. Поехали на южную сторону озера. Остановились. Видимо, там тоже есть купальная зона. Вскоре оттуда послышались плеск и крики. Двое мальчишек размашисто, сажёнками поплыли к противоположной стороне острова… Да, днём эти места посещаются отдыхающими. В лесу, в полукилометре от меня дымится костёр; слышны музыка, визг малых ребят… А вон и они вместе с родителями, наверное, идут к озеру. У детей большой яркий плавательный круг и надувной матрас. Как раз в том месте настил из досок по зыбкому месту проложен. Возможно, там у берега и не так глубоко, как на моём месте…

Солнце уже заметно снизилось к горизонту, но ещё не спряталось за верхушки деревьев. Уже скоро шесть часов. Можно будет и собираться, чтобы не спешить потом. Может, кого из знакомых в деревне встречу. Надо бы к старичкам знакомым зайти, ягод отсыпать. Они что-то мест хороших найти не могут. В деревне все в противоположную сторону за грибами и ягодами ходят – к Чёрному озеру, за деревню Аладино. В выбранном мною направлении, чтобы что-то набрать, обходить надо многие километры, – как Василий Семёнович делал. Он частенько озеро вокруг обходил, выходя чуть ли не к самим Чернцам. Эти места досконально знал: заветные сечи, перелески. Там и собирал дары леса…

Посидел я здесь в тот раз до половины седьмого. Можно было бы ещё искупаться. Но не решился на очередное преодоление (болотных барьеров). Навестил старичков, угостил земляникой. Рассказал, где беру. Ведь совсем недалеко отсюда. С полчаса прождал автобуса у остановки и опять собрал там горстку лисичек. Подумал, что стоило бы этот лесок обойти, но силы были на исходе. Доехал без приключений, и, как всегда, за свой счёт. Кондукторшу земляникой угостил. Очень удивилась.

Если вспоминать походы за земляникой в те края, то наиболее памятной была, пожалуй, встреча с необранной земляничной поляной в южной части леса, совсем недалеко от опушки. Я знал это место и каждый раз старался навестить его, проходя через земляничные участки в районе малиновой сечи и далее за ней, к лесу. В этот раз я собирал в сосняке чернику и пошёл проезжей дорогой значительно правее, преодолевая небольшую возвышенность, где продолжалась рубка леса. Черники было много, и я за пару часов собрал почти целый бидон, вместе с земляникой. Частенько попадались и лисички с подберёзовиками, так что и грибов собрал около половины пакета.

Спустился пологим спуском с холма и сразу очутился на этой небольшой травянистой поляне среди редких сосен и елей. Поляна, как и в предыдущие годы, была покрыта листвой земляники, из-под которой в этот раз со всех сторон смотрели на меня крупные ягоды. Они практически все уже успели вылезти из-под листьев и по две, по три на веточке, ярко краснели на общем зелёном фоне. Здесь можно было «поработать» с большим удовольствием – позволяла и площадь ягодного пространства, и большое количество ягод – как раз для моего метода сбора, на коленках. Земляника росла и у самой дороги. Видимо, мне здорово повезло, что в последние дни по ней не проезжали лесозаготовители. Обязательно усмотрели бы это богатство.

Люблю собирать землянику, особенно когда её много, и когда ты один и никто тебя не подгоняет. Ягоды кругом тебя. Висят на тоненьких веточках по две, по три, а то и больше, красуются то красным, то бордовым оттенком, то смотрят прямо на тебя, то стыдливо прикрываются зелёным листочком, то выставляют будто напоказ свою юную красоту, высоко взметнувшись на тонком стебельке над травой. Кажутся такими нежными и привлекательными, как бы улыбаются тебе немножко застенчивой улыбкой, приглашая в гости, на свою очаровательную поляну, или на лесную опушку, или на жаркую, прогретую июльским солнцем сечу. Первая ягода лета. Она особенно желанна, особенно очаровательна, и на самом деле очень красива. Особенно когда полностью нальётся и висит на стебельке уже созревшей горстью. Или же прячется в листьях и стеблях травы, ещё не показавшаяся на солнечном просторе, но уже такая же крупная, сочная, манящая.

В данном случае ягода была вся на виду. Правда, на веточке было по две, по три ягодки, не больше. Зато все спелые и крупные. Начал ползать в разных направлениях. Собирать легко – ягоды сразу снимаются с цветоножки. Пять, шесть таких веточек и рука наполняется. Обобрал участок, что ближе к дороге, затем среднюю часть поляны. Стал к лесу приближаться. А там и черника красуется. Смешивать с красной красавицей не стал, черничный бидон дополнил. Землянику же во второй собираю. Хоть и много вокруг ягод, но бидон наполняется медленно. За час меньше половины собрал. Всё же «по ягодке» брать приходится. Вот черника, брусника – другое дело, –горстями можно сцеживать. Поляну обобрал часа за два. Две трети бидона. Попробовал в лесу по ягодке брать, совсем медленно получается. Походил по краю, а затем в лес углубился. Пошёл не к полю, а вверх, на пригорок. Но там, кроме черники, ничего не было. Черника же была весьма аппетитная, – уже совсем крупная, легко срывающаяся. Так что «черничную норму» выполнил, и даже с гаком. Эти «лишние» два стакана в автобусе кондукторше отдал – на радостях, что она меня бесплатно, по инвалидному удостоверению провезла. Почему только раньше так нельзя было?..

В общем, за пять лет поездок на остров эти леса порадовали меня земляникой. По два, три литра приносил почти каждый раз. Это не считая черники, которую порой собирал, куда в больших количествах. Но была там ещё и малина, развившаяся по-настоящему только на одной, «малиновой» сече. Малинник был и в других местах, но почему-то быстро хирел и не плодоносил ни в один из сезонов.




                МАЛИНОВАЯ СЕЧА

Малина в наших лесах обычно начинает созревать во второй половине июля – в августе. Чаще всего она заполняет пустующие сечи, просеки, приходя на смену землянике. Плодоносит несколько лет, а потом хиреет под натиском более мощных кустарников и молодых деревьев. На Красном Острове единственной сечей, где я собирал эту ягоду, была та, с которой я познакомился в первую поездку в те края и где она (малина) тогда только-только начинала разрастаться. В 2000 году там уже были хорошие ягоды, а в 2001 – малинник стоял просто красным от них. Вот тогда-то я и совершил туда несколько поездок, познав на себе, что такое открытая малиновая сеча.

В том сезоне я несколько раз ездил в эти края. Собирал и землянику, и чернику, и грибы в небольшом количестве. Случались и казусы с поездками. Один раз не пришёл утренний автобус и «обилеченные» пассажиры напрасно ждали его добрых полтора часа. Так и пришлось возвращать билеты обратно, а самим возвращаться домой с надеждой на завтрашний день. Но на завтра сработал закон «парности случаев» (неприятных случаев). Нет, автобус подали вовремя, и взяли всех – сидя и стоя. Однако вскоре мотор начал «чихать» и машина встала где-то в районе ГАИ. Оказывается, «бензин кончился» (?!). Как уж об этом не узнал заранее водитель, готовясь к рейсу, одному ему должно быть известно. Но пришлось стоять и дожидаться в течение добрых полутора часов, пока он не наполнил баки, заняв бензин у проезжающей машины. А потом ещё на заправку поехал.

Я вначале решил даже не ехать, а пройтись отсюда пешком к Никульским лесам, тоже хорошо знакомым. И пошёл было в том направлении. Но нагруженная в дальнюю дорогу сумка сильно тянула, выгружать же съестное и воду не хотелось, и я всё же минут через тридцать вернулся к автобусу. Однако место моё сидячее уже было занято, и мне пришлось добрую половину пути качаться стоя, пока места не освободили выходившие у Маркова огородники. Не помню, чем закончилась эта конкретная поездка, но настроение с самого начала было испорчено.

Малиновый сбор на сече – это особенный сбор. Ягода обычно вызревает в самую жаркую погоду, а малинник растёт на открытом пространстве. Так что приходится заранее готовиться к встрече с солнцем и летающим гнусом, который его обожает. Закрываешься от него, – того гляди, тепловой удар хватит. Снимаешь куртку, – слепни налетают со всех сторон. В накомарнике тоже жарко, да и видно плохо. В общем, совсем иное удовольствие, по сравнению со сбором других ягод. Для меня же в малиннике ещё одно неудобство – необходимость собирать стоя – ягоды-то на кустах растут. Спина же такую позу совсем не выдерживает, хоть и опираешься то на палку, то о какую-то корягу, то за ветки малины хватаешься. Порой опять-таки на коленках умудряюсь работать, но тогда только до нижних ярусов достаёшь, а там не всегда много ягод бывает.

В том, 2001 году, я совершил несколько июльских поездок на остров за земляникой и черникой. Побывав на знакомой сече, сразу убедился, что здесь будет богатый урожай. И первый свой поход за малиной наметил на вторую половину месяца. Знал, каково мне придётся на сече. Поэтому запасся и водой, и платком на голову, чтобы защититься от солнца и от кусачей нечисти. Воду я обычно беру в пластиковых бутылках, немного подслащённую и подкисленную ягодами (брусникой или клюквой). Охлаждаю её в холодильнике, а в последнее время даже замораживаю в морозильнике, чтобы на весь день она осталась холодной. На еду особого внимания не обращаю, беру, что придётся, в основном хлеб (иногда бутерброды), и не забываю угощение для знакомых деревенских шавок. В том краю таких знакомых у меня пока не было, так что обходился без угощений.

Доехал без происшествий. По дороге в автобусе познакомился с двумя симпатичными малышами, мальчиком и девочкой, которые отправлялись в те же края на отдых в дальнюю деревню. Девочка, лет пяти, под конец даже подсела ко мне и беспрерывно рассказывала об их деревенском отдыхе – с садом, огородом, ягодами и грибами. В целом же, я убедился, в те края едет не так уж много народа, однако двух утренних автобусов на всю деревенско-огородную артель порой и не хватает.

Пока шёл к озеру, познакомился ещё с одним парнишкой, постарше. Тоже отдыхает у озера – домик снимают. Спортсмен, по утрам пробежки делает и зарядку. Одному купаться ему не разрешают. Проводил меня до места купания. Показал все свои упражнения и даже кульбит продемонстрировал. Я расспросил его о рыбалке.

– Иногда рыбаки много привозят, – отвечает. – На лодке больше на ту сторону озера едут. Есть краснопёрка, окуни, щуки. Иногда налим попадается, мелкая плотичка.
– За ягодами ходишь? – задаю ему наиболее важный для меня вопрос.
– Редко. Землянику собирали. Немного черники… Кусаются сильно.
– А грибы попадаются?
– За грибами деревенские куда-то в сторону деревни ходят. И ближе к Чернцам…

На моё предложение искупаться вместе он отказался. Да здесь было и глубоковато у берега, – только у самых досок побултыхаться. Как только я разделся, он побежал к деревне, выполнять свою утреннюю физкультурную программу. Я же с удовольствием принял водную процедуру, сплавав несколько раз до острова и обратно.

Должен сказать, что остров этот не каждый мой визит сюда располагался так близко к берегу. Порой он действительно касался его своей южной частью, допуская возможность перехода на него посуху. Иногда был где-то на середине озера, или даже у его восточного края. Но чаще всего располагался параллельно берегу метрах в семидесяти от него, как было и в этот раз. Как вели себя по отношению к берегу другие острова, я не знаю. Я просто не видел их. Вполне возможно, что они часто соединялись друг с другом и представляли собой некую островную «Гондвану», готовую в любой момент распасться под воздействием усиливающегося ветра. Я как-то привык к его более привычному расположению рядом с берегом, порой взбирался на него и даже прохаживался по пружинистой покрытой травой торфяной почве. Однако далеко не заходил, хотя поутру вполне мог надолго оставить свои манатки, поскольку вблизи моего места отдыхающих в эти ранние часы не было.

Как следует освежившись, быстренько оделся, чтобы не успеть согреться на открытом солнечном пространстве, и отправился прямой дорогой на сечу. Для облегчения ноши спрятал одну бутылку со льдом под кустом, рядом с лесом и поковылял на своих палках по дороге, ведущей строго на юг… Где-то справа слышался надсадный шум мотора. А ещё дальше, видимо, у дальней большой сечи, вовсю работали бензопилы и порой слышался шум падающих деревьев. Да, заготовка древесины шла в этом районе весьма активно. Она велась порой и в районе «малиновой» сечи, но сейчас лесорубы оставили окрестные леса в покое.

По дороге можно было бы заглянуть и за черникой. В этом году она уродилась больше не в сосновом лесу, а слева от моей дороги, на полянках среди густых дебрей. Там я дважды находил необранные местечки, – с юга от озера. Но далеко в лес не углублялся. Он здесь был мрачным, во многих местах совершенно непрореженный, с густыми, трудно проходимыми подлесками. Много было заросших пустых вырубок, на преодоление которых уходило немало времени. На светлых местах здесь тоже развивался малинник, но ягоды на нём были порченные и невкусные.

До сечи дошёл минут за сорок, без остановок. Открытое пространство всё залито солнцем. На небе ни облачка. Кусты малинника стоят с краю ровными густыми рядами. Знаю, что таких рядов много. Они и в центре сечи, и с противоположного, южного её края. Но там почему-то ягоды завязались в значительно меньшем количестве. Здесь, у северного края их должно быть намного больше. Успели ли только созреть к этому времени – со стороны не видно. А тут ещё земляника с черникой у опушки леса красуются. Им тоже надо будет уделить внимание.

Оставил сумку на дороге, иду в разведку. Да, кусты уже в красных ягодах. Их пока не очень много, но собирать вполне можно. Надо приступать, пока гнус не остервенел. Обычно слепни часов с десяти шалить начинают. В такую жаркую, как сегодня, погоду, возможно, и раньше на разведку вылетят. Отдельные, особо шустрые, уже и сейчас летают. Разведчики, наверное, потом остальным дорогу к добыче будут указывать… Нет, конечно. Это не муравьи, не пчёлы, и даже не осы. Эти (слепни) живут сами по себе. Каждый ищет, находит, питается, пока его какая-нибудь стрекоза или пичуга не сцапает… Что-то стрекоз и пичуг в лесах сейчас меньше, чем в былые времена, стало…

Занёс сумку в тень, достал бидон, надел свои постоянные уже наколенники, и вперёд, к соседним кустам, где больше ягод. Кусты не равнозначные. На одних ягода мелкая, на других – как садовая. И по количеству существенно отличаются. Видимо, разные сорта были занесены сюда. Кем? Вероятнее всего, птицами. Ведь не будут же специально лесники её на сече высаживать! Однако ровными рядами стоит, будто специально посаженная. Так же, рядами, и кустики расти начинают. Тоже загадка.

Надо приспособиться к сбору. Здесь совсем иная сноровка нужна. Собираю какое-то время стоя. Спина моментально устаёт и сигналы даёт – «кончай, мол, издеваться надо мной, чего надумал!» Опираюсь левой рукой о палку. Так полегче становится. Но что за сбор одной рукой. Быстро не наберёшь. А ягод внутри куста много. Только ветки отодвигай. На это вторая рука нужна. Вторая занята. Нужна третья. Где её взять только?

Встаю рядом с кустом на коленки. Спина сразу кряхтеть прекращает. Какое-то время можно и двумя руками поработать. Дело пошло быстрее. Внутри куста ягода уже крупная. Снаружи много спеющих, ещё розоватых. Их брать труднее – не сползают со стебелька, приходится отдельно освобождать от белого «пестика». Нет, такие лучше не брать.

Собрал стакана три, устал порядком. Решил пройтись с целью разведки, вдруг что-нибудь лучшее подвернётся. Такое порой бывает. И действительно, на соседнем ряду кусты оказались куда симпатичнее. На них сразу столько же собрал. Продолжаю двигаться по малиновому междурядью. Бидон на траву ставлю; двумя руками работаю две-три минуты, снова встаю и отдыхаю, опираясь на палку. Сумку бы не потерять, надо на более видное место поставить. Поставил, на третьем междурядье. Белый пакет сверху положил. Теперь со всех сторон видно будет. Сам же продолжаю сбор и поиски. В центр сечи прошёлся. Там почему-то ягоды ещё зелёные. С краю куда богаче.

Вернулся на свою «межу» и продолжаю сбор. За час треть бидона набрал. Не густо! Обычно куда быстрее с малиной получается. Ну да это только начало. Через три-четыре дня тут совсем по-иному всё будет… Да, но кровососы атакуют. И не только слепни. Много комаров в кустах прячется, а ещё больше мошек. Откуда эти-то? Вроде, «отошли» уже. Во время черничной страды их много было. А теперь все вместе на меня наседают. Руки жжёт, лицо горит. За всем сразу не усмотришь. Только и знаешь, что отбиваешься. Даже ягоды порой теряешь. Платок на голове мало помогает. Накомарник наденешь, так почти ничего не видно, особенно когда внутрь куста заглядываешь. Да ещё жарко-то как! Давно насквозь мокрый. Куртку же снимать нельзя – рубашку сразу прокусывают, сволочи. В следующий раз надо что-то более основательное придумывать, может, простыню на себя накидывать. Застегнуть спереди на двух прищепках. Одни руки оберегать останется.

…Скоро уже половина двенадцатого. А я ещё и бидона не собрал. Это за три-то часа! Сущее измывательство над душой и телом. Нет, пора отдыхать да охлаждаться. Скорее в тень. Не то тепловой удар хватить можно. Не готов я пока к таким сборам… Но адаптироваться придётся. Польза какая-то всё равно будет. Сколько всяких шлаков ненужных через пот выведется! Это наша вторая выделительная система. Порой не меньше, чем через почки выходит. Правда, потом как следует мыться надо – всё на коже оседает. Хорошо, что недалеко озеро. В Ломах же одно только болото. Там и купаться-то не хочется. Либо мелководье – по колено, либо канавы, травой заросшие. Туда опасно соваться. Речка Востра в другой стороне от моих теперешних маршрутов находится. В ней же ужас как холодно.

Чуть не бегом добрался до опушки. Утрамбовался в тени высокой ели, о пенёк спиной упёрся. Теперь отдыхать. Скорее воду со льдом доставать. В ней сейчас спасение. Бутылка полная, ещё не прикладывался. Какое наслаждение сейчас открыть крышку и вкусить этот божественный, холодный напиток. Сейчас важнее всего холод. Со вкусом потом, через несколько минут разбираться буду. Главное, охладить себя любыми путями. А то всё тело горит – от жара и от укусов. Кусачие черти и здесь меня достают. Но «по-божески», не все сразу набрасываются. Дают гостю и самому чуть-чуть отдохнуть. А, может, ждут, чтобы я сладкого напился? Тогда и им повкуснее достанется?

Пью в начале без «закуски». Отдыхаю, снова пью. Уже полегче стало. Можно и на закус перейти. Тоже с напитком. Что-то уж больно быстро он убавляется. Немногим больше половины бутылки осталось. Да и то один лёд в основном. Это чтобы сразу всё не выпить. Теперь уже экономить ледок придётся. Можно и перекусить хлебушком. Тоже приятно, поистратил калории в работе. Да и плавание с переходом тоже что-то значит – всё тренировка. Так и смотреть на всё надо. Тренировочный процесс, лесо-огородный. К концу лета, конечно, крепче и сильнее становишься. Да и иная польза от тренировки есть – в виде той же лесной продукции… Но уж сильно крепко сегодня достаётся. А ещё бидон добирать надо… А может, не стоит маяться – пусть дня три позреет. Может, за черникой податься? Её собирать куда легче, да и в тени всегда можно спрятаться.

Так и решил сделать. Походил ещё пару часиков в густом лесу, и в сосновый лес заглядывал. Собрал оставшиеся – с полбидона. Вроде, никого в лесу и не встречаешь, а ягоды быстро исчезают. Но не я же один их тут собираю?..

К пяти часам вышел к озеру. По дороге змею встретил. Большая, чёрная. В самом центре дороги устроилась, на куске коры в клубок свернулась. Почувствовала моё приближение, живо дёру дала в сторону леса. Не стал за ней наблюдать, не до этого уже было. Забрал оставленную бутылку с водой, точнее, со льдом. Этот резерв как раз пригодился. Одной бутылки оказалось в лесу явно недостаточно. Надо будет в следующий раз две брать. Да ещё маленький флакончик с тёплой водой прихватывать – чтобы лёд оттаивать.

Искупался с огромным удовольствием. Долго в воде находился. Смыл с себя все шлаки. В воде за чайками погонялся, да разве догонишь! Это их стихия. Чем всё-таки они здесь питаются? Как рыбу ловят? Ведь не ныряют же, как утки. А где птенцов выводят? Наверное, на островах? Спрятать гнездо где-нибудь в траве, или в торфянике под берегом несложно. Да и врагов никаких у них здесь нет. Только такие вот любопытные, вроде меня порой мешаются…

Потом долго отдыхал. На озеро любовался, на облака, на остров. В воде у деревни ребятня резвилась. Как всегда, под присмотром кого-то из взрослых. Визгу много, – хорошо было слышно. И снова в воде белые облака отражаются. Картина сегодня почти, как у Левитана. Слабый ветерок нагоняет волны. На берегу и в воде, у берега камыш и осока колышутся. Чайки летают. На северном берегу деревня видна (всего одна улица). «У озера» – последняя, очень радостная картина гениального художника. Гениальная картина, удивительно точно передающая настроение этого пейзажа.

А попробуй передать его словами – не получается. Эту красоту надо прежде всего видеть. Краски, формы, оттенки, их сочетание, хочется смотреть и смотреть, не отрываясь часами. Здесь и красота, и чувство широкого простора, полной свободы и раскрепощённости, ощущение чего-то именно русского, нашего, родного, такого близкого и радующего, умиротворяющего. Это наш лес, наши луга, наша вода, наши облака, наши милые сердцу деревни. От них веет стариной, многовековым деревенским укладом; и каждый покосившийся дом, каждая развалившаяся сараюшка, поверженное старостью дерево придаёт соответствующее настроение: грусти, задумчивости, размышлений о прошлом, настоящем и будущем нашей жизни.

В таланте художника, в его кисти и красках заключена поразительная сила. Она увлекает, волнует нас, будоражит наши чувства, требует собственных действий, раздумий, собственного совершенствования ради создания чего-либо подобного, или совершенно иного, но тоже прекрасного и волнующего. Создать, описать, показать эту красоту другим, показать так, чтобы те прочувствовали её, вдохновились ею, создали бы для себя свои собственные прекрасные образы, столь же волнующие и вдохновенные. Не в этом ли сила и смысл искусства, изобретённого нами, людьми, на благо всего человечества? Показать красоту нашей жизни, все её стороны, во всех её проявлениях, разными способами и средствами. Чтобы мы никогда не забывали о ней, стремились к ней, вдохновлялись ею, формировали наши души на основе её гармонии и совершенства.

Красота лечит. Одна лишь мечта о встрече с нею стимулирует моё восстановление, возрождает спящие резервы, подталкивает к непрерывной и последовательной работе над собой. Каждая новая встреча с нею придаёт мне новые силы, заставляет действовать и мечтать о новых свершениях. Несмотря на все жизненные сложности, внешние и внутренние препятствия. Красота встреч и общения друг с другом, с нашими братьями меньшими, красота нашей природы, произведений искусства, её отображающих – во всём этом заключена некая неудержимая внутренняя сила, дающая нам энергию жизни – положительную и созидательную…

Моё общение с красотой в тот день закончилось, как всегда, около восьми часов вечера. Правда, была ещё сорокаминутная поездка до дома. Но тут, кроме быстро убегающих назад полей и лесов, больше ничего не было. Но и это тоже была красота, озарённая лучами заходящего солнца, и она тоже призывала ещё раз встретиться с нею.

Хотел вернуться за малиной дня через три. Но получилось через пять, так как на третий день пошёл дождь, а после него не хотелось сильно мокнуть в лесу. Зато на пятый день с утра небо было чистое, да и все «метеопрогнозисты» в один голос обещали хорошую погоду… Утреннее купание было осложнено появлением по соседству цыган с конями. Видимо, пришли в ночное на понравившийся луг и отдыхали на опушке леса. Установили в лесу палатку, развели костёр. Кони на лугу пасутся, стреноженные. Но не рядом со мной. Зная некоторые цыганские обычаи, на всякий случай перенёс всю амуницию к берегу. Полной свободы в плавании уже не было. Но всё равно получил огромное удовольствие. Охлаждённый, поспешил к лесу. На этот раз не стал прятать бутылку со льдом – всё с собой взял, рассчитывая на длительную работу.

Малинник стоял красный от ягод. И я сразу устремился к нему, надеясь максимально поработать в первые, не такие жаркие, часы. Ягода уже свободно срывалась с черенка и с кисточек и сыпалась в руку. Брать было легко и довольно споро, хотя малина на большинстве кустов была не очень крупная. Но попадались и высокие кусты с очень крупной ягодой, у которых бидон наполнялся значительно быстрее. Собираю стоя, затем на коленках, снова стоя, придерживаясь левой рукой за малиновые ветви. Ветки колючие, берусь за них с опаской, – колючки хоть и мелкие, но неприятности могут доставить. У соседки по огороду, помню, даже панариций от их уколов развился…

Но солнце печёт уже в 9 часов. Надеваю свою «защитную одежду» в виде большой белой простыни. Закручиваюсь в неё с головой, закрепляя спереди бельевыми прищепками. Должна быть двойная защита – от солнца и от гнуса одновременно. А гнус  этот уже с утра вредничает. Началось с комаров и мошек, затем к ним и более крупная нечисть присоединилась. Не дают пощады. Пришлось ещё косынку на голову надевать. Сразу жарко стало. Спина вскоре совсем промокла, вся одежда насквозь потом пропиталась, простыня и рубашка мокрые, хоть выжимай. Лицо тоже постоянно вытирать приходится. Когда же ягоды собирать?

Но собираю. Вдохновение сбора не иссякает. Ягод много, они стимулируют. Всё собрать хочется. От куста к кусту, перебегаю, ищу, где получше. Лучше там, где крупная ягода. Таких кустов немного, но на них отводишь душу. Попадается то круглая, то удлинённая – как и у нас на огородах. И ничуть не меньше размером. Только здесь её куда больше, чем на участках. Руки уже липкие от сладости и пахнут малиной…

Во, опять жужжать начали. Но как-то по-иному. Осы, что ли? Точно, смотрю, вьются в кустах и вокруг меня тоже. Очевидно, где-то гнездо устроили, сейчас прогонять будут. Пора улепётывать. Хватаю бидон и скорей на соседнюю межу спешу, и подальше отбегаю. Надо запомнить место, чтобы снова не попасться. Там в кустах пенёк увидел, наверное, в нём гнездо оборудовали. Хитрые всё же бестии. Часто их в малинниках вижу. А ни пчёлы, ни шмели до такого не додумались – временный бивуак себе здесь устроить. За сбором же все сюда летят. Шмели и пчёлы больше на малиновый цвет в начале месяца нацеливались. Однако и на ягодах лакомятся, но уже заметно в меньших количествах.

Вроде и быстро собирается ягода, но бидон никак добрать не могу. Малина очень сочная, сразу уминается, особенно на последней стадии добирания. Наконец осилил; закрутил плотнее крышку, на «перекур» спешу. Из последних сил уже работал. Пора охлаждаться и отдыхать одновременно. Время – одиннадцать часов. Значит, два часа на сбор бидона затратил, возможно, лишних пару стаканов туда доложил. Домой всё равно мятую привезу. Это и неважно. Мы с бабулей варенье не варим, больше растираем ягоду с сахаром. Долго как свежая сохраняется. Можно было бы часть ягод и в морозилку поместить. Но морозилку я уже земляникой с черникой заполнил. Лучше всего эту замороженную ягоду зимой в чай добавлять. Аромат восхитительный!

Расстелил простыню для просушки – куртку тоже. Полулежу, вытянув ноги, наслаждаюсь отдыхом. Ледяную воду из бутылки посасываю. Долго ждать таяния сейчас не приходится. Ускоряю этот процесс, добавляю тёплую воду. Одно удовольствие. Среди деревьев и тень, и куда меньше летающих паразитов. Посидеть бы вот так с полчасика, да нет, работать надо.

Смотрю из-за деревьев на сечу. Жутко становится! Работать на ней – настоящее испытание. Не каждый выдержит. И даже с водой ледяной. Солнце печёт, будто насквозь тебя прожаривает. Если бы в одной простыне работать, то куда ни шло. Но ведь прокусывают её окаянные. И слепни, и мухи кусачие, да и комары тоже. В такую жару и то к тебе слетаются. Чуть тронешь новую ветку, а они из-под неё летят целыми полчищами. Сплошной гул стоит. Одни жужжат сверху, другие снизу, третьи уже под простыню забрались, выбраться на свободу не могут. Отдельные даже под рубашку залезли, крутятся там, трепещут. Думал, от страха, а они, дьяволы, и там кусаться вздумали. Придавишь как следует, прекращают. Но дело сделать своё успевают. А в какой-то момент муравьи рыжие – мелкие, но уж больно кусачие, появились. По куртке, по простыне расползлись. К голым местам стремятся. У них особый яд, надолго хватает. Целый час болеть будет, – не только чесаться.

Весь этот сброд страшно надоедает, большую половину сил отбирает. Хоть и говорят, что от этого польза бывает, но лучше всё же не надо! А в комплексе с «солнечной терапией» серьёзный «курорт» получается. Но терпишь. До того терпишь, что лицо волдырями покрывается, уши, веки отекают, вся кожа саднит немилосердно. В глазах вместо ягод порой разноцветные круги плавают, в мозгах мысля за мыслю заходит. То стихи какие-то шепчешь, то заклинания, а то и проклятия порой вырываются – уж сдержаться не можешь. Такое только заядлый «ягодник» выдерживает. Такие, как Василий Семёнович, в частности. Рассказывал, что однажды так искусали, что лица своего не чувствовал. На голову платок обычный нацепил, а вот лицо закрыть уже нечем было. Пришлось терпеть, пока ягоду брал. На остановку вышел, у мужика спросил – что у него с лицом случилось, будто совсем не своё стало.

– Да ничего особенного, – мужик ответил. – Харя и харя! – Небось подумал, что пьяный в доску, опух и уже ничего не соображает.
Вернулся домой Семёныч. Входит, а его свои узнать не могут. Лицо совсем круглым стало, щеки, веки отвисли, уши распухли, раза в два в объёме увеличились. Под глазами кровоподтёки. Только по голосу да по костюму и узнали. Да ещё голову в неприкосновенности сохранил, платком защищённую. Если бы не платок, то что бы они с ней, с безволосой-то, сделали!

Хоть и говорил Семёныч, что виноваты были слепни, но предполагаю, что это были всё-таки мошки. Их работа. Часто в лесу с подобным сталкиваюсь. Частенько бабуси с перекошенными и отвислыми лицами из леса выходят. А если ещё особо зловредная какая попадётся, беды не миновать. На огороде у нас, соседку Анастасию Ивановну однажды такая укусила. Так целую неделю почти с фарой под глазом ходила. Я от них обычно накомарник напяливаю. Так они и внутрь его забираются. Как уж в такие мелкие отверстия проникают?! Пришлось сетку мылом дегтярным протирать, – тогда остерегаться стали.

Вот что такое солнечная сеча (июльская, августовская, малиновая, а порой и земляничная даже – «знойная» сеча, «пылающая» сеча!). На неё лучше со стороны смотреть. Знаешь это, а всё равно к ней стремишься – и к красоте выросших здесь ягод, и к «преодолению» во время сбора богатого урожая. По крайней мере, стремлюсь сюда я… Э! Да, кажется, не один я сегодня страдаю. Вон из-за малинника чья-то голова в платке показывается… Товарищ по несчастью, откуда он взялся? Не деревенский ли? Иду к нему, здороваюсь, спрашиваю:

– Как успехи? Давно ли здесь мучаетесь?
– Сил нет, как зажрали. Да ещё осы покусали – пропади они пропадом!
– Из деревни или откуда приехали?
– Из Тейкова, на велосипеде. Не первый раз сюда вот так езжу. Но первый раз так жрут. – Смотрю, он в одной рубашечке, правда, с рукавами.
– Как же без куртки-то?
– Да эти твари сегодня и куртку прокусывают. Смазался дрянью какой-то, а им хоть бы хны!
– До Тейкова-то далеко?
– Да больше часа еду. Дороги не везде хорошие.
– С утра работаете? Я что-то вас не видел.
– Да уж часа два как мучаюсь. Всё больше с той стороны брал. Недавно сюда перешёл.
– Не каждый такое пекло выдержит! Не всем под силу.
– Да и не пойдут вовсе. Больно кому и надо. И далеко от города-то. А деревенские сейчас за ягодами и не ходят.
– И я удивляюсь, почему же так? Мест не знают. Думал, что не хотят раскрывать тайны.
– В деревнях больше старики остались. Молодые в городе работают. А если дома сидят, то больше пьянствуют. Им не до грибов и не до ягод.
– А кто же тогда в этих краях ягоды обирает? Ведь много и черники и земляники было.
– Из Тейкова чаще всего едут. Городских больше на природу тянет.
– Но на такую сечу тоже не каждого?
– Каждому опасно. И дуба дать можно. Все больные к тому же. Сами знают, куда можно, а куда нет.
– Вы то не боитесь?
– Да я привыкший. С детства по лесам да болотам околачиваюсь. Всё здесь знаю.
– А брусника, клюква есть?
– Есть в сторону Чернцев. Там болото и по сухим местам брусника растёт. В этом году урожай обещает… А клюква везде, даже на островах родится.
– Сколько ещё терпеть будете? Сейчас к вам присоединюсь. Надо ещё бидончик набрать.
– Ещё?! Я один-то никак добрать не могу. Вроде и много ягоды, а не берётся…

Я собрал вещи и присоединился к нему. Какое-то время собирали вместе, перебрасываясь малозначительными фразами, больше междометиями, направленными в сторону летающей нечисти. Минут через двадцать наши пути разошлись, и больше я его не видел…

В тот раз я всё-таки добрал второй бидон, но натерпелся до предела. Выпил почти всю воду – это целых три литра. К еде почти не притрагивался. С тремя остановками преодолел обратную дорогу. Искупался, несмотря на огромную усталость, в озере. (После этого немного полегчало.) Оставшееся время лежал в изнеможении. На остановку пришёл минут за десять до прихода автобуса. – Здесь уж отдыхать не пришлось. И ехал вновь за полную стоимость, так и не сумев разобраться в тонкостях расчётов с пассажирами на местном маршруте. Утешал себя тем, что домой принёс куда большую ценность. На том и успокоился.




                ПОСЛЕДНИЕ ПОЕЗДКИ

После 2001 года я навещал эти края значительно реже. Может, потому что добираться туда мне становилось труднее, а может, и в связи с открытием новых богатых ягодами и грибами лесов в районе Ломов, ездить куда было значительно проще и надежнее. Каждый год на Красном Острове происходили те или иные изменения. Так, в какой-то год окончательно опустел Дом инвалидов. Он стоял у остановки совсем тихий, казалось, никому не нужный, ожидая своей дальнейшей участи. Ещё через какое-то время на северной стороне острова был оборудован причал для лодок и водных велосипедов. А по вечерам я видел и катающихся на них ребят и молодых людей. Видимо, где-то поблизости открылась какая-то база отдыха, или туристический лагерь… С каждым годом всё увеличивался движущийся к острову поток частных машин с отдыхающими. Они останавливались за деревней, заезжая в лес, недалеко от места моего отдыха. По вечерам я постоянно встречался с ними и даже познакомился с некоторыми.

В лесах продолжалась рубка деревьев, и знакомые участки приобретали новые очертания. По дорогам же пыхтели нагруженные грузовики, вывозившие лес в направлении Тейкова. По вечерам значительно чаще стали приезжать на озеро мальчишки на мопедах и на мотоциклах – тоже чаще всего из Тейкова. В общем, жизнь в этом районе существенно оживилась. Да и не могло быть иначе, ибо с появлением личного транспорта красота этих мест становилась всё более доступной уже для многих.

В какой-то мере я сожалел об этом, поскольку главное, что привлекало меня здесь, были тишина и покой. Они ещё сохранялись по утрам, хотя отдельные отдыхающие оставались здесь на ночь, ночуя в палатках или в машине. Когда я приходил сюда поутру, они ещё спали, и только где-то часов с девяти начинали активную деятельность. Разжигали костёр, готовили завтрак, кипятили чай. Но я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из них принимал утреннюю ванну в озере или совершал пробежку (даже прогулку) по лесным тропинкам. У большинства приезжающих отдых заключался в другом: хорошо поесть, попить (иногда и горячительное), послушать громкую музыку (далеко не классического репертуара), посидеть у костра, поболтать, искупаться. Конечно, всё это можно было делать и дома, или где-нибудь поближе – на Уводи, или на Талке. Но привлекала экзотика, возможность таких поездок, а может быть, и затронувшая душу местная красота. Никто из таких отдыхающих никогда не ходил за грибами и ягодами. И не потому что не знали эти места, а просто потому, что не имели к этому никаких стремлений.

Порой я разговаривал с ними, знакомился, встречал своих коллег, общих знакомых. Радовался за их детей, которые имеют возможность хорошего отдыха на природе. Радовался их смеху, детским забавам, свободе и непринуждённости в разговоре – наивности и детской открытости. Иногда купался вместе с ними, сопровождая в плавание «в открытое море». Такое однажды случилось, когда острова унесло к противоположному берегу и водный простор открылся на многие сотни метров. Дети плыли на плоту и на кругах, а родители рядом с ними. Я же упражнялся в кроле и брассе неподалёку от них, не решаясь устремиться к дальним островам, в неизвестность.

А однажды возвращающиеся даже подвезли меня на машине до Кукарино, увидев, как я ковыляю на своих ходулях к остановке. В тот раз мне повезло: и время сэкономил, и деньги, да и проехал с комфортом. От Кукарино же почти сразу доехал на рейсовом автобусе (с Лежнева). В тот раз родители не отказались от ягод, видя восторженный взгляд своих детей, с которыми я уже был знаком.

Наличие вечерних попутных машин несколько упрощало проблему с возвращением. Конечно, трудно было рассчитывать на то, что тебя подвезут шумные весёлые компании молодых парней, оставлявшие в лесу груды банок, бутылок, пакетов и иного мусора. Но вот семейные компании всегда бы вошли в ситуацию – в случае крайней необходимости.

Мои ягодные сборы в эти годы уже не были такими продуктивными, как раньше. Знакомые сечи и просеки постепенно зарастали, урожаи ягод снижались. Черника в молодом сосновом лесу совсем перестала плодоносить. Исчезла там и земляника. Небольшое количество её ещё оставалось на лесных тропинках и полянах. Одно время она появилась на южной части малиновой сечи и за ней, на смежной, более старой вырубке, где земляничник развился по опушке леса и среди кустарника. Появилась ягода и в старом сосняке, по северному склону холма. В один год на этой же сече уродилась и малина. Но было её немного – приносил всего по нескольку стаканчиков. В других лесах и на «западной» сече тоже всё было пусто.

Что меня очень удивило в последние годы на Красном острове, – это многочисленные глубокие траншеи, вырытые в песчаном грунте. Порой они тянулись на сотни метров, были не менее метра в глубину и, естественно, вызвали моё любопытство. В отдельных местах, по ходу траншей валялись кучи разодранных кабельных покрытий. И таких куч я встречал немало, проходя по лесу в поисках ягод. Можно было подумать, что военные готовятся здесь к каким-то учениям. Спросил об этом таинстве в деревне.

– Так это кабель выкапывают, – объяснили мне.
– Какой кабель? – недоумеваю я.
– Военных, что в Тейкове находятся. Там какие-то части сократили, и вся система не нужна стала. А кабель ценный – из цветных металлов. Вот и тянут его копатели…

Всё сразу стало понятно, в том числе и появление кабельного мусора… Но ведь сколько сил надо потратить, чтобы выкопать такую траншею. Всё же приходится делать вручную, технику в виде трактора в лесу не используешь. Однажды я встретился с одним из таких старателей в районе малиновой сечи. Издалека заслышал, что кто-то вроде лопатой работает. Подошёл к опушке леса, там как раз одна из траншей проходила. Вижу, из неё голова и плечи высовываются – мужик траншею углубляет.

– В полный рост роем, как на передовой? – спрашиваю.
Мужик вздрогнул от неожиданности. Поздоровался.
– Да шибко глубоко закопали. Пока докопаешься, сто потов спустишь.
– Неужели выгодно? – Такие траншеи капать приходится.
– Не копал бы, если б невыгодно было. Добро надо использовать. А то ведь никому не нужно стало.
– Когда же это он прокладывался, наверное, ещё до лесопосадок? Иначе не проложить бы было.
– Да уж наверно. Но капитально работали. И качество материала отменное. Всё надежно было.
– И много ли здесь такого добра позарыто?
– На десятки километров будет. Только вот где, куда проложены, сам чёрт не разберёт. Наобум работать приходится.
– А хозяева как, претензий не предъявляют?
– А теперь не поймёшь, кто хозяин. Старых поразогнали. Новым ни до чего дела нет. Да есть ли ещё новые-то?
Я обратил внимание, что со всех сторон сечи по её краям повален лес. Раньше этого не было. Похоже на лесоповал как от смерча. И рядом с траншеей лежало несколько больших деревьев.
– Это что, ураган что ли был? – спрашиваю.

– Не ураган, а вихрь какой-то. Чуть ли не смерч настоящий. При мне дело было. Зашумело, засвистело с той стороны (с южной), загремело и понеслось прямо в мою сторону. Я только и успел, что спрыгнуть в яму. Уже довольно глубоко вырыл. И тут началось! Свистит, вертит. Деревья трещат, падают. Одно прямо на меня упало – на канаву то есть. Накрыло, даже ветками меня достало. Но не повредило. Долго свистело и всё деревья рушило. Вон сколько понавалило. Но только по краям сечи. Дальше у него духу не хватило, заглох здесь. И по другим сечам, говорят, столько же натворил. Ему разгон хороший нужен. Через поле летит и сходу вжаривает. Сам увидишь, ходить будешь.

– А убирать кто будет?
– Да никто. Деревья нестандартные, такие никому не нужны. Так и сгниют здесь.
– А в деревнях на растопку?
– Так ещё распилить да вывезти надо. Да лицензию на это получить. Всегда готовое купить легче… У нас сейчас все «через ….» делается. Да и раньше не лучше было… Ну вот и перекурили. Теперь работать надо. Метров пять пройти сегодня…

Я попрощался со словоохотливым мужичком и отправился через сечу в дальний перелесок в надежде найти там что-нибудь съедобное. Но ничего не нашёл. Зато посмотрел на проделки этого вихря на краю ещё одного поля. Там он понавывернул деревьев видимо-невидимо. Сразу весь лес изменился. Хорошо, что в лесу не раскрутишься, не то и до деревни мог бы добраться. Как раз в её направлении двигался.

Интересно, как бы он с озером обошёлся? Мощные смерчи вычерпывают их порой до основания, вбирая в себя тысячи кубометров воды. Вместе с рыбами, лягушками и иной живностью. А потом выплескивают всё это где-нибудь за десятки километров от места разбоя. Свидетели и недоумевают, глядя на «Божье чудо». Но, слава Богу, здесь до этого не дошло и красота озера пока не нарушена. И  без смерчей у нас красоты всё меньше и меньше остаётся… Порой по нашей собственной «милости». Особенно сейчас, когда появились полная свобода и вседозволенность…

Сколько говорят по всем вещательным каналам об уничтожении заказников, заповедников, о застройке коттеджами запретных территорий вблизи водозаборов, водохранилищ и т. п. Кто-то же даёт разрешение на это! Сейчас вроде началась обратная вакханалия – сносят отдельные постройки. Это только у нас такое возможно… Скоро, того гляди, додумаются и леса приватизировать. Уже началась их раздача. Целые гектары под особняки приобретаются! Смотришь, далеко в лес ограда вгрызается. Уже и у нас, в Ломах, обходить их приходится.

На Красном Острове, говорят, земля тоже на распродажу пошла, не у озера, а где-то подальше, за деревней. Шофёр автобуса как-то об этом разговорился. Видимо, местный, знает, небось! К тому же шибко разговорчивый попался. Пока стоял на конечной остановке, успел пассажирам всё в деталях обрисовать… Якобы, некий миллионер скупил за деревней землю и построил там взлетно-посадочную полосу для собственного самолёта. Уже больше года, говорит, пользуется ею. Для охраны собственности двух здоровенных псов приобрёл – таких здоровенных, что и ходить-то рядом страшно стало. Да ещё отпускает их порой с привязи. То ли искусали уже кого, то ли только собираются, – я так и не понял.

Уловил то, что этот миллионер в один прекрасный момент все же грохнулся, или ботнулся. У рассказчика это звучало на старославянском куда эффектнее (…нулся!). Но не каждый читатель знаком в деталях с этим диалектом, так что весь диалог мне пришлось перевести в более понятные речевые обороты. «Грохнулся, ботнулся, а также бухнулся, плюхнулся, шмякнулся, дербалызнулся, долбанулся и т. п.» – это вполне понятно. Непонятно, с какой высоты только. Об этом и рассказчик точно сказать не мог, поскольку не видел кульминационного момента. Но видел, что осталось от самолёта – осталось немного, и всё больше в мелких деталях, уже ни на что не пригодных. Не пострадала лишь основная деталь, в лице самого миллионера. И даже в больницу не пришлось укладывать, – здесь же очухался. Видно, сильно крепкий миллионер попался! Но зарёкся после этого случая в самолёты садиться, – вертолёты стал осваивать. Новенький приобрёл. И уже летать научился. Посадочную площадку среди леса оборудовал… «Всё ждём, когда снова …нётся», – говорит. А ведь обязательно ботнется, – деревенские точно знают…

Всё это, конечно, интересно. Но не менее интересно было узнать и о самом Красном Острове, об озере, о дальней местности. Кое-что мне об этом рассказали, кое-что удалось найти в Интернете… Озеро существует уже очень давно и образовалось в результате глубокого пролома в земле, куда опустилась вся глинистая часть почвы, а верхняя, торфяная растительность осталась наплаву и образовала эти самые плавающие острова. Глубина озера очень большая – до ста метров и больше. По-настоящему его никто не обследовал. Самостоятельные же обследования любителями порой приводили к трагическим результатам. Так, в начале века там погибли двое аквалангистов из Москвы, планировавших здесь какие-то собственные исследования. Их так и не нашли до сих пор. В XVIII и XIX веках эта территория вместе с расположенными здесь деревнями находилась во владении помещиков Ошаниных. После революции вся эта зона вместе с озером принадлежала дому отдыха имени Войкова, затем колхозу имени 1 Мая, а под конец – Красноостровскому дому инвалидов. Кому принадлежит он сейчас, после упразднения этого дома, – кому-то, безусловно, известно. И не дай Бог, если его приобретут частные владельцы.

На такое место желающих сразу много найдётся – миллионеры со всех сторон ринутся; ухватить, отгородить, «прихватизировать», – это у них здорово получается. Вот кто бы поля пустующие в этом районе ухватил. Да обиходил бы их, как в своё время было. А то стоят, горемычные, совсем бесхозные, бурьяном-травой заросли. Сколько ещё стоять будут? На них никто не зарится. Всем – готовенькое подавай, да с речкой, да с озером. И чтоб никто больше туда не являлся – только своё, личное было!

Ну а пока, к счастью, он («Остров») ещё нашим, общим остаётся. И спешат к нему такие, как я, любители природы – на автобусах, на мопедах, мотоциклах, на машинах. И оборудуют на берегах озера свои временные «бивуаки», и вкушают удивительную красоту местной природы, и отходят душой от городских стрессов, и наполняются здесь новыми силами (духовными и физическими) для своих будущих преодолений.

…Хоть я и не был там уже семь лет, но часто вспоминаю этот чудесный уголок нашей русской природы. Мечтаю снова встретиться с ним и увидеть в той же почти первозданной красе, в какой эти края предстали предо мной в уже далёком 1999 году. Мечтаю насладиться его утренней тишиной, вновь окунуться в глубокие воды озера и посетить знакомые леса, вырубки и перелески, щедро дарившие мне свою красоту и богатства. А пока буду готовить себя к таким «путешествиям» и физически, и морально. И буду вспоминать и благодарить того человека, который познакомил меня с этими чудесными краями и передал мне эстафету для моих собственных встреч с ними.



                ЕЩЁ  ОДНА  ГРОЗА


                Как весел грохот летних бурь,
                Когда, взметая прах летучий,
                Гроза, нахлынувшая тучей,
                Смутит небесную лазурь…
                (Ф. И. Тютчев)

Эту грозу мне тоже пришлось запомнить, – так как она не обошлась для меня без последствий. И случилось это совсем недавно, в этот летний сезон 2009 года, где-то в середине августа. В это время уже заканчивалась черника, и я пытался найти брусничные места, которые в наших ломовских краях год от года меняют своё месторасположение. Почему-то ягода вдруг почти полностью исчезла на болоте, – оставались лишь отдельные небольшие местечки. Исчезла она и на вырубках. Возможно, потому что там были вырублены все сосны, с которыми брусника обычно соседствует. Кстати,  последние три года она исчезла и за Пежей, где ранее обильно плодоносила несколько лет подряд. Подобную цикличность её плодоношения я наблюдал и раньше, но так и не мог понять причин, приводящих к этому.

В этом году брусника обещала быть на вырубке рядом с Ломовским болотом. Там её я наблюдал, собирая месяц назад чернику. Вот и направился в те края погожим августовским утром. Брусника на самом деле уже начала поспевать и краснела отдельными гроздями на полянках, среди черничника. Черники осталось немного, но её продолжали собирать, и отдельные группы аукающихся слышались с разных сторон. Удовольствия от такого сбора было немного, и я решил поисследовать давно не посещавшийся мною район на противоположной стороне дороги, идущей в сторону Самсонова. Перешёл через две наполненные водой канавы и углубился в чащу болотистого леса. Ягодой тут и не пахло, но я всё же покрутился по лесу минут сорок, пока не вышел на просеку, перпендикулярную Самсоновской.

За пять лет моего отсутствия всё здесь сильно изменилось. Лес по краям просеки был начисто вырублен, и взору открывалось голое, болотистое пространство с отдельными невысокими ёлочками и зарослями густого кустарника. Почва на сотни метров была покрыта болотной травой, и повсюду между кочек чавкала вода. Было видно, что сюда возвращается болотистая топь, чему раньше мешали сосновые посадки, вырубленные до единого дерева. Видимо, раньше такие посадки на болотистых местах осуществлялись специально, чтобы изменить структуру почвы и препятствовать дальнейшему заболачиванию.

После небольшого отдыха мне пришлось топать по чавкающему бездорожью, ибо былая просека превратились в сплошную и довольно глубокую лужу, из которой торчали стебли болотной травы. Правда, вокруг летали бабочки и стрекозы, но ещё больше было комаров и оводов, беспощадно терзавших мою плоть на всём протяжении этого топкого пространства. Я шёл по колено в воде, перебираясь через поваленные стволы берёз и елей, кучи щепы и срубленных сосновых веток. И такая дорога продолжалась более километра. Затем местность стала посуше, и справа от дороги открылась ещё одна обширная сеча.

Решил проверить и её и не ошибся в ожиданиях. Вырубка стала зарастать черничником, и отдельные веточки её были усыпаны крупными спелыми ягодами. Я уже успел соскучиться по ней, после десятидневного перерыва, поэтому начал ползать вокруг кустов и пней, с удовольствием наполняя пригоршни налившимися ягодами. Кое-где в траве краснела и брусника, и я стал брать её в небольшой пакетик, захватив его с собой вместе с бидоном. Сумку, как всегда в таких случаях, оставил на возвышенном месте, прикрыв сверху белым пакетом, чтобы не заниматься потом излишними поисками.

Покрутился по сече часа полтора, преодолевая многочисленные завалы из стволов и веток. Собрал целый бидон черники. Заглянул дальше в центр сечи. В глубине её черники не было, зато разросся малинник и был весь красный от ягод. Вначале я обрадовался, что смогу наполнить и второй бидон. Однако быстро понял, что ошибся – ягода была мелкая и некачественная. Да, в этом  году малину я собирал всего-то два раза – на вырубках в молодом сосняке, недалеко от Самсонова.

Между тем солнце зашло за лёгкую дымку, и стало постепенно хмуриться. Решил до дождя успеть проведать более дальние края, рядом с этой просекой. В прошлом году там собирал отличные лисички. Прошёл по просеке ещё с полкилометра, до перпендикулярно идущей тропинки, выходящей через болото на Голяковское поле. До лисичкового леса оставалось не более полукилометра, но уже шёл дождь, и вокруг стало погромыхивать. Небо по-прежнему было покрыто сплошными белыми облаками. Особо страшных грозовых туч нигде не просматривалось, и я решил переждать временную непогоду, устроившись на перекус под густой ёлкой. Накинул плащ, спрятал сумку от дождя, обломал нижние сухие ветки дерева и прислонился для отдыха к стволу спиной, испытывая явное облегчение.

Минут через пятнадцать дождь стал усиливаться. Гремело уже почти непрерывно, хотя видимое состояние неба оставалось прежним – не очень пугающим. Вспоминалась гроза у Самсонова, примерно с таким же началом. Нет, оставаться было опасно, надо было выбираться, пока не поздно. И я стал пробираться через завалы на просеку, от которой и отошёл-то всего метров на пятьдесят, не более. Потемневший вдруг лес казался совершенно неузнаваемым, не было никаких ориентиров, и приходилось идти только по интуиции. Как нарочно, начали попадаться лисички. Ещё небольшие, но уже достаточно аппетитные. Чувствовалось, что грибной слой пошёл, и в ближайшие дни можно будет рассчитывать на удачу.

В быстром темпе собираю на одной полянке, на другой, под ёлками, среди кустов. Но уже со всех сторон льётся вода, и защититься от неё нет никакой возможности. Надо срочно выбираться на просеку, а потом и на тропинку. Направление совсем потерял, крутясь под ёлками. Скриплю на своих палках уже метров двести, триста – нет просеки. Да, серьёзно. Ходить часами в лесу, будучи насквозь мокрым, может быть опасно. Впереди ведь ещё полтора месяца лесных походов. Нельзя простужаться!

Забираю немного в сторону и почти «несусь» в выбранном направлении. Появились заросли малинника и кустов. Вроде, просека!? Местность совсем незнакомая. По крайней мере, сегодня этой дорогой не ходил. И следов в кустах нет. Да как их увидеть сейчас в сплошной мокроте! Идти надо только вправо, налево – сторожка и болото. А вдруг я крутанул уже за тропинку? Тогда придётся идти обратным путём через завалы и болото. Ну, посмотрим.

Минут через пять сориентировался. Всё правильно. Вот и поваленное дерево, через которое еле перелез, идя сюда… А вот и поперечная тропинка, уходящая к Голяковскому болоту. Теперь прямой путь домой. Решил всё же идти вначале опушкой леса в надежде обнаружить жёлтеньких красавиц. И точно, стали попадаться довольно часто, и даже на самой дороге. Однако дождик всё усиливался и лил сплошной стеной. Я давно насквозь мокрый. Плащ, конечно, не помогает. Сумка тоже намокла, отяжелела. Палки постоянно путаются в траве, в ветках деревьев. Тропинка же во многих местах сплошь завалена буреломом. А вверху гремит и сверкает со всех сторон уже почти непрерывно. И конца этому светопреставлению не видно – тучи сплошной тёмной синевой покрыли небо при полном безветрии. Нет, хорошо, что принял решение идти. Пережидать такую грозу нельзя…

Вон, кажется, и болото. А перед ним вновь непролазные завалы. Приходится обходить лишние десятки метров… Кончаются заросли, и вот оно – болото. Всё заросло среднего размера соснами. Тянется на километр влево и вправо. Шириной метров восемьсот, оно как огромная линза вклинивается в смешанный лес. Обычно болото полно воды, сейчас почти сухо, только сверху промокло. Можно идти, не опасаясь провалиться.

Иду уже спокойно, полностью ориентируясь в обстановке, хотя не ходил этой дорогой лет восемь. В прошлом году выходил из леса где-то ближе к сторожке… Вот и просвет виднеется в сплошной стене воды. Этот уже поле. Через пять минут вышел на опушку. И опять засомневался – а может, это Горшковское поле? Домов из-за дождя не видно… но в любом случае идти надо вправо. Иду по сплошной воде. Вон знакомый лесной клинышек вдаётся глубоко в море овса. Может, пойти напрямик через поле к деревне, а там уже проезжей дорогой до Ломов? Но овёс по пояс! Всё равно сухой нитки на мне нет. Пойду прямиком.

Иду почти механически. Усталость страшная. Но как тут отдыхать? Под овсом сплошная вода и серая грязь. У крайних ёлок в поле – опасно: гроза всё же. Но и идти тоже жутковато – может и шарахнуть. Мобильник, правда, отключён. Да и громовые раскаты, вроде, стали удаляться в сторону сторожки. Ей сейчас достаётся вместе с Горшковом… А Голяково уже совсем близко. Вон и крайние дома деревни, – не дома, а целые купеческие хоромы, с огромными участками земли. А там теннисный корт оборудован! Вот куда цивилизация добралась! Хорошо, что огромных псов здесь не держат. Раньше в крайнем доме был бультерьер. Не дай бог, вырвется!.. Но пока тихо. Никто не ожидает в такую пору появления странствующего скитальца (лесного бродяги).

А я уже на краю поля. По колено в воде перехожу через канаву и выхожу на раскисшую от воды объездную дорогу. Теперь поскорее бы добраться до противоположного леса и отдохнуть под деревом. Ещё минут пятнадцать-двадцать преодоления. Иду, преодолеваю. Вода ручейками стекает с меня вниз, в кедах хлюпает, из-под ног брызжет в разные стороны. Идти скользко. Не грохнуться бы. В лесу такое порой бывает, когда ноги или палки встречают неожиданные препятствия. Приходишь в себя уже на земле и благодаришь Бога, что всё обошлось на этот раз…

Дошёл до леса. Прошёл вперёд ещё метров пятьдесят и плюхнулся на сравнительно сухое место под развесистой густой сосной. Дождик приутих. Сплошная синяя туча расплылась на несколько больших фрагментов, один из которых удивительно напоминал смерч! Огромное грязно-синее облако, с узким тёмно-синим хоботом, упирающимся в лес, висело километров в десяти от меня, где-то в районе Самсонова или Стромихина. Висело совершенно неподвижно и в течение десяти минут, пока я отдыхал и набирался сил, совсем не изменило ни места своего расположения, ни конфигурации… Но возможно, что-то и всасывало в себя через открытый книзу раструб?..

Оставшуюся часть пути шёл уже более спокойно. Особенно не торопился. Старался только не остыть. Правда, при моих «опорно-двигательных» нагрузках подобного обычно и не происходит… Да, досталось сегодня крепко. Под дождь попадал в лесу много раз, но вот чтобы идти два часа под таким ливнем (почти как под нашим приморским тайфуном в летнее время) – такого ещё не бывало… Однако в следующие дни не почувствовал никаких осложнений и даже совершил ещё одну поездку в эти края. Но после неё всё же свалился – и пять дней отлёживался дома… Значит, следует уже остерегаться – запас прочности постепенно иссякает… Что ж, вполне закономерный процесс… Только что-то уж слишком рано начинается…




                ЗА  ЗЕМЛЯНИКОЙ

                Царская ягода наших лесов…
                «Съешь за сезон ведро –
                и целый год ни одна болезнь
                не пристанет»
                Народные приметы

Из всех ягод нашего леса я больше всего люблю землянику. Люблю смотреть, как она цветёт, как набирает силу, как красуется уже поспевшими ягодами на просеках, вырубках, на припёках. Люблю искать земляничные плантации, возникающие каждый год всё в новых местах знакомого мне леса. Наслаждаюсь красотой её изобилия, а потом процессом самого сбора и даже трудного возвращения домой с надеждой поделиться увиденной сегодня красотой с окружающими. Ранним летом в начале июня я всегда хожу в лес, чтобы наметить места наших будущих встреч с этим чудесным творением природы. В это время земляника в полном цвету и отлично просматривается и на зарастающих травой свежих вырубках, и на просеках и полянах, на лесных травянистых тропинках. Идёшь и радуешься встрече с этими, невзрачными, на первый взгляд, цветочками.

Уже при входе в лес, на первых лужайках, у его опушки, определяешь возможный урожай ягод по величине цветков, по густоте земляничных соцветий, по плотности листвы, по глубине их проникновения в темноту леса. И какая радость охватывает тебя, когда оправдываются твои надежды, и ты повсюду встречаешь беленькие  земляничные соцветия, – то выглядывающие из травы на тропинках, то устилающие почти сплошным белым ковром голые проплешины между деревьями и пнями на вырубках, гнездящиеся по бокам канав и колеям лесных дорог.

Как наяву, перед глазами стоит красота лесной лужайки, белеющей цветущей земляникой на фоне голубеньких анютиных глазок, синих колокольчиков, отдельных ромашек и массы иной лесной растительности. Соцветия ещё не высоко поднялись в траве, но уже пробиваются через густоту зелени кверху, к солнцу и сверкают в его утренних косых лучах искрящейся белизной. Другие, прячущиеся в глубине стеблей и листьев, ещё только робко выглядывают из-под плотного занавеса густо-зелёных растений, стыдливо пряча в них ещё до конца не раскрывшуюся красоту своих нежных бутонов. А вон, чуть в стороне, у куста, несколько высоких земляничных соцветий переплелись со стебельками анютиных глазок и, будто обнявшись друг с другом, вместе радуются солнечному утру. Капельки росы внутри листочков ещё не успели высохнуть и блестят со всех сторон, переливаясь яркой радугой свежайших утренних красок. И первые бабочки уже устраивают крутящуюся карусель над ними, садятся на яркие цветы, расправляя нежные крылышки и маня к себе своей божественной красотой. А по соседству гудит утренний шмель, перелетая с цветка на цветок, деловито обследуя их и собирая утреннюю дань в виде пыльцы и нектара. И как ни странно, на фоне других более ярких цветов, земляничные соцветия привлекают их в значительно большей степени…

А заросшие лесные тропинки! Я люблю ходить по ним, подмечая места будущего ягодного урожая. Бывало, они просто белели земляничным цветом. Идёшь, и со всех сторон от тебя разбегаются белые полоски, вблизи рассыпающиеся отдельными цветоносами с бутонами и уже полностью распустившимися цветками. А вокруг и другие цветы – ромашки, колокольчики, розовые липучки, беленькие метёлочки, и даже одуванчики кое-где желтеют своими миниатюрными солнечными головками… Идёшь по немятой траве и опасаешься, как бы не наступить на цветы, не испортить эту сказочную красоту, сохранить её для себя и для других любителей природы. Ведь много ещё таких осталось в нашей жизни, кто не проходит мимо неё, кто наслаждается ею, для кого красота природы – не только в поиске и сборе даров нашего леса.

Сколько прекрасных художественных выставок видим мы в последние годы. И живопись, и фотографии, и вышивки, и аппликации. И везде прежде всего наша природа, во всех её формах, во всех проявлениях: от отдельных травинок, грибов и ягодок, от пичуг и насекомых – до великолепных пейзажей, – зимних, летних, осенних, весенних, раскрывающих во всей полноте богатую душу нашей природы, вместе с чувствительной, поэтичной душой их вдохновенных создателей.

Волею судьбы, передвигаясь на своих костылях-палках, я топчу в лесу больше других, особенно во время сбора грибов и ягод. И я прошу у леса прощение, хотя и знаю, что не очень врежу ему своей деятельностью. И лес прощает меня и почти каждый раз открывает мне свои новые тайны, щедро одаривая меня своей красотой и богатством.

Как радовался я свежим лесным просекам и вырубкам, обнаруживая их порой во время своих весенних лесных прогулок. Бывало, они ещё не успевали зарасти травой и серели валяющейся повсюду корой, проплешинами голой земли, только что прорытыми через сечи канавами (видимо, специально, для дренажа местности). Радовался первым кустикам земляники, уже зеленеющим здесь – обещавшим через год-два высокие урожаи.

С конца июня я начинаю поиски первых ягод. И какое счастье находить их на знакомых местах, или же где-то вдали, совершенно случайно во время поисковых походов. Однако не всегда природа благоприятствует ягодному изобилию. Бывали годы, когда весь земляничный цвет неожиданно погибал, и вместо ягод на цветоножках оставались только чёрные точки – видимо, в результате воздействия поздних, июньских заморозков. (Точно так же, как и у нас, на садовых участках, чернеет и погибает клубника.) И тогда глубокое разочарование охватывало меня, так надеявшегося на продолжение встреч с красотой созревающей ягоды.

Помню, как в 1985 году повёл на дальнюю сечу за Пежей приехавшего погостить в Иваново сына Женю. Повёл, заранее разведав обстановку и обнаружив на сече массу цветущей земляники. Дорога до места была нелёгкой – более десяти километров от Ломов. Вдобавок недавно прошли сильные дожди, и низменная местность тех районов была переполнена водой. Пришлось прыгать по хлюпающему бездорожью. Оба промокли чуть ли не по колено. А на сече ждало уже главное разочарование – полное отсутствие ягод, чего я тогда объяснить совершенно не мог, не зная, что заморозки и в лесу могут губить ягодный цвет. Так и пришлось возвращаться ни с чем, получив удовольствие только от вида цветущих полян и лужаек. Да ещё лисицу увидели в районе «лисьего городка», недалеко от сечи. Почва там была песчаная, холмистая. Вот и понастроили в ней себе жилища рыжие красавицы.

Что касается сбора земляники, то пристрастился я к нему с раннего детства. Собирали ягоды и на склонах железнодорожного полотна, у самого нашего дома, и в «кустиках», за Буровским заводом, в карьерах за Мельничновой церковью. В карьерах, на песчаной почве земляника быстро начинала разрастаться, и мы, мальчишки с Первой Железнодорожной, частенько заглядывали туда во время наших коллективных прогулок. Собрать удавалось немного – по полстаканчика, не больше. Зато какая была радость принести весь собранный урожай домой, выложить ягоды на стол к обеду или ужину и чувствовать, что и ты сам можешь сделать что-то приятное для своей семьи! Возможно, с этих мальчишеских походов и зародилась у меня страсть к этой ягоде и вместе с тем любовь к красоте окружающей меня природы.

В последующем, в более поздние уже юношеские годы, страсть к сбору земляники у меня не пропала. Тяги к чернике почему-то не было. Бруснику же я собирал всего один раз где-то далеко, на дальней сече, куда привели меня вместе с другом Генкой Серебряковым наши соседи Хромовы, жившие ранее в тех местах в какой-то деревне.

В те годы в окрестностях Шуи были великолепные ещё совсем молодые леса, в том числе и обширные сосновые лесопосадки, в которых обильно росли и размножались маслята и земляника. Солнечные прогалины между длинными рядами молодых деревьев порой были целиком заполнены земляничником, среди которого в течение всего летнего сезона появлялись всё новые и новые слои маслят. И я, зная такие места, частенько навещал их, наполняя корзину этими великолепными грибами. А когда созревала земляника, отдавал уже ей большую часть своей любви и признательности. Сначала я ходил в те места пешком, а начиная с шестого класса, ездил на велосипеде, который стал для меня верным другом и во многом помогал во время дальних странствий по лесным тропинкам и лесному бездорожью.

Один такой сосновый лес с грибами и земляникой я обнаружил позднее, уже в конце пятидесятых годов, когда знакомился с лесными просторами в районе «Ворожино», по направлению к бывшей деревне Болото. Этот лес был уже достаточно зрелый (выше шуйского), но ещё оставался богат и маслятами, и ягодами. В последующем он в течение многих лет радовал меня, когда я навещал его, приезжая в Шую, а затем в Иваново в очередной отпуск в 1958–1962 годах. К сожалению, в какой-то год он был подчистую вырублен во время осушения болота с целью создания там резервуара для сточных вод с грандиозной свинофермы, оборудованной в Ворожино.

В семидесятых и последующих годах я почти не встречал молодых сосновых лесопосадок. Видимо, уже тогда наше лесное хозяйство начинало приходить в упадок, и лесовосстановительные работы всё более и более свёртывались. Последние молодые сосновые полосы я встретил в 1972 году в районе уже бывшей деревни Болото, куда добрался с сыновьями. Но и они были почти полностью уничтожены пожаром, превратившим в унылый серый пейзаж некогда зелёную зону, примыкающую к болоту. Почему-то именно здесь в последние годы чаще всего возникали пожары: в 60-е годы несколько раз горел малинник, в 1972 году – сгорели лесопосадки. Что будет гореть в следующий раз?

В тех молодых сосновых лесах я собирал в общем-то не так уж много ягод. Вероятнее всего потому, что эти места, кроме меня, навещали и другие любители леса. Площади, однако, тут были большие, ягоды зрели постоянно. Так что свои два-три литра я набирал без особого труда. Мне нравились такие молодые леса своим светом, теплотой, жизнерадостностью, своей восторженной лучезарной юностью, впитавшие в себя живительное тепло солнечного света, сконцентрированное во всём существе этих гладкоствольных, отливающих золотом деревьев. Казалось, они сами искрились солнечными лучами, дышали вобранным в себя теплом. Тепло исходило от их ярко-жёлтых стволов, от оголенных веток, от иголок, собранных в тёмные сочные пучки в верхней части деревьев и устремленных в безудержном порыве вверх, к небу и солнцу. Тепло в молодых сосняках, казалось, проникало и в саму землю, пока ещё голую, свободную от травы и мха, покрытую только слоем сухих иголок, да обломками нижних веток, быстро засыхающих и дающих простор и силу стволу и верхним ярусам растущих красавиц.

Мне нравилось ползать между рядами сосен, продираясь порой через сплошной частокол стволов и веток, и отыскивать наиболее урожайные участки. Нравилось брататься с этими деревьями, хотя они порой безжалостно относились к моей амуниции, срывая с меня кепку, хватая за куртку, наполняя карманы и сумку иголками и сломанными веточками. Радостно было увидеть вдалеке очередную прогалину между рядами, покрытую коричневыми шляпками маслят или зелёным ковром земляничника. Такое местечко всегда предвещало возможность очередного пополнения корзины (бидона) новыми пригоршнями ягод и чистенькими маслянистыми грибами. И не было случая, чтобы в разгар их плодоношения я возвращался домой с пустым лукошком.

Да, но всё же по-настоящему я познакомился с земляникой уже в ломовских лесах, приезжая на отдых в Иваново. Первыми земляничными местами были сосняки рядом с самим посёлком. Посадки эти, по словам местных старожилов, производились где-то в сороковые годы. Лес был уже достаточно высоким, негусто заросшим травой, черничником и земляникой. Земляника, как оказалось, доживала здесь свои последние годы. Но нам с семьёй удалось воспользоваться её щедростью два или три сезона в начале семидесятых. Мы приезжали туда часа на три – на четыре и возвращались с полными бидонами прекрасной землянично-черничной смеси. Дома наедались до отвала и варили варенье, большую часть которого забирали с собой, во Владивосток. Там, на краю света, хоть и была кругом таёжная экзотика, но таких ягод не произрастало. Где-то высоко в сопках знакомые мальчишки и находили землянику, однако в наших краях, у побережья, она не в состоянии была развиться в связи с погодными особенностями местной прибрежной зоны.

В восьмидесятые годы я бывал в Иванове больше один, и состояние моё уже не позволяло совершать особо дальние прогулки. Но именно тогда мне посчастливилось встретиться с «земляничным» лесом и упиваться его красотой в полном одиночестве целых полторы недели. Это было чудо, которое во всех деталях и подробностях стоит передо мной до сих пор и о котором я уже достаточно подробно рассказал читателям. Могу лишь добавить, что подобное счастье в наших местных условиях выпадает человеку раз в жизни, возможно, в качестве духовной награды за его жизненные испытания, и явно для того, чтобы он мог поделиться увиденным с другими – мечтающими о подобных встречах. Чтобы радовать их, вдохновлять на собственные духовные подвиги во имя собственной сокровенной мечты, которая рано или поздно, но сбывается.

Это было нечто, ни с чем не сравнимое, не сопоставимое. И все последующие мои встречи с земляничными просеками и полянами казались уже обыденной прозой, по сравнению со сказочной поэзией, совершенно невероятной красоты, дарованной мне лесом. И те два, и даже три бидона отборных ягод, которые я приносил домой почти ежедневно, так и остались для меня неправдоподобным, но вполне реальным достижением, приблизиться к которому удалось лишь однажды, и тоже случайно, – уже в конце девяностых годов. Но это оказалось лишь разовым достижением.

Тогда же, в восьмидесятых, меня продолжали радовать просеки, видимо, создаваемые специально с целью ускоренного развития и предупреждения загустения леса. Они были чистенькими, – без завалов стволов и веток. И даже пни на них почти везде отсутствовали, видимо, по нормативам подобных работ. Через три-четыре года на просеках появлялась первая земляника. В скором времени присоединялась к ней и черника, часть которой, очевидно, оставалась неповреждённой при порубочных работах. Первая земляника была очень крупная. Листва её распространялась сплошным покровом на значительных площадях оголённого пространства, скрывая в себе зреющую ягодную благодать. Ягод в таких густых земляничных скоплениях всегда было много, и можно было неоднократно возвращаться на одно и то же место, постоянно набирая свою ягодную норму.

Такие просветляющие вырубки были во всех ломовских лесах, как вблизи посёлка, так и в отдалённых районах. Я знал их наперечёт и периодически наведывался для пополнения наших ягодных запасов. Порой в таких местах мне открывалась весьма вдохновенная красота, позволявшая собрать и один, и полтора бидона. И так хотелось поделиться ею с другими. Хотя я знал «законы леса», знал в частности, что открывшееся тебе однажды лесное изобилие, никогда не представится твоему взору повторно (это в наших, проходных для грибников и ягодников лесах), но однажды уступил просьбе жаждущей и взял собой в дальнюю прогулку нашу добрую соседку – Марию Григорьевну, тоже большую любительницу (в прошлом) грибов и ягод.

Ближайшие просеки и вырубки оказались пустыми. Да и весь «черничный» лес был почти полностью очищен от ягод. Пришлось уступить просьбам старушки и вести её в направлении «ягодного рая». Это были дальние самсоновские леса, примерно в пяти-шести километрах от Ломов. Мария Григорьевна – старушка бодрая, активная. Некогда по лесам по десять-пятнадцать километров за день отхаживала. Да и давление в тот период её не беспокоило. И как хотелось похвастаться перед соседками!..

…Идём медленно. Спутница впереди. За каждой ягодой наклоняется, норовит сразу с дороги в лес убежать. Но в лесу пусто. По ягодке ничего путного не наберёшь. Шли часа полтора, а то и больше. Вышли наконец на первую, самую широкую вырубку, откуда я два дня назад чернику принёс. Вышли, а собирать-то и нечего! Всё обчистили, ни ягодки не оставили. И откуда только сбежались? Ведь до Стромихина более пяти километров!! Из Самсонова же древние бабуси сюда и совсем не ходят.

Настроение наше сразу упало, навалилась усталость. До следующих, земляничных вырубок ещё с полкилометра. Рискнули и туда наведаться, – жалко было упускать счастье. Дошли уже с трудом. Но и там всё было собрано. Нам осталось всего-то по стаканчику уже далеко не первосортной – остаточной, доспевающей земляники. Собрали мы остатки в бидон Марии Григорьевны и, еле переставляя ноги (а я ещё и палки), поковыляли обратной дорогой уже прямиком к остановке. Разочарование, конечно, у обоих было полное. Правда, добрая душа, Мария Григорьевна, меня ни в чём не винила. Сама знала, что так часто в лесу бывает. Там каждый раз новые места искать надо. Только попросила никому об этом нашем фиаско не рассказывать – стыдно всё же. Я и не рассказывал. Но зарёкся когда-нибудь ещё брать с собой в лес старушек. Всё-таки немалые для них нагрузки! Не ровен час, чего и случиться может. Да и по-разному могут воспринять неудачу. Могут подумать, что нарочно завёл в пустые дебри… И самому ходить с попутчиками всё труднее становится. Уже иная ответственность и совсем другой ритм передвижения. У меня же он особенный: несёшься на четырёх (с двумя палками) по бездорожью минут десять, пятнадцать и валишься потом на отдых, чтобы спина отошла. Вот так и двигаюсь «мелкими перебежками». Медленно же идти – устаёшь ещё больше.

В девяностых годах ближайшие к Ломам вырубки заросли. Даже малина на них исчезла. В поисках ягод я переместился ближе к Самсонову. Там как раз проходили большие лесозаготовки, и леса быстро светлели. Появлялось раздолье для черники и земляники. Несколько лет подряд я брал землянику и за Ломовским болотом, за дорогой Дворишки – Старая сторожка. От последней осталась одна красная стена вблизи от дороги Ломы – Самсоново. Вот эти отдалённые от посёлка леса и стали постепенно заполняться ягодами. Особенно хорошо в этих местах росла земляника. В какой-то год она так расплодилась по просекам, что я без особых трудов наполнял свой четырёхлитровый бидон, а порой и «набирку» прихватывал с ягодами.

Земляника здесь росла обширными лоскутками, среди завалов из веток, стволов и корней вывороченных деревьев. В разгар созревания она краснела повсюду на полуоткрытых участках, выглядывая из-за кустов, из-под веток, возвышаясь на длинных стебельках под травой, скрываясь среди коряг. Если бы не повсеместные завалы, её можно было бы собирать куда быстрее. А так приходилось постоянно обходить поваленные стволы, тратя на это половину времени и сил. Но ягода здесь была отменная! – Значительно более крупная, чем на обширных полях и сечах, и не менее вкусная. Возможно, только менее ароматная, по сравнению с выросшей на постоянном припёке.

Удобно собирать такую, уже поднявшуюся над травой на вытянутых вверх цветоножках, на которых красуется не две-три, а сразу пять или больше уже налившихся ягод. Берёшь сразу целую горсть, будто хорошую чернику, или даже бруснику, чувствуешь, как быстро наполняется твоя ёмкая тара, и радуешься вновь открывшемуся перед тобой изобилию.

Постепенно крайние вырубки стали зарастать, и я переместился в глубину леса. Там просеки казались более свежими. Или же просто зарастание их проходило более медленными темпами. На них я собирал землянику ещё пару лет, но и здесь ягоде быстро пришёл конец, и просеки опустели. Почему-то тут не разрослась черника, да и малиновые кустики в последующем были чахлыми, почти без ягод.

В 2001 году я стал ходить прямиком через лес к знакомым самсоновским ягодникам. Отсюда к ним тянулись несколько сквозных, чуть ли не двухкилометровых параллельно идущих просек, упирающихся в сравнительно широкую лесную дорогу, которая уходила прямо к просеке Дворишки – Якимово. Среди этих вырубок я тоже собирал землянику, появившуюся в редком хвойном лесу после очередных вырубок. Ягода в этих сравнительно тёмных местах созревала недели на две позднее, чем на светлых полянах, и я думал, что этим и закончится здесь моя земляничная эпопея.

В один из походов я пошёл по самой крайней (по направлению к Дворишкам) просеке, которую обычно обходил из-за многочисленных завалов, сильно затруднявших продвижение. Где-то в середине просеки к ней примыкала небольшая вырубка, не такая уж давняя, но быстро заросшая травой, малинником и кустарником. В предыдущие годы ягод рядом с ней не было, и я даже не заглядывал на неё, обходя заросли стороной.

В этот раз в лесу ещё оставалась земляника, и я добрый час ползал за нею на коленках среди коряг, веток и бесчисленных шишек, создававших серьёзные неудобства для сбора и доставлявших моим коленкам определённые неприятности. В какой-то момент добрался до этой крайней и самой широкой просеки как раз в месте соприкосновения её с вырубкой. В траве кругом красовалась крупная земляника, то выглядывая поверх неё, то укрываясь за стеблями высоких растений. Земляника росла даже среди кустов, и я стал пробираться к ней, постепенно выходя на открытый участок вырубки. Вытаскиваю из травы, из кустов непривычно крупные, совсем созревшие, налившиеся соком ягоды. Наполняю одну пригоршню, другую, третью. Уже почти половину бидона собрал – последние дни такого не было.

Выпрямляюсь, давая отдых пояснице, прохожу немного вперёд, огибая последние кусты малинника, и глазам моим предстаёт невиданная доселе картина: бордово-красное покрывало из ягод земляники, расстилающееся на свободном от кустарника участке вырубки. Массивные земляничные соцветия вытянулись поверх травы, раскинув в стороны веточки с рубиново-красными, невероятной величины ягодами, которые, переплелись вверху друг с другом, будто специально обнявшись и не пуская к свету остальную растительность. В этом своеобразном земляничном ковре не было недоспевших, беловатых ягод, были только совсем спелые и переспелые, уже бордово-тёмных оттенков, готовые вот-вот упасть под тяжестью своей зрелости. Когда я пригляделся повнимательнее, то обнаружил под верхним ковром ещё и нижний слой ягод, хотя и не таких крупных и налитых.

Сквозь это сказочное ягодное покрывало кое-где протискивались отдельные стебельки полевых колокольчиков, метёлочек, ромашек, каким-то образом ухитрившихся устоять в борьбе за свет и свободу с этим неожиданным земляничным нашествием. И всё это обилие красок создавало поистине сказочный колорит, любоваться которым можно было бы часами, если бы не необходимость сбора да не полчища остервеневших к полудню слепней, сразу бросившихся на меня в атаку на открытом пространстве.

Да, когда я был в лесу, этих тварей я вроде и не замечал. Сейчас же потребовалось срочное применение всех возможных элементов защиты: накомарник, куртка и плащ (несмотря на яркое солнце) и даже целлофановые пакеты на руки, которым доставалось нисколько не меньше, чем остальным участкам тела. Слава богу, сквозь сетку накомарника слепни не проникали. Но они умудрялись залезать под плащ и куртку и там творить свои грязные дела. Умудрялись прокусывать парусиновые брюки, двойные носки, набитые изнутри травой, и смазанные от летающих паразитов дёгтем и муравьиным спиртом. Хорошо, что полиэтилен они пока не научились дырявить. Зато и я никак не мог приспособиться брать ягоды руками в «целлофановом» облачении. Что это с этими тварями сегодня случилось?! Специально, что ли, здесь собрались, чтобы охранять это райское земляничное изобилие? И ведь сохранили до сих пор, – ни одной души, явно, не было. Ни одна бы не смогла устоять перед таким соблазном. Собрали бы всё, несмотря на слепней.

Так что мне предстоял отнюдь не лёгкий процесс сбора, какой продолжительности, – об этом можно было бы судить только после обхода всей площади вырубки. Я, по крайней мере, надеялся, что среди кустов скрываются и другие, аналогичные найденному, местечки. Я был уверен, что приспособлюсь – соберу эту ягоду. Только сожалел об отсутствии фотоаппарата. Снимки получились бы вообще уникальными! Увидеть изобилие совершенно не тронутой ягоды, изобилие в её полном расцвете и полной зрелости, сконцентрированное в таком количестве пусть и на сравнительно небольшом пространстве сечи, увидеть в таком необычном сочетании цветов и красок. Да, это могли бы быть у меня «фотографии века» – лучшие фотографии моей жизни, конечно, если бы они были в цветном варианте. А такое уже вполне позволяла делать современная техника.

Да, но аппарата у меня не было. Оставалось только сохранить максимально полно эту красоту в памяти и описать в последующем словами. Но возможно ли это? До сих пор я не встречал в художественной литературе описание ягодных ландшафтов – сеч, вырубок, полян, полей и лесов. С грибами проще. О них говорили много, в том числе и с художественной точки зрения. Тот же Солоухин. Но вот ягоды, в первую очередь лесные, были обойдены вниманием. «Ягодная охота» – нет такого термина. «Грибная» же существует, и в той же художественной литературе. По моему разумению, в ягодах не меньше красоты, чем в грибах. Ягодные ландшафты в целом даже ещё более эстетичные. А по своей биологической (информационной) ценности для человека они не сравнимы ни с какими другими дарами леса.

…Где-то около часа дня я принялся за дело – «за работу», хотя, применительно к лесу, я не признаю этого слова. Любая «работа» здесь – прежде всего наслаждение. И его хочется испытывать ещё и ещё. Несмотря на физическую усталость. Несмотря на разрывающую боль в пояснице. Несмотря на беспрерывные атаки слепней и иной лесной голодной братии… Но откуда их здесь столько? На ком они успевают напиться? Ведь в последние годы исчезли тысячи голов коровьего стада в окрестных деревнях, на скотоводческих фермах. Значит, переключились на нас грешных, на людей. И нашей, человеческой крови им, видимо, вполне хватает, чтобы потом вот так расплодиться и летать такими вот «роями»…

Нет, так, в пакетах, собирать землянику невозможно! Мало того, что не чувствуешь ягоды и мнешь половину, – ты не испытываешь удовольствия от соприкосновения с нею. Прикасаться к растущей ягоде – в этом тоже есть нечто важное, значимое в процессе сбора. Ощущая её на веточке, а затем у себя в кисти, ты испытываешь какое-то особое чувство радости – от контакта с живой природой, с той, которая тебе необходима, которая как бы сама устремляется к тебе в руки, ласкает их своими прикосновениями и придаёт тебе нечто большее, значимое, внутреннее, не определяемое, но очень важное для твоего существования.

Может, она передаёт нам свою красоту, а через неё и свою любовь ко всему живому, сконцентрированную в ней, в её растительных образах. Возможно, и мы оставляем на сорванных ягодах свой собственный душевный след – след своей любви к этим восхитительным дарам природы. И эта информация, возможно, концентрируется в них, передавая им наше собственное душевное тепло, наши чувства, нашу любовь к ним. В любом случае, когда ты собираешь ягоды с любовью, растение не должно страдать от этого – не должно увянуть или поблекнуть (как от прикосновения того цыгана, который погубил мою клубнику). Может, оно даже приобретёт ещё большую радость, стремление к жизни, и на будущий год разрастётся новыми побегами, нальётся новыми, ещё большими ягодами… Однако это все мысли, обусловленные возникающими здесь чувствами.

Я снял с рук пакеты и обвязал кисти косынкой и платками, оставив наружу одни только пальцы, хотя кусаки и до них добирались, но дело стало продвигаться куда быстрее. Мне никогда не приходилось собирать вот так землянику – сразу целыми пригоршнями, как чернику с ветки или бруснику. Ягоды с высунувшихся из травы цветоносов располагались полностью на виду. Надо было только подставлять под них руку и сцеживать эту исходящую божественным ароматом красоту себе в ладонь. Делать это сразу в бидон всё же не удавалось из-за его весьма значительных габаритов. Две-три кисти, – и рука наполняется почти до предела. Попробовал подсчитать на отдельных веточках – пять, семь, восемь крупных земляничин – меньше пяти ни на одной не видел. И все спелые, почти прозрачные, если присмотреться сквозь них на солнце. Посмотришь вблизи – поразительная картина – мозаика из отдельных, расположенных рядом друг с другом ягод. Поглядишь вдаль – сплошной бордово-красный ковёр с белыми, синими, алыми, фиолетовыми вкраплениями цветов. У самой земли – частокол земляничных стеблей, наверное, более сотни на одном квадратном метре, и ещё ягоды нижнего слоя, уже не столь спелые, по-видимому, не сумевшие по-настоящему развиться во всей этой массе ягодного изобилия.

Минут за двадцать наполнил оставшуюся половину бидона. Вот это темп! Как при сборе отборной брусники. Даже полноценную, спелую чернику так быстро не собрать – труднее отрывается от веточек. Здесь же нет никакого мусора – ни листьев, ни иголок, ни травинок… Закрутил крышку, приготовил к сбору второй бидон. Сумку с ягодами спрятал среди кустов, чтобы не перегрелись на солнышке. Успел заметить, что и кусты внутри краснеют ягодами. Сколько мне предстоит работать?! Успею ли справиться, хватит ли сил? Давно насквозь мокрый. Жара несусветная! Вот что такое открытая сеча. Притом ещё со слепнями! Без них хоть раздеться можно было бы. В такой жаре ни комаров, ни мошек не сыщешь. Тоже боятся перегреться – тельце-то уж очень маленькое. Эти же паразиты, что малые чертенята над тобой носятся, в пальцы и ладонь впиваются, одежду прокусывают. Что у них за жвалы такие, что с мешковиной справляются?!

Но я «работаю», как заведённый. Собираю то одной рукой, то другой, то сразу двумя; переползаю на коленках с собранного местечка на лучшее, ещё не начатое. Оставляю после себя в красном ковре зелёные проплешины, залезаю в кусты, где земляника кажется особенно крупной. Ягоды сыпятся в бидон чуть ли не непрерывной струйкой. От рук исходит земляничный аромат – аромат переспелых ягод. Действительно, отдельные ягоды стали уже совсем мягкими, потемнели от спелости и мнутся даже при слабом прикосновении к ним. Как хочется попробовать их на вкус. Нельзя – мешает накомарник. Вся эта избыточная экипировка и сатанинская остервенелость этих летающих «пираний» лишает меня обычного наслаждения от сбора, не даёт возможности хоть на немного остановиться, отдохнуть, как следует «посозерцать» эту Богом созданную красоту.

Добираю второй бидон, обобрал две смежные ягодные полянки – прогалины. Темп сбора прежний – сорок минут бидон. Слепни, что ли, меня так подгоняют? Или солнце такой темп задаёт? Надо отдыхать, – в любом случае сразу со всей сечей не справишься. Тем более что тени и удобных мест для лежания вокруг достаточно. Перед отдыхом обошёл все свои сегодняшние владения. Оказались необранными ещё две небольшие полянки. В других местах ягоды росли лишь небольшими скоплениями. Да, это, конечно, не «земляничное царство» – восьмидесятого года. Но, вместе с тем, это нечто совершенно особенное, уникальное, оставленное мне напоказ, чтобы я смог рассказать и об этой невероятной красоте людям.

Но как расскажешь, как передашь открывшуюся перед тобой красоту словами? Как передашь чувства, охватывающие тебя при соприкосновении с нею. Это то, что видишь обычно раз в жизни, хотя стремишься к этой красоте постоянно. Это действительно сказка, вышедшая как бы из параллельного мира, который существует рядом с тобой, живёт по своим законам и лишь однажды открывается тебе всей своей красотой, чтобы показать, насколько он прекрасен, что он есть на самом деле, что он доступен и тебе, что ты можешь окунуться в него, если будешь очень стремиться к этому.

Кто из нас не стремится к сказке, к сказочному Раю? Не стремится к миру всеобщего блаженства и благоденствия? К миру, где отдыхает от житейского напряжения наша душа, где царствуют только Красота, Любовь и Добродетель. Мы пытаемся создать его для себя. Создаём порой нечто неестественное, искусственное, нарушающее все основы человеческого существования, гармонию жизни. Порой создаём и шедевры красоты, но только для избранных – человеческой элиты. Создаём за счёт остальных, её окружающих, игнорируя основную идею Всеобщего благоденствия. Идём путём разрыва с основными законами природы, нарушая их. Идём и совершенно не видим самых простых и закономерных путей приближения к цели – нашего всеобщего изначального единства – единства друг с другом, единства со всей остальной живой природой. Именно это единство даёт нам и покой, и умиротворение, и необходимый душевный отдых, наполняет нас неистощимой энергией созидания, настоящей радостью земной жизни.

Я давно открыл для себя это счастье. Но, к сожалению, только совсем недавно осознал его, ранее идя к цели чисто интуитивно. Безусловно, интуиция заложена в каждом из нас – либо в генах, либо в некой иной «духовной» материи, в нас присутствующей. Ей надо доверять. Но надо и контролировать себя в наших поступках и действиях. Для этого мы наделены разумом. В жизни чувства и разум должны взаимодействовать друг с другом, управлять нашим поведением, ведя нас в нужном направлении, не давая делать грубых, и, тем более, непоправимых ошибок. Чтобы понять всё это, судьба и открывает перед нами ворота такого вот земного рая, чтобы мы могли убедиться в его реальности и запастись за время пребывания в нём жизненными стимулами для дальнейших «земных» преодолений…

Сказать ещё что-то про увиденное и прочувствованное мной в тот момент очень и очень трудно. Для этого надо быть художником, художником-фотографом. Эта красота прежде всего для наших глаз. Хотя и ароматы, и звучание сечи во многом дополняли красоту этого уникального лесного пейзажа. И я был благодарен и лесу, и Провидению, что получил такую уникальную возможность общения с нею…

Через день я снова посетил это место. Оно было уже не то – здесь явно чувствовались следы человеческой деятельности. Но собрать почти целый бидон ягод мне всё же удалось. Земляника оставалась ещё и в небольших лесных прогалинах, идущих радиально от сечи… На следующий же год ягод там почти не было – всё некогда свободное пространство покрывала высокая трава и густо разросшийся малинник. Так и осталась у меня память об этой поляне, как о мимолётном явлении в жизни нашего леса – поляне, будто по волшебству открывшейся передо мной, как перед Падчерицей в сказке «Двенадцать месяцев». Но сохранилось само место этой некогда райской обители. И я, порой проходя мимо него в последующие годы, каждый раз воссоздавал в памяти увиденную мной сказочную картину.

…В последние годы мои «земляничные» странствия ограничивались в основном самсоновским направлением. Единственно, где ягода вызревала, – это в сосновых вырубках и на сравнительно молодых сечах. Но больше, чем один-полтора бидона за сезон этих ягод я уже не набирал. Да, в районе Ломов её в больших количествах не было. Зато, по словам очевидцев, земляника отлично чувствовала себя в других местах, порой занимая огромные площади пустующих полей. Но та красота была уже для других, и о ней я ничего не могу сказать…

В 2007 и в последующие годы я оставался в летний сезон практически без земляники. Исчезла она в наших лесах. Нет новых светлых вырубок, молодых чистых просек, заросших травой солнечных тропинок. Всё попорчено колёсами тяжёлой техники, завалено поверженными деревьями, снесено тракторами. Лес вывели из строя на целые десятилетия. И те немногие литры этой лесной чудесницы, которые удавалось собрать за сезон, – лишь жалкое напоминание о наших прошлых лесных богатствах. Но осталась память о былом, – чистом и радостном, об удивительных встречах с царицей наших лесов, подарившей мне море душевного восторга, внутреннего благоговения и надежды на наше будущее возрождение.






                ЛЕЩИНА


«Кустарник высотой 3-5 метров.
                Произрастает повсеместно, по лесам
                и кустарникам. Может быть введён
                в культуру.»
                (Н. Брезгин
                «Лекарственные растения Верхневолжья»)

Орехи, пожалуй, один из самых ценных в пищевом отношении и весьма привлекательный продукт нашего леса. Главные запасы их сосредоточены в Сибири и на Дальнем Востоке – это кедровники. Местные же, среднеевропейские ореховые богатства представлены в виде лещины, растущей практически во всех уголках европейской зоны.

В наших шуйских лесах в сороковых-пятидесятых годах лещины было довольно много. Орехи попадались практически везде в виде отдельных, негусто разросшихся кустарников – чаще всего по опушкам леса, по широким просекам, у проезжих дорог, иногда и в глубине леса, надёжно скрываясь от взоров искателей-заготовителей. Но были в нашем шуйском районе и весьма обширные ореховые плантации, – то ли сами выросшие, то ли кем-то когда-то специально посаженные, дающие, вероятно, не один центнер великолепных плодов не только для постоянных обитателей этих лесных угодий.

Я частенько встречался с орешниками во время моих велосипедных прогулок. Однако воспользоваться этим даром природы чаще всего не удавалось, так как поспевали они к середине сентября. С сентября же начиналась школьная страда, и ей приходилось уделять самое пристальное внимание. Летом оставалось только любоваться красотой развивающихся соплодий, предвкушая обильный урожай почти каждый год активно плодоносящих кустарников.

Не знаю точно, к какому виду нашей лесной флоры относят специалисты этот дикорос, но особенно высоких, толстых стволов его в наших лесах я никогда не встречал. Орешник всегда рос компактными кустами, порой в несколько десятков ветвей, устремляясь вверх на три, четыре, а может быть, и более метров. Толщина их, порой достаточно солидная, всё же позволяла наклонять ветви до земли (с целью сбора плодов), и те выдерживали нагрузку на сжатие и почти никогда не ломались от наших усилий. В общем, древесина эта была достаточно упругой, – настолько, что из неё вполне можно было конструировать наши самодельные луки. По словам моего деда, ореховые стволы, наряду с можжевельником, лучше иных других подходили для этих целей. Я же никогда не прибегал к их помощи, используя куда более доступные ветви наших дубов.

При встрече в лесу с орешником я всегда любовался им – его обильными плодами, спрятанными в кажущейся прозрачной листве, образующей в высоте двух-трёх метров густую, сплошную светло-зелёную крону; ровными, гладкими стволами, устремлёнными в едином порыве вверх, к свету и солнцу. Кусты орешника как бы сами светились, выделяясь более ярким, нежно зелёным цветом на фоне тёмных стволов и зелени елей или же какого-либо кустарника, облюбовавшего место рядом с ними. Орешник всегда казался мне весёлым и жизнерадостным, в отличие от обычно понурых елей, гордящихся своей красотой сосен и грустно-задумчивых берёз, составлявших тогда не очень уж богатую древесную «палитру» нашего леса.

Мне доставляло удовольствие посмотреть на зреющий урожай, и я с трудом наклонял одну или две такие ветви и любовался висящими на них соплодиями из двух-трёх-пяти и более орехов. Наклонял ветки всегда медленно, чтобы прочувствовать их упругость и, не дай Бог, не сломать, не повредить. А потом срывал несколько орехов, желая убедиться, на какой стадии зрелости они находятся. Их зелёная, ещё сочная, толстая кожура брызгала зеленоватой, прозрачной жидкостью, орех вылущивался с трудом. Внутри его была ещё белесоватая мякоть («вата»), в центре которой завязывался малюсенький плодик. К концу августа орех становился уже достаточно крупным, был сладковатым на вкус, но ещё далёк от настоящей спелости. Мы, мальчишки, в те давние шуйские годы всё равно понемногу рвали их, пытаясь найти более спелые. Действительно, скорость  их вызревания на разных ветвях была различной, и порой и в конце августа удавалось обнаружить среди массы ветвей одну или две особенно привлекательные. Что влияло на неравномерность их созревания, – об этом мы тогда не задумывались.

Много орешника было в те годы по краям дороги, на трассе Шуя – Иваново, облюбованной мной для велосипедных прогулок. Здесь же росли и прекрасные большие дубы, кое-где и липы – редкие спутники наших лесов. Заросли же орешника в окрестностях Шуи были всего в одном месте – за Стальмостом, и дальше, за церковью. Как она называлась, уже не помню, да и само место вряд ли нашёл бы сейчас. Посетил его всего один раз с нашими мальчишками с Железнодорожной – Валеркой и Вовкой Мозохиным.

Мы довольно резво двигались вдоль нашей любимой Тезы, купались, фотографировались на память и, в конце концов, добрались до места. В целом же место оказалось не так далеко от города. Густой высокий орешник рос с самого края леса и распространялся далее то ли на большой сече, то ли в очень редком лесу. По крайней мере, кругом было светло, – солнце закрывали только листья орешника. Они уже стали желтеть в отдельных местах, и это свидетельствовало о созревании урожая. Об этом же говорили и согнутые во многих местах стволы кустарника – результат совершаемых неоднократных набегов не одной группы добытчиков. Мы попробовали вначале потрясти кусты – приём, эффективный только при достаточной степени зрелости урожая. Однако ожидаемого водопада соплодий не наблюдалось. Пришлось и нам наклонять ветки. Орехов на них оставалось ещё достаточно, в том числе и в крупных соплодиях. И большинство из них были уже спелыми. По крайней мере, ядрышко занимало весь объём ореха и было покрыто коричневатой кожуркой – явный признак созревания.

Часа через два мы туго набили свои рюкзаки, не обойдя и малой части орехового пространства, немножко перекусили и отправились домой, чтобы хвастаться своими трофеями. Хвастаться не пришлось, а пришлось раздать значительную часть орехов девчонкам. Они были тут как тут и будто поджидали нас на краю улицы, у дома Корольковых. Однако осталось и домашним, и мы всей семьёй весь вечер гремели молотками по дубовому столу, освобождая из уже довольно плотной скорлупы похрустывающие на зубах жирные, немного сладковатые на вкус ядрышки. Только дедушка не принимал участия в общем ореховом банкете, предпочтя и на этот раз жирно-белковому продукту любимые карамельки, запас которых всегда имелся в его распоряжении.

Почему-то в последующие недели за орехами мы больше не ходили, – видимо, помешали некие важные обстоятельства. Какие – вспомнить не могу. По крайней мере, в войну мы тогда уже не играли, в футбол почему-то тоже. Возможно, большее удовольствие доставляли мне прогулки на Тезу, за Мельничновой церковью, где я порой пребывал с утра до вечера, купаясь, занимаясь спортом и загорая.

А всего вернее, со второй половины сентября я зачастил к знакомым старичкам в деревню Болото, расположенную километрах в пяти от трассы Шуя – Иваново, как раз на границе Шуйского и Ивановского районов. Там я тоже собирал орехи, но более всего увлекался грибами. Кажется, именно в тот год удался урожай белых груздей на небольшом участке молодого березняка, куда меня водил сам хозяин местных болот и лесов – старичок Жуков. А как звали его и хозяйку-старушку, уже не помню.

Сходив в ту заветную рощицу со старичком один разок, я хорошо запомнил дорогу и в последующем неоднократно навещал её, принося каждый раз по полной корзине чистейших мохнатеньких груздей вместе с такими же чистыми рыжиками. И даже в какой-то период оставался ночевать в деревне для экономии времени. За несколько дней наносил хозяевам целую двухсотлитровую бочку этих красавцев. Хозяйка насолила их по своему деревенскому рецепту, а потом снабдила меня уже готовым продуктом, которого хватило бабушке с мамой на всю зиму. Грибы при такой заготовке сохранились хрустящими, ароматными и обладали бесподобным вкусом, так что мама даже упоминала о них в своих воспоминаниях. Видимо, эти грибы и заменили мне орехи, о чем я, однако, нисколько не жалел, ибо нельзя объять необъятное.

Следующие встречи с лесными орехами произошли у меня через несколько лет уже в Приморье, куда я был направлен после окончания академии и где был назначен на должность начальника медицинской службы военно-строительного отряда (613 ВСО) на острове Русском.

Природа этого, в то время полузаповедного, района сразу поразила меня. Густые, высокие травы, очень яркие, больших размеров цветы, корявые, хотя и высокие деревья на каменистых склонах сопок, невиданные доселе мною растения, особенный животный мир – это впечатляло! И всё это находилось совсем рядом с казармами отряда и санчастью, ставшей по воле судьбы и местом моего обитания. Так что знакомиться с растительным миром прибрежной зоны Приморья я стал почти с первого дня пребывания в отряде.

Стоял сентябрь – один из лучших приморских месяцев, когда тихая, солнечная погода лишь изредка прерывается ливнями от проходящих с моря тайфунов. Созревали калина, шиповник и иные местные дикоросы. Мы с санинструктором Андреем Анисимовичем Шмидтом, немцем по национальности, в полном объёме использовали тогда наши заготовительные возможности, выкраивая на это время и стараясь не попадаться под всевидящее око командира отряда подполковника Ивана Ивановича Самуилова, стоящего на страже порядка вверенного ему подразделения и требовавшего от нас со Шмидтом круглосуточного пребывания на своём боевом посту.

Со второй половины сентября начали созревать и орехи. Их тут было три разновидности: обычная (западная) лещина, другая её разновидность с плодами, со всех сторон покрытыми мельчайшими колючками, и так называемый «маньчжурский орех» – очень похожий на грецкий, только с толстенной кожурой и совсем незначительным внутренним содержимым.

Обычная (без колючек) лещина росла на развесистых невысоких – не выше двух метров – кустах и была в тот год вся усыпана орехами. Но кусты её встречались редко, и серьёзных сборов таких орехов нам не предвиделось. Колючие орехи по форме и строению соплодий абсолютно точно соответствовали нашей западной лещине, росли на таких же высоких стволах (до пяти-шести метров) и тоже в этом году обильно плодоносили. Но мы с «Андрюхоусом» в первое время игнорировали их, не желая вытаскивать бесчисленные колючки из своих ладоней и пальцев.

Маньчжурский орех рос на высоченных деревьях, и по мере созревания плоды падали. Созревший плод легко освобождался от кожуры, и на земле можно было собирать уже почти чистые орехи. Но добраться до ячейковидной сердцевины (как у грецкого ореха) было нелегко. Приходилось крепко дубасить по неподдающейся кожуре и только после значительных усилий удавалось проникнуть в их внутреннее хранилище и вкусить запретного плода. «Вкушать» приходилось совсем понемногу, так как выковыривать содержимое из тонких, глубоких «шхер» было далеко не просто. Учитывая всё вышеперечисленное, мы особенно не распылялись в своих осенних заготовках, полностью переключившись на ягоды и на морепродукты.

В 1962 году отряд наш перевели с острова Русский во Владивосток, разбросали отдельными подразделениями по Приморскому краю, и мне представилась возможность встретиться уже с большими зарослями настоящей (неколючей!) лещины в районе местечка «Гвоздево», где работала одна наша «творческая» военно-строительная бригада. Я по нескольку раз в году навещал каждое из подразделений с целью оказания консультативной помощи фельдшерам, проведения медосмотров наших «гвардейцев», плановых прививок и диспансеризаций. Навещал я и гвоздевское подразделение. Свободного времени у меня, как правило, не оставалось. Но каждый раз я выкраивал по несколько часов для знакомства с местной природой.

Приехав в Гвоздево во второй (или в третий) раз во второй декаде сентября, я в последний день своего прибытия обнаружил на одной из окрестных сопок сплошные заросли низкорослого орешника – настоящей лещины, только в виде маленьких (не выше метра от земли), раскидистых кустов. И, на моё удивление, они были усыпаны плодами. Орехи были такой же величины, что и наша шуйская лещина; были объединены в такие же соплодия по два-семь орехов в каждом; ядрышко имело такой же вкус и ничем не отличалось от обычных орехов. К этому времени орехи уже начали созревать и довольно легко вылущивались из своих уже желтоватого цвета «хранилищ».

Конечно, я не мог пройти мимо такого подарка и до самой темноты лущил орехи (поезд на Владивосток отправлялся поздно ночью). Налущил целый мешочек килограмма на четыре и сожалел только о том, что они ещё не совсем готовы. Сразу захотелось приехать сюда ещё раз, уже с иным целевым назначением, надеясь и на последующую удачу. А надежда была, поскольку ореховые, почти сплошные заросли простирались по всему склону сопки на многие сотни метров, и все кусты были обвешаны плодами…

Должен сказать, что вырваться сюда мне всё-таки удалось, но в самом конце сентября. И в первый же день устремился на знакомую сопку. Кусты орешника стояли уже без листьев: те сплошным тёмно-коричневым ковром устилали землю. Не было на кустах и ни одного ореха. И сколько я ни разгребал листья под десятками кустов, все поиски оказались тщетными.

Но, по моим предыдущим расчётам, на каждом кусте орешника должно было находиться не менее сотни плодов! Куда же они все делись? Неужели местная популяция белок и бурундуков успела их собрать? Какова же тогда должна быть численность их бригады?! А может, двурукие любители так постарались? Но как же тщательно они тогда поработали! Такого высокого качества работ на стройплощадках до сих пор не наблюдалось, несмотря на серьёзные внушения старшин и командира роты – капитана из Дальвоенморстроя, командовавшего всем этим строительным участком… Так что «ореховое таинство» этой, возможно, даже чуть-чуть «заколдованной» сопки так и осталось для меня не раскрытым, и лес (правда, что это за лес!) не порадовал меня в тот раз своими подарками.

Позднее, уже в 1963–1964 годах, мне посчастливилось познакомиться ещё с одним местным видом орехов – кедровником. Тогда я был в санэпидотряде флота и порой участвовал как представитель медицинской службы в работе комиссий по государственной приёмке наших флотских объектов. Несколько раз приходилось выезжать за сотни километров от города, в глубокую тайгу, где объекты располагались среди густого леса. Вот там-то я и увидел эти могучие деревья. Высоченные столетние великаны росли среди более мелких елей и лиственниц и были увешены огромными шишками.

Как нарочно, поездки приходились на летнее и раннее осеннее время года, и орех ещё не созрел. Зато в какой-то особенно урожайный «виноградный» год я увидал, какие богатства хранит в себе наша тайга. Винограда кругом было столько, что вся дорога на расстоянии нескольких километров нашего пути была тёмно-синей от виноградного сока, вытекавшего, по-видимому, из негерметичных ёмкостей многочисленных сборщиков, забиравшихся в этот район со всей округи – кто пешком (из ближних деревень), кто на велосипедах (из не очень отдалённых), но больше всего на мотоциклах и на машинах. Наши объекты, к моему сожалению, располагались далеко отсюда, и попользоваться бесплатными дарами природы нам не пришлось.

Где мне удалось по-настоящему насладиться сбором орехов в Приморье, так это на одной из патрокловских сопок. Но произошло это не тогда, когда мы жили рядом – на Монтажной, или потом на Беляева, а тогда, когда переехали в район Луговой. Оттуда добираться до этих мест было значительно труднее, но я периодически наведывался сюда и в восьмидесятых, и в начале девяностых годов.

Заросли колючей лещины были там и раньше, но почему-то не привлекали тогда нашего внимания. Мы с семьей больше занимались сбором грибов и ягод или отдыхали на патрокловских пляжах. К девяностым годам урожаи грибов здесь снизились почти до нуля, и я после купания ходил по сопкам в поисках цветов, которые большей частью дарил знакомым. В какой-то сезон обратил внимание на орехи, а также на лимонник и актинидию, ни с того ни с сего вдруг появившиеся здесь, и стал «промышлять» этими дикоросами.

Лианы этих экзотических растений, как и виноград, устремлялись высоко на деревья, и чтобы достать их, приходилось карабкаться порой на самую верхотуру, вспоминая своё далёкое детство. Зато порой удавалось собрать один-два стакана удивительно сладкой и ароматной актинидии, напоминающей по вкусу другой экзотический плод, продающийся сейчас у нас во всех овощных ларьках («киви»), – такой же формы, только во много раз крупнее.

Для меня большее удовольствие представляла сама древесная акробатика – возможность забраться на дерево в моём состоянии, увидеть наконец эти очаровательные зелёные ягоды, да ещё собирать их, вися на качающихся верхних ветках осёдланного великана. Тут вспоминалось и детство, и Хмельник, где мы с сыном покоряли таким образом черешни. А дома для всех было удовольствием вкусить только что собранных, свежих ягод, которые, в общем, не столь уж часто выставлялись на прилавки наших рынков.

Всё это происходило уже осенью – во второй половине сентября и даже в начале октября. И обычно приходилось спешить со сбором, поскольку охотников до этих деликатесов здесь было немало. Мы уже заранее знали все основные лианы и деревья с ними и соревновались в ловкости и сноровке за право первого обладания лесными дарами Патрокла. Увидеть лиану и ягоды осенью, в буреющей и краснеющей листве было практически невозможно. Поэтому обследования плодоносящих районов приходилось проводить ещё летом, выискивая более заметные сейчас лианы, прежде всего, по их листьям. Они хоть и были зелёными, но отливали как бы расплавленным серебром и были заметны на большом расстоянии.

Почему-то вся эта экзотика размещалась только на одной сопке (где когда-то был оборудован ДОТ) и притом только на северо-восточном её склоне, обращённом в направлении домов офицерского состава ДОСов. Сейчас последние большей частью пустовали, а раньше были полностью заселены, и жильцы даже вскапывали себе огороды, врезаясь ими глубоко в заросли деревьев и кустарников этой сопки. В девяностые годы огороды были заброшены, и пустое пространство стало зарастать кустами, в том числе и орешником, который и так оккупировал добрую половину этого склона сопки.

Лещина здесь была на 95 процентов колючей. И почему я стал обращать на неё вдруг внимание? Возможно, в связи с всё более развивающимся нашим продовольственным дефицитом («дефицит перестройки»). И собрав однажды целый пакет этого, уже спелого деликатеса и убедившись, что орехи совсем легко отделяются от покрывающих их желтоватых соплодий, сразу понял, какой клад таят для нас, жаждущих, патрокловские орешники.

Действительно, сам плод по вкусу ничем не отличался от обычной, европейской лещины. Был только чуть-чуть помельче, но всё можно было компенсировать количеством. Тогда-то и началась моя ореховая эпопея, продолжавшаяся два или три осенних сезона. В какой-то год я по какой-то причине не ездил в отпуск на запад и целую осень посвятил «активному» отдыху на Патрокле. И это тоже было счастье! Я шёл в лес обычно после купанья, запасшись пакетами и объёмистой сумкой. Если начинал собирать плоды в начале сентября, то листва ещё была зелёной, и в ней нельзя было различить зелёные соплодия. Такие орехи стряхнуть с дерева было невозможно, поэтому приходилось нагибать ветки в надежде на удачу.

Надо сказать, что стволы орешника здесь в Приморье были крупнее западных – толще и выше, и наклонять их к земле было куда труднее, чем в наших шуйских ореховых зарослях. Да и густота местных зарослей затрудняла эту процедуру. Приходилось отходить вместе с веткой метра на четыре, а то и больше, прежде чем удавалось добраться до плодоносящего этажа. Зато какое удовольствие было видеть соплодия, величиной порой чуть ли не с теннисный мяч, с крупными, глубоко спрятанными в сочной зелёной кожуре уже желтеющими орехами. Они ещё не были пригодны для настоящего сбора, но доставляли удовольствие таким гурманам, как я. Однако, честно говоря, радость мне доставлял больше сам процесс их поиска и вид обнаруженного лесного богатства.

К концу сентября орехи уже созревали и слабо держались на сохнущих плодоножках, позволяя стряхивать себя с дерева. И тогда в кустах то и дело слышался характерный шум трясущейся листвы и звуки падающих соплодий в ответ на мои активные старания и других сборщиков. Однако лучшая пора для сбора наступала в октябре. Орехи совсем созревали, но ещё сами не падали, и их удобно было собирать, слыша и видя направление полёта соплодий после встряхивания ствола. Густая трава под орешником, кусты китайской сирени, опавшие пожелтевшие листья нередко затрудняли поиски ранее упавших орехов. Можно было бы и наклонять ветви, но такой вариант сбора был куда менее производителен.

В эту пору орешник представлял собой красивое зрелище. Он весь светился жёлтой, почти прозрачной листвой, как бы впитавшей в себя солнечный свет, льющийся в это время года с небес почти непрерывно. Да и весь лес в октябре был великолепен! К этому времени прекращалась активность клещей, комаров и слепней, и это тоже было весьма важным положительным фактором, придающим моим прогулкам дополнительную прелесть. Не нужно было закутывать себя со всех сторон, отмахиваться от досаждающих тварей, постоянно осматриваться, чтобы, не дай Бог, какое-нибудь из них не натворило непоправимых злодеяний.

Нижние этажи леса ещё зеленели травой, светились цветами жёлто-голубой ромашки, розовыми соцветиями чертополоха, розово-фиолетовыми гроздями китайской сирени. Чуть не на сотни метров простирались жёлто-коричневые заросли папоротника, придающие лесному пространству ещё более радостный вид. На открытых полянах появлялись последние ярко-жёлтые «одуванчики» – цветы, очень похожие на них и формой, и цветом. Лес светлел, теряя пожелтевшие и побуревшие листья. Только отдельные клёны ещё стоят в полной своей красе, сверкая малиново-красными и золотыми оттенками. Ещё ярче светились розово-красные листья дикого винограда, опутавшие собой верхушки лип, дубов и других высоких деревьев. В какие-то годы на них в это время темнели синие кисточки плодов, что придавало пейзажу дополнительное очарование.

Совершенно невозможно было пройти мимо этой красоты, не полюбовавшись ею, не вкусив её волшебной прелести, не наполнив душу безмятежностью и спокойствием осеннего леса, не понаблюдав за его постоянными обитателями в виде птиц, бурундуков, ежей, иногда и более редких представителей лесной фауны: фазанов, полозов (змей), хорьков, занимающихся здесь каждый своим осенним промыслом. И я не торопился со сбором, прогуливаясь по знакомым уголкам леса, встречаясь со знакомыми деревьями, осматривая подмеченные ранее лианы с урожаем ягод, надеясь найти и редкие осенние грибы этой лесной зоны.

Орехи, однако, манили. И я углублялся в заросли высоких стволов орешника, намечая перспективные направления движения и выбирая особенно крупные ветви, чтобы начать вожделенный процесс поиска и находок. Конечно, в лесу не я один занимался подобным промыслом. Но, к счастью, таких любителей, как я, было немного, и мне доставалась значительная доля местного урожая, хотя многие ветви были уже пусты – этому активно способствовали и шустрые бурундуки, всегда находившие кусты с богатым урожаем. Но и на обобранных ветках оставались орехи, созревание которых (как и ягод) всегда идёт неравномерно.

 Начинаю трясти толстые стволы, и с них водопадом сыплются соплодия. Приходится пригибаться и защищать голову сумкой, иначе может крепко бабахнуть по кумполу. По спине не страшно, пусть барабанит. По крайней мере, будут лежать рядом со мной. И искать их не придётся. А так слушаешь, в какие кусты больше осыпалось желтоватых красавцев, и начинаешь ползать с пакетом во всех направлениях. Приходится залезать в кусты, разгребать листья, траву, порой работать чуть ли не на ощупь, настолько соплодия становятся малозаметными. Намного эффективнее процесс сбора шёл на открытом (без травы и кустов) пространстве – там порой с одного развесистого куста удавалось собрать целый пакет вожделенного продукта, и сумка моя быстро наполнялась.

Редкие бабуси и мужички, обычно промышлявшие здесь грибами, с интересом созерцали, что я делаю под орешником, и не могли поверить, что меня интересуют не грибы, а нечто иное. Распухшая от переполненных пакетов сумка ещё более усиливала их любопытство. Конечно, они принимали меня за крайне удачливого грибника, открывшего до их прихода целые нетронутые плантации подберёзовиков, белых, ореховиков, дубовиков, опят и других местных темноголовых красавцев. И каково же было их разочарование, когда я открывал их взору один из пакетов. Этот продукт не представлял для них никакой ценности.

Однако как ни был обширен и богат этот ореховый лес, постепенно плодовые запасы его после наших набегов истощались. С ветвей удавалось стряхивать всё меньшее количество орехов, и, в конце концов, я стал возвращаться домой с полупустой сумкой. Чувствовалось по всему, что осенняя активность бурундуков существенно возросла и, видимо, ореховые запасы с земли и деревьев перекочевали в их тайные хранилища. И какова же была моя радость, когда однажды, в яркую солнечную погоду, я нашёл несколько совершенно необранных кустов, растущих на самой окраине леса, по соседству с единственным ещё возделываемым огородом обитателей ДОСов.

В тот раз я на всякий случай тряхнул одну небольшую веточку, а с неё посыпалось с десяток ореховых соплодий, уже полностью созревших, с чуть не вываливающимися из них крупными уже коричневыми орехами. Начал трясти соседние ветки, – орехи так и забарабанили по моей спине, разлетаясь в разные стороны, в том числе и на картофельный участок, прячась за колючей проволокой. Пришлось оставшиеся ветви предварительно наклонять в противоположную сторону, что дало желаемый эффект. Собранные здесь несколько пакетов оказались последними в тот урожайный сезон. В целом же, тогда мне удалось собрать добрый десяток килограммов уже чистых орехов, обеспечивших нас прекрасным белково-жиро-витаминным продуктом чуть ли до нового года.

Сбор орехов, их транспортировка до дома не составляла для меня особого труда. Спина в осеннюю пору «держала», – непрерывные летние тренировки сделали своё дело. Куда менее приятна была последующая работа по вылущиванию орехов из соплодий. Особенно тяжёлая она была при ранних сборах, когда орехи ещё не достигали своей полной зрелости. Вначале я вылущивал плоды руками, облачив их в резиновые перчатки. И тратил на это многие часы драгоценного времени. Подключить же к работе других членов нашей семьи мне почему-то не удавалось. Все предпочитали самый последний этап обработки – завершающего щелканья орехов с освобождением сокровенного плода с тёмной кожурой, который сразу направлялся по целевому назначению.

Оставшись в одиночестве на завершающем этапе трудоёмкого процесса, я срочно принялся за поиски методов его рационализации и вскоре обнаружил, что работать ногами куда более эффективно. Я набивал соплодиями холщёвый мешок, обувал кеды и принимался топтать орехи, а потом или сразу выбирать плоды из образовавшейся желтовато-коричневой «кашицы», или же оставлял последнюю «допревать» в мешке на несколько суток. За это время месиво высыхало, и орехи свободно выкатывались из него, уже без особых моих стараний.

В целом же, процесс заготовки, хранения и обработки продукта продолжался несколько осенних недель. И всё это время продукт хранился у нас на лоджии, и как я ни старался, колючки ореховой кожуры (свежие или подсохшие) распространялись по всей квартире, причиняя определённые неудобства нашей мамуле во время ежедневного мытья полов.

Что касается нашей кошки Маньки, привыкшей ходить по полу «босыми ногами» – то бишь лапами, то она весь этот период старательно обходила свободные участки пола стороной, пролезая к балкону либо под кроватями, либо перепрыгивая комнатное пространство по более высоким этажам наших помещений в виде шкафов, столов и тех же кроватей. На лоджии она с порога запрыгивала сразу на высокий шкаф, где чувствовала себя уже в полной безопасности, греясь на солнышке и созерцая всё уличное пространство.

При обратном нисхождении с этого постамента Манька использовала в качестве промежуточной ступеньки мою (часто голую) спину и, оттолкнувшись от неё всеми четырьмя лапами, устремлялась в нашу спальню, а оттуда наиболее рациональным маршрутом в кухню – особо уважаемое ею помещение, где стояла её миска. Миска периодически наполнялась то рыбой, то мясом, а в последние годы ещё и специальной кошачьей едой, придуманной, видимо, сердобольными англичанами в качестве определённой компенсации за доставляемые нашим четвероногим друзьям некоторые домашние неудобства.

Но как ни была Манька внимательной и осторожной в перемещениях, ей порой не удавалось избежать встречи с этими противными ореховыми колючками. И она презрительно трясла тогда лапами или вылизывала их, сидя на телевизоре. Под конец она настолько возненавидела их вместе с орехами, что презрительно морщила нос, приближаясь к балкону, а порой начинала даже чихать от негодования, что обычно случалось с ней чрезвычайно редко. Когда к середине октября заготовительно-обрабатывающий процесс заканчивался, Манька постепенно приходила в себя, уже не боясь заходить на балкон, и свободно прыгала со шкафа на пол, минуя мою многострадальную спину.

В заключение этой ореховой эпопеи хочется сказать, что орехи были единственным продуктом нашего Патрокловского леса, который я мог заготавливать с избытком. Поэтому я раздавал их и знакомым, таким же, как и я, любителям природы, в первую очередь нашим сотрудникам в институте Океанологии РАН, в том числе Юрию Ивановичу Добрякову, в то время ставшему руководителем нашего отдела.

Юрий Иванович беззаветно любил природу, был прекрасным знатоком леса, отличным охотником. Прошёл с ружьём многие сотни километров нашей Дальневосточной тайги, знал цену местным дикоросам; занимался глубокими научными исследованиями в области адаптогенов растительного и животного происхождения. Приехав в Приморье из Ярославля, он, как и я, с восхищением и грустью вспоминал нашу среднеевропейскую природу, оставшуюся для него родной и любимой – его мечтой. Но, в отличие от меня, он не мог навещать её и полностью отдался во власть нашей Дальневосточной тайги, ставшей для него уже давно верным другом, – как в работе, так и в отдыхе. Он нечасто рассказывал мне о своих таёжных похождениях, никогда не преувеличивал собственные охотничьи успехи. Однако чувствовалось, что он живёт ими, мечтает о них, жаждет новых встреч с растительным и животным царством местной, тоже полюбившейся ему природы. Поэтому я совершенно не удивился его положительной реакции на моё предложение поработать какое-то время в плане «ореховых заготовок». По завершению же процесса он не отказался принять энное количество «лесопродукта» для собственных исследовательских (и дегустационных) целей.

Приехав в 1995 году в Иваново и вынужденно оставшись здесь (думаю, уже навсегда), я мечтал снова встретиться с моими любимыми лесами, их богатствами, в том числе и со столь памятной для меня лещиной. К сожалению, в этот период способности к перемещению у меня были уже резко ограничены, велосипеда давно не существовало, и приходилось довольствоваться практически единственным возможным (удобным) направлением поездок – в район Ломов, куда регулярно ходил автобус от автовокзала, до которого от дома было всего десять минут хода.

Мои многолетние походы в окрестностях Ломов позволили детально познакомиться с этим лесным районом, с его ягодными и грибными богатствами. Однако орешника там нигде не было. И только в последние годы я обнаружил его на одной из молодых сеч за Пежей, куда порой хаживал за грибами и брусникой. Эта «брусничная» в 80-х и 90-х годах сеча в начале двухтысячного уже порядком заросла кустарником и березняком с ёлками. И отличалась от остальных вырубок этого района большим разнообразием кустарниковой растительности. Помимо вездесущих волчьего лыка и ивняка, здесь начали развиваться калина, шиповник, рябина и, совершенно неожиданно для меня, – лесной орех (лещина). В отличие от калины и шиповника, он ещё не плодоносил (для этого необходим срок не менее десяти лет), но чувствовалось по скорости его развития, что в скором времени он широко распространится по площади и будет давать первые урожаи.
Меня всегда поражала эта сеча. Почему именно на ней возникло такое разнообразие растительности? Почему на всех остальных, – соседних и даже смежных, ничего, кроме густого березняка и отдельных елей, не развилось? Все эти вырубки были оставлены в одинаковом состоянии – частично дренированы канавами и совершенно не засажены полезной растительностью. И каждый раз, встречаясь с ними, я сожалел о теряемых нами сотнях и тысячах гектаров леса, оставляемого на произвол судьбы (на естественное возрождение), когда можно было создать внутри него (на вырубках) целые площади полезных и быстро растущих лесных культур, в том числе и орешника, шиповника, калины, возможно даже и кедровника, не говоря уже о сосновых посадках, бывших обязательными в наших лесах в военное и послевоенное время…

И несколько слов об уходе за лесом. Почему прекращён этот обязательный вид лесохозяйственной деятельности? Почему не осуществляется вырубка ненужных кустарников, лишних (слабых) деревьев, чрезмерно загустевшего ельника? Почему лес не очищается от мусора – веток, стволов упавших деревьев и т. п.? И почему всё меньше сил остаётся у лесоводческих хозяйств для наведения порядка в отведённых им территориях?!
Самое страшное для нас, россиян, будет ожидаемая передача лесов в частные владения. С нашей теперешней безответственностью, бесконтрольностью и беспредельной жаждой наживы, это приведёт к окончательному разбазариванию и уничтожению леса (нашего общественного и государственного достояния), лишит общения с ним миллионов горожан, оставит эту некогда открытую для всех природную зону только для избранных, которые превратят леса в свою заповедную вотчину.

2009 год