Я Пилот

Леонид Школьный
Ну, с начала, поведаю вам, что не рождён я летать. Но уж и ползать, извините меня – не рождён. А почему – Пилот?, если конь я, жеребец пока, о том речь ниже, если интерес заберёт. Только речь не о том, сколько сена сжевал, или по кобыльей части, уж коли жеребец. Я этого трёпа не люблю. Не для мужика такой базар.

Для начала представлюсь – откуда такой, какого роду-племени. Так вот. Мать моя – кобыла из породы колымских лошадей. В Якутии таких попросту ЯкутАми кличут, на Урале – Монголами. Я думаю, каким-то боком мы к лошадям Пржевальского касательство имеем. Коротконоги, грудасты, и уж волосаты, вспотеют, пока вычешут.

 Человек – он от природы не конь. Ленив больно, вот и приспособил под себя, да в телеги-сани, вроде как в рабство, чтоб побыстрей да грузоподъёмнее. Не дурак он, человек, придумщик. Вот и мордует нас по своей надобности.

А папанька мой – совсем другой стати. Он был из материковских, в холке высок, крутошей, строен. Гнедой красавЕц. Их с материка везли для улучшения породы колымских дикарей. Только не больно охочи были колымчанки до этого улучшения. Блюли себя. Да, видать, папанька был шустрым жеребчиком, статью, норовом взял. Так вот и образовался я – плод горячей колымской конской любви. Метис, гибрид слона с чайником.

О себе – скромно. Не дурён. Может слегка коротконог, по матери. В груди широк, крутошей в отца, ноги мощные – улучшенный получился, да и не лохмат, на беду, как потом понял. Мёрз сперва, потом уж облохмател. Подвёл окрас. Наполовину гнедой, наполовину белый. От арабов, что-ли? Пятнами по всему тулову. Не совсем прилично – вроде больной витилиго в летнюю пору, да и заметен больно в табуне. Потом уж, когда и подружки появились, кого первого на аркан – Пилота, да со всеми подружками. Кому такое понравится? Про Пилота, дальше расскажу – как кличку эту приобрёл. Всему своё врнмя.

Как только на ноги встал, у нас – у коней это быстро, обсох, только вылупившись, и к мамке под титьку, и уж прыг-скок. Природа.

Может конюхам показался ещё в стригунках, в отрочестве значит ещё, коня крепкого разглядели, не пустили под нож, на мясо младенческое. Вот и полетел мальцом к геологам на полевые работы, вроде довеска к матери – рабочей кобыле.

Тот первый полёт свой на всю жизнь в глазах жеребячьих. Первым в самолёт втащили меня, связанного, на брезенте. Маманька на улице блажит, за мной рвётся – инстинкт защиты дитяти своего. А для неё станок приготовлен – клетка такая, по технике безопасности. Ох, позднее и ненавидел я эту тюрягу. А мамка за мной пулей, и прямо в станок. Тут её сзади подпёрли. На меня, тихонько ржущего, глянула и успокоилась. А каюры её черезами, ремнями специальными, под грудь да под брюхо подтянули вверх, чтоб до пола ногами не доставала, не брыкалась в полёте. Потом уж меня развязали, чтоб рядом стоял, чтоб видела меня мамка. Таким и запомнился первый полёт. И тот отвратительный самолётный запах.

Домой-то после завершения работ добирались своим ходом, уже и по снегу, и по морозу. Держался ближе к мамке. Не дай Бог покалечиться, отставать бы стал – одна дорога, на мясо. Это я уж потом узнал, как постарше стал. Нас – жеребят в книгах не отмечали. Вроде, и нет нас.

Потом два сезона на работы не брали – малолеток. Не грузили –  нельзя, чтоб на ноги не посадить. Какой потом рабочий конь?

Загружать вьюками, под седло ставить, стали трёхлеткой. А каюром у меня стал Володька, здоровый парень, весь в меня, только что я не пьющий, конь я. На праздник первомая начальник Володьке бутылку пообещал, если меня заездит и под седло поставит. Ну, думаю – Вот тебе. Не дамся. Два куля с песком нагрузят, на аркане по кругу таскать в карале. Это, по-чукотски, так загородка для оленей называется. У нас такая же была, чтоб такой как я, упёртый, за Колыму не рванул. Ищи там меня – А Колыма-то ещё не вскрылась.

Ну, вот и стал Володька пузырь зарабатывать. Растянут меня на двух арканах, Володька седло на меня накинет, давай подпругу затягивать. Я не дурак – живот надую, а он пряжку застегнёт и доволен. Мешки загрузят, и по кругу меня гонят, изверги. Тут я живот втяну, воздух выпущу – седло под брюхо, мешки в стороны. Начинай Володька всё с начала. Пару дней так ему голову морочил.

Потом уж, бывалые каюры, видать, подсказали – под брюхо мне коленом ударить, перед тем, как подпругу застегнуть. Ну, он и ударил. Я его слева за жопу и хватанул зубами. Ох и вился Володька. Каюры, спустив с него штаны прижигали ему мой поцелуйчик. Мне-то он потом чем ни-попадя отпустил, «приласкал» от души. А за бутылкой он поехал на мне верхом без седла. Сам весь в грязи, я полосатый – под зебру, от грязной плётки. Сжалился на нами начальник, дал пузырь. Только мне-то к чему – не пью я, конь ведь.    
               
Вот и повели меня на погрузку. Володька по уздцы меня вдоль тех клятых самолётов ведёт, а меня уж и в дрожь. – Не дамся – думаю, мамку вспоминаю. Подводят – люк грузовой, как ворота в тёмный сарай. Два аркана на меня, и тянут внутрь. Упираюсь, левым глазом усекаю – вот она, рядом слева, деталь какая-то этого чёртова самолёта. Боком, боком – поближе, да и ударил обоими задними. По треску чую – хорошо ударил. А кругом крик – Закрылок, падла, напрочь оторвал, и про меня – оттащите эту зверюгу. Не привыкшие, видать, к такому обхождению с техникой, судачат – Вроде и ломать-то нечего. Ну бей ты по фюзеляжу – не раз бывало, выдержит, нет по закрылку, сука, только чтоб не лететь. Грамотный – пилот. – Не знали, что ли, что мы, лошади – вторые после свиньи за человеком по разуму. Я и объяснил, типа, собаки – они за нами.

На следующий день ведут меня к другой «Аннушке». – Мало, думаю, вам. Сейчас. – Только, гляжу – Человек тоже не дурак. Механцы из соседней «Аннушки» рештак – настил половой, вытянули и закрылок отгородили, всем эскадроном держат – просим, мол, проходи. Зло меня взяло, развернулся вправо и по фюзеляжу, двумя задними, тот аж подпрыгнул. А мужики смеются – Давай, давай, Пилот, ремонтируй. Ну, гляжу, и Володька звереть начал. Кулачок свой-кувалдочку над головой моей занёс – Убью зараза. – Пришлось топать в станок – себе дороже. Распял меня Володька, на черезах подвесил, так и полетели с ним в наш первый полевой сезон. Там и подружились.

А кличка «Пилот» так ко мне и прилипла. А мне что – Пилот так Пилот. Даже горд. Ведут меня на очередную посадку, вся аэродромная обслуга – Гляди, гляди,Пилота ведут. – Помнят ту посадочку. Мелочь, а приятно.